Юрьев Сергей Андреевич
Король Лир. Трагедия в 5-ти действиях В. Шекспира. Перевод С. Юрьева. Москва, 1882.

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Король Лиръ. Трагедія въ 5-ти дѣйствіяхъ В. Шекспира. Переводъ С. Юрьева. Москва, 1882.
  
   Изъ всѣхъ созданіи англійскаго генія особенною популярностью пользуются у насъ, какъ и повсюду въ Европѣ, "Гамлетъ", "Отелло" и "Король Лиръ". Въ нашей литературѣ объ этихъ трагедіяхъ было говорено едва ли не больше, чѣмъ обо всѣхъ остальныхъ піесахъ Шекспира, вмѣстѣ взятыхъ; онѣ же преимущественно останавливали на себѣ и вниманіе переводчиковъ. "Гамлета" мы имѣемъ въ пяти полныхъ переводахъ, "Отелло" -- въ шести; "Король Лиръ" былъ переведенъ три раза стихами и одинъ разъ прозою; теперь является четвертый стихотворный переводъ этой трагедіи, исполненный г. Юрьевымъ. Трудъ этотъ заслуживаетъ вниманія именно потому, что онъ (за исключеніемъ прозаическихъ переводовъ г. Кетчера) представляетъ первую въ нашей литературѣ попытку дословнаго, буквальнаго (насколько это согласно съ стихотворной формой) и совершенно полнаго, безъ всякихъ пропусковъ, перевода шекспировской трагедіи. Это и заставляетъ насъ остановиться на немъ подробнѣе и разсмотрѣть, насколько удалось переводчику выполнять свою нелегкую задачу.
   Переводить такого писателя, какъ Шекспиръ, вообще, дѣло очень трудное, требующее значительнаго таланта и глубокаго знанія не только шекспировскаго, но и своего родного языка переводить Шекспира буквально -- дѣло, скажемъ прямо, не только трудное, но и неблагодарное, потому что большинство читающей публики не въ состояніи понять и оцѣнить по достоинству подобный трудъ. Бѣлинскій, разсуждая о переводахъ вообще, раздѣлилъ ихъ на два отдѣла: переводы, подстрочно близкіе въ подлиннику, и переводы, представляющіе поэтическое воспроизведеніе оригинала; при этомъ онъ совершенно правильно замѣтилъ, что слить оба условія въ одномъ трудѣ, въ одно и то же время передать и поэзію, и букву подлинника -- есть трудъ едва ли доступный силамъ человѣческимъ, идеалъ практически недостижимый. Въ примѣненіи къ Шекспиру это замѣчаніе, пожалуй, еще болѣе вѣрно, чѣмъ въ примѣненіи къ любому изъ остальныхъ европейскихъ писателей (кромѣ, развѣ, Раблэ). Шекспировскій языкъ, не говоря уже о вообще присущей англійскому языку особенной силѣ и лаконичности, нерѣдко однимъ словомъ замѣняющей цѣлую мысль, представляетъ для переводчика множество непреодолимыхъ затрудненій своею чрезвычайною образностью, метафоричностью, обиліемъ всевозможныхъ фигуръ и причудливыхъ украшеній слога, словомъ, тѣми качествами, какія характеризуются въ исторіи литературы названіемъ эвфюизма. Прибавьте въ этому колоссальное богатство и разнообразіе оттѣнковъ рѣчи, отъ самыхъ возвышенныхъ до самихъ грубыхъ и площадныхъ, обиліе всевозможныхъ пословицъ, поговорокъ, намековъ, смыслъ которыхъ иногда не вполнѣ понятенъ даже и современному англичанину, вынужденному прибѣгать къ помощи особенныхъ шекспировскихъ словарей, наконецъ -- частое употребленіи синонимовъ, различіе между которыми совершенно неуловимо для иностранца, -- и вы получите нѣкоторое, приблизительное понятіе о тѣхъ трудностяхъ, съ какими приходится бороться русскому переводчику, воспитанному въ совершенно иныхъ понятіяхъ и на языкѣ, по самой натурѣ своей недопускающемъ ничего преувеличенно-напыщеннаго.
   Эти причины побудили одного изъ прежнихъ переводчиковъ "Короля Лира", Дружинина, совершенно отказаться отъ желанія какъ можно ближе подойти къ буквѣ оригинала. Передавая трагедію Шекспира на русскомъ языкѣ, онѣ поставилъ себѣ цѣлью, какъ онъ самъ говоритъ въ прекрасномъ вступительномъ этюдѣ, сдѣлать это произведеніе доступнымъ для всѣхъ русскихъ читателей, безъ различія пола, возраста и развитія, стараясь, чтобы переводъ не поразилъ изысканностью своего слога ни одного человѣка, воспитаннаго на простой русской рѣчи. Вслѣдствіе этого Дружининъ обратилъ преимущественное вниманіе не на буквальность и полноту своего перевода, а на его литературную и поэтическую обработку. Результатомъ этого труда было произведеніе, пріобрѣвшее значительную популярность и, въ самомъ дѣлѣ, представляющее, по своимъ поэтическимъ достоинствамъ, цѣнный вкладъ въ нашу переводную литературу. Правила, высказанныя Дружининымъ, были приняты въ руководство даровитѣйшими изъ русскихъ переводчиковъ Шекспира, труды которыхъ были встрѣчены образованными читателями съ полнымъ сочувствіемъ. Переводъ "Лира", сдѣланный Дружининымъ, извѣстенъ всякому, читающему Шекспира по-русски, между тѣмъ какъ болѣе точные и полные переводы гг. Якимова и Лазаревскаго знакомы лишь весьма немногимъ, -- именно, благодаря тому, что излишнее пристрастіе къ буквѣ оригинала послужило здѣсь въ ущербъ литературному достоинству перевода.
   Но Дружининъ, переводя "Лира", можетъ быть, слишкомъ уже увлекся стремленіемъ упростить шекспировскую трагедію и позволилъ себѣ сдѣлать слишкомъ много пропусковъ, далеко не всегда оправдываемыхъ тою цѣлью, какую онъ имѣлъ въ виду. Позднѣйшіе его переводы "Коріолана", "Ричарда III", "Короля Джона" почти вовсе не заслуживаютъ упрека въ этомъ излишне-свободномъ отношеніи къ подлиннику; въ примѣненіи къ "Лиру" упрекъ этотъ вполнѣ основателенъ. Литературное достоинство перевода нисколько не пострадало бы, если бы въ немъ были воспроизведены, съ искусствомъ, отличавшимъ талантливаго переводчика, исключенные имъ сцены и рѣчи. Въ виду этого недостатка, вполнѣ естественно желаніе другого переводчика исправить ошибки своего предшественника и дать новый переводъ шекспировской трагедіи, въ которомъ, при всей возможной близости къ подлиннику, были бы соблюдены и условія, требуемыя отъ каждаго хорошаго литературнаго произведенія.
   Въ такомъ переводѣ "Короля Лира" мы, дѣйствительно, нуждаемся, и г. Юрьевъ, по своей вѣроятности, руководился именно этими соображеніями, предпринимая свой трудъ. Говоримъ: "по всей вѣроятности", потому что самъ онъ не предпослалъ своему труду никакихъ объясненій и указаній. Но такъ какъ, судя по исполненію перевода, его слѣдуетъ причислить скорѣй къ первому, чѣмъ ко второму изъ отдѣловъ, установленныхъ Бѣлинскимъ, то мы позволяемъ себѣ думать, что переводчикъ имѣлъ въ виду не столько "средняго", простого читателя, о которомъ заботился Дружнинъ, сколько любителей и знатоковъ англійскаго поэта. Этимъ опредѣляется и мѣрка, которую должно прилагать жъ труду г. Юрьева: точность, буквальность, полнота -- на первомъ планѣ; поэзія -- на второмъ; только по отношенію къ первому читатель можетъ быть особенно требовательнымъ.
   Итакъ, прежде всего -- о точности и полнотѣ.
   Переводъ r. Юрьева можно признать самымъ полнымъ изъ всѣхъ русскихъ переводовъ "Короля Лира". По крайней мѣрѣ, при внимательномъ чтеніи его en regard съ подлинникомъ, мы отмѣтили только три -- и при томъ самыхъ незначительныхъ, въ два-три слова, -- пропусковъ (въ рѣчахъ Эдгара, III, 4), происшедшихъ, вѣроятно, просто отъ недосмотра. То же слѣдуетъ сказать и относительно внѣшней точности: стихи вездѣ переведены стихами (за исключеніемъ лишь немногихъ строкъ въ 3-й сценѣ ІѴ акта), проза -- прозой. Но нельзя того же сказать о точности внутренней, о близости къ подлиннику и вмѣстѣ съ тѣмъ -- въ духу правильной, ясной русской рѣчи; въ этомъ отношеніи переводъ г. Юрьева не вездѣ свободенъ отъ недостатковъ. Предѣлы настоящей замѣтки не позволяютъ намъ останавливаться на этихъ недостаткахъ во всей подробности; поэтому мы будемъ указывать лишь на такіе мѣста, гдѣ неточность перевода является особенно замѣтною.
   Въ первой же сценѣ І акта, Глостеръ, говора объ Эдмундѣ, выражается такъ: "у меня есть сынъ, нѣсколькими годами старше его" (стр. 4); между тѣмъ, во второй сценѣ II акта (стр. 18), Эдмундъ говоритъ о себѣ: "раньше брата однимъ лишь годомъ вышелъ я на свѣтъ". Кто же старше: Эдмундъ или Эдгаръ? Соотвѣтствующія мѣста подлинника совершенно ясны: тамъ Глостеръ говоритъ, что законный сынъ, Эдгаръ всего какимъ-нибудь годомъ (some year) старше незаконнаго, и послѣдній, согласно съ этимъ, замѣчаетъ: "I am some twelve or fourteen moonshines lag of my brother", т.-е. , я отсталъ отъ брата всего на какихъ-нибудь 12--14 мѣсяцевъ".
