Каменский Анатолий Павлович
Идеальная жена

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Анатолий Каменский

Идеальная жена

I

   Банковские чиновники Назаров и Захаров жили душа в душу на общей квартире, связанные уже лет пять общими взглядами, вкусами и похождениями. Обоим было по тридцати с небольшим лет, имели они одинаковые чины и получали одинаковые оклады и даже похожи были немножко друг на друга со своими закрученными кверху усами и остренькими бородками. Если и была между ними разница, то какая-то количественная -- "в полтора раза", как говорили сослуживцы. Именно в этой пропорции Назаров был выше и полнее Захарова, и смеялся громче, и аппетитом к жизни обладал большим, начиная с еды, выпивки, любви к женщинам и кончая мелким обиходом. Например, в общей спальне приятелей стояло две кровати, два мягких кресла, два комода, два платяных шкафа, причем у Назарова кровать была полуторная, кресло особенно большое, вольтеровское, комод старинного образца, пузатый, шкаф двустворчатый, а у Захарова все это было ординарное, обыкновенных размеров.
   Духовной разницы между ними вовсе не существовало, доказательством чему мог служить их общий письменный стол и книжный шкаф с общими книгами в кабинете. Всюду: на балах, в театрах, в ресторанах -- они появлялись вместе и по улицам, дачным местам и городским скверам любили бродить вдвоем в вечной погоне за женщинами, составлявшими главную цель и украшение их совместной жизни.
   Если иногда за целый вечер не удавалось познакомиться с новенькими или новенькой (две или одна -- тоже не играло роли, так как и в этом вкусы Назарова и Захарова почти не расходились), чиновники возвращались домой и пили чай с пирожным (Назаров три стакана и три штуки пирожных, Захаров два стакана и две штуки). Чаепитие сопровождалось разговорами на одну и ту же излюбленную тему -- о женщинах. Спорить не приходилось. Конечно, женщина -- низшее существо, орудие наслаждения, не больше. Никакой духовной связи между мужчиной и женщиной существовать не может. А если бы любовь заключалась главнейшим образом в духовной близости, в так называемой общности интересов, то не проще ли было бы сходиться вместе двум мужчинам, как, например, Назаров и Захаров. Нет, все эти рассуждения о душе совершенная ерунда. Ясно как палец, что мужчину с женщиной может соединять только тело. И большинство несчастных браков происходит оттого, что супруги требуют от брачного союза больше, чем он может дать. Никогда мужчине не понять женщины и в особенности женщине не понять мужчины: тут все разное -- и методы мышления, и отправные точки, и психология. Другое дело, когда люди сходятся только для наслаждения... Тогда все хорошо и просто. Если и происходят конфликты на этой почве, то исключительно от неумения женщины уравняться с мужчиной в простоте взгляда на любовь -- сошлись, получили что нужно, и до свиданья.
   Потом рассуждали о всевозможных материальных невыгодах брачного союза или продолжительной связи, о суете и сложности семейной жизни, о вопросе "детском"...
   -- Знаешь, -- сказал однажды Назаров, -- а ведь я придумал, какая жена или любовница могла бы быть идеальной.
   -- Какая? -- спросил Захаров.
   -- А вот догадайся. При этом можешь не стесняться в требованиях. Представь себе женщину обаятельной внешности, идеально здоровую, абсолютно покорную всем твоим требованиям и с своей стороны нетребовательную настолько, что содержание ее может обойтись не дороже содержания какой- нибудь канарейки. Ну, что бы еще? Да, самое главное: эта женщина лишена всякого тщеславия и таких, например, чувств, как ревность, зависть. Одним словом, это -- сама мудрость. Что бы ты ни делал в ее обществе и как бы ты ни вел себя на стороне -- она не обмолвится ни звуком. Еще больше, она простит тебе какое угодно издевательство над собой, даже побои. И наконец, ты можешь держать ее хоть под замком и не бояться ее измены. Ну, догадался?
   -- Черт возьми, -- сказал Захаров, подумав, -- да такой женщины нет.
   -- Ан есть, -- воскликнул Назаров с торжеством, -- и мы бы могли ее видеть у себя, ну, скажем... через месяц.
   -- Почему через месяц?
   -- Надо списаться, послать денег.
   -- Вот видишь, а ты говорил, что она бескорыстна.
   -- Надо же ей на дорогу.
   -- Ну да, пока на дорогу, а там еще на что-нибудь. Сколько же на дорогу?
   -- Сколько? Пустяки, рублей восемьсот.
   -- Ничего не понимаю, -- произнес Захаров уже каким-то обиженным тоном.
   -- Эх ты, -- перестал интриговать Назаров, -- да ведь женщина-то не живая, а из резины... Понимаешь? Резиновая женщина в натуральную величину, красавица, с чудесным телом. Делаются такие в Берлине. Ты, наверное, слышал.
   -- Фу, ерунда какая, -- сказал Захаров.
  

