Катков Михаил Никифорович
Корень нашего нигилизма есть государственная измена

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

М.Н. Катков

Корень нашего нигилизма есть государственная измена

   Уже семнадцатый день проходит после того, как страшная опасность грозила нашему отечеству, а в Москве ежедневно то там, то здесь собираются густые массы народа и под открытым небом благодарят Бога за совершенное Им чудо милосердия. Вчера мы упоминали о таком всенародном молебствии у Петровских ворот, сегодня молебствие было совершено еще с большею торжественностью и при многочисленнейшем стечении народа у Тверских ворот, перед Страстным монастырем, при участии причта и прихожан церквей Рождества в Путниках, Страстного монастыря, Рождества в Палашах, Благовещения, что на Тверской, Дмитрия Солунского и Сергия Радонежского, что на Большой Дмитровке. После того как соборный протодиакон огласил покрытую народом площадь многолетием Государю Императору, Государыне Императрице, Государю Наследнику и всему Царствующему Дому, а хор певчих пропел "многая лета" и концерт "Господи, силою Твоею возвеселится Царь!", -- полковая музыка, приглашенная на это духовно-патриотическое торжество, грянула "Боже, Царя храни!", и разом раздался торжественный звон колоколов всех церквей, прихожане коих участвовали в этом всенародном молебствии. Это была поистине торжественная, возвышающая дух минута. И сколько таких мгновений пережито русским народом за эти последние дни на всем пространстве России! Отовсюду получаем мы теперь одни и те же известия: одно и то же высокое патриотическое чувство, одни и те же мысли и желания воодушевляют все классы русского народа; и вся Россия как бы спешит излить свою душу в молитве к Царю Царей за спасение Того, в ком олицетворяется ее единство и величие. Бывало ли когда-либо что-либо подобное? На пространстве всего исторического мipa в продолжение исторической жизни всех народов укажите пример такого мощного, глубокого, искреннего, всеобъемлющего единения целого народа в общем чувстве к своему Вождю-Монарху, пример и такого высокопатриотического и вместе религиозного воодушевления? И этот-то столь единый по своему духу народ желают поразить в самом сердце его; разбить на многие народцы, разорвать на враждебные друг другу сословия! И среди этого-то народа дерзают являться люди, злоумышляющие против того, что ему так дорого и свято! Промысл Божий претворил зло во благо и сотворил чудо на глазах наших... В самом деле, сколько чудесного в обстоятельствах этого события! Злодей стрелял почти в упор; злодей был вооружен двуствольным пистолетом; одно мгновение, и Россия могла бы быть предана всем ужасам анархии и даже междуусобной брани; но рядом с убийцей очутился крестьянин родом из той же области, откуда вышел дом Романовых, из тех самых мест, где родился и пал за его родоначальника Иван Сусанин, -- крестьянин, который был приведен сюда желанием помолиться Богу в день своего ангела, и его рукою Россия была спасена вместе с жизнию своего Царя. Не престанем же молиться Богу и благодарить Его за милосердие; но не будем и искушать Его милосердие: примем все меры, чтобы зло действительно было с корнем вырвано из русской почвы.
   Вырвать зло с корнем! Но разве легко это? Не будем же, по крайней мере, сами себе затруднять задачу. Петербургская корреспонденция упоминает о раздающихся теперь в Петербурге громких жалобах на реакцию. Эти жалобы, приводимые в связь с слишком обширным будто бы развитием следствия, достигли и Москвы, и мы уже имели случай сказать о них несколько слов во вчерашнем нумере нашей газеты. Нет ничего прискорбнее, как слышать от людей честных подобные нелепости, внушаемые врагами. Как! Свобода мысли пострадает, если сократится власть замышлять зло? Как! Свобода слова состоит не в том, чтоб уважать независимость общественного мнения, а в том, чтобы, подавляя ее, оставлять общество беззащитным от поджигателей и убийц, а молодежь отдавать в добычу губителям ее свежих сил? Разве либеральная политика значит допускать терроризацию общества злоумышленниками, имеющими целью разрушение государства? Разве сознательные уступки стремлениям врагов, посягающих на всю будущность народа, будут либерализмом, а не предательством? Государство, которое радушно допускало бы у себя измену, разве не утратило бы права на существование в ряду других государств? Если б имелось в виду какое-нибудь неправильное, какое-нибудь болезненное явление в свободном развитии нашей общественной жизни, то возникало бы справедливое опасение, как бы вместе с плевелами не исторгнуть и пшеницы. Но кому не известно, к чему в действительности примыкает у нас нигилизм? Кому не известно, что лондонские издания, этот главный источник и евангелие нашего нигилизма, стали открыто на польской стороне, как только начался спор между русским и польским народом за существование? Государственная измена -- вот корень нашего нигилизма, и из государственной же измены он всегда почерпал свою силу. Пока не ослабеет у нас влияние этих коренных условий зла, тщетно было бы надеяться на успешную борьбу с их продуктом: пораженный сегодня, нигилизм снова явится завтра, если только это окажется нужным в интересе злоумышлении против России. В последние годы нигилизм начал было совсем ослабевать. В нигилистических изданиях, между ними и в "Современнике", уже слышался иногда голос здравого смысла. Польские патриоты опустили было голову. Но вдруг откуда-то дан таинственный mot d'ordre [руководящий лозунг (фр.)], и все враждебное русскому делу оживилось. В Париже заскрипели перья гг. де Мазада и Сен-Марк Жирардена, состоящего, как известно, членом польского комитета; в немецких газетах появились слухи о готовящемся в России комплоте помещичьей партии; в России голоса, заинтересованные польским делом, пугали помещиков, что против них замышляется что-то недоброе; как бы в подтверждение этих запугиваний, русскому нигилизму, совсем было присмиревшему, присоветовали собраться с силами и придти в азарт; наконец, зловещий признак, всеми забытое петербургское украйнофильство неожиданно, ни с того ни с сего встрепенулось, и с таким усердием, что после долгого молчания сделалось в петербургской печати как бы вопросом дня, отвлекающим внимание ото всего другого (ради курьеза см. No 93 "С.-Петербургских Ведомостей"). Какое неведомое дуновение подняло все эти волны?
   Тех, кто без злого умысла повторяет пущенные в ход ловкими людьми толки о реакции, просим почитать в февральской и мартовской книжках "Современника" статью г. Ю.Ж. "Вопрос молодого поколения", уже упомянутую нами третьего дня. За что сердится на нас этот дикий представитель "детских интересов" в России? Его сердят наши мнения о воспитании; его выводит из себя наша полемика с украйнофилами, но всего более бесит его наша независимость. Та же независимость наших мнений кажется делом нестерпимым и г. де Мазаду и она же изумляет г. Сен-Марк Жирардена, члена польского комитета в Париже. Все эти атаки направлены, как само собою разумеется, не на нас лично, а на слабые начатки независимого мнения, впервые на Руси допущенного на этот мерцающий свет который должен быть погашен прежде, нежели будут торжествовать враги русского дела. С какой же стороны грозит опасность свободе слова в России? Откуда приближается к нам действительная реакция?
   
   Впервые опубликовано: "Московские Ведомости". 22 апреля. 1866. No 85.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru