Сергей Тимофеевич ГРИГОРЬЕВ
НА БОРОДИНСКОМ ПОЛЕ
Рассказ
![[]](/img/g/grigorxew_s_t/text_4710/naborp01.gif)
Рисунки Л. Фалина
ОГЛАВЛЕНИЕ:
Завтра будет решительный бой. Накануне боя надо если не выспаться - об этом Кутузову и думать не приходилось, - хоть бы уснуть часок-другой, а если нет, то дать отдохнуть измученному телу.
Чтобы уснуть, надо успокоиться. Чтобы успокоиться, надо прогнать заботу, тревогу, сомнения, надо забыться. Чтобы забыться, надо все снова передумать, пересмотреть. А голова устала до того, что путаются мысли, главное мешается с пустяками. И сердце, перегруженное за день, то замирает - и холодеют руки, то начнет колотиться - и в ушах поднимается шум.
Чтобы уснуть, Кутузов прибег к своему привычному средству. Уже раздетый, лежа в постели под теплым пуховым одеялом на взбитом в пену пуховике, Кутузов потребовал черного кофе и выпил целый кофейник крепкого горячего напитка.
Сердце забилось ровнее. По измученному телу разлилась сладкая истома. Камердинер погасил свет и, пожелав его светлости спокойной ночи и приятных снов, удалился.
Лежа на спине, Кутузов сладко потянулся, но не очень сильно, чтобы ноги не свела судорога - боль в икрах ног очень неприятна! Поясница перестала ныть. Прояснилось в голове, и вместо сумятицы явилась привычная обыденная мысль: "Все ли мной довольны? Кто недоволен? Чем?"
Этот вопрос Кутузов уже много лет привык задавать себе каждую ночь, отходя ко сну. И, перебирая свои поступки и речи за день, обычно приходил к заключению, что им остались за прошедший день все довольны, а если и не все, то недовольных было немного, или они были людьми незначительными, или их раздражил он сам нарочно, чтобы извлечь какую-либо пользу из их недовольства.
"А сам ты собой доволен?" - следовал последний строгий вопрос, обычно когда Кутузов уже наполовину погружался в сладкий сон. Он и служил ответом.
Все ли довольны? Кто недоволен? Чем?
Прежде всего: доволен ли Наполеон?
"О, конечно! Наполеон мной должен быть очень доволен! - подумал Кутузов, улыбаясь во тьме. - Как же! Он так стремился к решительному бою! Разбить и уничтожить мою армию - для Наполеона значит спасти себя от гибели и выиграть кампанию. Весь вечер французы ликовали, оттуда доносились крики солдат. Наверное, Наполеон им сказал: "Вот битва, которой мы желали, к которой стремились. Мы победим и получим заслуженный мир и отдых на прекрасных зимних квартирах в Москве, где всего много - веселья, хлеба и вина!" Значит, и армия моего противника довольна мной, что я остановил свою армию и готов сразиться.
В Петербурге?.. Там тоже будут довольны. Туда поскакал курьер с извещением, что армия остановилась для сражения. "Позиция, на которой я остановился, при селе Бородине, в двенадцати верстах впереди Можайска, - одна из наилучших, какую только на плоских местах найти можно. Слабое место сей позиции, которое находится с левого фланга, постараюсь я исправить посредством искусства. Желательно, чтобы неприятель атаковал нас на сей позиции; в таком случае я имею большую надежду к победе", - мысленно повторял Кутузов слова своего донесения государю. Государь - он будет доволен этим донесением и затаит вороватую надежду, что на Бородинском поле Кутузов свернет себе шею, чтобы Александр Павлович мог сказать: "Вот видите, я был против него, а вы все хотели - пеняйте на себя!"
В свете известие, привезенное курьером, вызовет радостное волнение - петербургское дворянство, указавшее Александру Павловичу на Кутузова, будет довольно, что их избранник оправдал надежды. Доволен будет английский посол лорд Каткэрт - сегодня его уполномоченный при штабе русской армии полковник Вильсон сиял, что с англичанами бывает редко.
Доволен Багратион - он давно ждал и желал решительного боя.
Доволен полковник Толь, генерал-квартирмейстер*, что ему выпало на долю счастье выбрать поле для сражения и составить диспозицию боя**.
_______________
* Г е н е р а л-к в а р т и р м е й с т е р - руководитель военных операций.
** Д и с п о з и ц и я - расписание и план сражения.
Генерал Беннигсен тоже доволен, он лелеет тайную мечту, что Кутузов потерпит неудачу, его отставят со срамом, и кто же, как не Беннигсен, займет его место!
И московский генерал-губернатор Федор Растопчин доволен, что Наполеону загородили дорогу в Москву.
Даже Барклай как будто доволен. Кутузов оставил ему в командование первую армию - и завтра генерал покажет, что он не такой уж бездарный полководец, и личной храбростью и отвагой в бою снимет с себя тяжкое обвинение в измене.
Довольны генералы, офицеры и солдаты - отступление без боя оскорбляло их. Командиры говорили, что отступление без боя - позор для русского оружия. Солдаты издевались, говоря: "Должно быть, наши командиры боятся изорвать французские мундиры о русские штыки!"
"Да, все довольны - и друзья мои, и враги, - думал Кутузов, - и никто не боится смерти. Да. А если кто и боится, то стыдно признаться".
Кутузов перебрал все встречи и разговоры минувшего дня, то, что ему предлагали сделать и что он сам решил.
Он старался никого не обидеть, со всеми был одинаково ровен и ласков, принимал каждое предложение, а предложения сыпались со всех сторон. Каждому из окружающих Кутузова хотелось исправить упущенное, улучшить сделанное, пополнить позабытое, показать свои умение, знание, опыт. Кутузов всем отвечал: "Да, сделай так, голубчик!" или: "Распорядитесь, граф, об этом!", "Съезди посмотри!" Тысячу раз Кутузов сказал: "Да!" И ни одного раза: "Нет!" Даже в том случае, когда он видел, что предлагают что-нибудь неисполнимое, он отвечал: "Да, надо бы это сделать". Не все советы и предложения были умные и шли к делу, и, полусоглашаясь: "Попробуй, голубчик, можно ли так!" - Кутузов остерегался одного - внести путаницу в передвижение войск, артиллерии, зарядных ящиков и обозов. Но все эти передвижения и трудно, почти невозможно было переменить - все постепенно заняло назначенные места, чтобы исполнить задуманное. Полковник Толь доложил Кутузову мнение немецкого офицера Клаузевица, что надо отодвинуть значительно глубже назад по старой Смоленской дороге корпус генерала Тучкова. Кутузов не сказал, что солдаты устали, что им надо дать отдых перед боем и не затевать новых движений, а ответил: "Да, так было бы лучше. Жаль, что не сказал мне раньше!" Клаузевиц понял, что Кутузов считает его дельным офицером, что немцу доставило удовольствие. А Клаузевиц не любил Кутузова.
Осталось задать последний вопрос:
"Все довольны тобой. Ну, а ты сам доволен ли собой?"
И, как всегда бывало в удачные дни, ответом на это явился сон.
Перед тем как уснуть, Кутузов протянул руку к брегету под подушкой и нажал кнопку: часы нежно прозвонили два. До рассвета оставалось три часа. Кутузов уснул спокойно и сладко.
* * *
Наполеон в своей палатке у села Валуева на столбовой дороге не мог уснуть и не давал отдохнуть своим приближенным. Он не раздевался, его знобило. Он то и дело вскакивал с койки, выбегал из палатки посмотреть, не ушли ли русские, не веря адъютантам, которые прекрасно понимали, как и сам Наполеон, что русские не могут уйти. Наполеон задавал адъютантам и другие вопросы, в тревоге, что не все распоряжения его выполнены, но не слушал ответов, тут же забывал, о чем спрашивал. Наконец на рассвете Наполеон задремал. Его тотчас разбудили: явился ординарец от Нея - маршал испрашивал позволения начать бой. Наполеон вскочил с койки и выбежал из палатки. В лицо ему из-под нахмуренной тучи глянуло кровавое око солнца... Наполеону подали коня. Блестящая свита командиров, одетых в разные мундиры, в шляпах с плюмажем, в киверах с султанами, в медвежьих шапках пустилась вслед Наполеону - он поскакал к селу Шевардину.
Кутузова разбудил близкий пушечный выстрел. Пока Кутузов умывался и его облачал камердинер, выяснилось, что пушечный выстрел - случайный. У Наполеона стало обычным начинать бой по сигналу пушки. На этот раз первым выстрелило русское орудие. Командиру полевой батареи в колыхании утреннего тумана показалось, что движется неприятель. Он приказал выстрелить. Об этом и доложил Кутузову ординарец его Голицын. Кутузов молча покачал головой.
В столовой кипел самовар. Полковник Толь поздравил светлейшего, как всегда, с добрым утром и прибавил, что "есть еще время".
- Спасибо, голубчик, - ответил Кутузов, как будто он признавал, что во власти его генерал-квартирмейстера распоряжаться временем.
К чаю подали любимые блинчики Кутузова с малиновым вареньем. Кушая чай, Кутузов ни о чем не спрашивал Голицына и Толя. Слуга в белых нитяных перчатках наливал всем им чаю. Отхлебывая чай, Толь хмурился - ему хотелось сообщить главнокомандующему что-нибудь значительное или спросить о чем-либо неотложном - и не мог придумать ничего: безмятежное спокойствие заспанного лица его светлости запрещало всякие вопросы.
- Утро свежее. Туман. День будет солнечным, - доложил Толь.
И опять Кутузов поблагодарил своего распорядительного генерал-квартирмейстера и прибавил:
- Блинчики сегодня удались...
- Так точно, ваша светлость, - согласился Толь.
Он обрадовался похвале, хотя она относилась к повару и его искусству.
Они вышли втроем, накинув плащи, к подъезду. Казак подал Кутузову его лошадку и помог светлейшему взгромоздиться в седло. Кутузов затрусил на своем коньке к месту, избранному им для себя за Горками, на холмике: оно издали приметно по флажку на пике, заранее воткнутой в землю. Следуя Кутузову, сдерживали застоявшихся коней Толь и Голицын. Толь - на игривой рыжей кобыле с обрезанным хвостом и подстриженной гривой. Голицын - на огромном гнедом кирасирском коне. Позади казак, держа под мышкой складной стул с ковровым сиденьем, все уговаривал коня: "Не балуйся!"
Потянул ветерок. Туман рассеялся. Флажок на пике с черным орлом, перекрещенным синим андреевским крестом, весело плескался.
Казак обскакал Кутузова, спешился, раскинул стул и помог Кутузову слезть.
Кряхтя, Кутузов сел на стул. С французской стороны глухо ударила пушка. Кутузов снял фуражку и перекрестился мелким петербургским крестом; "почистил пуговицы", как говорят солдаты.
Впереди от холма, примерно в версте, затрещали выстрелы - это егеря отстреливались: должно быть, там французы наступали. Что там, нельзя было видеть из-за кустов.
От Шевардина загрохотали французские орудия. Им ответили со стороны села Семеновского русские пушки. Бой начался.
Кутузов сидел на раздвижном табурете спиной к солнцу. Оно приятно пригревало. Прямо перед Кутузовым, за речкой, село Бородино, и оттуда слабо доносилась ружейная трескотня.
После приятных минут за мирным чайным столом и встряски на коне Кутузовым овладела обычная у стариков утренняя полудремота. Кутузов не боролся с нею, зная, что она пройдет скоро сама собой, она не мешала думать и принимать решения - напротив, голова Кутузова работала помимо его воли и без усилия. Кутузов думал о Наполеоне.
Полувековой военный опыт Кутузова помогал ему безошибочно судить о том, что делается на боевом поле. Он хорошо знал и понимал Наполеона и поэтому не ждал от него ничего нового. Наполеон любил сравнивать сражение с игрой в шахматы, а поле битвы - с шахматной доской. Он привык двигать войсками с той же легкостью, с какой шахматист двигает фигуры на шашечнице. А маршалов своих Наполеон давно превратил в простые пешки.
Мгновенный сон объял Кутузова, но, вдруг воспрянув, он со стыдом подумал, что сейчас решается судьба отечества, а он задремал! Ему почудилось даже, что кто-то позади него прошептал: "Смотрите, он клюет носом!" "Неужели я клюнул?" - со страхом подумал Кутузов и взглянул в лицо полковника Толя. Почтительно склонившись, полковник ждал ответа на свой вопрос, только что им заданный.
- Да, да, голубчик, поезжай, посмотри сам...
Толь молча поклонился.
Кутузов ему ласково улыбнулся, блеснув глазом. Сквозь маску взрослого, которую уже носил Карл Федорович (ему исполнилось 35 лет), ясно проглянуло детское лицо Карлуши Толя, ученика сухопутного шляхетного корпуса. На лице полковника Толя верховный главнокомандующий русских сил, действующих против Наполеона, прочитал то самое старательное выражение, которое видел на нем Кутузов много лет тому назад. Начальник кадетского корпуса генерал-майор Кутузов в меншиковском дворце на Неве экзаменует кадета выпускного класса Толя по тактике. "Способный мальчик!" - подумал Кутузов и говорит:
"Я, голубчик, сегодня же тебя выпустил бы в гвардию. Из тебя выйдет хороший квартирмейстер. Чинов еще успеешь нахватать. Останься лучше на годик в корпусе. Я с тобой займусь..."
Толь согласился. Кутузов еще год сам ему давал уроки вождения войск и с блестящей аттестацией выпустил его по квартирмейстерской части. И вот сегодня полковник Толь держит у Кутузова экзамен на полководца...
Все это промелькнуло в голове Кутузова мгновенным ярким сном. Кутузов расправил плечи и стряхнул наваждение сна: он знал по опыту, что больше утренних мгновений забытья не повторится. Ясная мысль мелькнула в голове: "Мы их заставим выложить карты на стол!"
Толь ловко впрыгнул в седло и проскакал перед Кутузовым налево.
- Хороший мальчик! - вслух подумал Кутузов по-французски.
- Вы изволите приказать, ваша светлость? - тоже по-французски ответил, став перед Кутузовым, его ординарец Голицын.
"Этот навсегда останется мальчиком, - думал Кутузов, молча любуясь Голицыным. - До чего хорош!"
У Голицыных в роду высокий рост, почему они и попадали из Пажеского корпуса в лейб-гвардии кирасирский полк. По-юношески тощий Голицын при росте великана казался еще выше. Он сбросил плащ на руки казака, и только тут Кутузов увидел, что Голицын в полной парадной форме корнета кирасирского полка. На голове сверкающая каска, увенчанная серебряным двуглавым орлом, на руках перчатки с раструбами; палаш на портупее из золоченых цепочек концом стальных ножен касался земли. Лицо Голицына сияло отвагой юности, а глаза горели готовностью кинуться по приказанию Кутузова куда угодно: он ждал самых опасных поручений.
- Корнет Голицын, - строго сказал Кутузов, - хотя форма одежды не объявлялась, ваш парад неуместен. Здесь бой, а не праздник. После боя доложитесь командиру эскадрона.
Лицо Голицына погасло.
- Переодеваться я тебя не пошлю, - обычным ласковым тоном продолжал Кутузов. - Поезжай, голубчик, в резерв артиллерии - выдвинуть Багратиону еще... сколько?
Кутузов прислушался к орудийному грому в левой части поля.
- У Наполеона против Багратиона, наверное, больше двухсот. У Багратиона полсотни пушек. Прикажи моим именем довести их число до двух сотен. Пусть Багратион моим именем, если захочет, прикажет вывезти на линию огня еще сколько нужно... Ведь мы с Бонапартом оба - артиллеристы.
Голицын поскакал исполнять приказание. За спиной Кутузова послышался оживленный, но сдержанный говор. У кутузовского знака собрались лица его свиты и штабные генералы (все были в походной форме) и тихо переговаривались, ожидая, когда Кутузов повернется к ним, чтобы обменяться приветствиями. Кутузов не оборачивался. Он не обернулся и услышав, что разговор стал общим: кто-то, вероятно, не одобрил его распоряжения, отданного им Голицыну. Кутузов догадывался кто и не ошибся. Из кучки за спиной Кутузова выступил вперед генерал Беннигсен и, склоняясь к правому его уху, сказал:
- Ваша светлость, если вам угодно...
Кутузов поник головой и сделал вид, что задремал...
Беннигсен отступил назад, повернулся к генералам и, пожав плечами, прошептал:
- Он, кажется, заснул!
* * *
Наполеон решил сам руководить главной ударной группой войск. Ей предстояло атаковать левое крыло русской армии. Поэтому Наполеон избрал себе место во время боя впереди Шевардинского редута. На этот редут французы наткнулись утром 5 сентября. Весь день и ночь на 6 сентября русские защищали редут с такой настойчивостью и отвагой, что Наполеону пришлось ввести в бой очень крупные силы. Он предполагал, что этот редут - передовое укрепление русского фронта - защищает левое крыло русской позиции. Сначала Наполеон думал взять редут конной атакой. Все атаки конницы окончились неудачей. Наполеон штурмовал редут двумя дивизиями пехоты. Русские ответили штыковой контратакой и отбили штурм. Тогда Наполеон направил против Шевардина около 40 тысяч отборных войск, и к ночи на 6-е число редут пал. Русские войска отошли в полночь, очевидно выполняя приказание главного командования; бой прекратился.
По числу убитых Наполеон убедился, что против его 40 тысяч сражалось едва 10 тысяч русских. Они погибли все, защищая редут. Особенно удивило Наполеона, что в бою не было взято пленных. А наутро Наполеон увидел, что Шевардинский редут никак не связан с передовой линией русских войск. Если сравнивать сражение с шахматной партией, то оказывалось, что Шевардинский редут был пешкой, выдвинутой вперед на два хода. Итак, Кутузов сделал первый ход, захватив инициативу в свой руки, - он играл белыми, а Наполеону предоставил играть черными. Наполеон избрал неправильный ответ и только наутро понял, что со стороны Кутузова шевардинский бой являлся сознательной "жертвой пешки". Наполеону пришлось играть сомнительную партию. Изменять план сражения в виду неприятеля, передвигая на новые поля крупные силы, стянутые к Шевардину, было поздно. Кутузов играл "гамбит"; то есть заставив Наполеона взять пешку, тем самым дал ему подножку. "Надо продолжать партию осторожно, избегая сложных комбинаций, отвоевывая у противника важные поля шахматной доски", - думал Наполеон. Кутузов связал его волю: эта связанность, сознание несвободы усиливали дурное настроение Наполеона, вызванное значительными потерями в шевардинском бою. Недаром Кутузов слыл хитрым обманщиком. Сам Наполеон звал его "хитрой старой лисой".
Нездоровье не позволяло Наполеону остаться в седле. Он пробовал ходить взад и вперед перед Шевардинским редутом, водя за собой толпу по-петушиному нарядных маршалов и адъютантов. В левой ноге у Бонапарта поднялись подагрические боли. И Наполеон был вынужден сесть, как дряхлый старик, на раздвинутый табурет и вытянуть больную ногу на услужливо подставленный барабан.
Толь вернулся к Кутузову в пыли и пороховой копоти, но довольный, возбужденный - можно сказать, веселый. Его сопровождал принц Гессенский - от атамана Платова из-за речки Колочи. В казачьем отряде Платова принц находился добровольцем.
- Все идет по написанному, - доложил полковник Кутузову. Он хотел сказать словами поговорки: "Все идет как по-писаному".
И точно: судя по его докладу, все шло, как они с Кутузовым вчера предполагали, составляя диспозицию боя и расставляя войска. Свита Кутузова придвинулась ближе к нему. Толь стоял перед Кутузовым и указывал рукой на места, которые он называл.
По докладу Толя бой протекал так. Главный удар Наполеон устремил в направлении прямо на восток: от Шевардинского редута к селу Семеновскому. Он, конечно, по карте знает, что за Горками столбовая Смоленская дорога делает крутой излом вправо к Можайску. Поэтому дорога от Шевардина, через село Семеновское и деревню Псарево, прямо выводит в тыл расположения нашей армии. Прорвав наш фронт у Семеновского, французы могут выйти на столбовую дорогу, иначе называемую "новой Смоленской дорогой", и отрезать нам путь отступления. Но в наш тыл ведет правее Шевардина и прямо на Можайск "старая Смоленская дорога" - это узкая дорога, не позволяющая двигаться колоннами, справа от нее лес, - но и она дает Наполеону возможность обойти нас...
Толь стоял перед Кутузовым лицом на восток и взмахами то правой, то левой руки указывал направление дорог позади русской армии.
На лицах генералов кутузовской свиты Толь мог прочитать нетерпение. Они и без Толя знали по карте, по разведке и по диспозиции все, что докладывал главнокомандующему его генерал-квартирмейстер, и могло показаться, что теперь, когда сражение началось, объяснения Толя - просто потеря времени.
Кутузов не перебивал Толя. Не хуже прочих зная местность, он понимал, что сражение находится в первой стадии, и знал, что русская армия в сто с лишком тысяч человек сражается храбро и будет стоять до конца. От Наполеона нельзя было ждать ничего внезапного, поражающего новизной. У Наполеона могло быть до 200 тысяч человек. Едва ли он введет сразу все силы в бой. Пусть даже Наполеон бросит в атаку 150 тысяч - русская армия не дрогнет, и при такой массе войск сражение продлится до вечера. Поэтому Кутузов не перебивал и не торопил полковника Толя, как на выпускном экзамене он не путал и не перебивал кадета Толя, когда тот ему объяснял ход воображаемого боя. Теперь шло решающее сражение. Главнокомандующий хотел свое спокойствие, хладнокровную уверенность сообщить всем приближенным.
Пушки грохотали. Гром русских орудий превратился в непрерывный рев - это показывало, что Голицын уже успел привезти к Багратиону добавочные орудия и они вступили в дело. Густое облако порохового дыма скрывало всю левую половину поля, где шла артиллерийская дуэль. Трескотня ружейной перестрелки в правой половине боевого поля, слабые крики "ура" оттуда, дым пожара на переправе у села Бородина говорили, что французы ведут пехотную атаку в направлении к стыку двух русских армий: первой армии Барклая и второй армии Багратиона, где генерал Раевский защищает наспех построенное укрепление - Курганную батарею.
- Наш фронт, - продолжал Толь, повернувшись кругом через левое плечо, - расположился...
- Мы знаем, как он расположился, - не вытерпев, буркнул генерал Беннигсен. Он выходил из себя. И понятно: он начальник штаба верховного главнокомандующего, доверенное лицо императора Александра, им и приставлен к Кутузову, а главнокомандующий не желает ни говорить с ним, ни выслушать его советов в момент, когда, по мнению Беннигсена, именно его совет необходим и его мнение особенно ценно.
Кутузов легким движением руки остановил Беннигсена. И полковник Толь продолжал:
- Да, его превосходительство генерал Беннигсен прав - мы хорошо знаем расположение наших сил. Однако настает момент, когда мы должны радикально изменить это расположение. Все обстоит превосходно. Багратион отбил все атаки. Наполеон раскрыл свои карты.
Кутузов кивнул головой.
- Он прибегает к своему излюбленному маневру обхода противника с левого фланга по направлению, обратному движению часовой стрелки. Все главные его силы теперь находятся между новой и старой Смоленскими дорогами. Сошлюсь на принца, прибывшего от Платова. Если вашей светлости будет угодно, он доложит, что за Колочей неприятеля нет, и обозы противника стоят без прикрытия. Все это показывает, что Наполеон избрал самое простое решение, как самое верное, лишенное риска. Он не хочет рисковать - значит, не уверен в победе. Шевардинский редут сделал свое дело. Мы выманили французов сюда. Теперь останется сделать то, что ваша светлость изволили предположить, то есть сдвинуть наши силы с правого фланга к левому. Против нашего правого фланга нельзя ждать никаких покушений. Однако ж нам нужно выиграть время, чтобы перевести войска с правого фланга на левый, а для сего полезно было бы показное движение наше против левого фланга противника. Внезапный удар по левому флангу заставит Наполеона задуматься и ослабит его натиск на наш левый фланг. Позволю себе заметить: если сам Наполеон думает, что играет шахматную партию, то он, играя черными, увяз на своем ферзевом фланге, собрал на нем все силы. Играя конями, мы заставим его задуматься над судьбой своего королевского фланга, и тем самым мы выиграем время.
Пристрастие Наполеона к шахматным сражениям было хорошо известно в среде русских генералов. Все поняли, что полковник Толь предлагает диверсионный рейд конницы в обход левого фланга французов, чтобы заставить их ослабить натиск на армию Багратиона.
Толь смолк и ждал, что скажет Кутузов. Подумав с минуту, Кутузов нажал кнопку брегета. Часы прозвонили девять.
- Хорошо. Очень хорошо. Отлично! - говорил Кутузов, поднимаясь на ноги.
Он повернулся к генералам и, ответив поклоном на их приветствия, обратился к Уварову, командующему первым кавалерийским корпусом:
- Федор Петрович, обсудите с полковником Толем, господином Клаузевицем и принцем и с богом предпринимайте. Сейчас в начале десятый. К полудню, надеюсь, ваше предприятие скажется...
Уваров откозырял, и вчетвером - с Толем, принцем Гессенским, своим корпусным обер-квартирмейстером Клаузевицем - они отошли в сторону, чтобы сговориться. Беннигсен нахмурился: даже эти мальчишки не подумали о том, чтобы выслушать его мнение! Он не преминул высказать его довольно громко:
- Пустая затея!
В эту минуту на холм галопом прискакал на взмыленном коне Голицын и, осадив коня перед Кутузовым, прокричал:
- Ваша светлость! На батарее Раевского взят в плен король Неаполитанский. Он ранен. Его несут сюда! Мы прогнали французов с кургана.
Известие о пленении лучшего из маршалов Наполеона вызвало радостные восклицания всех окружающих Кутузова. Сам он, не показывая радости, выразил сомнение:
- Неужели Наполеон уже бросил в атаку гвардейскую кавалерию? Рано... Однако надо оповестить войска о таком приятном событии... Генерал, - обратился светлейший к Беннигсену, - распорядитесь послать курьеров ко всем командирам частей с известием о плене Мюрата. Пусть скажут солдатам.
Беннигсен вспыхнул и побледнел: начальнику штаба верховного главнокомандующего показалось оскорбительным такое ничтожное поручение.
- Я полагаю... - начал он.
- Нет, нет! Это очень важно, - прервал его Кутузов, - это известие поднимет дух войск.
* * *
К Наполеону со всех сторон скакали ординарцы с донесением, что русские дерутся отменно. Три небольших окопа перед селом Семеновским в виде наконечников стрел, направленных острием в сторону противника, стали центром сражения. Три раза французы атаковали эти "флеши" ("стрела" по-французски "флеш"), и три раза солдаты Багратиона отбрасывали их назад штыками. С таким же переменным успехом шел бой за Курганную батарею. Все посланцы Наполеоновых генералов передавали их просьбы о помощи. Наполеон отказывал всем. Только польскому корпусу Понятовского Наполеон оказал поддержку. Задачей Понятовского было зайти от села Ельня по старой Смоленской дороге в тыл русской армии. Понятовский ввязался в бой с корпусом генерала Тучкова и не мог своими силами выполнить задачу, которую повелитель французов считал очень важной.
Напрасно Мюрат умолял Наполеона пустить в дело гвардию. Сорок тысяч гвардии, праздно стоящей за Шевардином, могли быстро решить сражение в пользу французов.
- Нет, - решительно отказал Наполеон, - я еще неясно вижу шахматную доску!
Он приказал придвинуть пушки на тысячу шагов вперед к Семеновскому. Теперь против укрепленного центра русской армии гремели 400 французских орудий. Русские отвечали не меньшим числом. Наполеон не мог постигнуть, как это случилось, что русские, которых он семь лет тому назад гнал бичом артиллерии, словно стадо баранов, теперь сражаются львами...
Известие, что взят в плен король Неаполитанский, прокатилось по всему фронту. Войска, стоявшие в резерве или вышедшие из боя, кричали "ура". Но через полчаса Кутузову доложили, что в плен взят не маршал Мюрат, а генерал Бонами. Когда спросили его имя, он зачем-то назвался Мюратом. Кутузов принял эту поправку спокойно, мельком заметив: "Все-таки генерал!"
Сражение шло в полную силу. Рукопашный бой охватил все Бородинское поле. Артиллерия не успевала следовать за движениями пехоты, и часто то французы, то русские попадали под обстрел своих орудий. Поле покрылось грудами тел павших. Перед Семеновскими флешами все смешалось - пехота, кавалерия, артиллерия.
Кутузову предложили позавтракать. На склоне холма, за флагом, накрыли походный стол на несколько кувертов, предполагая, что светлейший пригласит к завтраку штабных генералов. Кутузов сидел в глубокой задумчивости и не отозвался на предложение подкрепиться.
Приглашение повторили настойчивее. Кутузов поднялся с табурета, подошел к столу, равнодушно взглянул на пару жареных цыплят с вывернутыми крылышками, налил стакан красного вина, выпил его залпом, взял кусок белого хлеба и вернулся на свое место.
Белоснежной скатертью стола играл ветерок. Серебро сервировки, темное стекло бутылок, хрусталь бокалов - все показалось Кутузову красивым, но противным. Завтрака не убирали. К столу никто не подходил. Откуда-то взялись воробьи и начали расклевывать хлеб.
С поля битвы тянуло смрадом порохового дыма, смешанным с запахом конского пота и крови.
На холм с кутузовским значком прискакал ординарец со стороны Семеновского и доложил светлейшему, что командующий второй армией князь Багратион опасно ранен. Кутузов охнул и прикрыл глаза рукой.
- Что же там, голубчик, случилось? - спросил Кутузов, поборов горестное волнение.
Вестник рассказал, что Багратион сам повел войска в атаку на коне. Его ранило ядром в бедро. Он хотел скрыть от солдат рану, чтобы не смутить их, и сказал, призывая: "Вперед, молодцы! За мной!" Но силы оставили Багратиона, и он упал с коня на землю. Его вынесли из боя на руках. Французы прочно заняли Семеновские флеши. Гибель Багратиона расстроила его войска. Они отхлынули назад. Орудия вывезены на высоту позади Семеновского и продолжают громить неприятеля.
В свите Кутузова с нетерпением ждали, кого назначит он на место Багратиона, самого молодого из суворовских учеников. Кто мог равняться с погибшим генералом пылкостью, жаром и бесшабашной храбростью?!
Кутузов несколько минут сидел опустив голову, и можно было думать, что он подавлен несчастным оборотом дела и не знает, что предпринять. На самом же деле он хладнокровно рассчитывал. Он понимал, что сражение достигло поворотного момента. Вскоре должно сказаться на французах впечатление от удара уваровской конницы. Быть может, оно уже сказалось - натиск французов непременно ослабеет. Но от Уварова не было донесений. Посланный туда полковник Толь еще не вернулся. Беннигсен, полагая, что Кутузов растерялся, решил послать к Уварову казака от себя - он переменил свое мнение об этой "пустой затее" после того, как от Барклая прискакал ординарец с вопросом, обращенным лично к Беннигсену, а не к Кутузову: "Что делает Уваров?"
Кутузов, считая, что Уваров сделал свое дело, к изумлению Беннигсена, приказал послать к нему повеление немедленно вернуться. Это повеление явилось первым ответом на весть о гибели Багратиона. Посланец с приказанием Кутузова помчался к переправе через Колочу. Кутузов вновь погрузился в думу.
Багратион легко загорался. А сейчас нужен человек невозмутимый. Багратион - весь огонь. А сейчас нужен человек хладнокровный. Багратион - человек неудержимого порыва. А сейчас нужен человек, соединяющий храбрость с упорством, осторожностью и оглядкой. Багратион, не задумываясь, бросил солдат в огонь. А сейчас пришла пора пожалеть людей, поберечь их и привести в порядок расстроенные войска. Словом, нельзя заменить Багратиона "Багратионом No2", да и не было ему подобных и равных.
Кутузов повелел принять в свое командование вторую армию генералу Дохтурову: он геройски оборонял Смоленск от яростных атак Наполеона, после чего дохтуровский корпус в полном порядке соединился с главными силами. А сейчас Дохтуров командовал у Барклая правым крылом его армии.
Приказав еще, чтобы кавалерия заняла прорехи, возникшие в левой линии, Кутузов решил, что все неотложное сделано, и вспомнил про завтрак. Но стол и все, что было на нем, к досаде свитских, уже убрали. Кутузов увидел солдата-коневода, державшего на поводу кутузовскую лошадку и казачьего коня: казак куда-то отлучился. Солдат грыз большой черный сухарь, отламывая куски зубами. Кутузов подошел к солдату и сказал:
- Братец, есть у тебя еще сухарик?
- Для вашей чести найдется, - ответил солдат, забыв прибавить "ваша светлость".
Солдат протянул Кутузову большой сухарь; из вежливости он сначала его отер от плесени о полу своей шинели. Кутузов отломил кусочек сухаря пальцами и кинул в рот. Сухарь не поддавался зубам и колол нёбо и язык. Конь Кутузова, раздувая ноздри, потянулся к сухарю - он рассчитывал на угощение. Кутузов отломил половину сухаря и скормил коню.
Потрепав по шее свою лошадку, Кутузов приказал солдату поправить подпругу. Солдат принялся за это неумело. Его оттолкнул подбежавший казак, подтянул подпругу, поправил арчаковую стяжку и, поддержав стремя, помог Кутузову взобраться на коня.
Казак сложил табурет, выдернул из земли пику со значком и, вскочив в седло, последовал за Кутузовым; главнокомандующий отправился к высоте за селом Семеновским. Конь его трусил мелкой рысью. Кавалькада генералов потянулась вслед Кутузову.
Кусочек сухаря во рту Кутузова размяк. Он разжевал, проглотил и отломил от своей доли сухаря еще кусочек.
* * *
Перед Наполеоном навытяжку стоял солдат исполинского роста. Каска с конской гривой еще увеличивала рост солдата. Наполеон вблизи этого солдата казался мальчиком. Его величество император Франции подкреплял силы. Солдат держал в ручищах золотой поднос, на котором стояли бутылка вина, стакан, тарелочка с тонкими ломтиками белого хлеба и вазочка с русской икрой. Маркиз Лористен, скорее придворный, чем воин, осторожно и умело не наливал, а "декантировал" вино в стакан, чтобы не возмутить осадка. Это было доброе старое бургундское, найденное в подвале одной из разрушенных французами русских усадеб.
Завтрак являлся не только неизбежной и необходимой данью природе. Наполеон после бессонной ночи ужасно утомился, непрерывно повелевая, приказывая, распоряжаясь в течение уже шести часов. Он порывался даже командовать артиллерией, почувствовав, что молодеет, превращаясь под грохот боя из императора в генерала Бонапарта. Вот и теперь, когда в кипучей деятельности Наполеона получился досадный перерыв, уже дожидалось несколько ординарцев и адъютантов, чтобы доложить боевые новости и получить повеление. Маршалы и свита, стоя поодаль, почтительно наблюдали, как кушает император.
Наполеон выпил вино мелкими глотками и, черпая ложечкой икру, заедал ее белым хлебом.
Вдруг в свите Наполеона произошло движение. Прискакал новый гонец с левого фланга, и, очевидно, с донесением чрезвычайной важности, ибо второй из приближенных императора, граф Коленкур, бывший посланник Франции при дворе русского царя, осмелился прервать завтрак. Коленкур подошел к Наполеону и с преувеличенным поклоном что-то сообщил ему.
Рука Наполеона застыла с ложечкой, поднесенной ко рту...
- Что такое? Что за вздор? Неужели они осмелились!
- Да, государь. Обозы смешались. Полк итальянской бригады обстрелян легкой артиллерией и отошел. Наши полки отхлынули от Курганной батареи - тревога докатилась до них.
Коленкур сообщал о нападении конницы Уварова на левое крыло армии Наполеона. Он встревожился. Прервав завтрак, потребовал коня и в сопровождении свиты поскакал на левый фланг, чтобы лично убедиться, велика ли опасность.
Про солдата, служившего императору живым "сервантом", все забыли в суматохе. Солдат, видя это, взял поднос в левую руку, налил себе полный стакан вина, не боясь, что осадок взболтается, и, провозгласив: "Vive l'empereur!" - осушил стакан до дна. Потом он выпил остаток вина прямо из горлышка и сдал поднос подбежавшему слуге.
Кутузов по пути к Семеновским высотам встречал разрозненные кучки солдат в смешанных формах. Солдаты, все в пыли, копоти и крови, шли вразброд - видно, что они были измучены вконец. Вели раненых, несли их на руках. И все поле сражения, там, где ветер распахивал полы дымного занавеса, представляло собой картину усталости и истощения. Массы пехоты растаяли. Нигде не виднелось стройно марширующих воинских частей. Но бой еще продолжался. То тут, то там вспыхивали крики "ура" - русская пехота отражала наскоки французской кавалерии. Множество коней без седоков носилось в разных направлениях.
Хор артиллерии почти из двух тысяч орудий расстроился. Слух различал теперь в их общем реве отдельные выстрелы, но выстрелы звучали глухо и хрипло.
Кутузов поехал на батареи. Слева от дороги собирались и выстраивались войска, отведенные с первой линии. Солдаты кричали Кутузову "ура". Из толпы на гребне горы женщины махали Кутузову платочками. В толпе перемешались солдаты, мужики и бабы.
С того места, откуда стреляли пушки, Кутузов, осмотрев доступное взору пространство, окончательно убедился, что сражение кончается. Силы обеих сторон истощились. Кутузов не располагал резервами, чтобы, бросив в бой свежие войска, решительно склонить весы победы на свою сторону. Кутузов знал, что гвардия Наполеона не участвовала в сражении, но не боялся, что Наполеон пустит в дело гвардию сейчас: хотя русская армия подалась назад, она сохранила порядок.
Близ того места, где стоял Кутузов, упало несколько снарядов. Он, крепко держа поводья, не сдвинул коня с места. Все должны видеть и потом говорить, что и главнокомандующий был в огне сражения.
![[]](/img/g/grigorxew_s_t/text_4710/naborp02.gif)
Стрельба русских орудий с появлением Кутузова участилась.
Стрельба русских орудий с появлением Кутузова участилась. И противник усилил огонь. На соседней батарее снаряд попал в зарядный ящик и взорвал его.
"Не надо их дразнить!" - про себя сказал Кутузов и, повернув коня, шагом поехал перед новой линией фронта, назад к Горкам. Справа от Кутузова ехал генерал Беннигсен, слева - полковник Толь. Свита растянулась по дороге. Между пехотой и артиллерией образовалось вдоль дороги нечто вроде улицы. Кутузов хвалил и благодарил войска громко и звучно. Сняв фуражку, он ехал перед войсками с обнаженной головой. Солдаты ему отвечали стройно, хотя и не громко. Армия утратила готовность к бою, но боевой способности не потеряла.
- Слава богу, армия уцелела, - сказал Кутузов.
- Да, ваша светлость, - возразил Беннигсен, - но до темноты еще четыре часа - он может пустить в дело гвардию, чтобы довершить победу...
- Победу? - изумился Кутузов. - Победили мы! Что вы скажете, Карл Федорович?
Толь ответил сразу - по-видимому, его мнение уже сложилось:
- Кто победил, мне, ваша светлость, неясно, но я думаю - это сейчас неясно и для противника. Времени до конца дня достаточно, - господин генерал прав в одном. Наполеон располагает тридцатью - сорока тысячами своих лучших войск. Если он сомневается в победе, то имеет возможность сделать еще одно большое усилие, чтобы разрешить сомнение. Тогда он разобьет нас в пух и прах. Это в его духе, в духе того метода, которому он обязан своими победами и славой. Но я уверен, что он этого сегодня не сделает. Предприятие его огромно. Силы он собрал колоссальные, но они растаяли еще до нынешнего дня. Сегодня потери его велики. Для него теперь всего важнее сохранить армию. Ведь скоро речь зайдет о мире... Зачем ему ставить на карту последние силы? Ведь он не знает наших потерь. Он ограничится тем, чего достиг...
- Да, но... - возразил Беннигсен. - Если продолжение боя невыгодно для нас, то оно выгодно для него!
- Это абсолютно неверно! - очень живо ответил Толь. - Пусть интересы двух полководцев различны - вовсе не обязательно, чтобы один из них сделал ошибку. Война, что бы ни думал Наполеон, похожа на шахматы только поверхностно. В шахматах что невыгодно белым, то наверняка выгодно черным. На войне не так. Вот сейчас бой невыгоден для нас, и он так же невыгоден для Наполеона. Обе стороны сейчас заинтересованы избежать боя.
- Да, но... - опять возразил Беннигсен. - Если не сегодня, то он атакует нас завтра!
- Завтра мы атакуем его! - оборвал спор Кутузов.
Несколько шагов три всадника проехали молча. Затем Толь осторожно сказал:
- И для Наполеона и для нас остается вопрос о Москве.
- Да, Москва, Москва! - вздохнул Кутузов.
* * *
Возвращаясь с левого фланга к Шевардинскому редуту, Наполеон сетовал на себя, что так легко поддался обману, приняв показную атаку русской конницы за серьезное нападение, но бесповоротно решил не пускать в дело гвардию. Он сказал об этом маршалам.
- Вы забыли свое ремесло! - с солдатской прямотой воскликнул маршал Ней.
Наполеон прощал и позволял Нею то, чего он никогда бы не простил и не позволил кому-нибудь другому. Сын простого ремесленника, бондаря, неукротимый республиканец, Ней с большим трудом переваривал превращение республики в империю и революционного генерала Бонапарта в императора Франции. Наполеон потратил много труда, чтобы приручить Нея - он долго не хотел стать маршалом и навсегда остался суровым солдатом.
Наполеон ответил на дерзкое замечание Нея угрюмым молчанием. Он мог бы доказать ему, что руководил боем с прежним искусством, приложил все старания и опыт. И если сражение окончилось не так, как хотелось ему, то надо было признать, что в первый раз Наполеон встретил в лице Кутузова равного противника. Вот в этом-то и трудно было сознаться.
Перед наступлением темноты Наполеон объехал поле сражения. Не следует думать, что Наполеон тешил свою кровожадность, хотел надышаться тяжким смрадом боевого поля, полюбоваться тысячами убитых врагов. Наполеон объезжал поле сражения, следуя древнему обычаю полководцев, чтобы показать, что полем владеет он. Однако не только для этого.
Он спешил до письменных сводок собственными глазами видеть свои потери и потери русских. Сосчитать убитых он не мог: потери обеих сторон измерялись не тысячами, а десятками тысяч. Местами мертвые тела лежали грудами. Конь Наполеона искал места, куда поставить копыто, не наступая на мертвое или живое тело. Со всех сторон слышались стоны и крики раненых, напрасно моливших о помощи. Потери велики - Наполеон не мог сосчитать их и, конечно, не считал, но видел ясно, что на каждого убитого и поверженного француза приходится только один мертвый или раненый русский. Это и приводило Наполеона в яростное изумление, как и ничтожное количество взятых пленных и отбитых орудий - русские отдали всего девять пушек. Кутузов сохранил всю свою огромную артиллерию. Всклокоченный, красный от натуги, с воспаленным мрачным взглядом возвратился Наполеон в свою ставку. Маршалы поняли одно: разбиты ли русские, еще вопрос, но этот человек разбит если не навсегда, то надолго.
Наполеон повелел своим войскам отойти с поля сражения на те позиции, которые они занимали до боя. В таком приказании не было особенной нужды. Наполеон видел, что его солдаты нестройной толпой самочинно покидают поле: оставаться на ночь среди убитых, слышать вопли умирающих было невыносимо. Повеление очистить поле было все-таки сделано. Все - от маршала до последнего барабанщика - должны считать, что все совершается по воле Наполеона.
На поле он видел, что победы нет, но, возвратившись, продиктовал известие о победе и тут же ночью послал в Париж курьера с этим известием.
На поле битвы опустилась ночь.
Казачьи разъезды шныряли повсюду, достигая передовых пикетов французов. Часовые окликали казаков: "Que vive?" - "Кто живет?" Обычные оклики, принятые во французской армии и во флоте, тогда как русский оклик в армии: "Кто идет?", а во флоте: "Кто гребет?" И все равно - адмирал, генерал или рядовой - ответ один: "Солдат!"
На Бородинском поле пало более сорока французских генералов. Бородинский бой явился могилой французской кавалерии. Мертвые не возвращаются.
Внезапно появились всадники. И долго в темной ночи вдоль линии французских передовых постов звучали тревожные оклики:
"Qui vive?! Qui vive?!"
Всадники молчаливыми призраками пропадали во тьме. Французы боялись ночного нападения. Кутузов - ученик Суворова, а Суворов был непревзойденным мастером ночного боя. То и дело в лагере французов вспыхивали крики ужаса: "Казаки! Казаки!" И солдаты вскакивали, хватались за ружья и поднимали бесцельную стрельбу.
Страха не чужды самые храбрые люди. Только у них страх появляется, когда миновала опасность. Так и Наполеон. Он приказал, отходя ко сну, окружить свой шатер всей гвардией. Гвардия стояла в ружье. В середине грозного каре из 40 тысяч отборного войска, сохраненного в полной неприкосновенности, под защитой полотняного, подбитого байкой шатра, лежал на походной койке император Франции - его колотил озноб. Позвали врача. Явился лейб-медик Наполеона, врач старой гвардии Ювэн.
- Ваше величество, у вас гастрическая лихорадка. Нужно прежде всего очистить кишечник. Я осмелюсь предложить вам слабительное.
Наполеон принял лекарство. В ночь перед Бородинским боем он то и дело выскакивал из палатки посмотреть, горят ли в русском лагере огни, не ушли ли русские. Теперь он покидал постель по нужде и уныло смотрел на множество ярких костров, обозначавших по высотам русские расположения. Нет, русские не ушли.
Кутузов знал, что Наполеон ничего не предпримет ночью, и приказал зажечь возможно больше костров. На огни, к теплу костров стекались живые: раненые и уцелевшие солдаты, отбившиеся от своих частей, обыватели разоренных сел и деревень. Приходили и французы - и им добродушно давали место у огня...
![[]](/img/g/grigorxew_s_t/text_4710/naborp03.gif)