Н. П. Греков
Стихотворения
----------------------------------------------------------------------------
Поэты 1860-х годов
Библиотека поэта. Малая серия. Издание третье
Л., "Советский писатель", 1968
Вступительная статья, подготовка текста и примечания И. Г. Ямпольского.
Дополнение 1 по:
Русские песни и романсы.
"Классики и современники"
М.: Художественная литература, 1989
Дополнение 2 по:
Песни и романсы русских поэтов.
Вступительная статья, подготовка текста и примечания В. Е. Гусева.
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание.
М.-Л., "Советский писатель", 1965
----------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
Биографическая справка
Приметы осени
"Когда нежданная утрата..."
Цыганка
"Мы здесь одни... Кругом тенистый сад..."
Свидание
На рассвете
Озеро
"О, не забуду я тех дней очарованья..."
15-го января
"Нет, полно! - Не пойду к ней с головой покорной..."
"Оделся сад зеленым листом..."
"Всё спало вокруг... Мы открыли окно..."
Письма
Посвящено памяти К. Н. Гр - вой
"Звучала гитара вдали..."
Желание
У гроба
Дополнение 1
"Прощаясь, в аллее..."
"Погоди! Для чего торопиться?.."
Дополнение 2
Русская песня ("Вьется ласточка...")
Николай Порфирьевич Греков родился в 1807 (а по другим данным в 1810)
году в Москве. О его жизни - кто были его родители, где он учился, круг его
знакомых и т. д. - мы почти ничего не знаем. В 50-60-е годы Греков жил почти
безвыездно в своем имении в Ефремовском уезде Тульской губернии. Имение
было, по-видимому, небольшое, малодоходное, и он постоянно нуждался и был
весьма заинтересован в литературном заработке. По некоторым стихотворениям
мы можем догадываться о переживаниях, горестях, огорчениях Грекова, но
трудно с уверенностью определить, где граница между реальными фактами и
поэтическим вымыслом, "правдой и поэзией", употребляя слова Гете.
Греков начал писать стихи еще в детстве. "Рифму... каюсь, люблю,
страстно люблю и привык к ней едва ли не с ребячества", - писал он Ф. А.
Кони в 1852 году. Впервые Греков опубликовал свое стихотворение (перевод из
Ламартина) еще в 1825 году в "Московском телеграфе" Н. А. Полевого, однако
систематически начал печататься с конца 30-х годов - в "Библиотеке для
чтения", "Литературной газете" и других изданиях. В 50-60-х годах Греков
сотрудничал в "Пантеоне", "Отечественных записках", "Библиотеке для чтения",
"Развлечении".
Существенную поддержку оказал Грекову Ф. А. Кони, предоставивший ему
страницы своих изданий - сначала. "Литературной газеты", а затем "Пантеона".
Поэт называет его в письмах своим "старым другом и товарищем". Уже в начале
50-х годов он мечтал об издании сборника стихотворений, рассчитывая на
помощь того же Кони, но осуществить это удается только в 1860 году.
50-60-е годы являются наиболее значительными в творчестве Грекова. И
хотя его лирика в целом не отличается особой оригинальностью и в ней нет
поэтических открытий, в лучших произведениях Грекова ощущается свежесть и
подлинность чувства, а иногда и энергия стиха.
Творчество Грекова развивалось в русле "чистой поэзии". В 1854 году он
писал Кони:
Нет, я искусство люблю для искусства, как цель,
а не средство,
Или, пожалуй, как средство - отрадную, сладкую;
каплю
Смешивать с горьким напитком на пире холодном,
у жизни.
Эту я каплю купил дорогою у рока ценою;
Молот судьбы ее выбил из полного горечью сердца.
В жизни поэзия - роза в гирлянде из терньев
колючих;
Луч отдаленный звезды, окруженной и хладом,
и мраком;
Жалоба страшная небу на бедность земных наслаждений
Или, быть может (отрадная мысль!): в ней
просвет лучезарный
Ярко блестящего дня за холодной и темной
могилой;
Между житейских волнений, печали, забот
и страданий
Пью аромат этой розы, любуясь ее красотою.
В пейзажной лирике Греков в меру своего дарования пытается следовать
за Пушкиным, а также перекликается с Фетом, - но не с импрессионистическим
пейзажем последнего, а с описательными стихотворениями вроде "На Днепре в
половодье" и т. п. В других вещах Грекова отразились приемы мелодического
построения, композиция, основанная на повторении и нагнетении основного
мотива, характерные для того же Фета. Несколько десятков стихотворений
Грекова положены на музыку Алябьевым, Гурилевым, Варламовым, Булаховым,
Даргомыжским, Чайковским, Рубинштейном, Танеевым и другими композиторами.
В последнее десятилетие своей жизни Греков испытал воздействие
Некрасова, сказавшееся в новых темах, обличительных тенденциях и интонациях,
лексике, но это воздействие, интересное для эволюции Грекова - и не его
одного, - не дало существенных художественных результатов.
Греков пробовал свои силы и в прозе и даже издал в 1865 году книгу
"Рассказы и очерки". Но сам он не считал прозу своим призванием. В 1852 году
Греков писал Кони: "Я бы последовал вашему совету и перешел бы к
повествовательному роду, но не могу этого сделать по натуре моей: я нервозен
до невероятности. Всякий труд, который я предпринимаю, должен кипеть у меня
и быстро идти к концу. С романом и повестью это невозможно, здесь
предполагается непременно продолжительность занятия, которую не выносит моя
натура... У меня более дюжины начатых повестей и одна только была кончена,
но ее не пропустила цензура в "Москвитянине". Я сам удивлялся, как я мог ее
окончить. Правда, я писал ее три года, набегами по несколько дней в году".
Греков нередко выступал и как переводчик. Он переводил Гете (1-я часть
"Фауста"), Гейне, Шекспира ("Ромео и Джульетта"), Байрона, Кальдерона
("Жизнь есть сон", "Ересь в Англии"), Мюссе, Гюго и др.
Греков умер летом 1866 года.
Издания стихотворений
Стихотворения. М., 1860.
Новые стихотворения. М., 1866.
ПРИМЕТЫ ОСЕНИ
Мелькает желтый лист на зелени дерев;
Работу кончил серп на нивах золотистых;
И покраснел уже вдали ковер лугов,
И зрелые плоды висят в садах тенистых.
Приметы осени во всем встречает взор:
Там тянется, блестя на солнце, паутина,
Там скирд виднеется, а там через забор
Кистями красными повиснула рябина;
Там жнива колкая щетинится, а там
Уж озимь яркая блеснула изумрудом,
И курится овин, и долго по утрам,
Как белый холст, лежит туман над синим прудом.
И целый день скрипят воза, и далеко
Ток отзывается под дружными цепами,
И стая журавлей несется высоко,
Перекликайся порой под небесами.
Прости, пора цветов и теплых ясных дней!
Пора блестящих зорь, черемух благовонных,
Пора играющих зарниц во тьме ночей
И песен, и любви, и грез неугомонных!
Но осень я люблю; она мила мне; пусть
Все чары вешние она уничтожает;
Но в ней какая-то есть вкрадчивая грусть,
Которую душа и любит и ласкает,
Которой нравятся и клочья серых туч,
И листья, в воздухе кружащиеся шибко,
И этот трепетный и бледный солнца луч,
Как умирающей красавицы улыбка.
<1855>
* * *
Когда нежданная утрата
Подруги, сына или брата
Нас тяжкой скорбью поразит,
Тогда в тоске невыразимой
Весь мир, и зримый, и незримый,
Душа в свой траур облачит;
И тяжело она страдает,
И всё тогда, что видим мы,
Как будто из могильной тьмы
Нам милый образ вызывает.
А думы черные меж тем,
Как воронья над трупом, вьются;
И слезы долго, долго льются,
Неосушаемы ничем.
Так часто осенью ненастной
Вдруг исчезает солнца луч,
И, скрывши блеск лазури ясной,
Несутся стаи темных туч,
Несутся с бурей и дождями
Над обнаженными полями
И за собою в небесах
От мира долго солнце прячут,
Как будто всё грустят и плачут
О теплом лете и цветах.
Апрель 1856
ЦЫГАНКА
"Положи на ручку мне, пригожий барин!
Всю судьбу узнаю, - будешь благодарен.
Есть в головке дума, есть на сердце ранка..." -
Тихо мне шептала старая цыганка.
И глядит, бормоча, мне она на руку:
"Ох, не выжить эту нам из сердца муку,
Не рассеять злую в божьем мире думу
Ни очам красавиц, ни веселья шуму.
Тяжела кручина! тяжела злодейка!
Но не бровь дугою! не лебяжья шейка
И не русы кудри генеральской дочки -
Этой злою думой гонит сон от ночки.
Будь она - ништо бы: приискали б зелье.
Воротили б снова молодцу веселье;
Отдала б сердечко красная девица,
Улетело б горе, что вольная птица.
Да не видят больше дорогие очи,
Как твои-то плачут здесь и дни и ночи.
Спят они сном крепким, спят и не проглянут;
Реки слез горючих даром в землю канут.
Не отдаст, голубчик, травкой зарастая,
Что в нее легло уж - мать-земля сырая...
Да, запала дума, есть на сердце ранка..." -
Тихо мне шептала старая цыганка.
<1857>
* * *
Мы здесь одни... Кругом тенистый сад
Разлил и тьму, и волны аромата,
Лишь кое-где из-за дерев глядят
На нас лучи горящего заката.
Мы здесь одни... О, говори же мне,
Всё говори, что ты сказать хотела,
Что долго так в душевной глубине
Ты ото всех, мой друг, скрывать умела!
Мы здесь одни: ни любопытных глаз,
Ни чуткого и бдительного уха
Немой дозор в блаженный этот час
Не возмутит в нас любящего духа.
О, говори!.. Но здесь, у милых ног,
В душе моей напрасно слов ищу я,
Которыми бы выразить я мог, -
Как счастлив я и как тебя люблю я.
<1857>
СВИДАНИЕ
Как зеркало река. В стекле своем зыбучем
Картинно отразил сияющий залив
И пурпур с золотом, разбросанный по тучам,
И берега кремнистого обрыв.
Над ним колышутся желтеющие нивы,
Диск солнца золотой за рощею исчез,
И гаснут уж зари вечерней переливы,
Бросая тихий свет на бледный свод небес.
Ладья качается у берега. В молчанье
Под старой ивою я жду явленья звезд.
С звездою первою назначено свиданье,
И недалек рекой мне будет переезд.
Туда, на высоту кремнистого обрыва,
Когда расстелет ночь весенняя свой мрак,
Она придет туда волнующейся нивой
И камнем брошенным в залив подаст мне знак.
Но вот уж и звезда. Спасибо ей, спасибо!
Теперь условного я знака только жду,
И встрепенется ль лист, в воде плеснет ли рыба -
Поспешно я к ладье привязанной иду.
Но всюду тишина; ничто не шелохнется...
Взор бродит далеко по водному стеклу...
А грудь так и кипит волненьем; так и рвется
Рука нетерпеливая к веслу.
<1858>
НА РАССВЕТЕ
В. М. Похвисневой
Уж на исходе ночь. В растворенные окна
Мелькают облаков румяные волокна.
Заря! опять заря! И скоро новый день
С бледнеющих небес сотрет ночную тень
И звезды яркие в лазури их потушит.
День утомительный, день скучный! Он задушит
Опять приливом дум и вечной суеты
Самозабвения минутного мечты.
Опять разбудит он тоски гнетущей силу
И снова станет рыть мне темную могилу
С своей ватагою непрошеных гостей:
Желаний и забот, сомнений и скорбей.
Люблю я тишину весенней теплой ночи,
И полумрак ее, и звезды - эти очи
Небес, не дремлющих над сонною землей
И льющих на нее забвенье и покой.
О ночь, немая ночь! когда бы можно было,
Остановил бы я надолго дня светило
За тою полосой блестящею вдали,
Где клочья облаков край неба облегли;
Упился бы твоей поэзией волшебной,
И сумраком твоим, и тишиной целебной;
И дивных грез твоих незримые рои
Сомкнули бы глаза бессонные мои...
Не спится мне. Я встал. Иду я быстрым шагом
По саду темному. У пруда, за оврагом,
Где тысячи сплелись и корней, и ветвей,
Так пахнет ландышем, так свищет соловей!
Деревья надо мной лепечут, отряхая
С листов своих росу и ярко отражая
Зари сияние; вдали уж мне видна
В реке бегущая, кристальная волна.
А я иду вперед, всё вдаль иду... за мостом
Передо мною луг и ветхий храм с погостом.
Кругом рассеяны часовни и кресты.
Под утренней росой колышутся цветы,
И пробужденью птиц, встревоженный, я внемлю...
Но вот стук заступа. Смотрю: кидают землю -
Могилу роют там, и, не спрося кому,
Я молча заглянул в ее немую тьму,
В тот безрассветный мрак непроходимой ночи,
Где будут вечным сном сомкнуты наши очи, -
И стало страшно мне: как будто вдруг из ней
Весь этот мрак упал на дно души моей -
И отвернулся я. И в этот миг с востока,
Бросая пламень свой в зыбь светлого потока
И клочья золотя рассеявшихся туч,
Глазам моим блеснул горячий солнца луч.
И было всё вокруг в торжественном покое;
И небо надо мной сияло голубое
Светло, приветно так... везде цвели поля,
И улыбалась дню восставшему земля,
И птицы радостно его встречали хором.
Как будто мне звуча заслуженным укором...
<1858>
ОЗЕРО
Люблю я светлую равнину сонных вод
В пустынном озере, когда луна взойдет
И смотрится в нее с алмазными звездами;
Иль в час, когда, зари окрашены лучами,
В ней клочья плавают румяных облаков
И тень колеблется от темных берегов.
Там куст ракитовый, как остров, над водою
Разросся, окружен высокой осокою, -
Там, остановленный в заливе тростником,
Мелькает челн вдали... и всё молчит кругом,
Лишь чайка прокричит над сонными водами,
На миг разрезав гладь их белыми крылами.
<1859>
* * *
О, не забуду я тех дней очарованья,
Тех пламенных ночей, исполненных и мук,
И грез несбыточных, и пылкого желанья,
Когда мне душу жгло очей твоих сиянье
И трепет возбуждал мне милой речи звук!
Как высказаться вся душа моя хотела!
Но, как ребенок, я робел перед тобой,
И речь моя в устах и гасла, и немела...
Нет, нет, не знаешь ты, как страсть моя кипела,
Как я блаженствовал и как страдал порой;
Я помню: всё цвело; был май; весны любовник,
Пел соловей всю ночь в саду, где так темно.
О, в молодой душе он многих грез виновник!
Он влек меня туда, где расцветал шиповник,
Бросая тень в твое открытое окно.
И видел я не раз в те дни, как расплеталась
Коса волнистая; как с белого плеча
Сорочка белая нечаянно спускалась;
Как тень мне милая мелькала и скрывалась
И гаснула потом горевшая свеча...
<1859>
15-го ЯНВАРЯ
(М. Ф. К<ин>)
Я пью за здоровье твое,
Мой гений, мой ангел далекий!
А чувство запало глубоко
В горячее сердце мое.
Как пена в бокале с вином,
Мечты поднялись вереницей;
А вот и слеза на реснице...
О чем же? - Ты знаешь о чем...
Я пью за твою красоту,
За очи твои голубые,
За кудри твои золотые,
За лучшую жизни мечту!
Так грустное сердце мое
Твой празднует день одиноко...
Мой гений, мой ангел далекий,
Я пью за здоровье твое!..
<1859>
* * *
Нет, полно! - Не пойду к ней с головой покорной;
Холодной гордости не дам я торжества;
И пусть измучаюсь тоской моей упорной,
Желаньем огненным, сомненьем, думой черной,
Но не увижусь с ней. Напрасные слова:
Лишь вспомню взгляд ее, одно ее лишь слово,
Один лишь звук речей - и гнева смолк порыв,
И оправдание в душе для ней готово,
И нежным кажется мне взгляд ее суровый,
И снова весел я, доверчив и счастлив,
И нерешенного уж нет в душе вопроса,
И снова нет мечтам ребяческим конца,
И взглянет ли она приветливо иль косо -
Что нужды: вечером гремящие колеса
Вновь остановятся у милого крыльца.
<1859>
* * *
Оделся сад зеленым л_и_стом,
И звонким, соловьиным свистом
Он оглашен и ночь и день,
Брожу по нем тоской томимый,
А образ твой неотразимый
Меня преследует как тень.
Вокруг цветы, и блеск, и нега,
А мне всё жаль и вьюг, и снега,
И зимних пролетевших дней,
И наших встреч, и наших споров,
И брошенных украдкой взоров,
И недомолвленных речей.
И их забыть я не умею
И не могу: я всё лелею
Тобой убитый счастья сон;
И всё туда стремятся взоры -
В ту даль, где твой приют, и горы,
И лесом скрытый небосклон.
И всё б душа отдать готова,
Чтобы услышать только слово
Одно из милых уст твоих:
Что не обманут я мечтою
И что любим я был тобою,
Хоть день, хоть час один, хоть миг.
<1859>
* * *
Всё спало вокруг... Мы открыли окно
И долго сидели, смотря
На яркие звезды и в даль, где давно,
Давно загоралась заря.
Всё спало вокруг... Под завесою тьмы
Один соловей лишь не спал
Да слушали только бессонные мы,
Как громко в саду он свистал.
И всё, всё молчало кругом, только сад
Листами шептал, как живой,
Да с белых черемух в окно аромат
К нам несся с прохладой ночной;
И всюду был сон, всё молчало кругом,
Лишь мы не могли с ней заснуть,
Да сердце, недружное вечно со сном,
Стучало в горячую грудь.
А звезды на небе всё гасли меж тем;
Краснели вдали облака, -
И слышался тихий мне ропот: "Зачем
Так вешняя ночь коротка!"
<1861>
ПИСЬМА
О сердцу милые листки!
О строки, писанные ею!
Читая вас, я не умею
Сдержать порыв моей тоски.
Давно вас, милые слова.
Рука мне милая чертила;
Но вас ничто не изменило:
Ни свет, ни время, ни молва.
Не стерлись вы, не отреклись
Ни от чего, боясь огласки,
Как та, которой нежно ласки
В вас, неизменных, излились.
Но отчего же вас, листки,
Вас, строки, писанные ею,
Еще читать я не умею
Без тайной грусти и тоски?
Иль не пришла еще пора?
Иль сердце в муках не окрепло?
Так часто блещет из-под пепла
Огонь сгоревшего костра.
<1862>
ПОСВЯЩЕНО ПАМЯТИ К. Н. ГР-ВОЙ
Подхожу задумчивый к окошку;
Неба свод сияет голубой;
Солнце светит ярко; понемножку
Рыхлый снег сбегает с мостовой;
Облаков на юге стаи целые
Плавают, как лебеди - всё белые...
Каплет с кровель; март; весна готова
Снова пир открыть свой для земли.
Скоро зашумит опять дуброва,
Зажурчат прозрачные ручьи...
Уж поля вдали пестреют грязные,
Близко дни и теплые, и ясные...
Отчего всегда воображенье
Закипит при близости весны,
И такое странное волненье,
И такие пламенные сны, -
И как будто сердце снова молодо,
Хоть в нас жизнь влила уж много холода?
Грустно мне: душе неугомонной
Вспомнились часы иной весны.
Грезится мне полночь, город сонный,
Облитой сиянием луны, -
Переулок, домик с антресолями,
На окне горшки с желтофиолями...
И хожу я часто мимо окон,
Поутру, и вечером, и днем.
Под одним мелькает темный локон
Блещет взор таинственным огнем;
Под другим сидит старушка дряхлая,
Сгорбленная, желтая и чахлая...
И мечта сменяется мечтою:
Грезится другая мне весна,
И стоим мы с ней, рука с рукою,
Перед темным садом у окна;
Утро блещет; тополи ветвистые
Льют на нас струи свои душистые...
И потом под сумрак тихой ночи
Унесен я в дни другой весны:
Страшно, погасающие очи
На меня с тоской устремлены;
Падает лампады свет мерцающий
На лицо и плечи умирающей.
А из двери комнаты соседней
Слышно, как ребенок наш кричит,
И у ней в глазах огонь последний
Вспыхнул, и слеза из них бежит,
И уста, страданием томимые,
Шепчут мне слова неуловимые...
Грустно мне...
<1862>
* * *
Звучала гитара вдали...
Слетая со струн ее, звуки
По воздуху плавно текли,
Исполнении неги и муки.
Кто знает: томила ль тоска,
Безумная ль страсть волновала
Того, чья так стройно рука
Со струн эти звуки срывала.
Но сердце из груди рвалось
Им встречу и билося шибко:
В тех звуках и запах был роз,
И слезы дрожали с улыбкой.
То слышался ропот, то вздох,
И грудь замирала, тоскуя,
Как будто в тот миг ее жег
Незримый огонь поцелуя.
И было душе так легко,
Так много в ней грез пробуждалось
О том, что от ней далеко,
Что к сердцу когда-то ласкалось.
Дрожало сиянье луны
Сквозь ветви развесистой липы,
И были так жизнью полны
Все темные сердца изгибы.
А звуки всё тише текли,
Волшебные чудные звуки,
И гасли, теряясь вдали,
Исполненны неги и муки.
<1862>
ЖЕЛАНИЕ
Посмотрел бы я на море шумное,
Полетел бы я на корабле,
Чтоб размыкать горе там безумное.
Что томит мне душу на земле.
Может быть, - как знать - страны далекие
Облегчили б раны мне глубокие.
Я взглянул бы на небо Италии,
На римлянок с страстью огневой,
На глаза их черные, на талии
Стройные, как тополь молодой,
На луну, на звезды золотистые
И на рощи темные, душистые.
А потом понесся бы к экватору,
Побывал бы я у этих скал,
Что темницей были императору,
Где в тоске он долго изнывал, -
И с тоской, и с чувством умиления
Поклонился б я могиле гения...
Посмотрел бы я на море шумное,
Полетел бы я на корабле,
Чтоб размыкать горе там безумное,
Что томит мне душу на земле.
Может быть, - как знать - страны далекие
Облегчили б раны мне глубокие.
Но когда бы, полному томления,
Ни моря, ни небо чуждых стран
Не пролили в душу мне забвения,
Не закрыли б в сердце старых ран, -
Возвратился б я в страну любимую,
Чтоб зарыть в ней грусть землей родимою.
<1862>
У ГРОБА
У гроба твоего тоскуя,
Один в полуночной тиши,
Стою и плачу, и хочу я
Бессмертью веровать души.
Прости! последние лобзанья
Передаю твоим устам;
Скажи мне: ждать ли нам свиданья?
Соединимся ли мы там?
И если ждет нас жизнь другая,
Мы сохраним ли, улетая
Туда, за грань могильной тьмы,
Все чувства, сердцу дорогие,
Воспоминанья все земные
И в них кого любили мы?
И если ждет нас жизнь другая,
Мы, к ней с земли перелетая,
Не разольемся ли душой -
В эфир, в волну, в сиянье света,
В огонь, в цветок, в мечту поэта,
В звук мимолетный, в мрак ночной?
Иль, дети одного мгновенья,
Исчезнем мы, как наши сны,
Как наша скорбь и наслажденье,
Как звук оборванной струны?
Скажи мне: ждать ли нам свиданья?
Соединимся ли мы там?
Прости! последние лобзанья
Передаю твоим устам.
<1862>
ПРИМЕЧАНИЯ
В сборник включены произведения двадцати пяти второстепенных поэтов
середины XIX века, в той или иной степени дополняющих общую картину развития
русской поэзии этого времени.
Тексты, как правило, печатаются по последним прижизненным изданиям
(сведения о них приведены в биографических справках), а когда произведения
поэта отдельными сборниками не выходили - по журнальным публикациям.
Произведения поэтов, издававшихся в Большой серии "Библиотеки поэта",
воспроизводятся по этим сборникам.
При подготовке книги использованы материалы, хранящиеся в рукописном
отделе Института русской литературы (Пушкинского дома) Академии наук СССР.
Впервые печатаются несколько стихотворений В. Щиглева, П. Кускова и В.
Крестовского, а также отрывки из некоторых писем и документов, приведенные в
биографических справках.
Произведения каждого поэта расположены в хронологической
последовательности. В конце помещены не поддающиеся датировке стихотворения
и переводы. Даты, не позже которых написаны стихотворения (большей частью
это даты первой публикации), заключены в угловые скобки; даты
предположительные сопровождаются вопросительным знаком.
Н. П. ГРЕКОВ
15-го января. М. Ф. Кин посвящены и многие другие стихотворения
Грекова.
Желание. Император - Наполеон I. Речь идет об острове св. Елены.
ДОПОЛНЕНИЕ 1
* * *
Прощаясь, в аллее
Мы долго сидели,
А слезы и речи
Лились и кипели.
Дрожа, лепетали
Над нами березы,
А мы доживали
Все лучшие грезы.
Так чудно лил месяц
Свой свет из-за тучки
На бледные плечи,
На белые ручки...
И в эти минуты
Любви и разлуки
Мы прожили много -
И счастья, и муки...
<1852>
* * *
Погоди! Для чего торопиться?
Ведь и так жизнь несется стрелой.
Погоди! Мы успеем проститься,
Как лучами восток загорится, -
Но дождемся ль мы ночи такой?
Посмотри, посмотри, как чудесно
Убран звездами купол небесный,
Как мечтательно смотрит луна!
Как темно в этой сени древесной
И какая везде тишина!
Только слышно, как шепчут березы
Да стучит сердце в пылкой груди...
Воздух весь полон запахом розы...
Милый друг! Это жизнь, а не грезы!
Жизнь летит... Погоди! Погоди!
Пусть погаснут ночные светила.
Жизнь летит... а за жизнью могила,
А до ней люди нас разлучат...
Погоди! - люди спят, ангел милый.
Погоди! - еще звезды горят!
1850-е годы
ДОПОЛНЕНИЕ 1
Николай Порфирьевич Греков родился в 1810 году в Москве, умер в 1866
году там же. Известность он приобрел в качестве переводчика с английского,
немецкого, французского и испанского языков. Грекову принадлежат перевод
первой части "Фауста" Гете, "Ромео и Джульетты" Шекспира, переводы
стихотворений Гейне, драм Кальдерона и др. Его оригинальные произведения
(стихи и проза) печатались в различных журналах 1830-1860-х годов
("Современник", "Отечественные записки" и др.) и вышли отдельными изданиями:
"Стихотворения H. Грекова", М., 1860; "Рассказы и очерки Н. П. Грекова", М,
1865; "Новые стихотворения Н. П. Грекова", М., 1866. Кроме публикуемых
текстов известностью пользовался романс П. Булахова "В час когда
мерцанье...". На тексты Грекова романсы писали: А. Алябьев ("Не трону я
печаль немую..."), А. Варламов ("Звездочка") А. Даргомыжский ("В аду нам
суждено...", "Цветы полей") А. Гурилев ("Осенний день", "Слеза", "Сердце",
"Серенада", "Песнь моряка"), С. Донауров ("Я пью за здоровье твое...",
"Сошлись мы порою ночною..."). M. Мусоргский ("Где ты, звездочка..."), П.
Чайковский ("Недолго нам гулять...", "Смотри: вон облако ..", "Погоди" и
др.). В песенниках конца XIX - начала XX века встречается "Бессонница"
(музыка Булахова),
506. РУССКАЯ ПЕСНЯ
Вьется ласточка
Сизокрылая
Под окном моим
Одинешенька.
Над окном моим,
Над косящатым,
Есть у ласточки
Тепло гнездышко;
Ждет касаточку
Белогрудую
В теплом гнездышке |
Ее парочка. | (2)
Слезы горькие
Утираючи,
Я смотрю ей вслед,
Вспоминаючи:
У меня была
Тоже ласточка,
Белогрудая
Душа-пташечка.
Да свила судьба
Ей уж гнездышко,
Во сырой земле |
Вековечное. | (2)
<1850>
ПРИМЕЧАНИЯ
506. "Le Nouvelliste", SPb., 1851, No 1, с. 38 (ц. р. 16 ноября 1850
г.), с музыкой Гурилева. В песенниках - с 1860-х годов ("Новейший
песенник...", СПб., 1863).
Северная лира на 1827 год
М., 'Наука', 1984
К Р......
Приветствую тебя, поэт
Красавицы самолюбивой!
В стихах мечты твоей счастливой
Узнал я ветреный портрет
Марии вечно горделивой.
Он очень сходен, очень мил,
Напев твой строен, не уныл;
Без грусти мрачной, без страданья
Твои беспечные желанья.
В твоих стихах заветных нет
Ни элегической разлуки,
Ни горьких слез, ни долгой муки,
Им чужд любви безумный бред.
Счастливой юности поэт,
Я знаю пламенную деву.
Нет! нет, не верю я стихам;
Но я завидую напеву,-
Твоим обманчивым мечтам.
Н. Греков.
Стихотворение Н. Г. Грекова. По свидетельству Д. П. Ознобишина,
посвящено С. Е. Раичу.