Мне рассказывали верный анекдот, довольно любопытный, но только не хотели наименовать людей. В Девонширском графстве один богатый человек, двадцати девяти лет отроду, застрелился через два дня после женитьбы своей, написав к брату чудное письмо, которое я перевел для вашего журнала. Вот оно:
"Когда ты, любезный брат, получишь это письмо, тогда важная загадка вечности уже не будет для меня загадкой. Умираю для того, чтобы не видать завтра уменьшения в моем благополучии; умираю блаженным, и милой Клементине оставляю память наших восторгов или пример мой, которому она может следовать.
Ты назовешь меня безумцем, эгоистом, неблагородным; но я не заслуживаю ни одного из сих гнусных имен. Если бы убийства не считались мерзостным злодеянием и не бесславили фамилии, то мне хотелось бы взять с собою тебя, друга и брата, двух любезных сестер и жену мою, украшение, пример женщин, которая столь же добродетельна, сколь прекрасна, и которая два дни принадлежит мне совершенно.
Осыпанные дарами фортуны, пользуясь честью и добрым именем, наслаждаясь цветущим здоровьем и всеми удовольствиями, соединенный с ангелом, давно милым сердцу моему, любимый тобою и двумя нежными сестрами, без угрызения совести и без всякого страха прибегаю к верному способу отвратить все возможные и необходимые горести.
Буду ли счастливым отцом? Не затмятся ли небесные прелести милой Клементины? Ее чистая и нежная душа не заразится ли дыханием порока? Не сделаюсь ли виновным или несчастным супругом? О друг мой! Одна, одна слеза, которая выкатилась бы из глаз моих, отравила бы ядом всю мою жизнь - и будучи теперь добродетелен в сердце, я мог бы со временем быть ужасным преступником.
Жалею о Клементине, о тебе, о Фани, Элизе, добрых и верных слугах моих, о том, который ходил за мною в детстве.... Ах! Сколько раз хотелось мне зажечь дом мой, жилище радости, удовольствий и любви, в самое то время, когда все сердца вокруг меня радовались и были счастливы моим блаженством!
Не заставляю тебя следовать моему примеру. Не многие так боятся, так ужасаются первой необходимой горести. Однако же подумай, друг и брат, что печаль и болезни ожидают тебя, и что медленная смерть во сто раз ненавистнее минутной, которую избираю хладнокровно.
Страдание есть не главное бедствие человечества. Лишиться друга, детей, жены; видеть их болезнь, изнеможение, тоску; истощать силы свои горестью и ни мало не облегчать тем муки любезных; терзаться и скрывать терзание; быть уверенным в их неминуемой кончине и подавать им надежду...нет! Это ужасно, и для меня несносно!
Быть вдовцом или мужем обманутым, оставленным, томиться в одиночестве, есть доля бесчисленных супругов, есть опасность жизни моей. Чрезмерное блаженство может ли так ослепить человека, чтобы он не страшился конца или перемены его? Радость прошедшего дня бывает иногда грозным фантомом настоящего.
Прости, любезный друг! Утешай прекрасную, чувствительную Клементину. Говори ей о любовнике, о супруге, которому легче было умереть, нежели думать, что он со временем может потерять ее сердце; скажи, что если я заблуждаюсь, то одна моя чрезмерная к ней любовь приводит меня в заблуждение... О Клементина! Когда, будучи совершенно моею, ты показала бы мне хотя одну тень холодности; когда бы чувствительность твоя к моим восторгам уменьшилась, и ты хотя один раз вырвалась из моих объятий: тогда бы я застрелился в глазах твоих и был несчастлив секунду!"
-----
Новаго роду самоубийство в Англии: Письмо к издателям Парижскаго журнала [Journal de Paris. 1802. N 177] / [Пер. Н.М.Карамзина] // Вестн. Европы. -- 1802. -- Ч.2, N 8. -- С.351-354.