Янжул Иван Иванович
И. И. Янжул. Воспоминания о пережитом и виденном в 1861-1909 г. Выпуск первый. СПБ. 1910

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   И. И. Янжулъ. Воспоминанія о пережитомъ и видѣнномъ въ 1861--1909 г. Выпускъ первый. СПБ. 1910.
   Очень смѣшная книга. Читать ее превесело. Не потому, чтобы авторъ былъ юмористъ, или хотѣлъ быть юмористомъ. Напротивъ, онъ серьезнѣйшій изъ академиковъ и важенъ, какъ директоръ бюро похоронныхъ процессій. Смѣхъ приходитъ къ читателю совершенно помимо намѣреній почтеннѣйшаго И. И. Янжула. Виноваты въ томъ кроткая физіономія, пріятное настроеніе ума и ласковая душа самого мемуариста и еще, немножко, виноваты Гоголь и память "Мертвыхъ Душъ". Съ первыхъ же страницъ "Воспоминаній" читатель неожиданно начинаетъ чувствовать себя Чичиковымъ въ гостяхъ у Собакевича, и пріятное ощущеніе это такъ и не прекращается до страницы 190-й, заключающей книгу. Если вѣрить И. И. Янжулу, жизнь его была совершенно подобна тому губернскому городу, гдѣ чувствовалъ себя столь несчастнымъ честнѣйшій и достойнѣйшій Михайло Семеновичъ Собакевичъ. Кругомъ -- "мошенникъ на мошенникѣ сидитъ и мошенникомъ погоняеть. Всѣ христопродавцы. Одинъ тамъ только и есть порядочный человѣкъ -- прокуроръ, да и тотъ, если сказать правду, свинья",
   Встрѣчаетъ читатель на страницахъ "Воспоминаній" имя, хотя бы, знаменитаго нѣкогда московскаго профессора Никиты Крылова, "солнца юридическаго факультета"...
   -- А интересный человѣкъ!
   -- Кто такой?-- произноситъ г. Янжулъ, вѣроятно, тоже -- подобно гоголевскому прототипу своему,-- глядя на уголъ печи.
   -- Крыловъ-то, Никита Ивановичъ?
   -- Ну, можетъ быть, это вамъ такъ показалось: онъ только, что "усвоилъ суть и духъ римскаго права", а "науку свою оставилъ втуне", былъ "морально грязноватъ", взяточникъ и похабникъ, какою свѣтъ не производилъ.
   Читатель немного озадаченъ такимъ, отчасти рѣзкимъ, опредѣленіемъ, но потомъ, оправившись, продолжаетъ;
   -- Конечно, всякій ученый не безъ слабостей, но.зато экономистъ и статистикъ Бабстъ какой былъ превосходный человѣкъ!
   Бабстъ превосходный человѣкъ?
   -- Да, не правда ли?
   -- Первый разбойникъ въ мірѣ! Студентамъ на экзаменахъ безъ отвѣтовъ пятерки ставилъ. "Заботился только о томъ, чтобы поменьше дѣлать и побольше зарабатывать денегъ". Дайте ему толстую диссертацію, онъ ее на руку взвѣситъ, не прочтетъ, да и забудетъ. Онъ да еще Мюльгаузенъ -- это Гога и Магога. "Оба одинаково были извѣстны по своей страсти къ рюмочкѣ".
   -- Нѣтъ, онъ съ ними не въ ладахъ,-- думаетъ читатель. А вотъ заговорю я съ нимъ о Муромцевѣ: г. Янжулъ, кажется, одновременно съ нимъ профессорствовалъ и принадлежалъ къ передовой группѣ стараго московскаго университета.
   -- "Общее ходячее мѣсто!" -- отвѣчаетъ г. Янжулъ очень хладнокровно. "Умственныя и научныя качества почтеннаго предсѣдателя юридическаго общества подвергаются многимъ сомнѣніямъ и въ дѣйствительности его личность представляетъ собой въ сущности весьма посредственное явленіе, личность, которая никогда ничего оригинальнаго и выдающагося не дѣлала и не говорила"...
   Правда, послѣднюю характеристику г. Янжулъ приводитъ, какъ отзывъ "злыхъ языковъ", до, кромѣ нея, другой у него самого для Муромцева не нашлось, и проходитъ онъ мимо исторической тѣни этой, словно вдоль бѣлой стѣны.
   Коллекція мрачныхъ приговоровъ г. Янжула (М. Н. Капустинъ, И. Н. Кушнеревъ, Н. С. Скворцовъ, В. С. Соловьевъ и пр.) жестоко удручаетъ читателя. Онъ съ тоскою ждетъ; неужели новый Собакевичъ не подаритъ ему хоть какого-нибудь "прокурора"? Г. Янжулъ великодушно жертвуетъ ему даже двухъ: М. М. Ковалевскаго и покойнаго А. И. Чупрова. Первый всѣмъ бы вищедъ, кабы не "слабость къ женскому полу". О второмъ онъ отзывается такъ;
   Странно сознаться, но я долженъ при всей моей искренней, глубокой любви и уваженіи къ покойному, заявить, что первое мое впечатлѣніе при первой нашей встрѣчѣ и знакомствѣ съ Александромъ Ивановичемъ было, обратно съ большинствомъ о немъ мнѣній, далеко и не всецѣло въ его пользу. Прошло нѣсколько мѣсяцевъ или даже лѣтъ, прежде чѣмъ онъ завоевалъ прочной мою симпатію и затѣмъ, завладѣвая ею все болѣе и болѣе, сдѣлался мнѣ близкимъ и дорогимъ человѣкомъ, смерть котораго я оплакивалъ самымъ искреннимъ образомъ".
   И затѣмъ подробно разъясняетъ, что, въ теченіе долгаго времени считалъ А. И. Чупрова сладенькимъ лицемѣромъ, который умильно заискиваетъ передъ каждымъ встрѣчнымъ ради собственныхъ разсчетовь... Принять чуть не святого за Молчалина -- то-то нравственная чуткость!
   Какъ извѣстно, Чичиковъ умѣлъ очаровать даже и Собакевича настолько, что тотъ, "легши на кровать возлѣ худощавой жены своей, сказалъ ей:
   -- Я, душенька, познакомился съ коллежскимъ совѣтникомъ Павломъ Ивановичемъ Чичиковымъ: препріятный человѣкъ!".
   У г. Янжула тоже имѣются такіе безапелляціонные фавориты: покойный министръ народнаго просвѣщенія Н. П. Боголѣповъ и "высокоуважаемый нынѣ Сенаторъ Вл. Ник. Варваринъ, извѣстный судебный дѣятель"... Читателю, подобно худощавой женѣ Собакевича, остается только сказать:
   -- Гм?!..
   Въ концѣ концовъ, серьезно-то говоря, г. Янжулъ -- хозяинъ своихъ симпатій и антипатій, а систематическая угрюмость это сужденій и приговоровъ падаетъ на его же голову, создавая цѣльную фигуру высокаго комизма. Но филистерская самоувѣренность, которою дышетъ эта книга послѣдовательнаго недоброжелательства, открываетъ право высказать и о самомъ г. Япжулѣ сужденіе, гораздо болѣе рѣзкое и прямое, чѣмъ принято въ современности, обыкновенно оставляющей такіе свои приговоры исторіи и потомству. Прожилъ г. Янжулъ какъ будто интересную культурную жизнь; работалъ на интереснѣйшихъ поприщахъ культуры: профессоръ, финансистъ, творецъ фабричной инспекціи, академикъ; зналъ тысячи культурныхъ хорошихъ и знаменитыхъ людей; прочиталъ многое множество превосходныхъ книгъ и самъ писалъ книги. И, за всѣмъ тѣмъ, если бы враги европейской культуры -- хотя бы покойный Л. Н. Толстой,-- пожелали доказать фактическимъ примѣромъ, что одними средствами внѣшняго просвѣщенія нельзя создать культурнаго человѣка, то удобнѣйшаго образца, чѣмъ академикъ И. И. Янжулъ, имъ не пришлось бы искать. Собакевичъ, и въ гелертерахъ, остается Собакевичемъ, не измѣнивъ натурѣ своей ей на ноготь. Книга самодовольной грубости, угрюмаго злоязычія и совершенной внутренней пустоты, "Воспоминанія" И. И. Янжула -- наглядное и весьма печальное свидѣтельство страннаго и. къ сожалѣнію, далеко не единственнаго явленія, что въ Россіи можно сдѣлать блестящую научную карьеру и побывать въ крупныхъ общественныхъ дѣятеляхъ, не обладая ни яркимъ талантомъ, ни свѣтлымъ умомъ, ни отзывчивымъ общественнымъ темпераментомъ, ни даже хорошимъ знаніемъ русскаго языка, ибо пишетъ академикъ Янжулъ чудовищно нескладно и зачастую прямо-таки неправильно, даже синтаксически. Достаточно обладать, какъ Щедринъ говорилъ, "чугунною поясницею" и хорошею памятью прилежнаго "зубрилы". Въ этихъ качествахъ г. Янжулу отказать никто не можетъ. Трудолюбіемъ своимъ онъ иногда внушаетъ даже уваженіе. Но и эту симпатичную сторону свою "зубрила", гордый, что "попалъ на золотую доску", портитъ нестерпимымъ высокомѣріемъ: "Боже, благодарю Тебя, что я не таковъ, какъ эти мытари!"... Фактическій матеріалъ воспоминаній г. Янжула жидокъ до ничтожества. Онъ прошелъ жизнь, если не съ завязанными глазами, то въ шорахъ: вмѣсто вселенной онъ видѣлъ передъ собой полосу гелертерской дороги, которую онъ пройти намѣтилъ, и въ этой длинной, по узкой полосѣ заключился весь его кругозоръ. Что попадало въ непогрѣшимую полосу, то онъ и видѣлъ; куда она тянулась, туда и онъ, съ шорахъ, шелъ. Безоглядное движеніе по полосѣ привело его отъ дружбы съ "старыми товарищами" Чупровымъ, Муромцевымъ, Ковалевскимъ и пр. въ компанію тоже "стараго товарища"... Плеве! Послѣдній, со свойственною ему полицейской ловкостью, преехидно высмѣялъ ученаго "зубрилу" и заставилъ бѣднаго гелертера протанцовать, воистину, медвѣжью пляску. Прямолинейное самодовольство -- счастливая способность для мудрецовъ золотой середины, если имъ данъ еще инстинктъ умѣренности -- шорами своими не хвастать. Если бы г. Янжулъ остался вѣренъ этому инстинкту, то дожилъ бы онъ свой вѣкъ съ репутаціей не ахти какого таланта и общественнаго героя, по почтеннаго ученаго начетчика, узкаго, по солиднаго спеціалиста по финансамъ, какихъ въ Россіи не много. Но высокомѣріе "зубрилы" коварно подтолкнуло г. Янжула заявить свою кандидатуру въ строжайшіе судьи жизни и тѣмъ нарваться на роковой для него вопросъ:-- А вы-то, милостивый государь, вы-то, позвольте спросить, кто такой будете? Мундиръ на васъ строгій, но подъ мундиромъ то у васъ -- что? Хорошо, если профессоръ Серебряковъ изъ "Дяди Вани", а, пожалуй, вѣдь, и до него не дотянете?.. Очень можетъ быть, что многія изъ вымазанныхъ и подсаленныхъ г. Янжуломъ громкихъ именъ носили люди, дѣйствительно, не безъ крупныхъ слабостей, тогда какъ академикъ Янжулъ, "живя согласно съ строгою моралью, никому не сдѣлалъ въ мірѣ зла". Но "объ Янко хоть пѣсня осталась!"...
   
   А вы на землѣ проживете,
   Какъ черви слѣпые живутъ:
   Ни сказки о васъ не разскажутъ,
   Ни пѣсни о васъ не споютъ!
   
   Къ "Воспоминаніямъ" приложенъ портрета И. И. Янжула. Онъ настолько гармонируетъ съ общимъ неуклоннымъ тономъ "Воспоминаніи", что, если бы не строгій стиль всего изданія, можно было бы подумать, что это -- "нарочно".

"Современникъ", кн. I, 1911

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru