Каронин-Петропавловский Николай Елпидифорович
Н. Е. Петропавловский (Каронин). Биографический очерк

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Собраніе сочиненій Каронина (Н. Е. Петропавловскаго).

Съ портретомъ, факсимиле и біографическимъ очеркомъ.

Редакція А. А. Попова.

Изданіе К. Т. Солдатенкова.

Том I.

Москва.

Типо-литографія В. Рихтеръ, Тверская, Мамоновскій пер., с. д.

1899.

H. E. ПЕТРОПАВЛОВСКІЙ
(КАРОНИНЪ).

БІОГРАФИЧЕСКІЙ ОЧЕРКЪ.

   Николай Елпидифоровичъ Петропавловскій умеръ отъ горловой чахотки 12 мая 1892 г., 38 лѣтъ. О его жизни читатели повѣстей и разсказовъ Каронина знаютъ немного. Нѣсколько небольшихъ некрологовъ, двѣ-три замѣтки, посвященныя его памяти и носящія характеръ личныхъ воспоминаній, -- вотъ все, что и теперь, послѣ его смерти, имѣютъ передъ глазами его читатели. Мы хотимъ напомнить еще разъ эти воспоминанія и разсказать, что знаемъ изъ біографіи покойнаго.
  

-----

  
   Николай Елпидифоровичъ родился 7 октября 1853 года въ глухомъ захолустьѣ Бузулукскаго уѣзда, Самарской губ. Его отецъ былъ священникомъ въ деревнѣ Аѳонькиной. Семья была большая. У Ник. Елп. было два брата и три сестры; онъ былъ предпослѣднимъ по возрасту. Жили бѣдно. Кромѣ отправленія своихъ священническихъ обязанностей, отецъ долженъ былъ обрабатывать, единственно силами своей семьи небольшой кусокъ земли, засѣвая хлѣбъ. Первое время послѣ рожденія Ник. Елп. родные мало разсчитывали, что онъ выживетъ, -- такъ онъ былъ слабъ и болѣзненъ. Нѣсколько разъ его уже клали "подъ образа", но ребенокъ "выжилъ". Въ самые ранніе годы онъ, оставленный разъ безъ присмотра въ кухнѣ, подвергся нападенію гусыни. Сильный испутъ имѣлъ послѣдствіемъ заиканье, оставшееся на всю жизнь. Росъ онъ такимъ же слабенькимъ, худенькимъ и болѣзненнымъ мальчикомъ съ замѣчательно кроткимъ характеромъ. Тихій и задумчиво-сосредоточенный, онъ даже вызывалъ у отца опасенія насчетъ его умственныхъ способностей. Величайшимъ наслажденіемъ для ребенка было бродить за отцомъ или братомъ Александромъ по полю, увязаться за кѣмъ-нибудь на рыбалку. Отецъ, большой любитель рыбной ловли, нерѣдко бралъ его съ собой, и мальчикъ, завернутый въ отцовскую рясу, просиживалъ цѣлые часы на берегу, проводя иногда въ полѣ всю ночь. Жизнь среди природы, всѣ эти поля и рыбалки, оставили глубокій слѣдъ въ душѣ Н. Е, -- страстную привязанность къ сельской жизни, въ которой онъ росъ, къ жизни на воздухѣ, на свѣтѣ, на травѣ... Къ камню и пыли городовъ онъ не могъ никогда привыкнуть. Пасмурная погода всегда болѣзненно отзывалась на его настроеніи.
   Въ этой обстановкѣ полей и земледѣльческой работы онъ провелъ все дѣтство. Отецъ и братъ Александръ учили его грамотѣ, потомъ, если не ошибаемся, лѣтъ 9-ти, его отдали въ Бузулукское духовное училище, по окончаніи котораго перевезли въ Самарскую семинарію. Учился H. E. хорошо, исправно переходя изъ класса въ классъ, но уже съ этихъ первыхъ лѣтъ его ученія жизнь повертывается къ нему далеко не казовымъ концомъ. Онъ былъ еще очень молодъ, когда умеръ его отецъ. Отца онъ любилъ больше всѣхъ изъ семейства, и его смерть произвела на него сильное впечатлѣніе. Да и вся самарская жизнь первое время шла далеко не весело. Дѣти иногородныхъ небогатыхъ родителей отдавались на хлѣба. Обстановка, въ которой шла жизнь этихъ нахлѣбниковъ, была обыкновенно изъ самыхъ незавидныхъ. Дѣти скучивались толпами въ скверномъ помѣщеніи, кормили ихъ плохо, обращались -- тоже. На одной изъ такихъ квартиръ Н. Е. опасно заболѣлъ. Съ нимъ сдѣлался тифъ. Хозяйка даже не дала себѣ труда предупредить родителей, хотя оказіи въ городъ были нерѣдки. Случайно завернувшій къ нимъ крестьянинъ изъ тѣхъ мѣстъ, гдѣ жилъ отецъ Н. Е., взялъ больного мальчика съ собой и отвезъ къ отцу. Этотъ переѣздъ въ жару и бреду остался до конца въ памяти H. E. Свѣтлыми днями для него были каникулы, когда онъ уѣзжалъ въ деревню къ родителямъ, гдѣ опять отдыхалъ среди природы, работалъ съ братьями въ полѣ, ловилъ рыбу. Каждый разъ возвращеніе обратно въ городъ стоило ему горькихъ слезъ и тяжелой тоски.
   Позже его жизнь скрасилась. Время пребыванія въ семинаріи получило для H. Е. значительный положительный смыслъ. Образовались кружки саморазвитія; съ цѣлью пополнить свои свѣдѣнія по разнымъ областямъ знанія Н. Е. былъ въ этихъ кружкахъ и читалъ запоемъ, съ такою жадностью, что, по его словамъ, не могъ ни пить, ни ѣсть, хотя это чтеніе доставалось трудно -- читать приходилось урывками, пользуясь каждою удобною минутой и обстоятельствами. Это чтеніе и взаимный обмѣнъ мыслей заставляли задумываться надъ жизнью, и вмѣстѣ съ приближеніемъ конца ученія вставалъ вопросъ о своей личной судьбѣ. Родители готовили H. Е. въ священники. Онъ уже безповоротно рѣшилъ, что не пойдетъ по этой дорогѣ. Нѣкоторое время онъ не рѣшался на открытое объясненіе, зная, что оно сильно огорчитъ мать, но теперь приходилось кончать съ этимъ вопросомъ. Тѣ сцены, какія послѣдовали за его заявленіемъ о своемъ нежеланіи идти въ священники, были не легки, но, въ концѣ-концовъ, съ помощью брата Александра, ставшаго на сторону H. E., ему удалось убѣдить родныхъ не противиться его желанію.
   Н. Е. оставилъ семинарію, не кончивши тамъ курса, и перешелъ въ гимназію. Жизнь въ гимназіи была непосредственнымъ продолженіемъ послѣдняго времени пребыванія въ семинаріи. И тутъ онъ съ тою же страстью продолжалъ читать съ товарищами, ища отвѣтовъ на жгучіе вопросы, которые вставали передъ его пытливымъ, вдумчивымъ умомъ. Подъ это неустанное чтеніе и споры складывались у H. E. тѣ идеалы, которымъ онъ служилъ потомъ всю жизнь. Случайное знакомство съ нѣкоторыми личностями, глубоко преданными народнымъ интересамъ и уже успѣвшими выработать опредѣленную систему убѣжденій, помогло окончательному опредѣленію взглядовъ H. E. и на его личныя задачи. Но хорошее время, полное надеждъ и кипучей жизни, оказалось непродолжительно.
   5 августа 1874 года Н. Е. долженъ былъ разстаться съ гимназіей, не кончивъ ея, разстаться съ семьей, съ родною деревней, гдѣ онъ проводилъ эти послѣдніе дни. Наступили цѣлые мѣсяцы мытарствъ, въ которые онъ перебывалъ и въ Саратовѣ, и въ Москвѣ, въ самыхъ невозможныхъ и физическихъ и нравственныхъ условіяхъ, потомъ болѣе 3 1/2 лѣтъ въ Петербургѣ. За эти годы онъ почти не слыхалъ близко человѣческаго голоса, не видѣлъ ни одного знакомаго лица, не получалъ даже никакихъ извѣстій отъ своихъ родныхъ, не имѣлъ денегъ... Эти годы онъ цѣликомъ отдалъ задачѣ пополненія знаній и тѣмъ же поискамъ отвѣтовъ на вопросы, которые ставила русская жизнь. Это характерно для Н. Е. Онъ не только никогда не спускался до приспособденія къ "обстоятельствамъ", но считалъ необходимымъ всякія обстоятельства, каковы бы они ни были, приспособлять къ себѣ и къ своимъ задачамъ. Перечиталъ онъ за это время массу, изучилъ французскій и англійскій языки.
   Въ 1878 г. кончились, наконецъ, эти годы. H. E. остался въ Петербургѣ, перебиваясь кое-какъ разными случайными работами. Вскорѣ онъ женился, а еще нѣсколько мѣсяцевъ -- и разцвѣтавшія было надежды и свѣтлая полоска, пробившаяся было въ его жизнь, опять зачеркнуты. Опять годы разлуки съ женой, съ друзьями и товарищами... Они были для него гораздо мучительнѣе недавняго, только было кончившагося тоже нелегкаго времени, и, несмотря на это, они опять были шагомъ впередъ въ его внутреннемъ развитіи. Онъ продолжалъ лихорадочно работать, спѣша пользоваться каждою минутой. Въ это время онъ окончательно рѣшилъ посвятить себя литературѣ и написалъ свои первые разсказы, появившіеся въ очень популярныхъ тогда журналахъ. Съ тѣхъ поръ, несмотря ни на что, онъ не измѣнялъ этому пути, отдавшись литературѣ цѣликомъ.
   Въ декабрѣ 1880 г. Н. Е. получилъ возможность жить нѣкоторое время внѣ этихъ совершенно исключительныхъ обстоятельствъ. Зимой онъ продолжалъ писать, а на весну онъ могъ вырваться изъ Петербурга въ деревню -- поправиться и отдохнуть. H. E. хотѣлось тогда куда-нибудь на берегъ Волги и, по совѣту одного знакомаго, онъ съ женой уѣхалъ въ дер. Канаву, Симбирскаго уѣзда, гдѣ и прожилъ до половины августа. Туда къ Н. Е. пріѣзжалъ братъ (младшій). H. E. много гулялъ, ловилъ рыбу, знакомился съ крестьянами, продолжая свои литературныя занятія, а когда кончилась эта недолгая дачная жизнь, которая могла напомнить ему былые, лучшіе дни, и онъ вернулся въ Петербургъ, пришлось собираться надолго въ Тобольскую губ. За нимъ поѣхала и жена. Первые два года они жили въ г. Курганѣ, гдѣ у H. E. родился сынъ Борисъ. Затѣмъ онъ вынужденъ былъ переѣхать въ г. Ишимъ, гдѣ и провелъ остальные три года.
   Время началось совсѣмъ не легкое для Н. Е. Почему -- во всемъ объемѣ читатель пойметъ, если онъ знаетъ хоть приблизительно общія условія жизни на далекихъ окраинахъ и особенно жизни тобольскихъ захолустій. Для каждаго образованнаго человѣка достаточно уже того утомительнаго однообразія однихъ и тѣхъ же лицъ, сценъ, положеній, которыя понемногу доводятъ нервную систему до крайняго напряженія. Даже мелочи могутъ при этомъ измучить человѣка, особенно съ такою впечатлительною душой, какая была у H. E. А жизнь его не мелочами только была богата. Чисто-личныя обстоятельства у H. E. сложились здѣсь крайне тяжелыя, какихъ онъ раньше въ такой мѣрѣ не зналъ; онъ съ семьей страшно нуждался, потому что прекратилась возможность зарабатывать средства къ жизни. Его литературная работа въ журналѣ, гдѣ онъ считалъ было себя постояннымъ сотрудникомъ, -- работа, являвшаяся для него главнымъ заработномъ, случайно оборвадась. Въ Курганѣ его жена могла имѣть акушерскую практику; здѣсь и этого не было. H. E. приходилось стряпать, мыть полы, исправлять всевозможныя домашнія работы, возиться съ ребенкомъ... Вся жизнь шла въ невозможной, безсмысленной сутолокѣ, создавалась обстановка, дѣлающая немыслимой какую бы то ни было продуктивную работу. Н. Е. принадлежали только тѣ минуты, которыя удавалось "урвать" случайно. Приспособлять къ себѣ такія обстоятельства болѣе чѣмъ не легко. А работать было нужно во что бы то ни стало. Нужно было отыскивать другое литературное пристанище, что было не легко Н. Е. при той полной опредѣленности его міросозерданія и той требовательности къ литературному дѣлу, какими онъ отличался.
   Литература всегда была для него храмомъ. Теперь приходилось идти на улицу. Съ основаніемъ "Сѣвернаго Вѣетника" H. E. остановился на немъ, работалъ иногда въ нѣкоторыя газеты и занимался экономическимъ описаніемъ южныхъ округовъ Тобольской губ., за которое ему была присуждена премія Западно-Сибирскаго Отдѣла Географическаго Общества. Каково было работать при окружающихъ его условіяхъ, читатель можетъ представить самъ, и его работа въ то время шла хуже, чѣмъ когда бы то ни было. Знавшіе его въ то время говорятъ прямо, что это была "ужасная" жизнь, такая жизнь, въ которой и очень сильные люди падаютъ духомъ и разбиваются. Эти годы легли самою тяжелою гирей на тотъ грузъ, который началъ съ самой цвѣтущей поры человѣческой жизни тянуть его въ могилу. Гиря росла, постепенно надламывая его слабое тѣдо.
   Г. Мачтетъ, встрѣтившійся съ нимъ въ Ишимѣ, пишетъ въ своихъ воспоминаніяхъ объ этой встрѣчѣ слѣдующее:
   "Это былъ уже не бодрый, свѣжій юноша, а вполнѣ сложившійся человѣкъ, писатель съ опредѣленною физіономіей и установившеюся репутаціей, только попрежнему ласковый, добрый, до женственности деликатный, съ тѣми же скорбно-вдумчивыми глазами, съ тою же доброю улыбкой, которая всегда чаровала всѣхъ. Но была въ немъ и разительная перемѣна: онъ казался совсѣмъ изможденнымъ, совсѣмъ больнымъ, -- до того былъ онъ худъ и блѣденъ; первая мысль при взглядѣ на него была мысль о зломъ недугѣ, о послѣдней степени чахотки. Но тогда ея еще не было, -- все это было продуктомъ въ конецъ почти разбитыхъ, истерзанныхъ нервовъ".
   А это относилось еще только ко времени пріѣзда H. E. въ Ишимъ. Но "при немъ всецѣло остались его симпатіи, его любовь и вѣра"...
   Г. Мачтетъ разсказываетъ, какъ смотрѣлъ H. E. въ то время на задачи литературы:
   "Онъ горячо отстаивалъ положеніе, что намъ, беллетристамъ, "пора оставить одни типы людей, которыхъ у насъ наберется цѣлая портретная галлерея, а изображать одни типы общественныхъ явленій, пользуясь для этого людскими типами лишь какъ средствомъ, очерчивая ихъ слегка, поскольку это нужно для главной цѣли. Онъ думалъ, что каждая общественная эпоха опредѣляетъ собою характеръ и рамки творчества, налагаетъ на художника свои обязанности и задачи. И, прилагая такое положеніе къ данному моменту, онъ также горячо отстаивалъ мысль, что задача современнаго художника сводится къ тому, чтобы, главнымъ образомъ, будить и шевелить чувства читателя, а не давать ему одно спокойно-объективное. изображеніе. Теорій, схемъ, положеній, портретныхъ типовъ собрано уже много, но мало и плохо чувствуется, -- чувство не развилось еще или спитъ и нужно будить его картиной, не гоняясь за детальною обрисовкой отдѣльныхъ чертъ каждаго лица, за протокольною правдой явленія или отдѣльнаго типа" ("Русск. Вѣд." 1892 г., No 133).
   И всѣ его произведенія оправдываютъ эти слова. Онъ ни разу не сбивался съ пути, на который всталъ однажды. Кое-какіе взгляды его къ этому времени ищмѣнились, потому что сама жизнь привела къ необходимости этихъ измѣненій, развернувъ шире такія стороны, на которыя недостаточно много обращалось вниманія въ первую подовину 70-хъ годовъ. Но тѣ идеалы, которые свѣтили ему въ юности, свѣтили въ тяжелое для него время съ 74--80 г., и теперь горѣли, и ихъ свѣть не слабѣлъ, несмотря на эту ужасную жизнь.
   Къ тому времени, когда H. E. долженъ былъ получить возможность вернуться на родину, въ іюлѣ 1886 г., у него родился другой сынъ, Степанъ, и почти въ то самое время, черезъ нѣсколько дней, умеръ Борисъ, его утѣшеніе и гордость. Не было у него въ жизни такой радости, которую судьба не торопилась бы отравить... Отъ этого удара H Е. долго не могъ оправиться.
   Послѣ похоронъ онъ съ женой и ребенкомъ поѣхалъ въ Казань. Литературный фондъ помогъ ему, приславши, если не ошибаемся, рублей 100. Жили они въ Казани не долго, недѣли двѣ. Н. Е., убитый горемъ, потерялъ силы и не могъ работать. Не искавши даже квартиры, они поѣхали къ его роднымъ въ Самарскую губ., пробыли тамъ тоже недѣли двѣ и вернулись въ Казань; Н. Е. началъ сотрудничать въ "Казанскомъ Листкѣ" и "Волжскомъ Вѣстникѣ" и напечаталъ нѣсколько мелкихъ фельетоновъ. Затѣмъ "Казанскій Листокъ" предложилъ ему сдѣлать описаніе бывшей тогда въ г. Екатеринбургѣ выставки.
   На екатеринбургской выставкѣ H. E. пробылъ около 2 1/2 мѣсяцевъ. Здѣсь онъ, поселившись въ Верхнеисетскомъ заводѣ, имѣлъ возможность наблюдать жизнь кустарей, познакомился, между прочимъ, съ однимъ изъ нихъ, выдумавшимъ perpetuum mobile, который и далъ ему тему для разсказа подъ тѣмъ же заглавіемъ; ѣздилъ въ рудники, на березовскіе заводы (промывка золота). Изъ Екатеринбурга вернулись опять въ Казань, но осенью 1887 г. рѣшили перебраться въ Нижній-Новгородъ. Тамъ у H. E. родился третій сынъ, Всеволодъ. Прожили въ Нижнемъ до весны 1889 г., за исключеніемъ лѣта, которое провели въ молоканской деревнѣ Пескахъ, Воронежской губ. По возвращеніи изъ Песковъ Н. Е. опасно заболѣлъ. Съ нимъ сдѣлался перитифлитъ. Съ недѣлю онъ былъ между жизнью и смертью и только къ веснѣ поправился.
   Весь этотъ періодъ, съ отъѣзда изъ Ишима, былъ сплошъ поисками такого угла, гдѣ онъ могъ бы чувствовать себя спокойно и выбиться изъ постоянной необезпеченности. Ни того, ни другого ему не удавалось добиться. Точно нарочно, и теперь время отъ времени наскакивалъ какой-нибудь "случай", оскорблялъ и скрывался за своимъ угломъ, иногда оставивши какія-нибудь пошлыя извиненія, иногда удаляясь съ сознаніемъ своего права. Если не было этого, приходило какое-нибудь личное горе. Нужда тоже не покидала его. Его беллетристическія произведенія не давали ему достаточно средствъ. Онъ не могъ работать много и успѣшно и по внѣшнимъ условіямъ его жизни, и по своимъ собственнымъ особенностямъ, какъ писателя. Имѣть какой-нибудь, хотя незначительный, но постоянный заработокъ, который избавилъ бы его отъ случайнаго существованія, -- вотъ что заботило его въ то время. Онъ мечталъ пристроиться вплотную къ какой-нибудь газетѣ или въ качествѣ редактора, или постояннаго работника. Въ этомъ смыслѣ онъ получилъ въ 1889 г. приглашеніе отъ "Саратовскаго Дневника". Весной онъ ѣздидъ въ Саратовъ, гдѣ пробылъ лѣто, а осенью перебрался туда окончательно. Но вообще газетная работа, вынужденная матеріальными обстоятельствами, была совсѣмъ не по нему. Онъ не умѣлъ писать на заказъ, писать во что бы то ни стало положенное число строкъ. Онъ разсказывалъ, что это писаніе составляло для него пытку, которая искажала и слова, и мысли, и написать къ сроку небольшой газетный фельетонъ оказывалось для него часто такою задачей, которую онъ не могъ осилить. Вотъ, между прочимъ, почему онъ никогда не могъ сжиться съ газетною работой и стать гдѣ-нибудь постояннымъ сотрудникомъ. Оборвалъ онъ скоро и свои отношенія съ "Саратовскимъ Дневникомъ". Пробовалъ онъ было писать и въ другую мѣстную газету, "Сарат. Листокъ", но это тоже было непродолжительно. Онъ такъ и остался при своихъ старыхъ рессурсахъ. Въ другихъ отношеніяхъ въ Саратовѣ ему было нѣсколько лучше, хотя онъ все время жалѣлъ, что у него нѣтъ возможности поселиться на долгое время въ деревнѣ. Его тянуло туда, и, кромѣ того, онъ прямо чувствовалъ необходимость обновить и расширить тотъ запасъ наблюденій, который у него былъ. Весной 1890 г. жена H. E. заболѣла и пролежала два мѣсяца. За это время безсонныя ночи, возня съ ребенкомъ и пр. окончательно измучили H. E. и эти два мѣсяца были послѣднимъ ударомъ его давно расшатанному здоровью. Лѣто онъ провелъ въ селѣ Синенькіе, верстъ за 50 внизъ по Волгѣ, работая надъ своимъ послѣднимъ произведеніемъ "Учитель жизни". Всю зиму и весну слѣдующаго года онъ жилъ въ городѣ, борясь съ разыгрывавшеюся хворостью, а лѣтомъ 1891 г. отправился въ Святыя горы (Харьковской губ.), гдѣ и прожилъ на дачѣ до осени. Эта поѣздка, описанная имъ въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ", была роковою. Уже въ августѣ, когда онъ разъ шелъ пѣшкомъ въ жаркій день на станцію желѣзной дороги, онъ почувствовалъ такую жгучую боль въ горлѣ, что ему чуть не сдѣлалось дурно. Вернулся въ Саратовъ онъ совсѣмъ больной. Мѣстные врачи не рѣшались сначала опредѣлить характеръ его болѣзни и между ними было сильное разногласіе, хотя въ немъ мало было утѣшительнаго. H. E. видѣлъ, что дѣло плохо. Его друзья уговорили его ѣхать въ Москву посовѣтоваться съ проф. Остроумовымъ; тамъ не рѣшились сразу открыть ему страшную правду. Онъ вернулся нѣсколько успокоенный. Ему сказали, что язвы въ горлѣ золотушнаго происхожденія и что ихъ начало коренится въ крайне запущенномъ катаррѣ желудка. Но болѣзнь прогрессировала. Это былъ настоящій туберкулезъ, не дающій своимъ жертвамъ никакой надежды. Въ домѣ, въ которомъ онъ жилъ на Святыхъ горахъ, годъ тому назадъ умеръ чахоткою студентъ, и, можетъ быть, въ этомъ приходится искать источникъ болѣзни. Во всякомъ случаѣ, зараза попала на слишкомъ хорошо подготовленную почву. H. E. становилось все хуже и хуже. Страшныя боли въ горлѣ и желудкѣ съ присоединеніемъ невральгіи не давали покоя, принятіе пищи становилось крайне мучительнымъ. Болѣзнь, лишивъ его возможности работать, подрывала всѣ средства къ существованію его семьи, сама требуя лишнихъ тратъ. Приходилось жить въ долгъ. H. E все-таки пробовалъ писать, и его "Общество грамотности" было написано именно въ это мучительное время. Потомъ онъ долженъ былъ слечь окончательно и мѣсяца три уже не вставалъ съ постели. Онъ зналъ свое положеніе. Временами въ немъ просыпалась надежда, что онъ еще можетъ поправиться. Временами онъ ясно сознавалъ, что конецъ близко, что онъ идетъ къ нему неумолимыми шагами, и говорилъ: "Не все ли равно? Годомъ раньше, годомъ позже..." Но до самыхъ послѣднихъ дней онъ не забывалъ дорогой ему литературы, говорилъ, -- какъ это ни было ему трудно, -- преимущественно о ней, интересовался всѣми новостями жизни, старался слѣдить, что дѣлается вокругъ... Въ его головѣ роились планы его будущихъ произведеній. Онъ хотѣлъ писать два большихъ параллельныхъ романа: одинъ изъ жизни русской деревни въ 70-е годы, другой изъ жизни интеллигенціи за тотъ же періодъ, и разсказывалъ, что первый у него уже обдуманъ во всѣхъ мелочахъ и что еслибы болѣзнь дала ему хотя недѣли двѣ отдыху, онъ могъ бы продиктовать этотъ романъ. Болѣзнь не дала ему этихъ двухъ недѣль. Весной онъ уже не могъ ходить. Самый незначительный разговоръ отражался на немъ болѣзненнымъ образомъ, и онъ лежалъ на своей постели наединѣ съ своею тоской и своими думами... Весна потянула его опять въ деревню, его душили эти стѣны и городъ, и, можетъ быть, эта тоска по полямъ, по чистому, полному свѣта воздуху и поддерживала и раздувала въ немъ тлѣющійся огонекъ смутной надежды. Онъ настаивалъ, чтобы его съ первыми пароходами увезли въ Самарскую губернію, въ степи на кумысъ, увѣрялъ, что ему такъ плохо потому, что стоятъ скверные, пасмурные дии, что онъ встанетъ, какъ только наступитъ хорошая погода. Ясные дни пришли и, можетъ быть, эти ясные дни, а, можетъ быть, и напряженное стремленіе въ поля дѣйствительно оживили больного. Н. Е. могъ нѣкоторое время вставать и подолгу просиживалъ въ креслѣ на открытой террасѣ, всматриваясь въ синѣвшую перспективу Волги и залитыхъ луговъ. Это было недолго. Онъ опять слегъ и уже не подымался. Теперь онъ просилъ увезти его, чтобы не умирать здѣсь, чтобы онъ могъ умереть въ деревнѣ. Но и этого послѣдняго желанія исполнить было нельзя. У него начался мозговой туберкулезный процессъ, сопровождающійся временною потерей сознанія и бредомъ. Не было даже силъ отхаркивать мокроту. Послѣдняя ночь прошла вся въ бреду.
   Къ утру его не стало.
   Умерла вдумчивая, пытливая мысль, всю жизнь искавшая правды. Умерло сердце, всю жизнь бившееся такою горячею любовью къ терпящимъ и обездоленнымъ. Онъ оставилъ его только въ своихъ произведеніяхъ, не напрасно писавши фразу, могущую служить девизомъ всей его литературной дѣятельности: "Слово имѣетъ свое сердце и это сердце есть стремленіе къ истинѣ и борьба за все человѣчное" ("Собр. сочин.", т. II, стр. 619). Въ этомъ его жизнь и его дѣло, которое онъ съумѣлъ пронести по такому тяжелому пути, какой немногимъ выпадаетъ на долю, на какомъ немногіе сохраняютъ ту кристальную, святую чистоту души, которой отличался покойный Н. Е. "Я не зналъ ни одного человѣка, я не слышалъ ни объ одномъ, который, встрѣтивъ его въ жизни, не полюбилъ бы его, какъ любили всѣ", -- говорить г. Мачтетъ.-- "И какъ бы мнѣ хотѣлось возразить ему теперь на его любимое положеніе: нѣтъ, наша портретная галлерея не полна, литературой собраны не всѣ типы. Есть у насъ герои, для изображенія которыхъ не настало еще время, не народился художникъ. Среди нашихъ типовъ не обрисованъ еще герой съ твоею чистою, честною, беззавѣтно любящею душой"...
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru