Георгий Г.
Светляк

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


СОБРАНІЕ СОЧИНЕНІЙ и ПЕРЕВОДОВЪ АДМИРАЛА ШИШКОВА,

Россійской Императорской Академіи Президента и разныхъ ученыхъ обществъ Члена.

ЧАСТЬ XVII.

С. ПЕТЕРБУРГЪ.
Въ Типографіи Императорской Россійской Академіи.
1859.

СВѢТЛЯКЪ.

Идиллія Г. Георгія.

(Переводъ съ Французскаго) *)

*) Сочиненіе сіе съ Морлакскаго языка переведено на Италіанскій, а съ Италіанскаго на Французскій. Въ подлинникѣ извѣстно оно подъ названіемъ svietgnack, означающимъ свѣтящуюся бабочку или червяка съ крыльями, иначе называемаго Ивановымъ. По Италіански имя ему lucciola, тожъ отъ Славенскаго слова лучъ. Переводчикъ на Французской языкъ, отзываясь о семъ стихотвореніи съ великою похвалою, и называя сочинителя онаго Морлакскимъ Анакреономъ, говоритъ о себѣ, что онъ взялъ сію пѣснь изъ Апендипіевыхъ извѣстій о Сиракузскихъ древностяхъ и Словесности Иллирійской, о коихъ упоминается въ Италіано-Иллирійскомъ Словарѣ П. Арделія делла Беллы. См. lucciole или lucciola, стр. 80, томъ 2.

   Уже влажная ночь широко распростерла безмолвныя крылья свои, и таинственный ликъ звѣздъ, покровитель нѣжныхъ похищеній любви, начинаетъ волшебное плясаніе свое на небесномъ сводѣ.
   Я, руководствуемый страстію, пользуюсь наступающею темнотою, чтобъ подъ кровомъ ея пробраться къ жилищу моей, любезной. Съ края балкона ея опускается на шелковой ниткѣ бѣлая, колеблемая вѣтромъ бумажка. Увы! я ожидалъ чего то болѣе.
   Нетерпѣливость, по крайней мѣрѣ въ письмецѣ семь, узнать мысли моей возлюбленной, производить въ сердцѣ моемъ біеніе и трепетъ; но между тѣмъ ночь отъ часу болѣе темнѣетъ, и тщетно при глубокомъ мракѣ стараюсь я въ семь тайномъ посланникѣ разобрать начертанные ко мнѣ рукою моей милой невидимые знаки.
   Напрасный трудъ! безполезныя жалобы! Сіяющіе власы луны не разстилаютъ еще сребряныхъ волнъ своихъ по вершинамъ горъ, на коихъ сія богиня ставитъ престолъ свой; свѣтило небесное блистаетъ еще далеко отъ моихъ очей.
   Я въ гнѣвѣ укоряю ночь, которую нѣсколько минуть тому назадъ безумно укорялъ за медленность! сержусь на спокойствіе стихій, отказывающихъ мнѣ даже въ свѣтлотѣ бурь!....
   Я бы желалъ, чтобъ разражающіеся надъ моей главою громы и сверкающія молніи дали мнѣ прочитать буквы, начертанныя дражайшею мнѣ рукою....
   Кто жъ бы подумалъ! между нѣкоторыми безплодной травы кусточками, которые чуть не растопталъ я ногами, вдругъ возсіяла блестящая муха {Въ подлинникѣ osa.}, быстрымъ полетомъ вертящаяся вокругъ оконечностей листковъ, лаская и освѣщая ихъ.
   Внутри ея горитъ живой и быстрой пламень, свѣтоносно съ трепещущихъ крылъ ея текущій; онъ стремится яркими лучами изъ всѣхъ гибкаго тѣла ея составовъ, и разливаетъ ослѣпляющее окрестъ ихъ сіяніе.
   Жадною рукою схватилъ я сіе насѣкомое, столь нужное для моихъ желаній; насѣкомое, которому покровительница любовь ввѣрила легкое храненіе огня, вмѣстѣ скромнаго и благопріятствующаго ночнымъ свиданіямъ любящихся.
   Я приближаю его къ драгоцѣннѣйшему письму: провожу по каждой строкѣ всѣ вертлявые сего животнаго сгибы, изъ коихъ исходитъ непостоянно дрожащій свѣтъ. Ни одинъ изъ падающихъ отъ него лучей не пропадаетъ для моихъ взоровъ; ни одно милой моей словечко не сокрывается отъ моего сердца.
   Благодарю счастливую помощь твою; о ты, огнекрылая мошка, благодѣтельная звѣзда луговъ; ты, непогасающій свѣтильникъ любви, невиннѣйшій и прекраснѣйшій всѣхъ Земныхъ и воздушныхъ тварей!
   Какимъ образомъ объясню я доставленное мнѣ тобою счастіе! Какими словами могу описать миловидность и пріятность твою, пригожій свѣтлякъ, о ты, восхитительнѣйшее изъ таинствъ прекрасной ночи,-- ты, утѣшающій грустную любовь и возвращающій ей сладкія ея надежды!
   Когда солнце нисходить въ великолѣпные свои западные чертоги; оно оставляетъ тебя очаровывать прохладныя лѣтнія ночи; оставляетъ какъ искру безмѣрнаго сіянія своего и поручаетъ тебя покровительству Зеленыхъ травъ и любующихся тобою цвѣтовъ.
   Бѣлизна жемчужинъ помрачается и блескъ золота блѣднѣетъ предъ блескомъ твоимъ; едва можетъ сравниться съ нимъ тотъ побѣждающій темноту огонь, который, во время глубокой ночи, въ груди искрометнаго восточнаго камня возгарается, шипитъ, и съ трескомь вылетаетъ.
   Ты, ласковое солнышко растѣній, благодатный для нихъ свѣтильникъ; ты въ нѣжной красотѣ своей подобенъ той робкой дѣвѣ, которая, противъ воли своей, огнемъ взоровъ своихъ освѣщаетъ ночное таинство, ища слѣдовъ любимаго ею друга.
   Ахъ! да вознаградится всякими удовольствіями, о прелестнѣйшій свѣтлякъ, оказанная мнѣ тобою услуга! да изливаютъ на тебя свѣжіе цвѣты во всякое время сладкое свое благоуханіе, и небо да орошаетъ тебя пріятною прохладою животворной своей росы!
   

МНѢНІЕ РУССКАГО ПЕРЕВОДЧИКА.

   У насъ мало, или совсѣмъ нѣтъ переводовъ съ Славенскихъ нарѣчій, а особливо съ приложеніемъ подлинника, что было бы весьма для насъ полезно; ибо тогда могли бы мы видѣть, какимъ образомъ объясняетъ мысли свои народъ, однимъ съ нами языкомъ говорящій; въ чемъ одно нарѣчіе уклонилось отъ другаго, и откуда неизвѣстныя у насъ слова, у нихъ существуютъ. При таковыхъ замѣчаніяхъ, могли бы мы лучше вникать въ разумъ и силу словъ нашего языка; но не имѣя подлинниковъ, не можемъ мы дѣлать съ нихъ переводовъ, и должны довольствоваться переводами съ другихъ языковъ, какъ-то французскимъ Господина Нодье. Между тѣмъ о семь переводѣ не можемъ съ достовѣрностію сказать нашего мнѣнія. Мы могли бы сказать оное тогда, когда бы при немъ приложенъ былъ подлинникъ; но какъ Французъ при переводѣ своемъ приложилъ только четыре первые стиха подлинника; то изъ нихъ не безъ основанія можно заключать, что и весь французской переводъ сей пѣсни въ достоинствѣ и вѣрности далеко уступаетъ подлиннику. Мы легко почувствуемъ сіе чрезъ сличеніе сихъ четырехъ стиховъ съ переводомъ оныхъ. Подлинникъ говоритъ:
   
   Seto se bieli u gorie zelenoi?
   Al-su sniezi, al-su labutove?
   Da-su sniezi vech bi okopnuli,
   Labutove vech-bi polieteli;

то есть:

   Что бѣлѣется у горы зеленой?
   Али то снѣги, али то лебеди?
   Кабы снѣги, вишь бы растаяли;
   Лебеди -- вить бы полетѣли.
   
   Вотъ съ какою пріятною простотою начинается сей разсказъ! можетъ ли съ простымъ стихомъ: сто бѣлѣется у горы зеленой -- сравниться сія некстати напыщенная кудреватость: quelle blancheur éblouissante éclate au loin sur la verdure immense des plaines et des bocages, или втораго стиха: али то снѣги, али то лебеди,-- сей растянутый переводъ: est-cela neige ou le cygne, ce brillant oiseau des fleuves, qui l'efface en blancheur? Въ подлинникѣ стоитъ множественное число лебеди, а въ переводѣ единственное лебедь, но можетъ ли не цѣлое стадо, а одинъ только лебедь ослѣпляющею бѣлизною блистать вдали на безпредѣльной зелени долинѣ и кустовъ? Гдѣ сказано это въ подлинникѣ? или къ чему во второмъ стихѣ прибавка: сія блистающая птица рѣкѣ, помрачающая ихъ своею бѣлизною! Вотъ что называется великолѣпный вздоръ, какой и наши новѣйшіе писатели часто перенимаютъ у французовъ!
   
   
   
   

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru