Керн (Маркова-Виноградская) Анна Петровна

Воспоминания о Пушкине

  

   Керн (Маркова-Виноградская) А. П. Воспоминания о Пушкине.

   Сост., вступ. ст. и примеч. А. М. Гордина. - М.: Сов. Россия, 1987.

   OCR Ловецкая Т.Ю.

  

Воспоминания о Пушкине

  

   Вам захотелось, почтенная и добрая Е. Н., узнать некоторые подробности моего знакомства с Пушкиным. Спешу исполнить ваше желание. Начну с начала и выдвину перед вами, еще кроме Пушкина, несколько лиц, вам очень знакомых и всем известных.

   Я воспитывалась в Тверской губернии, в доме родного деда моего по матери, вместе с двоюродною сестрою моею, известною вам Анною Николаевною Вульф, до 12 лет возраста. В 1812 г. меня увезли от дедушки в Полтавскую губернию, а 16 лет выдали замуж за генерала Керна.

   В 1819 г. я приехала в Петербург с мужем и отцом, который, между прочим, представил меня в дом его родной сестры, Олениной. Тут я встретила двоюродного брата моего Полторацкого ¹, с сестрами которого я была еще дружна в детстве. Он сделался моим спутником и чичероне в кругу незнакомого для меня большого света. Мне очень нравилось бывать в доме Олениных, потому что у них не играли в карты, хотя там и не танцевали, по причине траура при дворе², но зато играли в разные занимательные игры и преимущественно в charades en action {шарады (фр.).}, в которых принимали иногда участие и наши литературные знаменитости -- Иван Андреевич Крылов, Иван Матвеевич Муравьев-Апостол и другие.

   В первый визит мой к тетушке Олениной батюшка, казавшийся очень немногим старше меня, встретясь в дверях гостиной с Крыловым, сказал ему: "Рекомендую вам меньшую сестру мою". Иван Андреевич улыбнулся, как только он умел улыбаться, и, протянув мне обе руки, сказал: "Рад, очень рад познакомиться с сестрицей". На одном из вечеров у Олениных я встретила Пушкина³ и не заметила его: мое внимание было поглощено шарадами, которые тогда разыгрывались и в которых участвовали Крылов, Плещеев ⁴ и другие. Не помню, за какой-то фант Крылова заставили прочитать одну из его басен. Он сел на стул посередине залы; мы все столпились вкруг него, и я никогда не забуду, как он был хорош, читая своего Осла! И теперь еще мне слышится его голос и видится его разумное лицо и комическое выражение, с которым он произнес: "Осел был самых честных правил!"⁵

   В чаду такого очарования мудрено было видеть кого бы то ни было, кроме виновника поэтического наслаждения, и вот почему я не заметила Пушкина. Но он вскоре дал себя заметить. Во время дальнейшей игры на мою долю выпала роль Клеопатры, и, когда я держала корзинку с цветами, Пушкин, вместе с братом Александром Полторацким, подошел ко мне, посмотрел на корзинку и, указывая на брата, сказал: "Et c'est sans doute Monsieur qui fera l'aspic?" {А роль змеи, как видно, предназначается этому господину? (фр.)} Я нашла это дерзким, ничего не ответила и ушла.

   После этого мы сели ужинать. У Олениных ужинали на маленьких столиках, без церемоний и, разумеется, без чинов. Да и какие могли быть чины там, где просвещенный хозяин ценил и дорожил только науками и искусствами? За ужином Пушкин уселся с братом моим позади меня и старался обратить на себя мое внимание льстивыми возгласами, как, например: "Est-il permis d'etre ainsi jolie!" {Можно ли быть такой хорошенькой! (фр.)} Потом завязался между ними шутливый разговор о том, кто грешник и кто нет, кто будет в аду и кто попадет в рай. Пушкин сказал брату: "Во всяком случае, в аду будет много хорошеньких, там можно будет играть в шарады. Спроси у m-me Керн, хотела ли бы она попасть в ад?" Я отвечала очень серьезно и несколько сухо, что в ад не желаю. "Ну, как же ты теперь, Пушкин?" -- спросил брат. "Je me ravise {Я раздумал (фр.).},-- ответил поэт,-- я в ад не хочу, хотя там и будут хорошенькие женщины..." Вскоре ужин кончился, и стали разъезжаться. Когда я уезжала и брат сел со мною в экипаж, Пушкин стоял на крыльце и провожал меня глазами.

   Впечатление его встречи со мною он выразил в известных стихах:

  

   Я помню чудное мгновенье,

  

   и проч.

   Вот те места, в 8-й главе Онегина ⁶, которые относятся к его воспоминаниям о нашей встрече у Олениных:

   ...Но вот толпа заколебалась,

   По зале шепот пробежал,

   К хозяйке дама приближалась...

   За нею важный генерал.

   Она была не тороплива,

   Не холодна, не говорлива,

   Без взора наглого для всех,

   Без притязанья на успех,

   Без этих маленьких ужимок,

   Без подражательных затей;

   Все тихо, просто было в ней.

   Она, казалось, верный снимок

   Du comme il faut... прости,

   He знаю, как перевести!

   К ней дамы подвигались ближе,

   Старушки улыбались ей,

   Мужчины кланялися ниже,

   Ловили взор ее очей,

   Девицы проходили тише

   Пред ней по зале: и всех выше

   И нос и плечи подымал

   Вошедший с нею генерал.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Но обратимся к нашей даме.

   Беспечной прелестью мила,

   Она сидела у стола.

   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

   Сомненья нет, увы! Евгений

   В Татьяну, как дитя, влюблен.

   В тоске любовных помышлений

   И день и ночь проводит он.

   Ума не внемля строгим пеням,

   К ее крыльцу, к стеклянным сеням,

   Он подъезжает каждый день,

   За ней он гонится, как тень;

   Он счастлив, если ей накинет

   Боа пушистый на плечо,

   Или коснется горячо

   Ее руки, или раздвинет

   Пред нею пестрый полк ливрей,

   Или платок поднимет ей!

  

   Прожив несколько времени в Дерпте, в Риге, в Пскове, я возвратилась в Полтавскую губернию, к моим родителям. В течение 6 лет я не видела Пушкина, но от многих слышала про него, как про славного поэта, и с жадностью читала: Кавказский пленник, Бахчисарайский фонтан, Разбойники и 1-ю главу Онегина⁷, которые доставлял мне сосед наш Аркадий Гаврилович Родзянко, милый поэт, умный, любезный и весьма симпатичный человек. Он был в дружеских отношениях с Пушкиным и имел счастие принимать его у себя в деревне Полтавской губернии, Хорольского уезда. Пушкин, возвращаясь с Кавказа, прискакал к нему с ближайшей станции, верхом, без седла, на почтовой лошади, в хомуте...⁸

   Во время пребывания моего в Полтавской губернии я постоянно переписывалась с двоюродного сестрою моею, Анною Николаевною Вульф, жившею у матери своей в Тригорском, Псковской губернии, Опочецкого уезда, близ деревни Пушкина Михайловского.

   Она часто бывала в доме Пушкина⁹, говорила с ним обо мне и потом сообщала мне в своих письмах различные его фразы; так в одном из них она писала: "Vous avez produit une vive impression sur Pouchkine a votre rencontre, chez Olenine; il dit partout: elle etait trop brillante" {Ты произвела сильное впечатление на Пушкина во время вашей встречи у Олениных; он всюду говорит: она была ослепительна (фр.).}. В одном из ее писем Пушкин приписал сбоку, из Байрона: "Une image qui a passe devant nous, que nous avons vue et que nous ne reverrons jamais" {Промелькнувший перед нами образ, который мы видели и никогда более не увидим (фр.).}. Когда же он узнал, что я видаюсь с Родзянко, то переслал через меня к нему письмо, в котором были расспросы обо мне и стихи:

  

   Наперсник Феба иль Приапа,

   Твоя соломенная шляпа

   Завидней, чем иной венец,

   Твоя деревня Рим, ты папа,

   Благослови ж меня, певец!

  

   Далее в том же письме он говорит: "Ты написал Хохлачку, Баратынский Чухонку, я Цыганку, что скажет Аполлон?" и проч. и проч.¹⁰, дальше не помню, а неверно цитировать не хочу. После этого мне с Родзянко вздумалось полюбезничать с Пушкиным, и мы вместе написали ему шуточное послание в стихах. Родзянко в нем упоминал о моем отъезде из Малороссии и о несправедливости намеков Пушкина на любовь ко мне. Послание наше было очень длинно, но я помню только последний стих:

  

   Прощайте, будьте в дураках!

  

   Ответом на это послание были следующие стихи, отданные мне Пушкиным, когда я через месяц после этого встретилась с ним в Тригорском.

   Вот они:

  

   Ты обещал о романтизме,

   О сем. Парнасском афеизме

   Потолковать еще со мной;

   Полтавских муз поведать тайны,--

   А пишешь лишь об ней одной.

   Нет, это ясно, милый мой,

   Нет, не влюблен Пирон Украйны.

   Ты прав, что может быть важней

   На свете женщины прекрасной?

   Улыбка, взор ее очей

   Дороже злата и честей,

   Дороже славы разногласной;

   Поговорим опять об ней.

   Хвалю, мой друг, ее охоту,

   Поотдохнув, рожать детей,

   Подобных матери своей,

   И счастлив, кто разделит с ней

   Сию приятную заботу,

   Не наведет она зевоту.

   Дай бог, чтоб только Гименей

   Меж тем продлил свою дремоту!

   Но не согласен я с тобой,

   Не одобряю я развода,

   Во-первых, веры долг святой,

   Закон и самая природа...

   А во-вторых, замечу я,

   Благопристойные мужья

   Для умных жен необходимы:

   При них домашние друзья

   Иль чуть заметны, иль незримы.

   Поверьте, милые мои,

   Одно другому помогает,

   И солнце брака затмевает

   Звезду стыдливую любви.

   Михайловское А. Пушкин¹¹

  

   Восхищенная Пушкиным, я страстно хотела увидеть его, и это желание исполнилось во время пребывания моего в доме тетки моей, в Тригорском, в 1825 г.¹², в июне месяце. Вот как это было. Мы сидели за обедом и смеялись над привычкою одного г-на Рокотова¹³, повторяющего беспрестанно: "Pardonnez ma franchise" и "Je tiens beaucoup a votre opinion" {"Простите за откровенность" и "Я весьма дорожу вашим мнением" (фр.).}. Как вдруг вошел Пушкин с большой, толстой палкой в руках. Он после часто к нам являлся во время обеда, но не садился за стол; он обедал у себя, гораздо раньше, и ел очень мало. Приходил он всегда с большими дворовыми собаками, chien-loup {волкодавами (фр.).}. Тетушка, подле которой я сидела, мне его представила, он очень низко поклонился, но не сказал ни слова: робость видна была в его движениях. Я тоже не нашлась ничего ему сказать, и мы не скоро ознакомились и заговорили. Да и трудно было с ним вдруг сблизиться: он был очень неровен в обращении: то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен,-- и нельзя было угадать, в каком он будет расположении духа через минуту. Раз он был так нелюбезен, что сам в этом сознался сестре, говоря: "Ai-je ete assez vulgaire aujourd'hui!" {До чего же я был неучтив сегодня!, (фр.)} Вообще же надо сказать, что он не умел скрывать своих чувств, выражал их всегда искренно и был неописанно хорош, когда что-нибудь приятное волновало его... Так, один раз мы восхищались его тихою радостью, когда он получил от какого-то помещика при любезном письме охотничий рог на бронзовой цепочке, который ему нравился. Читая это письмо и любуясь рогом, он сиял удовольствием и повторял: "Charmant! Charmant!" {Чудесно! Чудесно! (фр.)} Когда же он решался быть любезным, то ничто не могло сравниться с блеском, остротою и увлекательностью его речи. В одном из таких настроений он, собравши нас в кружок, рассказал сказку про Черта, который ездил на извозчике на Васильевский остров ¹⁴. Эту сказку с его же слов записал некто Титов и поместил, кажется, в Подснежнике. Пушкин был невыразимо мил, когда задавал себе тему угощать и занимать общество. Однажды с этой целью явился он в Тригорское с своею большою черною книгою, на полях которой были начерчены ножки и головки, и сказал, что он принес ее для меня. Вскоре мы уселись вокруг него, и он прочитал нам своих Цыган¹⁵. Впервые мы слышали эту чудную поэму, и я никогда не забуду того восторга, который охватил мою душу!.. Я была в упоении как от текучих стихов этой чудной поэмы, так и от его чтения, в котором было столько музыкальности, что я истаивала от наслаждения; он имел голос певучий, мелодический и, как он говорит про Овидия в своих Цыганах:

  

   И голос шуму вод подобный.

  

   Через несколько дней после этого чтения тетушка предложила нам всем после ужина прогулку в Михайловское¹⁶. Пушкин очень обрадовался этому, и мы поехали. Погода была чудесная, лунная июльская ночь дышала прохладой и ароматом полей. Мы ехали в двух экипажах: тетушка с сыном в одном; сестра, Пушкин и я в другом. Ни прежде, ни после я не видала его так добродушно веселым и любезным. Он шутил без острот и сарказмов; хвалил луну, не называл ее глупою¹⁷, а говорил: "J'aime la lune quand elle eclaire un beau visage" {Я люблю луну, когда она освещает прекрасное лицо (фр.).}, хвалил природу и говорил, что он торжествует, воображая в ту минуту, будто Александр Полторацкий остался на крыльце у Олениных, а он уехал со мною; это был намек на то, как он завидовал при нашей первой встрече А. Полторацкому, когда тот уехал со мною. Приехавши в Михайловское, мы не вошли в дом, а пошли прямо в старый, запущенный сад. "Приют задумчивых дриад"¹⁸, с длинными аллеями старых дерев, корни которых, сплетясь, вились по дорожкам, что заставляло меня спотыкаться, а моего спутника вздрагивать. Тетушка, приехавши туда вслед за нами, сказала: "Mon cher Pouchkine faites les honneurs de votre jardin a Madame" {Мой милый Пушкин, будьте же гостеприимны и покажите госпоже ваш сад (фр.).}. Он быстро подал мне руку и побежал скоро, скоро, как ученик, неожиданно получивший позволение прогуляться. Подробностей разговора нашего не помню; он вспоминал нашу первую встречу у Олениных, выражался о ней увлекательно, восторженно и в конце разговора сказал: "Vous aviez un air si virginal; n'est ce pas que vous aviez sur vous quelque chose comme une croix?" {Вы выглядели такой невинной девочкой; на вас было тогда что-то вроде крестика, не правда ли? (фр.).}

   На другой день я должна была уехать в Ригу вместе с сестрою Анной Николаевной Вульф. Он пришел утром и на прощанье принес мне экземпляр 2-й главы Онегина¹⁹, в неразрезанных листках, между которых я нашла вчетверо сложенный почтовый лист бумаги со стихами:

  

   Я помню чудное мгновенье

   и проч. и проч.

  

   Когда я сбиралась спрятать в шкатулку поэтический подарок, он долго на меня смотрел, потом судорожно выхватил и не хотел возвращать; насилу выпросила я их опять; что у него промелькнуло тогда в голове, не знаю. Стихи эти я сообщила тогда барону Дельвигу, который их поместил в своих Северных цветах. Михаил Иванович Глинка сделал на них прекрасную музыку и оставил их у себя²⁰.

   Во время пребывания моего в Тригорском я пела Пушкину стихи Козлова:

  

   Ночь весенняя дышала

   Светлоюжною красой,

   Тихо Брента протекала,

   Серебримая луной

   и проч.²¹

  

   Мы пели этот романс Козлова, на голос Benedetta sia la madre {Пусть благословенна будет мать (ит.).}, баркаролы венецианской. Пушкин с большим удовольствием слушал эту музыку и писал в это время Плетневу: "Скажи старцу Козлову, что здесь есть одна прелесть, которая поет его ночь. Как жаль, что он ее не увидит! дай бог ему ее слышать!"²².

   Итак, я переехала в Ригу. Тут гостили у меня сестра, приехавшая со мною, и тетушка со всем семейством. Пушкин писал из Михайловского к ним обеим; в одном из своих писем тетушке он очертил мои портрет так:

   "Voulez vous savoir ce que c'est que M-me К...? elle est souple, elle comprend tout; ellу s'afflige facilement et se console de memе; elle est timide dans les manieres et hardie dans les actions; mais elle est bien attrayante" {Хотите знать, что такое г-жа К...? -- она изящна: она все понимает; легко огорчается и так же легко утешается; у нее робкие манеры и смелые поступки. -- но при этом она чудо как привлекательна (фр.).}.

   Его письмо к сестре очень забавно и остро, выписываю здесь то, что относилось ко мне:

   "Tout Trigorsky chante. Не мила ей прелесть NB: ночи, et cela me serre le coeur; hier M-r Alexis et moi, nous avons parle 4 heures de suite. Jamais nous n'avons eu une aussi longue conversation. Devinez ce qui nous a uni tout a coup? Ennui? conformile de sentiment? jo n'en sais rien; je me promene toutes les nuils dans mon jardin, je dis: alle etait la; la pierre qu'elle a heurtee est sur ma table aupres d'une heliotrope fanee. J'ecris beaucoup de vers. Tout cela, si voiis voulez, ressemble beaucoup a de l'amour, mais je vous jure qu'il n'en est rien. Si j'etais amoureux, j'aurais eu dimanche des convulsions de rage et de jalousie et je n'ai ete que pique... cependant l'idee que je ne suis rien pour elle, qu'apres avoir eveille, occupe son imagination, je n'ai qu'amuse sa curiosite; que mon souvenir ne la rendra pas un moment plus distraite au milieu de ses triomphes, ni plus sombre dans ses jours de tristesse, que ses beaux yeux s'attacheront sur quelque fat de Riga avec la meme expression dechirante et voluplueuse... non, cette idee m'est insupportable, dites lui que j'en mourrai; non, ne le lui dites pas; elle s'en moquerait, cette delicieuse creature. Mais dites lui, que si son coeur n'a pas pour moi une tendresse secrete, un penchant melancolique et mysterieux, je la meprise, entendez vous? oui, je la meprise, malgre tout l'etonnement que doit lui causer un sentiment aussi nouveau... 21 juillet" {Все Тригорское распевает: не мила ей прелесть ночи, и сердце мое сжимается, слушая эту песню. Вчера я четыре часа сряду говорил с Алексисом; никогда еще не было у нас такого длинного разговора. Что же вдруг соединило нас? Скука? Сродство чувств? Право, и сам не знаю. Каждую ночь я гуляю в своем саду и говорю себе: "Здесь была она... камень, о который она споткнулась¹, лежит на моем столе подле увядшего гелиотропа². Наконец я много пишу стихов. Все это, если хотите, крепко похоже на любовь, но божусь вам, что о ней и помину нет. Будь я влюблен,-- я бы, кажется, умер в воскресенье от бешеной ревности,-- а между тем мне просто было досадно³. Но все-таки мысль, что я ничего не значу для нее, что, заняв на минуту ее воображение, я только дал пищу ее веселому любопытству,-- мысль, что воспоминание обо мне не нагонит на нее рассеянности среди ее триумфов и не омрачит сильнее лица ее в грустные минуты,-- что прекрасные глаза ее остановятся на каком-нибудь рижском фате с тем же пронзающим и сладострастным выражением,-- о, эта мысль невыносима для меня... Скажите ей, что я умру от этого... нет, лучше не говорите, а то это восхитительное создание станет смеяться надо мною. Но скажите ей, что если в сердце ее не таится сокровенная нежность ко мне, если нет в нем таинственного и меланхолического влечения,-- то я презираю ее -- слышите ли -- презираю, не обращая внимания на удивление, которое вызовет в ней такое небывалое чувство. 21-го июля (фр.).

   ¹ Никакого не было камня в саду, а споткнулась я о переплетенные корни деревьев. (Примеч. А. П. Керн.)

   ² Веточку гелиотропа он точно выпросил у меня. (Примеч. А. П. Керн.)

   ³ Ему досадно было, что брат поехал провожать сестру свою и меня и сел вместе с нами в карету. (Примеч. А.П. Керн.)}*.

   Вскоре ему захотелось завязать со мной переписку, и он написал мне следующее письмо²⁴:

   "J'ai eu la faiblesse de vous demander la permission de vous ecrire et vous -- l'etourderie ou la coquetterie de me le permettre. Une correspondance ne mene a rien, je le sais; mais je n'ai pas la force de resister au desir d'avoir un mot de votre jolie main. Votre visite a Trigorsky m'a laisse une impression plus forte et plus penible, que celle, qu'avait produite jadis notre rencontre chez Оленин. Се que j'ai de mieux a faire au fond de mon triste village, est de tacher de ne plus penser a vous. Vous devriez me le souhaiter aussi pour peu que vous avez de la pitie dans l'ame -- mais la frivolite est toujours cruelle, et vous autres, tout en tournant les tetes a tort et a travers, vous etes enchantees de savoir une ame souffrante en votre honneur et gloire.

   Adieu, divine. J'enrage et je suis a vos pieds. Mille tendresses а Ермолай Федорович et mes compliments a M-me Voulf, 25 juillet.

   Je reprends la plume, car je meurs d'ennui et ne puis m'occuper que de vous -- j'espere que vous lirez cette lettre en cachette -- la cacherez vous encore dans votre sein? me repondrez vous bien longuement? ecrivez moi tout ce qui vous passera par la tete, je vous en conjure. Si vous craignez ma fatuite, si vous ne voulez pas vous compromettre, contrefaites votre ecriture, signez un nom de fantaisie -- mon coeur saura vous reconnaitre. Si vos expressions seront aussi douces que vos regards, helas! je tacherais d'y croire, ou de me tromper, c'est egal.-- Savez-vous bien qu'en relisant ces lignes, je suis honteux de leur ton sentimental -- que dira {Я имел слабость просить у вас позволения писать к вам, а вы, по ветрености или кокетству, позволили мне это. Я знаю, что переписка не ведет ни к чему; но у меня нет силы устоять против искушения -- иметь у себя хоть одно слово, написанное вашей хорошенькой ручкой. Ваш приезд в Тригорское произвел на меня впечатление гораздо живее и тягостнее, чем некогда наша встреча у Олениных. Теперь, в глуши моей печальной деревни, мне ничего не остается лучше, как перестать думать о вас. Если бы в душе вашей была хоть капля жалости, -- вы должны бы сами желать мне этого; но ветреность всегда жестока; и вся ваша братья, вертя как попало чужие головы, восхищается сознанием, что есть на свете душа, страдающая в честь и славу вам.-- Прощайте, божество; я мучусь от бешенства и целую ваши ножки... Тысячу любезностей Ермолаю Федоровичу и сердечный поклон Вульф. 25 июля.

   Я снова берусь за перо, потому что умираю от скуки и могу заниматься только вами. Надеюсь, что вы прочтете это письмо украдкой... Скажите, спрячете ли вы его опять на груди? станете ли отвечать мне подробно? Ради бога, пишите мне все, что придет вам в голову. Если вы боитесь моей нескромности, если не хотите компрометировать себя,-- перемените почерк, подпишите какое хотите имя, сердце мое и так узнает вас. -- Если слова ваши будут так же сладки, как и ваши взгляды, тогда, увы! я постараюсь поверить им, или же обмануть себя -- это одно и то же. Знаете что, я перечитываю то, что написал, и стыжусь их сентиментального тона -- что скажет... (фр.)} Анна Николаевна? Ах вы чудотворна или чудотворица!"

   Получа это письмо, я тотчас ему отвечала и с нетерпением ждала от него второго письма; но он это второе письмо вложил в пакет тетушкин, а она не только не отдала его мне, но даже не показала. Те, которые его читали, говорили, что оно было прелесть как мило.

   В другом письме его было:

   "Ecrivez-moi et beaucoup en long, et en large et en diagonale" {Пишите мне, да побольше, и вдоль, и поперек, и по диагонали (фр.).}.

   Мне бы хотелось сделать много выписок из его писем; они все были очень милы, но ограничусь еще одним:

   "N'est-ce pas que je suis beaucoup plus aimable par poste qu'en face? he bien, si vous venez, je vous promets d'etre extremement aimable.-- Je serai gai lundi, exalte mardi, tendre mercredi, leste jeudi, vendredi, samedi et dimanche je serai tout ce qu'il vous plaira et toute la semaine a vos pieds" Adieu. 28 aoit {Не правда ли, что в письмах я гораздо любезнее, чем в натуре? Но приезжайте в Тригорское, и я обещаю вам, что буду необыкновенно любезен. Я буду весел в понедельник, экзальтирован во вторник, нежен в среду, проворен и ловок в четверг, пятницу, субботу и воскресенье -- я буду всем, чем вы прикажете, и целую неделю у ваших ног. Прощайте. 28 августа (фр.).}.

   Через несколько месяцев я переехала в Петербург и, уезжая из Риги, послала ему последнее издание Байрона, о котором он так давно хлопотал, и получила еще одно письмо, чуть ли не самое любезное из всех прочих, так он был признателен за Байрона! Не воздержусь, чтобы не выписать вам его здесь:

   "Je ne m'attendais guere, enchanteresse, a votre souvenir, c'est du fond de mon ame, que je vous en remercie. Byron vient d'acguerir pour moi un nouveau charme -- toutes ses heroines vont revetir dans mon imagination des traits qu'on ne peut oublier. C'est vous que je verrai dans Gulnare et dans Leila -- l'ideal de Byron lui meme ne pouvait etre plus divin. C'est donc vous, c'est toujours vous que le sort envoie pour enchanter ma solitude! Vous etes 1'ange de consolation -- mais je ne suis qu'un ingrat, puisque je murmure encore... Vous allez a Petersbourg, mon exil me pese plus que jamais.-- Pent etre que le changement qui vient d'arriver me rapprochera de vous, je n'ose l'esperer. Ne croyons pas a l'esperance, ce n'est qu'une jolie femme, elle nous traite en vieux maris. Que fait le votre, mon doux genie? -- Savez que s'est sous ses traits que je m'imagine les ennemis de Byron, у compris sa femme. 8 decembre.

   Je reprends la plume pour vous dire que je suis a vos genoux, que je vous aime toujours, que je vous deteste quelquefois, qu'avant -- hier j'ai dit de vous des horreurs, que je vous baise vos belles mains, que je les rebaise encore en attendant mieux, que je n'en peux plus, que vous etes divine etc." {Я никак не ожидал, что вы вспомните обо мне,-- и благодарю вас за это от всей души. Теперь Байрон получил в глазах моих новую прелесть, и все героини его примут в воображении моем те черты, которых нельзя позабыть. В Гюльнаре и Лейле я буду видеть вас... Итак, вы, опять вы посылаетесь мне судьбою и проливаете очарование на мое уединение,- вы, ангел утешения... Но я неблагодарный -- потому что смею еще роптать... Вы едете в Петербург -- теперь мое изгнание тяжеле для меня, чем когда-либо. -- Может быть, недавно случившаяся перемена сблизит меня с вами -- но я не смею надеяться на это. -- Надежде нельзя верить; она -- хорошенькая женщина, которая обращается с нами, как со старым мужем... Кстати, моя милая фея, что делает ваш? Знаете ли, что в его образе я представлял себе всех врагов Байрона, в том числе и жену его? 8 декабря.

   Я снова берусь за перо, чтобы сказать вам, что я у ваших ног, что я по-прежнему люблю вас, а подчас ненавижу, что третьего дня я рассказывал о вас ужасные вещи, что я целую ваши прекрасные ручки, и снова целую их, в ожидании больших благ,-- что положение мое невыносимо, что вы божественны и пр. и пр. и пр. (фр.).}

   С Пушкиным я опять увиделась в Петербурге, в доме его родителей, где я бывала почти всякий день и куда он приехал из своей ссылки в 1827 году, прожив в Москве несколько месяцев²⁵. Он был тогда весел, но чего-то ему недоставало. Он как будто не был так доволен собою и другими, как в Тригорском и Михайловском. Я полагаю, что император Александр I, заставляя его жить долго в Михайловском, много содействовал к развитию его гения. Там, в тиши уединения, созрела его поэзия, сосредоточились мысли, душа окрепла и осмыслилась. Друзья не покидали его в ссылке. Некоторые посещали его, а именно: Дельвиг, Баратынский и Языков²⁶, а другие переписывались с ним, и он приехал в Петербург с богатым запасом выработанных мыслей.

   Тотчас по приезде он усердно начал писать, и мы его редко видели. Он жил в трактире Демута²⁷, его родители на Фонтанке, у Семеновского моста, я с отцом и сестрою близ Обухова моста²⁸, и он иногда заходил к нам, отправляясь к своим родителям. Мать его, Надежда Осиповна, горячо любившая детей своих, гордилась им и была очень рада и счастлива, когда он посещал их и оставался обедать. Она заманивала его к обеду печеным картофелем, до которого Пушкин был большой охотник. В год возвращения его из Михайловского именины²⁹ свои праздновал он в доме родителей, в семейном кружку и был очень мил. Я в этот день обедала у них и имела удовольствие слушать его любезности. После обеда Абрам Сергеевич Норов³⁰, подойдя ко мне с Пушкиным, сказал: "Неужели вы ему сегодня ничего не подарили, а он так много вам писал прекрасных стихов?" -- "И в самом деле,-- отвечала я,-- мне бы надо подарить вас чем-нибудь: вот вам кольцо моей матери, носите его на память обо мне". Он взял кольцо, надел на свою маленькую, прекрасную ручку и сказал, что даст мне другое. В этот вечер мы говорили о Льве Сергеевиче, который в то время служил на Кавказе³¹, и я, припомнив стихи, написанные им ко мне, прочитала их Пушкину. Вот они:

  

   Как можно не сойти с ума,

   Внимая вам, на вас любуясь;

   Венера древняя мила,

   Чудесным поясом красуясь,

   Алкмена, Геркулеса мать,

   С ней в ряд, конечно, может стать,

   Но, чтоб молили и любили

   Их так усердно, как и вас,

   Вас спрятать нужно им от нас,

   У них вы лавку перебили!

   Л. Пушкин

  

   Пушкин остался доволен стихами брата и сказал очень наивно: "И он тоже очень умен. Il a aussi beaucoup d'esprit!"

   На другой день Пушкин привез мне обещанное кольцо с тремя бриллиантами и хотел было провести у меня несколько часов; но мне нужно было ехать с графинею Ивелич³², и я предложила ему прокатиться к ней в лодке. Он согласился, и я опять увидела его почти таким же любезным, каким он бывал в Тригорском. Он шутил с лодочником, уговаривая его быть осторожным и не утопить нас. Потом мы заговорили о Веневитинове³³, и он сказал: "Pourquoi l'avez vous laisse mourir? Il etait aussi amoureux de vous, n'est ce pas?" {Отчего вы позволили ему умереть? Он ведь тоже был влюблен в вас, не правда ли? (фр.)} На это я отвечала ему, что Веневитинов оказывал мне только нежное участие и дружбу и что сердце его давно уже принадлежало другой. Тут, кстати, я рассказала ему о наших беседах с Веневитиновым, полных той высокой чистоты и нравственности, которыми он отличался; о желании его нарисовать мой портрет и о моей скорби, когда я получила от Хомякова³⁴ его посмертное изображение. Пушкин слушал мой рассказ внимательно, выражая только по временам досаду, что так рано умер чудный поэт... Вскоре мы пристали к берегу, и наша беседа кончилась.

   Коснувшись светлых воспоминаний о Веневитинове, я не могу воздержаться, чтобы не выписать стихов Дельвига, написанных на смерть его в моем черном альбоме, рядом с портретом Веневитинова: они напоминают прекрасную душу так рано оставившего нас поэта.

   На смерть Веневитинова

  

   Д_е_в_а

   Юноша милый! на миг ты в наши игры вмешался.

   Розе подобный красой, как филомела ты пел.

   Сколько любовь потеряла в тебе поцелуев и песен,

   Сколько желаний и ласк новых, прекрасных, как ты!

  

   Р_о_з_а

   Дева, не плачь! я на прахе его в красоте расцветаю.

   Сладость он жизни вкусив, горечь оставил другим.

   Ах! и любовь бы изменою душу певца отравила!

   Счастлив, кто прожил, как он, век соловьиный и мой³⁵.

  

   Зимой 1828 года Пушкин писал Полтаву³⁶ и, полный ее поэтических образов и гармонических стихов, часто входил ко мне в комнату, повторяя последний, написанный им стих; так, он раз вошел, громко произнося:

  

   Ударил бой, Полтавский бой!

  

   Он это делал всегда, когда его занимал какой-нибудь стих, удавшийся ему, или почему-нибудь запавший ему в душу. Он, напр., в Тригорском беспрестанно повторял:

  

   Обманет, не придет она!..³⁷

  

   Посещая меня, он рассказывал иногда о своих беседах с друзьями и однажды, встретив у меня Дельвига с женою, передал свой разговор с Крыловым, во время которого, между прочим, был спор о том, можно ли сказать: бывывало? Кто-то заметил, что можно даже сказать бывывывало. "Очень можно, проговорил Крылов, да только этого и трезвому не выговорить!"

   Рассказав это, Пушкин много шутил. Во Время этих шуток ему попался под руку мой альбом -- совершенный слепок с того уездной барышни альбома, который описал Пушкин в Онегине, и он стал в нем переводить французские стихи на русский язык и русские на французский.

   В альбоме было написано:

  

   Oh, si dans L'immortelle vie

   Il existait nn etre parfait,

   Oh, mon aimable et douce amie,

   Comme toi sans doute il est fait

   etc., etc.

   Пушкин перевел:

  

   Если в жизни поднебесной

   Существует дух прелестный,

   То тебе подобен он,

   Я скажу тебе резон: Невозможно!

  

   Под какими-то весьма плохими стихами было написано: "Ecrit dans mon exil" {Написано в моем изгнании (фр.).}. Пушкин приписал:

  

   Amour, exil * --

   Какая гиль!

   {* Любовь, изгнание (фр.).}

  

   Дмитрий Николаевич Барков³⁸ написал одни, всем известные стихи не совсем правильно, и Пушкин, вместо перевода, написал следующее:

  

   Не смею вам стихи Баркова

   Благопристойно перевесть

   И даже имени такова

   Не смею громко произнесть!

  

   Так несколько часов было проведено среди самых живых шуток, и я никогда не забуду его игривой веселости, его детского смеха, которым оглашались в тот день мои комнаты.

   В подобном расположении духа он раз пришел ко мне, и, застав меня за письмом к меньшей сестре³⁹ моей в Малороссию, приписал в нем:

  

   Когда помилует нас бог,

   Когда не буду я повешен,

   То буду я у ваших ног,

   В тени украинских черешен.

  

   В этот самый день я восхищалась чтением его Цыган в Тригорском и сказала: "Вам бы следовало, однако ж, подарить мне экземпляр Цыган в воспоминание того, что вы их мне читали". Он прислал их в тот же день, с надписью на обертке всеми буквами: Ее Превосходительству А. П. Керн от господина Пушкина, усердного ее почитателя. Трактир Демут, No 10⁴⁰.

   Несколько дней спустя он приехал ко мне вечером и, усевшись на маленькой скамеечке (которая хранится у меня как святыня), написал на какой-то записке:

   Я ехал к вам. Живые сны

   За мной вились толпой игривой,

   И месяц с правой стороны

   Осеребрял мой бег ретивый.

  

   Я ехал прочь. Иные сны...

   Душе влюбленной грустно было,

   И месяц с левой стороны

   Сопровождал меня уныло!

  

   Мечтанью вечному в тиши

   Так предаемся мы, поэты,

   Так суеверные приметы

   Согласны с чувствами души⁴¹.

  

   Писавши эти строки и напевая их своим звучным голосом, он, при стихе:

  

   И месяц с левой стороны

   Сопровождал меня уныло! --

  

   заметил, смеясь: Разумеется, с левой, потому что ехал назад.

   Это посещение, как и многие другие, полно было шуток и поэтических разговоров.

   В это время он очень усердно ухаживал за одной особой, к которой были написаны стихи: "Город пышный, город бедный..." и "Пред ней, задумавшись, стою..."⁴² Несмотря, однако ж, на чувство, которое проглядывает в этих прелестных стихах, он никогда не говорил об ней с нежностью и однажды, рассуждая о маленьких ножках, сказал: "Вот, например, у ней вот какие маленькие ножки, да черт ли в них?" В другой раз, разговаривая со мною, он сказал: "Сегодня Крылов просил, чтобы я написал что-нибудь в ее альбом".-- "А вы что сказали?" -- спросила я. "А я сказал: Ого!" В таком роде он часто выражался о предмете своих воздыханий.

   Когда Дельвиг с женою уехали в Харьков⁴³, я с отцом и сестрою перешла на их квартиру. Пушкин заходил к нам узнавать о них и раз поручил мне переслать стихи к Дельвигу, говоря: "Да смотрите, сами не читайте и не заглядывайте".

   Я свято это исполнила и после уже узнала, что они состояли в следующем:

  

   Как в ненастные дни собирались они

   Часто.

   Гнули, бог их прости, от пятидесяти

   На сто.

   И отписывали, и приписывали

   Мелом.

   Так в ненастные дни занимались они

   Делом⁴⁴.

  

   Эти стихи он написал у князя Голицына, во время карточной игры, мелом на рукаве. Пушкин очень любил карты и говорил, что это его единственная привязанность. Он был, как все игроки, суеверен, и раз, когда я попросила у него денег для одного бедного семейства, он, отдавая последние 50 руб., сказал: "Счастье ваше, что я вчера проиграл".

   По отъезде отца и сестры из Петербурга я перешла на маленькую квартирку в том же доме, где жил Дельвиг⁴⁵, и была свидетельницею свидания его с Пушкиным. Последний, узнавши о приезде Дельвига, тотчас приехал, быстро пробежал через двор и бросился в его объятия; они целовали друг у друга руки и, казалось, не могли наглядеться один на другого. Они всегда так встречались и прощались: была обаятельная прелесть в их встречах и расставаниях.

   В эту зиму Пушкин часто бывал по вечерам у Дельвига, где собирались два раза в неделю лицейские товарищи его: Лангер, князь Эристов, Яковлев, Комовский и Илличевский {Илличевский написал мне следующее послание:

   Близ тебя в восторге нем,

   Пью отраду и веселье,

   Без тебя я жадно ем

   Фабрики твоей изделье¹.

   Ты так сладостно мила,

   Люди скажут небылица,

   Чтоб тебя подчас могла

   Мне напоминать горчица.

   Без горчицы всякий стол

   Мне теперь сухоеденье;

   Честолюбцу льстит престол --

   Мне ж -- горчичницей владенье.

   Но угодно так судьбе,

   Ни вдова ты, ни девица,

   И моя любовь к тебе

   После ужина горчица.

  

   Он называл меня:

  

   Сердец царица,

   Горчичная мастерица!

  

   ¹ Отец мой имел горчичную фабрику. (Примеч. А. П. Керн.)}⁴⁶ . Кроме этих, приходили на вечера: Подолинский, Щастный ⁷, молодые поэты, которых выслушивал и благословлял Дельвиг, как патриарх. Иногда также являлся Сергей Голицын⁴⁸ и Михаил Иванович Глинка, гений музыки, добрый и любезный человек, как и свойственно гениальному существу.

   Тут кстати заметить, что Пушкин говорил часто: "Злы только дураки и дети". Несмотря, однако ж, на это убеждение, и он бывал часто зол на словах, но всегда раскаивался. Так, однажды, когда он мне сказал какую-то злую фразу и я ему заметила: "Се n'est pas bien de s'attaquer a une personne aussi inoffensive" {Нехорошо нападать на такого беззащитного человека (фр.).},-- обезоруженный моею фразою, он искренно начал извиняться. В поступках он всегда был добр и великодушен.

   На вечера к Дельвигу являлся и Мицкевич⁴⁹. Вот кто был постоянно любезен и приятен. Какое бесподобное существо! Нам было всегда весело, когда он приезжал. Не помню, встречался ли он часто с Пушкиным, но знаю, что Пушкин и Дельвиг его уважали и любили. Да что мудреного? Он был так мягок, благодушен, так ласково приноровлялся ко всякому, что все были от него в восторге. Часто он усаживался подле нас, рассказывал нам сказки, которые он тут же сочинял, и был занимателен для всех и каждого.

   Сказки в нашем кружке были в моде, потому что многие из нас верили в чудесное, в привидения и любили все сверхъестественное. Среди таких бесед многие из тогдашних писателей читали свои произведения. Так, например, Щастный читал нам Фариса, переведенного им тогда, и заслужил всеобщее одобрение. За этот перевод Дельвиг очень благоволил к нему, хотя вообще Щастный как поэт был гораздо ниже других второстепенных писателей. Среди этих последних видное место занимал Подолинский, и многими его стихами восхищался Пушкин⁵⁰. Особенно нравились ему следующие:

   Портрет

  

   Когда, стройна и светлоока,

   Передо мной стоит она,

   Я мыслю: Гурия Пророка

   С небес на землю сведена.

   Коса и кудри темно-русы,

   Наряд небрежный и простой,

   И на груди роскошной бусы

   Роскошно зыблются порой.

   Весны и лета сочетанье

   В живом огне ее очей

   Рождают негу и желанье

   В груди тоскующей моей.

  

   И окончание стихов под заглавием: К ней.

  

   Так ночью летнею младенца,

   Земли роскошной поселенца,

   Звезда манит издалека,

   Но он к ней тянется напрасно...

   Звезды златой, звезды прекрасной,

   Не досягнет его рука.

  

   Пушкин в эту зиму бывал часто мрачным, рассеянным и апатичным. В минуты рассеянности он напевал какой-нибудь стих и раз был очень забавен, когда повторял беспрестанно стих барона Розена⁵¹:

  

   "Неумолимая, ты не хотела жить",--

  

   передразнивая его и голос и выговор.

   Зима прошла. Пушкин уехал в Москву⁵² и хотя после женитьбы и возвратился в Петербург, но я не более пяти раз с ним встречалась. Когда я имела несчастие лишиться матери⁵³ и была в очень затруднительном положении, то Пушкин приехал ко мне и, отыскивая мою квартиру, бегал, со свойственною ему живостью, по всем соседним дворам, пока наконец нашел меня. В этот приезд он употребил все свое красноречие, чтобы утешить меня, и я увидела его таким же, каким он бывал прежде. Он предлагал мне свою карету, чтобы съездить к одной даме⁵⁴, которая принимала во мне участие; ласкал мою маленькую дочь Ольгу⁵⁵, забавляясь, что она на вопрос: "Как тебя зовут?" -- отвечала: "Воля!" -- и вообще был так трогательно внимателен, что я забыла о своей печали и восхищалась им, как гением добра. Пусть этим словом окончатся мои воспоминания о великом поэте.

  

Примечания

   В настоящее издание вошли все основные мемуарные произведения А. П. Керн (Марковой-Виноградской) -- воспоминания о Пушкине, Дельвиге, Глинке, "Дельвиг и Пушкин" и автобиографические записки, а также из ее эпистолярного наследия -- переписка с Пушкиным и имеющая прямое отношение к воспоминаниям о Пушкине переписка ее с редактором первого научного собрания сочинений поэта и автором его первой научной биографии П. В. Анненковым. В приложение включен "Дневник для отдохновения" 1820 года, представляющий большой интерес не только для характеристики самой мемуаристки, но и как яркий документ эпохи, к которой принадлежали и Керн и Пушкин (события, описанные в Дневнике, происходят в Пскове, где всего несколько лет спустя не раз доводилось бывать Пушкину; Керн упоминает места, называет людей, которые были поэту знакомы).

   Все тексты приводятся по изданию: Керн А. П. Воспоминания, дневники, переписка.-- М.: Худож. лит., 1974. Вступительная статья, подготовка текста и примечания А. М. Гордина.

   Под строку вынесены примечания самой А. П. Керн и переводы иноязычных фраз. В некоторых случаях сохранены переводы, принятые при первых публикациях, в других -- выполнены заново. В "Воспоминаниях о Пушкине", где Керн широко цитирует письма поэта к ней, под строкой даны переводы, напечатанные при первой публикации и журнале "Библиотека для чтения", с внесением в них некоторых уточнений; наиболее точные переводы, выполненные для академического Полного собрания сочинений Пушкина, приведены ниже, среди переписки.

   Все цитаты из писем и сочинений Пушкина приводятся по изданию: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 1--16.-- М.: АН СССР, 1937-1949.

  

Воспоминания о Пушкине

   Написаны в конце 1850-х годов, вскоре после переезда А. П. и Л. В. Марковых-Виноградских в Петербург. Точная дата написания неизвестна. Местонахождение рукописи не установлено. Впервые напечатаны при жизни А. П. Керн (Марковой-Виноградской) в журнале "Библиотека для чтения,", 1859, т. 154, апрель, с. 111--144, с приложением четырех писем Пушкина во французских оригиналах и переводах, без указания имени автора.

   Как явствует из публикуемого нами письма А. П. Керн к П. В. Анненкову, первоначально "Воспоминания" были переданы поэтессе Е. Н. Пучковой, обещавшей помочь их напечатать. Но обещания своего Пучкова не выполнила и вернула рукопись. Тогда, по-видимому при содействии кого-то из общих знакомых, Анна Петровна передала их Анненкову, продолжавшему собирать свидетельства современников о Пушкине и после того, как в 1855 году вышли его "Материалы для биографии А. С. Пушкина", составившие первый том Сочинений Пушкина под его редакцией. Сама мысль приняться за воспоминания, надо полагать, возникла у Керн под впечатлением от труда П. В. Анненкова. Естественно, рукопись не могла не заинтересовать исследователя. Он подверг ее некоторой обработке и передал для опубликования своему приятелю и единомышленнику -- в то время редактору "Библиотеки для чтения" А. В. Дружинину.

   Лицо, с обращения к которому начинает А. П. Керн свои воспоминания, было скрыто ею под инициалами Е.Н. Вопрос о том, кто эта "почтенная и добрая Е.Н.", издавна занимал читателей и исследователей. Точный ответ дает указанное выше письмо А.П. Керн к Анненкову. Е.Н.-- это Екатерина Наумовна Пучкова.

   Е. Н. Пучкова (1792--1867) была известной в свое время поэтессой. Ей адресованы две эпиграммы Пушкина-лицеиста -- "Зачем кричишь ты, что ты дева..." и "Пучкова, право, не смешна...". В 1850-х годах стала членом кружка, собиравшегося у О. С. Павлищевой; здесь она встречалась с А. П. Керн.

  

   ¹ Оленина, рожд. Полторацкая, Елизавета Марковна (1768--1838) -- тетка А. П. Керн, старшая сестра ее отца; была замужем за Алексеем Николаевичем Олениным (1763--1843), президентом Академии художеств и директором Публичной библиотеки, признанным знатоком и ценителем искусства. Дом Олениных на набережной Фонтанки, близ Обухова моста (ныне набережная Фонтанки, 101), был широко известен в Петербурге как место, где собирались виднейшие представители художественной интеллигенции -- писатели, художники, актеры -- разных направлений, куда стекались все новости художественной жизни столицы. Постоянными посетителями оленинских вечеров были Крылов, Жуковский, Гнедич, Батюшков, Озеров, молодой Пушкин, Кипренский, Семенова, Яковлев...

   Двоюродный брат А. П. Керн, племянник Е. М. Олениной и отца Анны Петровны И. М. Полторацкого, Полторацкий Александр Александрович (1792--1855) служил в гвардии, вышел в отставку в чине капитана; с 1834 года был женат на Е.П. Бакуниной, предмете первой любви Пушкина-лицеиста.

  

   ² 28 декабря 1818 года умерла Екатерина Павловна, сестра Александра I, королева Вюртембергская.

  

   ³ Первая встреча Пушкина с А. П. Керн в доме Олениных произошла в январе -- начале февраля 1819 года.

  

   ⁴ Плещеев Александр Алексеевич (1778--1862) -- друг В. А. Жуковского и А. И. Тургенева, член литературного кружка "Арзамас".

  

   ⁵ Строка из басни И. А. Крылова "Осел и Мужик" (1819).

  

   ⁶ В восьмой главе романа "Евгений Онегин", строфах XIV--XVI и XXX, как предполагают, Пушкину виделась графиня Наталия Викторовна Строганова, рожд. Кочубей (1800--1854); мог вспоминать он и А. П. Керн и ее мужа -- генерала. Но называть конкретный прототип в данном случае вообще представляется неправомерным.

   В приведенных стихах имеются по сравнению с оригиналом расхождения в пунктуации и мелкие неточности; 13-я и 14-я строки XIV строфы читаются:

   Du comme il faut (Шишков, прости:

   Не знаю, как перевести).

  

   ⁷ Первое издание "Кавказского пленника" вышло в Петербурге в конце августа или начале сентября 1822 года, с портретом Пушкина, гравированным Е. Гейтманом. Первое издание "Бахчисарайского фонтана" -- в Москве 10 марта 1824 года. "Братья разбойники" впервые появились в альманахе А. А. Бестужева и К. Ф. Рылеева "Полярная звезда" на 1825 год, отдельным изданием вышли в 1827 году. Первая глава "Евгения Онегина" вышла в Петербурге 18 февраля 1825 года.

  

   ⁸ Родзянко Аркадий Гаврилович (1793--1846) -- автор лирических стихов и сатир, в большинстве не опубликованных. В 1818--1819 годах, служа в Петербурге в лейб-гвардии Егерском полку, был близок к декабристским кругам, состоял членом литературно-политического общества "Зеленая лампа". По-видимому, здесь он познакомился с Пушкиным, и между ними установились приятельские отношения. В 1821 году Родзянко вышел в отставку и поселился в своем богатом имении Родзянки Хорольского уезда Полтавской губернии, недалеко от Лубен, где жила у родных А. П. Керн. На протяжении 20-х годов Родзянко поддерживал сношения с Пушкиным, обмениваясь письмами и поэтическими посланиями, несмотря на то, что Пушкин был крайне возмущен выпадом Родзянко против него в сатире "Два века" (см. его письмо А. А. Бестужеву 13 июня 1823 г.). О посещении Пушкиным Родзянко в его имении при "возвращении с Кавказа" нет никаких сведений, кроме сообщения Керн.

  

   ⁹ Вульф Анна Николаевна (1799--1857) -- двоюродная сестра и ближайшая подруга А. П. Керн, дочь ее дяди, брата матери, Николая Ивановича Вульфа и Прасковьи Александровны, рожд. Вындомской, во втором браке Осиповой. Получив первоначальное воспитание вместе с А. П. Керн в доме их деда И. П. Вульфа в тверском имении его Бернове, она жила главным образом в Тригорском, псковском имении матери, временами наезжая в оставшееся после смерти отца тверское имение Малинники или в Петербург. В Тригорском в 1824--1825 годах она близко познакомилась с Пушкиным и увлеклась им, сохранив глубокое безответное чувство к нему на всю жизнь. О своем чувстве она откровенно писала поэту в 1826 году из Малинников в Михайловское (см.: Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 267--268, 270, 273--274). Письма эти -- выразительные человеческие документы. Сохранились далеко не все из них. Письма Пушкина к Ан. Н. Вульф не сохранились вовсе, кроме двух шутливых записок. По-видимому, они были уничтожены самой Анной Николаевной, как и ее многолетняя переписка с А. П. Керн. Начитанная, любящая и понимающая поэзию, добрая и отзывчивая Ан. Н. Вульф прожила невеселую одинокую жизнь, будучи в постоянной материальной зависимости от матери, ее понятий и капризов. Скончалась она в Тригорском 2 сентября 1857 года.

   А. П. Керн допускает неточность, говоря, что Анна Николаевна "часто бывала в доме Пушкина",-- конечно, не она бывала у Пушкина в Михайловском, а он постоянно бывал в доме Вульф-Осиновых в Тригорском.

   Прасковья Александровна Вульф-Осипова, рожд. Вындомская (1781--1859), приходилась теткой А. П. Керн, так как была первым браком замужем за родным ее дядей, братом матери,-- Николаем Ивановичем Вульфом. Ранние годы провела в имении Тригорское, где получила первоначальное воспитание и образование под наблюдением отца -- Александра Максимовича Вындомского, отставного полковника, энергичного помещика, человека по своему времени образованного и не лишенного даже литературных интересов, о чем свидетельствует сохранившийся альбом с выписанными его рукою стихами. После смерти отца, а затем и первого мужа Прасковья Александровна унаследовала имения Тригорское в Псковской губернии и Малинники в Тверской, где главным образом и жила со своими детьми от первого брака Алексеем, Анной, Евпраксией, Валерианом и Михаилом Вульф, от второго брака Марией и Екатериной Осиновыми и падчерицей Александрой. Рачительная помещица, не стеснявшаяся крутых мер в обращении как с крепостными, так и детьми, она в то же время постоянно пополняла свои знания путем чтения, изучения иностранных языков и проч. и стала человеком подлинно образованным, выделявшимся из окружающей среды просвещенным умом, широтой духовных интересов, самостоятельностью суждений. За это ее ценили и уважали такие люди, как В. А. Жуковский, А. И. Тургенев, А. А. Дельвиг, Н. М. Языков, бывшие с нею в переписке. Пушкин на протяжении двух десятилетий поддерживал с П. А. Вульф-Осиповой самые добрые отношения, справедливо видя в ней не только незаурядного человека, но и искреннего, бескорыстного друга, готового всегда прийти ему на помощь в любом трудном деле. Сохранилась обширная переписка Пушкина с П. А. Вульф-Осиповой, ей посвящено несколько стихотворений поэта. А. П. Керн много говорит о Прасковье Александровне в воспоминаниях о своем детстве; подробную ее характеристику дает в письме к П. В. Анненкову, написанном вскоре после смерти П. А. Вульф-Осиповой.

  

   ¹⁰ Письмо Пушкина к А. Г. Родзянко, о котором здесь идет речь, было написано в Михайловском 8 декабря 1824 года. Стихи Пушкина приведены неточно. Полный и точный текст их такой:

  

   Прости, украинский мудрец,

   Наместник Феба и Приапа!

   Твоя соломенная шляпа

   Покойней, чем иной венец;

   Твой Рим -- деревня; ты мой Папа,

   Благослови ж меня, певец!

  

   Приводимые слова из письма не цитата, а пересказ по памяти. У Пушкина: "Баратынский написал поэму (не прогневайся, про Чухонку), и эта чухонка говорят чудо как мила.-- А я про Цыганку; каков? подавай же нам скорей свою Чупку -- ай да Парнас! ай да героини! ай да честная компания! Воображаю, Аполлон, смотря на них, закричит: зачем ведете мне не ту?" (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 128--129).

   Текст шуточного послания в стихах А. Г. Родзянко и А. П. Керн Пушкину см. в их письме от 10 мая 1825 года (на стр. настоящего издания).

  

   ¹¹ Послание Пушкина "К Родзянке" ("Ты обещал о романтизме...") является ответом на письмо Родзянко и Керн от 10 мая 1825 года. При жизни Пушкина не печаталось.

  

   ¹² В Тригорском летом 1825 года А. П. Керн гостила с середины июня по 19 июля, когда вместе с П. А. Вульф-Осиповой и ее дочерьми -- Ан. Н. и Е. Н. Вульф -- уехала в Ригу. Там в это время ее муж Е. Ф. Керн занимал должность военного коменданта.

  

   ¹³ Рокотов Иван Матвеевич. (1782--после 1840) -- псковский помещик, владелец села Стехнево Новоржевского уезда, в 40 верстах от Михайловского и Тригорского. Часто бывал у Вульф-Осиновых, посещал и Пушкина.

  

   ¹⁴ "Сказка про Черта, который ездил на извозчике на Васильевский остров" позже, в 1827--1828 годах, была записана со слов Пушкина молодым литератором Владимиром Павловичем Титовым (1807--1891), посещавшим литературные собрания у Дельвига, и напечатана с согласия Пушкина в альманахе "Северные цветы" на 1829 год под названием "Уединенный домик на Васильевском".

  

   ¹⁵ Поэма "Цыганы" была закончена Пушкиным в Михайловском осенью 1824 года.

  

   ¹⁶ Посещение А. П. Керн Михайловского происходило в ночь с 18 на 19 июля 1825 года. В прогулке принимали участие, кроме нее и Пушкина, "тетушка" -- П. А. Вульф-Осипова, "сестра" -- Ан. Н. Вульф и двоюродный брат -- Ал. Н. Вульф.

   Алексей Николаевич Вульф (1805--1881) -- старший сын П. А. и Н. И. Вульфов. Первоначальное образование получил в Горном корпусе. С 1822 по 1826 год -- студент Дерптского университета, где подружился с Н. М. Языковым. С 1829 года служил в гвардии. В 1833 году вышел в отставку в чине штабс-ротмистра и всю дальнейшую жизнь, без малого пятьдесят лет, провел помещиком в своих имениях Малинники и Тригорское. Скончался в Тригорском 17 апреля 1881 года, там же похоронен -- на семейном кладбище Вульф-Осиповых на Городище Ворониче. Со своей двоюродной сестрой А. П. Керн Вульф был дружен на протяжении всей жизни. С Пушкиным у него установились приятельские отношения сразу по приезде поэта в Михайловскую ссылку осенью 1824 года. Проводя каникулы в Тригорском, он постоянно общался с Пушкиным, особенно летом 1826 года, когда привез в Тригорское поэта Н. М. Языкова. Известны письма и стихотворные послания Пушкина Вульфу; о нем -- "дерптском студенте" -- поэт писал в "Заметке о холере" (1831). Вульф уделяет много внимания Пушкину в своем "Дневнике", содержащем интересные и важные, но не всегда вполне достоверные сведения (см.: Вульф А. Н. Дневники. М.: Федерация, 1929).

  

   ¹⁷ Керн имеет в виду строки из V строфы третьей главы, романа "Евгений Онегин":

  

   Кругла, красна лицом она,

   Как эта глупая луна

   На этом глупом небосклоне.

  

   ¹⁸ "Приют задумчивых дриад" (лесных нимф) -- строка из I строфы второй главы романа "Евгений Онегин". А. П. Керн относит ее к парку Михайловского, подчеркивая тем самым, что видит прямую связь между пейзажем "Онегина" и окружавшей Пушкина в псковской деревне природой.

  

   ¹⁹ Керн ошибается, говоря, что накануне ее отъезда из Тригорского Пушкин принес ей "экземпляр 2-й главы Онегина". Вторая глава вышла из печати в октябре 1826 года. Это могла быть только первая глава, вышедшая в феврале 1825 года.

  

   ²⁰ Посвященное А. П. Керн стихотворение Пушкина "К***" ("Я помню чудное мгновенье...") было впервые напечатано в альманахе "Северные цветы" на 1827 год. Беловой автограф до нас не дошел. М. И. Глинка написал музыку на эти слова зимою 1840 года.

  

   ²¹ Стихотворение Ивана Ивановича Козлова (1779--1840) "Венецианская ночь. Фантазия" (1824).

  

   ²² Письмо Петру Александровичу Плетневу (1792--1865), поэту, критику, одному из близких друзей Пушкина, издателю его сочинений и помощнику во многих житейских делах, было написано 19 июля 1825 года.

  

   ²³ Письмо Пушкина к П. А. Вульф-Осиповой, где поэт "очертил портрет" А. П. Керн, не сохранилось. Намек на него содержится в приписке к письму от 28 августа 1825 года, адресованной якобы П. А. Осиновой, на самом же деле предназначенной также для А. П. Керн ("Как это мило, что вы нашли портрет схожим: "смела в" и т. д.") (Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 13. С. 216; оригинал по-французски).

  

   ²⁴ Полный текст писем Пушкина, которые цитирует А. П. Керн, в точном переводе, принятом академическим Полным собранием сочинений Пушкина, см. на стр. настоящего издания.

  

   ²⁵ Пушкин приехал в Петербург после освобождения из ссылки 22 мая 1827 года. Его родители, Н. О. и С. Л. Пушкины, жили в это время в доме Устинова на набережной Фонтанки, у Семеновского моста (дом сохранился -- набережная Фонтанки, 92, у Семеновского моста).

  

   ²⁶ А. П. Керн ошибочно называет среди друзей Пушкина, посетивших его в Михайловском, Е. А. Баратынского и не называет И. И. Пущина.

  

   ²⁷ Трактир Демута, где неоднократно останавливался Пушкин в 1827--1831 годах, считался одной из лучших петербургских гостиниц; находился он на набережной Мойки, возле Невского проспекта (дом перестроен, участок дома No 40).

  

   ²⁸ А. П. Керн с сестрой Елизаветой и отцом П. М. Полторацким в 1827 году жила на набережной Фонтанки, близ Обуховского моста, в доме генеральши С. И. Штерич -- том самом, который ранее принадлежал Е. М. Полторацкой-Олениной и где в 1819 году произошла первая знаменательная встреча Керн с Пушкиным.

  

   ²⁹ День именин Пушкина -- 2 июня.

  

   ³⁰ Норов Абрам (Авраам) Сергеевич (1795--1869) -- в 1820-е годы активно выступал как поэт и переводчик, был членом "Вольного общества любителей словесности, наук и художеств" и "Общества любителей российской словесности"; позже -- академик, сенатор, министр народного просвещения.

  

   ³¹ Младший брат Пушкина, Лев Сергеевич (1805--1852), служил на Кавказе в Нижегородском драгунском полку в 1827--1829 годах и позже, в 1836--1841 годах.

  

   ³² Ивелич Екатерина Марковна, гр. (1795--1838) -- близкая знакомая А. П. Керн и семьи Пушкиных.

  

   ³³ Веневитинов Дмитрий Владимирович (1805--1827) с 1826 года жил в Петербурге и часто посещал литературные собрания у Дельвига. Известна его восторженная любовь к кн. З.А. Волконской.

  

   ³⁴ Хомяков Алексей Степанович (1804--1860) -- поэт и публицист славянофильского направления.

  

   ³⁵ Стихотворение А. А. Дельвига "На смерть Веневитинова" ("Дева и Роза") написано в 1827 году и впервые Напечатано в альманахе "Северные цветы" на 1828 год.

  

   ³⁶ Поэма "Полтава" была написана Пушкиным в течение 1828 года. "Ударил бой, Полтавский бой!" -- стих третьей песни поэмы. В окончательной редакции: "И грянул бой, Полтавский бой!"

  

   ³⁷ Стих из поэмы Пушкина "Цыганы".

  

   ³⁸ Барков Дмитрий Николаевич (1796--после 1855) -- известный в свое время театрал и поэт-дилетант. В 1819 году был членом "Зеленой лампы". Соль шуточного стихотворения Пушкина в том, что однофамилец Д. Н. Баркова Иван Барков (1732--1768) был известен как автор порнографических, "срамных" стихов.

  

   ³⁹ Младшая сестра А. П. Керн -- Елизавета Петровна, в замужестве Решко.

  

   ⁴⁰ Пушкин подарил А. П. Керн отдельное издание поэмы "Цыганы", вышедшее в 1827 году.

   В рукописи А. П. Керн "Мысли и замечания, выдержки из писем в Малороссию", хранящейся в Рукописном отделе Пушкинского дома (14.332/IXXXб62), содержится такая запись разговора с Пушкиным по поводу поэмы " Цыганы ":

   "А ведь Зарема-то ваша интереснее Марии",-- сказала я ему когда-то.

   "Я люблю Зарему",-- отвечал он.

   "Ваши "Цыганы" лучше всего, что вы написали",-- сказала я.

   "Я и сам того же мнения, их не поняли, не оценили!.."

  

   ⁴¹ "Я ехал к вам. Живые сны..." -- стихотворение "Приметы". Написано в январе 1829 года. Напечатано в альманахе "Подснежник" в апреле 1829 года. В окончательной редакции четвертый стих первой строфы: "Сопровождал мой бег ретивый".

  

   ⁴² Стихотворения "Город пышный, город бедный..." и "Пред ней задумчиво стою..." ("Ты и Вы") обращены к Анне Алексеевне Олениной, которой в это время (1828 г.) Пушкин был увлечен и даже просил ее руки.

  

   ⁴³ Дельвиг с женой уехал в Харьков по служебным делам в феврале; вернулся в Петербург 7 октября 1828 года.

  

   ⁴⁴ Стихи "Как в ненастные дни собирались они..." известны и в непечатной редакции (см. письмо Пушкина П. А. Вяземскому от 1 сентября 1828 г.), которую, вероятно, и посылал Пушкин Дельвигу через А. П. Керн.

  

   ⁴⁵ Квартира Дельвига в 1827--1829 годах находилась на Загородном проспекте (продолжение Владимирской улицы), в доме Кувшинникова (Московская часть, No 167 и 168), а с осени 1829 года по январь 1831 года в доме Тычинкина, против Владимирской церкви (Московская часть, No 185 и 186). Этот дом сохранился (Загородный проспект, No 1). ,

  

   ⁴⁶ Лангер Валериан Платонович (1799--после 1870) -- лицеист 2-го курса, художник-литограф, с 1841 года почетный вольный общник Академии художеств.

   Эристов Дмитрий Алексеевич (1797--1858) -- лицеист 2-го курса, чиновник и литератор.

   Яковлев Михаил Лукьянович (1798--1868) -- товарищ Пушкина и Дельвига по Лицею (прозвище "Паяц"), на их слова написал несколько романсов, которые сам исполнял, обладая хорошим голосом; хранитель архива 1-го курса Лицея и устроитель празднования годовщин 19 октября.

   Комовский Сергей Дмитриевич (1798--1880) -- товарищ Пушкина и Дельвига по Лицею (прозвище "Лисичка"), впоследствии крупный чиновник, автор недоброжелательных воспоминаний о Пушкине.

   Илличевский Алексей Дамианович (1798--1837) -- товарищ Пушкина и Дельвига по Лицею (прозвище "Олосенька"), поэт, в Лицее соперничавший с Пушкиным, автор книжки стихов "Опыты в антологическом роде" (1827).

  

   ⁴⁷ Подолинский Андрей Иванович (1806--1886) -- поэт романтического направления, пользовавшийся значительной известностью в 20--30-х годах, автор поэм "Див и Пери" (1827), "Борский" (1829), "Нищий" (1830), "Смерть Пери" (1837) и большого числа лирических стихотворений, вошедших в двухтомное собрание его стихотворений и поэм (1837). А. П. Керн поддерживала знакомство с Подолинским в течение многих лет.

   Щастный Василий Николаевич (1802 -- после 1854) -- поэт, переводчик и журналист. Известностью пользовались его переводы из "Крымских сонетов" Мицкевича, с которым он познакомился в 1828 году, вероятно у Дельвига; был постоянным посетителем дельвиговских вечеров и активно сотрудничал в "Северных цветах" и "Литературной газете"; переведенное Щастным стихотворение А. Мицкевича "Фарис" написано в 1828 году и посвящено И. И. Козлову.

  

   ⁴⁸ Голицын Сергей Григорьевич, кн. (1803--1868) -- музыкант и поэт-дилетант, бывший в дружеских отношениях с М. И. Глинной.

   Тесное дружеское общение М. И. Глинки (1804--1857) с А. А. Дельвигом и его кругом относится к 1828--1829 годам. В своих "Записках" Глинка рассказывает: "Летом того же 1828 года Михаил Лукьянович Яковлев, композитор известных русских романсов и хорошо певший баритоном, познакомил меня с бароном Дельвигом, известным нашим поэтом. Я нередко навещал его; зимою бывала там девица Лигле, мы играли в 4 руки. Барон Дельвиг переделал для моей музыки песню "Ах ты, ночь ли, ноченька...", и тогда же я написал музыку на слова его же "Дедушка, девицы раз мне говорили..."; эту песню весьма ловко певал М. Л. Яковлев". (Глинка М. И. Литературное наследие. Т. 1. С. 110). Рассказывает Глинка и о посещении Дельвига на даче летом 1829 года, и о совместной поездке в середине того же лета на Иматру.

  

   ⁴⁹ Мицкевич Адам (1798--1855) был выслан из Польши в Центральную Россию под надзор полиции в 1824 году и с конца 1827 года до отъезда за границу весною 1829 года жил в Петербурге. В это время он близко сошелся с Пушкиным, Дельвигом и их кругом, был постоянным посетителем дельвиговских литературных собраний.

  

   ⁵⁰ Стихотворение Подолинского "Портрет" посвящено А. П. Керн; в 1828 году оно было вписано автором в ее альбом. Впервые опубликовано в альманахе "Подснежник", 1829.

   На стихотворение Подолинского Пушкин сочинил пародию, которую тогда же, в 1829 году, записал в тот же альбом А. П. Керн:

  

   Когда, стройна и светлоока,

   Передо мной стоит она,

   Я мыслю: "В день Ильи-пророка

   Она была разведена!"

  

   Стихотворение "К***", откуда А. П. Керн приводит последние шесть строк, по-видимому, также посвящено ей и написано в 1828 году.

   Утверждение А. П. Керн, что Пушкин многими стихами Подолинского "восхищался", не подтверждается известными фактами.

  

   ⁵¹ Розен Георгий (Егор) Федорович, бар. (1800--1860) -- писатель и критик, автор многочисленных лирических стихотворений и исторических трагедий. Им написано либретто оперы М. И. Глинки "Жизнь за царя" ("Иван Сусанин"). В 1828--1829 годах сблизился с кругом Пушкина -- Дельвига, печатался в "Северных цветах" и "Литературной газете", часто посещал дельвиговские вечера.

  

   ⁵² Пушкин уехал в Москву в начале марта 1829 года.

  

   ⁵³ Мать А. П. Керн -- Екатерина Ивановна Полторацкая (рожд. Вульф) -- скончалась в начале 1832 года.

  

   ⁵⁴ ...одна дама -- Е. М. Хитрово.

  

   ⁵⁵ Младшая дочь Керн -- Ольга (род. в 1826 г.), умерла, по-видимому, в детстве.