   Корделія (I, 1), отвѣчая на вопросъ отца о своей любви къ нему, говоритъ о сестрахъ: "Sure, I shall never marry like my sisters to love my father all", т.-е., навѣрно, а никогда не выйду замужъ, съ тѣмъ, чтобы любить только моего отца", или, какъ перевелъ Дружининъ: "когда бъ я одного отца любила, то замужъ бы не вышла никогда". Г. Юрьевъ повялъ эту фразу совершенно иначе: онъ заставляетъ Корделію, ради любви къ отцу, клятвенно отрекаться отъ супружества: "Клянусь, не выйду замужъ, какъ онѣ (сестры), чтобы любить лишь одного отца!" (стр. 8).
   Въ той же сценѣ изгоняемый Лиромъ Кентъ говоритъ о себѣ: "Не'll shape his old coarse in а country new*, т.-е. , онъ пойдетъ старимъ путемъ въ новой странѣ", останется прежнимъ Кентомъ (такъ и у Дружинина). Г. Юрьевъ (стр. 12) отступаетъ отъ подлинника. "Въ далекія страны нести онъ хочетъ глубокой бремя старости своей". Шекспиръ вовсе не представляетъ Кента человѣкомъ, изнемогающимъ подъ бременемъ глубокой старости; онъ хотѣлъ только сказать, что Кентъ и въ изгнаніи будетъ вѣренъ самому себѣ.
   Переводчикъ нѣсколько разъ заставляетъ Лира называть Кента рабомъ; самъ Кентъ говоритъ, что онъ служилъ королю "рабски". Кентъ не рабъ, а только вассалъ, котораго Лиръ называетъ recreant, miscreant (у г. Юрьева -- "безбожникъ", "бунтовщикъ"), т.-е. невѣрнымъ данной клятвѣ своему сюзерену: homo tuus sum -- говорилъ вассалъ, присягая на вѣрность, -- но ne servus. До Екатерины II, только у насъ, въ подобномъ случаѣ, называла себя -- рабами. Объ этой клятвѣ вассала Лиръ прямо напоминаетъ Кенту словами: "on thy allegiance hear me", оставленными r. Юрьевымъ безъ перевода (стр. 11).
   Слова Лира: "Better thou had'st not been born, than not to have pleas'd me better" также переданы не совсѣмъ точно: "Лучше бъ не родиться (кому?) чѣмъ пренебречь любовію моей" (стр. 14), -- что нѣсколько измѣняетъ характеръ короля (у Дружинина: "Лучше бъ не родиться тебѣ на свѣтъ, чѣмъ мнѣ не угодить").
   Въ 4-й сценѣ I акта, Лиръ обращается въ дерзкому дворецкому Гонерильи: "Oh, you, sir, you, sir, come you hither; Who am I sir?" Это ироническое величанье слуги сэромъ, вмѣсто обычнаго sirrah, совершенно исчезаетъ въ переводѣ г. Юрьева: "А, ты пришелъ, дружище. Поди-ка сюда. Ты знаешь ли кто я?" (стр. 30). Точно также въ словахъ "благодарю, благодарю" исчезла фраза: "ther's earnest of thy service" (вотъ тебѣ за трудъ), произнося которую, Лиръ даетъ Кенту деньги (стр. 30).
   Въ отвѣтъ на просьбу Кента укрыться отъ бури въ хижинѣ (III, 3), Лиръ говоритъ: "Ты хочешь сердце мнѣ разорвать?" (Wilt break my heart?) -- "Скорѣе я разорву свое" (I'd rather break my own) -- отвѣчаетъ Кентъ. У г. Юрьева это передано не совсѣмъ ясно: "О!.. не разорвется мое сердце?-- Ахъ, скорѣй мое!" (стр. 84).
   Не останавливаясь на мелочахъ, возьмемъ на выдержку еще нѣсколько примѣровъ, свидѣтельствующихъ, по нашему мнѣнію, о томъ, что почтенный переводчикъ, желая соблюдать точность, не вездѣ оставался вѣрнымъ духу родного языка.
   "Клянусь... живущими въ кругахъ свѣтилъ судьбами" (стр. 8; въ подл.: by all the operations of the orbs).-- "На жизнь мою, что дочь тебя меньшая не меньше любитъ, чѣмъ онѣ" (т.-е. ручаюсь головой, стр. 10).-- "Безумныя безсильны клятвы богамъ" (стр. 11).-- "Неблагодарность!.. въ дѣтищѣ родномъ отвратнѣй ты, чѣмъ чудище морское!" (37).-- "Но ежели услышитъ про тебя, когтями bohrie лице твое все изорветъ" (39).-- "Такіе образцы мнѣ представляетъ вашъ край въ Бедлама нищихъ сумасшедшихъ" (59).-- "А вы, противъ естественныя чуда, вѣдьмы!" (74).-- "Ты, громъ всепотрясающій, расплющи всю эту круглую земли чреватость!" (79).-- "Намъ переноснѣй нашей муки часъ" (99).-- Вотъ еще одно мѣсто:
  
   "...Лучше,
   "Когда-бъ мой умъ расшибевъ былъ, и мысль,
   "Отъ горя отдѣлясь совсѣмъ, игрою
   "Воображенія туманясь часто,
   "Самосознанье потеряла!" (188).
  
   Для уразумѣнія этого мѣста необходимо обратиться къ подлиннику, гдѣ сказано: "Лучше бы я сошелъ съ ума: тогда мои мысли отдѣлились бы отъ моего горя, и страданье, утѣшаясь игрою обманчиваго воображенія, перестало бы давать знать о себѣ".
   Стремленіе въ буквальности иногда, повидимому, заставляетъ почтеннаго переводчика игнорировать требованія русскаго склада понятій. Такъ, напримѣръ, Лиръ говоритъ въ одномъ мѣстѣ:
  
   "Да эдакъ можно обратиться въ соль,
   "И очи станутъ лейками воды
   "Соленой, чтобы осенью сухой
   "Пыль по дорогѣ прибивать..." (133).
  
   Для русскаго уха этотъ соленый человѣкъ, съ лейками вмѣсто глазъ, нѣсколько страненъ. Здѣсь шекспировская метафора слишкомъ расходится съ духомъ русской рѣчи, такъ что буквальность перевода едва ли можетъ искупить неловкое впечатлѣніе, ею производимое.
   Подобныхъ примѣровъ можно было бы привести и еще нѣсколько. Укажемъ только на "пророчество" шута, начинающееся стихами:
  
   "Когда духовный важенъ будетъ на словахъ,
   "А не на дѣлѣ самомъ, -- на костра огняхъ
   "Не еретикъ, а другъ блудницъ, ихъ покровитель,
   "Горѣть начнетъ, и жадный пивоваръ водой
   "Свое испортитъ пиво, и пойметъ портной,
   "Что ужъ не онъ, а дворянинъ ему учитель", и т. д. (82).
  
   Въ этой пѣснѣ шута (стр. 81) г. Юрьевъ почти дословно перевелъ стихи: "With heigh, ho, the wind and the rain... For the rain it raineth ewery day", составляющіе не болѣе, какъ припѣвъ, заимствованный изъ какой-нибудь старинной баллады, и не имѣющій подобно вашему: "ди-ди-ди, калинка моя", никакого отношенія къ пѣснѣ и никакого особеннаго смысла. Въ этомъ легко убѣдиться, взглянувъ на пѣсню, которою оканчивается комедія "Двѣнадцатая ночь": тамъ повторенъ, слово въ слово, тотъ же самый припѣвъ точно также чередующійся со стихами текста пѣсни въ нѣсколькихъ куплетахъ:
  
   "When that I was and а little tiny boy,
   "With bey, ho, the wind and the rain,
   "А foolish thing was bat а toy,
   "For the rain it raineth every day".
  
   Попробуйте перевести слово въ слово, -- выйдетъ ли что-нибудь?
   То же стремленіе въ дословности отразилось на переводѣ г. Юрьева еще другою стороною: въ переводѣ вышло, покрайней мѣрѣ, втрое больше стиховъ, чѣмъ въ оригиналѣ. Конечно, въ этомъ всего болѣе виноватъ тотъ лаконизмъ, которымъ, какъ мы говорили, отличается англійская рѣчь, и благодаря которому иное слово приходится передавать цѣлымъ предложеніемъ; но къ этому можно прибѣгать только въ случаѣ необходимости. Беремъ въ переводѣ на удачу два-три примѣра: "Meantime we shall express our darker purpose" переведено --
  
   "А между тѣмъ, предъ вами ни объявимъ
   "Живущее во глубинѣ души
   "Намѣреніе наше". (5).
  
  
   Также многословно, и безъ надобности, переданы стихи:
  
   "...Love is not love,
   "When it is minglid with respects, that stand
   "Aloof from the entire point", --
  
   "Любовь ужъ не любовь,
   "Когда она разсчетомъ занята.
   "Онъ долженъ изгнанъ быть на вѣкъ изъ всѣхъ
   "Любви владѣній гордыхъ и свободныхъ" (14).
  
   Въ монологѣ Эдмунда (I, 2) для передачи четырехъ стиховъ подлинника потребовалось цѣлыхъ девять стиховъ перевода (стр. 18).
   Въ первыхъ словахъ III акта, на вопросъ Кента: "Кто, кромѣ этой страшной бури, здѣсь?" дворянинъ отвѣчаетъ:
  
   "Здѣсь тотъ, чей духъ взволнованъ, какъ она,
   "А тѣло терпитъ отъ нея вдобавокъ" (76).
  
   Въ подлинникѣ сказано просто: "One minded like the weather, most unquietly* (у Дружинина: "Тотъ, въ чьей душѣ теперь такая жъ буря").
   Кентъ говоритъ, что онъ, между прочимъ, умѣетъ "to mar а carious tale in telling it"; въ переводѣ сказано: "Я не умѣю подстрекать любопытство, не мастеръ болтать, могу испортить, опошлить любой остроумный разсказъ, если вздумаю передавать его моими словами" (28). Подчеркнутыя слова здѣсь -- лишнія, въ оригиналѣ ихъ нѣтъ.
   На поэтическую сторону перевода мы, какъ замѣчено выше, должны обращать меньше вниманія, соображаясь со взглядами переводчика, очевидно, не придающаго этой сторонѣ своего труда первостепенной важности. Но все же, по нашему мнѣнію, слѣдовало бы избѣгать явныхъ нарушеній правильности въ удареніяхъ и гладкости стиха, допущенныхъ въ переводѣ, повидимому, безъ особой надобности. Напримѣръ: "На перерывъ спѣшатъ и вина Францьи -- И млечныя сокровища Бургундьи" (7).-- "Она нужна для безопасности -- Твоей..." (10).-- "Ни менѣй любитъ, чѣмъ законнаго..." (18).-- "Ищи, онъ тамъ. О, смерть нежданная..." (137).-- "Я радъ прибытію высочествъ вашихъ..." (50); и т. п. Надѣемся, однако, что эти и имъ подобные, чисто-формальные, недостатки, неизбѣжные во всякомъ трудномъ дѣлѣ, а тѣмъ болѣе -- въ переводѣ произведеній Шекспира, не помѣшаетъ "среднему" читателю оцѣнить по достоинству новый переводъ "Короля Лира" и воспользоваться имъ для уразумѣнія безсмертной трагедіи великаго британца.-- О.

"Вѣстникъ Европы", No 11, 1882.

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru