Судъ на Олимпѣ или ссора боговъ за Славянъ и Галловъ въ 1812 году.
Боги пировали на Олимпѣ. Вдругъ Юпитеръ надвинулъ черныя брови, и Олимпъ вострепеталъ. Все пришло въ смятеніе и въ безпорядокъ: прекрасная Геба уронила изъ рукъ чашу съ нектаромъ; съ божественнаго стола катились блюда, покрытыя амброзіей, богъ Момусъ, который за минуту предъ тѣмъ готовъ былъ разхохотаться, остался съ лицомъ полумертвымъ и полусмѣющимся; самъ румяный Бахусъ блѣднѣлъ; многіе боги, какъ во дни титановъ, бѣжали съ Олимпа и скрывались отъ. ужаса подъ кору древесъ и кожу звѣрей: что было, какъ говорятъ, предзнаменованіемъ другаго великаго бѣгства и скоро насмѣшливымъ уподобленіемъ трусливыхъ боговъ робкому герою земному. Другіе оставшіеся боги и богини, видя повелителя Олимпа съ гнѣвомъ смотрящаго на землю, сами въ угожденіе ему зароптали и засыпали проклятіями родѣ человѣческій, хотя и познали еще тайны Юпитерова гнѣва. Но Царь загремѣлъ перуномъ -- и все умолкло; повелѣлъ оставить себя въ покоѣ -- и боги удалилися подъ сѣнь другихъ чертоговъ, гдѣ начало тотчасъ шумѣть, на досугѣ угадывать, и даже страшною клятвою Стикса ручаться за истину своихъ невѣрныхъ догадокъ, точь въ точь какъ, случается у насъ бѣдныхъ смертныхъ.
Великій Юпитеръ, нѣсколько часовъ высидя въ глубокой задумчивости, отъ которой вселенная покрывалась тьмою, прояснилъ наконецъ божественное лице свое, и призвалъ полномочнаго посланника. "Возвѣсти" говорилъ онъ представшему передъ нимъ Меркурію "возвѣсти сынамъ и дщерямъ Олимпа, что несытая Беллона наша снова пустилась за кровавыми добычами и на древней землѣ Славянской раздуваетъ свой факелъ надгробный. Да примѣчаютъ боги за обоими народами, ведущими брань, подкрѣпляютъ правымъ и караютъ виновныхъ. Война Славянъ и Галловъ стоитъ войны Троянъ съ Греками: она достойна вниманія боговъ. Самъ пріемлю вѣсы правосудія, чтобы склонить ихъ въ пользу тѣхъ небожителей, которые съ любовію къ правдѣ обратятся къ посредничеству." -- Крылатый Меркурій отлетѣлъ съ повелѣніемъ. Своды небесъ растворились на ту часть земли, которую древній Бористенъ орошаетъ водами своими, а взоры боговъ углубились въ сокровенные мраки сердецъ и въ тайныя намѣренія ратующихъ.
Сто разъ низтекалъ, сто разъ возтекалъ часовый песокъ, движущійся по манію вѣчнаго она, -- какъ вдругъ предсталъ Меркуріи передъ тронѣ Зевесовѣ. "Съ прискорбіемѣ" говоритъ сынъ Маинъ "съ великимъ прискорбіемъ доношу тебѣ, самодержавный, что не только на шарѣ земномѣ, на самомъ Олимпѣ царствуетъ возмущеніе. Боги, полубоги, геніи, богини, нимфы, чудовища морскія и земныя, духи небесные и духи адскіе, всѣ текутъ на брань другъ противъ друга, пылаютъ различными страстями и прерываютъ вѣчное спокойствіе твоей державы. Какъ въ тѣ грозныя времена, въ которыя досягали до твоего царства громаду на громаду возвергающіе титаны, или какъ родни великой брани на берегахъ Самоиса, когда ты самъ подкрѣплялъ сыновъ Пріамовыхъ; а великая супруга твоя сподвижниковъ Патрокла и Ахиллеса: такъ раздѣлились нынѣ боги посредники, и другъ на друга дыщутъ яростію непримиримою." -- Откуда проистекло такое остервененіе, вопросилъ Юпитеръ, и кто держитъ сторону Галловъ, кто сторону Славянъ?-- "Такое зло" отвѣтствовалъ небесный вѣстникъ, "имѣетъ отдаленнѣйшее начало, о которомъ напомню моему Государю. Нѣкто, уроженецъ безвѣстнаго острова, потомокъ мятежнаго Паола, и нынѣ царь-самозванецъ въ Галліи, родился, какъ извѣстно, отъ крови эхидны, съ духомъ кровожадной Беллоны и съ гигантскимъ-намѣреніемъ поднять на рамена обширную громаду міра, чего бы то ни стоило; но можетъ-ли Пигмей совершить тотъ подвигъ, для котораго ты избралъ Атланта? Нѣтъ, конечно. Кто же мыслилъ, что дерзскій полагаетъ тому начало? Не только поработилъ онъ землю, но порабощаетъ и небеса. Нынѣ, преисподній адъ со всѣми Фуріями и Парками, съ трезѣвнымъ Церберомъ, мятежнымъ Хаосомъ, тремя грозными судіями и душегубцомъ Плутономъ объявили себя на его сторонѣ, въ его же пользу склонились чудовища Сфинксы, Центавры, Горгоны, Гарпіи, Химеры, Греи и Сатиры; ему покровительствуютъ многія богини и... не смѣю произнести ея имени... соперница Минервы, соперница Венеры за Парисово яблоко"...-- Юнона? Можетъ-ли статься?-- "Какъ бещастная дочь Миносова отвѣтствовала нѣкогда своей наперсницѣ, такъ буду отвѣчать тебѣ: то именовалъ ее. Но успокойся, о Юпитеръ! за то на сторонѣ Славянъ достойная дщерь твоя Минерва, добрый Аполлонъ съ музами, правосудная Фемида, самъ воинственный Марсъ, отдѣлившійся отъ Беллоны, и другіе. Вотъ что подаетъ случай ко взаимной враждѣ безсмертныхъ. Но выговорю откровенно не во гнѣвъ великому Зевесу: безсмертные боги также непостоянны, какъ и слабые смертныя. Кто вчерась стоялъ за Славянъ, тотъ сего дня обращается въ Галламъ; справедливые покровители Славянъ не принимаютъ обращенныхъ друзей Галловъ, а защитники Галловъ отпадшихъ отъ Славянъ. Одна Юпитерова премудрость можетъ постигнуть тайну сего раздора, и примиритъ враждующихъ боговъ. Всесильный! они ожидаютъ твоего суда и рѣшенія". -- Да предстанетъ передъ меня соборъ безпокойныхъ посредниковъ, съ гнѣвомъ рекъ Гроиодержецъ -- и Меркурій отправился; тотъ часъ собралъ своихъ братій именемъ великаго повелителя, смягчилъ для сестеръ богинь неласковое изреченіе родительское, и ввелъ ихъ въ чертоги Юпитера.
Какъ черныя тучи шумно носятся вѣтрами надъ землею и вдругъ спираются неподвижно въ одну массу, по небу простертую, такъ безчисленный легіонъ боговъ притекалъ съ шумомъ къ престолу Зевеса и передъ его лицомъ остановился въ безмолвіи. Громомъ вооруженная рука издали указала на послѣднія ступени трона; каждый занялъ свое мѣсто; и Аполлонъ, несмѣнный ораторъ Олимпа, упредилъ собраніе сею краткою рѣчью:
"Безсмертные! кто выше земныхъ исполиновъ, грозившихъ Небу, титановъ и самыхъ васъ безсмертныхъ, тотъ склоняетъ къ вамъ рѣчь Свою, благоговѣйте!" --
Я созвалъ васъ -- вѣщалъ Богъ боговъ, облокотясь на Перунъ свой -- для совѣтованія о великой брани, на которую обращено вниманіе и неба и земли, да объявитъ каждый передъ лицемъ моимъ, какое имѣетъ тайное побужденіе. Начинаю говорить первый!
"Любовь къ богамъ и человѣкамъ есть источникъ добра; ненависть къ тѣмъ и другимъ -- источникъ зла. По высочайшей любви ко благу, сотворилъ и добродѣтель, для добродѣтели человѣка, и даровалъ ему прекрасное преимущество равняться съ безсмертными въ достоинствѣ изящной души. Какъ же воспользовался человѣкъ симъ безцѣннымъ даромъ божества, намъ извѣстно. Я предвидѣлъ слабости земныхъ тварей, и противъ нее вооружилъ ихъ силою разума; но могъ ли остеречь отъ добровольнаго преступленія? Они имѣютъ свободу. И до чего простирается наконецъ безуміе человѣческое! Недовольно, что предвѣчные законы опредѣлили роковый часъ для смертныхъ; не довольно, что Парки, неумолимыя Парки отрѣзываютъ дни ихъ, какъ острая коса жнеца луговыя ткани Флоры; не довольно жестокихъ недуговъ, сихъ адскихъ изчадій, безвременно похищающихъ человѣка: самъ онъ творитъ новое зло, новую для себя погибель. Непостижимое дѣло! изъ великой способности души проистекла для него убійственная страсть къ Беллонѣ, къ сей богинѣ, терпимой вами на Олимпѣ и щадимой перуномъ моимъ только изъ любви въ ея брату, сыну великой Юноны, богу производящему на свѣтѣ истинныхъ героевъ. Но можетъ-ли молчать перунъ мой, когда вы, посредники судебъ человѣческихъ, вы, безсмертные благовѣстители истины, вы покрываете многіе щитомъ вашимъ любимца свирѣпой Беллоны, на брань подвизающагося не для блага народовъ, но для пользы властолюбія? Какъ! вы позволяете ему уничтожать достоинство сыновъ Минервиныхъ, и стоять выше кроткихъ пастырей, воцаряющихъ на землѣ вѣкъ Acтреи? Но воззрите на поле его славы! Гдѣ слѣды того великаго просвѣщенія, которое вѣками совершало твореніе гражданскаго благосостояніи, и нечувствительно приводило народы въ цѣли истины, правосудія, добродѣтели? гдѣ та свобода, на которую указалъ я человѣку, поставивъ для него границы подъ эгидою Минервиной? Царство мудрости попрано; вокругъ земли обнесены желѣзныя ограды рабства; сама истина умолкла предъ тѣнями убіенныхъ жертвъ за ея святую пользу и защиту; не довольно того: злодѣи посягаетъ на родъ человѣческій; и естьли торжествѣ его совершится, то изъ мрака ничтожества грядущія племена на свѣтъ обширнаго творенія навсегда изчезнутъ съ лица земнаго. Говорите, безсмертные, говорите мнѣ въ опроверженіе; готовъ внимать рѣчамъ вашимъ." --
Богиня красоты улыбнулась, и лаская амуровъ, у ногъ ея сидящихъ, съ лукавою откровенностію произнесла передъ собраніемъ: Юпитеръ защищалъ мое дѣло и мою пользу; мнѣ остается быть ему благодарной; не имѣю ни возраженія ни досады на того, шло за меня вступается.-- И мать любви обратила на бога войны краснорѣчивый взоръ.
Марсъ понялъ сей вызовъ, и отвѣчалъ: Польза Венеры есть конечно общая; но можетъ ли быть любовь вѣчнымъ дѣломъ боговъ и человѣковъ? Позволявшей иногда стоять безоружнымъ передъ красотою; но передъ очами вселенной должно являться подъ щитомъ и бронею тому, кто хочетъ быть достойнымъ имени мужа. А война не есть ли опытъ мужества? не показываетъ ли она душевныя силы? изключимъ ли изъ списка великихъ людей имена Александра, Цезаря, Фридриха?
Муза исторіи захохотала. Какъ! воскликнула она, говорить о великихъ именахъ, мною посвященныхъ во храмѣ безсмертія, когда рѣчь идетъ о героѣ, ожидающемъ безсмертія отъ кисти Гогарпіовъ и Калотовъ....
Не его защищаю, продолжалъ Марсъ, но героя, описаннаго Квинтъ-Курціемъ, Римлянина, воспѣтаго Луканомъ, наконецъ Царя-Поета....
Послушайте, перервала Минерва, и тѣ герои не будутъ никогда оправданы предъ судемъ моимъ. Муза Кліо не всегда совѣтуется со мною; а потомство, поздное потомство, которое не можетъ по вѣрнымъ повѣствованіямъ измѣрять достоинство героевъ, издали внимаетъ молвѣ громкихъ дѣлъ, и передаетъ только вѣкамъ трубящую нихъ славу, рѣдко справедливую. Но скажите, намъ примирить съ вѣчными законами нравственности преступленіе всѣхъ въ мірѣ добродѣтелей изъ одной ревности въ славѣ и власти? Естьли громы правосудія караютъ убійцу въ лѣсу сокрывающагося подъ мракомъ безвѣстности, то имъ ли щадить явнаго злодѣя, только порфирою облеченнаго, но увѣнчаннаго, подобно первому, славою звѣрской побѣды. Таковъ герой нынѣшняго вѣка; таковы ему подобные. Не могу простить и Музамъ твоимъ, о кроткій богъ Парнасса! что онъ льстили языкомъ Цицерона убійцъ и тирану, въ пѣсняхъ Виргилія поработителю Рима, въ стихахъ Фернейскаго остроумца поету-завоевателю, оправданному только побѣдою.
Такой судъ, возразила гнѣвная Юнона, и строгъ и несправедливъ. Ты готова, о гордая Паллада! вычеркнуть имена великихъ соревнителей славы изъ книги памяти и священныхъ страницѣ исторіи. Но естьли въ глазахъ твоихъ побѣдители міра не достойны славы, то кого наречешь великими и славными?
Кого? отвѣчала Минерва, Леонида и триста обреченныхъ жертвъ, кровію своею укрѣпившихъ при Ѳермопилахъ послѣднюю ограду отечества; Горація Коклеса, только себя и грудь свою поставившаго между Римомъ и воинствомъ Тарквинія; Мужей, каковы Агриколы, Вильгельмы Теллы, Франклины; а между потомками Славянъ гордую жену, голову свою положившую за Новгородъ и согражданъ своихъ; Перваго Освободителя плѣнной Москвы, нынѣшняго безсмертнаго старца, который забылъ слабость лѣтъ своихъ, грозящее Столицѣ паденіе, бурный приливъ вражескихъ ополченій, чтобы стать Вождемъ передъ воинствомъ и выполнить волю Государя и надежды Рускаго народа. Но погибли слѣдъ и память Наполеона, столь смѣлаго въ нападеніи, столь робкаго въ отступленіи!
О боги Стикса! возысилъ голосъ мрачный владыко ада, внемлите ли Минервину богохуленію? Возлюбленное чадо наше, полу-богъ, посланный мною на царство, ратный намъ ловецъ, сѣдящій на стражѣ тѣней, осуждается какъ преступникъ. Но Минерва! безсмертный отродокъ Юпитерова мозгу, тебѣ извѣстно, что жестокій Аквилонъ и гораздо жесточайшій Борей безъ пощады знобили витязя въ предѣлахъ земли Руской: какое великое побужденіе для героя бѣжать невозвратно!
Нѣтъ! зашумѣлъ крутый старикъ Борей, только дохнулъ я, и самъ герой и всѣ оруженосцы перепугались, до того, что опустили руки, головы, мечи, щиты и копья. Словесные и безсловесные равно, отдавались безгласно и не прекреловно: добро, кони, но мужи ретивые!... Правда, я оковалъ, тогда землю и воды,-- ибо такъ положено, вѣчными законами природы; но я ли оковалъ сердце, умъ и прозорливость до смерти знобкихъ и пугливыхъ воиновъ?
И я, проворчалъ Аквилонъ; и я не виноватъ, что мой холодный вѣтеръ унесѣ Галловъ, когда Славяне стояли передъ нимъ, играя метелями и побѣдами, на полетѣ обезрруживали легкокрылыхъ дѣтей запада, и черезъ снѣга обширной Имперіи указывали обратный путь гостямъ, по долгу страннопріимства. Но за чѣмъ ихъ приносилъ богѣ Оркусъ, въ невѣдомую землю -- ихъ безоружныхъ противъ холода, безсильныхъ противъ храбрости, искусныхъ только... въ нападеніи на слабый полъ женскій!
По сему случаю, не могу и я не вступиться за мои права, закраснѣвшись, сказала Діана, и довольно, сихъ мерзскихъ дѣлъ, для вѣчнаго безславія народа, покровительствуемаго не мною, но уродливымъ богомъ, рожденнымъ отъ Бахуса и Венеры.
Богъ Пріапъ хотѣлъ говорить въ защищеніе себя и любимцовъ; но сама Венгра потупила взоры, Граціи накрылись траурнымъ покрываломъ, Амуры, ломая съ досады луки и стрѣлы, бросали ихъ въ безстыднаго изгнанника Лампсакскаго; а Зевесъ повелѣлъ богу молчанія наложить палецъ на уста сего вѣчнаго врага любви и ея истинныхъ удовольствій.
Добродѣтельная сестра моя, замѣтилъ богъ изящныхъ искусствъ, изъявила справедливое негодованіе. Другую справедливую жалобу приносятъ девять чистыхъ дѣвъ, обитающихъ подъ моею державою. Музы сѣтуютъ со мною о потерѣ нашихъ сокровищъ, собранныхъ въ древней Столицѣ Рускаго Царства и нынѣ преданныхъ меня. Богъ эгоизма, покровитель Галловъ, приписываетъ не имъ тотъ великій пожаръ, котораго зарево досягало до Олимпа. Но естьли бы и въ самомъ дѣлѣ хотѣли боги обрушить дымящійся градъ на губителей рода человѣческаго, то не отвѣтствуютъ ли сами враги зато, что боги и человѣки произнесли сей обѣтъ отчаянный: Пламя да пожретъ недостойныхъ! да получатъ въ добычу однѣ пустынныя стогны и голые камни! да скорѣе обратятся въ бѣгство отъ недостатка всѣхъ припасовъ жизни! Нѣтъ, безсмертные! храмъ наукъ воспылалъ отъ новаго Омара, но Омаръ воспылалъ отъ бѣшенства и злобы на великодушный народѣ Рускій. Но кажется, заключилъ Аполлонѣ, что боги не имѣютъ ничего сказать болѣе, и что я говорилъ послѣдній.
Терпѣніе! въ одинъ голосъ закричали Момъ и Бахусъ; не было еще нашей очереди -- и Олимпійскій забавникъ, надвинувъ на глаза арлекинскій колпакъ свой, съ важностію, которая разсмѣшила весь Олимпъ, произнесъ протяжнымъ тономъ: Безсмертные покровители народа Славянской крови! извините, я люблю кровь и духъ Наполеона; за то, что наподобіе таинственнаго магнита сердце его влечется съ одной стороны къ сѣверу,-- а съ другой обращается всегда къ югу и по извѣстному только богамъ склоненію немного къ западу; люблю и за то, что написанныя на него каррикатуры служатъ для украшенія моихъ чертоговъ, и что, герой сихъ каррикатуръ, совсѣмъ незабавный для другихъ, себя забавляетъ стономъ человѣчества, а меня своими дѣлами.
А я, началъ говорить Бахусъ, я трезвый не люблю его; но за чашей свѣтлаго вина хвалю его подвиги, и самъ въ упоеніи разсудка бѣгу схватить перунъ Зевеса, громомъ настращать Олимпъ, боговъ разогнать силою, и даже домогаться до безпредѣльнаго самодержавія, пока, разумѣется;, не соединяться боги противъ нещастнаго храбреца и не отнимутъ у него перуна.
Вдругъ разнесся жалобный вопль.-- Долго молчала я, рекла и возстенала богиня Вѣры; но могу ли не говорить о дерзскомъ святотатцѣ? Поклонникъ Магометовъ лицемѣритъ передо мною: одною рукою ласкаетъ меня, а другою убиваетъ; утверждаетъ во Франціи Католицизмъ, и уничтожаетъ главу ея церкви; возстановляетъ святые олтари, низпровергнутые безумными его подданными, а самъ похищаетъ сокровища церквей, оскверняетъ мѣста Святыя, предаетъ, огню ихъ храмы, предъ которыми народы благоговѣютъ!
Не забудь, прибавилъ важный богъ Гименей, что подъ видомъ глубокаго къ тебѣ и ко мнѣ почтенія лицемѣръ пишетъ уставы, чтобы не исполнять ихъ. Изъясняюсь: онъ не позволяетъ никому скучать женою, или мужемъ и свободно пошевелиться въ моихъ узахъ; это хорошо, и похвально; но самъ первый соскучилъ и вырвался изъ того вѣчнаго круга, которымъ очертилъ другихъ.
Едва Гименей договорилъ ,-- и на быстромъ колесѣ выкатилась впередъ величавая, но безокая жена, съ покрываломъ въ рукѣ, съ крылатыми ногами, изъ которыхъ одна шаркала по острой бритвѣ, не изрѣзываясь ею; и въ собраніи боговъ начался шопотъ: "Эта ревностнѣйшая покровительница героя богиня идетъ передъ Юпитера молить о пощадѣ любимица! Она подвигнетъ небо и землю на враговъ Наполеоновыхъ!" -- Между тѣмъ богини приближалась въ вѣчному трону.-- За чѣмъ слѣпая бѣдокурка? вопросилъ Юпитерѣ.-- "Припасть къ стопамъ твоимъ, о, всемилующій! съ глубокимъ, истиннымъ раскаяніемъ, что неутомимо текла за колесницею новаго фаэтона, куда ни обращался сей вихремъ несомый возничій; но смѣлое намѣреніе его приковать меня къ своей колесницѣ и наглый вызовъ на услугу во всѣхъ его фаэтонскихъ къ солнцу порывахъ, меня раздражили. На самомъ быстромъ его полетѣ, при гордомъ чаяніи прикатить прямо къ Сѣверной звѣздѣ и съ неба, уронить ее, я остановила вдругъ колесо мое; и неблагодарный палъ. Клянусь, о высокоцарственный! что не буду впредь носить на рукахъ моего пасынка.-- гдѣ нареченная сестра твоя, сказалъ, Юпитеръ, за которую часто люди тебя принимаютъ? она должна мнѣ отвѣтствовать за украшенія смѣльчака титломъ славнаго человѣка.-- Слава страдаетъ на одрѣ смерти, Государь, отъ позорнаго насилія, съ которымъ бездушный божокъ лести, подъ видомъ Протея, вымучилъ у нее вѣнцы и лавры, чтобы надѣть ихъ на голову силача, который въ другомъ мѣстѣ и въ другихъ обстоятельствахъ назвался бы просто бурлакомъ. -- Такъ богиня славы не признаетъ похитителя?-- Нѣтъ, Юпитеръ, нѣтъ; она оплакиваетъ заблужденіе людей и несправедливость мнѣнія.-- Я доволенъ ею и тобою. Возвратись на свое мѣсто. А вы, безсмертные боги, отвѣтствуйте наконецъ,согласны ли всѣ единодушно положить конецъ торжеству злодѣя?
Какъ, возопіялъ богъ ада, конецъ тому, кто въ пять мѣсяцевъ выслалъ ко мнѣ съ Земли до полу-милліона тѣней? Слава и честь ему!-- Какъ, воскликнулъ Хаосъ, конецъ тому, кто мятетъ порядокъ міра и со мною движетъ царства и народы?-- Тому, закричали мѣлкіе геніи Бонапарта и его фамиліи, кто рабовъ нашихъ возвелъ изъ праха на царства?-- Тому, зарычало чудовище политики, кто безъ системы образуетъ континентальную систему?-- Тому, съ Зефиромъ прошепталъ духъ галломаніи, кто правилъ народомъ столь изобрѣтательнымъ, на каламбуры, на полунагое одѣяніе женщинѣ, даже на заключеніе въ плѣну брачныхъ союзовъ силою чрезвычайнаго ума и любезности и проч. Нѣтъ, нѣтъ, мы не согласны!
При сей послѣдней рѣчи самъ Юпитеръ засмѣялся, и съ потрясеннаго смѣхомъ Олимпа едва не уронилъ легкаго кумира галломаніи, который только и держался на слабыхъ ногахъ-съ опорою чуднаго сына Гермесу и Афродиты. Но скоро Юпитерѣ, вооружась перуномъ, загремѣлъ грознымъ голосомъ: прочь съ Олимпа, и съ очей моихъ, недостойные покровители Корсиканца и его Галловъ! Позволяю только остаться забавной Галломаніи, которую отдаю на руки Момусу.
Угрюмый Плутонъ махнулъ чернымъ скипетромъ, на которомъ была надпись: Наполеоново царство, -- и съ толпою друзей, прислужниковъ и сообщниковъ своихъ сокрылся во глубину ада.
Нѣсколько минутъ царствовало молчаніе. Аполлонъ обратился въ предсѣдящему на Олимпѣ: Доверши твой судъ, о повелитель боговъ!-- Судъ мой произнесенъ Минервою, отвѣтствовалъ Юпитеръ. Кто царствуетъ не для блага народовъ, и воюетъ не для защиты отечества, тотъ, недостоинъ имени великаго. Не рѣдко народы проклинаютъ честолюбиваго, но всегда благословляютъ память добраго Государя. Да погибнетъ похититель Бурбонова трона и притѣснитель Европейскихъ народовъ. Но да вѣнчаютъ побѣда и слава Августѣйшаго Защитника правъ и блага человѣчества!
Изрекъ, и державный орелъ восплескалъ крылами; и на книгѣ предвѣчныхъ судебъ, изобразилось яркими чертами: Добродѣтельный АЛЕКСАНДРЪ восторжествуетъ.
И. B. Е.
-----
[Измайлов В.В.] Суд на Олимпе; или Ссора богов за славян и галлов в 1812 году / И.В.Е. [Издатель ВЕ] // Вестн. Европы. -- 1814. -- Ч.73, N 1. -- С.10-28.