Ночь! Невозмутимая тишина царит в покоях богатого барского дома. Как убитая, спит многочисленная дворня: набегалась за день. Спят приживалки. Спят гости. Спят господа. Спит почерневший сад, уронив на землю свои жёлтые листья, и тихо плачет над ним осеннее небо и мелким дождём мочит его обнажённые деревья.
Только что угомонился новый жилец -- маленький ребёнок. Мирно засыпает он, покачиваясь в своей люльке, убаюканный тихим ласкающим напевом. Трепетное пламя лампадки освещает золочёные ризы образов, кисейный полог люльки и маленькую женскую фигуру. Нежно, чуть слышно звучит женский голос, и чутко прислушивается заботливая няня к тихому дыханью ребёнка. Не спит верная раба: её разбудил плач, а теперь сон уже не идёт к ней, хоть ребёнок и успокоился. Она успела уже полюбить своего маленького господина, и думы её всё чаще и чаще обращаются к этому беспомощному существу, вверенному её попечениям. Что-то ждёт его в жизни? Где найдёт оно своё счастье-долю?..
И плывут, несутся думы и причудливыми узорами переплетается в них возможная действительная жизнь с поэтической фантазией, сейчас ею сказанной над колыбелью сказки. Чудится ей, что маленький ребёнок превращается в красавца-богатыря и скачет за тридевять земель в тридесятое царство отыскивать Жар-птицу, раздобывать воды живой. Вплетается действительная жизнь, и чудится бедной рабе, что питомец её вырос, выровнялся, и красиво сияет на нём вышитый золотом мундир. Весь в отца мой Иван-Царевич: и выступка та же, и взгляд и грудь молодецкая... богатырь!
Заплакал ребёнок во сне. Встрепенулась верная раба, и снова закачалась люлька, и мерная песня полилась в таинственном полумраке детской.
Снова плывут, несутся думы, и чудится верной рабе, что вернулся её Иван-Царевич к царю-родителю, к царице-матушке, привёз им и Жар-птицу, и воду живую. И встречает его весь народ с превеликой радостью, и все господа к нему с почтением подходят, говорят с учтивостью, а он, соколик, на всех только через плечики посматривает. А гости все между собой шушукаются, друг другу пересказывают, что всех, мол, врагов-супостатов Иван-Царевич в полон полонил, все царства чужеземные покорил, добыл себе громкую славу, а родителю-государю утеху великую.
Но проходит Иван-Царевич мимо своей верной рабы и не смотрит и не видит её. И глядит верная раба, не наглядится на него и шепчет тихонько: "что я тебе, сокол мой ясный, Иван-Царевич? что я тебе, раба недостойная? твоё дело особливое, твоё дело -- подвиги ратные да пиры весёлые. Вскормила я тебя, вспоила сокола ясного, не нужна тебе больше старая. А увидишь меня, отворотишься и мимо пройдёшь, чтоб не сказали люди пересмешники: "богатырь-то наш с бабой старою, с деревенщиной разговор ведёт"".
И проходит Иван-Царевич мимо рабы своей верной и не видит её; а ведёт свои речи весёлые всё с князьями, с боярами, с господами учтивыми, и все вкруг него увиваются. А старая верная раба издали глядит на своего питомца, и текут её радостные слёзы по жёлтым морщинистым щекам...
Дремлет спокойно маленький мальчик, прикорнула около него на сундуке его няня, спят суровые господа, спят утомлённые слуги, спит и дом, и сад, и только плачет, плачет осеннее небо и в ночной тишине льёт над опавшей листвой свои бесчисленные холодные слёзы...
* * *
Прошло много, много лет. Маленький ребёнок, спавший в своей колыбельке, давно превратился в большого, в очень большого человека. Он много странствовал, много видел, много читал и ещё больше думал. Несмотря на свой богатырский рост и силу, он не сделался ни героем, ни полководцем и никого не убил. Свои думы он записал на бумаге и дал прочесть их другим людям. И когда люди читали, они начинали думать так же, как и он, они покорялись ему, и чем больше они читали, тем сильнее делалась его власть над ними. Он победил людей, овладел их сердцами и повёл за собою.
В его чистое сердце случайно запала искра любви и разгорелась в яркое пламя, и это пламя горело в его сердце всю его жизнь, и освещало всё, к чему он приближался, и всё согревало. Он видел зло, царившее над людьми, и не побоялся вступить с ним в борьбу. Силою своего слова он заставил людей полюбить добро. Он не был завоевателем, который говорит: "ты должен, а потому делай так". Нет! Он просто указывал вдали чудный образ вечной Правды и говорил: "посмотрите, как она прекрасна!" И добавлял: "если она прекрасна, пойдём к ней". И люди видели Правду, и восхищались, и шли. И если он видел, как люди поклонялись пороку, принимая его за божество, он сдёргивал покрывало красивой лжи и обнажал перед изумлёнными очами людскими безобразного идола.
Шли годы. Ярко горело пламя любви в душе большого человека. Враги напрасно старались затушить это пламя. Оно разгоралось всё сильнее и сильнее, и большой человек продолжал указывать людям дорогу к вечной правде и говорил им о любви, о свободе, о красоте. Как сказочный Иван-Царевич, он нашёл редкую Жар-птицу. Но отыскав её, он не сделал из неё чучело и не повесил в отцовском дворце, как забавную игрушку. Нет, красота и Правда -- эта редкая Жар-птица -- была полна живой горячей кровью, и он подарил эту редкую птицу всему народу. Он нашёл и воду живую, и этой живой водой была любовь, неиссякаемая любовь, которая исцеляла раны людские и звала к новой жизни.
Шли годы. Голова мудрого человека поседела, время и болезни согнули когда-то могучий стан, силы изменяли. Смерть приближалась, и могучий боец, богатырь, которому покорились все народы, мужественно ждал этой встречи. Он умирал, и перед его взором вставала вся прежняя жизнь, и он смотрел на неё как бы глазами постороннего. человека. Он сам вызвал себя на суд и сам хотел произнести беспристрастный приговор. И его душа содрогалась и ждала приговора его совести. Он знал, что те идолы, против которых он сражался в юности, давно разрушены и забыты; значит, будет забыт и тот боец, который против них сражался. Он видел, что красота и правда, которые были добыты им ценой своей крови, возбуждают споры в людях, и что люди хотят разорвать его Жар-птицу на части и одни возьмут себе правду, а другие -- красоту, и не будет ни правды, ни красоты. И ему показалось, что придут другие люди и принесут с собой и новую правду, и новую красоту, а его самого уже забудут люди, и забудутся все его подвиги, все его страдания. Зачем же он жил? Для чего он страдал и боролся?..
И слышит умирающий богатырь под самым ухом своим нежный знакомый голос: "вскормила я тебя, вспоила, сокола ясного, не нужна тебе больше старая. А увидишь меня, отворотишься и мимо пройдёшь, чтоб не сказали люди-пересмешники: "богатырь-то наш с бабой старою, деревенщиной разговор ведёт"".
По лицу умирающего скользнула и разлилась улыбка. Нет, он не был неблагодарным сыном, он не забыл вскормивший его народ, он не отвернулся от него, не променял его на пиры и веселье. Для него принёс он воду живую, свою животворную любовь и зажёг пламя любви в сердцах покорённых им людей. И пришёл он к своему кормильцу-народу, и снял с него, и разбил вековые цепи. И впервые вздохнуло свободной грудью заколдованное сонное царство. Значит, не даром жил и страдал, и боролся умиравший боец. Значит, и его не забудут освобождённые люди, и пойдут за ним поколение за поколением, и будут хранить зажжённое им пламя любви, и при свете его стремиться к вечным идеалам правды, красоты и свободы...
Тишина. Смерть приближается. Затаив дыхание, прислушивается человечество к последним вздохам своего великого сына...
Источник текста: Хирьяков А. М. Легенды любви. -- СПб.: "Издатель", 1898. -- С. 18