Аннотация: Текст издания: "Отечественныя Записки", NoNo 3-10, 1879.
ВЪ ТЮРЬМѢ.
РОМАНЪ Марка Гопа.
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.
I.
Мѣсто пастора въ Толминстерской тюрьмѣ было вакантное и много являлось кандидатовъ, привлекаемыхъ жалованьемъ въ 900 фунтовъ стерлинговъ въ годъ съ квартирой, отопленіемъ и проч. Въ мѣстной газетѣ было напечатано, что всѣ желающіе должны къ извѣстному сроку представить свои аттестаты секретарю, и, въ осеннюю сессію, съѣхавшіеся судьи, послѣ окончанія текущихъ дѣлъ, приступили къ избранію пастора.
Предсѣдатель собранія, старый аристократъ, искусившійся въ знаніи свѣта, обѣщалъ свой голосъ лицамъ, хлопотавшимъ за одного изъ кандидатовъ, котораго онъ никогда не зналъ и не видалъ; но намѣренно промолчалъ о томъ, въ чью пользу употребитъ свое вліяніе. Вслѣдствіе этого, кандидатъ, ведшій интригу, получилъ только двѣнадцать голосовъ противъ тридцати, поданныхъ за его противника, за котораго краснорѣчиво свидѣтельствовали отличные аттестаты.
Счастливый избранникъ былъ достопочтенный Майкль Кристи, окончившій, съ ученой степенью, курсъ въ Оксфордѣ. Двадцати осьми лѣтъ и холостой, онъ до сихъ поръ былъ пасторомъ въ многолюдномъ приходѣ большого мануфактурнаго города и, по слухамъ, сдѣлалъ тамъ чудеса, въ смыслѣ очеловѣченія мѣстныхъ обитателей, проводившихъ всю свою жизнь между тюрьмой и кабакомъ. Представленные имъ аттестаты выставляли его добрымъ, энергичнымъ человѣкомъ, набожнымъ христіаниномъ и благороднымъ джентельмэномъ; если у него былъ какой-нибудь недостатокъ, то, по словамъ ректора, у котораго онъ доселѣ былъ викаріемъ, только слишкомъ доброе сердце, подвергавшее его опасности быть обманутымъ хитрыми лицемѣрами. Но тюремная дѣятельность должна была, конечно, излечить отъ этой слабости.
Призванный передъ избирателями для объявленія ему результата голосованія, Майкль Кристи произвелъ на всѣхъ прекрасное впечатлѣніе. На маленькую, поздравительную рѣчь предсѣдателя онъ ничего не отвѣчалъ, а только скромно, почтительно поклонился. Онъ былъ довольно высокаго роста, бѣлокурый, съ большимъ лбомъ, ясными голубыми глазами, небольшими баками, свѣтлымъ цвѣтомъ лица и добрымъ, мягкимъ выраженіемъ. Вмѣстѣ съ тѣмъ, его мужественная осанка и широкія плечи обнаруживали мускульную силу, развитую атлетическими упражненіями.
Смотря на него, одинъ изъ младшихъ судей вспомнилъ, что въ Оксфордѣ былъ одинъ Кристи, прекрасно игравшій въ крикетъ, и, подойдя къ новому пастору, сказалъ:
-- Мы съ вами, навѣрное, встрѣчались въ Оксфордѣ? Вы игрывали въ крикетъ?
-- Да, отвѣчалъ Майкль съ улыбкой: -- но это было такъ давно.
-- Я васъ отлично помню. Не правда ли, былъ еще и другой Кристи?
-- Да, мой старшій братъ; онъ служитъ въ 12-мъ драгунскомъ полку.
-- Такъ, такъ. Я его недавно видѣлъ въ Брайтонѣ, гдѣ стоитъ его полкъ. Это отличный малый. Онъ, кажется, говорилъ мнѣ, что вы принадлежите къ семьѣ Кристи въ Лилькольнширѣ.
-- Да. Мой отецъ, пасторъ въ Ашомѣ, былъ братъ сэра Вемиса Кристи изъ Оклея, и такъ какъ у сэра Вемиса только одна дочь, то мой братъ Франкъ его наслѣдникъ.
-- Конечно. Очень... очень радъ васъ видѣть; мой отецъ и сэръ Вемисъ старые друзья. Они годами сидятъ рядомъ въ парламентѣ. Меня зовутъ Армстронгъ и мы съ вами часто будемъ встрѣчаться; я одинъ изъ попечителей тюрьмы. Вы, конечно, будете обѣдать со всѣми нами сегодня въ "Коронѣ". Ну, теперь до свиданія.
Гью Армстронгъ, молодой сквайръ, страстно любившій охоту на фазановъ и лисицъ, любезно кивнулъ головой и отправился въ залу суда, гдѣ должно было тотчасъ открыться засѣданіе, а Майкль Кристи медленно сошелъ по лѣстницѣ, кишѣвшей адвокатами, свидѣтелями и полицейскими. Обвиняемые были только-что привезены въ каретѣ изъ тюрьмы и на подъѣздѣ толпа мальчишекъ и зѣвакъ осыпала ихъ шутками, смѣхомъ, бранью.
Это грустное зрѣлище взволновало Кристи. Онъ хотѣлъ даже вернуться и присутствовать при судѣ надъ этими несчастными, отнынѣ составлявшими его духовную паству. Такимъ образомъ, онъ могъ бы сразу узнать ихъ характеръ изъ свидѣтельскихъ показаній и, если возможно, сказать имъ слово утѣшенія тотчасъ послѣ объявленія приговора. Но потомъ онъ разсудилъ, что лучше ему составить понятіе о каждомъ изъ арестантовъ послѣ личнаго наблюденія, а не подъ вліяніемъ громовой рѣчи обвинителя или злобныхъ отвѣтовъ свидѣтелей; что же касается до утѣшенія, то онъ сказалъ себѣ, что одиночество и безмолвное созерцаніе, быть можетъ, лучшіе товарищи человѣка, только-что пораженнаго ударами закона. Поэтому, тяжело вздохнувъ, онъ перешелъ черезъ торговую площадь, залитую солнечными лучами, и направилъ шаги къ своему новому жилищу, массивныя сѣрыя стѣны котораго онъ видѣлъ утромъ изъ вагона, подъѣзжая къ Толминстеру.
Окружная тюрьма графства Истшира была новой, образцовой тюрьмой, но по внѣшности походила на древнюю крѣпость. Построенная изъ сѣраго камня на возвышеніи, въ четверти мили отъ Толминстера, она царила надъ всѣмъ городомъ и, въ свѣтлую лунную ночь, казалась чудовищнымъ часовымъ, оберегавшимъ мирный сонъ жителей. Къ ней вела широкая шоссейная дорога; средняя башня фасада была окружена двумя острыми минаретами, а надъ большими, массивными черными воротами красовалась рѣшетка, опускавшаяся въ средневѣковыхъ замкахъ во время осады. По обѣимъ сторонамъ этихъ воротъ, которыя открывались только для пропуска тюремной кареты съ арестантами (остальные экипажи останавливались на шоссе), возвышались два небольшихъ флигеля; правый служилъ жилищемъ директору тюрьмы, лѣвый -- пастору. Передъ каждымъ изъ этихъ домовъ находились палисадникъ и небольшая деревянная галлерея, украшенная розами и вьющимися растеніями. Кромѣ того, къ окнамъ были придѣланы маленькія балкончики для цвѣтовъ и хотя осень была уже на исходѣ, но въ саду и домѣ директора весело цвѣли гераніи, гвоздика, и бѣлыя розы. Напротивъ, жилище пастора поразило Кристи своимъ мрачнымъ, обнаженнымъ видомъ; онъ еще не зналъ, что его предшественникъ, мистеръ Джабботъ, не былъ поклонникомъ красоты въ какомъ бы то ни было видѣ.
Служанка отворила дверь новому пастору и провела его въ кабинетъ, гдѣ краснощекій, толстый Джабботъ, безъ сюртука и въ одной рубашкѣ укладывалъ книги въ ящикъ. Онъ пыхтѣлъ и жаловался сквозь зубы на свою судьбу. Увидавъ Кристи, онъ извинился, что не былъ на выборахъ и не поздравилъ его первымъ, но какъ могъ человѣкъ вести себя по всѣмъ правиламъ свѣтскаго приличія, имѣя такую жену, какъ мистрисъ Джабботъ, которая уѣхала съ дѣтьми въ Маргэръ, предоставивъ ему разсчитаться съ лавочникомъ и уложить вещи? Онъ былъ убѣжденъ, что ни у кого на свѣтѣ не было столько хлопотъ; такъ что около двухъ недѣль онъ не имѣлъ времени даже посѣтить ни одного арестанта. Потомъ, выразивъ, что день, въ который онъ покинетъ Толминстеръ, будетъ самымъ грустнымъ во всей его жизни, Джабботъ предложилъ своему преемнику выпить стаканъ хереса.
Майкль Кристи сочувственно отнесся къ горестному положенію почтеннаго пастора и предложилъ помочь ему въ укладкѣ книгъ; но, повидимому, Джабботъ былъ очень радъ случаю отдѣлаться отъ этихъ несносныхъ книгъ и, усѣвшись съ своимъ гостемъ у камина, приказалъ служанкѣ принести вина. Когда явился хересъ, онъ выпилъ стаканъ и пустился въ длинную, но безпорядочную іереміаду насчетъ своего десятилѣтняго пребыванія въ этой проклятой тюрьмѣ, изъ которой онъ давно бы ушелъ, еслибы могъ ранѣе найти такое выгодное пасторское мѣсто, какое теперь досталось на его долю. По его словамъ, капитанъ Кизеръ, директоръ тюрьмы, былъ человѣкъ дерзкій, вспыльчивый, самоуправный, съ которымъ никто не могъ ужиться. Докторъ былъ не лучше, и притомъ атеистъ. Они оба играли въ одну игру. Попечители были люди добронамѣренные, но они не могли за всѣмъ услѣдить и, конечно, еслибы имъ была извѣстна половина всей правды, то произошелъ бы страшный скандалъ. Человѣкъ, никогда не живавшій въ тюрьмѣ, не можетъ себѣ представить, что могутъ дѣлать люди, облеченные общественнымъ довѣріемъ. Въ виду всего этого, онъ былъ очень радъ умыть руки и стряхнуть пыль съ своихъ ногъ.
Затѣмъ, мистеръ Джабботъ выпилъ второй стаканъ хереса и перешелъ къ арестантамъ.
Конечно, были арестанты и хорошіе и худые, но онъ плохо вѣрилъ въ исправленіе людей, однажды попавшихъ въ тюрьму; это было все равно, что сдѣлать гнилое яблоко свѣжимъ. Изъ своего долгаго опыта, онъ вывелъ заключеніе, что арестанты, казавшіеся худшими, были лучшіе и обратно. Еслибы ему давали волю, то онъ могъ бы сдѣлать что-нибудь хорошее, но ему мѣшали на каждомъ шагу и вообще положеніе тюремнаго пастора было самое жалкое; всѣ были противъ него и онъ не могъ сдѣлать ни одного шага безъ систематической оппозиціи.
Майкль Кристи былъ приведенъ въ тупикъ словами своего предшественника. Онъ самъ искалъ этого мѣста, думая, что можетъ принести большую пользу, и если ждалъ оппозиціи своимъ благимъ намѣреніямъ, то лишь отъ самихъ арестантовъ, а не отъ начальства. Однако, сомнѣнія его продолжались не болѣе минуты. Здравый смыслъ подсказалъ ему, что горькая іереміада почтеннаго пастора была основана на личныхъ неудовольствіяхъ, а потому онъ не обращалъ болѣе вниманія на слова Джаббота.
Когда пробило шесть часовъ, то почтенный пасторъ поспѣшно вскочилъ, говоря, что пора одѣваться къ обѣду и обѣщая окончить на другой день свои наставленія молодому преемнику.
-- Вамъ придется спать одну ночь въ гостинницѣ, прибавилъ онъ:-- здѣсь у меня слишкомъ большой безпорядокъ. Завтра утромъ я вамъ покажу тюрьму и передамъ книги, а также мои личныя замѣтки объ арестантахъ, хотя я не считалъ нужнымъ много записывать. Арестанты всегда врутъ о себѣ, а свое собственное впечатлѣніе запомнишь и безъ всякой записки въ книгу.
-- Однако, я съ большимъ удовольствіемъ прочту ваши замѣтки объ интересныхъ паціентахъ, замѣтилъ Кристи.
-- Вы совершенно ошибаетесь, ожидая встрѣтить интересныхъ арестантовъ. Если вы останетесь здѣсь столько же, сколько я, чего я вамъ вовсе не желаю, то увидите, что все это вздоръ! Всѣ они разсказываютъ одну и туже старую исторію соблазна, пьянства и обольщенія. Женщины плачутъ, а мужчины хнычатъ, и тѣ и другіе жалуются на друзей, научившихъ ихъ злу. Если же попадется убійца, то онъ усердно читаетъ библію, надѣясь, что ему выхлопочутъ помилованіе.
-- Кажется, и теперь содержится здѣсь арестантъ, обвиняемый въ убійствѣ? спросилъ Майкль, которому становилась уже противна болтовня стараго пастора.
-- Да; его будутъ судить въ слѣдующую сессію, но это исторія самая обыкновенная: ссора и драка съ лѣсниками изъ-за охоты въ недозволенномъ мѣстѣ. Несчастнаго повѣсятъ, и по дѣломъ. Потомъ у насъ сидитъ Маргарита Фильдъ, пытавшаяся убить красавицу миссъ Греамъ, невѣсту полковника Форстера.
-- Я читалъ эту исторію въ газетахъ, замѣтилъ Майкль: -- она, кажется, напала на миссъ Греамъ въ кузницѣ и ударила ее раскаленными желѣзными щипцами.
-- Да, ослѣпила ее, прибавилъ Джабботъ:-- по правдѣ сказать, Кристи, дѣло это необыкновенное. Она, повидимому, получила хорошее воспитаніе, но ведетъ себя, какъ вѣдьма. Въ первое мое посѣщеніе, она мнѣ наплевала въ лицо.
-- Давно она ожидаетъ суда?
-- Три мѣсяца, и еще ей придется ждать четыре, но чѣмъ долѣе она здѣсь, тѣмъ становится хуже. Я никогда не видывалъ въ женщинѣ такой ужасной злобы, такого дьявольскаго упорства и такого бѣшенства.
Майкль Кристи молча покачалъ головой.
Уже было пора идти на судейскій обѣдъ и оба пастора отправились въ гостинницу "Корона".
II.
На обѣдѣ въ "Коронѣ" присутствовало до тридцати судей, адвокатовъ и мѣстныхъ вліятельныхъ особъ. Обвинители, громившіе несчастныхъ подсудимыхъ, защитники, доказывавшіе ихъ невинность, и судьи, постановившіе приговоры, забывали всѣ свои распри за веселой трапезой и шумной бесѣдой.
Майкль Кристи сидѣлъ рядомъ съ мистеромъ Армстронгомъ. Передъ обѣдомъ, его оффиціально представили предсѣдателю сессіи, лорду намѣстнику, маркизу Истширу, который подалъ голосъ противъ него. Онъ занималъ мѣсто во многихъ министерствахъ и достигъ того возраста, когда старые политики становятся добрыми и любезными ко всѣмъ. Майкля тронули его снисходительная, отеческая манера и добродушный юморъ. Такъ, бросивъ лукавый взглядъ на круглое лицо и толстую фигуру мистера Джаббота, лордъ Истширъ замѣтилъ, обращаясь къ его молодому преемнику:
-- Кажется, нашъ климатъ дурно подѣйствовалъ на мистера Джаббота. Я надѣюсь, что онъ лучше повліяетъ на васъ.
Во время обѣда не случилось ничего необыкновеннаго и только за дессертомъ всѣ съ удивленіемъ узнали, что Майкль Кристи былъ не женатъ. Тюремный пасторъ никогда не долженъ быть холостякомъ.
-- Вѣдь въ объявленіи, напечатанномъ въ мѣстной газетѣ и въ лондонскомъ "Guardian", замѣтилъ Армстронгъ: -- было поставлено непремѣннымъ условіемъ, чтобы кандидаты были женатые люди.
Майкль покраснѣлъ отъ сознанія, что всѣ взгляды обращены на него съ улыбкой, и сталъ увѣрять, что въ объявленіи не было сказано ничего такого. Въ доказательство своихъ словъ, онъ просилъ тотчасъ одного изъ слугъ принести мѣстную газету. Черезъ нѣсколько минутъ, требуемый нумеръ "Eastshire Chronicle", былъ во всѣхъ рукахъ и, дѣйствительно, объявленіе ничего не говорило о семейномъ положеніи кандидата. Очевидно, секретарь сессіи, мистеръ Фидлеръ, пропустилъ по ошибкѣ это необходимое условіе. Однако, кто-то замѣтилъ, что мистеръ Фидлеръ никогда не ошибался, и что въ послѣднее время онъ лежалъ въ подагрѣ, а его обязанность исполнялъ его писецъ Джайльсъ. Такимъ образомъ, виновнымъ оказался не секретарь, а секретарь секретаря.
Майкль поспѣшилъ объявить, что если онъ избранъ по недоразумѣнію, то готовъ отказаться отъ своего мѣста; но эти слова произвели общій смѣхъ.
-- Не для чего вамъ подавать въ отставку, эту ошибку легко исправить, сказалъ лордъ Истширъ.
-- Если вамъ это не противно, отвѣчалъ старый аристократъ, серьёзно кланяясь, и все общество громко захохотало.
-- Только не влюбитесь въ одну изъ арестантокъ, мистеръ Кристи, замѣтилъ краснощекій судья, подмигивая.
-- Отчего же нѣтъ, если онъ будетъ ухаживать за нею съ благороднымъ намѣреніемъ жениться, произнесъ адвокатъ, считавшійся остроумнѣйшимъ шутникомъ всего общества.
По необходимости, Майкль долженъ былъ добродушно выслушать всѣ эти шутки и много еще другихъ. Но, нагнувшись къ своему сосѣду, онъ спросилъ, дѣйствительно ли онъ долженъ жениться?
-- Нѣтъ, это необязательно, отвѣчалъ Армстронгъ: -- по старому обычаю, у насъ всегда были женатые пасторы, но овдовѣвшій пасторъ не былъ обязанъ отказаться отъ мѣста и, слѣдовательно, не существовало прямого правила, запрещавшаго холостяку быть тюремнымъ пасторомъ. Однако, я надѣюсь, что вы не раздѣляете новыхъ идей о безбрачіи пасторовъ? прибавилъ со смѣхомъ молодой судья.
-- О нѣтъ, отвѣчалъ Майкль тѣмъ же тономъ.
На этомъ прекратился разговоръ и вскорѣ потомъ общество разошлось.
Удаляясь въ свой нумеръ въ гостинницѣ, гдѣ его ждали веселый огонь въ каминѣ и мягкая постель, новый пасторъ долго не могъ уснуть. Его безпокоилъ вопросъ о женитьбѣ. Очевидно, онъ не могъ жениться, чтобъ сохранить мѣсто тюремнаго пастора, и въ то же время было немыслимо отказаться отъ этого мѣста, на основаніи своего безбрачія. Наконецъ, эта дилемма показалась ему до того комичной, что онъ разсмѣялся и черезъ нѣсколько минутъ заснулъ крѣпкимъ сномъ.
На слѣдующее утро, онъ всталъ рано и, наскоро выпивъ кофе, отправился въ тюрьму, чтобъ поспѣть къ церковной службѣ, всегда начинавшейся въ девять съ четвертью часовъ.
Онъ никогда еще бывалъ внутри тюрьмы и имѣлъ самыя смутныя понятія о томъ, какое зрѣлище его ожидало. Онъ воображалъ, хотя и сознавая всю нелѣпость своего представленія, что увидитъ въ церкви ряды скамеекъ, наполненныхъ людьми съ отвратительными лицами, которые толкутся и шумятъ, не слушаясь тюремщиковъ, грубо бранящихъ ихъ въ полголоса. Въ иллюстрированной "Жизни Гоарда" была подобная картина и она теперь витала передъ его глазами, а въ ушахъ его раздавались звяканіе цѣпей и рыданія несчастныхъ. Дѣйствительность оказалась во многихъ отношеніяхъ лучше, но въ нѣкоторыхъ хуже, чѣмъ онъ ожидалъ.
По уговору съ Джабботомъ, онъ не зашелъ къ нему на домъ, а прямо позвонилъ у главныхъ воротъ тюрьмы. Калитку отворилъ привратникъ въ мундирѣ, чрезвычайно высокаго роста и воинственной осанки. Приложившись къ козырьку фуражки, онъ повелъ пастора черезъ обширный дворъ, въ углу котораго стоялъ арестантскій черный фургонъ, бывшій въ употребленіи наканунѣ. Они взошли по лѣстницѣ въ пять или шесть ступеней; дверь передъ ними отворилась и Майкль очутился въ корридорѣ, по обѣимъ сторонамъ котораго находились дубовыя двери съ бѣлыми надписями. Это была пріемная для посѣтителей, и комнаты директора, его помощника, доктора, попечителей и пастора. Войдя въ послѣднюю, Майкль не нашелъ въ ней мистера Джаббота и потому проводникъ пошелъ объявить объ его приходѣ.
Комната пастора находилась въ самомъ безпорядочномъ и грязномъ видѣ. Кристи любилъ аккуратность и чистоту, а потому съ отвращеніемъ увидалъ, что полъ былъ усѣянъ библіями и казенными книгами, которыя оффиціально велись пасторомъ; подъ совкомъ съ углемъ виднѣлись псалтыри, а старыя газеты и пустыя жестянки, съ ярлыкомъ "Австралійская говядина", валялись на полкахъ, предназначенныхъ для книгъ. Столъ былъ заваленъ распечатанными и не распечатанными письмами, счетами лавочниковъ, списками арестантовъ, старыми нумерами "Полицейской Газеты", обрывками веревокъ, обломками сухарей, заржавленными стальными перьями и массой религіозныхъ книгъ и брошюръ. Жестяная чернильница была набита зажигательными спичками, а чернила находились въ разбитомъ блюдечкѣ; на каминѣ стояла неоткупоренная бутылка портера и недопитой стаканъ пива. Пустымъ оставалось только кресло подлѣ стола; вся остальная мебель была загромождена вещами, на которыя неудобно было сѣсть, между прочимъ, горшкомъ съ клеемъ.
Стоя у камина, Майкль нетерпѣливо считалъ минуты. Уже было десять минутъ десятаго, а Джабботъ все еще не являлся.
Наконецъ, ровно въ девять съ четвертью часовъ, онъ вбѣжалъ въ комнату, сердитый, запыхавшійся, съ остатками яичнаго желтка на подбородкѣ и держа въ рукѣ свою рясу.
-- Я никакъ не могъ найти эпитрахиль, воскликнулъ онъ: -- вѣроятно, мистрисъ Джабботъ увезла ее; здѣсь часы всѣ впереди, а мои остановились. Но пойдемте скорѣе, прибавилъ онъ, выходя въ корридоръ: -- вотъ сюда по лѣстницѣ, первая дверь направо и послѣдняя скамья въ галлереѣ.
Майкль неожиданно очутился въ галлереѣ прямо противъ двухсотъ арестантовъ, блѣдныхъ и неподвижныхъ, какъ статуи.
Человѣкъ, бывавшей во время службы въ тюремной церкви, никогда не забудетъ вынесенное имъ первое впечатлѣніе. Сердце сжимается и глаза хотятъ выскочить отъ удивленія.
Подобно всѣмъ окружнымъ тюрьмамъ въ графствахъ, въ Истширской тюрьмѣ царила одиночная, безмолвная система заключенія. Арестантамъ было воспрещено нетолько говорить другъ съ другомъ, но даже видѣть одинъ другого. По выходѣ изъ своей кельи, они надѣвали длинные колпаки, которые скрывали ихъ лица, какъ маски; только для глазъ были сдѣланы отверстія; каждый изъ нихъ носилъ на лѣвой сторонѣ груди мѣдную круглую бляху съ обозначеніемъ черными буквами и цифрами его отдѣленія, палаты и кельи (напримѣръ: А. I/6) Войдя въ свою отдѣльную, огороженную клѣтку въ церкви, арестантъ затворялъ за собою дверь и вывѣшивалъ свою бляху на крючокъ надъ головою. Всѣ эти бляхи были такъ хорошо вычищены, что даже въ тѣ дни, когда не свѣтило солнце, онѣ блестѣли какъ рефлекторы.
Порядокъ вывода арестантовъ изъ келій и слѣдованія ихъ въ церковь не дозволялъ имъ войти въ разговоръ между собою, не обративъ на себя вниманія тюремщиковъ. Сторожъ быстро отпиралъ двери всѣхъ келій, арестанты выходили и шли одинъ за другимъ на разстояніи пяти футовъ, подъ наблюденіемъ другихъ сторожей, стоявшихъ въ галлереяхъ и на мостикахъ, соединяющихъ различныя палаты одного отдѣленія; достигнувъ церкви, они безъ шума и безпорядка входили каждый въ свою клѣтку или ложу. Арестанты должны были держать ухо остро, ибо замѣшательство одного заставляло останавливаться длинный рядъ, слѣдовавшій за нимъ. Если кто-нибудь разсѣянно или нарочно догонялъ человѣка, шедшаго передъ нимъ, то подвергался заключенію на день въ карцерѣ на хлѣбъ и воду. Очутившись въ своей клѣткѣ, дверь которой тотчасъ запиралась на замокъ съ пружиною, арестантъ видѣлъ только прямо передъ собою и не могъ никуда выйти безъ помощи сторожа, который, повернувъ кнопку, отпиралъ разомъ двери цѣлаго яруса клѣтокъ. На обѣихъ сторонахъ церкви такихъ ярусовъ было по десяти, возвышавшихся одинъ надъ другимъ и въ каждомъ ярусѣ по двадцати клѣтокъ, такъ что всего было четыреста мѣстъ. Посреди церкви оставленъ былъ проходъ, раздѣленный стѣной въ десять футовъ вышины, съ двойной цѣлью -- помѣшать арестантамъ праваго крыла церкви видѣть своихъ товарищей лѣваго крыла, которые входили въ церковь въ одно время въ сосѣднюю дверь, и тѣмъ, которые находились въ верхнихъ рядахъ, видѣть головы арестантовъ, помѣщавшихся въ крайнихъ клѣткахъ нижняго яруса. Однако, за исключеніемъ эпохи избирательной суматохи въ Толминстерѣ, въ тюрьмѣ никогда не бывало болѣе двухсотъ человѣкъ, а потому верхніе ярусы въ церкви оставались постоянно пустыми.
Майкль Кристи занялъ мѣсто, отведенное для пастора на галлереѣ, пересѣкавшей поперекъ церковь надъ престоломъ. Такихъ мѣстъ было три; среднее предназначалось для директора, лѣвое для его помощника и правое для пастора. Въ каждомъ изъ этихъ отдѣленій могло помѣститься до двѣнадцати человѣкъ, такъ что, съ согласія директора, посѣтители тюрьмы всегда могли найти себѣ тутъ мѣстечко.
Съ галлереи ясно было видно въ лицо всѣхъ арестантовъ, а потому въ каждой изъ устроенныхъ тамъ ложъ было отведено особое мѣсто для тюремщика, который записывалъ на грифельной доскѣ имена арестантовъ, нарушившихъ чѣмъ-либо установленный порядокъ. Другіе тюремщики стояли внизу въ проходѣ по обѣ стороны перегородки и подлѣ каѳедры, возвышавшейся въ нѣсколькихъ шагахъ отъ алтаря. Такимъ образомъ, куда ни поглядѣлъ бы арестантъ, отовсюду слѣдили за нимъ зоркіе глаза, не пропускавшіе ни малѣйшаго его движенія, а уши тюремщиковъ старательно прислушивались ко всякому звуку, который могъ обнаружить попытку арестантовъ разговаривать между собою шепотомъ или стукомъ въ перегородку. Требованіе, чтобъ заключенные не сообщали ничего другъ другу даже знаками, обусловливалось малымъ количествомъ тюремщиковъ. Ихъ всего было пятнадцать, а арестантовъ двѣсти человѣкъ, въ томъ числѣ нѣсколько отчаянныхъ злодѣевъ. Поэтому малѣйшее послабленіе насчетъ обязательнаго безмолвія могло повести къ заговору и бунту. Языкъ самое могучее орудіе заключеннаго; сдѣлайте его нѣмымъ и онъ становится безпомощнымъ.
Пока Майкль Кристи, съ невольной лихорадочной дрожью, оглядывалъ свою новую паству, Мистеръ Джабботъ вошелъ на каѳедру и, опустившись на колѣни, закрылъ лицо руками. Эта предварительная безмолвная молитва позволила Майклю замѣтить, что арестанты раздѣлялись на категоріи, обозначаемыя различной одеждой. Нижній этажъ налѣво былъ занятъ подслѣдственными арестантами, ожидавшими еще суда; нѣкоторые изъ нихъ были въ сѣрыхъ курткахъ и такихъ же панталонахъ и жилетѣ, а другіе въ своей собственной одеждѣ. Между ними виднѣлись: пѣхотный солдатъ въ красномъ мундирѣ и конный артиллеристъ въ красивой курткѣ съ шитьемъ. Во второмъ этажѣ, на той же сторонѣ, помѣщались люди, частью старики, неприговоренные къ каторжной работѣ перваго и второго класса; ихъ одежда верблюжьяго цвѣта отличалась діагональными черными полосами, на манеръ зебры. Всѣ остальные, приговоренные къ каторжной работѣ или къ продолжительному тюремному заключенію и дожидавшіеся перевода въ другую тюрьму, были въ желто-коричневой одеждѣ, отвратительной на взглядъ. Нижній ярусъ направо былъ занятъ женщинами, которыхъ было всего двѣнадцать; на нихъ были клѣтчатыя платья, синія съ бѣлымъ, и ужасныя соломенныя шляпы безъ всякаго украшенія. Въ углу церкви, въ особомъ отдѣленіи за занавѣской, сидѣли: смотрительница женской тюрьмы и одна изъ ея помощницъ, которыя слѣдили за арестантками, казавшимися, по блуждающимъ глазамъ и нахально дерзкому выраженію лица, отвратительнѣе арестантовъ.
Дѣйствительно, преобладающимъ выраженіемъ на лицахъ мужчинъ было не равнодушіе или вызывающая дерзость, а забитая апатія. Тамъ и сямъ какой-нибудь юноша бросалъ по сторонамъ блестящіе взгляды, какъ птица, запертая въ клѣткѣ, и нѣсколько пожилыхъ арестантовъ глядѣли въ пространство, какъ идіоты. Но большинство, повидимому, пришло къ убѣжденію, что съ тюремной дисциплиной шутить нельзя и смиренно преклоняли свои шеи подъ желѣзное ярмо. Они подобострастно поглядывали на тюремщиковъ, и какъ бы опасались прикоснуться къ молитвенникамъ изъ боязни, что шелестъ страницъ подвергнетъ ихъ какой-нибудь непріятности.
Майкль Кристи задернулъ красныя занавѣски на галлереѣ, чувствуя, что иначе онъ не будетъ въ состояніи молиться. Между тѣмъ, пасторъ началъ службу, которая продолжалась не болѣе двадцати минутъ, такъ онъ торопился, вознося къ небу свои молитвы тономъ оскорбленнаго протеста и почти не давая времени дьячку, скрытому подъ каѳедрой произносить "Аминь". Очень немногіе арестанты возвышали свои дрожащіе голоса для отвѣтовъ и никто изъ нихъ не опускался на колѣни; это было воспрещено, такъ какъ тогда ихъ не было бы видно тюремщикамъ; но имъ дозволялась сидѣть во время чтенія священнаго писанія. Въ церкви не было органа и гимны пѣлись дьячкомъ, напоминавшимъ своимъ ревомъ здороваго быка. Вся паства подтягивала, и несчастные, какъ бы желая вознаградить себя за постоянное обязательное безмолвіе, во всю глотку орали, ревѣли, служили, какъ кто умѣлъ. Страшная какофонія, рѣзавшая уши посторонняго слушателя, выходила изъ всѣхъ границъ возможнаго и врядъ ли концертъ гіенъ и шакаловъ произвелъ бы такое раздирающее дѣйствіе на нервы Майкля Кристи.
По окончаніи службы, Джабботъ быстро исчезъ, но Майкль остался, отдернулъ занавѣску и сталъ слѣдить за уходомъ изъ церкви арестантовъ. Старшій тюремщикъ, сидѣвшій на галлереѣ подлѣ возвышеннаго мѣста директора, прежде всего скомандовалъ: "колпаки надѣвать". И арестанты мгновенно сняли съ крючковъ бляхи, прицѣпили ихъ себѣ на грудь и надѣли на голову и лицо колпаки, такъ что вдругъ всѣ ложи оказались занятыми людьми въ маскахъ. Старшій тюремщикъ, убѣдившись, что никто не ослушался приказанія, далъ знакъ своимъ помощникамъ, стоявшимъ внизу, и началъ, играя кнопками, отпирать постепенно двери одного яруса, потомъ другого и такъ далѣе. Сигналъ къ выходу подавался по телеграфу. Для этого, старшій тюремщикъ дергалъ подобающія нити, приводившія въ движеніе два вертящіяся бѣлыя колеса, на которыхъ выскакивали черныя буквы и нумера. Правое колесо означало этажъ (на этажахъ были выставлены буквы, а на каждой ложѣ нумеръ), и обращалось въ двадцать разъ тише лѣваго, которое указывало нумеръ ложи. Такимъ образомъ, каждый арестантъ, зная свою букву и нумеръ, только слѣдилъ за появленіемъ на телеграфѣ своей клѣтки и тогда, толкнувъ дверь, быстро уходилъ, соразмѣряя пятифутовую дистанцію отъ товарища, шедшаго передъ нимъ. Единственная задержка происходила отъ того, что нѣкоторые изъ арестантовъ были неграматны или близоруки и тюремщики имъ кричали: "Эй, А. 2.20, выходи скорѣе"! Однако, при всемъ этомъ, въ десять минутъ церковь была очищена и во всемъ зданіи тюрьмы сталъ раздаваться шумъ дверей, затворявшихся за арестантами, входившими въ свои келіи, откуда они снова вскорѣ должны были отправиться по новой командѣ на различныя работы.
III.
Майкль Кристи вышелъ изъ церкви, грустно пораженный виденнымъ зрѣлищемъ. У подножія лѣстницы онъ встрѣтилъ худощаваго высокаго роста человѣка, съ большимъ горбатымъ носомъ, чрезвычайно похожаго на герцога Велингтона. Это былъ капитанъ Кизеръ, директоръ тюрьмы.
Онъ поджидалъ пастора, желая познакомиться съ нимъ наединѣ, изъ боязни присутствія третьихъ лицъ, такъ онъ былъ застѣнчивъ и пугливъ. Кромѣ титула капитана, въ немъ не было ничего военнаго. Онъ былъ чрезвычайно нервный и постоянно судорожно ворочалъ шеей, какъ бы пытаясь выскочить изъ своей туго накрахмаленной рубашки. Во время разговора, его длинныя сухія руки всегда трепали маншеты или отвороты сюртука. Онъ вѣчно мигалъ глазами, какъ сова днемъ, а его блѣдныя, крѣпко сжатыя губы, казалось, не умѣли улыбаться. На макушкѣ у него красовалась необыкновенно высокая, дурно приглаженная черная шляпа, а на шеѣ -- оранжевая шелковая косынка съ бѣлыми разводами. Такого галстуха нельзя было увидѣть ни на комъ другомъ. Онъ имѣлъ привычку постоянно глядѣть на свои сапоги, точно размышляя съ грустью о заплаченной за нихъ слишкомъ дорогой цѣнѣ. Общее выраженіе его лица было какое-то потерянное, печальное, какъ будто онъ столько видѣлъ зла въ жизни, что никакая гадость его не удивитъ. Однако, несмотря на все это, Майклю показалось, что въ мягкомъ тонѣ его голоса проглядывало доброе сердце, и онъ почувствовалъ къ нему невольную симпатію. Они поздоровались и, съ этой минуты, стали друзьями.
Капитанъ Кизеръ высказалъ готовность показать Майклю тюрьму, если Джабботу не хватитъ времени, и просилъ назначить для этого удобный часъ, предлагая, съ своей стороны, 1 часъ и приглашая потомъ въ половинѣ второго къ себѣ на завтракъ, чтобъ познакомиться съ мистрисъ Кизеръ. Но въ то время, какъ онъ еще говорилъ, въ корридорѣ показался Джабботъ, бѣжавшій въ попыхахъ, размахивая руками, словно за нимъ гнались невидимые враги.
-- Пойдемте, Кристи, воскликнулъ онъ недовольнымъ тономъ:-- я ѣду съ двѣнадцати-часовымъ поѣздомъ, а мнѣ еще много надо вамъ сказать.
При появленіи Джаббота, капитанъ Кизеръ мгновенно стушевался, какъ скромный аистъ, завидѣвъ шумнаго пѣтуха, а почтенный пасторъ поспѣшно повелъ Майкла въ свою комнату.
-- Директоръ всегда суется не въ свое дѣло, сказалъ онъ:-- вы вскорѣ увидите, какой это несносный человѣкъ. Но, однако, займемся. Вотъ тутъ сколько набралось писемъ. Обязанность пастора -- читать всѣ письма, получаемыя или отправляемыя арестантами, и помѣчать ихъ своей рукой. Но я цѣлую недѣлю не могъ найти свободной минуты, чтобъ на нихъ взглянуть.
-- Какая жалость, замѣтилъ Майкль:-- сколько несчастныхъ теперь отчаивается, не получая извѣстій отъ родственниковъ.
-- Я не виноватъ! воскликнулъ Джабботъ такимъ тономъ, словно всѣ были виновны, кромѣ его: -- еслибъ у васъ была такая жена, какъ мистрисъ Джабботъ, то вы не могли бы назвать даже собственную душу своею. Она сегодня утромъ мнѣ телеграфируетъ, чтобы я привезъ ей корсетъ, который она забыла, и при этимъ не говоритъ гдѣ.
-- Не заняться ли мнѣ прямо этими письмами, сказалъ Кристи, замѣтивъ, по почтовой маркѣ, на одномъ конвертѣ, что онъ валялся ужь двѣ недѣли.
-- Да, пожалуйста, а, прочитавъ письма, отмѣтьте въ книгѣ номеръ арестанта и число полученія каждаго письма, потому что арестантамъ дозволяется только разъ въ три мѣсяца получать письма и писать самимъ. Вы должны очень строго придерживаться этого правила, а то они легко васъ обманутъ и будутъ писать гораздо чаще. Вотъ въ эту другую книгу вы станете вписывать имена и приговоры арестантовъ, подробности ихъ преступленій, числа, въ которыя вы ихъ посѣщали, и свои замѣтки объ ихъ нравственномъ состояніи, т. е. когда у нихъ есть нравственное состояніе.
-- Развѣ число посѣщеній пастора ограничено? спросилъ Майкль, замѣтивъ, что въ книгу записано очень мало визитовъ Джаббота.
-- Напротивъ, отвѣчалъ почтенный пасторъ, тяжело вздыхая: -- еслибъ вы слѣдовали правиламъ, то вѣчно торчали бы въ кельяхъ и не имѣли бы ни минуты свободной для ѣды и сна. Между другими нелѣпыми правилами, существуетъ одно, обязывающее пастора идти къ арестанту во всякое время, когда негодяй вздумаетъ его обезпокоить. Однако, вы вскорѣ научитесь, какъ обходить эти правила, и будете посѣщать арестантовъ только въ удобныя для васъ минуты. Есть, напримѣръ, такіе молодцы, къ которымъ никогда не слѣдуетъ ходить.
-- Какіе это именно? спросилъ новый пасторъ.
-- Неисправимые бродяги и мелкіе воришки, отвѣчалъ Джабботъ, шныряя по всѣмъ угламъ комнаты:-- какая польза бесѣдовать съ человѣкомъ, который является въ тюрьму двѣнадцать разъ въ году и смѣется надъ вами за спиною? Большинство этихъ негодяевъ не умѣетъ ни писать, ни читать и они смотрятъ на тюрьму, какъ на гостинницу, гдѣ занимаютъ комнату въ дурную погоду. Чтобы обратить ихъ на путь истины, необходимо приставить къ каждому по особому миссіонеру, да и тотъ не справится ранѣе года, проповѣдуя день и ночь. Впрочемъ, вы сейчасъ увидите ихъ воочію. Пасторъ долженъ допросить арестантовъ на другой день послѣ ихъ поступленія въ тюрьму и я велю позвать вчерашній пріемъ.
-- Это списокъ новыхъ арестантовъ, Трешеръ? спросилъ пасторъ:-- да, да: трое мужчинъ и одна женщина. Введите ихъ по одному.
Мистеръ Джабботъ сѣлъ къ столу и открылъ большую книгу, а Майкль остался стоять у камина, повернувшись спиною къ огню. Черезъ нѣсколько минутъ, сторожъ ввелъ въ дверь болѣзненнаго юношу, лѣтъ восемнадцати, съ коротко обстриженными волосами и въ желто-коричневой тюремной одеждѣ.
-- Три мѣсяца каторжной работы за пьянство и оскорбленіе полиціи, воскликнулъ торжественно мистеръ Джабботъ, глядя въ арестантскій списокъ.-- Отчего вы не можете оставить полицію въ покоѣ, Вильямъ Гокеръ?
-- Отчего полиція меня не оставляетъ въ покоѣ, сэръ? отвѣчалъ арестантъ мрачно.
-- Полиція учреждена для наказанія негодяевъ и вы обязаны ей повиноваться, какъ говоритъ Св. Павелъ въ одной главѣ, которую найдете вы въ Библіи, рѣзко произнесъ Джабботъ:-- возьмите вотъ въ углу Библію и псалтырь. Вы, Вильямъ Гокеръ, уже въ третій разъ въ тюрьмѣ. Если вы не исправитесь, вы кончите на висѣлицѣ.
Вильямъ провелъ рукой по головѣ, какъ бы стараясь схватиться за вихры, что было невозможно при короткой стрижкѣ, и молча удалился. Слѣдующій арестантъ объявилъ, что онъ глухъ и неграматенъ. Это былъ старый бродяга лѣтъ шестидесяти, сѣдой, сгорбленный, но на взглядъ безвредный.
-- Батюшка мой! это опять вы, Джонъ Треджетъ! воскликнулъ Джабботъ, откидываясь на спинку:-- я уже васъ, кажется, вижу въ двадцатый разъ. Вы снова принялись за свою старую игру -- вы двадцать одинъ годъ бродяжничали и проводили ночи подъ стогами сѣна.
-- Я глухъ и неграматенъ, сэръ, повторилъ Джонъ, поднося обѣ руки къ ушамъ:-- мнѣ тяжело работать отъ ревматизма. У меня онъ ужасно разгулялся въ это дождливое время.
-- Да, да, вы притворяетесь глухимъ, чтобы не слышать брани, которую вы вполнѣ заслужили, продолжалъ Джабботъ, махая рукою:-- вы говорите, что не умѣете читать, такъ возьмите Библію и вы увидите, что она научитъ васъ добру болѣе всѣхъ другихъ книгъ. По крайней мѣрѣ... ахъ, да вы не граматны, значитъ, вамъ напрасно и давать Библію. Ну, убирайтесь вонъ.
Черезъ минуту, мѣсто Джона занялъ маленькій мальчикъ, протиравшій глаза руками, въ тюремной одеждѣ верблюжьяго цвѣта съ черными полосами и въ громадныхъ, сваливавшихся съ его ногъ башмакахъ.
-- А, Гарри Ноксъ! вы присуждены къ четырнадцати днямъ заключенія и двѣнадцати ударамъ розги за кражу яблоковъ, произнесъ почтенный пасторъ съ видимымъ удовольствіемъ:-- я очень радъ, что васъ высѣкутъ, Гарри Ноксъ. Вамъ это будетъ. очень полезно.
-- Ай! ай! ай! провизжалъ мальчикъ.
-- Мальчишки, крадущіе яблоки, должны ждать за это здоровой порки, продожалъ Джабботъ:-- меня самого въ дѣтствѣ учителя сѣкли и это мнѣ принесло много пользы. Я, право, не знаю, чтобы изъ меня вышло, еслибы меня не сѣкли.
Майкль Кристи отвернулся, чтобы скрыть улыбку, а Гарри Ноксъ промолвилъ, всхлипывая, что еслибы его простили на этотъ разъ, то онъ никогда болѣе не провинится. Но мистеръ Джабботъ былъ неумолимъ, тѣмъ болѣе, что онъ не имѣлъ никакого права измѣнять приговора.
-- Я васъ не простилъ бы, сэръ, еслибы и могъ. Возьмите Библію и, вернувшись въ свою келью, встаньте на колѣни и помолитесь Богу, чтобы розги сдѣлали васъ хорошимъ мальчикомъ.
Послѣ выхода Гарри Нокса прошло нѣсколько минутъ и когда снова отворилась дверь, то на порогѣ показалась очень приличная и красивая дама, лѣтъ тридцати, въ пунцовомъ шерстяномъ платьѣ, съ бѣлыми рукавчиками и воротничкомъ; на шеѣ у нея красовался голубой бантъ. Она слегка поклонилась Майклю и мистеръ Джабботъ представилъ ее, какъ мистрисъ Бэли, смотрительницу женскаго отдѣленія тюрьмы. Это была совершенно не такая женщина, какую можно себѣ представить на подобномъ мѣстѣ. Она была слишкомъ молода, весела и красива для такой должности. Ея каштановые волосы были кокетливо причесаны; она отличалась розовымъ цвѣтомъ лица, бѣлыми ручками и маленькими, изящно обутыми ножками. Однако, при болѣе близкомъ взглядѣ, легко было обнаружить въ ея глазахъ и верхней губѣ рѣзкое, холодное выраженіе, несогласное съ понятіемъ о граціозной, мягкой женской красотѣ. Послѣ перваго пріятнаго впечатлѣнія, всегда производимаго красивымъ лицомъ, Майкль Кристи почувствовалъ, самъ ясно не сознавая почему, что онъ желалъ бы видѣть начальницу тюрьмы совершенно иной женщиной, чѣмъ мистрисъ Бэли. Онъ сомнѣвался, сойдется ли онъ когда-нибудь съ нею.
Пасторъ бесѣдуетъ всегда съ арестантами наединѣ, но съ арестантками онъ видится въ присутствіи смотрительницы или одной изъ ея помощницъ. Поэтому, мистрисъ Бэли, попросивъ позволенія представить свою новую паціентку, пріотворила дверь и, позвавъ женщину изъ корридора, сама осталась въ комнатѣ, вмѣсто того, чтобъ уйти, какъ дѣлалъ каждый разъ сторожъ, введя новаго арестанта.
Мэри Дашъ, дѣвушка лѣтъ двадцати-двухъ, была приговорена къ двухнедѣльному заключенію въ виду неплатежа штрафа въ 40 шиллинговъ, за оскорбленіе на словахъ почтеннаго лавочника и разбитіе стеколъ въ окнѣ. Она вошла въ комнату, горько плача, но, повидимому, не отъ того, что ее посадили въ тюрьму, а отъ позора, что должна носить уродливую тюремную соломенную шляпу. По-крайней-мѣрѣ, такъ можно было понять изъ ея невнятныхъ словъ, прерываемыхъ рыданіями.
-- Если вы желали носить модныя шляпки, то не слѣдовало бить оконъ, глубокомысленно замѣтилъ пасторъ.
-- Но лавочпикъ -- отецъ моего ребенка, сэръ, произнесла Мэри Дашъ, отирая слезы синимъ коленкоровымъ платкомъ: -- я была служанкой въ его домѣ, пока жена его меня не прогнала; а теперь онъ отказывается мнѣ выдавать хоть что-нибудь на содержаніе ребенка. Онъ подло поступилъ со мною.
-- Ну, я надѣюсь, что двухнедѣльное заключеніе васъ образумитъ, произнесъ спокойно Джабботъ:-- вы увидите, что нельзя безнаказанно нарушать законъ. Вотъ, возьмите библію и молитвенникъ. Да, кстати, мистрисъ Бэли, какъ ведетъ себя сегодня No 15?
-- Все такъ-же, сэръ, отвѣчала смотрительница, выпроводивъ изъ комнаты Нини:-- но такъ, какъ она все ничего не ѣстъ, то докторъ Гарди поставилъ ее на больничную порцію: молоко и бульонъ.
-- Она попрежнему отказывается идти въ церковь?
-- Да, сэръ. Съ нею не стоитъ и говоритъ объ этомъ.
-- Это необыкновенный случай и я боюсь, Кристи, что она вамъ дастъ много хлопотъ. No 15 -- это Маргарита Фильдъ, о которой я вамъ говорилъ вчера. Ну, мистрисъ Бэли, я уѣзжаю въ двѣнадцать часовъ и воспользуюсь теперь случаемъ, чтобъ съ вами проститься. Повѣрьте, что я съ сожалѣніемъ разстаюсь съ вами.
-- Намъ очень жаль, что вы уѣзжаете, сказала мистрисъ Бэли изъ приличія, но очевидно нисколько не чувствуя дѣйствительнаго сожалѣнія.
-- Мои обязанности впредь будетъ исполнять мистеръ Кристи, прибавилъ величественно Джабботъ:-- я увѣренъ, что вы будете отлично ладить.
Майкль поклонился и мистрисъ Бэли возвратила поклонъ. Но молодой пасторъ снова подумалъ, что много пройдетъ времени прежде, чѣмъ онъ дружески сойдется съ этой красивой, спокойной и приличной дамой.
-- Мистрисъ Бэли препочтенная особа, сказалъ конфиденціально Джабботъ, когда она удалилась изъ комнаты:-- она прежде была гувернанткой у лорда Истшира, потомъ вышла замужъ за офицера и уже, оставшись послѣ его смерти безъ всякихъ средствъ, поступила сюда смотрительницей по рекомендаціи лорда. Ее здѣсь очень уважаютъ. Она одна въ тюрьмѣ никогда не дѣлала мнѣ непріятностей.
-- Добра она до арестантокъ? спросилъ Майкль.
-- Она не потакаетъ ихъ глупостямъ и эта лучшая доброта, отвѣчалъ почтенный пасторъ.
IV.
Спустя часъ, Джереми Джабботъ оставилъ навсегда Толминстерскую тюрьму. Онъ такъ торопился, что забылъ зонтикъ. Онъ былъ убѣжденъ, что опоздаетъ на поѣздъ, но все же счелъ нужнымъ извиниться передъ своимъ преемникомъ, что не успѣлъ вполнѣ познакомить его съ рутиной его обязанностей. Въ сущности же, онъ почти ничего ему не сказалъ о дѣлѣ, и послѣдній часъ, проведенный имъ дома, былъ посвященъ поискамъ корсета мистрисъ Джабботъ, въ чемъ принялъ, по его просьбѣ, участье и Майкль.
-- Я вамъ совѣтую не жениться, сказалъ онъ на прощанье, уже садясь въ экипажъ:-- это необязательно, и васъ только свяжетъ. Ахъ, я, кажется, забылъ ключи. Нѣтъ, они здѣсь. Я увѣренъ, что опоздаю, но, вы не повѣрите, какъ я радъ уѣхать отсюда. Прощайте.
Майкль Кристи не ожидалъ, что ему придется безъ всякой подготовки вступить въ отправленіе своей новой обязанности. Онъ разсчитывалъ, что прежній пасторъ останется, по крайней мѣрѣ, недѣлю или двѣ, чтобъ помочь ему на первыхъ порахъ и дать время съѣздить въ его прежнее мѣстопребываніе, для сдачи пасторской должности и также для взятія своихъ вещей, такъ какъ онъ пріѣхалъ налегкѣ съ однимъ саквояжемъ. Но всѣ эти планы были уничтожены поспѣшнымъ отъѣздомъ Джаббота и Майкль, прежде всего, отправилъ телеграмму къ своему прежнему ректору, съ извѣстіемъ о случившемся и съ просьбой выслать немедленно его вещи.
Послѣ этого, онъ сразу вступилъ въ исполненіе своихъ обязанностей, съ полнымъ сознаніемъ лежавшей на немъ отвѣтственности. Его очень опечалили слова Джаббота и онъ спрашивалъ себя, удастся ли ему преодолѣть всѣ преграды, которыя, повидимому, его ожидали. Эта мысль тѣмъ болѣе его тревожила, что домашнія обстоятельства нисколько не заставляли его принять на себя трудную и отвѣтственную должность тюремнаго пастора. Онъ получалъ отъ Оксфорда степендію въ 250 фунтовъ стерл. и, кромѣ того, имѣлъ около 3,000 фун. стерл. капитала. Наконецъ, вліятельные родственники постоянно предлагали ему достать выгодное пасторское мѣсто. Но онъ добровольно отказался отъ этихъ предложеній, и предпочелъ, сначала, быть простымъ приходскимъ пасторомъ въ многолюдномъ городѣ, а теперь, наперекоръ всѣмъ совѣтамъ друзей, явился кандидатомъ на мѣсто тюремнаго пастора въ Толминстерѣ.
До сихъ поръ, жизнь Майкля Кристи была счастливой, лучезарной. Въ дѣтствѣ, онъ былъ баловнемъ родителей, а потому по ихъ смерти, получилъ воспитаніе въ домѣ дяди, сэра Вемиса Кристи, бывшаго самымъ добрымъ, внимательнымъ опекуномъ. Потомъ, выйдя изъ университета и поступивъ въ приходскіе пасторы, онъ нашелъ прекраснаго ректора, преданныхъ друзей и благородныхъ покровителей, поддержка и помощь которыхъ во многомъ облегчала его дѣятельность. Единственную заботу и непріятность въ жизни, которыя онъ доселѣ испытывалъ, составляли постоянныя просьбы денегъ со стороны его брата Франка, который, служа въ арміи, велъ кутежную жизнь; но, горячо любя брата и помня, что мать, умирая повѣрила Франка ему, хотя онъ и былъ двумя годами его старше, Майкль находилъ большое удовольствіе въ возможности выручать изъ бѣды веселаго офицера. Такимъ образомъ, онъ привыкъ къ нѣжной атмосферѣ счастливой семейной жизни, и естественно, что теперь недостатокъ сочувствія въ окружающихъ его лицахъ могъ очень грустно на него подѣйствовать. Однако, онъ не впалъ въ уныніе, а, какъ энергичный труженникъ, принялся тотчасъ за дѣло.
Возвратясь въ свою оффиціальную комнату, Майкль Кристи сталъ поспѣшно разбирать корреспонденцію арестантовъ, столь запущенную его предшественникомъ. Но ему не пришлось долго заниматься. Его неожиданно посѣтилъ новый пріятель, Гью Армстронгъ, сіяя здоровьемъ и веселостью, въ короткой курткѣ, замшевыхъ перчаткахъ и съ розой въ петлицѣ. Онъ объявилъ, что пріѣхалъ въ тюрьму вмѣстѣ съ другимъ попечителемъ для обычнаго еженедѣльнаго осмотра.
-- А вы, прибавилъ онъ:-- уже осмотрѣли тюрьму?
-- Нѣтъ еще, отвѣчалъ Майкль, очищая для Армстронга стулъ передъ каминомъ:-- мистеръ Джабботъ только что уѣхалъ, и я пойду по тюрьмѣ съ директоромъ въ 1 часъ.
-- Нѣтъ, ужь вы лучше пойдите со мною и адмираломъ Вудстокомъ. Мы обойдемъ всѣ кельи; признаюсь, я очень радъ, что мы, наконецъ, отдѣлались отъ мистера Джаббота. Я никогда не видывалъ такого непріятнаго, упорнаго и ни къ чему негоднаго человѣка.
-- Онъ находитъ, что здѣсь работа очень трудная, замѣтилъ Майкль.
-- Конечно, для него трудная, такъ какъ онъ никогда не пытался ее исполнить. Его поведеніе было такимъ скандаломъ, что еслибы онъ во-время не убрался, то намъ пришлось бы его прогнать.
-- Я очень радъ, что вы интересуетесь положеніемъ тюрьмы, сказалъ Майкль, желая перемѣнить разговоръ.
-- Да... я очень интересуюсь тюрьмой и вамъ не мѣшаетъ знать, что хотя попечителей четверо, но дѣйствуетъ собственно только одинъ, вашъ покорный судья, и если у васъ будетъ какая жалоба, то скажите мнѣ слово и все будетъ сдѣлано.
-- Это полезно знать, замѣтилъ съ улыбкой Кристи.
-- Дѣло въ томъ, что двое изъ попечителей -- мой отецъ и мистеръ Бунни, хлѣбный торговецъ, стоятъ за мягкія мѣры, suaviter in modo, но они всегда соглашаются со мною и адмираломъ, а мы придерживаемся энергическихъ мѣръ, fortiter in re. Что-же касается адмирала, то онъ никогда ничего не дѣлаетъ безъ меня. Однако, конечно, всѣ мы имѣемъ одну цѣль -- довести тюрьму до блестящаго положенія.
-- Да развѣ теперь вы ею недовольны?
-- Нѣтъ, въ ней царятъ безпорядокъ и бунтъ, отвѣчалъ торжественно Армстронгъ.
-- Вы меня удивляете, воскликнулъ съ изумленіемъ Майкль.
-- Вы были въ церкви во время службы? спросилъ молодой судья.
-- Да, и нашелъ, что люди вели себя такъ тихо, какъ я не ожидалъ.
-- Гм... а списокъ наказаній, вѣроятно, намъ скажетъ другую повѣсть. Я бьюсь объ закладъ, что въ послѣдніе мѣсяцы каждый день по нѣскольку арестантовъ сидѣло на хлѣбѣ и водѣ за разговоръ съ товарищами во время пѣнія гимновъ. Для этого только они орутъ во всю глотку, а виноватъ въ этомъ милѣйшій Джабботъ.
-- Не можетъ быть! воскликнулъ Майкль:-- мистеръ Джабботъ жаловался на свою усталость, но онъ, повидимому, очень горячо стоялъ за строгую дисциплину.
-- Все вздоръ! Главная основа хорошей дисциплины въ тюрьмѣ -- пасторъ. Когда все идетъ дурно, служащіе ссорятся между собою, а арестанты представляются больными и жалуются на дурную пищу, холодъ и притѣсненіе сторожей -- это прямое доказательство, что пасторъ не понимаетъ своихъ обязанностей. Напротивъ, если арестанты веселы и никогда не наказываются, когда директоръ имѣетъ время покурить трубку, а докторъ пошутить съ вами -- то значитъ пасторъ исполняетъ свое дѣло.
-- А! воскликнулъ Майкль съ жаромъ.
-- Да. Вѣдь директоръ и попечители могутъ только наказывать, а наказаніе, если не смиритъ арестанта, то только дѣлаетъ его хуже. Одинъ пасторъ можетъ уговорить добромъ арестанта вести себя хорошо. Поэтому, Кристи, вамъ предстоитъ много работы и вы можете сдѣлать много добра.
-- Я надѣюсь, что заслужу ваше одобреніе, отвѣчалъ Майкль.
-- Мы увѣрены, что у васъ все пойдетъ отлично и вы этимъ окажете намъ большую услугу, потому что мы не желаемъ видѣть эту тюрьму въ дурномъ положеніи, сказалъ Армстронгъ, вставая:-- но пора намъ идти, я слышу, какъ адмиралъ ковыляетъ по корридору съ своей пробочной ногой. Ахъ, да, кстати! прибавилъ онъ, останавливаясь въ дверяхъ:-- вы читали въ сегодняшнемъ "Times", что 12-й драгунскій полкъ переводится въ Толминстеръ?
-- Полкъ моего брата! воскликнулъ просіявъ Майкль: -- я думалъ, что имъ назначено идти въ Кентербюри.
-- Это новое распоряженіе военнаго министерства, и полкъ приходитъ сюда немедленно, не дожидаясь весны. Я полагаю, что въ сущности мѣстныя власти желали удалить этотъ полкъ изъ Брайтона, гдѣ офицеры ужь слишкомъ кутили. Мнѣ даже разсказывали, что мѣстнымъ депутатамъ было поручено по секрету добиться этого передвиженія.
Лицо Майкля отуманилось и онъ съ безпокойствомъ спросилъ себя, не зналъ ли Армстронгъ чего и объ участіи въ этихъ кутежахъ его брата, который отличался пріятной способностію первымъ попадаться во всякую непріятную исторію. Хотя онъ былъ увѣренъ, что черезъ нѣсколько дней получитъ письмо съ просьбою о деньгахъ и клятвеннымъ обѣщаніемъ, что "это въ послѣдній разъ", но все-же онъ очень обрадовался, что вскорѣ увидитъ брата, тѣмъ болѣе, что его личный надзоръ всегда удерживалъ отъ кутежа веселаго офицера.
Между тѣмъ, Армстронгъ вышелъ въ корридоръ, и Майкль послѣдовалъ за нимъ. Дойдя до стеклянной двери, передъ которой стояли на часахъ два сторожа, они вступили въ предѣлы собственно тюрьмы.
Прежде всего, новаго пастора поразили запахъ смолы отъ пакли, которую щипали арестанты, и мѣрный шумъ медленно вертѣвшихся мельничныхъ колесъ. Потомъ въ глазахъ у него зарябило отъ блеска мѣдныхъ и стальныхъ вещей, вычищенныхъ до невозможности.
Каждый, кто видѣлъ образцовую тюрьму, знаетъ планъ, по которому строятся всѣ подобныя учрежденія. Единственное между ними различіе происходитъ отъ размѣра; малыя тюрьмы имѣютъ видъ креста, а большія -- видъ колеса, каждая спица котораго составляетъ особое отдѣленіе или крыло. Въ Толминстерской тюрьмѣ было четыре такихъ крыла (не считая женскаго отдѣленія, находившагося совершенно отдѣльно), изъ которыхъ два шли направо и налѣво изъ центральнаго купола, составляя вмѣстѣ громадную галлерею во весь главный корпусъ, 100 ярдовъ длины и 30 ширины, а остальные два, выходя изъ одной точки центра, расходились раструбомъ, на манеръ римской цифры V. Каждое крыло имѣло три яруса или палаты, съ тридцатью четырьмя кельями; вокругъ двухъ верхнихъ этажей каждаго крыла были устроены галлереи, соединенныя во многихъ мѣстахъ мостиками. Такимъ образомъ, за неимѣніемъ половъ, сторожъ, стоя подъ центральнымъ куполомъ, могъ за разъ видѣть всю тюрьму съ верху до низу.
Нижній полъ былъ вымощенъ красноватыми плитами; галлереи и мосты -- аспиднымъ камнемъ. Перила на галлереяхъ, мостахъ и лѣстницахъ были обшиты сталью и прекрасно блестѣли, а всѣ звонки, газовые рожки, водяные краны и всевозможныя кнопки были мѣдные. Широкій карнизъ, выкрашенный черной и темно-сѣрой красками, окаймлялъ низъ чисто выбѣленныхъ стѣнъ. Двери, находившіяся въ углубленіяхъ этихъ толстыхъ стѣнъ, были также выкрашены въ темно-сѣрый цвѣтъ. Все сверкало чистотой, вездѣ царило монастырское безмолвіе. По временамъ, проходили на работу арестанты въ маскахъ, или сторожа въ синихъ мундирахъ съ мѣдными пуговицами; но ихъ шаги не нарушали общаго безмолвія. Только издали доносился шумъ вертящагося мельничнаго колеса и иногда раздавался громкій звонъ колокольчика, означавшій, что одному изъ арестантовъ было что-то нужно. На подобный зовъ тотчасъ откликались сторожа, видѣвшіе на черной доскѣ съ нумерами, въ какую именно келью надо было идти.
Всѣ посторонніе посѣтители, осматривавшіе Толминстерскую тюрьму, оставались въ восторгѣ отъ царившаго въ ней порядка, и еслибъ при нихъ заговорили о какомъ-нибудь безпорядкѣ или бунтѣ въ этомъ образцовомъ учрежденіи, то они просто не повѣрили бы.
Однако, дѣла, по всей вѣроятности, шли очень дурно, судя по мрачнымъ взглядамъ адмирала Вудстока, разговаривавшаго съ директоромъ въ центрѣ тюрьмы подъ куполомъ. Это былъ человѣкъ большого роста, съ краснымъ лицомъ и львиной гривой. Капитанъ Кизеръ нервно дергалъ себя за воротнички и баки, заявляя, что онъ рѣшительно ничего не понимаетъ. Въ ту минуту, какъ къ нимъ подошли Майкль и Армстронгъ, они толковали объ одномъ неисправимомъ арестантѣ, который въ теченіи трехъ мѣсяцевъ былъ уже наказанъ разъ шесть и теперь снова попался за ослушаніе и оскорбленіе тюремныхъ властей. Адмиралъ клялся, что надо сдѣлать на этотъ разъ строгій примѣръ.
-- Здравствуйте, мистеръ Кристи, сказалъ онъ, обращаясь въ новому пастору, котораго видѣлъ наканунѣ: -- вы слышали, Армстронгъ, негодяй, котораго мы посадили въ карцеръ на двѣ недѣли въ прошломъ мѣсяцѣ, снова напроказилъ: оскорбилъ директора, стучалъ своей жестяной чашкой и отказался щипать паклю.
-- Мы его проучимъ, отвѣчалъ Армстронгъ, крутя свои усы.
-- Чрезъ десять минутъ обѣдъ, замѣтилъ директоръ, смотря на часы:-- но мы еще успѣемъ увидѣть арестантовъ.
-- Хорошо! прикажите сторожу идти впередъ, произнесъ адмиралъ: -- Армстронгъ, я на васъ буду опираться, моя нога не надежна.
И они двинулись въ путь, предшествуемые сторожемъ. Капитанъ Кизеръ шелъ позади всѣхъ, нахлобучивъ свою шляпу на глаза, какъ онъ всегда дѣлалъ, обходя тюрьму. Это придавало его холодному лицу такое страшное, безчеловѣчное выраженіе, что ни одинъ изъ арестантовъ не смѣлъ его спросить ни о чемъ, хотя внутреннее доброе чувство всегда побуждало его сдѣлать для арестантовъ болѣе того, что было благоразумно.
Перейдя черезъ дворъ, они вошли подъ навѣсъ, гдѣ двадцать пять человѣкъ сидѣли въ открытыхъ клѣткахъ, какъ въ церкви, и щипали паклю. Другіе двадцать пять арестантовъ, отдѣленные другъ отъ друга перегородками и держась руками за желѣзныя перекладины, тихо переступали по ступенямъ большого колеса, обращавшагося съ медленностью тридцати шаговъ въ минуту. Всякому желающему составить себѣ понятіе объ этомъ утомительномъ и совершенно безполезномъ упражненіи, стоитъ только представить себѣ, что онъ взбирается на четверенькахъ по лѣстницѣ, на которую можно просто взойти въ четверть часа. Арестанты оставались на колесѣ пятнадцать минутъ и потомъ, сойдя на полъ, принимались щипать паклю такъ же въ продолженіи пятнадцати минутъ, потомъ снова возвращались на колесо и такъ далѣе. Въ этомъ поперемѣнномъ занятіи, продолжавшемся семь часовъ каждый день, состояла каторжная работа для сотни людей, такъ какъ на другой сторонѣ навѣса было устроено такое же колесо. Четверо сторожей караулили этихъ многочисленныхъ арестантовъ.
Какъ только приблизились попечители, одинъ изъ надсмотрщиковъ крикнулъ: "Судьи, остановите колесо!" Люди, бывшіе въ эту минуту на колесѣ, поспѣшно соскочили, и колесо, сдѣлавъ еще нѣсколько медленныхъ поворотовъ, остановилось. Между тѣмъ, судьи, сопровождаемые директоромъ и новымъ пасторомъ, проходили по рядамъ арестантовъ, говоря:
-- Есть что сказать? Есть что сказать?
Въ хорошо устроенной тюрьмѣ арестантамъ нечего говорить, и они должны, отдавая честь по военному, отвѣчать:
-- Нѣтъ, нѣтъ.
Но здѣсь попечителей остановили человѣкъ двадцать изъ арестантовъ съ жалобами, предметы которыхъ могутъ показаться людямъ, незнакомымъ съ тюремной жизнью, совершенно пустыми и мелочными.
Одинъ жаловался, что ему давали нѣсколько разъ въ недѣлю испорченный картофель; другой, что у него въ кельѣ было по термометру 5°, т. е. на восемь менѣе установленной по правиламъ температуры. Третій хотѣлъ послать письмо своимъ родственникамъ и, не умѣя писать, обратился съ просьбою объ этомъ къ школьному учителю, на обязанности котораго лежитъ писаніе писемъ отъ имени неграматныхъ арестантовъ, и этотъ чиновникъ не обратилъ никакого вниманія на его мольбы. Четвертаго ругалъ сторожъ, пересыпая брань проклятьями, что противно 45 ст. правилъ. Пятый уже съ недѣлю жалуется, но безуспѣшно, на то, что газъ выходитъ изъ отверстія въ трубѣ и заражаетъ его келью. Шестого заставили щипать пакли на нѣсколько унцій болѣе установленнаго количества, и такъ далѣе.
Попечители были обязаны нетолько выслушать всѣ эти показанія, но и разобрать дѣло, выслушавъ объясненія служащихъ подъ присягою. Они все это записали, но съ видимымъ неудовольствіемъ.
-- Они только нарочно дѣлаютъ, чтобъ намъ насолить, проклятые разбойники, промолвилъ сквозь зубы адмиралъ.
-- Однако, не слѣдуетъ повару давать скверный картофель, прибавилъ Армстронгъ нетерпѣливо.
-- И если машинистъ не будетъ смотрѣть за газовыми трубами, то произойдетъ, наконецъ, взрывъ, замѣтилъ адмиралъ.
-- Я желалъ бы привести арестантовъ въ лучшій порядокъ, произнесъ мрачно капитанъ Кизеръ:-- но, повидимому, наказанія на нихъ не дѣйствуютъ.
-- Увидимъ, увидимъ, отвѣчалъ Армстронгъ.
Внутри тюрьмы произведенъ былъ второй инспекторскій смотръ, и, вѣроятно, еслибъ часъ избрали для этого другой, то жалобъ было бы и тутъ представлено не менѣе, но теперь всѣ арестанты были заняты уничтоженіемъ австралійской говядины и картофеля, а потому очень рѣдкіе имѣли что нибудь сказать. Нѣсколько обращиковъ дурного картофеля, представленные воочію, убѣдили попечителей, что жалобы по этому предмету были не голословны; что же касается до газовыхъ трубъ, то одинъ словоохотливый ирландецъ просилъ адмирала сунуть носъ въ отверстіе трубы и убѣдиться, что вонь идетъ страшная. Естественно, что открытіе этихъ очевидныхъ безпорядковъ только еще болѣе сердило судей, и потому несчастному, на котораго жаловался директоръ за ослушаніе и оскорбленіе, грозила, по всей вѣроятности, участь козла отпущенія, на которомъ начальство сорветъ свою злобу.
Этотъ человѣкъ помѣщался въ одной изъ нижнихъ келій и попечители пошли къ нему послѣднему. Онъ былъ солдатъ, лѣтъ двадцати-пяти, и его приговорили къ шестимѣсячному заключенію за грабежъ съ насиліемъ на большой дорогѣ. Онъ уже прежде былъ пять лѣтъ въ исправительномъ домѣ и существовало сильное подозрѣніе, что онъ сидѣлъ нѣсколько разъ въ другихъ тюрьмахъ за мелкія кражи. Въ арміи онъ также пользовался самой дурной репутаціей, и, вслѣдствіе послѣдняго приговора, его исключили изъ военной службы. Самое лицо этого человѣка, его толстый носъ, четырехугольныя скулы и нахальный взглядъ доказывали, что онъ презиралъ обычные виды наказанія.
Оказалось, что онъ еще не принялся за свой обѣдъ и адмиралъ предложилъ, чтобъ его тотчасъ повели въ судейскую комнату для разсмотрѣнія его дѣла. Армстронгъ согласился съ этимъ и сказалъ, обращаясь къ Майклю:
-- Вы увидите, какъ мы справляемся съ арестантами, которыхъ нельзя смирить нравственными убѣжденіями. Но я надѣюсь, что, при вашей помощи, этихъ примѣровъ будетъ меньше, чѣмъ во времена Джаббота.
V.
Судейская комната была большая, почти безъ всякой мебели, но съ огромнымъ каминомъ. Попечители усѣлись за столъ, на противоположномъ концѣ котораго уже помѣщался мистеръ Фидлеръ, секретарь сессіи. Майкль всталъ у камина.
По приводѣ арестанта, который былъ очень спокоенъ и, казалось, относился слегка къ этому суду, мистеръ Фидлеръ привелъ къ присягѣ капитана Кизера.
-- Этого человѣка зовутъ Томасъ Пайперъ, началъ директоръ, съ замѣтнымъ смущеніемъ: -- онъ приговоренъ во время лѣтней сессіи къ шестимѣсячному заключенію и, съ первой минуты поступленія его въ тюрьму, велъ себя очень дурно. Въ прошломъ мѣсяцѣ, я жаловался на него вамъ, господа судьи, и вы его подвергли двухнедѣльному заключенію въ карцеръ. Онъ уже до того времени былъ сажаемъ въ карцеръ мною на день, два и три, а такъ же вами на недѣлю. Въ прошлую пятницу, онъ отказался щипать паклю и я приказалъ посадить его на день въ карцеръ на хлѣбъ и на воду. Въ понедѣльникъ онъ отказался идти на колесо и щипать паклю; когда же тюремщикъ сдѣлалъ ему выговоръ, то онъ бросилъ въ него жестяной чашкой. Тотчасъ послали за мною и онъ назвалъ меня старымъ дуракомъ...
-- Это ложь, я назвалъ сторожа старымъ дуракомъ, а не васъ, перебилъ директора Томасъ Пайперъ.
-- Онъ употребилъ еще нѣсколько другихъ оскорбительныхъ выраженій и, кажется, назвалъ меня мѣшкомъ съ костями, продолжалъ капитанъ Кизеръ.
Вслѣдъ затѣмъ, сторожъ, такъ же подъ присягой, показалъ, что арестантъ бросилъ въ него жестяной чашкой, которая только случайно не попала ему въ голову. Онъ вообще считалъ No 12-й необузданнымъ и неукротимымъ. Онъ рѣдко встрѣчалъ такого безпокойнаго арестанта.
-- Что вы скажете въ свою защиту, Пайперъ? спросилъ Армстронгъ, который былъ старше адмирала по судейской службѣ.
-- Я скажу, что человѣкъ не можетъ работать, когда ему не даютъ ѣсть, отвѣчалъ рѣзко арестантъ.-- Меня посадили въ темную на хлѣбъ и воду, а потомъ, выведя оттуда, когда я едва стоялъ на ногахъ отъ изнеможенія, послали на колесо. Я не пойду на колесо... не пойду прежде, чѣмъ не наберу силъ хорошей ѣдой.
-- Вы болѣе ничего не имѣете сказать? спросилъ Армстронгъ.
-- Дайте мнѣ время и я поправлюсь, произнесъ No 12-й жалостнымъ тономъ, замѣчая на лицахъ судей выраженіе, не обѣщавшее ему ничего хорошаго.
Армстронгъ пошептался съ адмираломъ и торжественно произнесъ:
-- Вы думали, что мы испугаемся вашего упорства, но вы ошиблись. Ни темный карцеръ, ни хлѣбъ и вода на васъ не дѣйствуютъ; хорошо, мы васъ приговорили къ двадцати ударамъ кошки.
Арестантъ позеленѣлъ; онъ отворилъ ротъ, но слова замерли у него на устахъ.
-- Уберите его, приказалъ Армстронгъ, и сторожъ вывелъ Пайпера изъ комнаты прежде, чѣмъ онъ успѣлъ сказать слово противъ приговора, который такъ изумилъ и испугалъ его.
По удаленіи арестанта, Армстронгъ обратился къ Майклю:
-- Если докторъ въ тюрьмѣ, то мы тотчасъ же и выпоремъ этого негодяя; наказаніе тѣмъ дѣйствительнѣе, чѣмъ оно быстрѣе слѣдуетъ за проступкомъ. Мы съ адмираломъ пойдемъ посмотрѣть на порку и я бы посовѣтовалъ вамъ, Кристи, отправиться съ нами.
-- Я вамъ это совѣтую не для удовлетворенія простого любопытства. Но если вы никогда не видали кошки въ дѣйствіи, то вы не будете въ состояніи краснорѣчиво убѣждать арестантовъ избѣгать этого ужаснаго инструмента.
-- Пасторъ никогда не можетъ хорошо проповѣдывать противъ пьянства, если онъ самъ не бывалъ пьянъ, замѣтилъ адмиралъ.
-- Я пойду посмотрѣть инструментъ и приготовленія къ наказанію, но мнѣ лучше не оставаться во время самаго процесса, отвѣчалъ Майкль: -- буду ли я хладнокровно смотрѣть на истязаніе несчастнаго или со мною сдѣлается обморокъ, во всякомъ случаѣ, арестантъ потеряетъ ко мнѣ уваженіе. Мнѣ тамъ не мѣсто.
-- Какъ хотите, произнесъ весело Армстронгъ:-- но помните, что черезъ нѣсколько мѣсяцевъ вамъ придется присутствовать при смертной казни и потому вамъ надо заранѣе закалить свои нервы. Но, уже часъ; вѣроятно, докторъ скоро пріѣдетъ.
-- Я, кажется, слышу его звонокъ, промолвилъ капитанъ Кнзеръ:-- я пойду и посмотрю.
Черезъ нѣсколько минутъ, докторъ Гарди явился съ директоромъ и объявилъ, что онъ освидѣтельствовалъ No 12, пощупалъ его пульсъ и нашелъ, что онъ въ состояніи вынести опредѣленное ему наказаніе. Онъ освидѣтельствовалъ тоже воришку Гарри Нокса и также призналъ его способнымъ выдержать двѣнадцать ударовъ розги. Докторъ Гарди былъ маленькій, коренастый человѣкъ съ чисто выбритымъ лицомъ и сѣдой круглой, какъ ядро, головой. Онъ былъ порядочный врачъ, веселый шутникъ, радикалъ и скептикъ. Армстронгъ представилъ его пастору и, узнавъ, что Майклю предложили присутствовать при поркѣ, онъ воскликнулъ, качая головой:
-- Нѣтъ, нѣтъ, онъ былъ бы боленъ послѣ этого цѣлую недѣлю. Вы, сэръ, лимфатико-нервнаго темперамента и легче вынесли бы на своей спинѣ такую операцію, чѣмъ ея зрѣлище.
-- Я желалъ бы, чтобъ вы, докторъ, сказали мнѣ такой комплиментъ, замѣтилъ со смѣхомъ Армстронгъ.
-- Ну, извините, вы -- лимфатико-сангвиническаго темперамента, Армстронгъ, и кошка васъ уходила бы совсѣмъ.
-- А какъ No 12 выдержитъ ее? спросилъ молодой судья.
-- О, онъ будетъ ревѣть, какъ быкъ, но кошка ему не сдѣлаетъ вреда.
Невозможно себѣ представить болѣе веселыхъ джентльмэновъ, чѣмъ адмиралъ, Армстронгъ и докторъ, въ ту минуту, какъ они отправлялись для лицезрѣнія, какъ ужаснымъ орудіемъ пытки будутъ рвать въ клочки спину ближняго. За ними мрачно слѣдовали: Майкль, находившійся въ какомъ то угарѣ отъ всего видѣннаго и слышаннаго и капитанъ Кизеръ, болѣе чѣмъ когда нервно дергавшій свои рукавчики.
Они спустились по лѣстницѣ въ подвальный этажъ, гдѣ находились баня, кухня, кладовыя и карцеры, которые были такія же кельи, какъ на верху, только совершенно темныя. На площадкѣ, довольно обширной и покрытой сводомъ, на которую выходили двери шести темныхъ карцеровъ и трехъ свѣтлыхъ, съ мягкими, обитыми матрасами стѣнами для съумасшедшихъ и арестантовъ, привезенныхъ до безчувствія пьяными -- возвышался столбъ, къ которому привязывали въ средніе вѣка преступниковъ, публично наказываемыхъ кнутомъ. Къ этому столбу, на вышинѣ пяти или шести футовъ отъ пола, была прикрѣплена поперечная подвижная доска, съ двумя полукруглыми отверстіями для рукъ; пониже по бокамъ столба были вбиты желѣзныя кольца съ ремнями для привязки таліи и ногъ арестанта, что, однако, очень рѣдко дѣлалось. Площадка была полутемная, едва освѣщенная небольшими отверстіями для спуска воздуха, но въ одномъ углу, несмотря на мракъ, можно было замѣтить прислоненныя къ стѣнѣ широкую передвижную лѣстницу, толстое черное бревно и двѣ широкія черныя доски, походившія на половинки дверей, снятыхъ съ петель. Армстронгъ дернулъ Майкля за руку.
-- Это составныя части висѣлицы, сказалъ онъ совершенно спокойнымъ тономъ.
Кровь застыла въ жилахъ новаго пастора и его пульсъ сталъ лихорадочно биться. Полумракъ, низкіе своды, двери тюремныхъ келій, позорный столбъ -- все напоминало древній застѣнокъ, и это впечатлѣніе еще болѣе усилилось, когда появился Трешеръ, привратникъ, принимавшій Майкля у воротъ, здоровенный дѣтина съ рыжей бородой. Въ одной рукѣ онъ держалъ громадную березовую розгу, а въ другой длинный овальный жестяной ящикъ. Армстронгъ взялъ у него ящикъ и, открывъ, вынулъ орудіе пытки, на которое хладнокровно нельзя было смотрѣть. Оно состояло изъ круглой деревянной ручки въ два фута длины, къ которой были прикрѣплены девять хвостовъ изъ крученой бичевки, съ кожанными узловатыми ремешками на концахъ. Каждый ремешекъ въ свою очередь распадался на девять узловъ, такъ что, при каждомъ ударѣ кошки, восемьдесятъ одна "піявка" впивалась въ спину несчастнаго.
Одного взгляда на эти приготовленія пытки было достаточно для Майкля, и, попросивъ позволенія уйти, онъ бѣгомъ пустился по лѣстницѣ. По дорогѣ онъ встрѣтилъ Гарри Нокса, котораго сторожъ тащилъ за шиворотъ, не обращая вниманія на его толчки и вопли. Мелкаго воришку яблоковъ даже не удостоили чести быть привязаннымъ къ позорному столбу. Его просто положили на деревянный столъ; двое сторожей держали его за руки и за ноги, а Трешеръ отпустилъ ему по обнаженнымъ нижнимъ частямъ тѣла двѣнадцать здоровенныхъ ударовъ розги. Гарри Ноксъ велъ себя такъ, что всякій ученикъ Итона пришелъ бы въ благородное негодованіе. Онъ вылъ, тресся, стараясь освободить свои руки, и визжалъ какъ поросенокъ, котораго убиваютъ на скотномъ дворѣ. Когда онъ получилъ всю прописанную ему порцію физическихъ страданій, его отпустили, дозволивъ возвратиться въ свою келью на свободѣ, какъ умѣетъ. Онъ заковылялъ, всхлипывая и поправляя свою одежду. Адмиралъ усмѣхался, видимо довольный этой забавой, а сторожа едва могли скрыть улыбку.
Но наказаніе No 12 было дѣломъ болѣе серьёзнымъ и никто не почувствовалъ даже желанія улыбнуться, когда привели несчастнаго на лобное мѣсто. Онъ былъ болѣзненно блѣденъ, но, повидимому, рѣшился не разыгрывать роли труса и какъ бы ни въ чемъ не бывало, посвистывая сквозь зубы, снялъ, по приказанію палачей, куртку и рубашку. Докторъ Гарди пощупалъ ему пульсъ и на одно мгновеніе слабая надежда освѣтила лицо Пайпера, но докторъ махнулъ сторожамъ и, они, схвативъ его, быстро привязали къ столбу, просунувъ ему руки въ отверстія перекладины.
Зрители притаили дыханіе и вздрогнули, видя, что Трешеръ, выгладивъ хвосты кошки, отошелъ на аршинъ отъ столба и размахнулся. Съ громкимъ свистомъ пронизали воздухъ десятки кожанныхъ узловъ и глухо впились въ обнаженное тѣло. Пайперъ припрыгнулъ и выпятилъ спину, словно у него выросъ вдругъ горбъ. Но послѣ второго удара, онъ припалъ грудью къ столбу, грызя кусокъ кожи, который онъ сунулъ себѣ въ ротъ, чтобы не закричать; но, на пятомъ ударѣ, онъ не выдержалъ и зарычалъ, какъ бѣшенный буйволъ. Рука палача быстро описывала дугу въ воздухѣ и спина его жертвы уже представляла сѣтку красныхъ, огненныхъ круговъ. Никакое человѣческое созданіе не могло бы перенести этой ужасной пытки безъ воплей или обморока. Въ отчаянномъ усиліи освободить свои руки, Пайперъ бился плечами о перекладину, топалъ ногами, лягался, оглашая все время воздухъ проклятіями и ругательствами. Но, мало по малу, онъ смолкъ, пѣна показалась на его губахъ и онъ только могъ всхлипывать: "О! о! о!" На двѣнадцатомъ ударѣ брызнула кровь и потекла по спинѣ; на пятнадцатомъ клочки мяса разлетѣлись по комнатѣ и нѣсколько изъ нихъ упало на бѣлоснѣжную грудь мистера Армстронга. Послѣ двадцатаго удара, палачъ хладнокровно стряхнулъ съ своего орудія цѣлый ручей крови.
Отвязавъ несчастнаго и накинувъ на него рубашку, сторожа повели его въ келью. Онъ едва не лишился чувствъ и съ трудомъ передвигалъ ноги, всхлипывая, какъ ребенокъ. Всякая тѣнь мужества была изъ него выбита. Майкль Кристи, дожидавшійся судей подъ среднимъ куполомъ тюрьмы, увидалъ издали, какъ вели Пайпера, и это позорное, унизительное зрѣлище врѣзалось на вѣки въ его памяти.
Вскорѣ къ нему присоединились и судьи, совершенно спокойные, веселые; но, замѣтивъ очевидное волненіе Майкля, они не сказали ни слова о прошедшей сценѣ. Они объявили, что пойдутъ прежде посмотрѣть женское отдѣленіе, а потомъ уже займутся разсмотрѣніемъ жгучихъ вопросовъ о картофелѣ и газѣ. Поэтому, Майкль, вмѣстѣ съ ними, направился по длинному корридору въ женскую тюрьму, помѣщавшуюся въ совершенно отдѣльномъ домѣ отъ мужской. Остановившись передъ большой дверью, они позвонили, такъ какъ даже директоръ не имѣетъ права входить въ этотъ флигель безъ звонка. Дверь отворила молодая шотландка, высокаго роста, рыжая, исполнявшая должность тюремщицы и называвшаяся миссъ Мак-Крэкъ.
Въ отношеніи келій и общаго внѣшняго вида, женская тюрьма ни чѣмъ не отличалась отъ мужской, но, съ перваго шага, Майкль увидалъ совершенно неожиданную сцену -- двухлѣтняго ребенка, весело ползавшаго по матрасу, положенному на полъ. Маленькій Дикъ былъ сынъ молодой восемнадцатилѣтней женщины, приговоренной къ двухлѣтнему заключенію за участіе въ воровствѣ со взломомъ. Не вѣдая преступленія матери и той позорной жизни, которая, вѣроятно, его ожидала, этотъ ребенокъ велъ очень счастливую жизнь и былъ общимъ любимцемъ. Фактъ его нахожденія въ тюрьмѣ не составлялъ, однако, ничего необыкновеннаго, такъ какъ всѣмъ матерямъ дозволяется брать съ собою въ тюрьму своихъ ребятъ, не свыше двухлѣтняго возраста.
Судьи и докторъ съ улыбкой поласкали малютку, въ ожиданіи мистрисъ Бэли. Наконецъ, она вышла, очень нарядная и любезная. Изъ двѣнадцати осужденныхъ арестантокъ, ввѣренныхъ ея попеченію, восемь стирали бѣлье арестантовъ въ прачешной, раздѣленной на клѣтки, все съ той же цѣлью разобщенія заключенныхъ. Остальныя четыре гладили въ своихъ кельяхъ. Инспекторскій смотръ окончился очень скоро, ибо ни одна арестантка не высказала ни малѣйшей жалобы. Мистрисъ Бэли была прекрасная администраторша, зорко смотрѣла за всѣмъ и никогда не дозволяла, чтобъ дурная пища или запахъ газа нарушали благоденствіе ея паціентокъ.
Осталось еще посѣтить тринадцатую подслѣдственную арестантку, знаменитую Маргариту Фильдъ, преступленіе которой произвело громадное впечатлѣніе во всемъ графствѣ и служило впродолженіи нѣсколькихъ дней предметомъ газетныхъ толковъ.
-- No 15-й въ очень плохомъ положеніи, замѣтилъ докторъ: -- я поставилъ ее на легкую діэту, надѣясь, что у нея пробудится вкусъ къ ѣдѣ, но если она будетъ, попрежнему, морить себя голодомъ, то я пропишу ей вина и подкрѣпительную микстуру.
-- Да, да, непремѣнно, воскликнулъ Армстронгъ: -- она хочетъ избѣгнуть наказанія, но мы ей помѣшаемъ. Я никогда не слыхивалъ такого гнуснаго преступленія и ей мало висѣлицы.
-- Но намѣренно ли они ударила миссъ Грэамъ раскаленными клещами? замѣтилъ Майкль: -- вѣдь она это отрицала на судѣ.
-- Еще бы ей не отрицать. Она надѣялась, что вымышленная ею нелѣпая сказка объ обольщеніи ея полковникомъ Форстеромъ возбудитъ къ ней общее сочувствіе, а, напротивъ, общая ненависть къ ней такъ велика, что мнѣ едва удалось спасти ее отъ разъяренной толпы, когда ее везли сюда. Ее просто хотѣли растерзать на клочки. Нѣтъ, будьте увѣрены, она дѣйствовала преднамѣренно. Она поджидала миссъ Грэамъ, прелестнѣйшее и добрѣйшее созданіе на свѣтѣ, въ кузницѣ старика Мардля и когда ее арестовали, то клялась, что полковникъ Форстеръ, котораго она называла капитаномъ Фильдомъ, былъ ея законный мужъ, обвѣнчанный съ нею по шотландскимъ законамъ. Я знаю близко Форстера и онъ неспособенъ на такія мелодраматическія комедіи. Впрочемъ, и многое другое, что она говорила о своемъ прошедшемъ, оказалось ложью, а здѣсь она ведетъ себя самымъ гнуснымъ образомъ.
-- Она просто полусумасшедшая, сказалъ адмиралъ:-- я зналъ въ Плимутѣ дѣвушку, которая клялась, что адмиралъ, командовавшій портомъ, былъ ея мужемъ, и преслѣдовала его по улицамъ, махая кастрюлей, потому только, что онъ хотѣлъ жениться на богатой вдовѣ. Это такая же исторія.
-- Это очень таинственное дѣло, промолвилъ Майкль.
Въ эту минуту мистрисъ Бэли отперла No 15-й и приказала содержавшейся въ ней арестанткѣ выйти въ корридоръ. Немедленно на порогѣ показалась маленькая тщедушная фигура молодой женщины, лѣтъ двадцати или тридцати. На ней было поношенное черное шелковое платье и ея темные волосы ниспадали безпорядочной, нерасчесанной массой на лобъ и плечи. Трудно было сказать, была ли она когда хороша собой. Ея лицо было блѣдное, желтое, испитое, а большіе глаза дико сверкали отъ жара или сумасшествія.
Судьи остановились въ нѣсколькихъ шагахъ отъ дверей ея кельи и Армстронгъ холодно спросилъ, имѣетъ ли она принести какую-нибудь жалобу? Она ничего не отвѣчала и съ минуту упорно смотрѣла на полъ. Потомъ, подняла голову и посмотрѣла на стоявшихъ противъ нея четырехъ мужчинъ. Вдругъ она вздрогнула, сдѣлала два шага впередъ и устремила на Майкля Кристи пламенный, изумленный, пристальный взглядъ.
-- Кто вы? спросила она глухимъ голосомъ.
-- Меня зовутъ Кристи, и я новый пасторъ этой тюрьмы, отвѣчалъ Майкль, покраснѣвъ отъ смущенія.
Майкль повиновался и лучи свѣта изъ сосѣдняго окна упали прямо на его обнаженную голову. Маргарита Фильдъ сдѣлала еще шагъ впередъ, словно желая броситься на него.
-- Да, это то самое лицо! воскликнула она, указывая пальцемъ на пастора:-- кто бы онъ ни былъ, но онъ вашъ родственникъ. Есть у васъ братъ по фамиліи Муръ?
-- У меня есть братъ, но его фамилія не Муръ, произнесъ Майкль, еще болѣе покраснѣвъ.
-- Онъ офицеръ?
-- Да, промолвилъ Майкль, чувствуя, что сердце его перестаетъ биться.
-- Это онъ! дико воскликнула арестантка:-- онъ былъ однимъ изъ свидѣтелей моей свадьбы и могъ бы доказать мою невинность. Слава Богу, я его, наконецъ, отыскала. Вашъ братъ виновенъ въ томъ, что я здѣсь. Онъ -- подлецъ!
VI.
Эта сцена естественно возбудила всеобщее изумленіе. Майкль стоялъ, какъ вкопанный.
-- Почему вы думаете, что знакомы съ моимъ братомъ? спросилъ онъ, послѣ минутнаго молчанія.
-- Я въ этомъ увѣрена. Такое сходство можетъ быть только между родственниками, и я повторяю: вашъ братъ негодяй.
-- Вы всѣхъ называете негодяями, промычалъ адмиралъ Вудстокъ.
-- Никто съ вами не говоритъ, возразила рѣзко Маргарита Фильдъ:-- а я ни на что не жалуюсь, и вы можете оставить меня въ покоѣ. Я говорила съ пасторомъ.
-- Не грубите, молодая женщина! произнесъ старикъ.
-- Шш, она сумасшедшая, не обращайте на нее вниманія! сказалъ Армстронгъ, схвативъ за руку Майкля.
Арестантка бросила на всѣхъ вызывающій взглядъ, но повиновалась, и смотрительница заперла за нею дверь.
-- No 15 съ каждымъ днемъ становится все хуже и хуже, замѣтила она.
Майкль возвратился со всѣми въ судейскую комнату. Онъ былъ очень взволнованъ; но остальные совѣтовали ему не придавать никакой цѣны словамъ женщины, очевидно рехнувшейся. Можетъ быть, она и видѣла однажды въ жизни капитана Кристи и теперь примѣшала его имя къ исторіи своихъ вымышленныхъ золъ, или, быть можетъ, она просто хотѣла помучить пастора. У нея была страсть дѣлать всѣмъ сцены. Майкль ничего не отвѣчалъ, но рѣшился подвергнуть Маргариту Фильдъ подробному разспросу и убѣдиться, есть ли хоть тѣнь правды въ ея словахъ. Онъ былъ увѣренъ въ благородствѣ брата, но не могъ поручиться за его благоразуміе и содрогался при мысли, что какая нибудь шалость Франка довела эту несчастную до ея жалкаго положенія. "Съ какого ужаснаго происшествія начинается моя новая жизнь"? подумалъ онъ, и былъ очень радъ, что всѣ отнеслись такъ легко къ словамъ Маргариты, которыя могли поставить его и брата въ самое непріятное положеніе.
Пробило часъ. Судьи и докторъ удалились, и Майкль долженъ былъ отложить на время свои тревожныя мысли. Капитакъ Кизеръ повелъ его къ себѣ завтракать. Они прошли черезъ тюремный дворъ и вошли въ домъ директора по заднему крыльцу. Въ передней, изъ которой въ отворенную дверь виднѣлся накрытый столъ, работалъ арестантъ, по ремеслу, маляръ.. Съ одной стороны, его могли соблазнять серебряныя ложки, съ другой -- свобода, но Кизеръ сказалъ въ поясненіе этой странной сцены:
-- Онъ честный человѣкъ, но нѣсколько разъ въ годъ напивается пьянъ и производитъ буйство. Тогда его и садятъ сюда на мѣсяцъ.
Впослѣдствіи, Майкль узналъ, что нѣсколько арестантовъ, подобно этому маляру, производили работу, которую, строго говоря, нельзя назвать тюремной. Мистеръ Джабботъ всегда пользовался однимъ изъ граматныхъ арестантовъ въ качествѣ секретаря. Если попадалась хорошая швея, то она шила платья на мистрисъ Кизеръ, ея дочь Клоринда отдавала поправлять свои французскіе переводы парижанину, который сидѣлъ въ тюрьмѣ два года за убійство. Нѣкоторыя изъ этихъ подробностей Майклю разсказала за завтракомъ мистрисъ Кизеръ.
Это была маленькая, полненькая дама, съ краснымъ лицомъ, а миссъ Кизеръ очень походила на отца и отличалась высокимъ ростомъ, худощавостью, русыми волосами и почти бѣлыми вѣками.
Всѣ они были добрые люди и жили вмѣстѣ очень хорошо, благодаря различію ихъ характеровъ. Мистрисъ Кизеръ болтала много, не была очень практична и знала всю пользу, которую можно извлечь изъ арестантовъ. Она покупала только съѣстные припасы и перчатки, все же остальное можно было сдѣлать въ тюрьмѣ. Она обувалась у арестованнаго сапожника и не хуже, чѣмъ у лучшаго въ Лондонѣ. Рамки на картинахъ, часы въ библіотекѣ, запонки Клоринды и клѣтчатыя панталоны капитана -- сдѣланы были арестантами. Въ послѣднее время, у нея набралось много книгъ не переплетенныхъ, дожидавшихся, чтобъ попался какой нибудь переплетчикъ, и этого, конечно, ей суждено было ждать недолго, такъ какъ всѣ ремесла посылали своихъ представителей въ тюрьму.
Миссъ Клоринда, томная дѣвица двадцати двухъ лѣтъ, конечно, сочувствовала болѣе романической сторонѣ тюремной жизни. Она питала нѣжную симпатію къ французу, поправлявшему ея переводы, и была увѣрена, что многіе изъ арестантовъ, особливо черноокіе юноши были заточены несправедливо. У нея былъ альбомъ портретовъ всѣхъ повѣшенныхъ преступниковъ и она свято сохраняла два рисунка одного убійцы, отравившаго свою жену.