Молодецкая поэзия Языкова, его легкий и бурливый стих в свое время восхитили Пушкина, и он откликнулся на дружеское послание Языкова в тоне его же удали и веселья.
Языков, кто тебе внушил
Твое посланье удалое?
Как ты шалишь и как ты мил,
Какой избыток чувств и сил,
Какое буйство молодое!
Нет, не кастальскою водой
Ты воспоил свою Камену,
Пегас иную Иппокрену
Копытом вышиб пред тобой.
Она не хладной льется влагой,
Но пенится хмельною брагой,
Она размывчива, пьяна,
Как сей напиток благородный,
Слиянье рому и вина,
Без примеси воды негодной,
В Тригорском, жаждою свободной
Открытый в наши времена.
И представляешь себе Языкова этой поры кутежей и праздности по его раннему портрету: румяным, полнолицым "добрым молодцем", исполненным добродушной лени.
Какая разительная перемена, если сравнить с его измученным и больным лицом на последних портретах! Их редко кто помнит. Они не связываются с духом его поэзии. Но вот любящие близкие друзья знали его в последние годы жизни именно таким. "Наш Языкушко болен", -- озабоченно и ласково писал о нем И. Киреевский. Горько и подробно рассказывал он в письме о последних днях больного -- Языков и умирал поэтом: бредил стихами и пел в бреду.
Около трех лет спустя Киреевский и Хомяков заказали русскому художнику-граверу Ф. И. Иордану, профессору Академии художеств, портрет Языкова "в малом виде и свободным манером". И в 1849 году появился этот посмертный портрет Языкова -- "чрезвычайно милая вещица", по характеристике Д. А. Ровинского, собиравшего и знавшего русские гравюры. Оставалось думать, что Ф. И. Иордан, знавший Языкова в Риме, сделал этот портрет по памяти. Очень скоро этот гравированный портрет стал редкостью: отпечатков было немного, а доска была утеряна. Знали его большей частью по копии работы Паннемакера.
И вот в 1965 году Государственный музей А. С. Пушкина в дар от вдовы пушкиниста А. Л. Слонимского Лидии Леонидовны получил эту редкость: профильный портрет Языкова, офорт самого Иордана. Ценность такого подарка для коллекции музея еще и в том, что портрет принадлежал сестре Пушкина О. С. Павлищевой, прабабке Л. Л. Слонимской.
Второй из помещенных здесь портретов Языкова -- это набросок в альбоме. Сравнивая их, вряд ли кто-нибудь усомнится в том, что они не только похожи, но и как-то взаимосвязаны.
Этот рисунок стал известен только несколько лет назад. Он был сделан Э. А. Дмитриевым-Мамоновым, хорошим знакомым Киреевских и Языковых, и ничем не выделялся среди его многочисленных дилетантских зарисовок и набросков. Но зато у него оказалась совсем иная судьба: совершенно ясно, что именно он послужил прекрасному мастеру Иордану для воссоздания облика Языкова на посмертном портрете. Очевидно, друзья, заказывавшие портрет Языкова, и дали граверу этот самый рисунок -- неоконченный, слабый, но несущий живое сходство с лицом поэта.
И вот здесь перед нами два схожих и несхожих портрета: вялый, малоинтересный, разве что верный, сделанный с натуры набросок и мастерски и со вкусом выполненная гравюра, тонкий художественный портрет, причем посмертный портрет -- грустного больного Языкова, "последней звезды пушкинского созвездия", как назвал его П. А. Вяземский.