Удовольствіе не всегда обитаетъ на Олимпѣ; сей богъ имѣетъ свои прихоти. Иногда низходитъ онѣ на землю, гдѣ сами безсмертные съ трудомъ ищутъ его.
Едва богъ удовольствія слетитъ съ высоты неба -- и амброзій лишается сладкаго вкуса, нектарѣ аромата, Геба свѣжести и проворства; Граціи томятся; кажется, что сама Киприда утратила прелестный свой поясъ; вдохновеніе Аполлоново перестаетъ дѣйствовать; наконецъ жало острыхъ шутокъ притупляется на, устахъ Мома.
Съ небесъ сокрылось удовольствіе. посланникъ боговъ, Меркурій, летитъ искать, и на быстрыхъ крылахъ низпускается въ подсолнечную.
Первый взоръ его обращается на блескѣ царскаго двора, и на пышность великаго пира, для Царя приготовляемаго. Въ устахъ работниковъ гремитъ слово: удовольствіе! На лицѣ народа, съ нетерпѣніемъ ожидающаго часа пиршества, блеститъ образъ веселости.
Меркурій вступаетъ въ преддверіе царскихъ чертоговъ; у дверей встрѣчаютъ его Етикетъ и Церемоніалъ. Тотчасъ посланникѣ боговъ удаляется. Можетъ ли Удовольствіе поселиться въ жилищѣ явныхъ и жестокихъ враговъ его?
Вдали представляются очамъ бога стѣны великолѣпнаго града: тамъ избытокъ расточаетъ свои сокровища; тамъ роскошь проливаетъ золотыя рѣки; тамъ гульбища, гдѣ искусство споритъ со вкусомъ, и гдѣ Чувства наслаждаются искусственными водопадами, укатанными дорожками, насаженными аллеями; На обширномъ полѣ мелькаютъ колесницы, блестящія златомъ; искусный возничій правитъ, встрѣчается съ другими, и уклоняется отъ грозящаго удара оси. Рысталище застилается пылью; конь пышетъ огнемъ, бьетъ копытами и рвется за тѣсные предѣлы, ограничивающіе путь его.
Меркурій примѣчаетъ въ толпѣ шумѣ, блескѣ и суету одѣтыхъ пышными покровами; а не находитъ удовольствья. Онѣ ищетъ его въ глазахъ красавицѣ, которыхъ присутствіе оживляетъ мѣсто бѣга, и видитъ въ нихъ облако задумчивости, разсѣянія, страстей бурныхъ и вредныхъ. Можетъ быть оно въ сердцѣ ихъ, говоритъ Меркурій. И какъ удовольствія не сопутствовать красавицамъ? Кажется, что женщины сотворены на то, чтобы раждать. Удовольствіе. Онъ заглядываетъ въ ихъ сердца: и тамъ удовольствія не бывало.
Толпа бѣгущаго въ театрѣ народа раздвигается и пропускаетъ Меркурія. Въ амфитеатрѣ видно нетерпѣніе зрителей. Наконецъ занавѣсъ поднимается. Драма трогательная, заманчивая и краснорѣчивая; музыка прелестная, балетъ блестящій, декораціи несравненныя, таланты актеровъ рѣдкіе: все кажется очаровательнымъ. Меркурій ожидаетъ, что богъ удовольствія посѣтитъ собраніе; но Меркурій ошибается. Въ собраніи царствуютъ зависть, предубѣжденіе, скука раждаемая привычною, и наконецъ снопъ злоумышленниковъ; едва показывается легкая улыбка на лицахъ нѣсколькихъ младенцевъ и отроковъ.
Далѣе, Меркурій застаетъ кругъ гостей за самымъ роскошнымъ ужиномъ, котораго видъ одинъ раздражаетъ чувства и льститъ вкусу. Упоеніе любви и роскоши обѣщаетъ двойное удовольствіе, неистощимыя забавы; но что же видитъ и что слышитъ Меркурій? Веселость холодную и принужденную, рѣзвость притворную, вѣжливость скучную, остроуміе пустое состоящее въ игрѣ словъ и въ блескѣ фразъ. Давно бы мертвая скука овладѣла всѣми, если бы на оживлялась немного рѣчь колкими навѣтами злословія. Блюда приносятъ на столъ, блюда со стола сносятъ; всѣ желудки пусты; а приправы кушанья производятъ несвареніе, Каждый говоритъ другому на ухо; я зѣваю; мнѣ тяжело; но ѣдемъ на балъ.-- Одни боги, безумцы и модные люди, думаетъ Меркурій, могутъ выдерживать пищу сего рода. Онѣ является въ маскерадѣ.
Какое множество обманчивыхъ лицѣ! какія чудныя одѣянія,!какіе нескладныя разговоры! Меркурій, встрѣчаясь съ тѣмъ, съ другимъ, и читая скуку на лицѣ каждаго, спрашиваетъ; но гдѣ же удовольствіе? Передо мною музыка гремитъ, огни свѣтятся; цвѣтъ юношей летаетъ зефиромъ по обширной галлереѣ и выставляетъ искусство свое передъ зрителями: но гдѣ же удовольствіе? Передо мною театральныя прелестницы заманиваютъ взорами и тѣлодвиженіями; тунеядцы перебѣгаютъ изъ мѣста въ мѣсто; злые насмѣшники подсматриваютъ за всѣми: но гдѣ же Удовольствіе?
Къ Меркурію является чета влюбленныхъ. Оба молоды, оба любезны по наружности; часъ любовнаго свиданія назначенъ. Счастіе ожидаетъ ихъ, говоритъ Меркурій; скоро посольство мое будетъ съ концемъ: у нихъ найду я Олимпійскаго бѣглеца.
Быстрая колесница мчитъ любовниковъ во храмѣ, посвященный, кажется, брачнымъ таинствамъ. Изъ храма ведутъ ихъ въ чертогѣ убранный, Роскошью и Вкусомъ. Тамъ приневоливаютъ красавицу къ исполненію обязанностей хозяйки; съ языка ея слетаетъ слово укоризны и ропота на домашнія заботы; на ропотѣ другѣ ея отвѣчаетъ колкою насмѣшкою; раждается досада; досаду побѣждаютъ; дерзскія ласки отражаются холодностію хитрою; истинному безстыдству уступаетъ стыдливость притворная; наконецъ прежде наслажденія притупленныя чувства прибѣгаютъ во всѣмъ тонкостямъ сластолюбія: слѣдуетъ утомленіе, и въ заключеніе любовники зѣваютъ другѣ съ другомъ.
Меркурій не есть новичекъ въ любовномъ дѣлѣ; но такая любовь и его изумляетъ: все имъ видѣнное кажется ему оскорбленіемъ любви. Онъ удаляется.
Слѣпой случай ведетъ Меркурія на сей разѣ. Домъ, ярко освѣщенный во мракѣ ночи, обращаетъ на себя взоры посланника боговъ. Онъ вступаетъ въ домъ, но почти безъ надежды.
За ужиномъ, но столько утонченнымъ, сколько сытнымъ, пьяные гости веселились безъ памяти. То Удовольствіе, котораго искалъ Меркурій, бѣжитъ равно отъ суетныхъ забавъ свѣтскаго круга, и отъ шумной веселости мѣщанской бесѣды: ни тамъ, ни здѣсь нѣтъ удовольствія.
Наконецъ исчезаютъ ночные сумраки. На утренней зарѣ Меркурій видитъ себя въ чистомъ полѣ. Цвѣтущая природа является въ сельской простотѣ своей. Онъ идетъ въ сладкой задумчивости, и приближается къ хижинѣ. Тамъ подъ соломеннымъ кровомъ представляются Демофонъ и Мелита.
Демофонъ въ двадцатой веснѣ своей, а Мелита въ пятнадцатой: ничего не производитъ природа совершеннѣе ихъ красоты, ничего чувствительнѣе и невиннѣе сердецъ ихъ; взаимная страсть ихъ соединяетъ, и они готовы заключить союзъ любви и добродѣтели. Въ присутствіи Меркурія разцвѣтаютъ на лицѣ ихъ розы стыдливости, и тѣмъ возвышаютъ дѣйствіе ихъ прелестей. Они чувствуютъ смятеніе; они боятся, чтобы де воспрепятствовали ихъ союзу: но Меркуріи успокоиваетъ ихъ. Въ очахъ добродѣтельныхъ любовниковъ присутствуетъ тотъ богъ, котораго онъ ищетъ; надлежало, не пугая бога удовольствія, подкрасться къ нему съ осторожностію.
Меркурій отступаетъ на минуту, и тотъ часъ возвращается. Удовольствіе покоится на ложѣ, устланномъ мохомъ и розами; онъ похищаетъ его, связываетъ цвѣточными цѣпями, и отводитъ, на небо.
Удовольствіе не навсегда разсталось съ Демофономъ и Мелитою. Оно посѣщаетъ ихъ ежедневно въ хижинѣ., и только въ часъ ихъ разлуки само отъ нихъ открывается.