Григорьев Петр Иванович
Матушкина дочка, или суматоха на даче

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Водевиль в двух действиях.

ТЕАТРЪ П. И. ГРИГОРЬЕВА.

ТОМЪ III.

ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА М. О. ВОЛЬФА

ТИПОГРАФА ИМПЕРАТОРСКИХЪ С.-ПЕТЕРБУРГСКИХЪ ТЕАТРОВЪ.

С. ПЕТЕРБУРГЪ
Гостинный Дворъ No 18, 19 и 20.

МОСКВА
Кузнецкій мостъ, домъ Рудакова.

1869.

  

МАТУШКИНА ДОЧКА,
ИЛИ
СУМАТОХА НА ДАЧѢ.

Водевиль въ двухъ дѣйствіяхъ.

(сюжетъ заимствованъ).

ДѢЙСТВУЮЩІЯ ЛИЦА:

   ГАВРИЛО РОМАНОВИЧЪ ТУРИНСКІЙ.
   СОФЬЯ РОМАНОВНА ГОРДЕВА, его сестра, вдова.
   ЛЮБИНЬКА, ея дочь.
   ВѢРУШКА, племянница Туринскаго и Гордевой, воспитанная въ деревнѣ.
   АЛЕКСАНДРЪ ПЕТРОВИЧЪ ДОЛЬСКІЙ, инженерный офицеръ живущій у Туринскаго на дачѣ.
   ВОЛЬДЕМАРЪ ЛЕВИНЪ, богатый молодой человѣкъ.
   АННУШКА, пожилая комнатная дѣвушка.
   ВАНЮША, садовникъ.
   ПЕТРУШКА, сторожъ на дачѣ.

(Дѣйствіе происходитъ на собственной дачѣ Туринскаго, подъ Петербургомъ).

  

ДѢЙСТВІЕ I.

Театръ представляетъ богатый небольшой залъ съ среднею дверью. На 1-мъ планѣ, справа отъ актера, дверь въ комнату Вѣрушки; на 3-мъ, справа же, дверь въ комнату Любиньки; съ лѣвой стороны на 1-мъ планѣ большое окно; на 3-мъ комната Гордевой, почти подлѣ окна диванъ. Въ правомъ углу комнаты стоитъ мольбертъ, на которомъ большая картина, покрытая зеленой занавѣской.

Вечеръ.

ЯВЛЕНІЕ I.

ТУРИНСКІЙ и ДОЛЬСКІЙ (играютъ въ шахматы, разговаривая между собой).

   Туринскій. Нѣтъ, Александръ Петровичъ! сегодня вы не выиграете ни одной партіи.
   Дольскій. Не мудрено, я вашъ ученикъ.
   Туринскій. О, это ничего не доказываетъ. Вы такой ученикъ, который могъ бы всегда остаться въ выигрышѣ; вы отличный инженеръ, славный математикъ; одно мнѣ только странно, что голова-то у васъ нынче какъ будто не въ порядкѣ.
   Дольскій. Неужели?
   Туринскій. Право такъ. Ужь не влюблены ли вы, Александръ Петровичъ?
   Дольскій. Я? почему жъ вы это думаете?
   Туринскій. Гмъ!... почему! потому, что вы съ нѣкоторыхъ поръ... какъ говорится, не въ своей тарелкѣ... Впрочемъ, это дѣло не дурное... человѣку молодому, съ хорошимъ состояніемъ, ужь какъ будто надо необходимо въ кого-нибудь влюбиться... не правда ли?
   Дольскій. Конечно; но я, вы знаете...
   Туринскій. Чортъ возьми! да я увѣренъ, что вы не прочь отъ этого... вѣдь сердце-то у васъ не каменное. Въ теченіи двухъ лѣтъ -- какъ вы у меня живете, я кой-что замѣтилъ: вы сдѣлались точно такимъ же домосѣдомъ, какъ я; занимаетесь политикой, а остальное время проводите съ нами, желая всячески угождать старинному другу своего отца.
   Дольскій. Это потому, что бесѣда съ вами, Гаврило Романовичъ, всегда доставляетъ мнѣ истинное удовольствіе.
   Туринскій. Очень, очень благодаренъ! только я желалъ бы знать, ужь если вы со старикомъ проводите время такъ пріятно, что жъ бы было, еслибъ, вмѣсто старика, бесѣдовало съ вами свѣженькое дамское личико? а? какъ бы вы тогда проводили время?
   Дольскій. О, тогда ужь, разумѣется, совсѣмъ дѣло другое.
  
   Тогда уже мужчина молодой
   Совсѣмъ въ другую сферу переходитъ...
             Туринскій.
   Тогда ужь онъ займется такъ игрой,
   Что и съ ума иныхъ частенько сводитъ;
   Съ красавицей играетъ -- и поетъ,
   Потомъ, шутя, шепнуть кой-что находитъ,
   И кромѣ шутокъ -- время проведетъ,
   Со временемъ -- и дѣвушку проводитъ:
  
   Дольскій. Нѣтъ, Гаврило Романовичъ, я не могу принять эту эпиграмму на свой счетъ. Вамъ, кажется, больше всѣхъ извѣстно, какъ я дорожу хорошимъ мнѣніемъ прекраснаго пола.
   Туринскій. Знаю, знаю, и за это уваженіе, которое вы всегда ему оказываете, я бы хотѣлъ, чтобъ въ награду первѣйшая красавица досталась вамъ на долю; -- я разумѣю, красавицу -- одаренную всѣми совершенствами, а главное -- съ хорошимъ воспитаніемъ.
   Дольскій. О, это почти невозможно, Гаврило Романовичъ. Да позвольте мнѣ спросить васъ, что вы разумѣете подъ словомъ: хорошее воспитаніе? Если оно то самое, которое нынче получаютъ нѣкоторыя молодыя дѣвицы, такъ можно смѣло сказать, что это воспитаніе не только не образовываетъ и не улучшаетъ ихъ характеры; но, напротивъ, очень часто портитъ ихъ совершенно. Повѣрьте мнѣ, хоть иныя матушки и гордятся тѣмъ, что ихъ дочери воспитываются въ отличныхъ и богатыхъ пансіонахъ, но за то -- онѣ вовсе не знаютъ -- какъ непрочно, и какъ безтолково это модное воспитаніе.
  
   Сперва начнутъ преподавать
   Главнѣйшее: держать какъ руки,
   Ходить, сидѣть, глядѣть, играть,
   А послѣ кое-какъ науки;
   Тутъ, имъ твердятъ и то -- и сё,
   За деньги мучатъ и лелѣютъ,
   И учатъ многому,-- а все
   Дѣвицы наши не умнѣютъ.
  
   Отличный пансіонъ всегда
   Дѣвицъ богатыхъ просвѣщаетъ;
   За то, дѣвица иногда
   За попугая отвѣчаетъ;
   Языкъ нѣмецкій тамъ пройдетъ,
   Читаетъ, пишетъ по французски,
   По итальянски все поетъ...
   За то, лепечетъ ужь по русски.
  
   Туринскій. А!... мнѣ кажется, что ваша эпиграмма относится ужь прямо на счетъ моей старшей племянницы, Любиньки? да?
   Дольскій. Помилуйте, вы меня обижаете; я никогда не осмѣлюсь...
   Туринскій. Полноте, полноте; я знаю, что ея смиреніе, скромность и благородные манеры вы почитаете притворствомъ. Вамъ досадно, что Любинька именно воспитывалась въ лучшемъ пансіонѣ.
   Дольскій. Совсѣмъ нѣтъ, вы ошибаетесь. Я только полагаю, что вообще воспитаніе и присмотръ матери, лучше и надежнѣе самой отличной наставницы.
   Туринскій. Нѣтъ, нѣтъ, я несогласенъ. Увѣряю васъ, мой милый, что женщина, посвятившая все свое время, всѣ способности на то, чтобъ исключительно заниматься однимъ воспитаніемъ дѣтей, можетъ лучше знать и дѣйствовать, нежели...
   Дольскій. Конечно, можетъ, но что? скрывать ихъ недостатки и пороки, а выставлять на видъ одни только наружныя достоинства.
   Туринскій. О, Александръ Петровичъ, да если вы такъ строги къ дѣвушкамъ воспитаннымъ, такъ вторая моя племянница, Вѣрушка, должна ужасать васъ своимъ поведеніемъ, потому что, эта шалунья въ пять минутъ успѣетъ обнаружить передъ вами всѣ свои пороки и достоинства.
   Дольскій. Помилуйте, можно ли дѣлать такое злое замѣчаніе о дѣвицѣ, у которой такое доброе, такое непорочное сердце...
   Туринскій. Что вы! что вы! Александръ Петровичъ! да Вѣрушка такая вѣтренница, такая баловница, что мы просто не можемъ и придумать, какъ ее исправить.
   Дольскій. Это баловство, Гаврило Романовичъ, эта вѣтренность, ни вамъ, ни ей не опасны; невинныя шалости простительны, къ тому же нынче избалованъ почти и весь родъ человѣческій; вамъ извѣстно, что баловство было -- есть -- и останется всегда въ насъ какою-то врожденною страстью.
  
   Сколько насъ не критикуютъ,
   Какъ ни учатъ, ни бранятъ,
   Но, однакожъ -- всѣ балуютъ,
   Всѣ по своему шалятъ;
   Баринъ, на балахъ танцуетъ,
   И балуется въ гостяхъ,--
   А слуга,-- въ дому балуетъ,
   И воруетъ такъ -- что страхъ!
  
   Сыновей отецъ балуетъ,
   А захочетъ въ руки взять,
   То всегда одно толкуетъ:
   Стыдно, дѣти, баловать!
   Но, про матушекъ толкуютъ,
   Что онѣ -- смѣшно сказать!
   Для того и существуютъ,
   Чтобы дочекъ баловать:
  
   Наряжаютъ, учатъ, мучатъ,
   И танцуютъ и шалятъ,
   Падать въ обмороки учатъ,
   Всѣ искусства имъ внушатъ;
   Послѣ матушкина дочка
   Какъ балуетъ? что творитъ?
   Подлѣ баловня -- сыночка,
   Преплѣнительно шалитъ!
  
   Мужъ, жену свою цѣлуетъ,--
   И жена счастлива съ нимъ,
   Мужъ ушелъ -- она балуетъ
   И амурится съ другимъ;
   Игроки, на все рискуютъ,
   И на выигрышъ кутятъ,
   А какъ все ужъ пробалуютъ --
   Отыграться лишь хотятъ.
  
   Всѣ балуютъ -- и толкуютъ,
   Что не должно баловать!
   Но, ужъ судьи -- такъ балуютъ,
   Что нельзя ничѣмъ унять;
   Такъ какъ насъ не критикуютъ,,
   Какъ ни учатъ, ни бранятъ,
   Но однакожъ -- всѣ балуютъ,
   Всѣ по своему шалятъ.
  
   Къ тому же вы знаете, Гаврило Романовичъ, что Вѣру Степановну грѣшно бы было и обвинять; она, пріѣхавши изъ деревни, еще не успѣла привыкнуть къ столичной жизни.
   Туринскій. Конечно, она воспитана въ глуши, своею доброю матушкою и только. Я очень жалѣю, что она получила образованіе не такое, какъ Любинька: это необходимо, живучи въ столицѣ.
   Дольскій. Все такъ; но -- я не думаю, чтобъ Вѣра Степановна въ чемъ нибудь позавидовала Любинькѣ.
   Туринскій. Э! Александръ Петровичъ! вы кривите душой, вы говорите не то, что чувствуете. Вѣдь я не сватаю моихъ племянницъ, такъ надо быть откровеннымъ. Положимъ, вамъ не нравится ни та, ни другая,-- ну, такъ не надо же находить пороки въ Любинькѣ (которая по воспитанію и состоянію право могла бы быть вамъ пара), и выставлять достоинства Вѣрушки, которая вовсе не стоитъ васъ.
   Дольскій. Ахъ, Гаврило Романовичъ, какъ вы худо меня понимаете. Повѣрьте, еслибъ я зналъ, что Вѣра Степановна... (поставляя игру, встаетъ).
   Туринскій. А! и эта партія моя!.. Это странно: вы берете сторону Вѣрушки, а сами ежеминутно бранитесь съ нею.
   Дольскій. О, да это ровно ничего не доказываетъ, чтобъ она не могла мнѣ нравиться...
   Туринскій. Да, да, не доказываетъ; полноте, что тутъ за увертки? знаю очень хороши, что вы все шутите.
  

ЯВЛЕНІЕ II.

ТѢ ЖЕ и АННУШКА (одѣтая въ чепцѣ какъ пожилая горчичная).

   Туринскій. А! вотъ и Аннушка: ну, что? пріѣхали наши съ бала? а? (смотритъ на часы.) Ужъ безъ пяти минутъ двѣнадцать часовъ.
   Аннушка.-- Нѣтъ, еще, баринъ, не пріѣхали; вы меня простите: вѣдь я пришла попросить васъ...
   Туринскій. Попросить? объ чемъ? говори.
   Дольскій. Можетъ быть, я лишній; такъ позвольте оставить васъ....
   Аннушка. Ахъ! нѣтъ, Александръ Петровичъ, пожалуйста не уходите. Вотъ видите, баринъ, и всѣ наши люди хотятъ васъ просить...
   Туринскій. Да объ чемъ?
   Аннушка. Нельзя ли вамъ, сударь, завести на нашей дачѣ побольше всякаго народу?
   Туринскій. Зачѣмъ это?
   Аннушка. А за тѣмъ, баринъ, что здѣсь намъ очень страшно!...
   Туринскій. Страшно? отъ чего? развѣ что случилось?
   Аннушка. Нѣтъ, баринъ, не случилось, а можетъ случиться. Мы меня простите, а дача эта совсѣмъ не такъ выстроена, какъ другія; отъ дороги далеко, а позади ужасный лѣсъ. Сдѣлайте милость, Гаврило Романовичъ, нельзя ли вамъ такъ устроить чтобъ мы ничего побоялись. Мы отъ сосѣдей слышали, что четвертаго дня кого-то близко насъ обокрали; а третьяго дня. какіе-то проказники, въ двухъ верстахъ отсюда, перекрутили веревками всѣхъ людей на дачѣ; а вчера, говорятъ, подлѣ насъ, увели у кого-то одну горничную дѣвушку, да двухъ Холмогорскихъ коровъ; а сего дня ужъ и мимо насъ, говорятъ, прохаживались какія-то богоотступныя рожи! Ну, а вѣдь наше дѣло дѣвичье, баринъ, вѣдь и страшно какъ наскочитъ вдругъ какая нибудь рожа; долго-ли до грѣха.
   Туринскій. Ха, ха, ха! не бойся, глупая; это кто нибудь нарочно пугаетъ васъ.
   Аннушка. Нѣтъ, баринъ, право ненарочно. Иванъ, вашъ садовникъ, такой милый человѣкъ, какъ узналъ, что эти рожа могутъ и до насъ добраться, то взялъ ружье, и теперь держитъ его на-готовѣ. Вотъ видите ли, баринъ, вы меня простите, а милый Ванюша больше всего боится... чтобъ меня у него не похитили.
   Туринскій. А! вотъ что! онъ, какъ я слышалъ, задумалъ на тебѣ жениться,-- и теперь просто начинаетъ ревновать.
   Аннушка. Что вы, баринъ! онъ меня такъ хорошо знаетъ, что вѣрно никогда не заберетъ себѣ въ голову такой глупости.
   Туринскій. Да такъ бы и должно. Тебѣ который годъ?
   Аннушка, (вздохнувъ). Ахъ! вотъ ужъ въ будущемъ мѣсяцѣ, вы меня простите, будетъ ровно тридцать.
   Туринскій. Э! такъ чегожъ ты боишься?
  
   Спи беззаботно, и повѣрь,
   Когда тебѣ ужъ тридцать скоро,
   Такъ не увидишь ты теперь
   Ни похитителя, ни вора.
             Аннушка.
   Нѣтъ, баринъ, какъ придетъ злой часъ,
   Такъ воръ и мнѣ бѣды настроитъ.
             Туринскій.
   Да въ тридцать лѣтъ дѣвицъ у насъ,
   Совсѣмъ и увозить не стоитъ.
  
   Аннушка. Ну, ужъ объ этомъ, баринъ, я не могу разсуждать -- стоитъ или не стоитъ, только ужъ Ванюша нынче всю ночь хочетъ караулить нашу дачу; такъ сдѣлайте милость, добрый баринъ, прикажите, чтобъ ни кто не мѣшалъ ему доказать свое усердіе.
   Туринскій. Ну, ну, ступай, хорошо, пусть его караулитъ, только скажи, чтобъ онъ не изволилъ дурачиться....
   Аннушка. Слушаю-съ; покорно благодарю-съ; (отворивъ дверь, видитъ барышень.) Ахъ! да вотъ сударь, и барышни съ бала пріѣхали. (При входѣ дѣвицъ Аннушка беретъ отъ нихъ шали, потомъ приноситъ свѣчи.)
  

ЯВЛЕНІЕ III.

ТѢ ЖЕ, входятъ ЛЮБИНЬКА и ВѢРУШКА, потомъ ГОРДЕВА.

   Туринскій. Ну, тѣмъ лучше!-- Здравствуйте, мои милыя!
  
   Слава Богу! наконецъ,
             Всѣ вы возвратились,
   И какъ будто подъ вѣнецъ
             Обѣ разрядились!
  
             Вѣрушка (весело).
  
             Милый дядюшка! безъ насъ
   Дома вы скучали;
             Но за то ужъ мы за васъ,
   Вдоволь танцовали!
             Еслибъ знали вы, какъ тамъ
   Весело намъ было,
             Здѣсь я ѣздить по баламъ
   Страхъ какъ полюбила!
             Я теперь безъ головы,
   Какъ мы хохотали,
             Только жалко мнѣ, что вы
   Къ намъ не пріѣзжали,
  
             Вы бы слышали, какъ тамъ
   Музыка играла;
             И какъ злыхъ и колкихъ дамъ
   Я критиковала;
             Я хоть точно безъ ума
   Отъ такихъ собраній,
             Но ужь тамъ за то и тьма
   Колкихъ замѣчаній.
  
             Тамъ хоть былъ отборный классъ,
   Тьма судей престрогихъ,
             Но и я не въ бровь, а въ глазъ
   Тамъ колола многихъ;
             Впрочемъ, колко и со мной
   Всѣ шутить изволятъ,
             Видно нынче вѣкъ такой,
   Всѣ другъ друга колятъ.
  
   Туринскій (Любинькѣ). Такъ вы хорошо повеселились? а много было на балѣ?...
   Вѣрушка. Ахъ, Боже мой! да вы меня спросите: какіе залы, какіе наряды, какіе удивительные гости, музыка!... ну, да просто, такое заглядѣнье, что прелесть! чудесный балъ!
   Туринскій. Отъ котораго, какъ видно, ты такъ закружилась, что точно потеряла голову.
   Вѣрушка. Ахъ! правда, правда, мой милый, добрый дядинька! отъ этого бала я сама не своя! А какіе кавалеры, какъ одѣты, какъ причесаны, такъ право умора, дядинька, ей Богу, умора! ха! ха! ха! я, какъ сумасшедшая, хохотала!
   Любинька. Ахъ, Вѣрушка, какъ ты глупа; ну если это мода...
   Вѣрушка. Ну, ну, ну, ужь ты всегда меня унимаешь, когда я смѣюсь чему нибудь. Ахъ, Боже мой! не могу забыть, какъ я надъ всѣми хохотала!... милый дядинька! какъ мнѣ досадно, что и васъ не было на этомъ балѣ!
   Туринскій. Да, да, я бы побранилъ тебя, потому, что ты вѣрно тамъ очень шалила.
   Вѣрушка (цѣлуя руку). Да! что вы! нѣтъ, не очень, ей Богу не очень,-- а такъ, немножко, втихомолку; вѣдь это простительно, не правда ли?.. я исправлюсь, право исправлюсь...
   Туринскій. Хорошо, что хоть признается. (Входимъ Гордева). А! сестра! и ты явилась, слава Богу!
   Гордева. Здравствуй, братецъ! эхъ, какъ я устала! здравствуйте, Александръ Петровичъ!
   Дольскій (кланяясь. Софья Романовна!...
   Любинька (принужденно присѣдаетъ). Ахъ, Александръ Петровичъ!...
   Вѣрушка (Дольскому). Какъ, да вы здѣсь, Александръ Петровичъ? ну, и ужь вѣрно цѣлый вечеръ, какъ философъ, просидѣли на одномъ мѣстѣ.
   Гордева. Вѣрушка! а тебѣ что за дѣло до этого?
   Вѣрушка. Помилуйте, тетенька, да какъ же? я бы желала, чтобъ Александръ Петровичъ то же былъ на балѣ; я вѣрно бы съ радостью протанцовала лишній танецъ. Да, сударь, ваше отсутствіе очень было замѣтно,-- къ тому же я постаралась бы тамъ выучить васъ танцовать галлопадъ.
   Дольскій. Благодарю васъ. О, еслибъ я зналъ, что буду удостоенъ такимъ лестнымъ вниманіемъ, то клянусь вамъ, что почелъ бы за счастіе быть на этомъ балѣ.
   Гордева (серьезно). Не вѣрьте ей, Александръ Петровичъ. Она глупа, и никогда ничего не умѣетъ сказать кстати.
   Любинька. Да, милая Вѣрушка, точно, ты всегда что думаешь, то и говоришь!... это не прилично.
   Вѣрушка. Ахъ, ты Боже мой! да что жъ вы прикажете мнѣ дѣлать? я не могу еще вдругъ отвыкнуть отъ своихъ привычекъ. Я вѣдь все время жила съ своей доброй маменькой въ деревнѣ, и, кажется, всегда съ удовольствіемъ перенимала у нее все хорошее. (Въ это время Туринскій подходитъ къ Любинькѣ).
  
   Притворству негдѣ тамъ учиться,
   Я тамъ была проста, скромна;
   А здѣсь должна переродиться --
   И просвѣщаться вновь должна.
   Тамъ простотою щеголяютъ,
   Но здѣсь не просто всѣ живутъ;
   И что порокомъ тамъ считаютъ,
   Здѣсь -- добродѣтелью зовутъ.
  
   Такъ теперь я еще не знаю, какъ должно вести себя.
   Гордева. Ведите себя такъ, какъ приличнѣе благородной дѣвицѣ. Смотрите на мою Любиньку, и подражайте ей.
   Вѣрушка. Да, это очень трудно, тетинька. Она такъ мила, такъ совершенна, что какъ я ни желаю, но чувствую, что не могу ей подражать.
   Дольскій (Гордевой). Ахъ, Софья Романовна, прошу васъ не выговаривайте ей за меня.
   Туринскій (переходя къ Дольскому). Нѣтъ, Александръ Петровичъ! прошу не защищать ее.
   Гордева. Именно. Вы не можете себѣ представить, какъ, она дурно вела себя весь вечеръ.
   Туринскій. Не ужели?... чтожъ она изволила дѣлать? а?
   Гордева. Всевозможныя шалости: разговаривала со всѣми кавалерами, и такъ не скромно, такъ вѣтренно, что я нѣсколько разъ должна была ее удерживать.
   Вѣрушка. Ахъ, тетинька! ради Бога не жалуйтесь на меня: по моему это, право, было необходимо. Вотъ видите ли, дядинька,-- танцуя съ своимъ кавалеромъ, я старалась говорить съ нимъ для того, чтобъ онъ не подумалъ, что я какая нибудь нѣмая или безсловесная. Притомъ же въ такомъ блестящемъ собраніи, право, очень мудрено дѣвушкѣ удержать свой язычекъ; тамъ было множество такихъ людей, которые невольно заставляютъ говорить о себѣ.
   Туринскій. Неужли? да чтожъ это за люди, которыхъ ты тамъ видѣла?
   Вѣрушка. Да ужъ вы только послушайте, я отъ васъ ни чего не скрою.
  
   Бездна всякихъ кавалеровъ --
   И въ усахъ, и безъ усовъ,
   И гвардейскихъ офицеровъ
   И старинныхъ плясуновъ;
   Всѣ по модѣ разодѣты,
   Всюду слышишь похвалы
   На очки и на лорнеты,
   Бакенбарды и хохлы!
  
   А ужъ сколько хохотали,
   Какъ иные старички
   Пресерьезно дѣлать стали
   Въ танцахъ разные скачки; --
   Хоть иные очень стары,
   А хитро себя ведутъ:
   Не по лѣтамъ ищутъ пары,
   А къ молоденькимъ бѣгутъ.
  
   И ко мнѣ одинъ явился,
   Старость скрывъ подъ паричокъ: --
   Онъ франтилъ и молодился,
   Былъ и веселъ, и легокъ;
   Вдругъ, въ мазуркѣ, разпрямился,
   Да какъ сдѣлаетъ скачокъ!...
   Паричокъ съ него свалился,
   И согнулся старичокъ!
  
   Любинька. Ахъ, Вѣрушка!-- ну прилично ли дѣвицѣ объ этомъ разсказывать?
   Вѣрушка. Вотъ новости! да почему же?
   Туринскій. А потому, сударыня, что надъ старостью смѣяться грѣхъ!
   Вѣрушка. Да вѣдь -- я, дядинька, смѣюсь не надъ старичками, а надъ паричками! ха, ха, ха!
   Дольскій. Однакожъ, Гаврило Романовичъ, дамы наши, я думаю, такъ устали отъ бала, что вѣрно имъ нуженъ покой.
   Вѣрушка. Можетъ быть, только не мнѣ; я право рада хоть снова начать.
   Дольскій. Помилуйте, да у Любови Александровны, я вижу, глаза смыкаются.
   Вѣрушка. Что вы! у нее ужъ это такая привычка; она всегда свои глазки опускаетъ внизъ.
   Любинька, (обидясь). Извините, я думаю, что благопристойность и скромность этого требуютъ.
   Вѣрушка, (лаская ее). Милая Любинька! да вѣдь я не въ обиду тебѣ это сказала.
   Любинька. О! я вѣрю тебѣ, и ни чуть не сержусь.
   Вѣрушка, (цѣлуя ее). Спасибо, сестрица! на меня вѣдь право совсѣмъ и не стоитъ сердиться-то; я ужъ извѣстная болтунья, поцѣлуй же меня...
   Дольскій (тихо Туринскому). Какое превосходное сердце! какая доброта!
   Туринскій. Да, правда; но какая голова!
   Гордева. Ну, Ну, полноте, пора по мѣстамъ. Я точно едва стою на ногахъ отъ усталости. Прощайте же... (Обѣ дѣвицы цѣлуются съ нею). Смотрите жъ, не шалите, ложитесь спать, да по обыкновенію, не извольте болтать цѣлую ночь; завтра наговоритесь.
   Любинька. Какъ вамъ угодно, маменька. (Гордева цѣлуетъ ее въ лобъ.)
   Вѣрушка, (бросаясь къ ней на шею). Покойной ночи, милая тетинька! а я ужъ вѣрно цѣлую ночь буду танцовать съ старикомъ безъ паричка.
   Гордева. Шалунья! Лампу Аннушка!
   Аннушка. Извольте, сударыня! вотъ и свѣчи для барышень.
   Гордева. Хорошо.
   Туринскій (идетъ взятъ свѣчу.) Александръ Петровичъ, если угодно, я провожу васъ до самой вашей комнаты.
   Дольскій. Благодарю васъ. (Тихо Вѣрушкѣ) Когда вы желаете, чтобъ я былъ съ вами на балѣ, то надѣюсь, что вы въ другой разъ мнѣ скажете.
   Вѣрушка (прикладывая палецъ ко рту). Тсъ, дѣвицѣ не прилично разговаривать съ мужчинами. Прощайте! (Туринскому) Дядинька, поцѣлуйте жъ меня!
   Туринскій. Изволь, изволь, шалунья, поцѣлую!...
   Дольскій. Прощайте, Софья Романовна!
   Туринскій (Любинькѣ) И тебя тоже, моя умница!
  
   Ну, ну, прощайте, расходитесь,
   Прощай, сестра! пора вамъ спать.
   Вы вѣрно нынче такъ заспитесь,
   Что завтра васъ и не поднять;
   Такъ время не теряйте,
   И мы уходимъ прочь,
   До завтра всѣ прощайте!
   Спокойная вамъ ночь!
  
             ВСѢ.
   Благодаримъ, прощайте,
   Покойная всѣмъ ночь!
             Аннушка.
   Но спавши, не зѣвайте,
   Вѣдь воръ не спитъ всю ночь.

(Аннушка идетъ съ лампой въ комнату Гордевой. Дольскій, проводивъ ее до дверей, раскланивается съ дѣвицами, и уходитъ съ Туринскимъ въ среднюю дверь.)

  

ЯВЛЕНІЕ IV.

ЛЮБИНЬКА и ВѢРУШКА.

   Вѣрушка, (отстегивая букетъ.) Ну, Любинька, сними съ меня поскорѣй гирлянду... (Снявши то и другое, бросаетъ на диванъ.)
   Любинька. Къ чемужъ ты такъ заторопилась.
   Вѣрушка. А какъ же, вѣдь тетинька велѣла спать ложиться.
   Любинька. О, моя добрая маменька думаетъ, что одинъ только сонъ подкрѣпляетъ и услаждаетъ человѣка... погоди, сестрица, еще успѣемъ... знаешь-ли что? поговоримъ немножко....
   Вѣрушка. Ну, пожалуй, пусть они всѣ спятъ, а мы себѣ потолкуемъ еще объ этомъ балѣ.... Ахъ! какъ мнѣ досадно, что мы такъ рано оттуда уѣхали.
   Любинька. Ахъ, и мнѣ тоже. Еслибъ ты знала, какъ мнѣ тамъ весело было!...
   Вѣрушка. Неужели! а мнѣ такъ казалось совсѣмъ напротивъ.
   Любинька. Отъ чего же? развѣ ты не видала тамъ Вольдемара?
   Вѣрушка. Разумѣется, видѣла: онъ все время былъ подлѣ тебя, однакожъ, ты сама какъ будто его не примѣчала. Право, еслибъ я не знала навѣрное, что ты тихонько ведешь съ нимъ переписку, то всякій бы подумалъ, что вы не хотите видѣть другъ друга. Зачѣмъ это? неужли всѣ умныя дѣвушки такъ дѣлаютъ?
   Любинька. Разумѣется!
   Вѣрушка. Вотъ что! ну, а зачѣмъ ты вдругъ прекратила: эту переписку, какъ только получила отъ Вольдемара первое письмо?
   Любинька. За тѣмъ, что приличіе требовало этого.
   Вѣрушка. Неужели?
   Любинька. Да, мой другъ! я тебѣ очень благодарна на твою услугу; но сама я никакъ бы не рѣшилась писать, потому что приличіе и осторожность...
   Вѣрушка. Конечно, конечно, я вѣрю тебѣ, и пожалуй всегда готова быть твоимъ секретаремъ.
  
   Ты знаешь всѣ уловки --
   И бережешь себя,
   Такъ по твоей диктовкѣ,
   Къ нему писала я;
   Вѣдь это страхъ пріятно,
   Такъ время убивать,
   Писать... да и обратно
   Отвѣты получать!
   Я чтобъ у насъ прилично
   Все шло между собой,
   Такъ ты проси, чтобъ лично
   Всегда онъ былъ съ тобой.
  
   Ну, да это послѣ,-- объясни-ка мнѣ лучше, отъ чего ты съ нимъ была такъ холодна во весь вечеръ?
   Любинька. Напротивъ, это вамъ всѣмъ только такъ казалось; но мы очень хорошо понимали другъ друга, и были совершенію счастливы.
   Вѣрушка. А! такъ вы понимали другъ друга!.. вотъ что!.. ну, такъ теперь и я понимаю, отъ чего онъ былъ веселъ, не смотря на твою холодность. Да гдѣ жъ ты съ нимъ познакомилась?
   Любинька. О, это ужъ давно -- почти шесть мѣсяцевъ: когда я была еще въ пансіонѣ.
   Вѣрушка. Неужели? такъ у васъ въ пансіонъ пускаютъ и молодыхъ мущинъ.
   Любинька. Помилуй, ты съ ума сходишь! какъ же это возможно!
   Вѣрушка. Однакожъ, твой Вольдемаръ!..
   Любинька. О, онъ имѣлъ на это особенныя средства. Видишь ли, Вольдемаръ былъ другъ сына нашей главной maman, такъ, чрезъ него онъ, во время нашихъ маленькихъ праздниковъ и приходилъ къ намъ въ пансіонъ.
   Вѣрушка. Какъ! такъ у васъ были и праздники?... Ахъ, Боже мой! какъ должно быть весело учиться въ здѣшнихъ пансіонахъ! а я, живши съ маменькой въ деревнѣ, танцовала только одинъ разъ въ году -- во время нашего приходскаго праздника; да еще съ кѣмъ танцовала-то, страшно вспомнить: съ какими-то уѣздными чиновниками, которые прыгали какъ козлы,-- да съ толстыми усастыми помѣщиками, которые были любезны и ловки, какъ степные медвѣди! Впрочемъ я тамъ и съ ними веселилась какъ сумасшедшая! Но твой Вольдемаръ во сто разъ лучше, не правда-ли? вѣдь онъ очень хорошъ собою?
   Любинька. Безъ сомнѣнія,-- иначе я ни какъ-бы и не занялась имъ.
   Вѣрушка. По этому онъ долженъ быть и очень уменъ? а?
   Любинька. Онъ!... не очень... но какія манеры, сколько достоинствъ! прелестно ѣздитъ верхомъ, и къ томужъ очень богатъ.
   Вѣрушка. Ну, слава Богу! тѣмъ лучше. Однако, если ты ему нравишься, такъ зачѣмъ же онъ не скажетъ этого твоей матушкѣ и дядюшкѣ?
   Любинька. Ахъ! да; надо, чтобъ онъ непремѣнно кончилъ этимъ, я ему скажу, посовѣтую...
   Вѣрушка. Какъ? да развѣ онъ не можетъ самъ?..
   Любинька. Ахъ, Вѣрушка, по твоимъ вопросамъ сей-часъ видно, что ты воспитывалась въ деревнѣ. Послушай, вотъ что мнѣ сказала одна изъ моихъ подругъ, которая составила себѣ прекрасную партію: когда не имѣешь большаго состоянія, и выходишь за-мужъ, чтобъ имѣть только извѣстность въ свѣтѣ, то всякой дѣвушкѣ надо быть очень, очень осторожной на выборъ. Богатый молодой человѣкъ ужъ всегда воображаетъ, что его должно предпочесть всѣмъ соперникамъ. Нѣтъ, нѣтъ! если для нихъ мы будемъ жертвовать всѣмъ, тогда они ни на что не рѣшатся.
   Вѣрушка. Быть не можетъ, сестрица. Если онъ тебя такъ давно любитъ, то я бы на твоемъ мѣстѣ сказала ему, коротко и ясно: милый другъ мой! если ты меня нелицемѣрно любишь, такъ скажи объ этомъ маменькѣ сію жъ минуту! вотъ какъ!
   Любинька. Фи! какъ это глупо! послѣ этихъ словъ онъ бы, можетъ быть, убѣжалъ отъ меня, (съ живостію:) да и подумалъ-бы, что я люблю его для того только, чтобъ выдти за него за-мужъ.
   Вѣрушка. Да какъ же? развѣ ты не для того любишь -- чтобъ выдти за него?
   Любинька. Ахъ, Боже мой! ну, да, да... да только понимаешь-ли ты, что воспитанная дѣвушка никогда недолжна показывать, что она хочетъ выдти за-мужъ.
   Вѣрушкл. Ахъ, вздоръ какой! да отчего жъ это?
   Любинька. По крайней мѣрѣ она не должна мущинѣ говорить объ этомъ. Я точно такъ поступала всегда съ моимъ Вольдемаромъ, и довела его до того, что онъ отъ меня съ ума сходитъ.
   Вѣрушка. Ну, тѣмъ лучше; только увѣрена-ли ты?
   Любинька. Увѣрена-ли?... слушай же... (Отводить ее на правую сторону и говоритъ таинственно). И вѣдь говорила тебѣ, что однажды, на балу, у меня нечаянно откололся букетъ, Вольдемаръ тогдажъ его поднялъ, а нынче увѣрялъ меня, что по сіе время сохранилъ его; я вѣрить не хотѣла,-- но онъ поклялся представить мнѣ доказательство.
   Вѣрушка. Доказательство?...
   Любинька. Даже нынче.
   Вѣрушка. Не ужели!... да! да! да! такъ теперь-то я догадываюсь, для чего онъ меня разспрашивалъ объ домѣ, объ садѣ, объ террасѣ... вѣрно онъ хочетъ принести сюда твой букетъ.
   Любинька, (смотря на окно). Нѣтъ, не можетъ быть... въ такое время...
   Вѣрушка. О, онъ тебя такъ любитъ, что непремѣнно сдержитъ свою клятву. (Слышенъ легкій стукъ въ окно).
   Любинька (про себя). Ахъ! это онъ.
   Вѣрушка (сама съ собою). Боже мой! какъ пріятно, какъ весело любить -- и быть любимой... я чувствую, что и я сама очень люблю одного человѣка; но я такъ глупа, что скорѣе умру, нежели покажу, что люблю его... Любинька очень счастлива, она воспитывалась въ пансіонѣ, а я... я вѣчно останусь дурочкой.

(Бросаютъ пескомъ въ окно).

   Любинька, (встревоженная) Гмъ!.. гмъ!...
   Вѣрушка. Что? а?
   Любинька, (оправясь). Ничего, ничего...
   Гордева (изъ своей комнаты). Дѣвицы! дѣвицы! что жъ вы дѣлаете?
   Любинька, (въ испугѣ) Боже мой, маменька!
   Гордева, (тоже). Вы все еще не спите?.. что это значитъ?
   Любинька. Мы раздѣваемся, маменька!
   Вѣрушка (тихо). Любинька! зачѣмъ же ты ее обманываешь, это не хорошо!
   Любинька. Ахъ, какъ мы не осторожны! надобно было загасить свѣчу... (гаситъ) прощайте, маменька; мы ложимся...

(На сценѣ ночь).

   Гордева, (оттуда же). Слава Богу! прощайте же, до завтра.
   Вѣрушка. Ахъ, какъ я боюсь!.. бѣдная тетинька, она и повѣрила!
   Любинька (подходитъ къ комнатѣ Гордевой). Она ложится... (возвращаясь) Ну, теперь мы совершенно свободны, поговоримъ еще...
   Вѣрушка. Нѣтъ, Любинька... я спать хочу... зѣваетъ, пойдемъ!
   Любинька, (удерживая). Сестрица! душенька! постой, поговоримъ еще немножко... прошу тебя....
   Вѣрушка. А, плутовка! теперь я догадываюсь... (снова бросаютъ въ окно пескомъ). Что это? тсъ!.. слышишь?
   Любинька, (притворяясь). Что такое?

(Бросаютъ гораздо сильигье).

   Вѣрушка. Ты слышишь-ли, что тамъ?
   Любинька. Нѣтъ, нѣтъ...
   Вѣрушка.                     Стучатся къ намъ!
   Любинька. Не градъ-ли въ стекла бьетъ?..
             Вѣушка.
   Нѣтъ, градъ пескомъ нейдетъ!
   И такъ, сомнѣнья нѣтъ,
   Что за тобою въ слѣдъ,
   Любви твоей предметъ,
   Принесъ къ тебѣ букетъ!
   Вотъ началъ онъ опять
   Въ стекло пескомъ бросать!...
   Онъ здѣсь въ надеждѣ той,
   Чтобъ шуткою такой,
   Ночною темнотой,
   Увидѣться съ тобой!
  
   Любонька. Да ты съ ума сошла!
   Вѣрушка. А ты -- его свела!
   Любинька, (скрывая свою радость). Ахъ, какое сумасбродство!
   Вѣрушка. Сумасбродство?... нѣтъ, это любовь! я хоть по вашему и очень глупа, но это какъ-то невольно понимаю... я пойду и отворю... хочешь?
   Любинька, (останавливая ее). Ахъ, зачѣмъ! что ты хочешь дѣлать? это не прилично.
   Вѣрушка (идетъ къ дверямъ). Хочу, чтобъ онъ отдалъ тебѣ букетъ.
   Любинька. Нѣтъ, нѣтъ, это не прилично, говорю я! можетъ быть, въ домѣ не всѣ еще снятъ.
   Вѣрушка. Любинька! пожалѣй его, вѣдь онъ для тебя можетъ быть подвергался опасности...
   Любинька. Ну, такъ что жъ?... я это знаю, такъ и должно.
   Вѣрушка. Прошу покорно! да онъ можетъ быть и не знаетъ, что ты здѣсь,-- скажи ему хоть одно слово, онъ вѣрно скучаетъ. Любинька, вѣдь ты же сама виновата, что онъ пришелъ; ты подумай только, одно твое ласковое слово, и онъ счастливъ! такъ сжалься же надъ нимъ и не наказывай его за свою ошибку. (Идетъ къ окну).
   Любинька (колеблясь). Ахъ, сестрица! но... приличіе...
   Вѣрушка. А если въ тебѣ нѣтъ жалости, такъ я сама... (идетъ).
   Любинька. Я не сказала этого... но... отвори... только тихонько, ради Bora!...
   Вѣрушка (отворивъ окно). Вотъ! (въ окно бросаютъ букетъ. Вѣрушка поднимаетъ ею съ большою радостію) вотъ онъ! вотъ онъ! твой букетъ! онъ сохранилъ его!... посмотри-ка, онъ или нѣтъ?...
   Любинька, (вздыхая). Ахъ, да, это онъ!...
   Вѣрушка. Такъ награди-жъ его за это, и отдай ему на обмѣнъ твой сегоднишній букетъ; ты должна это сдѣлать, это бездѣлица, онъ ей-Богу заслуживаетъ .
   Любинька. Что ты, Вѣрушка! Боже сохрани!
   Вѣрутика. Да что жъ за бѣда?
   Любипькл. Нѣтъ, это не прилично! не возможно! молодая воспитанная дѣвушка никогда не должна ничего отдавать мужчинѣ.
   Вѣрушка. Но все-таки ты должна быть съ нимъ великодушна! А! такъ хорошо же!. если ты не хочешь отдать ему своего букета, такъ я отдамъ ему свой, да, онъ подумаетъ, что ты ему бросила... (беретъ съ дивана свой букетъ) кстати, они же одинакіе... ты смѣешся?... ну, такъ смѣйся жъ, смѣйся!... (бросаетъ свои букетъ въ окно), вотъ такъ! будто ты сама бросила!
   Любинька. Ахъ! что ты сдѣлала, сестрица? какая ты вѣтренница!
   Вѣрушка. Ничего; за то посмотри, какъ онъ счастливъ!...
   Левинъ (за окномъ). Благодарю! благодарю, безцѣнная, добрая Любинька! до гроба вашъ!!
   Любинька. Запри, запри поскорѣе, прошу тебя...
   Вѣрушка. Ужь что бы ты мнѣ ни говорила, а я вотъ и еще разъ услужила тебѣ... (Любинька обнимаетъ ее) все прошло очень счастливо,-- и всѣ довольны! а? каково? теперь пойдемъ спать, я вотъ только запру окно... (слышенъ выстрѣлъ). Боже мой! Что это значитъ? (Обѣ въ испугѣ).
   Любинька. Пистолетный выстрѣлъ!! Боже! вся кровь во мнѣ остановилась; его вѣрно увидѣли! насъ будутъ подозрѣвать! обвинять... о, Боже мой, Боже мой! и онъ виноватъ во всемъ!
   Вѣрушка (бѣжитъ къ среднимъ дверямъ). Тсъ!... слушай!... идутъ, идутъ!...
   Любинька. Ахъ, Боже мой!... да... идутъ! весь домъ поднялся! скорѣй... скорѣй, пойдемъ въ комнаты... къ счастію, что я погасила свѣчу...
   Вѣрушка. Что ты! что ты! а развѣ ты позабыла объ немъ?
   Любинька. Объ комъ?
   Вѣрушка. Вотъ прекрасный вопросъ! а бѣдный Вольдемаръ? ну если стрѣляли по немъ?
   Любинька. Пойдемъ же, пойдемъ скорѣй, чтобъ не застали!... (тащитъ Вѣрушку насильно въ свою комнату).
   Вѣрушка. Да я тебя не понимаю... какъ можно такъ оставлять человѣка, котораго ты любишь? (обѣ уходятъ).
  

ЯВЛЕНІЕ V.

АННУШКА (со свѣчкой), ВАНЮША (съ ружьемъ съ заспанными слугами), ПЕТРУШКА СТОРОЖЪ (съ фонаремъ), потомъ входитъ ГОРДЕВА (въ спальномъ одѣяніи, за нею), ТУPИНСKІЙ (въ колпакѣ и халатѣ) и ДОЛЬСКIЙ.

             Ванюша (на голосъ русской пѣсни).
   Ну смѣлѣй, друзья, напора нападемъ!
   И мошенника поймаемъ вшестеромъ!
             Хоръ.
   Перевяжемъ по рукамъ и по ногамъ,
   Да съ рукъ на руки и сбудемъ казакамъ!
  
   Аннушка (въ испугѣ). Какъ я рада, что ты здѣсь, мой Ванюшка!
   Ванюша (тоже). И я радехонекъ, что ты здѣсь, моя Аннушка!
   Аннушка. Такъ мошенники тебя не видали? ты не убитъ? а?
   Ванюша. Ни мало, душа моя! я самъ ихъ подкараулилъ, спустилъ курокъ -- и кажется, дробью пугнулъ порядкомъ мошенниковъ!
   Аннушка, А много ли разбойниковъ-то?
   Ванюша. Да я видѣлъ только одного.
   Петрушка (трясется отъ страха). Одного?... нѣтъ, братъ Ванюха, ихъ было столько, что я-те скажу!
   Всѣ. А сколько? сколько? (слуги протираютъ глаза).
   Петрушка. Да ужъ столько, сколько душѣ угодно!
   Аннушка. Тсъ! тише! вотъ и барыня.
   Гордева (входитъ съ безпокойствомъ). Ахъ, слава Богу! это все наши люди... я ужъ думала, что воры пришли ко мнѣ... (Туринскій входитъ). Любезный братецъ! поди сюда, ради Бога! что такое случилось?
   Туринскій. Успокойся, сестра; я нарочно пришелъ, чтобъ разсѣять вашъ страхъ. (Смѣется) этотъ Ванюшка такой трусъ, что испугался своей тѣни. Бьюсь объ закладъ, что онъ не видалъ никого.
   Ванюша. Нѣтъ, добрый баринъ, ужъ воля ваша, а какъ Петрушка отперъ калитку, то и онъ видѣлъ саженяхъ въ десяти...
   Туринскій. Что же? кого ты видѣлъ, Петрушка?
   Петрушка. Ахъ, баринъ, много:-- видѣлъ я, кажется, и лошадей, и коляску, и спящаго кучера въ коляскѣ, подлѣ нашей садовой стѣны.
   Ванюша. Черезъ которую всѣ эти разбойники вѣрно перелѣзли, да и рыскаютъ теперь по саду. О! ужъ мы, баринъ, даромъ не струсимъ.
   Гордева. Ахъ, Боже мой! я ужасно боюсь!...
   Туринскій. Полноте, успокойтесь, я пойду, и самъ осмотрю весь садъ съ Александромъ Петровичемъ; а! да вотъ и онъ.
  

ЯВЛЕНІЕ VI.

ТѢ ЖЕ и ДОЛЬСКІЙ.

   Дольскій. Что такое? что случилось?
   Туринскій. Пойдемте, пойдемте, я вамъ разскажу дорогой; а теперь надо успокоить сестру и всѣхъ. Чортъ возьми! я пойду вооружусь моею тростью, а вы берите все, что попадетъ въ руки.
   Гордева. Ахъ, Боже мой! такъ я запрусь покрѣпче, пока вы будете въ походѣ.
   Дольскій. И очень хорошо сдѣлаете, сударыня!...
   Туринскій. Пойдемте жъ... хорошо, что наши дѣвицы ничего не слышатъ. Вотъ каково снятъ въ ихъ лѣта.
   Дольскій, (про себя). Не всегда и въ ихъ лѣта спятъ спокойно. Странно, что это окно теперь отворено...
   Туринскій. Ну, маршъ! Александръ Петровичъ! и вы для острастки тоже возьмите какое нибудь оружіе. Если намъ не наврали, то, чортъ возьми! мы затѣемъ здѣсь генеральное сраженіе.

(Всѣ уходятъ).

  

ЯВЛЕНІЕ VII.

ЛЮБИНЬКА И ВѢРУШКА.

(Обѣ въ замѣшательствѣ).

   Любинька (крадется). Никого нѣтъ...
   Вѣрушка (плачетъ). Ахъ, да я увѣряю тебя, что стрѣляли по немъ... онъ раненъ, можетъ быть и умретъ за тебя!... ахъ, Боже мой!...
   Любинька. Перестань, какой вздоръ!
   Вѣрушка. О, нѣтъ! я не буду покойна! я всему причиною! ахъ, какое несчастіе!
   Любинька. Ничего, ты вовсе не виновата. Вольдемаръ уѣхалъ, и никто не будетъ подозрѣвать... пойдемъ, пойдемъ...
   Вѣрушка. Какъ! неузнавши ничего? и у тебя достанетъ силы? О Боже мой! какой теперь сонъ! я знаю, что онъ еще здѣсь, онъ не уѣхалъ такъ скоро...
   Любинька. Если такъ, то намъ должно уйти какъ можно скорѣе... если они его схватятъ, могутъ тогда подумать, что мы съ нимъ за-одно.
   Вѣрушка (съ живостію). Его схватятъ, говоришь ты? но если его задержатъ какъ вора? если они съ нимъ ночью дурно поступятъ? ты видишь сама, что не возможно оставить его безъ помощи... (почти выходя изъ себя), Любинька! ты должна его спасти; да, да, непремѣнно должна! увидѣть его прежде всѣхъ, привести сюда, спрятать, ради Бога!...
   Любинька. Вѣрушка! ты съ ума сошла! пускать ночью молодаго человѣка, какъ это можно! это не прилично!
   Вѣрушка (топая ногами). Сестрица! да ты подумай, что его теперь легко могутъ даже убить! слышишь-ли ты?
   Любинька. Да нѣтъ,-- не въ томъ дѣло!... (тоже топаетъ ногами),
   Вѣрушка. Ахъ, Боже мои! да въ чемъ же? Онъ можетъ лишиться жизни! понимаешь ли ты?...
   Любинька (стараясь перекричатъ). Онъ можетъ обезславить меня! слышишь ли?...
   Вѣрушка (рѣшительно). А! вотъ что! такъ ты не хочешь его спасти? хорошо же.
   Любинька. Но, Вѣрушка, послушай...
   Вѣрушка. Нѣтъ, нѣтъ, не слипаю ничего! всѣ идутъ сюда! его отыщутъ! схватятъ! одна минута -- и все кончено! (Убѣгаетъ въ садъ).
  

ЯВЛЕНІЕ VIII.

   Любинька (одна), Вѣрушка! Вѣрушка! ахъ, несчастный Вольдемаръ! Бѣдная сестра! что она дѣлаетъ?!
  
   Она совсѣмъ ума лишилась!
   Хоть рада я его спасти,
   Но ни за что бы не рѣшилась,
   Чтобъ ночью въ садъ за нимъ идти;
   Сестра во всемъ не осторожна,
   Но я не выду изъ границъ:
   Я очень знаю -- что возможно,
   И что опасно для дѣвицъ! (Уходитъ къ себѣ въ комнату).
  

ЯВЛЕНІЕ IX.

ДОЛЬСКІЙ (съ маленькими пистолетами), ТУРИНСКІЙ (съ толстою тростью), А АННУШКА, ВАНЮША (съ ружьемъ), ПЕТРУШКА и трое слугъ (вооружены смѣшнымъ образомъ).

   Туринскій. Хорошо, хорошо,-- всѣ ли здѣсь?
   Всѣ (кромѣ Дольскаго). Всѣ, батюшка-баринъ! всѣ готовы на разбойниковъ.
   Туринскій. Ха, ха, ха! пойдемте же Сражаться со всѣми кустарниками! А ты, Ванюшка, ружьемъ не смѣй шалить.
   Гордева (изъ спальни). Братецъ! братецъ! это вы?
   Туринскій. Ну, опять! Я, сестрица.
   Гордева (тамъ же). Поймали ихъ? а?
   Туринскій. Нѣтъ еще, погоди немножко.
   Любинька (изъ своей комнаты). Дядюшка! дядюшка!
   Туринскій. Вотъ и другая! Что, племянница?
   Любинька (оттуда же). Что такое случилось? я вся дрожу!...
   Туринскій. Ничего, ничего, оставайтесь въ покоѣ! (слугамъ): Маршъ впередъ! (увидя Аннушку). Ба! ба! и Аннушка наша расхрабрилась!
   Аннушка (дрожащимъ голосомъ). Что вы-съ! нѣтъ, баринъ, я не изъ храбраго десятка... я не смѣю остаться одна... вы меня простите, я боюсь за всѣхъ... (глядитъ на Ванюшку).
   Туринскій. А! понимаю... къ сраженію! а вы;Александръ Петровичъ, будто нашимъ арріергардомъ.
   Дольскій. Извольте, извольте, я готовъ.
   Туринскій (командуя). Трусы! маршъ впередъ! (всѣ уходятъ, кромѣ Дольскаго).
  

ЯВЛЕНІЕ X.

   Дольскій (одинъ). Признаюсь, эта ночная суматоха вовсе не такъ удивляетъ меня, какъ то, что это окошко, противъ комнатъ дѣвицъ отворено, повидимому, прежде выстрѣла... (съ жаромъ). Но, впрочемъ, какое мнѣ до этого дѣло! Ахъ, еслибъ я не любилъ эту дѣвушку, то вѣрно бы не замѣтилъ ничего, не сталъ бы ни въ чемъ подозрѣвать... подозрѣвать!... Э! какъ это глупо!... меня безпокоитъ ничего незначащій случай. Пойду въ садъ. (Музыка играетъ во время рѣчей до самаго куплета pianissimo).
   Дольскій (подойдя къ средней двери, останавливается и смотритъ). Боже мой! не ошибся ли я?... нѣтъ! нѣтъ!... входятъ по лѣстницѣ... о, я страшусь узнать болѣе -- чѣмъ желаю! (Прячется въ темной уголъ подлѣ комнаты Гордевой. Вѣрушка ведетъ за собою Левина, у котораго подвязана правая рука платкомъ).
  

ЯВЛЕНІЕ XI.

ВѢРУШКА и ЛЕВИНЪ (одѣтъ по послѣдней модѣ).

  
             Вѣрушка (вполголоса).
             Поскорѣй!
             Посмѣлѣй!
   Вотъ, сюда входите...
   Только не шумите!
  
             Левинъ (тоже).
   Виноватъ, простите
   Глупости моей!...
  
   Дольскій (про себя). Что я вижу!? Вѣрушка!... и съ нею мущина! все кончено! теперь по крайней мѣрѣ я излечусь отъ моей глупости.
  
   Вѣрушка (Левину).
  
   Всѣ у насъ
   Ищутъ васъ!
  
   Левинъ (пристально смотря на свои часы).
   Странно! я наказанъ,
   И немножко связанъ,
   Да и вамъ обязанъ,
   Ночью -- ровно въ часъ!
  
   Я не знаю, сударыня, какъ мнѣ благодарить васъ...
   Вѣрушка. Какъ вамъ угодно, сударь, мнѣ все равно.
   Дольскій (тихо). Вѣрно какой побудь повѣса вскружилъ ей голову. О, я ему отплачу. (Движеніе).
   Левинъ. Признаюсь, безъ васъ я бы пропалъ: спрятавшись, Богъ знаетъ въ какомъ кустарникѣ, окруженномъ со всѣхъ сторонъ... я уже совершенно погибалъ, какъ вдругъ вы явились ко мнѣ, какъ существо неземное, и начали маневрировать съ такимъ искусствомъ, что и теперь я не постигаю, какимъ чудомъ вы спасли меня отъ погони...
   Вѣрушка. Однако вы и здѣсь не въ безопасности; обѣгавши весь садъ, они вѣрно опять придутъ сюда...
   Левинъ. Какъ! неужели? проклятіе! стало быть, сударыня, они у васъ всѣ съ ума сошли? Сдѣлайте милость, оставьте же меня, не подвергайте себя опасности, могутъ подумать...
   Вѣрушка. Помилуйте, что до этого за дѣло!
   Левинъ. О вы слишкомъ добры!-- я никакъ не хочу спасти себя за такую цѣну.
   Дольскій (про себя). Какъ бы то ни было, но я знаю то, что ты не уйдешь отъ меня!
   Вѣрушка. Нѣтъ, нѣтъ, я должна васъ вывести отсюда, я постараюсь...
   Левинъ. Прошу васъ, подите лучше къ вашей сестрицѣ; я какъ нибудь самъ успѣю...
   Вѣрушка (топнувъ ногою). Да помилуйте! вѣдь вы ранены въ руку, вѣдь вамъ невозможно перелѣзть чрезъ стѣну! придумываетъ какое-то средство).
   Левинъ. О, не безпокойтесь! я моту... ай, ай!... (третъ руку) ай, чортъ возьми! какъ это глупо! упасть съ самаго верха стѣны... и не на улицу, а опять въ садъ.
   Вѣрушка. А! постойте... постойте... я позову Любиньку, она мнѣ поможетъ спасти васъ...
   Дольскій (въ сторону). Какъ! Любушка помогаетъ ей?
   Левинъ (удерживая Вѣрушку, переходитъ на лѣвую сторону). Нѣтъ, ни за что на свѣтѣ! какъ! ее и васъ подвергать такой опасности? пусть лучше меня поймаютъ, ничего, я имъ скажу... я не знаю, что я скажу... я скажу, что я лунатикъ, флегматикъ, или сумасшедшій, все, что имъ угодно, только...
   Вѣрушка. Нѣтъ, нѣтъ! я этого не хочу! Любинька можетъ это сдѣлать, у нее же и ключи отъ цѣлаго дома, она должна снасти васъ (стучится къ Любинькѣ), сестрица! пусти, это я...
  

ЯВЛЕНІЕ XII.

ТѢ ЖЕ и АННУШКА (входитъ въ среднюю дверь).

   Аннушка. Ахъ, Боже милостивый! это бѣленькое платьице... возможно ли! это Вѣра Степановна! и съ нею молодой человѣкъ!...
   Левинъ (цѣлуя руку у Вѣрушки). О, вы совершенный ангелъ! самое великодушное существо!
   Аннушка. Ай, ай, ай! разбойникъ у нее ручку цѣлуетъ!
   Вѣрушка. Подождите жъ. я сей часъ прибѣгу! (Дверь изъ комнаты Любиньки отворяется, она тащитъ къ себѣ Вѣрушку и опять запираетъ).
   Дольскій. Она уже не найдетъ его здѣсь!
   Аннушка (оборачиваясь). А! и Александръ Петровичъ здѣсь! онъ видѣлъ его, хорошо! да, да, ужъ вы меня извините, а это не разбойникъ, а просто любовникъ въ родѣ разбойника! это ужъ сей часъ и въ потьмахъ видно... пойду и раскажу все барину. (Опять уходитъ въ садъ).
  

ЯВЛЕНІЕ XIII.

На СЦЕНѢ ОЧЕНЬ ТЕМНО.

ДОЛЬСКІЙ и ЛЕВИНЪ.

   Левинъ. Это дьявольское приключеніе рѣшительно обратилось противъ меня. (Дотрогиваясь до руки). Какая темнота!... О, какъ бы я хотѣлъ выбраться отсюда...
   Дольскій (подходя къ нему). Очень вѣрю, государь мой!
   Левинъ (оборачиваясь живо). Кто тутъ? ай! ай! ай! это вы, сударыня?
   Дольскій (грубо). Что вы тутъ дѣлаете?
   Левинъ (смѣшавшись). Вотъ тебѣ разъ! это не она.
   Дольскій. Что вы здѣсь дѣлаете, государь мой?!
   Левинъ. Что?... что я дѣлаю, сударь? признаюсь вамъ... я и самъ не знаю, что я дѣлаю.
   Дольскій. Я васъ спрашиваю, сударь, отвѣчайте!
   Левинъ (съ нетерпѣливостью). Но отвѣчайте ни мнѣ прежде, кто вы? имѣете ли вы право меня спрашивать?
   Дольскій (возвышая голосъ). Имѣю, сударь! я живу здѣсь въ домѣ.
   Левинъ (шутливо). А! такъ позвольте васъ поздравить! вы очень счастливы, я вамъ завидую.
   Дольскій. Но чему?
   Левинъ. Потому, что я бы на вашемъ мѣстѣ нашелъ средство теперь уйти отсюда. Но вы, г. Дольскій... (если не ошибаюсь), счастливы и тѣмъ, что молодыя дѣвицы, танцуя на балахъ, чрезвычайно интересуются вами, и замѣчаютъ довольно часто ваше отсутствіе.
   Дольскій. Теперь не время шутить, государь мой!
   Левинъ (весело). Помилуйте, я и не думалъ шутить.
   Дольскій (взявъ его за руку). Такъ знайте же!!...
   Левинъ. Ахъ, тише, тише, безъ нѣжностей! прошу васъ... (смѣясь) раненая и разбитая рука, не въ состояніи отвѣчать на вашу учтивость...
   Дольскій (запальчиво). Если вы человѣкъ благородный, то должны со мною драться! и сейчасъ! слышите ли вы? сейчасъ!
   Левинъ. Извольте, съ удовольствіемъ... но, надо вамъ сказать, что я обыкновенно имѣю привычку драться правою рукой, а вы видите, г. Дольскій... (показывая руку) видите, что со всемъ моимъ желаніемъ, я не могу сейчасъ исполнить вашего требованія. Со временемъ я готовъ служить вамъ чѣмъ угодно; но теперь прошу у васъ небольшой услуги.
   Дольскій. Какой услуги? говорите!
   Левинъ. Я слышалъ -- и вѣрю -- что вы честный и благородный человѣкъ, а потому надѣюсь, что вы сжалитесь и избавите меня отъ этой суматохи, и отъ этихъ сумасшедшихъ людей, которые меня ищутъ, прошу васъ! (Очень тихо). Для чести -- и добраго имени одной молодой дѣвицы.
   Дольскій. Ахъ!... да, да... вы правы... я совсѣмъ и забылъ... но я не знаю, какимъ образомъ провести васъ ко мнѣ (Слышенъ въ саду выстрѣлъ). Это что?
   Ванюша (кричитъ за кулисами). Ага! упалъ! упалъ! вотъ мы тебя разбойника! у!...
   Дольскій. Какъ! развѣ вы были съ кѣмъ нибудь.
   Левинъ. О, нѣтъ, нѣтъ, это вѣрно стрѣляютъ въ мой плащъ, который, зацѣпившись, остался на стѣнѣ, и который къ несчастію былъ причиной моего ушиба. Но -- г. Дольскій, сюда идутъ... меня увидятъ... спасите жъ будущаго вашего противника, это вашъ долгъ!
   Дольскій. И не могу проводить васъ къ себѣ, они намъ помѣшаютъ... а! погодите, я постараюсь ихъ задержать не много, а пока спрячтесь за этотъ мольбертъ, я сейчасъ буду къ вашимъ услугамъ. (Онъ уходитъ въ садъ. Левинъ прячется).
  

ЯВЛЕНІЕ XIV.

ЛЕВИНЪ (спрятанный), ВѢРУШКА (отворяетъ дверь изъ комнаты Любиньки).

   Вѣрушка. Ахъ, Боже мой, опять стрѣляли! и его здѣсь нѣтъ!... Ахъ, какое несчастіе!.. гдѣ же онъ?
   Левинъ (жалобно, вполголоса). и здѣсь, сударыня!...
   Вѣрушка (съ радостью). Здѣсь! слава Богу! я очень рада! но здѣсь вамъ нельзя остаться, ваши ноги очень видны. (Подходитъ съ робостью).
   Левинъ, (стараясь ихъ спрятать). Проклятыя ноги! но если вы меня выпустите отсюда, то будьте увѣрены, что ужъ я не пожалѣю моихъ ногъ.
   Вѣрушка. Ахъ! да это невозможно, у Любиньки нѣтъ ключей.
   Левинъ. Чортъ возьми! попался жъ я! дѣло завязалось не на-шутку.
   Вѣрушка, (сложивъ руки). Чтожъ мнѣ съ вами дѣлать?
   Левинъ. Помилуйте, что вамъ угодно... я рѣшительно ничего не вижу... пропалъ, совсѣмъ пропалъ!
   Вѣрушка, (съ сердцемъ). Да чтожъ это такое? вѣдь васъ сейчасъ поймаютъ...
   Левинъ. Даже сію минуту. Впрочемъ, что будетъ, то будитъ! спасайтесь сами, оставьте меня на произволъ судьбы.
   Вѣрушка, (выходя изъ себя, хватаетъ его за руку). Но вѣдь васъ могутъ убить, сударь... слышите ли вы? Ахъ, Боже мой! Боже мой! я съ ума сойду!... я не знаю, куда его спрятать... ни гдѣ, ни какого мѣста... на что это похоже?... ахъ!! вотъ, вотъ, войдите сюда. (Она толкаетъ его въ свою комнату).
   Левинъ, (уходя). Слава Богу!
   Вѣрушка. Скорѣй, скорѣй... а! (запираетъ дверь и прыгаетъ отъ радости) спасенъ! спасенъ! не найдутъ! ахъ, какъ я рада!
  
   Пусть хлопочутъ о пустомъ,
             Вольдемаръ спасется!
   Тамъ онъ, сидя за замкомъ,
             Вѣрно ненайдется.
  
   Какъ умно, что здѣсь у насъ
             Всѣ замки съ ключами;
   А безъ нихъ, въ опасный часъ,
             Чтобы было съ нами?!
  
   (Хочетъ уйти, встрѣчается съ Дольскимъ). Ай! Александръ Петровичъ! вотъ тебѣ разъ! (Прячется на то мѣсто гдѣ былъ Левинъ).
  

ЯВЛЕНІЕ XV.

ВѢРУШКА, ДОЛЬСКІЙ, потомъ ТУРИНСКІЙ, АННУШКА, ГОРДЕВА, ЛЮБИНЬКА, ВАНЮША и слуги.

   Дольскій, (входя быстро устремляется къ мольберту, говоря въ полголоса). Я нашелъ средство избавить васъ отъ нихъ, не теряйте ни минуты... скорѣй, въ корридоръ и потомъ во второй этажъ... (Подходитъ и видитъ Вѣрушку). Ахъ!! (остается на мѣстѣ пораженный и въ сильномъ безпокойствѣ).

(Шумъ)

   Туринскій, (за кулисами). Ступайте жъ, вы всѣ дураки и трусы! (входя, говоритъ Дольскому) ну, что? здѣсь ли?... вѣрно ничего нѣтъ? а?
   Дольскій, (ставъ впереди Вѣрушки). Ничего, Гаврило Романовичъ, совершенно ничего.
   Туринскій, (увидя Вѣрушку). А! Вѣрушка! и ты также искала воровъ?
   Вѣрушка, (съ трепетомъ). Дядинька!... и слышала шумъ... я испугалась... и встала... что случилось, дядинька?
   Туринскій. Ничего, мой другъ, ничего, не бойся.
   Дольскій, (въ сторону). Она притворяется... а! ложь!
   Гордева, (отворяя дверь). Братецъ! братецъ!
   Туринскій. И сестра поднялась! ну!...
   Гордева, (входя осторожно). Если онъ молодой человѣкъ, то пожалуйста не тронь его, онъ можетъ еще исправиться...
   Туринскій. Да кого не трогать?
   Гордева. Этого разбойника!
   Туринскій. О, не безпокойся! съ нимъ вѣрно ничего неслучится. Ха, ха, ха! онъ скрылся.
   Любинька. (входитъ). Что такое? что случилось?
   Туринскій. И ты явилась! ну, такъ какъ теперь всѣ налицо, то я даю приказаніе, чтобъ вы всѣ сейчасъ ложились спать! а ты, Ванюшка, если осмѣлишься впредь дѣлать глупости и стрѣлять изъ ружья, то я тебя самаго такъ отстрѣляю, что ты вѣкъ не забудешь! пойдемъ-те, Александръ Петровичъ; ну, ну, прощайте, покойная ночь.

(Уходитъ съ Дольскимъ и слугами).

   Гордева. Прощай, братецъ! Богъ знаетъ, какъ я проведу эту ночь... послѣ такого волненія, мои нервы ужасно ослабѣли! (дѣвицамъ) ну, идите ЖЪ, дѣвицы!
   Любинька. И иду, маменька, иду... (уходитъ къ себѣ).
   Вѣрушка, (идя медленно, говоритъ про себя). А какъ же я-то пойду?... а, да я отправлюсь къ сестрицѣ Любинькѣ, вотъ и все. (Когда Гордева идетъ въ свою комнату, Аннушка говоритъ ей тихо).
   Аннушка. Вы меня извините, а завтра, барыня, я вамъ кой-что разскажу.
   Гордева. Завтра? а отъ чего жъ не сейчасъ?
   Вѣрушка, (про себя). А его все-таки не нашло! не поймали!
   Гордева, (пропустивъ къ себѣ Аннушку, возвращается къ Вѣрушкѣ). Ну, ну, Вѣрушка, или же, что стоишь?

(Музыка).

   Вѣрушка. Иду, тетинька, иду. (Когда Гордева уходитъ къ себѣ, Вѣрушка запираетъ свою комнату клюнемъ и вынимаетъ ею изъ замка, потомъ сейчасъ бѣжитъ и стучится у дверей Любиньки. Во все это время играетъ музыка piano). Любинька! Любинька! это я! я! ахъ, Боже мой! неужли она будетъ такъ жестокосерда?... Любинька, сестрица! неужли ты оставишь меня здѣсь? послушай, душенька!... сестрица!... (Продолжаетъ стучаться. Занавѣсъ опускается).

КОНЕЦЪ 1-ГО ДѢЙСТВІЯ.

  

ДѢЙСТВІЕ II.

(Та же самая декорація).

Утро.

ЯВЛЕНІЕ I.

   Вѣрушка, (одна). (Спитъ на диванѣ и говоритъ во снѣ) Любинька!... Любинька!... отопри же мнѣ... ты не хочешь... хорошо жъ!... ты очень добра!... вѣдь я для тебя же старалась... (просыпаясь). Ахъ! гдѣ жъ это я? (зѣваетъ). Что это! и какимъ образомъ?... на диванѣ!... въ этой комнатѣ! Ахъ! да, я забыла... вѣдь вчера, этотъ молодой человѣкъ спрятанъ тамъ... (въ страхѣ соскакиваетъ съ дивана). Ахъ, Боже мой! не надо терять ни минуты... да... вѣдь надо же его отсюда выпустить... непремѣнно надо. О! какъ я рада, что проснулась прежде всѣхъ! (идетъ къ дверямъ и вдругъ вспоминаетъ). Да гдѣ же ключъ? куда я его спрятала?... (Ищетъ вездѣ и находитъ на диванѣ подъ подушкой). Скорѣй, скорѣй! бѣдный Вольдемаръ! (Она бѣжитъ къ своей комнатѣ, вкладываетъ ключъ, повертываетъ два раза, и хочетъ отворитъ; является Туринскій, подходитъ къ ней тихо, ударяя слегка по плечу).
  

ЯВЛЕНІЕ II.

ТУРИНСКІЙ и ВѢРУШКА.

   Вѣрушка, (испугавшись). Ахъ! дядюшка! (Она быстро удаляется на авансцену. Туринскій, занявъ ея мѣсто, становится спиной къ ея комнатѣ).
   Левинъ, (отворяя дверь, замѣчаетъ Туринскаго). Боже мой! тутъ кто-то есть? (торопливо опять запираетъ).
   Туринскій, (смѣясь). Э! ге! ге! ге! что это съ тобой, душа моя? неужли сегодня моя физіономія такъ пуглива? а?
   Вѣрушка, (встревоженная). Ахъ, нѣтъ, дядинька!.. нисколько... она у васъ такая... какъ и всегда.
   Туринскій. Спасибо за комплиментъ!
   Вѣрушка. Да-съ; вы ошибаетесь, дядинька!... я хотѣла сказать, что у васъ всегда такое жъ добренькое лицо, какъ и во всякіе другіе дни.
   Туринскій. Да, вотъ это такъ. Однако, дѣвушка которая вчера много танцовала, не должна бы, кажется, такъ рано вскочить опять на ноги.
   Вѣрушка. О! для меня это, дядинька, сущая бездѣлица! балы меня не утомляютъ. Право-съ.
   Туринскій. Гмъ! вѣрю, душа моя, вѣрю.
   Вѣрушка (присѣдая). Покорно васъ благодарю-съ! (Вѣтренно). По отъ чего это вы такъ рано встали? а! вы вѣрно хотите осмотрѣть ваши цвѣтники; вы боитесь, не испортили ли ихъ во время нынѣшняго ночнаго приключенія.
   Туринскій. Совсѣмъ нѣтъ! я пришелъ просто-читать свои журналы.
   Вѣрушка (скоро). Да ихъ еще не приносили, право не приносили.
   Туринскій. А!
   Вѣрушка (въ сторону). Какое счастіе! а то бы онъ усѣлся ихъ читать, и я никакъ не могла бы того выпустить.
   Туринскій. Ну, все равно, я подожду. (Вѣрушка оказываетъ неудовольствіе). Кажется пора бы ужъ принести. Впрочемъ, я воспользуюсь этимъ антрактомъ, и въ ожиданіи журналовъ -- прочитаю вслухъ хорошенькую проповѣдь...
   Вѣрушка. Кому это, дядинька?
   Туринскій. Да вашей милости.
   Вѣрушка (встревожась). Мнѣ? (про себя) ай, ай, ай!
   Туринскій. Разумѣется! кому же больше? это, кажется, будетъ недурно... а? какъ ты думаешь?
   Вѣрушка. Не знаю-съ, (про себя). Ахъ, Боже мой! ужъ не видалъ ли онъ?...
   Туринскій (грозя пальцемъ). Смотри ты у меня!! (улыбаясь). ну, ну, ну, не бойся, шалунья, не бойся...
   Вѣрушка (про себя). А! кажется, онъ ничего не знаетъ!
   Туринскій. Я хочу такъ, потолковать съ тобою.
   Вѣрушка. Сколько вамъ угодно, дядинька, пойдемте въ садъ...
   Туринскій (смотря въ окно). Въ садъ? да мнѣ кажется, дождикъ сбирается...
   Вѣрушка (скоро). Ничего-съ, мы возьмемъ зонтики... (хочетъ идти).
   Туринскій. Постой, постой,-- да ужъ не сюрпризъ ли ты какой мнѣ хочешь сдѣлать? вѣрно что-нибудь чрезвычайное, я вижу... хорошо, спасибо, только все-таки прежде меня выслушай...
   Вѣрушка (бѣжитъ къ окну). Ахъ, Боже мой! дядинька! голубчикъ! бѣда! посмотрите... вѣтеръ опрокинулъ мое померанцовое дерево!... дядинька, пойдемте скорѣй, помогите мнѣ поднять его...
   Туринскій. Ну, ну, пойдемъ... поднимать твое дерево... только все-таки ты не уйдешь отъ моей проповѣди.
   Вѣрушка. Да пожалуй, извольте. (Про себя). А! вотъ я его и выжила отсюда! (Уходятъ).
  

ЯВЛЕНІЕ III.

ЛЕВИНЪ, потомъ ЛЮБИНЬКА.

   Левинъ, (отворяетъ дверь). А! хорошо! мой ангелъ-хранитель достигнулъ цѣли, и утащилъ дядю -- проповѣдника... кажется, можно... воспользуемся же незавидной свободой... Милая! добрая Вѣрушка! О! это такое дивное существо, которому только одни заключенные могутъ дать цѣну. И такъ, надо спастись;-- если только двери не заперты, пойдемъ... но куда? я въ суматохѣ и не замѣтилъ главныхъ дверей... что если я попаду не туда, куда должно? что если, надѣясь выйти, я вдругъ войду въ комнату почтеннѣйшей тетушки? О! тогда тутъ выйдетъ такая драматическая сцена, что ужасъ! (Ходитъ съ осторожностью и напѣваетъ).
  
   "Ахъ! что за ночь! я въ восхищеньи!
   "Спаси меня о Провидѣнье!
  
   Вѣдь ужъ шесть часовъ утра... что если меня теперь поймаютъ?... ахъ! это окошко... куда оно? въ садъ... отправлюсь же лучше по этому направленію... (Стоя у окна Что я вижу! моя коляска стоитъ почти у самой стѣны... браво... ха, ха, ха! и мой Сенька ходитъ по саду, вѣрно ищетъ меня. (Берется за задвижку окна, чтобъ влѣзть). Ай! ай! ай! я и забылъ, что у меня одна только рука въ дѣйствіи... нѣтъ, чортъ возьми!.. невозможно!.. да при томъ такъ высоко, что и головѣ неуцѣлѣть. А! постой! вотъ что: я напишу два слова Любинькѣ, попрошу ее войти въ мое несчастное положеніе, а Сенька мой отнесетъ. (Вырываетъ изъ своею портфейля лоскутокъ бумаги и пишетъ карандашемъ, диктуя довольно громко). "Прелестная, милая Любинька! я знаю ваше сердце! Гмъ... гмъ... избавьте меня... гмъ... гмъ... до гроба вашъ!" (Свертываетъ). Это будетъ гораздо лучше. (Подходя къ окну). Тсъ! тсъ! эй! Семенъ! сюда! дуракъ!.. это я! О болванъ! вмѣсто того, чтобъ подойти, онъ снялъ шляпу и стоитъ, разиня ротъ. (Машетъ ему рукой). Ну, да! да! подойди сюда! Слава Богу! отдай это письмо горничной, чтобъ она доставила его сейчасъ своей барышнѣ, слышишь ли? ступай! живо! (Закрываетъ окно). А въ ожиданіи все-таки поищемъ выхода... что еслибъ это было здѣсь... (Подходитъ къ комнатѣ Любиньки, двери отворяются, и Любинька выходитъ, Левинъ отступаетъ).
   Левинъ. Любинька! это вы?...
   Любинька. Вольдемаръ! это вы?
   Левинъ (бѣжитъ къ ней). Ахъ! какъ я радъ, что вы пришли! я всегда былъ увѣренъ въ васъ, въ вашемъ великодушіи...
   Любинька (въ страхѣ). Нѣтъ, нѣтъ, сударь, уйдите, оставьте меня! Боже мой! да уйдите жъ!...
   Левинъ. Я этого-то и хочу.
   Любинька. Чего жъ вы ждете?
   Левинъ. Чтобъ вы показали мнѣ дорогу.
   Любинька. Я! такъ вотъ вы на что надѣетесь; вы хотите погубить меня!..
   Левинъ. О, нѣтъ! я хочу только уйти отсюда! милая Любинька, одно ваше слово...
   Любинька. Вольдемаръ, меня могутъ увидѣть съ вами, говорю я! прощайте! прощайте! (Убѣгаетъ въ среднюю дверь).
   Левинъ (самъ съ собою). Прекрасно!! прощайте! и она меня оставляетъ! меня увидятъ! да, если я не уйду, развѣ и меня также не увидятъ? О, я въ отчаяніи! въ бѣшенствѣ! да! впрочемъ... и она права: чтобъ насъ не застали вмѣстѣ, она должна была убѣжать. Это, по крайней мѣрѣ, доказываетъ ея скромность. Кончено! и послѣдній опытъ не удался! (Ходитъ по сценѣ -- напѣвая изъ Оперы):
  
   Остался птенчикъ и проч.
  
   Аннушка, (отворяя комнату Гордевой, а говоритъ будто ей). Да, сударыня, ужъ вы меня извините, а точно -- молодой человѣкъ, это такъ вѣрно, какъ бы вы сами его видѣли!
   Левинъ, (слушая). Видѣли? кого? ужъ не меня ли? вотъ тебѣ разъ! скорѣй опять въ мою тюрьму!... видно мнѣ не выходить отсюда! (Входитъ въ комнату Вѣрушки).
  

ЯВЛЕНІЕ IV.

АННУШКА, потомъ ДОЛЬСКІЙ.

   Аннушка, (относясь къ Гордевой). Я пойду къ Александру Петровичу и скажу, что вамъ угодно поговорить съ нимъ и чтобъ онъ подождалъ васъ въ залѣ. (Идетъ на аван-сцену). Слава Богу! я все разсказала барынѣ. Это за то, чтобъ Вѣра Степановна впередъ не смѣялась въ глаза надъ моими тридцатью годами, и надъ моимъ Ванюшей, который этого не заслуживаетъ. Во-первыхъ, онъ очень милъ, а во-вторыхъ, какъ кажется, и уменъ, потому, что хочетъ на мнѣ жениться. О, я ей не на шутку за себя отплатила. Но вотъ кстати и Александръ Петровичъ пожаловалъ.
   Дольскій (входитъ задумчивый, и садится на диванъ). Ахъ! еслибъ меня могли увѣрить, что я ошибаюсь, что это былъ только одинъ сонъ... но нѣтъ, къ несчастію, я видѣлъ... видѣлъ самъ...
   Аннушка. Какъ онъ призадумался! Александръ Петровичъ! (Про себя). Ну, и не слышитъ! (Громко). Баринъ! Александръ Петровичъ!
   Дольскій. А! это ты. Аннушка?
   Аннушка. Барыня васъ проситъ, чтобъ вы потрудились обождать ее здѣсь; она хочетъ спросить васъ объ одномъ важномъ дѣлѣ.
   Дольскій. Хорошо.
   Аннушка. Которое вы вѣрно и безъ нее знаете.
   Дольскій. Я? нѣтъ!
   Аннушка. Полною, баринъ, вѣдь вы сами были свидѣтелемъ, вы и я, нынче ночью...
   Дольскій. Да чего?
   Аннушка. Помилуйте! Александръ Петровичъ, вы, кажется, хорошо все видѣли.
   Дольскій. Я? я ничего не знаю,-- и не видалъ.
   Аннушка. Извините, видѣли! а впрочемъ какъ угодно, вы лишь только подтвердите все то, что я сказала барынѣ; ну да просто все, что вамъ извѣстно про Вѣру Степановну.
   Дольскій (про себя). Такъ! я ждалъ, что она будетъ унижена. Но я, я не долженъ ее обвинять, нѣтъ! напротивъ, я... (Громко). Аннушка!
   Аннушка. Чего изволите, сударь?
   Дольскій. Я не знаю, про что ты могла сказать своей барынѣ... я совершенно ничего не видалъ.
   Аннушка (всплеснувъ руками). Вотъ-те на! не ужели-съ? такъ, по вашему, я не должна никогда теперь и себѣ вѣрить?
   Дольскій. Разумѣется! тогда ты вѣрно не будешь болтать всякой вздоръ своей барынѣ, которая не должна-бы и позволять слушать тебя.
   Аннушка. А! теперь я смекнула, Александръ Петровичъ, отъ чего вы выгораживаете такъ Вѣру Степановну! смекнула!.. я это знала напередъ.
   Дольскій (про себя). О, Боже мой! (встаетъ и приближается къ Аннушкѣ). Что? что ты говоришь?
   Аннушка (иронически). Ничего-съ; она не даромъ видно такъ любитъ рисовать портретики молодыхъ господъ...
   Дольскій. Молодыхъ господъ? кто? Вѣра Степановна?...
   Аннушка. Да-съ! у нее ихъ столько въ золотой книжечкѣ, что и не сочтешь; я издали просматривала не разъ. Впрочемъ, коли вы не хотите, баринъ, ничего сказать про нее, такъ Богъ съ вами! я и одна постараюсь доказать всю правду. Тогда барыня узнаетъ, какъ я усердно и честно исполняю свою всегдашнюю должность, вы меня извините! (Уходитъ и ворчитъ сквозь зубы).
  

ЯВЛЕНІЕ V.

ДОЛЬСКІЙ (одинъ).

   Прекрасно! она доказываетъ собою, что наши барыни ничѣмъ такъ неумѣютъ дорожить, какъ только развѣ этакими прислужницами. Онѣ готовы позволить имъ все, лишь бы эти люди переносили каждую глупость акуратно; это ихъ первое удовольствіе. Однако, она мнѣ болтала о какихъ-то портретахъ... неужели Вѣрушка такъ ослѣплена этимъ повѣсою? О, какъ бы и хотѣлъ скорѣй съ нимъ посчитаться! Бѣдная дѣвушка! онъ совершенно погубилъ ее! Ахъ, теперь только я чувствую, что не могу не сожалѣть о ней! невольное, неизъяснимое чувство всегда влекло меня къ этому ангелу, и вдругъ... о, Боже мой! обмануться въ ней до такой степени! это невозможно! нѣтъ! и кто бы ни былъ этотъ безчестный посѣтитель, я найду его! а если онъ опять станетъ отказываться, шутить со мною,-- о, я убью его на мѣстѣ!... сумасшедшій!... чтожъ тогда?...
  
   Тогда она меня возненавидитъ!
   Ей -- жизнь его, быть можетъ, дорога;
   Лишась его -- она тогда увидитъ,
   Во мнѣ одномъ смертельнаго врага!
   Ахъ, я готовъ снести ея презрѣнье,
   Хотя бъ и мнѣ погибнуть довелось!
   Но -- не уйдетъ отъ праведнаго мщенья
   И тотъ, кто ей безчестіе нанесъ!
  

ЯВЛЕНІЕ VI.

ДОЛЬСКІЙ и ВѢРУШКА.

   Вѣрушка (въ глубинѣ сцены). Слава Богу! садовыя ворота отворили, дядинька въ оранжереѣ, и бѣдный Вольдемаръ можетъ выдти. (Подойдя къ своей комнатѣ, видитъ Дольскаго). Ахъ, ты, Боже мой. Дольскій!
   Дольскій (про себя). Ахъ! я раскаиваюсь, что сошелъ сюда.
   Вѣрушка. Еслибъ онъ не былъ такъ строгъ, то вѣрно бы пособилъ мнѣ выдти изъ хлопотъ... Э, да ничего, попробую... (подходя къ Дольскому). Александръ Петровичъ! Г. Дольскій.
   Дольскій, (кланяясь холодно). А! это вы, сударыня!
   Вѣрушка. Ну вотъ такъ и есть! онъ сего-дня гораздо сердитѣе обыкновеннаго... нѣтъ, надо лучше и его удалить отсюда. (.Громко и скоро) Вы конечно ищете дядиньку; онъ въ саду.
   Дольскій (про себя). Она хочетъ, чтобъ я ушелъ.
   Вѣрушка. Чтожъ вы нейдете къ нему, Александръ Петровичъ? (про себя) молчитъ; постой же онъ у меня сей-часъ отправится отсюда... (громко) Александръ Петровичъ! если вы останетесь здѣсь, то берегитесь, нынче у насъ танцовальный урокъ, и я съ сестрицей такъ буду прыгать, что надоѣмъ вамъ ужасно!
   Дольскій (вздыхая). О, какъ вы счастливы! ничто не измѣняетъ вашей веселости.
   Вѣрушка (смотря ему въ глаза). Это что такое? ужъ не сердитесь-ли вы на меня за что-нибудь? скажите, пожалуйста скажите... (про себя) если онъ все знаетъ, тѣмъ лучше; онъ меня избавитъ отъ труда. (Ему). Чтожъ вы молчите?
   Дольскій. Я не могу, я не вправѣ давать вамъ совѣты.
   Вѣрушка. Нѣтъ, ужъ извините, не отпирайтесь, вы всегда изволите пользоваться этимъ правомъ, даже и безъ моего позволегія. Впрочемъ, вы не бойтесь, извольте, браните меня сколько вашей душѣ угодно; это, говорятъ, очень хорошо, а мнѣ это даже и очень пріятно...
  
             Вы такъ умѣете бранить,
             Что обижаться я не смѣю;
   Кто такъ, какъ вы, умѣетъ говорить
   Того и я вполнѣ цѣнить умѣю.
  
             Такъ будьте же вы другомъ мнѣ,
             Вы на добро неравнодушны,
   Отъ васъ теперь узнаю я вполнѣ,
   Какъ я смѣшна, а вы -- великодушны!
  
   Дольскій (про себя). Бѣдняжка! она и не понимаетъ своего несчастія.
   Вѣруііікл. Ну, полно-те жъ, если я сдѣлала опять глупость, если я причиной вашей горести, то это ей-Богу невольно, безъ всякаго дурнаго намѣренія. Я стараюсь всячески исправиться, и исправлюсь непремѣнно, даже очень скоро. Но когда вижу, что осуждаютъ всегда строго и самыя обыкновенныя вещи то -- простите, я не могу утерпѣть,-- это приводитъ меня въ отчаяніе, и я противъ воли...
   Дольскій. Но вы не хотите понимать, что есть такія обстоятельства, которыя и хорошій человѣкъ можетъ перетолковать въ дурную сторону. Да, сударыня, бываетъ иногда такъ, что самый снисходительный не можетъ необвинить... напримѣръ, я видѣлъ вчера, ночью, какъ молодая дѣвушка держали за руку мужчину, и хотѣла скрыть его отъ поисковъ.
   Вѣрушка (въ сторону). О, Боже мой! онъ видѣлъ... ахъ, если онъ подумаетъ, что Вольдемаръ приходилъ для меня, я не перенесу этого! нѣтъ! нѣтъ! (Громко) Александръ Петровичъ! вы узнаете все... да, да... вы должны узнать; (про себя ахъ! что я дѣлаю? нѣтъ! это открытіе можетъ погубить сестрицу...
   Дольскій. Говорите жъ, сударыня, говорите... О, вы должны видѣть, что я стою вашей довѣренности...
   Вѣрушка. (съ душевнымъ волненіемъ). Разумѣется!... да... да... Но я не смѣю, я не имѣю нрава... это тайна не моя, и не могу ничего вамъ сказать.
   Дольскій. Довольно, сударыня; совѣстью повелѣвать нельзя.
   Вѣрушка (про себя). Возможно ли! онъ меня подозрѣваетъ!... Боже мой! какъ я несчастна! Александръ Петровичъ! не вѣрьте, ради Бога не вѣрьте ничему!... клянусь вамъ, что я не виновата! посмотрите, посмотрите, я готова плакать отъ моей глупости!...
   Дольскій. Я это вижу. Но, если вы и оправдаетесь въ моихъ глазахъ, то этого еще недовольно: есть другой свидѣтель.
   Вѣрушка. Какъ! другой?
   Дольскій. Да; Аннушка, которой, къ несчастью, такъ много позволяетъ ваша тетушка -- видѣла все и разсказала ей...
   Вѣрушка. Ахъ, Боже мой! такъ ужъ всѣ-всѣ знаютъ? (про себя) что мнѣ дѣлать? если найдутъ его въ моей комнатѣ, я погибла; онъ не долженъ здѣсь быть ни одной минуты. (Дольскому) Александръ Петровичъ! если вы узнаете все, то должны будете вдвое больше и упрекать и бранить меня...
   Дольскій О, нѣтъ, сударыня, мнѣ осталось только одно: сожалѣть объ васъ; говорите.
   Вѣрушка. И такъ узнайте же: Вольдемаръ Левинъ! (увидя Горднву) Тетушка! подождите меня, я скоро возвращусь. (Хочетъ уйти).
  

ЯВЛЕНІЕ VII.

ТѢ ЖЕ и ГОРДЕВА.

   Гордева (строго). Вѣрушка! останься! (Дольскому) я очень рада, что нахожу васъ здѣсь, Дольскій,-- вы не будете лишними при нашемъ разговорѣ.
   Вѣрушка (про себя). О какой взглядъ! (тихо Дольскому) вы мнѣ правду сказали, Александръ Петровичъ...
   Гордева (продолжая). Аннушка меня увѣряла, что вчера вечеромъ кто-то былъ здѣсь.
   Вѣрушка. Что вы! что вы, тетинька!... ну, можно ли вѣрить словамъ вашей Аннушки?
   Гордева. Можно, и должно, сударыня! Но, у насъ есть и другое доказательство. Г. Дольскій! я обращаюсь къ вамъ, и надѣюсь, что вы...
   Дольскій (становясь между ними). Безполезно, сударыня, потому что я совершенно ничего не могу вамъ сказать.
   Гордева. О, я этого ожидала, я понимаю васъ, Аннушка меня предупредила. Но все-таки я непремѣнно должна узнать правду, а потому требую отъ племянницы самаго искренняго признанія.
  

ЯВЛЕНІЕ VIII.

ТѢ ЖЕ и ЛЮБИНЬКА.

   Любинька. Вѣрушка здѣсь, и съ маменькой!
   Вѣрушка (тихо ей). Ахъ, они все знаютъ! (страхъ Любушки), но не бойся, я не назвала тебя.
   Люби въ кл также). И ты хорошо сдѣлала, я поправлю все, послѣ...
   Вѣрушка. Послѣ? нѣтъ, нѣтъ, теперь,-- сейчасъ.
   Гордева. Любинька! что тебѣ надо здѣсь? выдь отсюда; ты напрасно думаешь просить за сестру, она не получитъ прощенія.
   Вѣрушка. Прощеніе! да развѣ я прошу его? что вы это! мнѣ, тетинька, и не нужно прощеніе.
  

ЯВЛЕНІЕ IX.

ТѢ ЖЕ и ТУPИНСКIЙ (входя, слышитъ послѣднія слова Вѣрушки).

   Туринскійи (строго). Напротивъ, сударыня, оно вамъ очень нужно.
   Вѣpушка. Дядинька!..
   Туринскій. Молчать! (Гордевой). Сестра, вообрази себѣ: молодой-то человѣкъ скрытъ здѣсь со вчерашняго вечера!
   Всѣ (кромѣ Вѣрушки). Возможно ли!!? (общее движеніе).
   Туринскій. Каково вамъ это покажется?... послѣ всѣхъ моихъ розысковъ и разпросовъ, не возможно, чтобъ онъ могъ уйти отсюда.
   Вѣрушка (про себя). О, Боже мой!
   Любинька (тихо Вѣрушкѣ). Неужели это правда?
   Вѣрушка (также). Да, да, правда!
   Гордева. Какъ! онъ еще здѣсь?... но это ужасно! это не позволительно! не прилично!
   Туринскій. Чортъ возьми!! я знаю, какъ мнѣ должно поступить съ нимъ въ этомъ случаѣ!
   Дольскій (переходя къ Вѣрушкѣ направо). Не ужели онъ еще здѣсь?
   ВѣрушкА (собирая послѣднія силы). Вотъ въ чемъ я и хотѣла вамъ признаться.
   Дольскій (про себя). Все кончено! (тихо Вѣрушкѣ) будьте увѣрены, сударыня, что я не измѣню вамъ... не бойтесь ничего... (почти въ слухъ) г. Левинъ вѣрно поступитъ какъ человѣкъ благородный, даю вамъ честное слово.
   Туринскій. И увѣренъ, это долгъ его! (подходя къ Вѣрушкѣ) ахъ, Вѣрушка! Вѣрушка! какъ я жестоко обманулся въ тебѣ!... О, ты строго будешь наказана! я найду того, кто принесъ несчастіе въ нашъ домъ; проклятый человѣкъ! сейчасъ, сію минута пойду, отъищу его!...
  

ЯВЛЕНІЕ X.

ТѢ ЖЕ и ЛЕВИНЪ (выходитъ скоро).

   Левинъ. Не трудитесь, государь мой, я здѣсь!
   Всѣ (кромѣ Вѣрушки). Изъ ея комнаты!!!
   Любинька. Ахъ! какая неосторожность!
   Вѣрушка. О, Боже мой! я желала бы умереть въ эту минуту!
   Левинъ (раскланиваясь, причесывается гребеночкой). Не пугайтесь, сударыни... я васъ прошу... это маленькая глупость...
   Дольскій (съ живостью приближается къ Левину). Одумайтесь! что вы дѣлаете?
   Левинъ (останавливая его рукою). Милостивый государь! извините, я теперь уже не съ вами имѣю дѣло (Вѣрушкѣ). Простите меня, сударыня!... положеніе ваше слишкомъ непріятно, даже мучительно, я это очень понимаю... однако, и мое внезапное появленіе въ этомъ случаѣ, надо считать не иначе, какъ за необходимую обязанность, и больше ничего.
  
   Этотъ случай васъ безславитъ,
   Виноватъ!... но въ этотъ часъ,
   И повѣса долгомъ ставитъ
   Оправдать себя -- и васъ;
   Вамъ подобныхъ нѣтъ на свѣтѣ!
   Это дѣлаетъ вамъ честь...
   Мнѣ жъ подобныхъ, на примѣтѣ
   Въ нашемъ свѣтѣ много есть!
  
   Вѣрушка (про себя). Прекрасно же онъ меня оправдываетъ!
   Туринскій (подходя къ Левину съ досадою). Государь мой!
   Левинъ (перебивая его). Виноватъ, виноватъ, передо всѣми!... (cъ глупостію) но чтобъ нѣсколько оправдать и себя въ этихъ обстоятельствахъ, то имѣю честь объявить вамъ, что всему причиною одна молодость!... Безпрестанно раскланиваясь, Да-съ... а потому, желая поправить необдуманный поступокъ, Вольдемаръ Левинъ, единственный сынъ богатаго отца -- получающій тридцать тысячъ дохода, рѣшается безпокоить васъ -- и проситъ позволенія на женитьбу.
   Туринскій. На женитьбу? а... (въ сторону) глупецъ!
   Левинъ. Точно такъ, сударь.
   Вѣрушка (Левину). А! если вы для этого пришли сюда, то слава Богу! я очень рада! слышите-ли вы, милая тетинька?...
   Гордева. Вы рады, сударыня? прекрасно!
   Туринскій. И такъ, государь мой, вы думаете, что рука моей племянницы...
   Левинъ. Можетъ загладить все, и вполнѣ составить мое счастіе! (Дольскому). Впрочемъ, это не помѣшаетъ мнѣ доставить и вамъ удовлетвореніе.
   Дольскій (вздыхая). О, теперь мы уже поквитались съ вами.
   Левинъ. Очень радъ, и такъ... (снова начинаетъ раскланиваться).
   Гордева. Любинька, пойдемъ отсюда, пойдемъ...
   Левинъ. Какъ, сударыня! вы уводите вашу прелестную дочку? но позвольте прежде...
   Гордева. Вы можете адресоваться къ моему брату.
   Любинька (слѣдуя за матерью). О Боже мой! что обо мнѣ подумаютъ, когда все это откроется?... (Гордева и Любинька уходятъ, Туринскій ихъ провожаетъ).
   Левинъ. Что-жъ это такое? онѣ обѣ ушли... а, понимаю! приличіе... да, и мнѣ не мѣшало-бы теперь воспользоваться приличіями свѣта, еслибъ хоть кто нибудь поговорилъ за меня въ эту критическую минуту... (обращаясь къ Дольскому). Ахъ! Г. Дольскій! вы видите, въ какомъ я затруднительномъ положеніи... могу ли просить васъ?...
   Дольскій. Меня, сударь?..
   Левинъ. Да, вы такъ добры, что вѣрно не откажете мнѣ...
   Дольскій. Г. Левинъ! вы, самый счастливѣйшій изъ негодяевъ!
   Левинъ. Я? помилуйте, вы мнѣ льстите.
  

ЯВЛЕНІЕ XI.

ВѢРУШКА, ДОЛЬСКІЙ, ЛЕВИНЪ и ТУРИНСКІЙ.

   Вѣрушка. Да чтожъ я стою! если тетинька и сестрица ушли, такъ чтожъ и мнѣ здѣсь дѣлать, я также должна вѣдь уйти.
   Туринскій (подходя). Останьтесь, сударыня.
   Вѣрушка. Остаться? да зачѣмъ же? (Про себя). Развѣ нужно мое согласіе, чтобъ выдать Любиньку за-мужъ?... (Переходитъ на лѣвую сторону).
   Левинъ (Дольскому). Дольскій! пожалуй-ста начните, будьте вы моимъ отцомъ въ эту минуту.
   Дольскій (про себя). Такъ и быть, для ея счастія -- я на все согласенъ. (Подходя къ Туринскому). Гаврило Романовичъ!...
   Туринскій (не давъ ему продолжать). Довольно, г. Дольскійі! теперь, когда сестра ушла, то церемоніи безполезны. (Левину). И знаю очень хорошо вашу фамилію, она болѣе достойна уваженія, нежели поведеніе ваше. Но, такъ и быть, я съ сожалѣніемъ и противъ воли долженъ теперь согласиться на ваше предложеніе. Вѣрушка! отнынѣ твоя рука принадлежитъ ему... (Показывая ей на Левина).
   Вѣрушка (отступая). Что такое-съ?... моя рука принадлежитъ ему? Что вы, дядинька, помилуйте!
   Туринскій. Ни слова болѣе, сударыня!
   Левинъ (улыбаясь). Гаврило Романовичъ, конечно я очень чувствую всѣ ваши милости, и благодарю отъ всего сердца за ея миленькую ручку; но, тутъ есть маленькое препятствіе: я думаю, что Вѣра Степановна врядъ ли согласится...
   Туринскій. Какъ!
   Вѣрушка. Разумѣется, ни за что на свѣтѣ!
   Дольскій. Что я слышу!
   Туринскій. О, это уже слишкомъ!
   Левинъ. Напротивъ, ни чуть не слишкомъ...
   Вѣрушка. Развѣ можно выходить за-мужъ за того, кого вовсе не любишь? Что вы это!
   Левинъ. Совершенная правда, сударыня.
   Туринскій. Чтожъ все это значитъ?
   Левинъ. А то, сударь, что я говорю вамъ теперь про Любовь Александровну.
   Туринскій. Возможно ли!...
   Дольскій. Какъ! Любинька?..
   Левинъ. Да, сударь, моя любовь, мое чистосердечное уваженіе...
   Туринскій. Государь мой! вы забываетесь! вы ужъ начинаете мѣшать обиду съ насмѣшкой.
   Левинъ (благородно). Извините, я слишкомъ благороденъ, чтобъ забыться до такой степени; я хочу только, какъ честный человѣкъ, исполнить мой долгъ,-- а потому и надѣюсь, что вы отдадите мнѣ руку Любови Александровны Гордевой.
   Вѣрушка. Ну, теперь понимаете ли вы, дядинька?
   Туринскій. Нѣтъ, сударыня! я не понимаю, какъ можно быть у дѣвушки въ комнатѣ, выдти оттуда, и послѣ этого требовать руку другой!
   Левинъ (улыбаясь). О, конечно, вы правы, съ перваго раза это покажется, точно, смѣшно немножко; но Вѣра Степановна моя спасительница, я ей обязанъ всѣмъ, конечно... однако еслибъ не любилъ ея сестрицу, то этого-бы ничего не случилось; она только одна дала мнѣ право на ея сердце.
   Туринскій. Право?... Государь мой. не смѣйте произносить этого слова безъ доказательствъ!
   Левинъ. Помилуйте, я очень хорошо знаю свѣтскія приличія... Любовь Александровна вѣрно сама подтвердитъ мои слова... Впрочемъ, чтобъ избавить ее отъ труда, то посмотрите" вотъ эти письма всегда со мною... (Показываетъ ихъ). Въ теперешнихъ обстоятельствахъ скрытность вовсе не нужна. Неправда ли, мой добрый и любезный дядюшка?...
   Туринскій. Что я вижу! (Левину). И это вы называете доказательствомъ?...
   Левинъ. Чего жъ вамъ болѣе, сударь? .
   Туринскій (показывая письма Вѣрушкѣ). Вѣрушка, знаешь ли ты эту руку?
   Вѣрушка (остолбенѣвъ). Знаю, дядинька... это рука моя.
   Левинъ. Ваша?! Вотъ тебѣ разъ! я этого не ожидалъ!
   Дольскій. А! такъ вы писали за другую? да?
   Вѣрушка. Видно такъ надо было... Вольдемаръ ожидалъ отвѣта... а у сестрицы болѣлъ палецъ... она, вотъ, и воспользовалась моими... Конечно, я не хорошо дѣлала, но Любинька вѣрно меня оправдаетъ.
   Туринскій. Однакожъ, чортъ возьми! надо же чѣмъ нибудь это кончить. (Подходитъ къ комнатѣ Гордевой) Сестра! племянница! подите сюда.
   Вѣрушка (про себя). Ну, слава Богу! кажется, теперь я выпутаюсь изъ бѣды.
  

ЯВЛЕНІЕ XII.

ТѢ ЖЕ, ГОРДЕВА и ЛЮБИНЬКА.

   Туринскій (Любинькѣ). Любинька, подойди... вотъ письма, которыя получилъ г. Левинъ; ты ли ихъ писала?
   Любиньку (про себя). Боже мой!
   Гордева. Какъ! чтобъ она стала писать къ молодому человѣку, при ея воспитаніи!...
   Левинъ. О, скажите, скажите, не ужели эти письма были доставлены мнѣ безъ вашего на то согласія?
   Любонька (про себя). Ахъ, что ему отвѣчать?... (громко), не смотря на вашу къ намъ... на вашу привязанность къ нашему дому, вы, кажется, должны знать, сударь, что дѣвушка, уважая своихъ родныхъ, не позволитъ себѣ такого проступка, который можетъ помрачить ея доброе имя.
   Гордева. Вы слышите, сударь?
   Левинъ. Слышу-съ!... однако, желалъ бы теперь знать, кому же я имѣю счастіе нравиться? Я кругомъ виноватъ, хочу загладить мою вину, и прося руки Любовь Александровны, думалъ исполнить мою обязанность, но...
   Любинька (про себя). Ахъ! Боже мой! маменька, дядюшка, все узнаютъ... мнѣ только одно средство осталось... ахъ! (Притворяется что ей дурно).
   Гордева. Возможно ли! дочь моя! тебѣ дурно! (бѣжитъ къ ней и сажаетъ на диванъ). Государь мой! это ужасно! это ни на что не похоже!
   Вѣрушка. Сестрица! да чтожъ все это значитъ! Ахъ, Боже мой?
   Туринскій. Что за тайны?... Г. Левинъ! Если вы точно человѣкъ благородный, то сію же минуту признайтесь во всемъ; я этого требую!
   Левинъ. Помилуйте, душевно-бы желалъ, но -- я уже сказалъ все.
   Вѣрушка. Ахъ, Боже мой вѣрно Любинькѣ повѣрятъ, и тогда все это обратится на меня... да, я это вижу, меня не хотятъ ни слушать, ни защитить... ахъ! я погибла!

(Отходитъ въ глубину сцены).

   Дольскій (останавливая ее). Погибла? нѣтъ! вы не погибнете, вы найдете во мнѣ друга, который никогда не покинетъ васъ. (Туринскому). Гаврило Романовичъ! я прошу у васъ руки вашей племянницы, Вѣры Степановны.
   Вѣрушкд. Что я слышу!
   Любинька (вставая). Возможно ли!
   Туринскій. Ея руки? вы, Дольскій?...
   Левинъ (про себя). А! такъ вотъ почему Г. инженеръ вчера такъ горячо вступился!...
   Вѣрушка. Какъ! не ужели онъ меня любитъ? Дольскій!
  

ЯВЛЕНІЕ XIII.

ТѢ ЖЕ и АННУШКА (вбѣгая, говоритъ тихо Г-жѣ Гордевой).

   Туринскій (почти шопотомъ Дольскому). Помилуйте! что вы дѣлаете? я васъ не понимаю...
   Дольскій. Все равно; я прошу, желаю этого, не смотря ни на какія обвиненія и клеветы.
   Аннушка. Барыня, барыня... (отдавая ей письмо) извольте ка посмотрѣть, солгала ли я вамъ давича.
   Левинъ. Ахъ! мое письмо! наконецъ...
   Аннушка, (подходя къ Левину). Да, сударь, баринъ, ваше, ужъ вы меня извините, его отдалъ мнѣ вашъ кучеръ.
   Гордева. Братецъ! читайте, читайте сами.
   Левинъ. Въ этомъ письмѣ я просилъ защиты у одной прелестнѣйшей особы, которая такъ драгоцѣнна для моего сердца.
   Любинька. (въ сильномъ замѣшательствѣ). Маменька, пойдемте отсюда...
   Гордева. Нѣтъ, нѣтъ. Я хочу, чтобъ Г. Дольскій видѣлъ и зналъ, какъ необдуманно онъ предлагаетъ свою руку.
   Дольскій. Милая, добрая Вѣрушка! если только вы меня любите, то я ни чему на свѣтѣ не вѣрю! я понялъ ваше сердце, и вполнѣ возобновлю мое требованіе.
   Вѣрушка (съ чувствомъ). О, да... да... хорошо, вы простили меня, я вамъ всѣмъ обязана... (шепчетъ на ухо) и люблю васъ очень давно, ей Богу! но, погодите... погодите...
   Туринскій. Что я прочелъ!... (Любинька подходитъ къ дядѣ).
   Левинъ (про себя). А! наконецъ, добрый дядюшка, кажется, понялъ! Слава Богу!
   Гордева. Ну, что, братецъ?...
   Туринскій. Бѣдная моя Вѣрушка! и я, я обвинялъ тебя!
   Любинька. О, Боже!
   Туринскій. (Любинькѣ). Онъ тебѣ пишетъ: "Моя безцѣнная Любинька!"
   Любинька, (взглянувъ на письмо). Дядюшка! что же вы хотите дѣлать?...
   Туринскій. Ничего, мнѣ жаль васъ! возмите, сударыня.

(Отдаетъ ей письмо).

   Любинька. Ахъ! какъ вы добры, дядюшка! (Она рветъ письмо).
   Гордева. Что жъ это значитъ? за чѣмъ ты разорвала письмо? надо, чтобъ всѣ знали...
   Любинька (подходя къ матери). Нѣтъ, маменька, надо быть снисходительнымъ... вѣдь со всякимъ можетъ случиться...
   Гордева (цѣлуя ее). Но только не съ тобой, милая дочь моя; ты, ты мое сокровище!
   Туринскій (весело). Браво! Александръ Петровичъ! ваше предложеніе я принимаю, съ удовольствіемъ! вы прекрасный, благородный человѣкъ! не правда ли, моя милая вѣтренница?
   Вѣрушка. Ахъ, дядинька! не спрашивайте, совершенная правда!
   Аннушка (хочетъ отдать альбомъ Дольскому). Александръ Петровичъ, а портретики-то? вотъ, вотъ они!...
   Вѣрушка. А! мой альбомъ! возмите, возмите, Александръ Петровичъ, вы достойны моей довѣренности. (Дольскій беретъ альбомъ и разсматриваетъ) И оправдалась! ахъ! какъ я теперь счастлива!
   Дольскій. Что я вижу! мой портретъ!
   Вѣрушка. Вездѣ, вездѣ, на каждомъ листочкѣ! посмотрите: вотъ, одинъ, другой, третій, четвертый... много, много, сколько душѣ угодно!
   Всѣ. Его портретъ!?
   Дольскій. Я не вѣрю своему счастію!... мой портретъ!...
   Вѣрушка (внѣ себя). Да-съ; портретъ великодушнѣйшаго изъ смертныхъ! котораго я люблю, не сказавши ни кому, тихонько, цѣлые два года! и вы увидите, что буду любить вѣчно!... (Бросается къ нему въ объятія и вдругъ останавливается). Ахъ, Боже мой! вотъ я опять кажется сдѣлала глупость...
   Туринскій. О, эту глупость онъ тебѣ охотно проститъ.
   Дольскій. Безъ сомнѣнія, милая Вѣрушка!
   Вѣрушка. Но я клянусь вамъ, Александръ Петровичъ, и вамъ, дядинька, что все-таки эта глупость будетъ право ужъ послѣдняя.
   Туринскій. Вѣрю, потому что урокъ, кажется, былъ очень хорошъ.
   Дольскій, (подавая ей руку). Ахъ! онъ устроилъ мое счастіе.
   Вѣрушка. И мое также.
   Гордева. Чему они радуются? не понимаю!...
   Левинъ, (перейдя на лѣво къ Дольскому, находится между имъ и Любинькой). Г. Дольскій! вашъ великодушный поступокъ удивляетъ меня; клянусь честью, что я ничего-бы столько не желалъ, какъ, подобно вамъ, быть предметомъ удивленія и любви,-- но я, къ сожалѣнію, не произвелъ собою такого вліянія, чтожъ дѣлать! примите мое искреннее поздравленіе!... вы соединяете свою судьбу съ такимъ существомъ, которое васъ истинно любитъ; о! это большое счастіе!
   Любинька (тихо Левину). Это счастіе найдете и вы, если желаете.
   Левинъ. Если желаю? но не прошло пяти минутъ, какъ мы...
   Любинька. Забудьте это... просите моей руки... я согласна... но маменьку просите -- одну, особо.
   Левинъ (про себя). Для чего жъ это? особо?
   Туринскій, (который въ это время разговаривалъ съ Дольcкимъ и Вѣрушкой). Ну, дѣло копчено! поздравляю васъ, мои милые! Вѣрушка, поцѣлуй меня; ты заслужила свое счастіе.
   Вѣрушка. Такъ вы меня простили, дядинька?
   Туринскій. Напротивъ, дурочка; я у тебя прошу прощенія. (Цѣлуетъ ее).
   Левинъ (про себя). Особо?... а! догадался!.. разсчетливыя приличія свѣта, скромность, осторожность. О, это очень мило съ ея стороны. Женюсь! непремѣнно женюсь! (Подходитъ вѣжливо къ Г-жѣ Гордевой и раскланивается).
  
                       Вѣрушка.
   Какъ довольна я! какъ рада!

(Показывая на Дольскаго)

   Въ немъ все счастіе мое!
  
                       Туринскій.
   И окончитъ онъ какъ надо
   Воспитаніе твое.
  
             Вѣрушка (зрителямъ).
   А чтобъ свадьбѣ быть пышнѣе,
   И чтобъ городъ удивить,

(Присѣдаетъ).

   Такъ позвольте -- васъ скорѣе
   Всѣхъ на свадьбу пригласить!

(Вдругъ перестаетъ нѣтъ).

   Ахъ! Боже мой! я и опять, кажется, проговорилась.... извините, сдѣлайте милость!... я совсѣмъ не то хотѣла сказать...
  
   Мы чувствуемъ, что станутъ безъ отсрочки
   Журналы -- насъ,-- и судьи обвинять:
   Пусть такъ, лишь только-бъ Матушкины дочки
   Насъ посмотрѣть -- пріѣхали опять.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru