Каменский Анатолий Павлович
Мистер Вильям, пора!

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Анатолий Каменский

Мистер Вильям, пора!

I.

   Из автомобиля вышли два человека в котелках и широких демисезонных пальто. Один -- высокий, с черными подстриженными усами, другой -- маленький, без усов, но с необычайно густыми баками и бородой, окаймлявшими его темное, морщинистое, страшно добродушное лицо английского или шведского моряка. У высокого дымилась в зубах длинная светло-коричневая сигара, у маленького -- коротенькая, дочерна обкуренная трубка. Вошли они в подъезд немного странно, взявшись по-детски за руку, и маленький, уже совсем по-детски, впереди большого.
   -- Дайте нам, пожалуйста, хороший номер в две комнаты, с ванной и телефоном, -- сказал большой управляющему гостиницы. -- Вот вам моя карточка для общего списка в вестибюле. А это мой секретарь -- мистер Вильям. Впрочем, и на карточке лучше приписать: "Василий Лукич Кандауров и секретарь".
   Прибывшие поднялись вместе с управляющим в третий этаж. Главный швейцар с двумя помощниками, свободный рассыльный, нижний телефонный мальчик и мальчишка от занятого лифта -- с одинаковым любопытством проводили Кандаурова и его спутника глазами.
   -- Сущая обезьяна, -- сердито произнес швейцар. -- Подумаешь, лень трубку изо рта вынуть.
   -- Что-то и я таких совсем не видал, -- сказал рассыльный. -- По-моему, и есть обезьяна.
   Между тем Василий Лукич Кандауров и мистер Вильям стояли в своих пальто и котелках посреди двенадцатирублевого номера с отдернутой портьерой в спальню, с полуоткрытой дверцей в уборную, откуда виднелся краешек мраморной ванны и блестящий никелированный душ.
   -- Вполне удовлетворительно, -- говорил Кандауров. -- Будьте добры получить мой паспорт. Мистер Вильям пользуется особой привилегией проживать без документов во всех городах Старого и Нового Света. Впрочем, на всякий случай я могу вам предъявить расписку его прежнего патрона в получении от меня за него десяти тысяч долларов чистыми деньгами. Мистер Вильям! -- с особой интонацией и уже по-английски докончил он. -- Угодно вам познакомиться с господином управляющим отеля?
   -- Э, -- неопределенно произнес маленький человек, не выпуская трубки изо рта.
   -- Познакомьтесь, прошу вас! -- властно проговорил Кандауров.
   Мистер Вильям нехотя улыбнулся, придержал одной рукой трубку и быстро протянул другую руку управляющему.
   Тот все еще недоумевал.
   -- Да, да, -- сказал Кандауров, -- неужели вы не видите? Конечно, обезьяна. Американский шимпанзе семи лет. Для вашего окончательного успокоения я попрошу вас заглянуть к нам вечером, когда мы будем ложиться спать. Будем завтракать, милый Вильям? -- опять с особой интонацией спросил он на английском языке.
   -- О, yes! -- радостно и певуче отозвалась обезьяна, быстро пряча потухшую трубку в карман и улыбаясь до ушей огромным ртом, полным желтых зубов.
  

II

   Подали ветчину, ростбиф, осетрину по-русски, сыр честер, водку и джин. Мистер Вильям, нетерпеливо ходивший по комнатам и машинально изучавший их убранство, тотчас же сел за стол и быстро засунул салфетку за воротничок.
   -- Я вижу, вы очень проголодались, милый Вильям, -- сказал Кандауров, садясь напротив, -- возьмите ветчину. Но прежде всего по рюмочке, конечно. -- Он налил рюмку водки себе, рюмку джину секретарю. -- С приездом, дорогой друг!
   Мистер Вильям запрокинул голову, охотно проглотил джин и, наложив себе полную тарелку ростбифа и ветчины, стал резать их вперемешку кусками и отправлять в рот.
   -- Вы больше не нужны, -- сказал Кандауров лакею, медлившему уходить.
   -- Виноват, -- ответил лакей и ушел.
   Движения рук обезьяны, рук в великолепных манжетах с золотыми запонками, были вполне размеренны, точны и только немного поспешны. Челюсти смыкались без чавканья, пища проглатывалась аккуратно, и в маленьких, близко поставленных глазках горел какой-то сдержанный, культурный, почти человеческий огонек.
   -- Еще по рюмочке, Вильям! -- сказал Кандауров. -- Слышите, Вильям!
   По второму окрику обезьяна положила ножик и вилку и налила водки хозяину и джину себе. Потом ели сыр и пили кофе, принесенный лакеем в машинке с краном и со свистком, причем кофе разливал сам мистер Вильям.
   -- Какая же это, к лешему, обезьяна, -- говорил в коридоре лакей. -- У него только обличье обезьянье, да и то -- голова напомажена, с пробором, духами разит, как от настоящего господина, и водку хлещет, что твой гусар. Опять же у обезьяны хвост.
   -- У шимпанзе нет хвоста, -- возразил другой лакей. -- Я видел совсем такую же в цирке.
   -- Я тоже видел, так ту хозяин водил за шиворот да подстегивал плеткой, а эта все сама.
   После кофе Кандауров зажег электричество в уборной и отомкнул чемоданы. И человек, и обезьяна умылись, сняв пиджаки и отстегнув воротнички и манжеты.
   -- Вам для первого визита, -- говорил Кандауров, -- надо надеть сюртук. Слышите, Вильям? Я, как свой человек, могу явиться и запросто. Достаньте себе сюртук.
   Мистер Вильям порылся в своем чемодане и вытащил сюртучный костюм. Переоделся он с изящной и ловкой быстротой, и только галстук был ему повязан Кандауровым. Но булавку с двумя бриллиантиками он воткнул собственноручно.
   -- Теперь сначала по телефону, -- говорил Кандауров, -- потом побриться, и можно ехать. Барышня! Пожалуйста,-- он назвал номер, -- благодарю вас. Квартира генерала Кандаурова? Боже мой! Калерия! Опять я слышу твой голос... Да я же, я... Так надо было... Полгода это еще не целая вечность. Ну, что дядя? Здоров?.. Дома? Калерия, слышишь, скоро мы будем счастливы!.. Знаю? Не знаю, а предчувствую, верю... Через полчаса мы у вас -- я и мой секретарь мистер Вильям. Да, англичанин, вернее, американец. До свиданья.
  

III

   Человек и обезьяна побрились в парикмахерской отеля. На зрелище это собралось публики со всех этажей человек пятьдесят. Мистер Вильям, закутанный в простыню, время от времени скашивал глаза на Кандаурова и, видя на его щеках такую же мыльную пену, как и у себя под нижней губой, старательно задирал кверху лицо. Звяканье ножниц, подравнивавших ему бороду и бачки, доставило ему большое удовольствие, а причесывание смоченной вежеталем головы вызвало даже нечто среднее между урчаньем и бормотаньем.
   -- Вильям! -- прикрикнул на него Кандауров.
   Потом поехали к дяде Кандаурова, генералу от инфантерии, почетному опекуну.
   Был февральский солнечный день. Автомобиль в пять минут домчал двух прекрасно одетых джентльменов через весь Невский проспект на Пушкинскую, где жил генерал. Горничная, снимавшая с Кандаурова и мистера Вилняма пальто, уже давно привыкла к посещениям старых, сгорбленных, обросших баками и бородами господ. Поэтому она нисколько не смутилась при виде обезьяны и даже с особым почтением сказала ей: "Пожалуйте в зал". Высокий тучный дядюшка, в генеральской тужурке, с орденом Владимира на шее и академическим значком, уже шел навстречу к племяннику с широко раскрытыми объятиями. Обнялись и поцеловались. Мистер Вильям хотел последовать примеру своего хозяина, но тот отстранил его от генерала рукой и сказал на английском языке:
   -- Руку! Только руку, Вильям!
   -- В чем дело? -- спросил генерал.
   -- У моего секретаря, -- отвечал Кандауров, -- слишком восторженная душа. Хочет с вами, дядюшка, облобызаться.
   -- Отчего же, -- сказал генерал, -- я англичан люблю. Я только немцев не люблю.
   -- А он, дядюшка, не только англичанин, но к тому же и обезьяна.
   -- Как обезьяна? А ведь правда!.. Вот разодолжил. Смотрите, пожалуйста: лакированные штиблеты, галстук... И какое сходство с человеком. Так научи же, как мне себя держать с эдаким франтом?
   -- Да совсем как с настоящими гостями, дядюшка.
   -- Вот забавно! Мистер Вильям?.. Садитесь, пожалуйста, мистер Вильям!.. Калерия, Калерия! -- крикнул генерал. -- Да выходи же!
   Стройная шатенка с темно-бронзовыми волосами появилась на пороге и, поглядев издали на Кандаурова блестящим расширенным взором, отступила назад.
   -- Василий Лукич, -- позвала она, -- на минуточку.
   Кандауров быстрыми шагами прошел в гостиную, и тотчас же тонкие руки женщины обвились вокруг его шеи, и горячие губы прильнули к его губам.
   -- Милый, милый, милый! -- шептала она скороговоркой между поцелуями. -- Я не хотела встретиться с тобой официально, я истомилась. Я к тебе приду завтра в восемь часов. Хорошо?
   -- Конечно, конечно, -- тихо сказал Кандауров, -- теперь вернемся в зал.
   И, подходя к порогу, он воскликнул полным голосом:
   -- Да уверяю же вас, что вам некого стесняться. Честное слово, это обезьяна. Мистер Вильям, мистер Вильям!
  

IV

   Шимпанзе превзошел самого себя. Приблизившись к молодой женщине, он расшаркнулся, поцеловал протянутую руку и даже произнес два коротеньких слова, которые умел произносить очень отчетливо и которые на его языке служили знаками величайшего одобрения:
   -- О, yes!..
   Калерия засмеялась и, подведя мистера Вильяма к окну, стала тормошить и разглядывать его со всех сторон. Больше всего ее поразили его выбритый и напудренный подбородок, расчесанный пробор на голове и запах духов, таких же, как у Кандаурова.
   -- Да в вас прямо можно влюбиться, мистер Вильям, -- с восхищением говорила она.
   -- О,yes! -- повторила обезьяна.
   -- Смотрите, кузиночка, -- сказал Кандауров, -- будьте с ним поосторожнее: он отчаянный донжуан.
   Кандауров, хотя и называл Калерию кузиной и кузиночкой, однако, несмотря на заверения генерала о его родстве со своей лектрисой и экономкой, мало этому родству верил. Между прочим, он слышал от Калерии, что ей отказано в завещании генерала тысяч двадцать. И так как это было каплей в море того богатства, которое должно было достаться ему, Кандаурову, как единственному наследнику, то он любил подшучивать над Калерией и называть ее богатой невестой.
   -- Впрочем, -- вспомнил он свою обычную шутку, -- я могу вам сосватать мистера Вильяма: ведь вы богатая невеста.
   -- С удовольствием пойду за него, -- дурила Калерия, обнимая обезьяну за шею, -- он такой красавец.
   Мистер Вильям улыбнулся во весь рот и охватил молодую женщину за плечи обеими руками.
   -- Вильям! -- повелительно крикнул Кандауров.
   Дядюшка хохотал, сотрясаясь своим упругим животом.
   Племянник в первый раз за эти полчаса внимательно разглядел его. Здоровое, краснощекое лицо генерала совсем не собиралось стареть и сияло переходящим из рода в род типично кандауровским довольством помещиков, жуиров и хлебосолов.
   -- Вот за такого гостя спасибо! -- говорил генерал. -- А что, можно его будет посадить обедать за стол?
   -- Можно, дядюшка!
   -- И он все ест?
   -- Все что хотите, дядюшка!
   -- И пьет водку?
   -- Еще как пьет-то.
   -- Да это один восторг! Сегодня без обеда ни за что не отпущу. Калерия, похлопочи-ка, чтобы все было как следует, и мистеру Вильяму прибор обязательно рядом со мной.
   Пришлось остаться обедать и досидеть до позднего вечера, причем генерал, восхищенный светскими манерами мистера Вильяма, а главное, его несомненным пристрастием и к водкам, и к мадере, и к коньяку, в конце концов расчувствовался и выпил с обезьяной на брудершафт.
   -- Ты почаще приводи его, каналью, к нам, -- говорил он племяннику, прощаясь, -- я его, протобестию, полюбил.
   -- Завтра в восемь, -- шепнула Кандаурову "кузиночка" горящими губами.
  

V

   Выспавшись после теплой ванны, доставившей случай управляющему гостиницы убедиться, что все тело мистера Вильяма действительно покрыто густой обезьяньей шерстью и что ноги его еще больше похожи на человеческие руки, чем самые руки, секретарь Кандаурова разбудил своего патрона ровно в восемь часов. Улыбаясь желтыми зубами, он стоял перед Кандауровым с часами в руках и совал их к самому его носу.
   -- Спасибо, спасибо, милый Вильям! -- сказал Кандауров. -- Сегодня у нас большой рабочий день.
   Одевшись и слегка позавтракав по заграничной привычке, он запер обезьяну в номере, съездил за покупками и вернулся с ними через полчаса. Покупки эти были: значок Академии Генерального штаба, орден Владимира с мечами и флакончик любимых духов старого дядюшки "Violette de Parme" , которыми вчера пахло от его домашней тужурки. Кандауров показал мистеру Вильяму две блестящие новенькие вещицы, дал понюхать духов, потом вынул из кошелька небольшой ключик и отпер им потайное, нижнее отделение чемодана. Там тоже оказалось несколько вещей, чрезвычайно заинтересовавших обезьяну: толстая фехтовальная подушка с длинными тесемочками, аккуратно сложенная генеральская тужурка на красной подкладке и небольшой деревянный футляр, как бы для полдюжины столовых ножей.
   -- Ну-с, милый Вильям, -- говорил Кандауров, -- посмотрим, не разучились ли вы вашему главному искусству?
   Он выбрал стул повыше и потяжелее и обвязал его спинку фехтовальной подушкой. Поверх подушки надел и застегнул на все пуговицы генеральскую тужурку, предварительно прикрепив к ней академический значок, а около воротника -- орден Владимира с мечами. Отступив назад и убедившись, что тужурка облегает подушку не только плотно, но даже молодцевато, он выдвинул стул на середину комнаты и подпер его сзади тяжелым вольтеровским креслом. И наконец, после всего этого он опрыскал генеральскую тужурку духами "Violette de Рагте". Мистер Вильям лихорадочно переступал с ноги на ногу, наблюдая за этими приготовлениями.
   -- Кажется, все в порядке, -- сказал Кандауров, -- теперь можно приступить к делу.
   Другим маленьким ключиком был открыт деревянный футляр, в котором на голубом атласном возвышении блеснули четыре испанских стилета -- два подлиннее и два покороче. Взяв короткий стилет, Кандауров подул на него, потрогал его острие и передал нетерпеливо ожидавшему мистеру Вильяму. Обезьяна совсем привычным жестом сунула оружие в карман.
   -- Ну, что же, походим, милый Вильям, погуляем... Может быть, выпьем по рюмочке, -- с притворным хладнокровием говорил Кандауров на английском языке.
   Обезьяна, как будто успокоившись, расхаживала рядом с ним. Потом человек и обезьяна выпили по рюмке коньяку, причем человек насвистывал, а обезьяна улыбалась. Одинокий генеральский живот на тонких деревянных ножках и без головы вызывающе сиял посреди комнаты двенадцатью золотыми пуговицами.
   -- Еще рано, мой милый Вильям, -- говорил Кандауров, сидя на диване рядом с обезьяной и ласково поглаживая ее по коленке, и вдруг поднялся, выпрямился во весь рост и повелительно крикнул по-русски:
   -- Мистер Вильям, пора!
  

VI

   Произошло нечто математически определенное. Мистер Вильям спокойно приблизился к стулу с фехтовальной подушкой, вынул из кармана стилет и быстро нанес в левую половину натянутой генеральской тужурки, на протяжении небольшого правильного квадрата, пять глубоких ударов -- четыре по углам и один посредине. И тотчас же с довольным рычанием и широкой улыбкой повернулся к Кандаурову, держа стилет в руке.
   -- Не так! Вильям, не так! -- гневно крикнул Кандауров. -- Еще раз. Ну, слушать меня. Мистер Вильям, пора!
   Обезьяна снова подошла к подушке и так же методично, как и в первый раз, даже в те же отверстия, вонзила стилет. Кандауров выхватил оружие у нее из рук, подскочил к подушке и повторил то же самое, но с последним ударом оставил стилет воткнутым по рукоятку.
   -- Видите, Вильям! -- сказал он, похлопывая одной ладонью об другую и указывая на торчащий стилет. -- Поняли теперь? Ну, еще раз. Мистер Вильям, пора!
   Обезьяна наконец поняла свою ошибку и выполнила требуемое, точь-в-точь как показывал Кандауров. За это она сейчас же была награждена двойной рюмкой коньяку и большой плиткой швейцарского шоколада.
   Потом Кандауров потихоньку от своего весьма наблюдательного секретаря вынул из заднего кармана брюк маленький браунинг, снял тужурку и подушку со стула и надел их на себя. Держа на всякий случай наготове, в правом кармане тужурки, револьвер, он с важной дядюшкиной осанкой стал расхаживать по комнате, крякать, покашливать и, подражая походке генерала, слегка подрыгивать левой ногой.
   -- Ишь ты, каналья, протобестия, -- говорил он, -- да ты совсем пьяница, как я на тебя погляжу. Однако довольно, сударь, прикладываться к графинчику. Сейчас за тобой зайдет твой хозяин. Слышишь, -- докончил он повелительно, -- мистер Вильям, пора!
   Обезьяна без малейших колебаний подошла к Кандаурову и, предательски вынув стилет из кармана, нанесла ему, вернее, надетым на него тужурке и подушке все те же пять ран. Затем по обычной команде "мистер Вильям, пора!" -- еще и еще раз.
   -- Прекрасно, мистер Вильям, -- весь потный от напряжения, сказал Кандауров, -- через неделю вы легко перейдете на другую модель.
   И он тщательно уложил все принадлежности опасных опытов в потайное отделение чемодана. Утомленный и опьяненный коньяком секретарь прилег отдохнуть на кровать.
   Детски спокойно было его морщинистое добродушное лицо и совсем невинна заученная человеческая поза с раскинутыми руками и аккуратно сложенными рядышком ногами в лакированных ботинках. Кандауров прошелся по комнатам, постоял около спящей обезьяны. Мрачная сосредоточенная тень окружала его немного запавшие глаза. Но он невольно засмеялся, увидав маленькое круглое зеркальце, выпавшее из жилетного кармана мистера Вильяма, и сел за стол писать неотложные письма за границу.
  

VII

   В восемь часов пришла Калерия. Стояла оттепель, и поэтому на Калерии было весеннее пальто, облегавшее ее гибкую девичью фигуру, и конусообразная фетровая шляпа. При свете электрической люстры ее волосы загорелись красноватыми бронзовыми огоньками, а губы уже давно пылали и чуть-чуть змеились улыбкой в предвкушении поцелуев. На круглом столе было приготовлено шампанское, фрукты и конфеты для Калерии и Кандаурова и отдельно графинчик коньяку и коробочка шоколада для мистера Вильяма.
   -- Ох, уж этот мне мистер Вильям! -- озабоченно говорил Кандауров, глядя на обезьяну, семенящую ножками, кланяющуюся и галантно скалящую зубы перед Калерией. -- Вся надежда подпоить его хорошенько. Ну что, как наш генерал?
   -- Совсем помешался на мистере Вильяме, -- отвечала Калерия. -- Хочет устроить на будущей неделе званый обед, чтобы показать твоего секретаря своим важным сослуживцам. Расскажи же мне, что ты делал в Америке и почему не писал мне целых полгода?
   Сели на диван: Калерия посредине, Кандауров и мистер Вильям по бокам. Кандауров начал рассказывать о своем путешествии по Европе, о первых бедствиях в Америке, о случайном выигрыше в карты, о встрече с мистером Вильямом на океанском пароходе.
   -- В переездах с места на место всегда подвергаешься риску, и я приобрел себе моего милого Вильяма прежде всего в качестве телохранителя. Он великолепно владеет стилетом и прекрасно сторожит сон. Если бы не эти таланты, он был бы только обременителен. Когда мы с тобою будем окончательно вместе, я его продам или подарю кому-нибудь.
   -- Ах, не надо этого делать, -- сказала Калерия, -- такая славная, добрая обезьянка.
   -- О, yes! -- отвечал мистер Вильям, скаля зубы и приникая к щечке Калерии своей подстриженной бородой.
   Кандауров продолжал рассказ, приковавшись взором к синим атласным туфелькам и прозрачным чулочкам Калерии. Были странные пропуски, странные недомолвки в этом рассказе, чему причиною могли быть те же атласные туфельки и чулочки.
   -- Подожди, подожди, -- говорила молодая женщина, -- ты сразу перескочил с Чикаго на Монте-Карло. После Чикаго ты провел два месяца в Париже. Что ты там делал?
   -- Ах, какая тощища! -- протянул Кандауров. -- Я восполню пропущенное потом. Мы так давно не видались. Знаешь, твои ножки как будто пополнели, и плечики... Ну, давай выпьем шампанского. Может быть, скушаешь что-нибудь?
   -- Нет, -- сказала она, вставая, -- покажи мне хорошенько твой номер. Знаешь, ведь очень недурно... А это спальня? По-чему здесь одна кровать? Разве мистер Вильям спит не на кровати? Неужели он так-таки раздевается, снимает белье?.. Нет, это ужасно комично... А тут ванна? Воображаю мистера Вильяма в ванне. Голубчик, доставь мне удовольствие, покажи мистера Вильяма в ванне.
   -- Какие глупости, -- строго произнес Кандауров, -- ну, давайте шампанское пить.
   -- Ах, нет, потом, поцелуй меня сначала.
   И она с театральной беспомощностью упала навзничь на подставленные Кандауровым руки и, откинув голову, заставила его ловить губами свои красные извивающиеся губы. Мистер Вильям с беспокойством и легким завистливым рычанием похаживал и постукивал каблуками около них.
  

VIII

   В субботу на масляной неделе, после ежедневных упражнений с мистером Вильямом, Кандауров вытащил из чемодана генеральскую тужурку, подушку с тесемочками и деревянный футляр. Оставив один новенький длинный стилет, он туго запаковал все остальное в газетную бумагу, вложил в ручной саквояж, запер мистера Вильяма в номере и уехал на далекую станцию Финляндской железной дороги. Там он забрался поглубже в лес, насовал в свободные промежутки саквояжа, сколько поместилось, круглых морских камней, потом размахнулся изо всех сил и забросил саквояж в подтаявшее болото.
   Когда он вернулся в Петербург, было уже два часа. Обезьяна проголодалась, и Кандауров стал торопиться с нею к дядюшке на блины.
   -- Наконец-то! -- радостно встретил их старый Кандауров. -- Заморили нас с Калерией голодом совсем. Ну, протобестия, здравствуй, здравствуй. Покажу тебя завтра своим генералам. Увидишь шимпанзе и орангутангов почище себя.
   Старик взял под руку мистера Вильяма, обнюхивавшего его тужурку, от которой пахло духами "Violette de Раrmе", и повел через все комнаты в столовую. Там уже курился легкий блинный дурман, и Калерия в розовом капоте с коротенькими рукавами сидела за столом на месте хозяйки и, улыбаясь, поджидала Кандаурова и его секретаря. Кандауров пристроился к ней поближе, чтобы удобнее было перешептываться и пожимать ножку, а мистером Вильямом окончательно завладел генерал. Подали первую горку блинов, потом вторую. Старик Кандауров не столько ел сам, сколько наслаждался истребительным аппетитом обезьяны, поглощавшей блины и с икрой, и с семгой, и с копчушками, и со снетками и пившей мадеру, как квас. И он уже совсем не ревновал Калерию к племяннику, который наливал себе одно шампанское, звонко чокался с молодой женщиной и выразительно смотрел ей в глаза. Лицо Кандаурова казалось Калерии каким-то странным, мрачная, сосредоточенная тень лежала на нем, тень предчувствия, тревоги, которую он, вдруг задумываясь, даже и не пытался скрывать.
   -- Что с тобой? -- шептала она ему на ушко.
   -- Не понимаю, -- отвечал он. -- Что-то нехорошее должно случиться сегодня. Дядюшка, вы мне совсем споите мистера Вильяма.
   -- Черта с два, эдакого пьяницу споишь! Попробуй потягайся с ним.
   Перешли в гостиную. Генерал был в окончательном восторге при виде мистера Вильяма, стоявшего против Калерии с чашкой кофе в руках. Кандауров посмотрел на часы и сказал:
   -- Ну, я вам на полчаса оставлю вашего любимца. Мне надо тут поблизости по одному делу. Когда освобожусь, я вам телефонирую. Мистер Вильям, -- докончил он по-английски, -- вести себя хорошо!
   -- Смотри же возвращайся, -- говорил дядюшка. -- А то еще твоя протобестия тут без тебя наскандалит.
   -- Возвращайся же, милый, -- просила Калерия, провожая Кандаурова в переднюю. -- Мне ужасно не нравится твое сегодняшнее настроение. Не болен ли ты?
  

IX

   Прошло полчаса. Генерал Кандауров с трудом наигрывал на рояле старинный сентиментальный вальс, а Калерия танцевала с мистером Вильямом, страстно обнимавшим ее за талию.
   Влюбленные глазки обезьяны, широко оскаленные зубы, свернувшийся на сторону галстук смешили молодую женщину до слез, и, танцуя, она в то же время громко хохотала и чуть не падала на пол. Она уже совсем задыхалась, а мистеру Вильяму было хоть бы что. Даже хмель вышел у него от быстроты движений из головы.
   -- Не могу больше, противная обезьяна, -- сказала Калерия, бросаясь на диван.
   И вдруг задребезжал телефонный звонок в кабинете у генерала. Это, несомненно, Кандауров. И, собрав остатки энергии, Калерия побежала в кабинет.
   -- Я слушаю, -- говорила она, -- кто это?
   -- Это я, -- отвечал голос Кандаурова, -- позови, пожалуйста, на минуточку дядю.
   -- Что случилось? Я ему передам.
   -- Нет, надо его самого...
   -- Ты меня пугаешь... Сейчас же изволь сказать!..
   -- Ах, Боже мой, я просто задержался немного и хочу позаботиться о Вильяме. Позови дядюшку: мне его удобнее попросить.
   Калерия успокоилась и позвала генерала.
   -- Дядюшка, вы? -- говорил Кандауров. -- Я вернусь попозже и беспокоюсь, что мистер Вильям здорово подвыпил и будет себя дурно вести. Вы его на всякий случай подтяните. Жаль, что ни вы, ни кузиночка не говорите по-английски, но есть одна русская фраза, которой он ужасно боится. Когда вернетесь в гостиную, выпрямьтесь и скажите повелительным тоном: "Мистер Вильям, пора!" Понимаете, в точности одну эту фразу. Главное -- как можно строже.
   -- Хорошо, -- отвечал генерал, -- скажу.
   -- Сейчас же сделаете?
   -- Хорошо. А тебя скоро прикажешь ждать?
   -- Скоро, дядюшка, скоро. Самое позднее через час.
   Высокий тучный генерал Кандауров быстро пошел в гостиную, слегка подрыгивая левой ногой. Представлялась ему смешная, перепуганная рожица мистера Вильяма, который еще чего доброго заберется от его окрика куда-нибудь под рояль, и, переступая порог гостиной, он весело откашлялся, выпрямился, и строго, по-военному скомандовал:
   -- Мистер Вильям, пора!
   К его удивлению, мистер Вильям нисколько не испугался, а совершенно спокойно встал с дивана, на котором сидел рядом с Калерией, и медленно направился к нему.
   -- Мистер Вильям, пора! -- повторил он еще строже.
   Обезьяна приблизилась к генералу вплотную, увидела страшно знакомый академический знак, орден Владимира с мечами, почувствовала запах "Violette de Раrmе", и у нее уже не осталось никаких сомнений. Мгновенно выхватив из кармана стилет, она ударила генерала в левую сторону груди крестообразно пять раз.
   Старик рухнул на пол со стилетом в сердце. Калерия вскрикнула и потеряла сознание.
  

X

   Кандауров вернулся в квартиру своего покойного дядюшки, когда в ней уже находилась полиция, несколько врачей и судебный следователь по особо важным делам. Увидев публику на площадке лестницы, он встревожился и спросил швейцара:
   -- Что случилось, Александр?
   -- Да генерала убили, Василий Лукич. Ваша обезьяна убила.
   -- Ты с ума сошел! Не может быть!
   В передней его встретил пристав.
   -- Какой ужасный случай, -- сказал он, -- ну, слава Богу, с вами будет легче. Прикажите сдаться вашему зверю. У него больше нет оружия, надеюсь?..
   -- Боже мой, Боже мой! -- как бы не слыша его, говорил Кандауров. -- Куда пойти, где лежит генерал?
   -- Пожалуйте со мною, -- отвечал пристав и почтительно взял его под локоть.
   Первое, что Кандауров увидел в гостиной, кроме толпы людей с поднятыми кверху головами, -- это фигуру мистера Вильяма, сидящую на корточках в углу под самым потолком на карнизе печки.
   -- Вильям, мистер Вильям! -- взволнованно крикнул Кандауров.
   Обезьяна радостно зарычала, прыгнула с печки на шкаф, со шкафа на рояль и очутилась около хозяина.
   -- Вильям, Вильям! -- горестно и укоризненно говорил Кандауров. -- Как же ты мог это сделать!
   Он подошел, взявши за руку обезьяну, к трупу дядюшки, переложенному с полу на диван, и постоял минутку с опущенной головой.
   -- Да, -- сказал он, -- это стилет мистера Вильяма, который всегда носил его с собой. Какой ужас, какой ужас!
   Калерия, сидевшая поблизости в кресле с компрессом, приложенным к сердцу, и с закрытыми глазами, тихо подозвала Кандаурова.
   -- Василий Лукич, -- произнесла она чуть слышным голосом, какое несчастие... бедный дядюшка... И он еще так любил обезьяну.
   -- Я ничего не могу понять, -- говорил Кандауров, -- может быть, мне объяснит кто-нибудь...
   -- По рассказу вашей родственницы, -- вмешался наконец судебный следователь, -- покойный генерал прикрикнул за что- то на вашу обезьяну, и та ни с того, ни с сего вынула оружие из кармана и нанесла генералу несколько ран, причинивших смерть. Я полагаю, доктор, -- обратился он к самому почтенному из врачей в военной форме, -- что оружие это можно изъять из тела покойного Кандаурова для приобщения к протоколу. О том, почему обезьяна носила при себе оружие, своевременно будет задан вопрос ее владельцу. Но как быть с самой обезьяной? -- спрашивал он, обращаясь уже к приставу.
   -- По правде сказать, я затрудняюсь, -- отвечал пристав, -- на моей памяти это первый случай.
   Мистер Вильям как взялся обеими холодными и дрожащими руками за руку Кандаурова, так и не выпускал ее. Близко поставленные, совсем человеческие глаза смотрели на Кандаурова жалобно, вопросительно, прямо в зрачки.
   -- Этот вопрос разрешается чрезвычайно просто, -- холодно произнес Кандауров и, высвободив правую руку, достал из кармана браунинг. -- Вот, -- сказал он и выстрелил обезьяне в лоб. Все ахнули.
   -- Действительно просто, -- сказал судебный следователь, чуть заметно улыбаясь. -- Господин пристав, будьте любезны составить протокол.
  

----------------------------------------------------

   Источник текста: Княжна Дуду, Новые рассказы. 1914 г.
   Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru