Lib.ru/Классика: Кастельнуово Энрико. Интимный друг

ЭНРИКО КАСТЕЛЬНУОВО.

(Съ итальянскаго).

Интимный другъ.

Мы только-что вернулись изъ послѣ-свадебнаго путешествія и стали устраивать свое гнѣздышко. Первое лицо, съ которымъ меня познакомилъ мой мужъ, былъ докторъ Августъ Роберти.

-- Ну, какъ онъ тебѣ понравился?-- спросилъ онъ меня, когда докторъ ушелъ.

Я очутилась въ затруднительномъ положеніи, не зная, что отвѣтить на этотъ слишкомъ прямой вопросъ.

-- Онъ, вѣроятно, хорошій, серьезный докторъ... но что онъ не похожъ на Адониса, это не подлежитъ никакому сомнѣнію...

-- О, смотри, берегись!-- сказалъ шутливо Лукіанъ (мой мужъ).-- Ты еще совсѣмъ не знаешь людей...

-- Можетъ быть, но... ему къ тому же, вѣроятно, столько уже лѣтъ...

-- А сколько ты даешь ему?

-- Не знаю... сорокъ четыре... сорокъ пять, не меньше...

-- Онъ только на десять лѣтъ старше меня. Ему не больше сорока.

-- Не можетъ быть: зачѣмъ же онъ совсѣмъ сѣдой?

-- Это ничего не значитъ... Въ его годы я, можетъ быть...

И онъ провелъ рукой по своимъ чернымъ блестящимъ волосамъ.

-- Пожалуйста, пожалуйста, не дѣлай такихъ сравненій, -- прервала его я, смотря съ гордостью на своего красиваго мужа. Онъ былъ дѣйствительно очень красивъ.

Онъ покрутилъ усы и засмѣялся.

-- Ну-съ, что же ты не продолжаешь критиковать его дальше?

-- Дальше? изволь: мнѣ кажется, онъ немного смѣшонъ, неуклюжъ и застѣнчивъ.

-- Даже смѣшонъ и неуклюжъ!.. Бѣдный Августъ! Мущины относятся всѣ съ уваженіемъ къ нему, а у женщинъ ему положительно не везетъ...

Я едва не сказала ему въ отвѣтъ:-- "Зачемъ же тогда ты представилъ его мнѣ?" Но къ счастью во-время спохватилась и не сказала ни слова. Лукіанъ же, наоборотъ, усѣвшись возлѣ меня, началъ пресерьезнымъ тономъ говорить про этого доктора, хвалить его, желая убѣдить меня какъ можно внимательнѣе отнестись къ его пріятелю.

Прежде всего докторъ былъ его родственникъ. Затѣмъ онъ долженъ быть нашимъ постояннымъ докторомъ, потому что, хотя онъ вотъ уже два года, какъ оставилъ практику, Лукіанъ все-таки питаетъ къ нему довѣрія больше, чѣмъ къ кому-нибудь другому, и онъ увѣренъ, что докторъ приметъ насъ въ число своихъ паціентовъ. Наконецъ докторъ Роберти будетъ для меня очень цѣннымъ другомъ, и мой мужъ считаетъ огромнымъ для себя счастьемъ, что можетъ поручать его вниманію свою жену во время своихъ непродолжительныхъ, но частыхъ отлучекъ, которыя ему приходится дѣлать по своей службѣ.

-- Понимаю, -- подумала про себя я.-- Значитъ, вмѣсто одной непріятности всегда будетъ заразъ по двѣ. Лукіанъ будетъ покидать меня чаще обыкновеннаго и въ утѣшеніе еще оставлять меня на попеченіе этого "замѣчательнаго" доктора.

Впрочемъ, я не хотѣла причинять непріятности своему мужу, не одобряя его плановъ, тѣмъ болѣе, что они вытекали изъ его нѣжной заботливости обо мнѣ. Поэтому, стараясь придать своему лицу веселое, довольное выраженіе, я отвѣчала ему:

-- Ты знаешь? я пошутила. Если докторъ Роберти дорогъ для тебя, то также дорогъ будетъ и мнѣ и, конечно, всегда встрѣтитъ въ нашемъ домѣ радушный пріемъ.

-- Ну, и прекрасно, -- отвѣчалъ мужъ и поцѣловалъ меня.

Мнѣ было въ то время двадцать два года, но, по мнѣнію большинства, не исключая даже моихъ подругъ, на видъ мнѣ можно было дать еще меньше: доктору Роберти было около тридцати девяти, но онъ казался старше своихъ лѣтъ. Въ его глазахъ я была, конечно, не болѣе какъ дѣвочка и отчасти поэтому, отчасти потому, что онъ былъ родственникъ и въ то же время старый другъ моего мужа, онъ не замедлилъ относиться ко мнѣ, какъ отецъ къ дочери. Начавъ съ "вы", онъ скоро перешелъ на "ты". Что касается меня, то я, несмотря на постоянныя напоминанія и настоянія и его и Лукіана, не могла побѣдить своей стыдливости и называла его всегда "вы".

Я скоро должна была согласиться съ отзывами мужа. Чѣмъ ближе узнавала его я, тѣмъ болѣе должна была проникаться любовью и уваженіемъ къ нему. Онъ, кажется, былъ созданъ для того, чтобы быть истиннымъ другомъ. Онъ былъ врагомъ свѣтской жизни, одѣвался далеко не по модѣ, при многочисленномъ собраніи обыкновенно молчалъ, но, съ глазу на глазъ, въ простой, искренней бесѣдѣ онъ обнаруживалъ неизсякаемую словоохотливость и рѣдкій даръ слова. Его умъ, глубокій и острый, былъ богатъ не одними только сухими, книжными знаніями, но больше всего личнымъ опытомъ. Въ молодости онъ объѣхалъ почти всю Европу, и это путешествіе оставило въ немъ сильное желаніе посѣтить и другія страны, предпринять новыя экспедиціи съ научной цѣлью.

-- Для этого, впрочемъ,-- говорилъ онъ мнѣ,-- нужно побѣдить мою природную лѣнь, а это, оказывается, сдѣлать не легко, и съ каждымъ новымъ годомъ все труднѣе и труднѣе.

-- А я такъ посовѣтовала бы вамъ, -- говорила ему я,-- оставить всѣ эти путешествія и вмѣсто этого обзавестись семьей. Вы были бы примѣрнымъ рѣдкостнымъ мужемъ.

Но онъ былъ совсѣмъ другаго мнѣнія. Онъ самъ говорилъ мнѣ, что не женился изъ сознанія, что не можетъ сдѣлать счастливою свою жену.

Лукіанъ же какъ-то разъ разсказалъ мнѣ, что у доктора Роберти была давно, нѣсколько лѣтъ тому назадъ, "симпатія", и онъ собирался жениться. Но все окончилось ничѣмъ, и дѣвушка вышла замужъ за другаго. Мой мужъ въ то время былъ еще мальчикомъ; Роберти тотчасъ же послѣ этого удара отправился въ отдаленное путешествіе, а по возвращеніи изъ него всегда избѣгалъ говорить объ этомъ. Лукіанъ былъ не изъ любопытныхъ и больше ничего не узналъ изъ этой исторіи; я же пыталась было развѣдать всю подноготную этого загадочнаго случая, но и мнѣ не удалось это.

Я не сказала еще, что мой мужъ былъ секретаремъ одного страховаго общества и поэтому долженъ былъ довольно часто разъѣзжать по разнымъ агентствамъ. Это было причиной его отлучекъ, о которыхъ онъ предупредилъ меня на первыхъ порахъ и которыя, правду сказать, были очень часты и продолжительны, затягиваясь иногда дней на 8 -- 10. И тогда я оставалась въ полномъ одиночествѣ. Благодаря Лукіану, который былъ немного "медвѣдь", я не имѣла почти никакихъ знакомствъ; надежды, которыя я питала въ первые мѣсяцы супружества, разлетѣлись какъ дымъ. Единственнымъ развлеченіемъ, на которое я могла разсчитывать теперь, были визиты доктора Роберти.

О, какъ добръ, какъ любезенъ со мной былъ докторъ Роберти! И этотъ ученый, серьезный, всегда занятый человѣкъ, съ удовольствіемъ жертвовалъ своимъ дорогимъ временемъ для того, чтобы помочь мнѣ разогнать мою скуку! Днемъ онъ заходилъ за мной, чтобы вмѣстѣ отправиться на прогулку, вечеромъ приходилъ пить чай и болтать въ моемъ салонѣ.

-- Видишь,-- замѣчалъ онъ, -- какая выгода имѣть такого знакомаго, какъ я. Мое присутствіе не обратитъ на себя вниманія, и никто и не подумаетъ сказать что-нибудь дурное, встрѣчая насъ вмѣстѣ.

-- Но зато, навѣрное, всѣ скажутъ въ одинъ голосъ: бѣдный, бѣдный докторъ! какъ должно быть скучно ему съ этой дѣвочкой!

-- Нѣтъ, нѣтъ, они скажутъ другое: бѣдная женщина! Неужели она не могла найти себѣ ничего болѣе интереснаго?

Эти споры оканчивались обыкновенно соглашеніемъ, что и тѣ и другія слова -- заблужденіе, и тотъ, кто скажетъ, ошибется, какъ ошибаются всегда, когда говорятъ, не зная хорошо дѣла.

-- А между тѣмъ,-- прибавлялъ докторъ,-- еслибы мы говорили только о томъ, въ чемъ были положительно увѣрены, то намъ пришлось бы молчать большую часть дня.

Слова его, конечно, были справедливы, но къ нему самому они относились менѣе всего. Онъ такъ много, такъ много зналъ всего! И какъ хорошо, какъ основательно зналъ! Кажется, не было такого вопроса, по которому онъ не могъ бы высказать свое вѣское, основательное и цѣнное сужденіе. И при этомъ ни тѣни педантизма, ни докторальнаго, самодовольнаго тона: онъ говорилъ всегда просто, естественно. Ко мнѣ онъ былъ очень снисходителенъ и во всякомъ случаѣ показывалъ, что обо мнѣ онъ большаго мнѣнія, чѣмъ я заслуживала. Благодаря постояннымъ бесѣдамъ съ нимъ, я незамѣтно пополняла свое образованіе. Мой Лукіанъ, обладавшій недюжиннымъ умомъ, но не имѣвшій времени углубиться въ научныя занятія, постоянно говорилъ мнѣ:

-- "Corpo-di-Bacco!" Ты становишься совсѣмъ "кладеземъ науки".

-- Добавь только: благодаря доктору,-- отвѣчала я.

-- Ну такъ ты теперь, наконецъ, убѣдилась, какой человѣкъ нашъ милый Августъ?

Еще бы не убѣдиться! Свидѣтелями моей убѣжденности были всѣ мои родные, въ письмахъ къ которымъ съ страшнымъ энтузіазмомъ я только и говорила, что о своемъ новомъ другѣ.

-- Хорошо, по крайней мѣрѣ, что твой новый другъ -- въ то же время и старый другъ,-- написала мнѣ разъ моя сестра, любившая очень играть словами.

Не думайте, что мы съ докторомъ говорили только о научныхъ предметахъ. Хотя я сначала очень стѣснялась при докторѣ, считая его такой важной и серьезной персоной, неизмѣримо выше меня стоящей въ умственномъ отношеніи, но скоро все это исчезло, и взамѣнъ появилась полная откровенность. Понемногу я привыкла къ доктору настолько, что стала сообщать ему рѣшительно обо всемъ. И если, случалось, набѣжитъ какое-нибудь легкое облачко на ясномъ фонѣ моихъ отношеній къ мужу, я тотчасъ же все разсказывала доктору. Видя мои слезы, онъ утѣшалъ меня съ обычной добродушной усмѣшкой, стараясь разбить всѣ мои преувеличенныя жалобы.

-- Ты совсѣмъ дѣвочка, -- говорилъ онъ мнѣ, -- истинныя несчастія никогда и никто не станетъ выставлять напоказъ: ихъ прячутъ въ глубинѣ души; страдаютъ, но молча. У тебя же одно только воображаемое горе. Мужъ, котораго ты любишь, любитъ тебя не меньше, чѣмъ ты его. Чего же тебѣ еще нужно? Можно пожелать еще двухъ крошекъ-дѣтей? И они, Богъ дастъ, будутъ... На что же ты жалуешься?

Въ концѣ концовъ я соглашалась съ нимъ, что была неправа и всегда послѣ этихъ разговоровъ у меня возникала мысль:-- Боліе, что стала бы я дѣлать, еслибы возлѣ меня не было доктора? Я способна была всякую мелочь раздуть до ужасающихъ размѣровъ и конечно была бы несчастна по своей же собственной винѣ.

Естественно, поэтому, что, забывъ прежнія свои слова и убѣжденія, я хотѣла теперь одного: чтобы докторъ, мой дорогой, безцѣнный докторъ принадлежалъ мнѣ, и только мнѣ.

-- Зачѣмъ вамъ еще заниматься, когда вы и безъ того знаете все?-- сказала ему однажды я, когда онъ подъ предлогомъ занятій всталъ, чтобы откланяться со мной, не успѣвъ перекинуться со мной и парой словъ. А что было, если онъ вздумаетъ иной разъ сослаться на визитъ, который ему нужно сдѣлать какой-нибудь синьорѣ. Я прекрасно знала, что онъ знаетъ двухъ, трехъ не больше дамъ и видитъ ихъ раза два въ годъ. Но я, благодаря присущему всѣмъ женщинамъ кокетству, устраивала ему цѣлыя сцены. Еще бы? Вѣдь это стыдъ имѣть соперницъ! Я не хочу имѣть ихъ! О, какая черная неблагодарность! Я приручила этого "дикаря", сдѣлала его ручнымъ, заставила его обратить вниманіе на свой костюмъ, а онъ уходитъ отъ меня и записывается въ поклонники къ другимъ. О!..

Конечно, все это говорилось шутя. Но я готова была и въ серьезъ думать, что я имѣю права на доктора и во всякомъ случаѣ должна охранять ихъ отъ захвата другими. Чѣмъ болѣе я убѣждалась въ превосходствѣ его надъ мной, тѣмъ сильнѣе самолюбіе мое подстрекало меня захватить его всецѣло въ свои руки, сдѣлать его своимъ постояннымъ кавалеромъ и, если это возможно, видѣть его у своихъ ногъ.

Всѣ средства, какія въ этихъ случаяхъ находятся въ распоряженіи у прекраснаго пола, пускались въ ходъ и мною. Лицо мое, смотря по обстоятельствамъ, принимало то сердитое, то веселое выраженіе, кислыя, недовольныя гримасы, обворожительныя улыбки, вздохи, цѣлый градъ упрековъ -- все это видѣлъ отъ меня мой докторъ. Ахъ, еслибы мы, женщины, вполнѣ понимали, какое зло мы дѣлаемъ благодаря своей легкомысленности!

Разъ вечеромъ мы были одни; онъ и я. Мой мужъ былъ въ отъѣздѣ. Докторъ, нѣсколько уже дней казавшійся мнѣ смущеннымъ, сталъ собираться уходить домой.

-- Господи, Боже! Что съ вами? Вы точно на горящихъ угольяхъ? Неужели я такъ наскучила, надоѣла вамъ?..

-- О, Тереза, какъ могла придти къ вамъ въ голову подобная мысль?

-- Нѣтъ, нѣтъ, я не хочу вѣрить никакимъ вашимъ отговоркамъ, потому что сердита, сердита на васъ!..

-- Сердита?! За что же?..

-- За то, что вы не отвѣчаете откровенностью на мою откровенность. Вы знаете всѣ мои тайны и не позволяете мнѣ проникнуть въ ваши.

-- У меня нѣтъ ихъ!..

-- О, конечно!.. Но вы не обманете меня. Женщины прекрасно читаютъ въ сердцѣ у того, кого любятъ.

Онъ покраснѣлъ, смутился и пробормоталъ:

-- Что же ты читаешь у меня? Что?-- скажи.

-- Какая наивность! Развѣ не видно, что ваши старыя сердечныя раны еще не зажили и гдѣ же простой дружбѣ такой глупенькой дѣвочки, какъ я, исцѣлить, залѣчить ихъ!..

Было ли то нескромное любопытство или личный интересъ заставилъ меня сказать эти неблагоразумныя слова, знаетъ одно только небо. Волненіе, охватившее-было его при первыхъ моихъ словахъ, нѣсколько успокоилось, когда я объяснила, что я хотѣла сказать, и онъ съ дѣланною безпечностью отвѣчалъ мнѣ:

-- И охота же тебѣ рыться въ какомъ-то старьѣ! Или кто-нибудь разсказалъ тебѣ "дѣйствительный" романъ изъ моей жизни, и ты повѣрила этому? Если и было когда-то дѣло, то, вопервыхъ, очень давно, да и притомъ такая пустая, обыкновенная исторія, которая будетъ вовсе не интересна для тебя.

-- Все, что касается моего друга, не можетъ не интересовать меня,-- замѣтила ему я горячо.

Краска опять залила его щеки. Но онъ быстро овладѣлъ собой и сказалъ:

-- Такъ ты хочешь, чтобы я разсказалъ тебѣ эту исторію?

-- Да, пожалуйста.

Докторъ былъ правъ. Его исторія была очень коротка, совсѣмъ обыкновенна и проста. Онъ любилъ дѣвушку, которая, казалось, отвѣчала ему взаимностію, но потомъ вышла за другаго болѣе красиваго и богатаго. Ничего новаго, драматическаго. На одни и тѣ же происшествія принимаютъ совершенно другой видъ, смотря по особенностямъ каждаго. То, что -- простая комедія для одного, то можетъ быть трагедіей для другаго.

Въ словахъ доктора сквозило искреннее чувство, слышалась тяжелая нотка вынесеннаго страданія; видно было, какой глубокой печали стоила ему эта исторія, какая горечь обманутыхъ иллюзій нерасцвѣтшей юности осталась послѣ нея на днѣ его чуткой, глубокой души. И вмѣстѣ съ тѣмъ онъ съ такой благородной сдержанностію отзывался о той, которая отравила его тогда еще юное существованіе, что я была очень тронута его разсказомъ и не могла удержаться, чтобы въ порывѣ энтузіазма не воскликнуть:

-- Конечно, вы имѣли право поступить такъ, какъ вамъ угодно, и могли простить ту, которая измѣнила вамъ; но я... я не прощу ее никогда!..

-- За что же?-- спросилъ онъ, кротко улыбаясь.-- Она думала, что любитъ меня, а потомъ оказалось, что вовсе это не была любовь. Не о ней жалѣю я, увѣряю тебя! Я жалѣю самого себя, свою судьбу, какой-то рокъ, предопредѣленіе, тяготѣющее надъ мной. Впрочемъ, чему же удивляться? Вѣдь есть же такіе дома, которые видятъ лучи солнца на стѣнахъ противъ нихъ, такъ и между людьми встрѣчаются такіе, которымъ суждено видѣть чужую любовь, радоваться чужимъ счастьемъ, но никогда не быть любимыми. Они способны вызвать возвышенныя, прекрасныя чувства: дружбу, уваженіе,-- да, но любовь... любовь -- никогда! Такъ и проходитъ ихъ жизнь: они видятъ другихъ, видятъ, какъ жизнь тѣхъ озаряется блескомъ прекрасной, чудной любви, видятъ, какъ согрѣвается ею сердце этихъ счастливцевъ, но для нихъ нѣтъ... не находится ни свѣта, ни тепла... А вѣдь и они могли бы, сумѣли бы, конечно, любить... и... кто знаетъ... можетъ быть...

Докторъ вдругъ замолчалъ и опустилъ лицо внизъ.

Мнѣ хотѣлось сказать ему хоть одно слово утѣшенія, хотѣлось чѣмъ-нибудь выразить свою симпатію, но я не могла найти словъ и кончила тѣмъ, что положила свою руку на его, судорожно снимавшую ручку кресла, на которомъ онъ сидѣлъ.

Онъ тихо-тихо поднялъ на меня глаза, застланные слезой, и пристально взглянулъ мнѣ прямо въ лицо. Взглядъ его проникалъ прямо въ душу.

Меня охватило какое-то непонятное волненіе. Я хотѣла-было подняться съ мѣста, но какая-то сила, большая меня, заставила меня оставаться пригвожденной къ своему мѣсту.

Докторъ порывисто, какъ безумный, схватилъ мою руку, быстро поднесъ ее къ губамъ и сталъ покрывать ее горячими поцѣлуями.

Застигнутая врасплохъ, я не могла произнести ни слова, но изумленіе, видимо, отражалось на моемъ лицѣ, и это выраженіе, вѣроятно, отрезвило моего бѣднаго друга.

Краска сбѣжала съ его лица, онъ моментально поблѣднѣлъ, какъ мертвецъ, поднялся на ноги и, съ видомъ виноватаго предъ судьей, тихо прошепталъ:

-- Прощайте!.. Простите меня!..

Наконецъ я пришла въ себя и съ крикомъ, вырвавшимся прямо изъ души, не дала ему говорить дальше.

-- Нѣтъ... нѣтъ... вы не уйдете такъ... Это виновата я... Я не должна была... Забудемъ эту минуту ради столькихъ пріятныхъ, ясныхъ часовъ... Будемъ опять по-старому друзьями... Вы видите, я уже опять вошла въ прежнюю колею...

И я пошла къ нему навстрѣчу, протягивая впередъ свои руки.

-- Добрая Тереза!-- воскликнулъ онъ, останавливаясь уже на порогѣ.-- И вы думаете, что это возможно теперь?

-- Да... да,-- отвѣчала я,-- не только возможно, но уже и сдѣлано... по крайней мѣрѣ... съ моей стороны... Садитесь же вотъ тутъ, на диванъ... Я налью вамъ еще чашку чаю... Вы мнѣ разскажете... про эту новую книгу...

Докторъ печально покачалъ головой.

-- Прощай, Тереза.

-- Такъ вы все-таки уходите?!

-- Вамъ нужно успокоиться; вы такъ возбуждены, разстроены... И потомъ... уже поздно... Теперь около полуночи.

Это было вѣрно... Я не смѣла настаивать.

-- Но вы вернетесь завтра? Да? Въ обычное время? Можетъ быть раньше?

-- Вернусь... приду... да... Благодарю, Тереза.

Онъ поспѣшно смахнулъ двѣ крупныя слезинки, катившіяся по его щекамъ, и вышелъ.

Оставшись одна, я бросилась навзничь на диванъ и разразилась громкими рыданьями. Я обманывала и давно обманывала себя. Та самая нѣжная, пріятная дружба, которая была для меня опорой, утѣшеніемъ, защитой, стѣной, которою я гордилась, оказалась теперь страшной засадой, угрожавшей мнѣ большою опасностью.

-- Будемъ по-старому друзьями -- сказала я доктору, а сама уже (зачѣмъ притворяться?) считала это невозможнымъ. Какое горе, какое несчастіе! Какъ я страдала и какъ заставляла страдать вмѣстѣ съ собой и другаго!

Я не могла сомкнуть глазъ во всю ночь. На другой день къ тому времени, когда обыкновенно заходилъ Роберти, я дрожала, какъ въ лихорадкѣ.

-- Что онъ скажетъ мнѣ?-- спрашивала я самое себя.-- И что скажу ему я?

Я сѣла къ столу и стала перелистывать книгу. Звонокъ заставилъ меня вздрогнуть и быстро вскочить.-- Это онъ,-- подумала я и постаралась овладѣть собой. Мимоходомъ взглянувъ на зеркало, я придала своему лицу обычное выраженіе.

Въ коридорѣ послышались шаги, но это были не его шаги.

-- Письмо отъ доктора Роберти -- сказала, входя въ комнату, камеристка.

-- Письмо!-- воскликнула я, поблѣднѣвъ,-- ему худо?

-- Лакей ушелъ, не сказавъ ни слова.

Камеристка вышла. Я заперла на ключъ комнату и дрожащими руками распечатала конвертъ.

"Дорогая Тереза,-- писалъ докторъ, -- Я все обдумалъ серьезно, хладнокровно и безповоротно. Самое лучшее -- мнѣ оставить этотъ городъ. Я унесу съ собою пріятное воспоминаніе о васъ, о моемъ Лукіанѣ, этой чистой, кристальной душѣ, которой я чуть не измѣнилъ. Простите и сдѣлайте такъ, чтобы и онъ простилъ меня... Будьте счастливы, Тереза, и не ищите другаго интимнаго друга, кромѣ вашего мужа. Я своимъ горькимъ опытомъ узналъ, что нельзя отдать женщинѣ всей дружбы, не давъ ей въ то же время любви. Нечего и говорить о томъ, какъ дорого для меня было бы пожать вашу руку еще разъ... послѣдній разъ... Но такъ -- лучше... Прощайте... Не забывайте совершенно обо мнѣ... Гдѣ бы я ни былъ, моя мысль всегда будетъ возлѣ васъ... Прощайте...

Августъ Роберти".

Листокъ выпалъ у меня изъ рукъ, и я почувствовала, что глаза мои наполнились слезами.

Бѣдный Роберти! Онъ уѣхалъ! Уѣхалъ изъ-за меня! Но... можетъ быть, его еще можно задержать... убѣдить разумными доводами... Я позвонила.

-- Пошлите сейчасъ же къ доктору Роберти,-- сказала я камеристкѣ.-- Если онъ еще дома, прикажите передать ему, что я зову его къ себѣ. Камеристка взглянула на меня и спросила, не больна ли я.

-- Да,-- отвѣчала я,-- скажите докору, что я чувствую себя нехорошо.

Зачѣмъ я послала позвать его? Зачѣмъ я хотѣла помѣшать ему привести въ исполненіе свое рѣшеніе?

Я сама не знала, зачѣмъ. Знаю только одно, что когда мнѣ доложили, что докторъ уѣхалъ съ первымъ утреннимъ поѣздомъ, со мной сдѣлался нервный припадокъ.

Недѣли черезъ двѣ въ нашихъ журналахъ явилась перепечатка изъ англійскихъ о томъ, что извѣстный итальянскій ученый Августъ Роберти проѣхалъ въ Лондонъ, чтобы похлопотать разрѣшеніе соорудить экспедицію на фрегатѣ къ арктическому полюсу. Его ходатайства имѣли успѣхъ, и правительство приняло подъ свое покровительство это предпріятіе.

Изъ Лондона докторъ Роберти написалъ мужу и мнѣ очень большое и сердечное письмо.-- Года черезъ два мы увидимся,-- оканчивалъ онъ свое посланіе. Но я почему-то предчувствовала, что намъ больше не встрѣтиться съ нимъ.

Не прошло этихъ двухъ лѣтъ, какъ въ одно утро Лукіанъ пришелъ домой совсѣмъ разстроенный, печальный...

-- Что случилось?-- спросила я его.

Онъ сказалъ было сначала, что ничего, но послѣ моихъ настояній сказалъ правду.

-- Я получилъ извѣстіе, которое глубоко опечалило меня и конечно огорчитъ и тебя...

-- Что такое? Въ чемъ дѣло?

-- Нашъ Роберти, котораго мы разсчитывали скоро встрѣтить...

-- Ну, ну?.. Умеръ?.. умеръ?-- спрашивала я дрожащимъ отъ волненія голосомъ.

-- Къ несчастію, да... и какъ!?.. Читай...

Въ журналѣ, который онъ мнѣ подалъ, въ черной рамкѣ я прочитала слѣдующія слова: "Times" отъ 15 числа принесъ извѣстіе, которое опечалитъ всю Италію. Нашъ знаменитый соотечественникъ, докторъ Августъ Роберти, отправившійся на англійскомъ фрегатѣ "The Baring", находясь въ Гренландіи и уже собираясь возвратиться на родину, скончался 21 августа, заразившись скорбутомъ. Печальное извѣстіе сообщено капитаномъ Wild, командиромъ фрегата "Baring" въ письмѣ, доставленномъ на датскомъ купеческомъ суднѣ".

-- Бѣдный Роберти -- съ рыданьями въ голосѣ воскликнула я, бросаясь на шею къ мужу.

-- Ты имѣешь полное основаніе оплакивать его. Такого друга, какъ онъ, мы не найдемъ никогда и нигдѣ.

-- А все-таки,-- началъ онъ, когда мы немного поуспокоились, -- внезапный отъѣздъ его отсюда былъ всегда для меня большою загадкой. Объясненія его, написанныя имъ въ письмѣ изъ Лондона, не могли удовлетворить меня. Можетъ быть, не сказалъ ли онъ тебѣ о настоящей причинѣ своего рѣшенія?

Сотни разъ за эти двадцать мѣсяцевъ я готова была повѣдать мужу всю правду, но каждый разъ что-то удерживало меня отъ этого. Но теперь молчать я не могла и все разсказала ему.

-- Если Роберти былъ сколько-нибудь виноватъ въ этой исторіи, то онъ съ избыткомъ искупилъ свою вину, искупилъ такъ благородно. Hq настоящая виновница всего -- я... Виновата, правда, благодаря своему легкомыслію, но это легкомысліе привело къ такимъ ужаснымъ послѣдствіямъ. Ты простишь меня, Лукіанъ?

Мужъ, выслушавъ мою исповѣдь въ глубокомъ молчаніи, съ серьезнымъ, задумчивымъ видомъ отвѣчалъ мнѣ:

-- Я не могу осуждать тебя, не осуждая вмѣстѣ и самого себя. Болѣе всѣхъ оказался неблагоразумнымъ я. Мнѣ не слѣдовало забывать той непреложной истины, о которой Роберти напомнилъ тебѣ въ своемъ письмѣ: жена не должна имѣть никакого другаго интимнаго друга, кромѣ своего мужа.

"Русскій Вѣстникъ", No 9, 1895

Оставить комментарий Кастельнуово Энрико (перевод: Без указанию переводчика) (yes@lib.ru) Год: 1895 Обновлено: 06/09/2022. 28k. Статистика. Рассказ: Проза, Переводы Новеллы	Скачать FB2 Ваша оценка:
Аннотация: Текст издания: журнал "Русскій Вѣстникъ", No 9, 1895.

Кастельнуово Энрико Интимный друг

ЭНРИКО КАСТЕЛЬНУОВО.

Интимный другъ.

Кастельнуово Энрико
Интимный друг