Ядринцев Николай Михайлович
Из записной книжки Добродушного Сибиряка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Мой роман.

   

ИЗЪ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ ПРОСТОДУШНАГО СИБИРЯКА.

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

МОЙ РОМАНЪ.

ГЛАВА I.
СИБИРЯЧКА.

   Воспоминанія перенесли меня на берега родной рѣки, гдѣ цвѣли наши лиліи и незабудки, гдѣ мнѣ кивали ласково головками знакомые тополи. Здѣсь пѣлъ соловей намъ первую пѣсню юности, здѣсь подъ кущами роднаго сада я впервые увидалъ тебя разцвѣтшей красавицей.
   Но чаще всего припоминается мнѣ маленькая комната въ купеческомъ домѣ. Здѣсь пахло ароматическимъ чаемъ, который былъ разложенъ на тонкой китайской бумагѣ, а иногда вѣяло знакомымъ запахомъ свѣжихъ бѣличьихъ шкурокъ, которыя подбирались старой твоей теткой, скорнячкой. Въ этой тепло натопленной комнаткѣ сбирались мы въ сумерки, когда Кондрата не бывало дома.
   Я помню, какъ ты входила въ нашу молодую компанію, обвѣянная роднымъ морозомъ въ своей бѣличьей кацавейкѣ, увѣшанной длинными пушистыми хвостами, какъ бахрамой; на твоихъ большихъ косахъ блестѣлъ иней, какъ дорогія блестящія жемчужины; отъ всей фигуры твоей вѣяло бодрой свѣжестью сѣвера, а на твоихъ щекахъ алѣлъ яркій румянецъ, разгорѣвшійся отъ жгучихъ поцѣлуевъ родного мороза. Тебѣ было еще 14 лѣтъ, но ты смотрѣла стройной величественной красавицей. Ты присутствовала сначала невидимо и непримѣтно при нашей мужской бесѣдѣ, и мы замѣчали твое присутствіе развѣ только потому, что горячій чай никогда не остывалъ въ нашихъ стаканахъ и кругомъ насъ вѣяло всегда какою-то нѣжной заботливостью. Понемногу ты пріучилась присутствовать при нашихъ сердечныхъ разговорахъ и спорахъ, ты раздѣляла ихъ и стала для насъ скоро милою сестрою и товарищемъ. Это было время пробужденія нашей мысли, время молодыхъ увлеченій и восторговъ. Въ ту пору мы зачитывались Гоголемъ и Тургеневымъ, въ ту вору мы познакомились съ вѣщимъ словомъ Бѣлинскаго.
   Ярко горѣлъ камелекъ въ нашей комнатѣ, но еще ярче горѣли наши юныя сердца пыломъ первой молодости.
   Временами, однако, наша бесѣда и чтенія внезапо прерывались. Какъ спугнутая стая птицъ съ тихаго озера кидались мы вонъ и тушили огни при скрипѣ знакомыхъ санныхъ полозьевъ. Это былъ моментъ возвращенія суроваго Кондрата, твоего отца.
   -- Съ бочки обручъ!-- дико оралъ онъ въ прихожей, воротившись съ купеческой пирушки, а ты торопилась раздѣть и уложить его, ибо трепещущая, забитая, постылая мать несмѣла подходить въ эти минуты къ Кондрату. Вотъ онъ требуетъ щей, куражится, разбиваетъ какую-то посуду и наконецъ, какъ воинъ, утомленный дневными подвигами, засыпаетъ въ своихъ перинахъ, а ты опять спѣшишь къ намъ, опять зажигаются огни, кипитъ самоваръ и льется наша бесѣда...
   

ГЛАВА II.
НАШЕ ПРОЩАНЬЕ.

   А вотъ и лѣтній свѣтлый день. Запущенный большой садъ, который не походилъ на подчищенные и подрѣзанные искуственные сады,-- здѣсь подъ большими березами и лиственницами такъ хорошо было въ тѣни въ наше жаркое лѣто. Какъ безпечныя дѣти, мы бродили здѣсь, отдаваясь дѣтской поэзіи. Ты помнишь, какъ я ласкалъ твою головку, увѣнчанную родной черемухой, васильками и пылающими розанами "жаркихъ цвѣтовъ". Я пѣлъ тебѣ здѣсь свои простыя пѣсни. Мысль о разлукѣ" тогда не приходила намъ. Я думалъ, что никогда не разстанусь съ тобою, что мы вѣчно будемъ бродить въ тѣни этого сада, что я буду всегда напѣвать тебѣ знакомыя пѣсни, что небо будетъ всегда ясно, и ничто не нарушитъ нашего дѣтскаго счастія. Мы были дѣти и не знали еще сколько зла и бѣдъ на свѣтѣ, не гадали мы, моя дорогая подруга, что придетъ время, когда мнѣ придется далеко отъ тебя уѣхать и оставить тебя на рукахъ чужихъ людей. А время шло и это должно было случиться. Ты присутствовала при томъ, какъ это было рѣшено въ нашей маленькой комнатѣ; вы смотрѣли на меня, какъ на избранника, котораго посылали въ далекія загадочныя земли искать не "живой воды", какъ говорится въ сказкахъ, а живого воздуха и свѣта. Хотѣлось узнать и прислушаться, вездѣ ли такъ тяжело и мрачно живется, какъ жилось у насъ. Наша жизнь становилась день-ото-дня тяжелѣе и скучнѣе. Кондратъ неистовствовалъ и дурилъ. Кругомъ брякали желѣзные засовы лавокъ, раздавался дикій лай сторожевыхъ псовъ, слышался монотонный звонъ въ доску ночныхъ сторожей, скрипъ безконечныхъ обозовъ, да въ темныя безпросвѣтныя сумерки мелькали жалкіе огни въ заносимыхъ пургою хижинахъ. Уныло, безутѣшно, однообразно только буранъ гулялъ вольно, да пѣла заунывно вьюга въ осеннія и зимнія ночи; она наносила намъ невѣдомый плачъ о человѣческомъ горѣ; какія-то рыданія неслися съ нею издалека, и слышались тихіе стоны, а стукъ желѣзныхъ болтовъ у ставень въ эти ночи отдавался въ ушахъ, какъ звонъ цѣпей тѣхъ безконечныхъ партій, которыя тянулись изо-дня въ день мимо нашихъ оконъ печальными процессіями, и, когда скрывались одни, выступали другія и снова пропадали въ туманѣ морозной вьюги. Все это невѣдомой тоской сжимало сердце, настраивало воображеніе, искало выхода, искало отвѣтовъ, сердце усиленно билось въ эти томительные дни и безумно тосковало въ нескончаемо мучительныя ночи. Тогда то я рѣшился оставить васъ и искать новой доли. Съ замираніемъ сердца я простился съ вами, сопровождаемый напутствіями.
   Помню наше съ тобою послѣднее свиданье. Мы не знали, любили-ли мы другъ друга, ибо никогда объ этомъ не говорили. Наше свиданье было втайнѣ отъ Кондрата. Ты вышла проводить меня безъ слезъ и причитаній, торжественно, спокойно, и нѣжно, такъ, какъ провожаютъ брата въ дальнюю дорогу, любимое дитя въ среду чужихъ людей, товарища на скользкій путь тяжелыхъ испытаній, бойца въ неровный смертный бой.
   Здѣсь не было ни страстныхъ жгучихъ поцѣлуевъ, ни малодушныхъ слезъ покинутой любви, простились мы "безъ жалкихъ словъ", и поцѣлуй прощальный былъ чистъ и холоденъ и святъ, какъ на вѣнцѣ покойника бываетъ. Меня ты одного, какъ на смерть отпускала, тебя я оставлялъ какъ будто сиротой.
   Холодная морозная ночь окружала насъ; меня ожидала дорожная кибитка; безучастное холодное небо смотрѣло на наше прощанье, большія звѣзды загадочно мигали таинственными огнями, а цвѣтные метеоры неслись по небу зловѣщимъ предзнаменованіемъ.
   

ГЛАВА III.
ГОДА РАЗЛУКИ.

   Прошли года въ скитаньяхъ и разлукѣ. Я видѣлъ свѣтъ, удовлетворилъ горячей жаждѣ званья. Я видѣлъ много, много испыталъ. По странно, гдѣ бъ я ни былъ, на улицахъ ли шумной столицы, окруженный холоднымъ вѣликолѣпіемъ ея дворцовъ, въ бѣдной ли тиши студенческой комнаты, въ освѣщенныхъ ли залахъ собраній, театровъ; въ чужихъ ли я земляхъ скитался, гдѣ все благоухало тепломъ и югомъ, гдѣ улыбалось лазурное небо и влюбляло въ себя чужеземца, гдѣ рѣки обольщали изумрудной влагой, тропическіе сады вѣяли своими ароматами, а темныя южныя ночи такъ сладко заключали въ свои объятія, вездѣ, вездѣ мысль о тебѣ не покидала меня. Былъ вечеръ на берегу роскошнѣйшаго озера, которое цѣлый день волшебно мѣняло цвѣта. На бульварѣ, осѣненномъ густыми платанами, я любовался его голубой далью и величественными горами, выступавшими амфитеатромъ. Здѣсь было все торжественно, празднично -- и пестрые флаги, и лодки. Я видѣлъ толпу счастливѣшихъ людей; какой-то праздничный пароходъ, играя зелеными и красными фонарями, съ пушечными выстрѣлами приближался къ берегу. Съ него доносились звуки музыки. Я слышалъ мандолины, я слышалъ роскошный хоръ пѣвцовъ. Это былъ катеръ наполненный феями и фавнами, точно изъ торжественныхъ грезъ Гейне. Когда онъ приблизился, я увидѣлъ свадебный поѣздъ, букеты цвѣтовъ, невѣсту съ бѣлой вуалью, толпы гостей. Цѣлую ночь въ роскошной иллюминованной виллѣ звучала музыка; надъ голубымъ итальянскимъ озеромъ сыпались ракеты и цвѣтные огни.
   А я, бѣдный путникъ, въ темной аллеѣ стоялъ и чувствовалъ, какъ чуждъ и недоступенъ намъ этотъ міръ, міръ роскоши, богатства, поэзіи и счастья неземнаго. Здѣсь, въ странѣ средневѣковыхъ готическихъ соборовъ, подъ аркадами южныхъ европейскихъ городовъ, нежданно встали предо мной забытыя картины.
   Я вижу маленькую церковь, огни восковыхъ свѣчей, старыя иконы, дымъ паникадилъ, толпу, сомкнувшуюся у налоя и знакомую обстановку вѣнчанья. Здѣсь также стояла въ бѣломъ покрывалѣ дѣвушка, по какой контрастъ:-- лицо не сіяло улыбающимся счастьемъ, глаза ея были опущены, а на рѣсницахъ сверкала слеза, освѣщенная блескомъ свѣчи въ дрожащей рукѣ. Я узналъ это блѣдное измученное знакомое лицо. И вдругъ холодный трепетъ побѣжалъ по тѣлу. Я всё забылъ -- и мнѣ хотѣлось бѣжать въ эту убогую церковь, пробиться сквозь народъ и сильною рукою отнять ее. Но я былъ безсиленъ -- насъ отдѣляло пространство, и, опустившись тихо на скамейку, въ тѣни садовъ роскошныхъ юга, среди цвѣтовъ и пальмъ, при звукахъ музыки, торжественной и сладкой, я зарыдалъ по сѣверѣ своемъ.
   Въ другой разъ я жилъ въ одной изъ европейскихъ столицъ и отправился на спектакль. Огромный театръ былъ залить ослѣпительнымъ свѣтомъ электрическихъ рожковъ, стоналъ оркестръ въ тонъ замирающей аріи примадонны. Аделина Патти сегодня превосходила себя. На сценѣ былъ древній замокъ, костюмы рыцарей и дамъ блестѣли средневѣковою роскошью. Гвельфы и Гибеллины одинаково играли перьями и золотыми щитами. Но изъ всей толпы выдѣлялась она... букетъ ея былъ смятъ въ рукѣ, а взоръ влаженъ; молящими глазами она смотритъ на суроваго непреклоннаго отца и склоняетъ предъ нимъ колѣни; голосъ ея полонъ мольбами. Незнакомый рыцарь съ желчной и ядовитой насмѣшкой стоитъ въ вызывающей позѣ; это -- ея нелюбимый суженный, а тотъ дорогой другъ, о комъ тоскуетъ сердце, далеко тамъ, въ чужой землѣ, въ подвалѣ замка... Онъ, блѣдный умирающій, закованный цѣпями, шепчетъ дорогое имя и не знаетъ, что творится здѣсь.
   Еще нота и оркестръ слился въ какомъ-то рёвѣ бурной аріи; волторны и трубы звучали отчаяніемъ, а сердце пѣвицы разрывалось рыданіями, какъ разрывается сердце соловья. Но я давно не смотрѣлъ на сцену. И рыцари, и дамы, всё исчезло предо мною.
   Я видѣлъ нашъ знакомый домъ и полуосвѣщенную комнату, сундукъ окованный, конторку, счеты, векселя, знакомые листы фактуръ и обстановку всю знакомаго Шейлока. Безчувственный и грозный стоялъ отецъ; я узналъ его длиннополый сюртукъ и всклоченную бороду, свирѣпый взглядъ, взглядъ волка сквозилъ изъ подъ сѣдыхъ щетинистыхъ бровей. Лицо его изображало гнѣвъ,-- гнѣвъ деспота.
   У ногъ его лежала жертва. Въ вѣнчальномъ платьѣ въ послѣдній разъ пришла она съ своей мольбою тронуть это черствое сердце. Тёмныя круги подъ глазами, слѣдъ безсонныхъ ночей, взглядъ, полный безконечной мольбы, конвульсія предсмертной муки на лицѣ,-- таковъ былъ этотъ образъ; изъ устъ неслися не звуки страстной замирающей тоскливой аріи, а какое-то беззвучное рыданье безпомощнаго отчаянья... Въ этой грозной фигурѣ я узналъ Кондрата, у ней -- знакомые любимые глаза.....
   Занавѣсъ давно упалъ. Веселая музыка антракта, смѣнившая оперу, лилась каскадомъ; открылись рампы; газъ сіялъ; на сцену сыпались букеты; театръ шумѣлъ, а предо мной была зимняя ночь,-- большія звѣзды сверкали въ морозной мглѣ. Знакомая дѣвушка стояла предо мною, какъ встарь, и въ покорныхъ грустныхъ ея глазахъ я читалъ будущую страдальческую судьбу. Вѣрно, таковъ былъ жребій: гдѣ-бъ ни былъ я, эти кроткіе глаза съ своими муками никогда не покидали меня.

Добродушный Сибирякъ.

(Продолженіе будетъ).

"Восточное Обозрѣніе", No 40, 1887

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru