Lib.ru/Классика: Юрьев Сергей Андреевич. В чем наша задача?

Въ чемъ наша задача?

"Бесѣда", No 1, 1871

Никогда не была такъ возбуждена общественная мысль, какъ въ настоящее время; никогда не было поставлено столько дорогихъ для нея вопросовъ и предложено столько рѣшеній для сихъ. Единство русскаго государства, отношеніе къ нему русскихъ племенъ и инородцевъ, отношеніе выводовъ науки къ русской жизни, воспитаніе нашего юношества, просвѣщеніе необразованной части русскаго народа, экономическій его бытъ, личная свобода, реформы воинская, податная и т. д.-- все это вопросы, касающіеся, такъ сказать, сердца нашей жизни, и отъ рѣшенія ихъ зависитъ наше существованіе. Понятна та страстность, съ какою ставятъ свои идеалы различные органы нашей печати и съ какою приковывается къ нимъ общественная мысль!

Никогда еще печатное слово такъ не овладѣвало у насъ жизнію и не было такъ способно переходить въ дѣло, какъ въ настоящее время. По видимому, всѣ направленія современной мысли захвачены нашей журналистикой и все вниманіе русскихъ читателей закрѣплено за ними.

При такомъ состояніи дѣла, чтобы получить право голоса и привлечь вниманіе общества къ своему слову, новый журналъ, прежде, чѣмъ начнетъ говорить, долженъ, по возможности, высказать основанія своихъ убѣжденій и выяснить, что направленіе, имъ избранное, можетъ существенно дополнить освѣщеніе всѣхъ вопросовъ, волнующихъ нашу общественную мысль. Это тѣмъ болѣе нужно, что мы уже заявили, что народность составляетъ одно изъ началъ, на которыя будутъ опираться наши воззрѣнія. Народность есть обоюдоострое оружіе, которое можетъ и проложить вѣрный путь къ свободѣ и правдѣ, и дико ратовать противъ той и другой, а потому сомнѣніе относительно нравственныхъ началъ того органа періодической печати, который надписалъ на своемъ знамени такое слово и не объяснилъ, куда хочетъ онъ подъ нимъ вести читателей, не только умѣстно, но и полезно. Вотъ почему мы,-- не смотря на то, что для выясненія со всею строгою точностію вопросовъ о личности человѣка и народа, объ ихъ свободѣ, о поступательномъ движеніи ихъ по пути развитія, необходимы обширныя сочиненія,-- рѣшаемся говорить о такихъ предметахъ въ небольшой статьѣ, съ цѣлью высказать наши воззрѣнія на эти существенныя стихіи человѣческой жизни.

Истина есть,-- въ этомъ не можетъ сомнѣваться никто! Отрицаніе существованія истины пришлось бы основать на чемъ нибудь признаваемомъ за непреложно-истинное; но такое отрицаніе было бы отрицаніемъ самого отрицанія истины, слѣдовательно -- положеніемъ и признаніемъ ея бытія. Всякая частная истина опирается на болѣе общую, эта послѣдняя на третью, еще болѣе общую, и, восходя такимъ образомъ отъ истины къ истинѣ, мы необходимо доходимъ до той, которая объемлетъ ихъ всѣ и существуетъ сама по себѣ,-- до такъ называемой безотносительной (абсолютной) истины.

Безотносительная истина есть та, которая не можетъ не быть не вслѣдствіе какой нибудь, внѣ ея лежащей, причины, но существуетъ потому только, что сущность ея такова,что она необходимо быть должна, если что нибудь есть: въ ея содержаніи -- причина и цѣль ея бытія. Если всѣ мыслимыя нами истины, на которыхъ утверждаются наши знанія, не коренятся въ такой самодержавной истинѣ, и нѣтъ ея самой, то нѣтъ и быть не можетъ никакого знанія и никакой правды. Все дѣйствительно истинное есть слѣдствіе бытія безотносительной истины. Она есть основаніе всего положительнаго, и внѣ ея можетъ быть только отрицаніе.

Такое утвержденіе не подрывается ли тѣмъ, что мы не знаемъ всего содержанія безотносительной истины? Конечно нѣтъ.

Иное дѣло -- совершенно понять и исчерпать мыслію содержаніе какого нибудь предмета, иное -- признать его бытіе: невозможность перваго не уничтожаетъ необходимости втораго.

Изъ того, что силою мысли добывается знаніе, еще нельзя заключать, чтобы истина жила только въ одной мысли и была только ея достояніемъ, чтобы прочія силы человѣческаго духа и безсловесной природы или какія нибудь положительныя стороны ихъ жизни лежали внѣ области истины. Такое заключеніе осудило бы всю дѣйствительность жизни и самую мысль, какъ одну изъ ея силъ, на отрицательное бытіе, то есть, несуществованіе. Если истина есть достояніе всѣхъ дѣйствительно живыхъ силъ духа, то ими раскрываются различныя стороны ея бытія. Если истина едина и не можетъ быть въ ней основаній къ противорѣчію, то обрѣтается она только согласіемъ между собою всѣхъ силъ, ее постигающихъ: все, что стремится ихъ разъединить, сѣетъ семена лжи; чего достигаетъ одна изъ нихъ, противорѣча прочимъ,-- ложно, и всякое насиліе одной изъ нихъ надъ другими искажаетъ истину. Только въ гармоническомъ единеніи всѣхъ силъ жизни раскрываетъ истина всю полноту неисчерпаемаго богатства своего содержанія, всю свою безсмертную красоту и, въ нихъ, неодолимую энергію и непобѣдимую мощь своего творчества. Всякое стремленіе заковать свободное развитіе жизни въ Формы, не полнотою ея природы создаваемыя, есть посягательство на святыню самой истины и обречено неминуемой погибели по самой сущности дѣла. Невѣріе въ созидающую мощь и правду жизни есть невѣріе въ существованіе истины.

Истина говоритъ живыми образами безчисленныхъ созданій природы, послѣдовательностію ихъ развитія въ вѣкахъ; она высказываетъ и развиваетъ свое содержаніе въ историческихъ судьбахъ человѣчества; и человѣческой мысли дана способность разумѣть ея слово, и человѣческому духу дана возможность воспринять и въ своей жизни свободно воплотить ея правду.

Стремленіе постигнуть все содержаніе истины и осуществить ея правду на землѣ составляетъ сущность и силу жизни каждаго человѣка, каждаго народа, всего человѣчества,-- силу, возбуждающую развитіе жизни и управляющую имъ. Всякая разумная духовная дѣятельность человѣка есть стремленіе къ истинѣ. Различія въ отношеніяхъ къ ней могутъ заключаться только въ томъ, какою стороною своей жизни открывается она каждому сообразно свойствамъ его природы, и въ различіи тѣхъ путей къ правдѣ, которые каждый для себя избираетъ.

Истину проповѣдуетъ вѣра; истины ищетъ мысль человѣка по всѣмъ путямъ и во всѣхъ областяхъ его научнаго знанія; истина вдохновляетъ поэта, художника, артиста; на истину работаетъ все, что хочетъ украсить и сдѣлать безбѣдною жизнь человѣка; во имя истины подъяты всѣ труды человѣчества, имѣющіе цѣлію обезпечить за нимъ свободу и довольство. Если къ истинѣ стремятся, истины ищутъ и въ ней обрѣтаютъ свое содержаніе всѣ живыя силы человѣка, то полнота ея открывается не одной какой нибудь сторонѣ его духовной дѣятельности, а цѣлому его духу,-- и раскрывается сама она въ своей дѣйствительности только въ энергіи внутренняго единства его мысли, чувства, воли и дѣятельности. Всякая общечеловѣческая истина, воспринятая личною мыслящею силою человѣка, облекается въ живую одежду тѣхъ умопредставленій, которыя возникли въ его душѣ, согрѣвается его личнымъ чувствомъ, и тогда уже становится стихіей его природы, предметомъ его желаній, движущею силой его личной воли, и воплощается въ своеобразныя формы его личной дѣятельности.

Всѣ личныя духовныя силы человѣка, просвѣтленныя истиною, получаютъ для него разумную цѣль, и общечеловѣческая истина, отлившись въ формы, свойственныя особенностямъ его природы, становится его личною правдою, его убѣжденіемъ. На этой высотѣ человѣкъ перестаетъ быть только особью, отличающеюся отъ прочихъ тварей одними только безсознательными качествами своей природы, особью, не имѣющею разумной причины для своего существованія, а опредѣляетъ себя со всѣми своими личными свойствами, какъ разумную личность, имѣющую неотъемлемое право на свободное самостоятельное дѣйствованіе. Онъ знаетъ тогда, что его хотѣніе быть самимъ только собою, его стремленіе только выразить содержаніе своего личнаго духа и воплотить это содержаніе въ дѣлѣ, есть уже исканіе правды. Тогда личная его свобода становится для него его нравственнымъ существомъ, неприкосновенною святыней, за которую онъ долженъ умирать, ибо безъ нея онъ не можетъ служить правдѣ.

Свобода для человѣка есть возможность для него личнаго самоопредѣленія во имя правды, и право на свободу равносильно праву на то, чтобы быть вполнѣ человѣкомъ. Только при полнотѣ свободы возможно для него полнѣйшее развитіе всего богатства его духовныхъ силъ во всей красотѣ и энергіи ихъ творческой дѣятельности. Если счастіе зависитъ отъ удовлетворенія желаній, то нѣтъ счастія для человѣка выше того, которое даруется ему совершеніемъ высокихъ стремленій его духа, исполненнаго истины. Какъ безконечны силы духа, такъ безконечна и радость ихъ удовлетворенія. Къ этому счастью открываетъ путь свобода, и потому нѣтъ драгоцѣннѣе ея никакого сокровища на землѣ. Лишеніе свободы есть смерть духовная, а отнятіе ея у человѣка -- убійство!

Но въ то же время свободная и самоопредѣляющаяся личность также немыслима безъ другой свободной и самоопредѣляющейся личности, какъ немыслимо опредѣляемое безъ опредѣляющаго.Безъ воздѣйствія на человѣка свободной дѣятельности другаго, слабѣетъ энергія перваго, умъ его не возбуждается и гаснетъ, нравственное его чувство и стремленіе къ правдѣ глохнутъ, и воля, не управляемая опредѣленною разумною цѣлію, перестаетъ быть волею и переходитъ въ дикій безцѣльный произволъ. Человѣкъ внѣ общества, будетъ ли онъ съ раннихъ лѣтъ брошенъ въ пустыню, или, ставъ надъ людьми, будетъ, подобно азіатскому деспоту, не руководясь никакими цѣлями добра и правды, владѣть ими какъ бездушными вещами,-- скоро перестаетъ быть человѣкомъ. Только среди вполнѣ свободныхъ людей безпрерывно возбужденъ умъ человѣка, питается и отрезвляется дѣятельность его мысли, крѣпнетъ нравственное его чувство, возрастаютъ въ немъ стремленіе къ правдѣ и энергія воли; только среди вполнѣ свободныхъ людей обрѣтаетъ человѣкъ свою личность, дѣйствительную свободу, силу вопрошать истину и право получать отъ нея отвѣты: ибо только свободному духу, окрѣпшему въ самостоятельной и сознательной работѣ, повѣдаетъ она сокровенныя свои тайны.

Одному человѣку не открывается вся безконечная дѣйствительность истины, но открывается только та сторона ея неисчерпаемаго бытія, къ которой неудержимо влечетъ природа личнаго его духа. Иному объявляетъ истина свою красоту; иному свой разумъ и законы своей жизни, доступные отвлеченной мысли; инаго исполняетъ нравственной силы и правды. Какъ свѣтъ солнечный, отражаясь и преломляясь въ окружающей насъ природѣ, разливаетъ всюду жизнь и услаждаетъ взоръ безконечнымъ разнообразіемъ красокъ, и въ каждомъ изъ своихъ проявленій остается все тѣмъ же свѣтомъ; такъ и истина являетъ свою красоту и силу въ живой дѣятельности свободныхъ и самостоятельныхъ личностей, одушевленныхъ любовью къ ней, и, переломляясь разнообразно въ духѣ каждаго изъ нихъ, остается все тою же единою и нераздѣльною истиною. Тотъ, въ комъ возжена любовь къ истинѣ, дорожитъ не только свободой и самостоятельностію своей личности, но свободою и самостоятельностію личности всякого другаго человѣка, ибо въ нихъ онъ видитъ силы, могущія открыть новые источники правды и восполнить неполноту содержанія его собственнаго духа. Вотъ почему онъ смотритъ на жизнь другаго какъ на часть своей жизни, и исполняется любовью къ нему: за свободу другаго онъ готовъ умереть, какъ за свою собственную. Въ немъ возникаетъ вѣра, что истина, во всей своей силѣ и во всемъ своемъ совершенствѣ, открывается только свободному и самостоятельному стремленію къ ней вполн123; свободныхъ личностей, гармонически объединенныхъ любовью другъ къ другу и къ истинѣ. Такое царство истины составляетъ всю правду жизни. Стремленіе къ ней, къ образованію изъ всего человѣчества гармоническаго хора свободныхъ и самостоятельныхъ личностей, есть сила, явно или сокровенно движущая человѣчество по пути его развитія и управляющая его судьбами. Все, что противодѣйствуетъ такому воцаренію правды въ жизни, какъ бы ни казалось оно съ перваго взгляда благовиднымъ; все, что полагаетъ препятствія стремленіямъ человѣчества къ истинѣ, есть ложь и зло, противъ которыхъ должны быть направлены всѣ душевныя силы человѣка.

Любовь къ истинѣ хотя и соединяетъ людей, но не скрываетъ ли однако въ себѣ въ то же время и причины къ ихъ разъединенію? Возможна ли полная свобода одной личности при полной свободѣ другой? Не станетъ ли тѣснить одна изъ нихъ другую, и не составляетъ ли существеннаго элемента самоопредѣленія личности то, что она себя противополагаетъ другой? Если для свободнаго и самостоятельнаго развитія человѣка, для пріобрѣтенія и утвержденія личности, необходима среда свободныхъ людей, то при первомъ движеніи личной воли человѣка, на первыхъ порахъ ея возрастанія, когда еще не озаренъ его духъ никакою сознанною имъ истиною и не зажжена еще въ немъ сознательная любовь къ правдѣ, его встрѣчаютъ борьба и вражда съ равносильными ему людьми, или тѣснятъ его личности другія, болѣе, чѣмъ онъ, развитыя. Что противодѣйствуетъ ихъ враждѣ, что блюдетъ, незамѣтно для нихъ самихъ, ихъ безсознательное единеніе? Что собираетъ людей въ народныя группы? Народъ не просто сумма лицъ, а органическое цѣлое: что же единитъ ихъ такъ, что они составляютъ уже живое цѣлое прежде даже, чѣмъ разцвѣтетъ пышнымъ цвѣтомъ ихъ духовная жизнь и настанетъ для нихъ нравственное единеніе въ правдѣ?

Одноплеменность и осѣдлость суть необходимые элементы, предрасполагающіе къ образованію народа.

Но сожительство людей въ данной мѣстности или подъ одною внѣшнею властію, безъ другихъ условій и вліянія другихъ причинъ, не образуетъ еще народнаго единства. Одно переселеніе народа изъ той страны, въ которой образовалась его народная личность, въ другую, обитаемую чуждымъ для него народомъ, не сливаетъ его въ одно народное тѣло съ этимъ послѣднимъ. Примѣромъ тому могутъ служить евреи, сохранившіе свою народную личность и среди высоко развитыхъ народностей, между которыми они разсѣяны. Одно признаніе двухъ народовъ, отличныхъ другъ отъ друга по своей природѣ и духу, подданными одного государства еще не сливаетъ ихъ въ одинъ народъ; но остаются они двумя различными народностями.

Точно также и происхожденіе отъ одного племени не есть достаточное условіе для того, чтобы всѣ одноплеменники образовали изъ себя одинъ народъ и выроботали одну народную личность. Народы германскіе и славянскіе происходятъ отъ одного арійскаго племени; но славянинъ -- не нѣмецъ; чехъ и русъ оба принадлежатъ къ одному племени славянскому, но чехъ -- не русскій и русскій -- не чехъ. Да и не всѣ ли народныя личности, намъ извѣстныя, возникли изъ смѣшенія племенъ? Даже тождества вліяній природы и другихъ физическихъ условій жизни на людей, живущихъ въ одной странѣ и принадлежащихъ къ одному племени, недостаточно для того, чтобы образовалась одна народная личность: яркимъ примѣромъ тому служатъ кочующіе народы, не только не выработавшіе одной народной личности, но и не образовавшіе изъ себя даже одного народнаго тѣла.

Чѣмъ же образуется народное цѣлое? Какія внутреннія силы, присущія природѣ человѣка, соединяютъ людей между собою и сращиваютъ ихъ въ одно народное тѣло? Гдѣ то начало, изъ котораго возникаетъ духъ этого тѣла, и какъ образуется нравственная личность народа?

Какъ бы человѣкъ при самоопредѣленіи ни противополагалъ свою личность другой, все-таки это противоположеніе не есть логическое, при которомъ противоположности исключаютъ другъ друга. При малѣйшемъ вниканіи въ то, изъ чего состоитъ внутренняя жизнь человѣка, то-есть, въ его наклонности, чувства, желанія, представленія, мысли, характеръ и цѣли его дѣятельности, мы видимъ, что все это не есть произведеніе только одной личной его природы, но обусловлено окружающею его средою и тѣми отношеніями, въ какія онъ становится въ ней.

Нѣтъ въ человѣкѣ ни врожденныхъ идей, ни врожденныхъ представленій: идеи и представленія суть результатъ воздѣйствія на его личныя духовныя силы окружающей его природы и людей, съ которыми его сводитъ жизнь, и его собственной психической дѣятельности, и не остаются онѣ неподвижными, а измѣняются подъ вліяніемъ другихъ представленій и идей, входящихъ въ его душу.

Всѣ нравственные и эстетическіе идеалы, къ которымъ стремится чувство человѣка, всѣ направленія, которыя принимаетъ мыслящая сторона его духа, и всѣ созданія его ума неразрывно связаны съ тѣми вліяніями, которыя имѣютъ на него прежде всего его семья, какъ воспитательница первыхъ движеній его духа и съ которою онъ соединенъ нѣжнѣйшими и таинственными узами родства тѣлеснаго и духовнаго, а потомъ и народъ, среди котораго онъ живетъ и дѣйствуетъ.

Не одна современность даетъ содержаніе внутренней жизни человѣка, но и минувшія вѣка приносятъ свой вкладъ въ его душу чрезъ посредство его семьи и народа: его вѣрованія, большая часть тѣхъ познаній, съ которыхъ начинается его самостоятельная умственная жизнь, тѣ формы его дѣятельности и отношеній къ другимъ людямъ, которыя признаетъ онъ справедливыми, добрыми и прекрасными, передаются ему отъ предковъ.

Отъ великаго разнообразія вліяній, подъ которыя становится человѣкъ въ своей жизни, и взаимнаго многоразличнаго ихъ перекрещиванія между собою, при дѣятельности его духа, образуются особенности его характера, чувствъ, стремленій, умопредставленій, и создается его особность (индивидуальность), чертами которой отмѣчается вся его дѣятельность, и изъ нея потомъ возникаетъ вся его личность. Изъ взаимнаго обмѣна вліяній другъ на друга людей, живущихъ въ одной мѣстности и подъ одними условіями, возникаетъ ихъ внутреннее единство: каждый живетъ въ другомъ, и всѣ живутъ общею жизнію, не смотря на различія ихъ особностей.

Только при условіи этого внутренняго единства людей между собою, получаютъ значеніе единство племеннаго происхожденія и сожительство въ одной мѣстности. Одинъ взглядъ другъ на друга людей, отмѣченныхъ родственнымъ сходствомъ ихъ физіономіи, одинъ звукъ роднаго и врожденно-понятнаго слова уже заставляетъ ихъ нравственно тяготѣть другъ къ другу. Одинаковость условій ихъ внѣшней жизни даетъ общее направленіе ихъ внутренней и внѣшней дѣятельности. Одни и тѣ же впечатлѣнія воспринимаютъ они, одни и тѣ же труды совершаютъ, однимъ и тѣмъ же опасностямъ подвергаются, одна и та же борьба для всѣхъ, а потому и общая побѣда. Подъ вліяніемъ общихъ впечатлѣній и задачъ, общей наклонности чувствъ и стремленій, одни и тѣ же представленія возникаютъ въ душѣ каждаго, и по одному направленію идутъ ихъ мысли. Такъ возникаетъ внутреннее духовное единство людей и создается народъ. Извѣстенъ психическій фактъ, что въ духѣ человѣка одно представленіе или одно чувство со всѣми, органически съ ними связанными, представленіями и чувствами, въ данную минуту преобладаютъ надъ всѣми прочими, и что чѣмъ ярче первыя, и чѣмъ сильнѣе овладѣваютъ они человѣкомъ, тѣмъ слабѣе послѣднія. Продолжительная дѣятельность въ одномъ и томъ же направленіи, вызывая постоянно одни и тѣ же представленія и постоянно возбуждая соотвѣтствующія ей чувства, укрѣпляетъ ихъ, и они, болѣе и болѣе охватывая душу человѣка, подчиняютъ себѣ другія ея представленія, и для чувства образуется особый характерный строй, отражающійся на всей его дѣятельности. Такъ и въ народѣ: то дѣло, которымъ онъ занятъ въ своей жизни, тѣ цѣли, которыя онъ преслѣдуетъ, возбуждаютъ во всѣхъ его членахъ одинъ и тотъ же рядъ представленій и соотвѣтствующія имъ чувства, которыя, при продолжительной дѣятельности въ одномъ направленіи, подчиняютъ постепенно себѣ всѣ народныя нравственныя силы. Такимъ образомъ складывается особый строй народнаго характера, которымъ отмѣчена дѣятельность какъ всего народа, такъ и каждаго изъ его членовъ. Кому не извѣстно значеніе характера народной, жизни грековъ, отличительною чертою которыхъ было стремленіе къ красотѣ и отвлеченному мышленію, и его воздѣйствіе на всю ихъ жизнь общественную и семейную? Кто не знаетъ, какое вліяніе имѣетъ на всѣ направленія народной жизни преобладаніе военной дѣятельности; какъ разрушительно дѣйствуетъ на семейную и общественную жизнь, па всю нравственную сторону народа преобладаніе военной стихіи въ его характерѣ?

Всѣ силы духовной жизни, общія для всѣхъ членовъ народа, неразрывно связаны между собою, всѣ единятся въ одной изъ нихъ -- преобладающей, и въ ней сливаются въ одну общую недѣлимую духовную силу, образующую народную единицу. Эта послѣдняя сила есть то, что мы называемъ духомъ народа; сила же, преобладающая въ духѣ народа надъ всѣми прочими, опредѣляетъ характеръ народа. Вся дѣятельность его членовъ, начиная отъ глубочайшихъ изысканій въ самыхъ отвлеченныхъ областяхъ знанія и кончая пріемами въ ручной работѣ, запечатлѣны народнымъ характеромъ. человѣкъ ставитъ и рѣшаетъ только тѣ вопросы, которые гармонируютъ съ преобладающею въ его духѣ силою и привлекаютъ ее въ себѣ своимъ содержаніемъ; онъ избираетъ тѣ пути, которые согласны со складомъ его ума, выработаннымъ жизнью его духа. Кто въ вопросахъ, занимавшихъ греческихъ философовъ, и въ способахъ, которые избирали они для ихъ рѣшеній, не усмотритъ народнаго характера грековъ? Безсильна мысль римлянина въ области отвлеченной философіи, но проницательна она по всѣмъ вопросамъ политической жизни. По тѣмъ вопросамъ, которые рѣшены народомъ, по способамъ, употребленнымъ имъ для этихъ рѣшеній, по всѣмъ произведеніямъ его ума -- можно съ точностію опредѣлить его характеръ и даже до нѣкоторой степени прочесть его исторію; потому что каждая эпоха его жизни отмѣчена опредѣленнымъ видоизмѣненіемъ его духовнаго строя и особымъ направленіемъ его умственной дѣятельности.

Все, что навязываетъ народу дѣятельность, противорѣчащую его характеру,-- иди оказывается безсильнымъ передъ мощью народнаго духа, иди подрываетъ его творческія силы и убиваетъ его душу.

Единеніе всѣхъ членовъ народа въ одной общей народной жизни, въ одной, общей для всѣхъ, особенности народнаго характера не только не уничтожаетъ личности, самостоятельности и свободы человѣка, но укрѣпляетъ ихъ и даетъ имъ возможность проявляться безпрепятственно во всей ихъ силѣ. Народная среда, въ которой родился и развивался человѣкъ, создала его характерную особность, его индивидуальность, на которой онъ можетъ утвердить, какъ на прочномъ и опредѣленномъ основаніи, свою личность и, сознавъ ея особенности, опредѣлить себя какъ самобытную и живую силу. Но сила личная, кромѣ внутренняго самоопредѣленія, для полноты своей жизни, должна проявить себя въ дѣлѣ, ею совершаемомъ. Если матеріалъ, который переработываетъ человѣкъ силою своего личнаго духа, данъ ему народомъ; если человѣкъ живетъ съ народомъ общими нравственными инстинктами, и если движенія его духа созвучны движеніямъ духа народнаго, то въ своей личной дѣятельности человѣкъ или возвращаетъ народу, хотя бы и въ переработанномъ видѣ, то, что получилъ отъ него, или передаетъ ему полученное извнѣ, но въ формѣ гармонирующей со строемъ народнаго духа, и народъ сочувственно принимаетъ родное и помогаетъ дорогому для него дѣлу. Свободна жизнь человѣка среди людей, которымъ по душѣ всѣ его цѣли, нравственныя стремленія и дѣла; сочувствіе и содѣйствіе окрыляютъ духъ человѣка и ведутъ его изъ силы въ силу; и если для подъема его энергіи необходима борьба, то ждетъ его не та безнадежная борьба, которая подрываетъ самыя основанія нравственной жизни, но та,которая неразлучна съ каждою работою, или та, которая только содѣйствуетъ самосознанію и полнѣйшему его самоопредѣленію и уясняетъ всѣ условія его дѣла.

Тайныя, неразрывныя узы соединяютъ съ народомъ человѣка, одушевленнаго его духомъ: слова и обороты его рѣчи глубоко понятны всѣмъ и вызываютъ въ нихъ тотъ же строй чувствъ, представленій и мыслей, которыми одушевленъ онъ самъ; его сердце бьется одинаково съ народнымъ сердцемъ. У него и у народа -- общія радости, общія горести, общія надежды и дѣла, общія вѣрованія; неразрывная любовь соединяетъ ихъ другъ съ другомъ, и только такой человѣкъ можетъ быть народнымъ дѣятелемъ. Для него нѣтъ даже надобности обладать великимъ краснорѣчіемъ, чтобы увлечь за собою весь народъ: ничего, по видимому, незначащее слово его, одинъ намекъ, одинъ порывъ его чувства, одно восклицаніе, даже одно движеніе его -- электрическимъ токомъ пробѣгаютъ по народной массѣ и волнуютъ ея душу.

Жизнь народнаго духа состоитъ изъ двухъ элементовъ: изъ чувства и изъ самосознанія.

Чувство не должно быть смѣшиваемо ни съ мыслію, ни съ представленіемъ; оно есть то состояніе духа, которымъ представленія и мысли сопровождаются и вызываются. Чувство усвояетъ человѣку всякую истину и обращаетъ ее въ движущую силу, направляющую его волю. Въ характерѣ народнаго чувства, какъ въ зернѣ, заключенъ весь строй духовной дѣятельности народа.

Музыка есть чистѣйшая и полнѣйшая выразительница чувства въ его отрѣшенности отъ всякаго опредѣленнаго содержанія, сообщаемаго ему воображеніемъ и мыслію; а потому въ мелодіи народной пѣсни раскрываются всѣ тайныя глубины народнаго чувства. Сила этой пѣсни способна даже перевоспитать человѣка, утратившаго народность, и вложить въ него народную душу: она можетъ открыть въ его духѣ всѣ источники народнаго чувства, которые засорены чужеземнымъ вліяніемъ, и направить всѣ силы его духа на тѣ пути, которыми идетъ народная жизнь. Чье сердце не встрепенется при звукахъ народной пѣсни, не откликнется на нее своимъ чувствомъ, и кого не чаруютъ ея напѣвы, тотъ, по строю своего чувства, внѣ своего народа, тотъ -- чужеземецъ среди него!

Въ чувствѣ человѣческомъ -- двѣ стихіи: эстетическая и нравственная.

Эстетическое чувство народа участвуетъ въ созданіи тѣхъ формъ, въ которыя отливается вся внѣшняя сторона народной жизни и въ которыхъ облекается народная фантазія. Въ гармоническихъ сочетаніяхъ этихъ формъ, слышится мелодія народной пѣсни. Характеръ эстетическаго чувства отражается на всей дѣятельности народа, начиная отъ одежды, внѣшней обстановки, общественнаго и семейнаго быта, до высшихъ созданій искусства. Игривы, полны блеска и быстрыхъ переходовъ народныя мелодіи француза. Живопись его отличается рѣзкимъ сопоставленіемъ свѣта и тѣни, расчетомъ на эфектъ и игривою декоративностію. Фраза, антитеза и неожиданное блестящее сочетаніе понятій и словъ отличаютъ рѣчь и произведенія словесности француза. Въ его поэтическихъ замыслахъ и добродѣтель и порокъ доводятся до неестественныхъ, чудовищныхъ размѣровъ, и жизнь освѣщается эфектнымъ, искусственнымъ свѣтомъ. Не знаетъ французъ плавныхъ переходовъ отъ одной противоположности къ другой; умъ его смѣлъ до дерзости, способенъ къ самымъ быстрымъ скачкамъ, и потому за нимъ во всемъ -- починъ и неумѣнье держаться въ предѣлахъ дѣйствительности. Блескъ и искусственность -- стихіи француза, а потому грація его манерна и запечатлѣна чувственностію; танецъ его или медленно жеманенъ, или раздражительно для нервовъ бѣшенъ и способенъ довести до головокруженія; и одежда его расчитана на то, чтобы блестящимъ образомъ выставить на показъ все, что можетъ соблазнить, раздражить, поразить и ослѣпить живущаго внѣшними чувствами человѣка: вся она состоитъ изъ блеска, рѣзкихъ очертаній и искусственныхъ драпировокъ. Она не изящна, ибо нѣтъ въ ней свободы и простоты -- она шикозна. Во всей внѣшней сторонѣ своей жизни французъ всегда эфектенъ и театраленъ.

Мелодичны, проникнуты глубокимъ чувствомъ и разливаются въ безконечную ширь напѣвы русской пѣсни, и удала или задумчиво плавна пляска русскаго человѣка. Созданія его творческой силы дышатъ жизненною правдой и стремленіемъ ко внутренней тишинѣ, къ самоуглубленію, къ созерцательной жизни, не витающей только въ холодныхъ областяхъ отвлеченной мысли, но осязающей истину всѣми силами своего всецѣлаго духа. Русскій по природѣ простъ и правдивъ, не умѣетъ лгать себѣ самому, неспособенъ, какъ французъ, раззолачивать и украшать порокъ и ставить въ эфектную позу добродѣтель; порокъ является въ русскомъ во всей своей омерзительной наготѣ, а добродѣтель во всей наивной безхитростной простотѣ. Русскій дорожитъ жизнью ради жизни и не принесетъ ни своей, ни чужой въ жертву ради отвлеченной системы, какъ нѣмецъ, который вѣруетъ въ такую систему болѣе, чѣмъ въ жизнь, и холодно, безжалостно изрѣжетъ послѣднюю, лишь умѣстилась бы она въ изобрѣтенныя имъ рамки. Чувство русскаго не заперто семью замками за холодною, недоступною, гордою личностію, какъ у англичанина; оно готово разлиться кругомъ и обнять всѣхъ и каждаго,-- потому онъ и общителенъ по преимуществу. Степенна и покойна его походка, величава осанка и плавны движенія. Непринужденны и величественны его народныя одежды: широкими, свободными складками обливаютъ онѣ станъ мущины и женщины, и если эту одежду не исказятъ мишурно-блестящими украшеніями, то она можетъ быть доведена до высокаго античнаго изящества.

Нравственное чувство человѣка имѣетъ свои требованія; удовлетвореніе ихъ доставляетъ наслажденіе болѣе чистое и болѣе полное, чѣмъ удовлетвореніе требованій тѣла, всегда заканчивающееся пресыщеніемъ. Духъ взываетъ въ вѣчному, неизмѣнно прекрасному, къ непреложно правому, и этотъ внутренній голосъ слышитъ человѣкъ даже на самой низшей, грубой степени своего развитія: этотъ голосъ есть та нравственная сторона чувства, которая отвращаетъ его отъ всего противнаго духовной его природѣ и осуждаетъ все несогласное съ нею. Это -- голосъ совѣсти человѣка. Духъ человѣка, на какой бы степени просвѣщенія ни стоялъ онъ, ощущаетъ всюду, внутри и вокругъ себя, бытіе и присутствіе незримой имъ истины, стремится къ ней и ищетъ безустанно возможности узрѣть ея свѣтлый ликъ и уразумѣть ея сущность. Такъ и народъ, это собраніе людей, соединенныхъ въ общемъ чувствѣ, въ общемъ строѣ ихъ духовной жизни, есть тотъ же человѣкъ, и духъ народный есть духъ этого человѣка-народа. Онъ обладаетъ такъ же, какъ и человѣкъ, нравственнымъ чувствомъ, и у него есть его народная совѣсть, и онъ своимъ народнымъ сердцемъ ощущаетъ присутствіе сокровенной истины, прикасается къ ея бытію своимъ чувствомъ и стремится выразумѣть тайну истины, насколько это возможно силамъ его духа. Это ощущеніе народомъ незримой, но дѣйствующей истины, это, такъ сказать, осязаніе чувствомъ ея бытія, это объятіе народомъ всѣми силами его духа того, что признаетъ онъ за самое высшее и совершенное, за первое и послѣднее, есть его знаніе Бога, сосредоточенное во внутреннемъ его чувствѣ -- вѣра его. Такое прикосновеніе, посредствомъ чувства, къ Божеству, живущему во всѣхъ и во всемъ, такое сознаніе его бытія, хотя и не ясное, но не допускающее сомнѣнія, -- духъ народа стремится выразумѣть; и въ юный періодъ своей жизни, когда движенія его еще не раздѣлили силъ его духа и не возникла ихъ борьба между собою, когда ни наука, ни холодное мышленіе не подорвали въ немъ довѣрія къ созданіямъ его фантазіи, на всѣ вопросы о міродержителѣ, о Его правдѣ и судѣ и таинственныхъ силахъ, правящихъ вселенною, о цѣляхъ жизни человѣка,-- отвѣчаетъ онъ образами, творитъ миѳы. Это -- періодъ народнаго, миѳическаго вѣрованія.

И даже тогда, когда проповѣдана уже народу чистая откровенная истина. вѣры, не покидаютъ его созданные имъ миѳы, не перестаетъ его миѳическое творчество; и вселенская правда, преломляясь во всѣхъ его народныхъ особенностяхъ, окрашивается красками его фантазіи. Въ вѣрѣ народа -- вся идеальная сторона его духа, всѣ тѣ высшія нравственныя цѣли, которыя управляютъ его внутреннею и внѣшнею жизнью, которыя даютъ направленіе его нравственной дѣятельности. Въ вѣрованіи народа -- вся его нравственность и идеальное содержаніе его личности.Справедливость этого положенія остается во всей своей силѣ даже въ томъ случаѣ, когда исповѣдуетъ онъ вселенскую истину Христа, для которой не существуетъ народностей. Христіанскую истину ни одинъ народъ не въ силахъ всецѣло усвоить своему духу, во всей ея чистотѣ, во всемъ ея совершенствѣ, не смотря на могущество ея просвѣщающей силы. Каждый народъ проникается ею настолько, насколько это доступно степени его развитія, и восприметъ ее въ томъ видѣ, который гармонируетъ съ его народными особенностями: прежде всего и преимущественно онъ привлечетъ ее въ тѣмъ идеаламъ истины и формамъ жизни, которыя выработаны имъ до ея принятія, оживитъ ихъ просвѣтленною жизнью, и возведетъ на высоту всемірной нравственной правды тѣ изъ нихъ, съ которыми мирится ея духъ. И новыя стороны народной жизни, которыя создадутся творческими силами, будутъ органически связаны со всѣмъ прежнимъ ея строемъ. Такимъ образомъ вѣрованіе каждаго народа-христіанина получаетъ особое содержаніе, свойственное его народной личности, и въ этомъ только смыслѣ оно можетъ быть названо народнымъ вѣрованіемъ.

Все характерное въ жизни народа, слившееся въ его сознаніи съ вѣроисповѣднымъ началомъ, получаетъ особенную врѣность и долговѣчность. Если двѣ народности живутъ подъ властію одного и того же государства и различаются между собою по своему вѣроисповѣданію, то не сольются онѣ въ одну народную личность до тѣхъ поръ, пока жива ихъ вѣра; ибо не уступитъ народъ особенностей въ своей жизни до тѣхъ поръ, пока освящены они вѣрованіемъ.

Такова внутренняя жизнь духа народнаго на всѣхъ ступеняхъ развитія его самосознанія. Все содержаніе внутренней жизни народа, всѣ его вѣрованія, все его знаніе, весь складъ его ума, всѣ его чувствованія и стремленія выражаются въ его языкѣ и во внѣшней сторонѣ его быта -- обычаѣ.

Языкъ народа есть совершеннѣйшее созданіе его духа и полнѣйшее его откровеніе: въ немъ воплощаются въ звукахъ всѣ умопредставленія народа, всѣ его понятія и способъ сочетанія тѣхъ и другихъ и всѣ движенія его чувства; въ немъ, какъ въ чистѣйшемъ зеркалѣ, отражаются всѣ особенности жизни народа и вся его исторія.

Будучи живымъ воплощеніемъ народнаго духа въ звукахъ, языкъ живетъ всею внутреннею жизнью народа и вмѣстѣ съ нею видоизмѣняется и развивается. Языкъ есть въ то же время нравственная сила, овладѣвающая духомъ человѣка, могущая перевоспитать его: вмѣстѣ съ словомъ, прошедшемъ чрезъ органъ слуха, вселяется въ душу человѣка и понятіе, одѣтое въ это слово, живущее всѣми чарующими силами, его создавшими. Чѣмъ развитѣе народъ, чѣмъ богаче познаніями и могущественнѣе силы его духа, тѣмъ неотразимѣе языкъ его вліяетъ на внутреннюю жизнь того народа, котораго духъ слабѣе и скуднѣе по содержанію; и немощная народность, уступая мало-по-малу воздѣйствію языка сильнѣйшей, можетъ переродиться въ послѣднюю.

Съ первымъ движеніемъ мысли ребенка, съ первымъ его лепетомъ возникаетъ для него языкъ. Семья, воспитывая и развивая его слово, говоря съ нимъ на родномъ языкѣ, строитъ въ то же время и его душу, а потому языкъ семьи, есть по преимуществу тотъ, который слагаетъ личность человѣка, а съ нею и личность народа. Отсюда ясно, какъ вредно, какъ губительно для народной самобытности, когда семейнымъ языкомъ становится языкъ чужой. Вся психическая дѣятельность тѣхъ, кто воспитаны иностраннымъ языкомъ, становится чуждою народу, среди котораго они родились, и съ великимъ развѣ трудомъ можетъ прійти въ гармонію съ его духомъ.

Духъ народа говоритъ не однимъ словомъ, но и всѣмъ разнообразіемъ народнаго обычая. Обычай составляютъ тѣ формы жизни, поступковъ, дѣйствій и отношеній людей другъ къ другу. которыя народъ почитаетъ добрыми, справедливыми, прекрасными. Обычай порожденъ, также какъ языкъ народа, всѣми силами народнаго духа; но въ немъ по преимуществу воплотилось нравственное чувство народа въ практическіе уставы для его жизни,-- выразилась его совѣсть; а потому законы обычая священны для народа, и нарушеніе ихъ почитается или дурнымъ или даже преступнымъ дѣломъ, подвергающимъ нарушителя общественному осужденію или даже общественной варѣ. До появленія писанныхъ законовъ, обычай имѣетъ всю принудительную силу неограниченной, непогрѣшимой и непреклонной власти,освященной сознаніемъ народной совѣсти. Не смотря на непреклонность обычая, владычество его есть владычество нравственное: онъ не уничтожаетъ возможности исполнять и не исполнять его уставы, не обращаетъ человѣка въ свое безвольное, вещественное орудіе, но предоставляетъ его доброй волѣ выбирать между похвалою и осужденіемъ, между любовью всѣхъ его окружающихъ и ненавистію, между уваженіемъ къ нему и презрѣніемъ. Уставы обычая не остаются недвижными, но органически развиваются вмѣстѣ съ развитіемъ и просвѣтленіемъ народнаго нравственнаго чувства. Исторія обычая есть исторія совѣсти народа.

Если обычай народа измѣняется не силою его духа, не силою совершенствованія нравственнаго его чувства, не просвѣщеніемъ народной совѣсти, а уничтожается онъ внѣшнимъ насиліемъ и соблазномъ ради введенія въ жизнь чуждыхъ для нея формъ, хотя бы даже и болѣе совершенныхъ; и если народъ не осилитъ чуждой для него стихіи: то внутренняя правда его быта замѣняется внѣшнею, чисто формальною, призрачною правдою, туманится его общественная совѣсть, и нравственность его падаетъ. Тогда формы жизни становятся для народа дороже ея содержанія, глохнутъ мало-по-малу тѣ ея живые инстинкты, которыя создали бытъ народный, стираются характеристическія особенности, на которыхъ коренилась личность народа, слабѣютъ творческія ея силы, а съ ними и сама она. Тогда постепенно упадаетъ самобытность, производительность его духа, и онъ, во внутреннемъ безсиліи своемъ, становится безплоднымъ подражателемъ. При свободномъ же органическомъ измѣненіи обычая, вслѣдствіе народнаго развитія, всякая перемѣна въ немъ обличаетъ новую эпоху въ жизни народа.

Необходимость такой перемѣны ощущается и сознается не единовременно всѣми членами народа: для болѣе развитыхъ изъ нихъ прежде, чѣмъ для прочихъ, обычай становится тираномъ и эти передовые люди возстаютъ на его деспотическую власть. Тогда происходитъ въ народѣ раздвоеніе, но только кажущееся.; ибо то, чего требуютъ передовые, есть не что нибудь совершенно чуждое для остальныхъ, но только развитіе того, чѣмъ живутъ послѣдніе, и что сами они охотно примутъ позднѣе. Такое раздвоеніе въ народѣ, такая борьба внутри его, не губительна, но спасительна.

Прежній, освященный народной совѣстію и преданіемъ, обычай, не уступаетъ напору новаго и закрѣпляетъ свое существованіе писаннымъ закономъ, этимъ представителемъ сознательной власти, опредѣляющимъ обычную правду народа и повелѣвающимъ повиноваться себѣ, подъ страхомъ кары.

Созданіе письменъ есть одно изъ важнѣйшихъ творчествъ духа народа и одно изъ величайшихъ событій въ его жизни: съ появленіемъ ихъ, вліяніе умственной дѣятельности каждаго не ограничивается только ближайшими къ нему людьми; но все, ею созданное, будучи записано, становится достояніемъ всѣхъ, вкладывается въ сокровищницу народнаго духа, становится предметомъ обсужденія и силою возбуждающею умственную дѣятельность всего народа; и наоборотъ, развитіе каждаго не остается подъ вліяніемъ немногихъ, но въ его дѣло привносится разумъ всѣхъ мыслящихъ людей, богатѣетъ содержаніе его духа, подъ воздѣйствіемъ всего народнаго ума увеличивается энергія его личныхъ силъ и сознательной его дѣятельности. Пока не передана письменамъ мысль человѣка, она не отдѣлялась еще отъ потока и круговорота его, психической дѣятельности; но, будучи написана, она дѣлается какъ бы словомъ другаго человѣка и начинаетъ жить самостоятельною жизнію. Она становится подъ контроль всѣхъ разумѣющихъ писанное слово, и отношенія къ ней самого ея творца дѣлаются свободнѣе. Свободное обсужденіе человѣкомъ своей собственной мысли и всего, что сказано о ней, содѣйствуетъ его самосознанію и самоопредѣленію. Такъ съ письменами возникаетъ свободная дѣятельность ума, и то, что безсознательно жило въ духѣ народномъ, возводится въ свѣтъ сознанія, возникаютъ науки, сознательныя отношенія къ искусству и общественное разумное дѣло. Тогда обособляется сильнѣе личная дѣятельность каждаго среди его народа: одни посвящаютъ себя служенію церкви, другіе наукамъ, искусствамъ, третьи общественному дѣлу, четвертые экономическимъ вопросамъ и т. д.