II

   Однако резиновая женщина сделалась в приятельских беседах довольно частой темой. Стоило одному пожаловаться на какое-нибудь новое разочарование, на какое-нибудь особенное женское коварство, как другой говорил:
   -- Вот резиновая бы такой гадости не сделала.
   Мимоходом, как будто шутя, приятели навели самые точные справки через знакомый аптекарский магазин, и оказалось, что за границей, но только не в Берлине, а в Вене, на какой-то фабрике действительно можно заказать женщину из гуттаперчи, любых размеров, и притом не очень дорого -- около тысячи рублей.
   -- А не попробовать ли в самом деле, -- сказал Назаров во время одного из холостых чаепитий, -- а то, черт его знает, сидим целый вечер сычами. Позвонить по телефону некому. Послать дворника -- может не застать дома. Погода отвратительная, на улицу или в Народный дом не тянет. Тут бы она, милая, и пригодилась.
   -- Дороговато только, -- говорил Захаров.
   -- И ничуть не дорого, если принять в расчет ее преимущества перед всеми остальными. Ведь мы все равно собирались на рождественские наградные покупать пианолу. Возьмем еще по годовой ссуде в кассе, вот и хватит.
   -- А вдруг пришлют черт знает что. Пианола, по крайней мере, вещь.
   -- А женщина не вещь?
   -- Пианолу можно потом продать, а попробуй продать эдакую штуку.
   -- Да, но ты забыл самое существенное: у нас будет общая идеальная жена, и единственный пробел в нашем с тобою союзе будет окончательно заполнен.
   Вскоре после Нового года Назаров и Захаров получили в транспортной конторе длинный и тяжелый ящик и перевезли его домой. Какова-то окажется эта таинственная общая жена, эта блондинка средней полноты и среднего роста, эта Матильдочка, как ее решили окрестить друзья? Несложное приданое в виде нескольких пар чулок, двух-трех рубашек да тонкого шелкового пеньюара, выпрошенных на память у знакомых женщин, уже ожидало Матильдочку в спальне.
   Волнуясь, мешая друг другу, поминутно роняя на пол то клещи, то молоток, стали Назаров и Захаров распаковывать ящик. Отодрали крышку, искромсали ножницами брезент, разорвали бумагу и добрались до стружек. Назаров торжественно запустил куда-то наугад руку и высвободил наружу белоснежную атласистую ножку с розовыми отполированными ноготками. Не прошло минуты, как голая женщина, слегка напоминающая музейную восковую фигуру, -- искусная комбинация пружин и каучука, -- лежала на полуторной кровати Назарова поверх одеяла. А еще через несколько минут приятели в бешеном восторге танцевали перед кроватью.
   -- Матильдочка! -- кричал Назаров. -- Вы -- совершенство: ради вас я готов послать к черту всех остальных женщин.
   -- Матильдочка! -- вторил ему Захаров. -- Клянусь Богом, что я совсем по-настоящему влюблен в вас.
   -- То ли еще будет, Матильдочка, -- вопил Назаров, деловито засучивая рукава, -- когда мы наденем на вас шелковый пенью ар чик и чулочки, надушим хорошими духами!..
   Слегка закинутое личико с модными локонами прически, с полуоткрытыми алыми губками и томным засыпающим взглядом было неподвижно, как будто слегка посмеивалось и выжидало, что произойдет дальше.
  

III

   Прислуга у Назарова с Захаровым была приходящая, и она не оставалась в квартире после ухода приятелей на службу. Поэтому долгое время она пребывала в искреннем заблуждении, что у ее хозяев гостит какая-то странная барыня, которая лежит, не шелохнется, словечка не вымолвит и, хотя как будто не спит, однако без всякой совести целыми днями валяется на кровати.
   Недели через полторы после водворения Матильдочки в квартиру явился старший дворник и осторожно, с извинениями, попросил насчет прописки.
   -- Иначе никак невозможно. Если бы онb хоть выходили иногда, денька через два, или бы хоть когда дома не ночевали, а то никак невозможно.
   С диким хохотом потащили Назаров и Захаров дворника в спальню.
   -- Ничего, ничего, ты не стесняйся, -- кричали они ему, -- ты ей сам объясни! Хотя у нее и немецкий паспорт, но она поймет.
   Дворник упирался.
   -- Ах, что вы, что вы... Извините. Немножечко можно бы и пообождать. Как бы их не стеснить только. Мы тоже понимаем деликатность.
   -- Нет, уж ты не отлынивай! Нет, уж как хочешь...
   Потом дворник стоял против одной из кроватей с выпученными глазами, тыкал в воздух пальцем и говорил, запинаясь:
   -- Это, как же это? Какая такая вещь? Кукла-то кукла, а все же как бы неживой труп. Ведь оне совсем как настоящие, только что без души. Однако живут полторы недели без видимого разложения. Уж вы, господа, извините, а придется посоветоваться с околоточным.
   -- Только ты ему не забудь сказать, что резиновая! -- крикнул вдогонку Назаров.
   Тем дело и кончилось, а легенда о заморской резиновой жене быстро и упорно распространялась. Не знали о ней до времени только сослуживцы. Показать им Матильдочку подмывало обоих приятелей страшно, но каждый раз останавливала мысль: "А вдруг чье-нибудь любопытство зайдет слишком далеко? Что тогда? Не брать же за это особую плату. Совсем отказать неловко. А делать Матильдочку общим достоянием как будто и не расчет. Все-таки тысячу рублей стоит".
   Время шло. Жизнь Матильдочки тянулась томительно однообразно. Целыми днями она лежала на спине в придуманной для нее двумя ее пылкими мужьями "любимой" позе -- с закинутыми за голову руками и согнутыми коленями. И было даже немного странно, как это она не пополнеет от столь безмятежного райского жития.
   Полосу безумств сменила полоса привычных нежностей и ласк.
   Но не прочна даже резиновая любовь. В один прекрасный день Назаров мужественно выдержал некий слегка укоризненный взгляд своего друга Захарова и сказал:
   -- Что делать, должен признаться, что поднадоела. Главное, мне ее характер разонравился. Черт ее знает. Лежит, молчит. Уж очень безропотна. Скука.
   -- Да, темперамента маловато, -- согласился Захаров. -- Это оттого, должно быть, что она немка. А кто-то когда-то захваливал... Нет, кроме шуток, не кажется ли тебе иногда, что мы затеяли довольно опасную игру? А? Или еще немножко подождать?
   Уже совсем вскоре после этого разговора приятели стояли против Матильдочки в гневных, угрожающих позах и наперебой кричали:
   -- Эй ты, глухонемая! Да делай же что-нибудь!.. Стыдись!.. Ревнуй!.. Попроси двадцать пять рублей на шляпку... Ну, хоть пожалуйся на усталость или на головную боль!.. У-у! Чертова кукла!
   Пришлось устроить генеральный окончательный совет. Рассмотрели и взвесили вопрос со всех сторон.
   -- Извольте видеть, -- говорил Назаров, -- идеальная общая жена: тут тебе, казалось бы, и божественная пластика, и чудесный характер, и безукоризненнейшая простота, и остроумнейшее разрешение проблемы брачного союза втроем, а вот поди ж ты. Клянусь Богом, что мне уже хочется общества, не то чтобы какой-нибудь барыньки или певички, а просто-напросто самой обыкновенной скотницы Хавроньи. Ей-богу.
   -- За чем же дело стало, -- решительно сказал Захаров, -- пошлем ее сегодня же к черту.
   -- А тысяча рублей?.. Н-да, тут трудно что-нибудь придумать. Публиковать в газетах не станешь: продается, мол, подержанная идеальная жена... Надо хорошенько обмозговать... Н-да...
   -- Эврика, -- воскликнул он немного погодя, -- я нашел выход. Проще простого. Мы ее изловим в нарушении супружеской верности. И потребуем от ее сообщника отступного за развод.
   -- А на эти деньги, -- подхватил Захаров, -- купим пианолу.
   И после долгих совещаний приятели составили поистине адский план.
  

IV

   Сослуживец Назарова и Захарова -- Плещинский, избранный обоими друзьями среди других сослуживцев по тем особым соображениям, что свободные деньги бывают не у всякого, да и не всякий с ними легко расстается, а у Плещинского есть не только деньги, но и пианола, на которую в крайнем случае можно будет выменять Матильдочку, -- изящный поляк Плещинский, с мечтательным лицом и шелковистыми пепельными волосами, получил такое письмо:
   "Дружище Плещинский! Приходи к нам сегодня вечером непременно. Хочется поболтать и распить бутылочку-другую вина. Может быть, потом предпримем сообща какую-нибудь веселую прогулку. Ждем часам к восьми. Если мы сами немножко запоздаем, то спроси у дворника ключ от квартиры (будет оставлен для тебя на всякий случай).
   Твои Назаров и Захаров
   В начале девятого часа Плещинский прошел через ворота во двор и, подняв голову кверху, увидал, что в окнах приятелей темно. Взяв у дворника ключ, он проник в квартиру, разделся, засветил электричество в кабинете и стал ждать. Прошло минут десять. Плещинский закурил папиросу, побренчал на пианино. "Однако", -- сказал он, поглядев на часы.
   Потом от скуки он прошелся по неосвещенной спальне, от скуки же щелкнул выключателем и вдруг остолбенел. На широкой назаровской кровати, заложив за голову белые полные руки, едва прикрытая одеялом, лежала очаровательная молодая женщина с полузакрытыми засыпающими глазами.
   -- Простите, -- сказал Плещинский и попятился назад.
   Женщина не двигалась и молчала.
   Плещинский на цыпочках вернулся в кабинет и тихонько притворил за собой дверь. Постоял не шевелясь, с озадаченным лицом. Тишина. Кажется, все благополучно, а мог получиться скандал. "Что же это за особа, -- думал он, -- вот чертовщина, и хозяев до сих пор нет". Тут он вспомнил, что зажег, но не погасил в спальне свет, и снова тихонько начал отворять дверь. Отворил и стал на пороге. С этой позиции -- женщины совсем не видать. Но все-таки очевидно, что она спит. Ах! Если бы поглядеть на нее еще раз!
   Какое божественное тело, какое прекрасное лицо, как глубок и спокоен ее сон. Не может же она проснуться так сразу. От тонкого шелка рубашки, соскользнувшей с одного плеча, исходил чуть заметный, но дурманящий аромат. И у Плещинского начинала кружиться голова. Теперь ему уже хотелось, чтобы подольше не возвращались его друзья. Мысль о невозможном, сказочная мысль сверлила его мозг. Он наклонился над кроватью, впиваясь взором в ее чудесную, невиданную наготу, и пьянел, пьянел, охватываемый каким-то сладким кошмаром. Время остановилось. Он держал красавицу за руку, она спала. Плещинский наклонялся все ниже, ниже... Спит или не спит? Слишком живо для настоящего сна поблескивают ее полузакрытые веками глаза. Истомно-гибки и покорны ее руки. Осторожно он начал целовать душистое холодное плечо.
   -- Теперь пора! -- тихо и как-то торжественно сказал Назаров, беря Захарова за руку и подводя его к неплотно притворенной двери (они выжидали целый час на кухне, откуда им было видно все).
   -- Браво, браво, браво! -- раздались над Плещинским оглушительные голоса. -- Великолепно, нечего сказать!.. Хорош, черт побери, гость! Вот и доверь ему свою квартиру.
   Плещинский, переконфуженный, обалделый, готовый провалиться сквозь землю, а потом совсем обезумевший от детски- счастливого смеха, согласился на все. Согласился не только на мену, но даже прибавил к вытребованной у него пианоле чистую разницу деньгами -- триста рублей.
    

------------------------------------------------------------------------

   Первое публикация: (под заглавием "Кукла") журнал "Пробуждение", 1910, No 23.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru