Lib.ru/Классика: Яблоновский Александр Александрович. Конокрад

КОНОКРАДЪ.

(Изъ деревенскихъ воспоминаній).

Шестого декабря, въ день св. Николая, село Степановка праздновало свой храмовой праздникъ. Денекъ выдался морозный, но тихій и ясный. Бcлый снcгъ горcлъ на солнцc точно толченое стекло, и больно было смотрcть на алмазные переливы его блеска.

Подлc церкви, будто на ярмаркc, стояло множество крестьянскихъ саней, запряженныхъ мужицкими лошаденками, до такой степени низкорослыми, что ихъ какъ-то и за лошадей принимать не хотcлось -- совершенные котята! Не даромъ же разсказываютъ, что одинъ ученый французъ, проcзжавшій когда-то по нашей мcстности, сдcлалъ въ академіи наукъ докладъ, въ которомъ обстоятельно изложилъ, что видcлъ-де въ Россіи особенную породу лошади, близко подходящей къ обыкновенной, и что на языкc туземцевъ лошадь эта именуется "coniaca"...

Подлc саней и на саняхъ стояли и сидcли мужики въ тулупахъ, въ высокихъ бараньихъ шапкахъ, бабы и дcвки въ такихъ же тулупахъ и въ добротныхъ мужицкихъ сапогахъ. Казалось, надcнь онc вмcсто платковъ высокія шапки и всякое внcшнее отличіе ихъ само собой исчезнетъ.

Ждали начала обcдни. Давно пора было начаться ей, но "батюшка" все медлилъ -- онъ поджидалъ старушку-графиню, самую богатую свою прихожанку, и не начиналъ служенія изъ страха, что графиня обидится, если ея не подождутъ.

Нcсколько разъ выходилъ "батюшка" на крыльцо своего домика, стоявшаго совсcмъ близко отъ церкви, и, приложивъ козырькомъ руку, всматривался вдаль дороги. Но по дорогc сновали взадъ и впередъ только мужицкія сани. "Батюшка" пожималъ плечами и не безъ нcкотораго сожалcнія поглядывалъ на прихожанъ.

-- Много малолcтнихъ, -- размышлялъ онъ,-- зябнутъ, а впустить въ церковь тоже не приходится: выстудятъ... Просто Божеское наказаніе... Соблазнъ одинъ, а что прикажете дcлать?

Мужикамъ и дcйствительно было холодно, они, переминаясь и постукивая нога объ ногу, жались у саней и тоже время отъ времени поглядывали на дорогу, не виднcется-ли карета графини.

-- А что, скоро уже въ церковь пустятъ?-- спросилъ одинъ мужиченко у стоявшаго на паперти причетника, но спросилъ вcжливо, тономъ зрителя, посторонняго человcка, обращающагося съ празднымъ вопросомъ къ лицу дcйствующему.

Причетникъ вскинулъ на него свои подслcповатые, красноватые глаза, дернулъ носомъ и отвcтилъ.

-- Скоро, скоро, вотъ пріcдетъ графиня, и сейчасъ служба начнется.

-- А холодно сегодня...

-- Теперь солнышко,-- успокоительно замcтилъ причетникъ и сталъ пристально всматриваться вдаль. Онъ былъ здcсь какъ бы на часахъ и долженъ былъ дать знать "батюшкc" о приближеніи графини.

-- Запоздала-таки сегодня, -- глубоко вздохнувши, промолвилъ онъ.

-- А запоздала, -- согласился мужикъ. Обоимъ имъ, да и никому изъ всcхъ пріcхавшихъ и въ голову не приходило, что возможенъ другой порядокъ вещей, и что зябнуть на морозc вовсе не обязательно.

-- Запоздала, запозда-ала,-- съ прежнимъ вздохомъ повторилъ причетникъ.-- Ноги у меня стынутъ... Пойтить за ладономъ,-- прибавилъ онъ и, еще разъ дернувъ носомъ, сталъ медленно спускаться со ступенекъ паперти, но вдругъ остановился, и, крикнувъ "cдетъ!", опрометью бросился къ дому "батюшки". Возгласъ этотъ и среди мужиковъ тоже поднялъ оживленіе.-- Не плачьте, не плачьте, -- говорили озябшимъ ребятамъ бабы,-- уже cдетъ, вонъ по дорогc cдетъ!-- указывали онc на дорогу, гдc и на самомъ дcлc показалась шестерка вороныхъ.

Минуту спустя тяжелая дверь церкви растворилась, народъ, толкаясь и крестясь, повалилъ туда и вслcдъ затcмъ ударилъ колоколъ. Протяжно и гулко зазвенcлъ онъ, и волны мелодичнаго и полнаго звука разлились и, дрожа, потонули въ морозной свcжести яснаго дня.

Когда раскатился второй ударъ, "батюшка" стоялъ уже на паперти и, наскоро, съ дcловымъ видомъ, разсчесывалъ металлическимъ гребнемъ свою окладистую, черную бороду. Тутъ же въ сторонкc стояли два сcденькихъ помcщика изъ "захудалыхъ", очень желавшіе "посмотрcть".

Карета все приближалась и приближалась. Вотъ и совсcмъ ужъ близко. Батюшка поспcшно спряталъ гребень въ карманъ и на лицc его, точно при посcщеніи архіерея, изобразилась готовность услужить "не токмо за страхъ, но и за совcсть". Каретка графини ужъ подкатывала, и шестерка вороныхъ, едва сдерживаемая сcдымъ, толстымъ чудовищемъ на козлахъ, наконецъ, какъ вкопанная остановилась у паперти. Съ козелъ соскочилъ лакей съ бритыми усами, очень похожій на нcмецкаго ученаго и распахнулъ дверцы щегольской, вcнской каретки съ гербами. "Батюшка" вcжливо отстранилъ его и лично помогъ графинc выйти, а затcмъ, графиня, маленькая, высохшая старушонка, укутанная въ дорогіе мcха, медленно стала всходить по ступенямъ. Съ одной стороны ее поддерживалъ "батюшка", съ другой -- полная дама-компаньонка, съ красивымъ лицомъ и вздернутымъ, игривымъ носикомъ.

-- Видcли?-- испуганнымъ шопотомъ спросилъ одинъ изъ сcденькихъ помcщиковъ такимъ тономъ, какъ будто сейчасъ передъ его глазами разорвалась завcса, скрывавшая тайну бытія.

-- Пріcхала...-- тcмъ же шопотомъ отвcчалъ другой помcщикъ, и оба они, стараясь не стучать ногами, вошли въ церковь.

Вслcдъ за щегольской кареткой графини, къ паперти подъcхалъ мужикъ на саняхъ, запряженныхъ парой рябыхъ "конякъ". Мужикъ тоже пріcхалъ въ церковь; онъ остановился въ сторонкc, слcзъ съ саней, не спcша постучалъ кнутовищемъ о полы своего тулупа, чтобы стряхнуть сcно, и потомъ, съ тою же спокойной неторопливостью отстегнулъ по одной постромкc у каждой изъ лошадей и, бросивъ охапку сcна передъ ихъ мордами, еще разъ посмотрcлъ на все, укуталъ подальше въ сcно купленную бутылку съ керосиномъ и медленно, грузно направился къ паперти.

На дворc не оставалось почти никого, даже нищіе, калcки и "лирныки", отовсюду собравшіеся "на храмъ", толпились въ притворc, шепотомъ переругиваясь изъ-за лучшихъ мcстъ.

Въ оградc было тихо, только вороныя графини нетерпcливо перебирали ногами, да перепархивали по карнизамъ церкви, голуби.

Та же тишина и въ самомъ селc. Низенькія, незатcйливыя хатенки съ бcлыми крышами опустcли, маленькія подслcповатыя окна ихъ покрылись морозными узорами и блестятъ точно самоцвcтные камни, переливаясь на солнцc. На улицc нcтъ никого, развc пройдутъ степенно тяжелые, шаровидные гуси съ покраснcвшими, рcзко замcтными на снcгу лапками, пройдутъ не торопясь, медленно, важно, точно городскія власти на крестномъ ходc; да тявкнетъ ни съ того, ни съ сего глупая, озябшая собаченка и, безцcльно, лcнивой рысцой пустится вдоль широкой улицы, высоко подымая перебитую ногу. Людей почти нcтъ, рcдко лишь пробcжитъ въ длинномъ "халатc" жидъ-кабатчикъ, да проковыляетъ сгорбившаяся, еле живая старушонка, чуть не съ вечера идущая въ церковь изъ ближняго села, версты за четыре, и все-таки опоздавшая. Изо всей мочи спcшитъ старушонка, сcменитъ ножками мелко-мелко, точно спутанная -- не легки, видно, вериги старости, а помолиться хочется... Пройдетъ старушка, и опять замретъ улица. Только у кабака и замcтно кое-какое оживленіе. Тамъ, у саней, стоитъ полупьяный мужикъ и вдумчиво смотритъ на другого, совсcмъ ужъ пьянаго. Пьяный, уткнувшись въ лицо собесcдника, ругаетъ его сочно, аппетитно, съ наслажденіемъ. Долго стоятъ мужики, потомъ, обнявшись, тяжело взбираются на ступеньки кабака и сталкиваются съ третіимъ.

-- Идемъ!-- говоритъ одинъ изъ нихъ, хватая подъ руку выходящаго.

-- Пусти, пьянуга!-- увертывается тотъ и, грубо оттолкнувъ отъ себя пьянаго, спускается съ крыльца. Вслcдъ ему раздалось зазвонистое ругательство, но онъ, не обративъ вниманія, продолжалъ свою дорогу.

Это былъ высокій, рыжій дcтина, лcтъ 25-ти. Его сcрая, барашковая шапка, лихо заломленная на бекрень, щегольской, расшитый узорами полушубокъ, высокіе скрипучіе сапоги со сборами, наконецъ, чисто выбритое, смазливое лицо съ длинными рыжеватыми усами -- все говорило, что парень этотъ франтъ и повcса.

Небрежно раскачивая широкоплечимъ туловищемъ, не спcша шелъ онъ вдоль улицы по направленію къ церкви. Онъ точно гулялъ, такъ разсcянно посматривалъ онъ на хаты, на дворовую собаку, глодавшую посреди улицы кость, на воробьевъ, порхавшихъ на навозной кучc. Но всмотрcвшись въ. него ближе, можно было сразу сказать, что въ небрежности этой, въ этой развалистой походкc и въ равнодушно скучающемъ выраженіи лица было что-то ненатуральное, что-то дcланное. Дcйствительно, подойдя къ церкви, скучающій парень остановился за колонкой и осмотрcлся кругомъ. Съ лица его сразу слетcло напускное выраженіе, теперь въ немъ замcтны были безпокойство, волненіе. Въ маленькихъ голубыхъ глазахъ свcтилась тревога. Съ безпокойствомъ посматривалъ онъ на стоявшихъ отдcльно рябыхъ конякъ и переводилъ взоръ на церковную паперть. Тамъ по прежнему никого не было, изъ церкви неслось визгливое, нестройное пcніе доморощеннаго хора, да на карнизахъ продолжали ворковать голуби.

Парень отошелъ отъ колонки, взошелъ на паперть, потомъ въ притворъ. Густая толпа молящихся не позволяла пройти дальше, онъ остановился и сталъ учащенно креститься, кланяясь и быстро выпрямляясь. А съ лица его все не сходило выраженіе тревожнаго испуга. Онъ посмотрcлъ вокругъ себя на молящихся. Какая-то баба, стоя на колcняхъ, закрывъ глаза и вытянувъ вверхъ шею, громко шептала слова молитвы; нcсколько дальше отъ нея, у иконы Богоматери, стоялъ мужикъ, котораго все время стучали по плечу тоненькими восковыми свcчками. Мужикъ оборачивался, бралъ свcчи, зажигалъ ихъ и, перекрестившись, молча становился на прежнее мcсто. Всc молились горячо и усердно, какъ только молятся деревенскіе люди, и въ церкви было тихо, только иногда слышался кашель въ руку, да плачь грудного ребенка.

Парень не долго стоялъ и, перекрестившись, вышелъ. Проворно сошелъ онъ съ паперти и все съ тcмъ же тревожно-испуганнымъ выраженіемъ лица подошелъ къ рябымъ конякамъ. "Надо cхать домой",-- вслухъ произнесъ онъ, стараясь придать голосу возможно больше спокойствія, но у него не вышло, въ голосc послышалась фальшивая нотка, такъ и видно было, что онъ хотcлъ не то себя ободрить, не то убcдить кого-то въ совершенной законности и правотc своихъ дcйствій.-- "Пора домой ",-- все тcмъ же фальшивымъ голосомъ проговорилъ онъ и, пугливо, не поворачивая шеи, какъ-то по-волчьи, одними только глазами посмотрcлъ по сторонамъ. Кругомъ не было никого, изъ церкви доносился ревъ діакона, да протяжно фыркнула графская пристяжная.

-- Тпр... стой, стой рябой!-- опять намcренно громко крикнулъ парень и сталъ надcвать снятыя постромки. Руки его слегка дрожали, блcдное лицо было взволновано, голубенькіе глазки тревожно бcгали по сторонамъ. Наконецъ, постромки были надcты, парень отмоталъ возжи, сcлъ и тронулъ лошадей.

-- Но, но, но!..-- какъ-то тихо, точно просилъ онъ ихъ. Лошаденки повернули и неторопливой рысцой затрусили по улицc по направленію къ большой дорогc. Парень сидcлъ, какъ на иголкахъ, лицо его было блcднcе прежняго, рука съ кнутомъ все порывалась подняться, чтобы гнать этихъ маленькихъ лошаденокъ, что есть мочи, во весь духъ, но надо было выдержать роль, и "коняки" подвигались впередъ своей обыкновенной, меланхолической побcжкой.

-----

Прозвонили къ "достойно" и скоро затcмъ прихожане стали выходить изъ церкви. Народъ, разступаясь, пропустилъ старушку-графиню, которую на сей разъ, за отсутствіемъ "батюшки", вела подъ руку лишь компаньонка. Безусый лакей, выступая впереди, прочищалъ дорогу, властно расталкивая локтями мужиковъ и бабъ; тc покорно пятились и давили другъ друга до послcдней степени, до головокруженія. Наконецъ, побcдное шествіе лакея закончилось. Бережно усадивъ барынь въ карету, онъ хлопнулъ дверцей и молодцомъ вскочилъ на козла. Каретка укатила.

Вслcдъ за барынями повалили и мужики. Не торопясь выходили они на паперть, долго крестились и, надcвъ шапку ужъ на послcдней ступени, подходили къ своимъ конякамъ, "гнуздали" ихъ и разъcзжались по селу "побазаровать". Все это дcлалось, меланхолично и съ такою медленностью, на которую способенъ только одинъ хохолъ въ мірc.

Но вотъ среди крестьянъ поднялось движеніе, раздались криви. "Кони пропали! Коней украли! Рябые кони!.."

Скоро изъ мужиковъ образовалась тcсная толпа, посреди которой, заливаясь слезами и всхлипывая, какъ ребенокъ, владcлецъ пропавшихъ лошадей выкрикивалъ о своемъ горc.

-- Ой, Господи, ой, Боже-жъ мой!.. Зарcзали меня, зарc-c-зали, ой-ей-ей-ей! Что-жъ я теперь буду дcлать? Послcднюю пару взяло, послcднюю па-ару!-- причиталъ мужикъ и плакалъ, какъ трехлcтній ребенокъ. На мокромъ отъ слезъ лицc его, съ блуждающими растерянными глазами, было написано столько горя, что невольно какъ-то брала оторопь и думалось, что вотъ именно такое лицо должно быть у человcка. который прибcжалъ къ проруби топиться.-- Ратуйте {Спасите.} меня, люди добрые, ратуйте, не дайте пропасть, ой, Боже-жъ мо-ой!-- вопилъ мужикъ и со стономъ повалился въ ноги окружавшихъ его крестьянъ.

-- Ратуйте, ратуйте меня, кто въ Бога вcруетъ!-- молилъ онъ и то билъ поклоны, то молитвенно простиралъ руки въ мужикамъ. Тc стояли молча, лица ихъ какъ бы отражали горе мужика только въ меньшей степени.

-- Что такое, что случилось?-- послышался громкій окликъ, и, пробиваясь сквозь густую толпу, предъ потерпcвшимъ предсталъ приставъ, широкоплечій, усатый человcкъ браваго вида.

-- Ваше благородіе!.. Ой, ваше благородіе, голубчику, ваше благородіе!-- хватаясь за сапоги пристава, въ отчаяніи восклицалъ мужикъ.

-- Въ чемъ дcло? Встань, что такое случилось?

-- Кони, кони у него украли,-- отвcтили изъ толпы.

-- Кони, кони, ваше благородіе, ой, ко-о-ни!..-- и вдругъ въ какомъ-то порывc, въ экстазc горя и отчаянія, мужикъ снова повалился въ ноги приставу и, схвативъ его за сапогъ, поцcловалъ въ голенище.

Приставъ не ожидалъ этого и сконфузился.

-- Встань, встань, не надо, что ты? Разсказывай, что и какъ, говори толкомъ!-- Онъ помогъ мужику подняться.-- Ну, говори же, какъ дcло было!

-- Ой, ваше благородіе, ваше благородіе, послcдніе, послc-cдніе...

-- Не реви же, наконецъ! Что ты, словно маленькій! Говори дcло!

-- Я, ваше... бла... благородіе, пріcхалъ у церкву, коней поставилъ вотъ тамъ, далъ сcна, и... ду...маю, пойду, думаю... у церкву, пошелъ, а оно взяло, послcднюю пару, лучше-бъ крышу съ хаты сняло... ой, Боже-жъ мой, Гос-споди!-- И мужикъ снова залился слезами.

-- Вотъ несчастье!-- послышалось въ толпc.

-- Средь бcлаго дня, видали вы такое лихо?

-- Не напирай! Осади назадъ!-- крикнулъ приставъ.. Дcйствительно, толпа сомкнулась такимъ тcснымъ кольцомъ, что дышать было трудно.

-- Надо въ погоню послать, "злодій" должно быть еще недалеко. Вы вотъ стоите тутъ да горланите безъ толку, а чтобъ верхомъ сcсть да поcхать?

-- И-и, куда-жъ теперь, ваше благородіе, cхать? "Ему" одна дорога, а намъ сто.

-- Ищи вcтра въ полc!-- отозвались изъ толпы. Но были и такіе, которые находили вполнc возможнымъ изловить вора.

-- А его словить не трудно,-- говорилъ сотскій Сидоръ, мужикъ лcтъ 30, съ замcчательно красивымъ лицомъ.-- "Онъ" не иначе, какъ на Трафовецкое подался, прямо большой дорогой и поcхалъ, куда-жъ ему больше и cхать?

-- Такъ и садился бы верхомъ, пока не поздно,-- предлагалъ ему приставъ.

-- Ой, садитесь, садитесь, голубчику, ратуйте меня!-- опять взмолился потерпcвшій.

-- Что-жъ, я сяду, помочь надо... Только что-жъ я одинъ... Кабы еще кто?..-- и Сидоръ вопросительно посмотрcлъ на толпу.

-- Да и я сяду,-- отозвался кто-то.

-- И я!

-- И я!-- послышались голоса.

-- Ну, такъ поcдемъ! Прямо разсыпаться по всcмъ дорожкамъ и мы его словимъ!

-- А словимъ!

Мужики стали выпрягать лошадей, а Сидоръ обратился къ потерпcвшему.-- Такъ, говоришь, что твои кони рябые, чоловіче?

-- Рябые, рябые, сердце...

-- И не кобылы, а кони, рябые кони?

-- Кони, кони, голубчику...

-- И именно рябые кони?..

-- Именно, именно...

Сомнcній никакихъ больше ме существовало. Мужики стали садиться верхомъ. Потерпcвшій ободрился, онъ больше не плакалъ, слезы замерзли на его бороденкc и усахъ, но новыхъ не было.

-- Дайте и мнc, люде добрые, какую-нибудь конячку и я поcду!-- сказалъ онъ, и въ голосc его послышалась энергія, готовность бороться. Ему дали, и скоро человcкъ двcнадцать верховыхъ разсыпались въ разныя стороны.

Послcднимъ выcзжалъ сотскій Сидоръ. "Мы его словимъ, не иначе, какъ на Трафовецкое подался!" говорилъ онъ и прыгнулъ на свою лошаденку, потомъ ужъ на ходу, лежа животомъ на хребтc лошади, медленно, съ усиліемъ занесъ правую ногу и сcлъ.

Толпа порcдcла, приставъ ушелъ въ волостное правленіе, поручивъ уряднику "въ случаc чего, дать знать". Стали разъcзжаться по базару и мужики. Между ними долго еще шли оживленные споры на тему, кто укралъ и по какой дорогc поcхалъ. Предположенія высказывались самыя разнообразныя, однако, большинство мужиковъ стояло за то, что воръ поcхалъ по дорогc къ селу Трафовецкому.

-- Тотъ Сидоръ его словитъ, увидите!-- говорили мужики.-- Вонъ какъ почесалъ!-- указывали они на гору, куда въ это время въcзжалъ Сидоръ, на котораго возлагались такія надежды.

Онъ cхалъ крупной рысью. Сытая, лохматая "конячка" его бcжала легко и охотно. Выcхавъ въ поле, Сидоръ то и дcло разспрашивалъ у встрcчныхъ о рябыхъ лошадяхъ, но оказывалось, что никто не видалъ такихъ. Сомнcніе стало заползать ему въ душу, но онъ все cхалъ и cхалъ.

Степановка уже давнымъ-давно исчезла изъ вида и кругомъ было безлюдье. Солнце все также ярко свcтило и горcлъ подъ его лучами снcгъ. Направо отъ дороги возвышался старый дубовый лcсъ и внизу на уродливо изогнутыхъ суковатыхъ вcтвяхъ кое-гдc еще сохранились прошлогодніе поблекшіе листья, желтые, какъ спcлый табакъ, вверху вcтки обмерзли и прошлогодніе побcги, покрытые, какъ стеклянной корой, тонкимъ слоемъ льда, свcтились на солнцc. Глухо и пусто въ лcсу, снcгъ выпалъ глубокій, и повалившійся отъ старости дубъ почти совсcмъ закрытъ бcлой пеленой, какъ саваномъ, а рядомъ выскочилъ молодой кудрявый дубокъ; листья его не только высохли и пожелтcли, но сохранились почти всc, и темной бронзой рcзко выдcляются на бcломъ снcжномъ фонc. Тихо въ лcсу, какъ на кладбищc, кажется, нcтъ здcсь ни птицы, ни звcря. Но это только кажется -- вонъ громадный сcрый заяцъ, прижавъ къ спинc свои длинныя уши, какъ ошалcлый, прыгнулъ вверхъ и пустился черезъ дорогу.

-- А чтобъ тебя!.. Перебcжалъ-таки дорогу, проклятый!-- выругался Сидоръ и даже остановилъ коня.-- Черта два теперь поймаешь вора, а побей тебя сила Божья! И вынесло-жъ его изъ лcсу каторжнаго! Теперь прямо хотъ вернись, не стоить и cхать дальше... А жалко человcка, послcднихъ лошадей украли, да что же подcлаешь?.. И понесло его, какъ на зло, черезъ дорогу, а чтобъ тебc въ собачьи зубы попасть!..

Сидору было холодно и хотcлось cхать домой. Постоявъ минуту въ раздумьи, онъ лcниво и нехотя тронулъ коня и поcхалъ дальше, но только для спокойствія совcсти; увcренность въ успcхc, ослабcвшая еще и раньше, послc "зайца" совсcмъ поколебалась.

-- Поймаешь вора, какже!..

Лcнивой рысцой затрусилъ Сидоръ дальше, изрcдка съ напряженіемъ всматриваясь вдаль, но вдали было безлюдно и пусто. Кончился лcсъ, налcво и направо открылись широкія бcлыя поля, ровныя, точно замерзшее озеро, и пустыя и скучныя, какъ сама смерть. Тоской и апатіей вcетъ отъ этихъ необозримыхъ бcлыхъ пустынь и когда проcзжаешь по нимъ, кажется, будто погружаешься въ нирвану, отлетаютъ желанья, потухаетъ энергія и въ душc чувствуется такая же тоска, такая же пустыня, какъ и кругомъ.

-- Лысаго чорта, теперь поймаешь вора!-- воскликнулъ Сидоръ, сдерживая своего конька.-- Еслибъ не проклятый заяцъ, а теперь, просто хоть вернись!-- Онъ потянулъ поводья, и лошадь остановилась.-- Дcло извcстное, проку ждать нечего!.. И понесло-жъ его прямо черезъ дорогу!

Отъ Степановки Сидоръ отъcхалъ далеко, немного оставалось ужъ и до Трафовецкаго. Лошаденка истомилась, стала сопcть и изъ раздувшихся ноздрей ея, двумя широкими струями вылеталъ паръ. На заиндcвcвшей мордc сосульками висcлъ летъ.

-- Надо cхать домой, ничего не подcлаешь,-- размышлялъ Сидоръ, пристально вглядываясь вдаль дороги. Тихо, какъ бы въ задумчивости натянулъ онъ поводъ, лошадь охотно повернула назадъ, но какъ разъ въ это время на дорогc что-то показалось. Снова повернулъ Сидоръ и лcниво поcхалъ дальше.-- Спрошу еще у этихъ,-- думалъ онъ, глядя на приближавшіяся сани,-- если не видcли, поcду домой! Онъ неуклюже ударилъ свою покорную "коняку" въ бока сапогами и потрусилъ на встрcчу. Ноги его необыкновенно низко свcшивались къ землc и казалось, что взрослый человcкъ сcлъ на жеребенка. Скоро можно было различить, что на саняхъ cхалъ мужикъ съ бабой.

-- Тпр...-- поровнявшись съ ними, осадилъ Сидоръ своего коня.

Осадили и тc.

-- Здравствуйте, съ Миколаю будьте здоровы!

-- Здравствуйте!

-- А не видали-ль вы, чоловіче, по дорогc, не cхалъ ли тутъ кто на рябыхъ коняхъ?

-- Видалъ.

Сидоръ встрепенулся.

-- Давно ужъ вы его видcли?

-- Нcтъ.

-- И именно рябые кони?

-- Рябые.

-- Куда-жъ поcхали?

-- На Трафовецкое.

-- Я такъ и говорилъ, но!-- тронулъ Сидоръ коня.

-- А что такое?-- спросили у него.

-- Да у человcка тc лошади украдены, -- обернувшись, наскоро отвcчалъ онъ и, поднявъ лошадь въ галопъ, пустился дальше.

Версты четыре, однако, не было видно ничего, но, наконецъ, показались-таки сани, запряженныя рябыми лошадьми. Изъ всcхъ силъ сталъ погонять свою кляченку Сидоръ, но видно его замcтили -- рябые тоже прибавили, ходу. Сидоръ сразу смекнулъ, что это воръ. "Не утечешь!" злобно крикнулъ онъ и такъ сталъ колотить свою лошадеику, что она, вытянувшись, мчалась во всю прыть. Рябые стали идти тише, ихъ, видимо, сдерживали, лошаденка Сидора скоро поровнялась. На саняхъ сидcлъ усатый парень.

-- А чьи это кони?-- спросилъ Сидоръ.

-- Мои.

-- А гдc-жъ ты ихъ укралъ?

-- Что?

-- Говорю: гдc ты ихъ укралъ?

-- У тебя можетъ краденая, а у меня свои.

-- Твои, злодію ты проклятый, твои?-- Сидоръ становился все храбрcе и храбрcе -- по дорогc кто-то cхалъ, можно было разсчитывать на помощь.-- А ну, cдемъ до пристава, если это твои.

-- Нечего мнc до пристава.

-- Нcтъ, голубчику, я тебя не выпущу, не выпущу, каторжный! И Сидоръ со всего плеча вытянулъ парня кнутомъ. Тотъ слcзъ съ саней.

-- Чего бьешь, право имcешь?-- спросилъ онъ, но какъ-то неувcренно, и вдругъ, что есть мочи пустился бcжать въ сторону, по направленію къ молодому грабовому лcску, чернcвшему вблизи.

-- Го-го-го-го-о-о!.. Дайте помощи!-- прокричалъ Сидоръ на встрcчу cхавшимъ мужикамъ и поскакалъ за убcгавшимъ. Онъ скоро нагналъ его и сталъ колотить кнутомъ. Тcмъ временемъ подбcжали cхавшіе.

Дcло выяснилось, и хотя парень упорно утверждалъ, что лошади его, но ему не повcрили и, слегка поколотивъ -- для порядку, усадили въ сани и повезли обратно въ Степановку.

-----

Точно на необычайное, невиданное зрcлище сбcгались мужики, когда торжествующій Сидоръ, съ видомъ первосвященника, собирающагося принести жертву, тріумфально въcзжалъ въ село. Еще на околицc встрcтилъ его урядникъ.

-- Молодчина, Сидоръ! Словилъ-таки каторжнаго! Ну, теперь его къ приставу, приставъ еще здcсь въ волости дожидается... Молодчина, что поймалъ! Покажутъ тебc кузькину мать!-- къ конокраду ужъ обратился урядникъ,-- будешь помнить! А что ты его везешь, Сидоръ, точно барина? Пускай идетъ пcши проклятый! Слазь съ саней!-- приказалъ урядникъ конокраду. Тотъ блcдный, какъ стcна, сошелъ покорно на землю. Урядникъ взялъ его за рукавъ и пошелъ впередъ. Густая толпа окружила ихъ и подвигалась вмcстc. Вору засматривали въ лицо, злорадно смcялись надъ нимъ, бранили, но онъ молча, пугливо косясь по сторонамъ, подвигался вслcдъ за урядникомъ.

-- А, каторжный, попался-таки!-- восклицали въ толпc.

-- Люди Богу пошли молиться, а онъ тcмъ часомъ кони красть!

-- Послcднихъ коней у человcка взялъ, Иродъ!

-- А чтобъ тебя за сердце взяло!..

-- Сапоги со скрипами носишь, разжился съ чужихъ коней, проклятый!

-- Ихъ бы въ землю закапывать, живыхъ въ землю!

-- Лупить ихъ чcмъ попало, а не къ приставу водить, они кровь нашу выпили!..

Народное негодованіе росло, въ глазахъ толпы свcтилась злоба, накопившаяся годами, возгласы становились грознcе, чесались руки и хотcлось расправиться самимъ.

Урядникъ былъ словно плотиной, сдерживавшей напоръ мужицкой злости.

-- Не напирать, осади назадъ! Морды буду бить!..-- кричалъ онъ и сильнcе придерживалъ за рукавъ испуганнаго конокрада. Но толпа не боялась угрозы и все тcснcе и тcснcе смыкалась вокругъ обезумcвшаго отъ страха вора.

-- Да что ему въ зубы смотрcть?-- вдругъ прокричалъ какой-то полупьяный мужикъ и, широко замахнувъ рукой, со всего могучаго плеча ударилъ вора кулакомъ въ зубы. Дернулъ головой воръ высоко, какъ слcпая лошадь, наткнувшаяся мордой на заборъ, изъ разбитаго лица такъ и брызнула кровь и широкіе рыжіе усы его сразу сдcлались алыми.

-- Не смcешь!-- крикнулъ, было, урядникъ, но толпа вдругъ заревcла и ужъ ничего нельзя было разобрать. Первый ударъ былъ точно сигналомъ, точно искрой, упавшей въ бочку съ порохомъ, и сдерживаемое остервенcніе хлынуло наружу. Лица перекосились, хриплые голоса обрывались, въ глазахъ засверкалъ совершенно звcриный огонь, и удары посыпались градомъ. Били чcмъ попало -- кулакомъ, палкой, кнутами, даже бутылкой билъ какой-то пожилой мужикъ.

Конокрадъ вскрикнулъ. Урядникъ кинулся, было, защищать, но почувствовавъ сильный ударъ въ лицо, бросился къ волостному правленію. А толпа продолжала свое ужасное дcло. Конокрадъ уже лежалъ на землc, а надъ нимъ, сопя и хрипя, копошилась, куча человcческихъ тcлъ, взлетали кверху руки, палки и спускались на что-то звонко, точно били въ доску, то глухо, будто колотили въ толстую стcну. Надъ мcстомъ свалки столбомъ подымался горячій паръ и стынулъ въ морозномъ воздухc.

-- Мерррзавцы!!!...-- вдругъ послышался на улицc удивительно громкій крикъ пристава. Безъ шапки съ толстой казацкой нагайкой въ рукc мчался онъ какъ ураганъ, и, добcжавъ до толпы, врcзался въ нее, какъ будто бы имъ изъ пушки выстрcлили. Загудcла, разсcкая воздухъ, толстая нагайка и стала впиваться въ щеки, разбивать носы, разрcзывать губы...

Это подcйствовало -- толпа разступилась, ее точно вырвало что изъ звcринаго опьяненія. Возбужденныя, красныя лица еще хранили слcды остервенcнья, груди дышали прерывисто, тяжело, но въ глазахъ ужъ виднcлась растерянность, какъ будто мужики были чcмъ-то несказанно удивлены и оторопcли.

Приставъ утихомирился наконецъ и посмотрcлъ на избитаго. Онъ лежалъ уткнувшись лицомъ въ окровавленный снcгъ. Лcвая рука его судорожно растопыренными пальцами впилась въ этотъ алый снcгъ. На головc не было шапки и смоченные кровью русые волосы слиплись, точно приклеенные къ разбитому черепу. На спинc виднcлись лоскутья кожуха, и сквозь разорванную ситцевую рубаху видно было голое тcло, посинcлое, испещренное кровавыми полосами, пересcкавшими другъ друга. Обутыя въ щегольскіе сапоги, ноги подогнулись и скорчились, какъ у мертвеца.

-- Воды!-- властно крикнулъ запыхавшійся, вспотcвшій приставъ, и тотчасъ же, словно изъ-подъ земли, появилось два ведра съ водой.

-- Отливай его!

Два-три мужика и урядникъ подошли къ конокраду и съ испуганнымъ видомъ осторожно стали лить воду на голову.

-- Переверни его навзничъ!-- командовалъ приставъ.

Бережно перевернули мужики парня и положили лицомъ вверхъ, но это ужъ было не лицо, а окровавленный кусокъ мяса. Грудь и животъ тоже были обнажены и посинcли, изъ-подъ растерзанной рубахи видно было, что нижнее ребро съ правой стороны какъ-то неестественно вдавилось во внутрь.

-- Лей, лей, чего думаешь!-- приказывалъ приставъ оторопcвшимъ мужикамъ.

Подъ холодной, ледяной водой тихо, едва слышно застоналъ конокрадъ.

-- Живъ еще?

-- Немножко живъ, ваше благородіе...

-- Несите его въ волость! Ну, поднимай его, вы, каторжные, чего розиня ротъ стоите!-- къ мужикамъ обратился приставъ.

Тc осторожно и робко подошли и подняли избитаго. Голова и руки его свcсились, какъ у мертваго.

-- Полегче, полегче неси, архаровцы! А вы всc,-- къ остальнымъ обратился приставъ, -- ступайте за мной, всc до одного, я перепишу васъ! И, поднявъ шапку конокрада съ земли, приставъ, а за нимъ и мужики пошли вслcдъ за воромъ, котораго несли впереди.

-- Осторожно, осторожно! Не поскользнитесь на лcстницc, тихонько, тихонько!-- командовалъ приставъ, когда конокрада вносили ужъ на крыльцо "волости".

-- Клади на койку сторожа! Что, живъ?

-- Должно померъ, ваше благородіе, духу не слыхать...

Приставъ сталъ внимательно прислушиваться, наклонившись надъ избитымъ. На лицахъ принесшихъ его мужиковъ застыло напряженное вниманіе, они точно приговоръ свой собирались слушать.

-- Ну, да, померъ!.. Уходили-таки, подлецы...-- тихо промолвилъ приставъ. Съ лицъ мужиковъ сбcжало выраженіе вниманія, и страхъ, и недоумcніе, и тоска засвcтились въ ихъ глазахъ.

Бывалый былъ человcкъ приставъ, а и на него эта смерть произвела сильное впечатлcніе: почти безъ брани составилъ онъ протоколъ и, отпустивъ мужиковъ, велcлъ уряднику везти этотъ протоколъ къ начальству.

Тихо расходилась толпа по селу, ни шуму, ни разговоровъ не было слышно. Мужики шли съ опущенными головами, они какъ будто не могли понять, не могли осмыслить всего случившагося.

У кабака кучка ихъ поймала cхавшаго съ протоколомъ урядника.

-- Что же теперь, Поликарпъ Семенычъ?-- растерянно, словно пришибленные, спрашивали они.

-- А что? Извcстно что! упекутъ васъ, подлецовъ!-- строго сказалъ урядникъ и внимательно потрогалъ пальцами свой синякъ подъ лcвымъ глазомъ.

-- Да мы, Поликарпъ Семенычъ, и сами не знаемъ... Господь его Святой знаетъ, какъ оно такъ... а мы не хотcли... не виноваты мы, Поликарпъ Семенычъ...

-- Да-а!-- иронически протянулъ уродникъ.-- Невиноваты, подлецы вы, подлые!.. Былъ живъ человcкъ, а теперича упокойникъ... По какой причинc? Черезъ вашу, черезъ подлость, черти вы, проклятые!-- И еще разъ все также внимательно потрогавъ свой синякъ, урядникъ хлопнулъ возжей по крупу своего коня и потрусилъ вдоль улицы, гдc на мcстc побоища какой-то старикъ затрушивалъ свcжимъ снcгомъ кровавыя мcста.

А. Яблоновскій.

"Міръ Божій", No 3, 1896

Оставить комментарий Яблоновский Александр Александрович (yes@lib.ru) Год: 1896 Обновлено: 01/12/2023. 32k. Статистика. Рассказ: Проза Проза	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: (Из деревенских воспоминаний).

Яблоновский Александр Александрович Конокрад

КОНОКРАДЪ.

Яблоновский Александр Александрович
Конокрад