Чѣмъ свободнѣе и независимѣе дѣятельность каждаго члена народа, тѣмъ могущественнѣе народный духъ, тѣмъ разнообразнѣе, богаче, шире, энергичнѣе и плодотворнѣе его жизнь. Чѣмъ болѣе стѣснена личная свобода въ народѣ, тѣмъ скуднѣе содержаніе его духа, тѣмъ безсильнѣе, безплоднѣе его существованіе и тѣмъ недолговѣчнѣе онъ самъ Но какъ бы ни были независимы и самобытны цѣли дѣятельности и стремленія отдѣльныхъ членовъ народа, какъ бы ни были они многочисленно-разнообразны, всѣ они коренятся въ характерѣ и сущности народнаго духа, всѣ они -- выраженія различныхъ сторонъ его жизни. Съ развитіемъ и возрастаніемъ умственной дѣятельности развивается и богатѣетъ писанное слово, и нарождается и вырабатывается особый образованный (культурный) языкъ. Образованный языкъ не исчерпываетъ вполнѣ всего народнаго языка со всѣмъ его богатствомъ, живущимъ во всѣхъ его нарѣчіяхъ,-- онъ скорѣе одно изъ нихъ, развитое и сознательно обработанное. Народъ, имѣя множество нарѣчій, можетъ возвести каждое изъ нихъ на степень письменнаго языка, и всѣ такіе образованные языки, различаясь между собою многими особенностями, могутъ жить вмѣстѣ, не разрушая внутренняго народнаго единства; ибо всѣ они служатъ выраженіемъ видоизмѣненій одного и того же народнаго духа и свидѣтельствуютъ только о богатствѣ его силъ. Изъ нихъ, при дальнѣйшемъ ихъ развитіи, можетъ выработаться одинъ общій образованный языкъ, болѣе богатый, чѣмъ каждый изъ нихъ. Насильственное недопущеніе котораго нибудь изъ нарѣчій до самостоятельнаго развитія въ особый образованный языкъ обезсиливаетъ народный духъ, не давая роста одной изъ его сторонъ.

Съ письменами создается и писанный законъ. Съ этимъ актомъ сознательной воли народа всѣ правовыя отношенія, всѣ формы бытовой жизни, въ которыхъ отлилось народное пониманіе правды, выводятся изъ инстинктивнаго состоянія въ яркій свѣтъ сознательнаго бытія, становятся предметомъ обсужденія, и ими обезпечивается личная свобода каждаго члена народа. Деспотическая сила обычая, безсознательно властвовавшая надъ народнымъ духомъ, такъ-сказать, отдѣляется отъ него, становится, перейдя въ писанный законъ, какъ бы отдѣльнымъ существомъ, съ которымъ можно уже вступить въ болѣе свободныя отношенія.

Земля, обитаемая народомъ, объусловливая характеромъ своей природы, своими границами, величиною своего пространства распредѣленіе ея между членами народа, ихъ занятія, образъ жизни и устройство ихъ быта, неотразимо вліяя настрой народнаго духа и на характеръ его развитія, становится одною изъ существенныхъ стихій, опредѣляющихъ народную личность, и, какъ таковая, неотдѣлима отъ нея. Неприкосновенность территоріи, занимаемой народомъ, и ея границъ, и право народа на ихъ охраненіе столь же священны для народа, какъ и неприкосновенность его личности и право на ея защиту. Сознаніе своего нрава не занимаемую имъ территорію онъ выражаетъ международными актами. Освящая этими актами и законами всѣ правовыя гражданскія и политическія отношенія своихъ членовъ какъ между ними, такъ и къ самому себѣ, выработанныя его жизнью, и свои политическія отношенія къ другимъ народамъ, народъ признаетъ ихъ за стихіи, изъ коихъ слагается его внутреняя жизнь, стихіи, опредѣляющія нравственныя стороны его личности. И такое признаніе выражаетъ онъ сознаніемъ своего долга охранять и.блюсти ихъ, какъ неприкосновенную святыню, и созданіемъ органовъ правительственной власти, которымъ вручаетъ онъ судъ и управленіе. Такъ опредѣляетъ народъ свою личность со стороны ея гражданской и политической жизни.

Не весь человѣкъ исчерпывается государственною и гражданскою сторонами жизни: прежде чѣмъ быть гражданиномъ, онъ -- человѣкъ. И не вся жизнь народа опредѣляется ея государственною стороною: народъ есть собраніе не просто гражданъ, а людей. Сущность жизни человѣка есть стремленіе къ раскрытію всего богатства содержанія его духа, къ развитію до возможныхъ предѣловъ его творческихъ силъ. въ возможному расширенію круга ихъ дѣятельности, къ постиженію, сколько доступно для него, полноты истины и къ воплощенію ея правды и красоты въ своей жизни.

Великіе люди, возникающіе изъ народа, одаренные болѣе другихъ сильными способностями ума, болѣе другихъ чуткимъ и глубокимъ чувствомъ, болѣе другихъ сильнымъ и яркимъ воображеніемъ, носятъ въ душѣ своей всѣ страданія, стремленія и вѣрованія своего народа; яснѣе прочихъ понимаютъ вопросы, рѣшеніе которыхъ неотложно для него; сильнѣе прочихъ томятся жаждою ихъ выясненія и рѣшенія, и въ нихъ пламеннѣе, чѣмъ въ комъ нибудь, горитъ огонь любви въ чистой истинѣ, и этой-то любви и ея неустанной энергіи открываетъ истина свой свѣтлый ликъ. Неясное, неопредѣленное стремленіе и желаніе своего народа великіе люди возводятъ въ опредѣленный образъ и ясно сознанную мысль; въ безпрерывно измѣняющихся сплетеніяхъ явленій жизни и природы и въ ограниченныхъ требованіяхъ открываютъ они строго опредѣленный общій вопросъ и недвижные; неизмѣнные законы безсловной природы или человѣческой жизни, озаряющіе новымъ свѣтомъ сознаніе человѣчества. Проникая всею полнотою своего духа въ народную душу, изводятъ они изъ глубины ея на просвѣщеніе человѣчества новые идеалы красоты. Истинные пророки своего народа, въ потокѣ и круговоротѣ его жизни, открываютъ они его міровое назначеніе и указываютъ ему общечеловѣческую цѣль, которую онъ призванъ исполнить.

Въ истинахъ, открытыхъ этими людьми, народъ, построившій ихъ духъ, опознаетъ содержаніе своей мысляшей силы и жизни; въ поэтическихъ и художественныхъ твореніяхъ ихъ онъ сознаетъ красоту, живущую въ его душѣ, и богатство и силу, порожденнаго его духомъ слова. Въ созданіяхъ своихъ великихъ людей опредѣляетъ народъ свою личность и все ея содержаніе; міровымъ же значеніемъ раскрытыхъ ими идеаловъ онъ утверждаетъ себя какъ силу, имѣющую неотъемлемое право на бытіе и свободное дѣйствованіе въ хорѣ народовъ, составляющихъ человѣчество, и тѣмъ дополняетъ свое самоопредѣленіе.

Народная личность развивается безпрерывно; а также и актъ ея самоопредѣленія совершается безпрерывно.

Все созданное великими людьми возвращается снова въ народъ; ибо все это возникло изъ его духа, имъ прожито, имъ выстрадано и составляетъ достояніе, на которое онъ имѣетъ полное неотъемлемое право.

Всякая новая мысль, самимъ ли народомъ выработанная, или извнѣ въ нему пришедшая, но воспринятая его духомъ, становится силою, которая, согласно своему характеру, преобразуетъ или всю его жизнь, или одну изъ ея сторонъ. Воплотившись въ новыя, самобытныя формы, органически связанныя со всѣми особенностями народной жизни, она возбуждаетъ въ народномъ духѣ новыя силы, дремавшія до ея появленія; эти силы, какъ органически связанныя съ прежде дѣйствовавшими, вліяютъ на нихъ, измѣняя, или только видоизмѣняя, и содержаніе и направленіе ихъ дѣятельности.

Не только обновленіе духа народа новою мыслію, но и каждое внутреннее и внѣшнее потрясеніе его жизни, каждая новая потребность, возникающая изъ условій его быта, ставятъ новыя соотвѣтствующія имъ цѣли, къ которымъ онъ вынужденъ итти. Этими цѣлями и условіями, при которыхъ возможно ихъ достиженіе, возбуждается въ народномъ духѣ особая психическая дѣятельность, и вся внутренняя и внѣшняя жизнь народа преобразуется на новый ладъ, органически связанный съ прежнимъ. Преображенный духъ народа создаетъ новыя духовныя и матеріальныя средства и орудія для своей творческой дѣятельности, постоянно возрастающей въ силѣ, и народъ идетъ впередъ по пути своего развитія.

Но народъ, будучи нравственною личностію съ опредѣленнымъ содержаніемъ, не всегда постоянно идетъ впередъ: онъ или останавливается въ своемъ развитіи, или слабѣетъ духомъ; но никогда нейдетъ назадъ.

Въ духѣ народа, по мѣрѣ возрастанія однѣхъ изъ его силъ, прочія слабѣютъ и какъ бы умираютъ. Отношенія между силами слабѣющими и укрѣпляющимися и другими, и внутренняя мощь первыхъ опредѣляютъ ту мѣру развитія для народа, которой перейти онъ не можетъ, продолжая развиваться въ одномъ и томъ же направленіи. Перейдя ее, онъ, видимо, умираетъ. Но это паденіе только кажущееся: въ самомъ паденіи народа можно найти начатки новой для него жизни. При благопріятныхъ обстоятельствахъ,тѣ силы его духа, которыя какъ бы умерли при первомъ его развитіи, могутъ воскреснуть, сообщить иной строй его характеру и положить начало новой для него жизни, хотя и органически связанной съ прежнею. Тогда преображенный народъ станетъ новою, живою силою человѣчества, которая откроетъ новые источники истины и снова утвердитъ себя какъ необходимую самобытную личность въ хорѣ другихъ народовъ. Ничто въ народной жизни не изчезаетъ безслѣдно: всякій скромный труженикъ, на какихъ бы то ни было путяхъ дѣятельности, въ какихъ бы то ни было областяхъ отвлеченной и практической мысли, всякая народная радость, всякая народная слеза, послѣдствія которыхъ невозможно прослѣдить,-- строятъ живую душу народа.

И такъ: народъ, единство котораго возникло изъ стихійнаго начала единоплеменности и одинаковости условіи природы и образовалось взаимодѣйствіемъ его членовъ,-- самъ выражаетъ природу своего духа въ своей вѣрѣ, въ эстетическомъ своемъ творчествѣ, въ обычаѣ и въ языкѣ, опредѣляетъ себя какъ нравственную личность строемъ своего государства, своимъ законодательствомъ, раскрытыми имъ истинами и сознаніемъ нравственной цѣли своего бытія.

Отсюда возникаетъ та высшая любовь человѣка къ своему народу, которая основана не на одномъ только инстинктивномъ влеченіи въ мѣсту рожденія и не на дико-тщеславномъ и пошломъ самовосхваленіи грубою матеріальною силою своего народа и завоевательными его подвигами, а на сліяніи своей нравственной личности съ нравственною личностію народа. Такая любовь выводитъ каждаго человѣка изъ тѣснаго круга его обиходной своекорыстной жизни, въ которомъ невольно должны измельчать и заглохнуть его нравственныя силы, окрыляетъ его на трудномъ поприщѣ общественнаго дѣла, вызываетъ въ его душѣ стремленія къ правдѣ и добру, вдохновляетъ его на всѣхъ путяхъ его дѣятельности, во всѣхъ трудахъ и подвигахъ его духа, увѣренностію, что созданное имъ не погибнетъ безслѣдно, а примется народною жизнью и будетъ жить, пока живъ самъ народъ. Такая любовь человѣка въ народу способна поднять народнаго дѣятеля до подвига пожертвованія своею личностью за самобытность и свободу народа. Та же самая любовь заставляетъ человѣка внутренно страдать отъ нравственнаго паденія народа, отъ уклоненія его съ пути, ведущаго къ его высокому назначенію, отъ бездѣйствія живыхъ силъ его, отъ ослабленія его самобытности; и подъ вліяніемъ этой любви, даже изъ души, не одаренной могучими силами, вылетаетъ огненное слово и будитъ уснувшія сердца и немощнаго воздвигаетъ во всеоружіи на враждебныя силы, сковывающія самодѣятельность народнаго духа и растлѣвающія его нравственное чувство.

Народъ, будучи нравственною личностью, которая существуетъ для нравственныхъ только цѣлей и достигаетъ ихъ только самостоятельною и свободною дѣятельностью, несетъ на себѣ и всю отвѣтственность за безнравственность своихъ помысловъ и дѣйствій, за безпечную утрату самобытности своего духа и за потерю своей свободы. Силы враждебныя народу, развращающія его, стирающія самобытныя особенности его духа и связывающія его личную свободу, живутъ прежде всего въ немъ самомъ. Безъусталое бодрствованіе и чуткое самонаблюденіе за всѣми отправленіями своей жизни, за всѣми движеніями своего духа необходимы народу: ибо силы его же собственной жизни, будучи ангелами-охранителями ея, если остаются въ предѣлахъ своего призваніи, становятся для нея демонами-губителями, если переступаютъ эти предѣлы и извращаютъ свое назначеніе. Безпечность въ этомъ отношеніи тѣмъ болѣе опасна, что часто въ жизни народа такое извращеніе ея сторонъ принимаетъ кажущійся видъ спасительнаго дѣла. При несвободѣ народной жизни, такое извращеніе мыслимо, на примѣръ, въ отношеніяхъ государственной стороны народной жизни къ другимъ ея сторонамъ и заимствованнаго просвѣщенія въ самобытности народа.

Конечно, силенъ, самобытенъ и свободенъ можетъ быть народъ, и крѣпко его внутреннее единство, только при силѣ и крѣпости его государства: сильное государство не только можетъ охранять его отъ всякого порабощенія и уклоненія отъ нравственныхъ путей, но и дѣйственно направлять къ нравственнымъ цѣлямъ и укрѣплять его единство, не нарушая его личной свободы.

Есть примѣры, что народности, объединенныя одною государственною силой подъ условіемъ полной свободы ихъ и равноправности ихъ самостоятельнаго развитія, сливались въ одну народность. такъ возникъ сѣверо-американскій народъ, лѣтъ въ 80-ть съ небольшимъ сплотившійся изъ разнородныхъ элементовъ въ одну народную свободную личность. Австрія же можетъ служить, на оборотъ, примѣромъ того, что государственная власть не можетъ слить въ одну народность различные народные элементы, если отнята у нихъ свобода и равноправность.

Государственная сила, исполняя святое свое назначеніе, не вторгаясь въ области жизни народнаго духа, лежащія внѣ предѣловъ, которыя по существу своему она не должна переступать, драгоцѣнна для народа; и при такихъ условіяхъ любовь къ государству (патріотизмъ) не отдѣлима отъ любви къ народу.

Государство во всякомъ случаѣ не есть цѣль, для которой существуетъ народъ: нельзя себѣ представить народа, живущаго и дѣйствующаго изъ любви къ искусству строить и поддерживать государство.

Государство есть только одно изъ средствъ къ тому, чтобы могъ народъ невозмутимо и неуклонно развить все богатство нравственныхъ силъ своего духа, исполнить міровыя задачи своего личнаго существованія и воплотить въ свою жизнь вѣчные идеалы правды и добра.

Если же средство поставитъ себя цѣлію; если то, что должно быть подчинено, станетъ властвовать, -- какого ждать конца? Если одна сторона народной жизни овладѣетъ всею жизнію народа и, деспотически сдавивъ всѣ ея силы въ своихъ рукахъ, заставитъ ихъ служить только себѣ, наперекоръ ихъ природѣ,-- что можетъ проистечь изъ такого противоестественнаго дѣла?

Если государство не признаетъ самостоятельности и самоцѣльности всѣхъ силъ народнаго духа, и свои задачи и свои цѣли поставитъ единственными для жизни народной и скажетъ: "было бы крѣпко и грозно государство, былъ бы порядокъ и тишина внутри его, -- и будетъ счастливъ народъ. Въ силѣ государства, въ его безразличномъ единствѣ, въ гармоническомъ, строго-точномъ и непреклонномъ строѣ всѣхъ отправленій его дѣятельности -- вся личность народа; а правомъ и дѣятельностью гражданина-строителя государственнаго единства и государственной силы исчерпывается вся личность человѣка, и съ этою господствующею цѣлью должны быть согласованы всѣ его стремленія и къ знанію, и къ правдѣ.

"Смотрите, какъ безконечно разнообразна жизнь народа на всемъ пространствѣ государства, какое множество различныхъ народныхъ центровъ готово сложиться въ немъ, и изъ каждаго центра готова возникнуть самостоятельная народная жизнь и предъявить право на независимое существованіе! Сколько потоковъ народной жизни перекрещиваютъ другъ друга и сколько волненій готово подняться, и сколько бурь разразиться! Нѣтъ, нельзя довѣрить цѣлость государства и его силы самоустройству народа: дай волю всѣмъ его стихіямъ, и онѣ ополчатся другъ на друга, сшибутся въ отчаянной схваткѣ и разорвутъ на части государственное единство. Тогда весь народъ обратится въ хаотическую массу, ничѣмъ не соединенныхъ между собою, обезумѣвшихъ людей, и разсыплется какъ песокъ, не связанный никакимъ цементомъ. Нѣтъ, народъ не вынесетъ свободы, онъ неспособенъ въ ней. Желѣзнымъ ярмомъ государственной силы долженъ быть онъ скованъ и въ единствѣ этой силы, и въ единствѣ формъ, ею изваянныхъ для его жизни, долженъ онъ обрѣсти свое единство. Объ этихъ формахъ не у народа спрашивать, умѣющаго жить или безмолвіемъ, или бурными страстями: ихъ надо изобрѣтать или брать готовыми у тѣхъ государствъ, которыхъ единство крѣпко и могущество неодолимо. Хорошее въ одномъ мѣстѣ примется жизнью вездѣ хорошо. Свободу можно дать только тому, что укладывается въ эти формы, а все прочее должно быть уничтожено. Зорко должно быть усмотрѣно всякое движеніе души, чутко подслушана всякая мысль, могущая нарушить предустановленныя нормы для государственной жизни и для ея единства и, какъ враждебныя государству, должны быть истреблены; такъ должна быть дисциплинирована народная жизнь и создана единая, имѣющая право на бытіе, національность государственная. Тогда крѣпко и сильно будетъ государство, и воцарятся въ немъ порядокъ и тишина".

Если государство все это скажетъ и приведетъ въ исполненіе со всею властію и силой, которыя у него въ рукахъ, то горько ошибется оно въ своемъ расчетѣ. Такъ можно думать и говорить только о массѣ людей, ничего общаго между собою не имѣющихъ, насильственно между собою связанныхъ враждебною имъ силой. Только такая толпа не можетъ вынести свободы и неспособна въ ней, но не народъ. Народъ же есть живое органическое цѣлое, созданное самою природой человѣка и не расторжимое, пока есть въ немъ жизнь. Всѣ члены народа срощены воедино нераздѣлимою, организующею его жизнь, силою народнаго духа. И народъ, и его государство созданы и живы только ею и сильны только ея мощью.

Могущество народнаго духа обусловлено богатствомъ его содержанія, неразлучнымъ съ разнообразіемъ силъ,его составляющихъ: и чѣмъ разнообразнѣе эти силы, тѣмъ разнообразнѣе и жизнь, ими создаваемая, и тѣмъ долговѣчнѣе она. Чѣмъ большее количество народныхъ элементовъ приходитъ въ единеніе, тѣмъ на большее количество силъ опирается народное единство. И тѣмъ богаче оно содержаніемъ, тѣмъ крѣпче оно, чѣмъ чаще и многостороннѣе приходятъ въ соприкосновеніе разнородные его элементы, чѣмъ обильнѣе ихъ движенія. Въ движеніяхъ народа вырастаетъ сила его духа. Иного единства, какъ единства въ разнообразіи, не знаетъ природа: и движеніями и волненіями переполнена ея жизнь. только смерть недвижна; только поверхность стоячей, гніющей воды однообразна.

Въ разнообразіи жизни народа, въ ея волненіяхъ, движеніи и видоизмѣненіяхъ раскрываются и самобытность народнаго духа и его сила. Эта самобытная сила, болѣе и болѣе раскрывая безконечное богатство своего содержанія, постоянно создаетъ для себя формы гражданской и государственной жизни, въ которыхъ она можетъ полнѣе и полнѣе развивать свою творческую мощь. На этомъ то могуществѣ развивающейся силы народнаго духа и на ея свободѣ опираются и сила государства и крѣпость государственнаго единства.

Если государство, вмѣсто охраны народной жизни, задавитъ ее чуждыми для нея формами, то въ самомъ этомъ преступленіи оно понесетъ свою вару: уничтоживъ самобытность народнаго духа, уничтожитъ оно и ту единственную силу, на которую опирается и его собственное существованіе.

Народъ, нова онъ остается народомъ, вынесетъ всякую свободу. Въ свободной силѣ народнаго духа нѣтъ элементовъ разложенія; но государство, заковавъ народъ въ чуждыя для него и недвижныя формы жизни, можетъ обратить его въ хаотическую массу людей. Порядокъ и тишина, пожалуй, будутъ, но подъ ними не будетъ народа, а безъ народа можетъ ли жить государство?

Пока не измѣняется содержаніе жизни народа, пока безпрепятственно течетъ она по избранному уже ею направленію, до тѣхъ поръ и государство живетъ невозмутимо установившимися прежде формами своей жизни, и крѣпко и сильно ими. Но если потокъ народнаго духа встрѣтитъ препятствіе на своемъ пути, если въ духѣ народа, вслѣдствіе его внутренняго развитія и роста и обогащенія его новымъ содержаніемъ, возникнутъ новыя силы, которыхъ природа и творчество не могутъ уложиться въ прежнія формы жизни, и онѣ, требуя себѣ простора, возстанутъ въ грозномъ своемъ величіи и поднимутъ неодолимыя волны въ народной жизни и разрушатъ ея прежнія основанія,-- если удары внѣшнихъ бурь низринутъ зданіе прежнихъ порядковъ, кто въ такія страшныя минуты встанетъ у кормила корабля народной жизни, спасетъ его отъ крушенія и мощною рукою безопасно направитъ его бѣгъ? Кто угадаетъ тайну той новой жизни народа, въ которой обрѣтутъ просторъ и неколебимое спокойствіе взволнованныя ея стихіи? Чья чудодѣйственная сила отольетъ для нея живыя формы? Россія уже пережила такое испытаніе въ 1612 г. и вышла изъ него съ обновленными силами.

Только народъ, обладающій самобытною, живою и сильною личностью, не покорится чуждому для него государству, какими бы внѣшними благами оно ни одарило его, какимъ бы спокойствіемъ оно его ни обезпечивало, какимъ бы внѣшнимъ счастіемъ оно ни подкупало его: онъ не можетъ помириться съ тѣми формами государственной жизни, которыя противорѣчатъ его природѣ. стѣсняютъ своеобразное творчество его силъ и лишаютъ его личность самостоятельности. Только безличный народъ, если таковой возможенъ, способенъ подчиниться всякому властителю.

Не арміи, не деньги въ концѣ концовъ побѣждаютъ враговъ народа, а силы его духа, энергія его личности и правое дѣло.

Если народъ, вслѣдствіе своей малочисленности и другихъ случайныхъ обстоятельствъ, подпадаетъ подъ власть чужаго государства, и если просвѣщеніе его выше просвѣщенія покорителя, если общественная и частная его жизнь основана на высшихъ идеалахъ правды, чѣмъ жизнь его повелителя; то побѣжденный, соединившись съ побѣдителемъ тѣсными узами общегосударственной жизни, станетъ ближайшею нравственною силой, воздѣйствующею на сознаніе своего владыки, мало-по-малу и даже противъ его воли овладѣетъ всѣми силами его духа, вызоветъ въ немъ къ жизни и разовьетъ тѣ стороны, которыми богато самъ одаренъ, и преобразитъ незамѣтно его бытъ въ свой собственный, перестроитъ его государство согласно своей природѣ и изъ побѣжденнаго обратится въ побѣдителя.

Что значитъ сдѣлать одну народность другою, какъ не превративъ нравственной природы первой въ нравственную природу второй? И какъ это совершить, не вызвавъ въ духѣ первой тѣхъ самыхъ сторонъ къ жизни, которыми устроена вся жизнь второй? И чѣмъ одному народу плѣнить волю другаго и перестроить его душу, какъ не богатствомъ содержанія и силою своего духа? Только нравственной высотой своего самобытнаго просвѣщенія, раздвинувшаго нравственный кругозоръ другихъ народовъ, можетъ одинъ народъ свободно овладѣть духомъ другаго, который стоитъ на низшей степени просвѣщенія. Всякій народъ, позднѣе другихъ пришедшій на поприще исторіи, необходимо заимствуетъ у нихъ просвѣщеніе, потому что онъ не можетъ прожить и совершить всего того, что прожили и совершили прочіе народы; а для того, чтобы стать необходимою силою для человѣчества, ведущею его впередъ, онъ долженъ начинать съ того, на чемъ остановились другіе.

Но всякое заимствованное образованіе, сообщая народу знаніе чужихъ языковъ, плѣняя его формами жизни другихъ народовъ, воспитывая его душу ихъ художественными произведеніями и сообщая ему научные пріемы, созданные ихъ складомъ ума, можетъ перестроить его духъ на чужой ладъ и лишить его самобытной жизни и самостоятельнаго творчества. Народъ же, ничего самостоятельнаго не выработавшій, ничего личнаго не вложившій въ общую сокровищницу человѣчества, не только безполезенъ для человѣчества, но есть для него бремя, и личность его необходимо исчезаетъ, потому что ничто не можетъ существовать безъ внутренняго самостоятельнаго содержанія.

Какъ же рѣшить диллемму: съ одной стороны, безъ просвѣщенія не можетъ быть самостоятельной народной личности, съ другой -- не откуда взять это просвѣщеніе, какъ только отъ другихъ народовъ, болѣе богатыхъ имъ, и при томъ подвергаясь опасности потерять эту же самую самостоятельность личности? Одна только свобода народной жизни и неразлучный съ нею духъ почина и самодѣятельности можетъ рѣшить эту задачу. Энергія самодѣятельности въ дѣлѣ народнаго просвѣщенія, какъ и во всякомъ другомъ, не дастъ заглохнуть подъ иноземнымъ вліяніемъ тѣмъ особенностямъ народнаго строя, которыя воспитали условія народной жизни, но все полученное отъ другихъ народъ переработаетъ и разовьетъ самостоятельно. Самобытность народнаго творчества можетъ также легко погибнуть, какъ и все прочее, подъ тяжкимъ гнетомъ неволи. Ничто такъ не губитъ ея, какъ подчиненіе образованія народа системѣ, извнѣ заимствованной, несогласной съ духомъ народа: такое дѣло налагаетъ оковы на самое существо духа человѣка. Свобода и просторъ въ образованіи народа, питая всѣ стороны его духа, неминуемо одарятъ его и духовнымъ и матеріальнымъ богатствомъ, вызовутъ и укрѣпятъ самодѣятельность его духа, разовьютъ его творческія силы, откроютъ для него новыя области истины и наградятъ его безсмертіемъ, ибо хотя и умретъ онъ когда нибудь, какъ умираетъ все на землѣ, исполнивъ мѣру своихъ силъ, но его народная сущность, его духъ будетъ жить въ вѣкахъ въ тѣхъ созданіяхъ, которыя онъ оставитъ послѣ себя человѣчеству, въ тѣхъ новыхъ силахъ человѣческаго духа, которыя возбудилъ онъ къ жизни и которыя не умрутъ никогда.

Нѣтъ жертвъ, которыя бы не долженъ былъ принести народъ на подъемъ своего самостоятельнаго просвѣщенія, какъ дѣла первенствующаго надъ всѣми прочими.

По мѣрѣ энергическаго стремленія народа къ истинѣ и къ воплощенію ея правды въ свою жизнь, полнѣе и многостороннѣе раскрывается духъ каждаго человѣка, принадлежащаго народу, и личность его, возрастая въ силѣ, становится болѣе и болѣе независимою и свободною.

Съ возрастаніемъ личныхъ силъ всѣхъ членовъ народа, возрастаютъ и единящія ихъ силы, возрастаетъ и любовь ихъ другъ къ другу, просвѣтляясь любовью въ истинѣ и ея жизненной правдѣ, и на этомъ незыблемомъ основаніи утверждается несокрушимое, духовное единство.

Такимъ образомъ народъ, самостоятельно идущій къ истинѣ, становится хоромъ совершенно свободныхъ личностей, сильныхъ своимъ самоопредѣленіемъ и объединенныхъ любовью другъ къ другу и къ истинѣ.

Этотъ идеалъ для жизни народа тѣмъ совершеннѣе достигается имъ, чѣмъ самостоятельнѣе его стремленія къ истинѣ, чѣмъ полнѣе водворяется правда въ его жизни. И наоборотъ: только при полнѣйшей личной свободѣ каждаго, не только не нарушающей, но укрѣпляющей народное единство, возможно для народа самостоятельное достиженіе истины и воплощеніе ея правды въ жизни.

Народъ, обрѣтшій истину, самобытною силою своего личнаго духа, становится и самъ силою истины въ жизни и священною и свободною личностію, драгоцѣнною для всѣхъ въ свободномъ хорѣ народовъ.

Каждый народъ, будучи нравственною личностію, единится съ прочими, и всѣ они единятся между собою для образованія нравственной личности единаго человѣчества, какъ единятся между собою отдѣльныя человѣческія личности для образованія нравственной личности одного народа.

Все человѣчество идетъ къ тому, чтобы изъ всѣхъ народовъ образовать хоръ свободныхъ личностей, внутренно объединенныхъ любовью другъ въ другу и къ истинѣ, къ которой стремятся они неудержимо.

По мѣрѣ того, какъ возрастаетъ познаніе истины и вселяется ея правда въ жизнь человѣчества, возрастаютъ и независимость и самобытность каждаго народа и каждаго человѣка, возрастаетъ и братство народовъ и людей и ихъ внутреннее единеніе, и близится возвѣщенное Христомъ царство правды, въ которомъ душа каждаго человѣка станетъ для всѣхъ дороже цѣлаго міра и всѣ будутъ едины, какъ братья.

II.

Если совершеннѣйшее соединеніе внутренняго единства народа съ полнѣйшею личною свободой его членовъ составляетъ необходимое условіе для раскрытія всѣхъ творческихъ силъ его духа, то степень воплощенія этого начала въ народную жизнь можетъ служить признакомъ и мѣрою ея нравственнаго роста.

На сколько приблизился русскій народъ къ такому идеалу жизни, и какими путями идетъ онъ къ нему?

Поставя этотъ вопросъ и отвѣчая на него, мы не надѣемся рѣшить его вполнѣ; но не отвѣчать на него нѣтъ возможности.

Сознаніе народомъ своихъ путей къ правдѣ и своихъ уклоненій отъ нихъ есть твердое основаніе для его совершенствованія.

Прежде чѣмъ будемъ говорить о судьбахъ русскаго народа, мы скажемъ нѣсколько словъ объ историческомъ ходѣ жизни западныхъ людей; ибо такимъ образомъ лучше оттѣнится характеръ нашего развитія и выяснятся тѣ отношенія, въ какія мы должны встать ко всему, что создала жизнь нашихъ сосѣдей, опередившихъ насъ на пути просвѣщенія.

Завоеваніе и произволъ завоевателей, безконечная ихъ борьба между собою и съ тѣмъ, что не подчинялось совершенно ихъ желѣзной волѣ, что не переносило ихъ гнета, развили въ западномъ человѣкѣ, при началѣ его средневѣковой исторіи, неукротимость личной воли. Народа, въ собственномъ смыслѣ этого слова, въ западной Европѣ тогда не было, а были только болѣе иди менѣе независимые города, да пришельцы-завоеватели съ подчиненными имъ рабами, въ постоянной борьбѣ между собою. При такомъ разнузданномъ состояніи общества о внутренномъ его единствѣ нельзя было и мыслить: народы могли быть объединены только внѣшнею силою. Такая сила обрѣлась въ личномъ авторитетѣ римскаго первосвященника, въ которомъ на римской почвѣ сосредоточилась христіанская церковь. На этомъ авторитетѣ оперлась и грубая сила строителей государствъ на Западѣ. Съ высоты римскаго престола было возвѣщено, что истина живетъ не во внутреннемъ единеніи всѣхъ во взаимной любви, какъ проповѣдывало христіанство, а въ головѣ папы. Отвлеченная мысль римской куріи, не хотѣвшая признавать правъ жизни, разматывала произвольно нить своихъ умозаключеній: казуистическая цѣпь каноническаго права сковывала жизнь и свое владычество надъ нею утверждала огнемъ и мечемъ. Власть папы была однако истиннымъ благодѣяніемъ въ это время угнетенія народовъ множествомъ безпощадныхъ и алчныхъ завоевателей. Она укрощала послѣднихъ и сѣяла сѣмена просвѣщенія. Естественно, что въ то время могло возникнуть желаніе, чтобы одинъ повелитель воцарился надъ всѣми прочими и чтобы церковь руководила имъ и освящала его власть. Такъ возникъ въ то время римскій идеалъ внѣшняго единства всѣхъ народовъ подъ владычествомъ одного повелителя, свѣтскаго -- императора и другаго духовнаго -- римскаго первосвященника. Но такое мечтаніе о единомъ повелителѣ надъ цѣлымъ міромъ не могло осуществиться, особенно въ то время, когда личность каждаго, опираясь только на могущество своей физической силы и своего оружія, не признавала надъ собою никакой власти, кромѣ власти церкви. У римскаго престола нашлось много могущественныхъ служителей, между которыми и были подѣлены народы. Суевѣрный страхъ передъ карающею властію папы и мечъ ея служителей выкраивали по своему усмотрѣнію различныя государства Запада и утверждали ихъ владычество, не задавая себѣ вопросовъ: не рознятся ли между собою народные элементы, зачисляемые въ одно, и не единятся ли разрозниваемые? Внѣшнія прерогативы завоевателей и мысль римскаго первосвященника рѣшали дѣло. Такимъ образомъ за мыслію было признано право устраивать жизнь по своему усмотрѣнію, не справляясь съ требованіями ея самой, а за государствомъ -- право насильственно навязывать народамъ измышленныя произвольно формы для ихъ быта и самую вѣру (cujus regio, ejus religio)

Отсюда мало-по-малу вырасло то ученіе, которое устройство и врѣность государства ставитъ единственною цѣлію для народной жизни и всѣ силы ея обращаетъ въ служителей его, и эта чисто римско-католическая теорія дожила до нашихъ временъ.

Кипящая энергіею жизнь Запада не могла подчиниться такому ученію. Наука пришла къ ней, какъ могучая защитница ея, и, въ лицѣ первыхъ гуманистовъ, Рейхлина, Эразма, Гутена, возстала на утѣснителей. Высвобождаемая наукою, мысль выставила противъ личнаго авторитета папы личный авторитетъ каждаго въ дѣлѣ истины въ томъ же смыслѣ, въ какомъ ставилъ себя первый: римскій престолъ призналъ себя владыкою истины и заключилъ ее въ отвлеченномъ своемъ мышленіи; такимъ же владыкою истины призналъ себя каждый и въ личной своей мысли утвердилъ всю истину. Въ этомъ все значеніе протестантства и источникъ всего поклоненія отвлеченной мысли (ratio). Это поклоненіе, не ограничиваясь предѣлами, положенными для отвлеченной мысли ея природою, сосредоточило въ ней всю истину и выразилось наконецъ во всей полнотѣ въ философіи Гегеля, которая, не смотря на глубину ея діалектическаго метода, не смотря на непреложность отвлеченныхъ философскихъ истинъ, ею раскрытыхъ, обнаружила односторонность своего направленія смѣлымъ, но неудавшимся построеніемъ природы и жизни народовъ и человѣчества силою одного отвлеченнаго мышленія. Безсиліе отвлеченной мысли въ этомъ отношеніи обличилось тѣмъ, что, съ одной стороны, богатство живаго разнообразія природы признано ею за безсиліе жизни выразить въ своихъ явленіяхъ чистыя.понятія и ихъ логическую связь, а съ другой -- она подняла государство на такую чудовищную высоту, на которой оно стало явленіемъ самого Бога на землѣ.

Германская философія раскрыла для всего человѣчества значеніе личности -- это ея вѣчная заслуга; и въ то же время она ее и обоготворила. Западный человѣкъ, признавая, что его отвлеченная мысль имѣетъ властительное право надъ жизнію и, встрѣчая одно внѣшнее единеніе народовъ въ искусственныхъ государствахъ, могъ создавать только отвлеченныя искусственныя теоріи объединенія людей. Въ этихъ теоріяхъ ясно высказывается тотъ же государственный идеалъ, который изъ Рима переселился въ инстинкты западныхъ народовъ. Таковы теоріи такъ называемаго естественнаго права, по которому народъ есть не что иное, какъ собраніе гражданъ, случайно заключившихъ между собою контрактъ на общую гражданскую и государственную жизнь; таковы коммунистическія мечтанія, регламентирующія и администрирующія жизнь до мельчайшихъ подробностей; и таковы теоріи искусственнаго построенія общества, основанныя на отвлеченномъ пониманіи природы человѣка, какова на примѣръ изобрѣтенная даровитымъ Фурье фаластерная жизнь, въ которой онъ хотѣлъ согласить общее единство людей съ ихъ личною свободой. Конечно, всѣ эти теоріи созданы возвышеннѣйшими стремленіями человѣческаго духа, всѣ онѣ вызваны неутомимою жаждой правды и добра. Не ихъ творцы виноваты въ томъ, что, рѣшаясь устроить жизнь путемъ отвлеченнаго мышленія, они достигли результатовъ, не могущихъ удовлетворить дѣйствительности. Отвлеченная мысль обрѣтаетъ свое царственное величіе только въ мірѣ идеальномъ и идетъ прямымъ путемъ къ истинѣ, проникая ея тайны и направляя къ правдѣ всѣ силы жизни.

Съ одной стороны, личность западнаго человѣка, обожившая себя, съ другой -- такія формы единства, которыя не даютъ ей мѣста, составляютъ такое противорѣчіе, изъ котораго западная жизнь, при ея высокомъ просвѣщеніи, должна была найти выходъ.

Великіе успѣхи науки, мысль, свободно проникающая во всю глубину жизни и природы человѣка, успѣхи техническихъ знаній и широкое развитіе торговли и промышленности распространяли просвѣщеніе и довольство по всѣмъ слоямъ народнымъ и высвобождали угнетенныхъ изъ-подъ зависимости угнетателей, поднимали ихъ духъ и личность и уравнивали рабовъ съ властителями. Дѣйствительность жизни заявляла себя, и передъ ея силой падали одна за другою отвлеченныя теоріи, въ которыя она была закована. Вѣра въ отвлеченную мысль и ея право устраивать жизнь была подорвана, и отсюда произошелъ быстрый, превзошедшій всякую мѣру, упадокъ довѣрія къ германской трансцендентальной философіи и столь же быстро распространилась чувственно-практичесвая (если такъ можно назвать) философія, возникшая въ практическомъ духѣ англійскаго народа. Не смотря на шаткость своего скептическаго основанія, эта послѣдняя указываетъ на чувственный фактъ, какъ на источникъ и основаніе истины, а на внѣшнюю пользу, какъ на единственное, руководящее начало для человѣческой дѣятельности (утилитаризмъ). За дѣйствительными требованіями жизни было признано право быть единственными рѣшителями вопросовъ гражданскихъ и политическихъ. Демократическій духъ, уравнивающій всѣ сословія, выдвинулъ право всѣхъ и каждаго, а не однихъ привилегированныхъ класовъ, на устроеніе народной жизни и утвердилъ сознаніе той истины, что не народъ существуетъ для государства, а государство для народа. Тогда возникло сознаніе правъ народностей на самобытную жизнь и народныхъ личностей на самоопредѣленіе, и въ настоящее время происходитъ ломка и крушеніе искусственныхъ государствъ, послѣдній разъ устроенныхъ трактатомъ 1815 года, и наступаетъ періодъ европейской жизни, въ который государство получаетъ значеніе подчиненное народной личности. Въ наше время на Западѣ поставлено уже твердо ученіе о національностяхъ, и германская мысль начала разъяснять внутреннее народное единство и создавать новую науку -- психологію народовъ. Утвержденное наукою, а слѣдовательно сознанное, начало народности, какъ одно изъ первенствующихъ основаній, въ которыхъ должна корениться жизнь народовъ при самостоятельномъ развитіи ихъ личностей, уже не можетъ остаться въ бездѣйствіи, но необходимо будетъ управлять всѣми международными отношеніями.

Жизнь западныхъ народовъ, начавшаяся съ сильнаго развитія личности человѣка, пришла къ сознанію ихъ живаго единства въ личности народной и ее поставила во главу угла при построеніи европейской жизни. Жизнь же русскаго народа шла противоположнымъ путемъ развитія: начавшись съ единства народа, поглощавшаго въ себѣ личность человѣка, стремится теперь къ тому, чтобы выработать для нея свободу и силу самобытнаго самоопредѣленія.

Народъ русскій, не подвергавшійся въ началѣ своей исторической жизни никакимъ насиліямъ завоеванія, живя, по лѣтописному выраженію насельникомъ въ своей странѣ, невозмутимо сохранялъ свой первичный земледѣльческій бытъ, основанный на крѣпкомъ семейномъ правѣ. Въ этомъ новомъ бытѣ, семьи, въ которыхъ взаимныя отношенія ихъ членовъ, прежде сложившіяся, ни чѣмъ не были нарушены, соединились въ общины семей, опредѣлявшіяся общимъ ихъ землевладѣніемъ. Для общины личность каждаго члена семьи заслонялась представителемъ ея. Община была собирательною единицею, состоявшею изъ личностей -- семей. Для общины на первомъ планѣ было общее дѣло, а для семьи -- семейное; личность же отдѣльнаго человѣка сама по себѣ не могла имѣть значенія, потому что была поглощена семьею. Первые князья, заложившіе краеугольный камень государства русскаго, были призваны какъ третейскіе судьи и защитники отъ внѣшнихъ враговъ и, по самой подвижности своего быта, постоянно занятые походами, при малочисленности своей дружины, не могли своею властью нарушить внутренній строй народной жизни.

Просвѣщеніе и высшее нравственное начало сообщила нашему народу Восточная христіанская Церковь, сохранившая неприкосновенно ученіе Христа. Отвергая господство личности надъ истиною и поручая ея храненіе общей любви всѣхъ, ее исповѣдующихъ, она не только не нарушала общиннаго начала и вытекающаго изъ него вѣчеваго строя народнаго самоуправленія; но и укрѣпила ихъ и подняла въ народномъ сознаніи общее дѣло надъ частнымъ и личнымъ.

Этотъ характеръ народнаго сознанія и быта не могъ быть потрясенъ ни значеніемъ князей, вслѣдствіе ихъ безпрерывныхъ передвиженій ради родовыхъ своихъ счетовъ, ни ихъ семейными распрями, потому что въ ихъ битвахъ народъ почти не участвовалъ и ограничивался только поддержкою тѣхъ изъ нихъ, съ которыми могъ жить въ одиначествѣ. Такъ при самомъ началѣ исторической жизни русскаго народа заложилось въ сознаніи его понятіе о хоровомъ началѣ жизни, какъ объ идеалѣ ея {Слово хоровое прежде насъ и въ томъ же смыслѣ, какъ и мы, употребилъ К. С. Аксаковъ.}.

Мы употребляемъ слово "хоровое" вмѣсто "общиное" по слѣдующимъ причинамъ: понятіе, соотвѣтствующее слову -- община, не заключаетъ въ себѣ, какъ необходимость, понятія о личной свободѣ. Хоровой строй жизни относится въ общинному, какъ хоровая пѣсня въ пѣснѣ въ унисонъ; въ первой каждый голосъ, придя въ гармоническое единеніе съ прочими, не теряетъ своей самостоятельности.

Это хоровое начало, безсознательно хранящееся въ духѣ русскаго народа, сказалось въ его сельскихъ сходахъ, въ вѣчахъ, въ пластикѣ его увеселенія -- хороводѣ и въ хоровомъ строѣ его пѣсней и воплотилось въ художественныхъ Формахъ его эпоса. Въ этомъ эпическомъ воплощеніи народнаго идеала хоръ богатырей, величавыхъ стоятелей за народъ, движется вокругъ физически слабаго, но любезнаго имъ солнца-князя Владиміра. Всѣ они, не теряя своей личной жизни, сгармонированы между собою красотой ласковой души милаго имъ князя. И до сихъ поръ, не смотря на всѣ свои невзгоды, не утратилъ русскій народъ этого начала: оно болѣе или менѣе ярко просвѣчиваетъ въ его жизни.

ХІІІ-й вѣкъ есть вѣкъ величайшихъ бѣдствій для русскаго народа, сообщившихъ въ послѣдствіи крутой поворотъ его исторіи. Въ XIII вѣкѣ татары громятъ большую часть сѣверной Россіи, опустошаютъ всю южную, такъ что отъ великолѣпнаго Кіева остаются однѣ развалины, а вокругъ него пустыри. Духовный католическій орденъ рыцарей меченосцевъ завоевываетъ двинскій прибалтійскій край, мечемъ приводитъ народъ въ католическую вѣру и рабство. Шведы пытаются утвердиться на берегахъ Финскаго залива, тевтоны по сѣверному теченію Вислы, и тѣ и другіе силою распространяютъ римское вѣроисповѣданіе. Въ концѣ XIV и въ XV вѣкахъ въ Литвѣ утверждается единодержавіе, и съ нимъ распространяется католичество; ея князь католикъ въ лицѣ своемъ соединяетъ ее съ Польшей и захватываетъ много русскихъ земель и даже смоленское княжество. Тогда поколебался весь строй русской жизни: князья укрѣпляются на своихъ столахъ милостію хановъ, высшіе класы овладѣваютъ низшими, кнутъ и торговыя казни входятъ въ привычки, татарскій обычай становится обычаемъ верхнихъ общественныхъ слоевъ, и женщина потомъ запирается въ теремѣ.

Понятно, что залегло на сердцѣ русскаго народа, какимъ пламеннымъ желаніемъ избыть враговъ загорѣлась его душа. Тогда Москва, благодаря выгодѣ своего положенія, болѣе удаленнаго отъ враговъ, и ловкости своихъ князей, стала возвышаться надъ другими княжескими столицами и крѣпнуть. Къ ней, какъ къ зарождающемуся сильному центру, потянулъ русскій народъ, ожидая отъ него защиты себѣ отъ враговъ, особенно послѣ пораженія татаръ на Куликовомъ полѣ, и московскіе собиратели русской земли почти во всѣхъ княжествахъ и городахъ нашли для себя сильныхъ сторонниковъ. Русскій народъ въ силѣ Москвы призналъ свою силу и создалъ Московское царство на страхъ своимъ врагамъ; но для этого онъ пожертвовалъ частію своей мѣстной самостоятельности, мирился со зломъ, и до того страстно искалъ онъ государственной силы, что злодѣйства Ивана IV объяснялъ борьбою съ внутренними врагами и измѣнниками и въ этомъ смыслѣ прославилъ его въ своихъ пѣсняхъ. Все отдалъ онъ государству, даже въ лицѣ духовенства уступилъ ему и нравственную чистоту духа своей церкви.

Причина этому простая. Духовенство русское, какъ православное, не отдѣляя себя отъ народа, одушевилось страстнымъ его желаніемъ усилить Москву и стало употреблять оружіе римской церкви: проклятія и отлученія противъ противниковъ политическаго единства русской земли подъ московскою властію; оно дошло наконецъ, въ лицѣ архіепископа Геннадія, до прославленія Фердинанда Католика за аутодафе, которыми онъ покрылъ Испанію на защиту вѣры, а въ лицѣ іосифлянъ (послѣдователей Іосифа Савина) проповѣдывало сожженіе еретиковъ.

Не сразу уничтожилъ самъ себя народъ во имя крѣпости царства Московскаго. Во времена Бориса Годунова, онъ, не привыкшій къ централизующей государственной уздѣ, принесъ на своихъ плечахъ въ Москву иноземцевъ съ мнимымъ Димитріемъ, въ которомъ онъ чаялъ найти царя, хранителя народной воли. Потомъ въ царствованіе Шуйскаго, избраннаго одними боярами, онъ не помогъ Москвѣ противъ ея враговъ, не признавая ни за кѣмъ права, помимо общей земской воли всего народа, распоряжаться его судьбами и пожертвовалъ, такъ сказать. средоточіемъ своей политической силы. Скоро однако по низведеніи Шуйскаго съ престола, раздираемый на части нахлынувшими на него врагами, онъ возсталъ и, безъ центральной власти государственной, безъ войска, съ излюбленными имъ людьми, мѣщаниномъ Мининымъ и княземъ Пожарскимъ во главѣ, очистилъ отъ нихъ свою землю. Тогда свободно избравъ излюбленный всею землею родъ Романовыхъ на царство, русскій народъ вторично отдалъ себя и уже всецѣло Москвѣ и пошелъ на служеніе силѣ и крѣпости государства русскаго. Іерархи благословляли такой строй народной жизни, освятили всѣ ея Формы въ сознаніи русскихъ людей, для которыхъ слово ихъ церкви было единымъ источникомъ просвѣщенія, и церковь, въ лицѣ государя Филарета Никитича, сама стала государствовать. Тогда личность русскаго человѣка потеряла и ту малую долю самостоятельности, которую оставилъ ей прежній народный бытъ и, такъ сказать, совсѣмъ утонула въ государствѣ. Вся бытовая внѣшность получила характеръ догматической неизмѣнности, и жизнь закокалась въ недвижныя формы, переступать которыя считалось ересью, достойною отлученія, казней и мукъ.

Въ такомъ бытѣ поступательное движеніе жизни стало невозможнымъ, жизнь замерла; мыслимо было только отрицаніе безпощадное, съ ожесточеніемъ ломающее всѣ преграды, препятствующія жить, и оно явилось въ лицѣ геніальнаго Петра. Онъ возненавидѣлъ русскій бытъ всею силою своей пылкой и мощной души; но, сынъ своей родины, ломая своеобразныя Формы народнаго быта, онъ былъ только самымъ энергическимъ продолжателемъ дѣла московскихъ строителей и укрѣпителей русскаго государства. Ихъ дѣло онъ вывелъ на чистоту. Церковь, бывшую до него только вольною помощницею московскихъ царей, онъ обратилъ въ служительницу государства, потому что внутренній ея бытъ былъ тогда таковъ, что она заковывала русскую жизнь въ неподвижныя формы. Онъ съ Запада привелъ государству еще новаго слугу -- науку и, какъ плѣнницу, заставилъ ее работать исключительно на него; онъ даже самого себя сдѣлалъ первымъ слугою государства. Петръ поднялъ значеніе государства на такую высоту, о которой и не грезилось царямъ московскимъ,и совершалъ то, къ чему тянула русская жизнь, чего желалъ русскій народъ въ виду еще не низложенныхъ окончательно своихъ враговъ. Но въ то же время онъ сталъ съ ожесточеніемъ рубить на право и на лѣво все, что таило въ себѣ какую нибудь самостоятельность въ сферѣ государственной жизни, и русскаго человѣка призналъ казенною вещью, а вѣру его и науку какъ бы государственными принадлежностями. Петръ съ логическою послѣдовательностію довершилъ дѣло московскихъ собирателей русской земли, открылъ и поставилъ воочію всѣхъ все, что таилось въ темныхъ инстинктахъ народа, создававшихъ централизованное московское царство.

Понятно, что среди народа, въ душѣ котораго жили такіе инстинкты, онъ нашелъ себѣ сторонниковъ, которые беззавѣтно предались его дѣлу и такъ же, какъ онъ, отказались отъ бытовыхъ преданій русскаго народа, замѣнивъ ихъ формами, созданными чужою жизнію. И наука пришла къ намъ не такъ, какъ къ западнымъ народамъ,-- не защитницею самостоятельности жизни, а грознымъ и неумолимымъ ея судьею и наставникомъ, истребляющимъ всѣ ея своеобразныя формы. Прежнее зданіе внутренней народной жизни затрещало подъ натискомъ гигантской воли новаго просвѣтителя русской земли и окружавшей его фаланги, и высшій класъ народа сталъ отдѣляться своимъ духомъ отъ остальныхъ.

Не могла, однако, вся русская жизнь сорваться съ своихъ корней, и живыя силы ея не могли быть уничтожены: большая часть народа, тѣснимая государствомъ, не хотѣвшая продать ему свою душу и въ то же время не могшая и помыслить о возстаніе на строителей его силы, которой она сама желала, лишила своего довѣрія новыхъ своихъ просвѣтителей, отвернулись отъ ихъ просвѣщенія и сохранила свою вѣру въ той формѣ и томъ духѣ, въ какомъ имѣла прежде воцаренія Петра.

Такъ начался разрывъ русскаго народа на двѣ части; изъ нихъ одна, оторвавшись отъ своего прошлаго, отдавшись беззавѣтно государственной дѣятельности, болѣе и болѣе старалась истребить въ себѣ и постепенно истребляла все, что напоминало о ея прежнемъ бытѣ и, наконецъ, стала жить преданіемъ чуждыхъ для нея народовъ; другая ушла внутрь себя, непримиримо отвернулась отъ науки, окопалась своимъ бытомъ, какъ крѣпостнымъ валомъ, и была окончательно закрѣплена за служителями государства. Русскіе люди раздѣлились на цивилизованныхъ по иностранному, казенному, образцу, и на темную массу, безмолвно имъ повинующуюся. Цивилизованное общество, получившее европейскій лоскъ, мало-по-малу забывшее свое прошедшее и господствовавшее безгранично надъ массою народа, сохранившаго свой старый бытъ, привыкало смотрѣть на ея обычай и на нее самоё какъ на простой матеріалъ для своей дѣятельности.

Малѣйшее заявленіе массы о своихъ человѣческихъ правахъ почиталось бунтомъ и жестоко казнилось, и она сама отвыкала имѣть свою волю и свою мысль, и та и другая заявляли себя украдкою въ темныхъ и часто безобразныхъ раскольничьихъ толкахъ. Самъ-же по себѣ господствующій, цивилизованный класъ имѣлъ только значеніе государственнаго орудія и въ этомъ лишь смыслѣ было признано его существованіе; имъ только и опредѣлялось направленіе его ума, сердца и воли. Въ школахъ, университетахъ, академіяхъ цивилизованному русскому человѣку наука преподавалась настолько, насколько было нужно для его служебной дѣятельности и какъ потребно для государственныхъ цѣлей. Всякій проблескъ свободной мысли былъ заклейменъ названіемъ -- безсмыслицы. За служебной дѣятельностію укрылось всякое нравственное безобразіе и самоуправство; злодѣйство, безчиніе, оправданы были государственными цѣлями. Такинъ образомъ наука, совѣсть и вѣра обратились въ пустые звуки и стали терпииы настолько, насколько соотвѣтствовали цѣлямъ государства. Все святое для человѣческой души исчезло, и на мѣстѣ пустѣ воцарилась ложь.

При подобномъ существованіи нравственная жизнь немыслина, и она погибла бы неминуемо, если бы богиня, приведенная кънамъ рабыней -- наука не бросила, хотя тайнымъ образомъ, нѣсколько спасительныхъ искръ въ души немногихъ. Проснувшееся сознаніе ихъ съ ужасомъ измѣрило ту бездну, которая ихъ окружала, и съ страстнымъ порывомъ бросились они къ свѣту науки. Они всецѣло отдались идеаламъ западныхъ народовъ и очаровались блескомъ тѣхъ формъ, въ которыхъ отлилась жизнь европейская. Русская земля ничего хорошаго не представляла для нихъ: общество, въ которому они принадлежали, пугало ихъ своею нигилистическою пустотою, а народъ былъ замуравленъ въ толстыхъ стѣнахъ рабства, и голосъ его былъ для нихъ не слышенъ. Изъ среды ихъ поднимались голоса, которые призывали прислушаться въ біенію народнаго сердца, указывая на нѣчто, еще не вѣдомое ими; но призывъ этотъ не возбуждалъ въ нихъ сочувствія, потону что западная жизнь и ея творчество сіяли всѣми лучами яркой красоты и внутренней силы. И всю эту жизнь, со всѣми ея безсмертными созданіями, со всѣми ея блестящими формами, желало большинство передовыхъ нашихъ людей перенести къ намъ. Всѣ ждали минуты, когда разрушатся узы, сковывающія жизнь народа. Эта минута настала по волѣ Царя. Какимъ восторгомъ исполнились всѣ порывавшіеся къ свѣту и свободѣ лучшіе русскіе люди, когда объявлено было Царемъ, что уничтожается крѣпостное состояніе! Какую силу пріобрѣло тогда печатное слово! Какими надеждами переполнилась тогда наша мысль! Какимъ даже фантазіямъ не предавалась она! Чего не думали сдѣлать желавшіе построить русскую жизнь по иностранному образцу! Чѣмъ не думали они облагодѣтельствовать русскій народъ! Но въ этомъ ликованіи громаднаго большинства нашихъ мыслителей и дѣятелей звучалъ одинъ диссонансъ, который разрушалъ всю гармонію ихъ благородныхъ помысловъ. Во всѣхъ ихъ рѣчахъ и дѣйствіяхъ подразумѣвалось: "построимъ жизнь народа по нашему усмотрѣнію". Всѣ порывы и свѣтлыя надежды были отравлены и поражены въ самое сердце дерзкимъ презрѣніемъ къ святыни народной жизни, къ ея праву устроивать себя по своей собственной волѣ.

Крѣпостное состояніе уничтожено. И чтожь? Разочарованіе для многихъ изъ нашихъ передовыхъ людей и народныхъ просвѣтителей полное: съ ужасомъ увидѣли они, что ихъ идеалы чужды народу, что невѣдомъ имъ внутренній міръ и строй его духа, что непонятенъ для нихъ смыслъ его слова, страненъ оборотъ его рѣчи, что онъ для нихъ какъ бы народъ иноплеменный, который еще нужно изучать, что безотвѣтенъ онъ на всѣ ихъ призывы, что вступить съ нимъ можно только въ чисто внѣшнія отношенія, но что въ то же время онъ сила, и сила непреоборимая. Тогда-то насталъ для нихъ тотъ періодъ, въ которомъ движется въ настоящее время ихъ утомленная мысль; они встали въ отрицательныя отношенія къ народу. Одни изъ нихъ, отвергая въ немъ всякое внутреннее содержаніе, приписываютъ эту мнимую душевную пустоту неразвитости его экономическаго быта, другіе рѣшительно не признаютъ въ немъ способности на какое бы то ни было творчество и обвиняютъ его въ природной тупости. Отвратясь отъ народа, ихъ мысль въ своемъ благородномъ стремленіи къ свѣту и свободѣ принуждена была отдаться безъ критическаго разбора всѣмъ потокамъ западной мысли, переходить отъ теоріи къ теоріи, отъ идеаловъ къ идеаламъ, созданнымъ духомъ западныхъ народовъ. Лишенная живаго источника народнаго духа, безсильная мысль способна только или повторять чужое, или создавать одни призраки. Винить ли наше юношество въ томъ, что оно, не имѣя реальной почвы подъ ногами и нетерпѣливо желая уничтожить сразу все зло въ нашей жизни, водворить въ ней правду и добро, со всѣмъ пыломъ предавалось увлеченіямъ? Въ ошибкахъ его не виновато ли общество, въ которомъ не нашло оно здороваго начала для своей дѣятельности?

Мы въ большинствѣ исполненные только мечтаніемъ о свободѣ безъ уваженія въ правамъ жизни и безъ внутренняго содержанія, безъ самостоятельной мысли, что вложимъ въ душу тѣхъ, кого хотимъ русить? Какою самобытною русскою мыслію охватимъ ихъ мысль и претворимъ ихъ сознаніе въ наше, русское? Какими нашими идеалами пересоздадимъ ихъ духъ въ русскій? Какъ будемъ мы просвѣщать нашъ народъ, когда почти непонятна ему наша рѣчь, противны его духу наши отношенія ко многимъ вопросамъ жизни, и какъ полюбить ему пашу мысль, когда намъ чужды созданія его души? Громадное большинство нашего общества способно только соблазнять его внѣшней стороною своей цивилизаціи, растлѣвать его вѣру, уничтожать всѣ своеобразныя формы его быта, въ которыхъ заключены для него и исторія, и преданіе, и нравственная его философія, и, обращая его душу въ tabula rasa, дѣлать его такимъ же нигилистомъ, какъ само общество.

Неужели, однако, принеся въ жертву государственной силѣ самихъ себя, мы произвели уже такой разрывъ между цивилизованнымъ нашимъ класомъ и остальнымъ народомъ, что нѣтъ уже между ними никакихъ точекъ соприкосновенія, и не поднималось изъ среды перваго даже такого слова, на которомъ могло бы опереться русское народное сознаніе? Неужели до того безпочвенны всѣ стремленія, что суждено имъ перераждаться въ гибельныя увлеченія и въ отрицаніе всего положительнаго въ жизни русскаго народа?-- Конечно, нѣтъ.

Описанный нами разрывъ образованнаго власа съ остальнымъ народомъ особенно силенъ или въ средѣ тѣхъ кабинетныхъ людей, погруженныхъ всецѣло въ изученіе западной жизни и ея созданій, которые не видали русской жизни лицемъ къ лицу и обращались къ ней съ предвзятыми запросами, на которые она отвѣчать не могла; или въ средѣ тѣхъ сибаритовъ, которые привыкли только тѣшиться, витая въ праздномъ, такъ называемомъ, высшемъ обществѣ; или же въ средѣ распаленныхъ нетерпѣніемъ молодыхъ нашихъ мыслителей, которые требуютъ, чтобы русская жизнь въ одинъ мигъ воплотила въ себѣ такіе идеалы, которые возможны только въ далекомъ будущемъ?-- Всѣ же прочіе, постоянно соприкасавшіеся съ дѣйствительною народною жизнію, или жившіе и дѣйствовавшіе среди нея, сознательно или безсознательно проникались духомъ русскаго народа, обогащались практическимъ знаніемъ условій его жизни и болѣе или менѣе самостоятельно переработывали вносимыя въ ихъ образованіе чужеземныя стихіи.

Изъ среды нашихъ образованныхъ людей, воспитанныхъ русскимъ народнымъ духомъ, явились высокодаровитые дѣятели на поприщѣ русскаго народнаго сознанія: Кирѣевскіе, Аксаковы, Хомяковъ и др. Они первыѳ подняли голосъ за самостоятельное развитіе русскаго народа изъ началъ его духа, за свободную самобытность русской мысли и русской личности и поставили много вопросовъ, касающихся самого общества, нашей жизни, и дали на нихъ рѣшенія, взятыя, такъ сказать, изъ души самого народа. И все это совершили они во время сильнѣйшаго, и почти всеобщаго, увлеченія всѣхъ мыслящихъ людей въ Россіи исключительно потокомъ западной мысли и тогда, когда подозрительно преслѣдовалась всякая самобытная дѣятельность.

Если многое ими не досказано и оставлено будущимъ дѣятелямъ, если нѣкоторыя изъ ихъ мыслей были ошибочны, то не ихъ въ томъ вина:-- жизнь русскаго народа стала расковываться только въ наше время. Съ великими преобразованіями настоящаго царствованія русское сознаніе поставлено на реальную почву и совершается теперь полное сближеніе всѣхъ класовъ народа, возникаетъ общественная дѣятельность; начинается повѣрка самою жизнью идеаловъ, сообщенныхъ намъ отвлеченнымъ образованіемъ, и свѣтъ знанія вносится въ общественное дѣло. То, что разъединяло образованный класъ съ остальнымъ народомъ, перерабатывается дѣйствительностію русской жизни, и дѣятельность русскаго человѣка получаетъ твердое основаніе, а съ этимъ вмѣстѣ возрастаетъ и самостоятельность его личности и освящается ея право на свободное самоопредѣленіе.

-----

Сказанное нами до сихъ поръ въ этой статьѣ ставитъ насъ въ опредѣленныя отношенія во всѣмъ направленіямъ, которыя въ настоящее время господствуютъ въ нашей періодической литературѣ.

Мы сочувствуемъ тѣмъ изъ нашихъ журналовъ, которые стоятъ по преимуществу на единство и силу нашего государства. Для насъ, какъ и для нихъ, священны и государство и его единство и его сила, добытые такими тяжкими трудами русскаго народа; мы не знаемъ никого и увѣрены, что нѣтъ такого русскаго, кто бы менѣе насъ и ихъ дорожилъ этимъ наслѣдствомъ нашихъ предковъ. Но не придаемъ мы этому государственному единству того внѣшняго характера, который оно получило въ устахъ нѣкоторыхъ публицистовъ, исключительно стоящихъ за него. Мы не можемъ признать за государственнымъ единствомъ значенія, поглощающаго и свободу личную, и свободу совѣсти, и свободу быта, заставляющаго всѣхъ, населяющихъ русскую землю, даже говорить однимъ нарѣчіемъ,-- значенія, при которомъ люди не могутъ быть людьми, а только гражданами. Мы признаемъ внутреннее единство народа, которое не только не ослабляется, но укрѣпляется свободнымъ разнообразіемъ вольной народной жизни.

Мы также вполнѣ сочувствуемъ тѣмъ періодическимъ изданіямъ, которыя стоятъ преимущественно за святыню свободы личности, за перенесеніе въ русское сознаніе всѣхъ сокровищъ, добытыхъ западною мыслію; но мы отвергаемъ отрицательное отношеніе нѣкоторыхъ изъ нихъ къ народной жизни и почитаемъ ложною мысль, будто простымъ перенесеніемъ западныхъ формъ въ бытъ нашего народа, посредствомъ какихъ бы то ни было мѣропріятій или однимъ только матеріальнымъ обезпеченіемъ можно поднять народный духъ и творческія его силы.

Мы должны перевоспитать сами себя: сознать свою несостоятельность, вызвать въ душѣ своей духъ любви къ народу и глубокое уваженіе въ голосу жизни, съ благоговѣніемъ остановиться передъ тайною души народной, съ величайшимъ вниманіемъ всмотрѣться въ тѣ внутреннія силы, которыя живутъ въ ней, управляютъ ея движеніями, въ какихъ бы грубыхъ формахъ онѣ ни проявлялись. Смиренная любовь наша къ народу сдѣлаетъ прозрачными эти формы, и мы увидимъ сокровища, которыя скрываются подъ ними. Изъ гордыхъ просвѣтителей мы должны перейти въ положеніе смиренныхъ служителей народа и отстранять отъ него, посредствомъ-ли улучшенія его экономическаго быта, или другими средствами, какія потребуются обстоятельствами, все, что можетъ помѣшать его самостоятельному и свободному развитію. Мы должны терпѣливо содѣйствовать его росту и, какъ господину русской земли, предлагать тѣ сокровища знанія, доставляемыя намъ западною наукою, которыя онъ взять пожелаетъ;-- все это добыто нами по милости его, за все заплатилъ онъ давно уже сторицею своимъ многолѣтнимъ и тяжелымъ трудомъ.

Можно примѣтить въ жизни народовъ дВа пути ихъ развитія, которые, по аналогіи съ двумя способами мышленія, можно назвать дедуктивнымъ и индуктивнымъ.

При первомъ передовые люди народа, отправляясь отъ самой идеальной и въ то же время непреложной истины, рядомъ строго логическихъ выводовъ, не выходя изъ области отвлеченнаго мышленія, изобрѣтаютъ такія формы для жизни своего народа, въ которыя она, по существу своему и степени своего развитія, уложиться не можетъ, иди до которыхъ не доросла она. Жизнь отказывается принять эти формы: тогда изобрѣтатели ихъ, власть имѣющіе, во имя добра, насильственно налагаютъ ихъ на жизнь народа и терроризуютъ ее.

Такъ было во Франціи, способной въ самымъ благороднымъ, идеальнымъ стремленіямъ; но не умѣющей держаться на реальной почвѣ жизненной правды. Доведя государственную централизацію до идеальныхъ ея размѣровъ, такъ что ихъ король былъ въ правѣ сказать: l'etat c'est moi, французы потеряли способность прислушиваться къ требованіямъ самой жизни. Когда же въ революцію 1789 года они сбросили съ себя неестественныя оковы, ихъ давившія, то. передовые ихъ люди провозгласили: liberté, égalité, fraternité, и во имя этихъ священныхъ идеаловъ ополчились на весь народный бытъ, созданный исторіею, требуя, чтобы французскій народъ немедленно воплотилъ въ свою жизнь изобрѣтенныя ими для нея идеальныя формы--и, вмѣсто свободы, создали диктатуру.

Путь же индукціи въ развитіи народа остается постоянно на прочной почвѣ явленій его жизни. Защищая ихъ отъ насилія, отстраняя всякую идеальность, онъ мало-по-малу утверждаетъ на незыблемой почвѣ всѣ ихъ творческія силы. Такъ развивался сѣверо-американскій народъ и достигъ полнѣйшей свободы; но утратилъ идеальную сторону своего духа, и нѣтъ у него ни высокоразвитой науки, ни великихъ созданій искусства, нѣтъ музыки и даже народной пѣсни, хотя онъ и выработалъ для себя могущественную народную личность.

То и другое -- крайности.

Мы, въ числѣ другихъ, желаемъ содѣйствовать, по мѣрѣ нашихъ силъ, къ тому, чтобы идеальная сторона была присуща духу русскаго народа и чтобы всѣ великія истины, выработанныя западными народами, стали достояніемъ русскаго сознанія и русской жизни; но чтобы въ то же время и самостоятельность русской мысли не была уничтожена.

Для этого, во первыхъ, необходимъ подъемъ въ нашемъ обществѣ того философскаго духа, который не допускаетъ умъ до порабощенія какими-бы то ни было ученіями; но самостоятельно сравниваетъ ихъ всѣ, анализируетъ ихъ, доводитъ ихъ до ихъ началъ и провѣряетъ ихъ фактами жизни. Во вторыхъ, необходимо строгое изученіе своего народа и всѣхъ условій, подъ которыми суждено ему развиваться.

Непремѣнными элементами въ такое изученіе должны входить: сравненіе хода развитія русской жизни съ ходомъ развитія жизни западныхъ народовъ и по возможности ясное сознаніе своего назначенія и положенія среди нихъ. Прожитое западными народами можетъ научить насъ многому; ибо мы стремимся въ однѣмъ съ ними цѣлямъ, только идемъ иными путями.

Если ходъ нашей жизни противоположенъ ходу жизни запада, то многіе изъ общихъ для насъ и для него вопросовъ ставятся иначе. такъ на примѣръ: римская церковь по существу своему была невѣротерпящимъ владыкою, насилующимъ всякую свободу, и западный человѣкъ, вооружась наукою, возсталъ на нее и сбросилъ оковы, давившіе его совѣсть и жизнь.

Истинный же духъ вселенской церкви, подъ вліяніемъ которой сложилась жизнь русскаго народа, есть духъ свободы совѣсти, свободы личной и истиннаго братства; но бѣдствія, постигшія весь Востокъ, и тяжелыя ихъ послѣдствія извратили ея значеніе. Не противъ самой церкви, не противъ ея основныхъ началъ должны быть направлены наши нравственныя силы, а противъ той стороны ея настоящаго быта, которая скрываетъ ея чистоту, заставляя ее служить постороннимъ цѣлямъ. Когда раздастся свободный голосъ истиннаго ученія нашей церкви; тогда для русскаго святость личности человѣка, свобода его совѣсти и истинное братство утвердятся въ святынѣ самого Бога; тогда преобразится жизнь всего русскаго народа и раскроются всѣ ея живыя силы. Освобождающій духъ вѣры говоритъ не одному уму, какъ философское ученіе; но объемлетъ всѣ живыя силы человѣческаго духа и возводитъ на равную нравственную высоту какъ образованнаго, такъ и необразованнаго человѣка. Когда совершится такой переворотъ въ сознаніи русскаго народа; тогда онъ вступитъ въ періодъ своей жизни, освобождающій личность, подобный тому, который насталъ для протестантскаго міра въ позднѣйшее время.

Всматриваясь въ жизнь западныхъ народовъ, мы можемъ ясно сознавать, чѣмъ живетъ современность, куда направляется жизнь человѣчества, и провидѣть, чего требуетъ отъ насъ будущность наша. Такъ съ подъемомъ у народовъ сознанія ихъ народныхъ личностей поднялось у принадлежащихъ къ одному и тому же племени и сознаніе ихъ одноплеменности. Сила, бывшая только стихіею, предрасполагающею къ образованію народовъ, инстинктивно дѣйствовавшею въ человѣчествѣ, становится сознанною силою. Такъ при поступательномъ движеніи человѣчества по пути его развитія не пропадаетъ безслѣдно ни одна сила, присущая человѣческой природѣ; а болѣе глубоко въ ней лежащія, болѣе, такъ сказать, основныя, болѣе общія -- позднѣе другихъ восходятъ въ свѣтъ сознанія.

Въ настоящую эпоху исторіи человѣчества мы живемъ среди борьбы между собою племенъ: славянскаго, германскаго п романскаго и, если позволительно предугадывать будущее, то можно съ увѣренностію уверждать, что различныя народныя личности соберутся въ отдѣльныя племенныя группы, изъ которыхъ каждая начнетъ свою историческую жизнь и выработаетъ самостоятельно свою племенную, нравственную личность, въ которой сгармонируются всѣ народныя личности, ее составляющія. И будетъ тогда личность всего человѣчества хоромъ свободно между собою сгармонированныхъ племенныхъ личностей, изъ которыхъ каждая будетъ такимъ же хоромъ народныхъ личностей, а каждая изъ послѣднихъ -- свободнымъ хоромъ самостоятельно развивающихся личностей свободныхъ людей.

Исторія, будущность и нравственная личность русскаго народа неразрывно связаны съ исторіей, будущностью и нравственною личностію семьи славянскихъ народовъ, а потому изученіе ихъ внутренней жизни, нарѣчій, на которыхъ они говорятъ и пишутъ, всего, что совершено ими на поприщѣ умственной дѣятельности, должно быть для насъ однимъ изъ неотложимыхъ дѣлъ.

Славяне потрудились подвигомъ добрымъ въ борьбѣ за свою самостоятельность и свободу. Они выяснили много сторонъ славянскаго, а слѣдовательно, и нашего духа. Они (преимущественно чехи) очистили и добыли для славянской мысли почетное мѣсто, которое не уступала ей ревнивая къ своему преобладанію германская мысль, и поставили твердо свое знамя среди европейскихъ народовъ. Не смотря на то, что ихъ физическая сила подавлена врагомъ,-- на себѣ доказали они, что духъ человѣка сильнѣе меча.

Личность нашего народа есть такая же дѣйственная сила въ дѣлѣ развитія славянскаго племени и исполненія имъ его міроваго назначенія, какъ личность каждаго члена народа въ дѣлѣ развитія послѣдняго, а потому на насъ и на могущественномъ нашемъ государствѣ лежитъ священная обязанность блюсти, да не будетъ уничтоженъ иноплеменникомъ ни одинъ изъ славянскихъ народовъ, и ни одна пядь земли, ими занимаемой, отнята у нихъ.

Изъ предыдущаго уже слѣдуетъ, что мы поставляемъ для насъ задачею содѣйствовать подъему философскаго духа въ нашемъ обществѣ и распространенію общечеловѣческихъ свѣдѣній, изученію нашей народной жизни, по возможности, безъ всякой предвзятой мысли, изученію жизни славянскихъ народовъ, какъ братьевъ общей для насъ съ ними славянской семьи, съ судьбами которой неразрывно связана наша будущность, и сравнительному изученію нашей жизни съ жизнію прочихъ европейскихъ народовъ.

Вѣрные нашему убѣжденію, что истина о каждомъ предметѣ раскрывается во всей своей полнотѣ лишь при свободномъ обсужденіи его, мы приглашаемъ всѣхъ намъ сочувствующихъ, собраться на страницахъ нашего журнала въ дружескую бесѣду о вопросахъ, дорогихъ для русскаго человѣка,-- бесѣду, не исключающую спокойнаго обмѣна возраженіями людей одинаковаго направленія.

С. Юрьевъ.

Оставить комментарий Юрьев Сергей Андреевич (bmn@lib.ru) Год: 1871 Обновлено: 27/08/2010. 116k. Статистика. Статья: Публицистика Критика и публицистика	Скачать FB2 Ваша оценка:

Юрьев Сергей Андреевич В чем наша задача?

Въ чемъ наша задача?

Юрьев Сергей Андреевич
В чем наша задача?