Кирпичников Александр Иванович
П. Я. Чаадаев

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (По новым документам).

   

П. Я. Чаадаевъ.

(По новымъ документамъ).

   14 апрѣля этого года исполняется 40 лѣтъ со дня смерти Петра Яковлевича Чаадаева, одного изъ замѣчательнѣйшихъ людей русскихъ. Историкъ будетъ въ большомъ затрудненіи, если подростокъ или мало начитанный юноша попроситъ у него краткаго и категорическаго отвѣта на вопросъ: что представлялъ изъ себя П. Я. Чаадаевъ? Человѣкъ, навсегда покинувшій службу въ 25--27 лѣтъ въ чинѣ ротмистра, никоимъ образомъ не можетъ считаться государственнымъ дѣятелемъ. Чаадаева нельзя назвать вліятельнымъ и плодовитымъ писателемъ, такъ какъ все, напечатанное имъ при жизни по-русски, ограничивается одною статьею въ 1 1/2 печатныхъ листа, а его произведенія, вышедшія по-французски послѣ его смерти, заключаются въ небольшой книжкѣ, которая едва ли разошлась въ тысячѣ экземпляровъ и которая, навѣрное, втрое менѣе того, что написано объ ея авторѣ. Чаадаевъ былъ другомъ Пушкина, имѣлъ на поэта вліяніе въ ту пору его юности, когда слагалось его міровоззрѣніе, и оказалъ ему серьезную услугу въ критическій моментъ его жизни. Это, конечно, очень важно; но это не достаточное основаніе для того, чтобы писать объ немъ десятки статей, не имѣющихъ никакого отношенія къ Пушкину; а главное -- Чаадаевъ игралъ выдающуюся роль, оказалъ наибольшее вліяніе на русское общество не въ пушкинскій, а въ послѣпушкинскій періодъ, въ приснопамятную эпоху сороковыхъ годовъ, въ эпоху формированія знаменитыхъ школъ -- славянофиловъ и западниковъ, въ эпоху полнаго расцвѣта нашего самосознанія. Для этого великаго дѣла Чаадаевъ сдѣлалъ больше, нежели иные популярные и плодовитые писатели той поры, больше, нежели многіе государственные дѣятели, стоявшіе десятки лѣтъ у самаго, такъ называемаго, "кормила".
   Вмѣсто того, чтобы повторять опубликованныя въ статьяхъ Лонгинова {Русск. Вѣстн. 1862 г., No 11.}, Жихарева {Вѣстн. Евр. 1871 г., No 7 (статья 1-я).} и Свербеева {Русск. Арх. 1868 г., стр. 976 и слѣд.} біографическія свѣдѣнія о Чаадаевѣ, мы предлагаемъ нашимъ читателямъ сухой, но очень важный документъ -- указъ объ отставкѣ Чаадаева, хранящійся въ Румянцевскомъ музеѣ (въ папкѣ подъ No 1032). Печатаемъ его съ соблюденіемъ орѳографіи подлинника.

"По указу Его Велич. и пр.

   "Предъявитель сего Ротмистръ Петръ Яковлевъ сынъ Чеодаевъ, какъ значится изъ полковаго формулярнаго списка: отъ роду имѣетъ 25 лѣтъ, изъ дворянъ, въ службу вступилъ Лейбъ-Гвардіи въ Семеновскій полкъ Подпрапорщикомъ 812 мая 12-го, произведенъ Прапорщикомъ 812-го сентября 20-го, произведенъ въ Ахтырскій Гусарскій полкъ Поручикомъ 813-го апрѣля 20-го; изъ онаго полка переведенъ Лейбъ-Гвардіи въ Гусарскій полкъ Корнетомъ 816-го апрѣля 15-го, Поручикомъ 816 іюля 15-го, назначенъ адъютантомъ къ Генералъ-Адьютанту Васильчикову 1-му 817-го декабря 11-го; произведенъ Штабъ Ротмистромъ 819-го февраля 2-го, Ротмистромъ 819-го декабря 15-го. Во время службы своей въ походахъ и сраженіяхъ находился: 812 года въ россійскихъ предѣлахъ въ Генеральномъ сраженіи августа 24-го и 26-го при селеніи Бородинѣ и при преслѣдованіи "непріятеля; октября 6-го въ Ночной Экспедиціи при разбитіи непріятельскаго корпуса при селеніи Тарутинѣ въ резервѣ; октября 11-го подъ Городомъ Малымъ Ярославцемъ; 813-го генваря 1-го по выступленіи россійской арміи въ прусскіе владѣніи при переходѣ черезъ рѣки Неманъ, Вислу, Одеръ и Эльбу; апрѣля 20-го въ Генеральныхъ сраженіяхъ Саксонскаго владѣнія при городѣ Люценѣ; мая 9-го при городѣ Бауценѣ въ резервѣ; при вступленіи россійскихъ войскъ въ Богемію и потомъ при проходѣ черезъ Дефилей Гизгюбель и Голенбергъ въ Саксоніи, августа 16-го при Пирно, при ретирадѣ черезъ Дефилей Гизгюбель и Голенбергъ въ дѣйствительныхъ сраженіяхъ; 17-го августа при удержаніи непріятельскаго корпуса генерала Вандама подъ Кульмомъ: за что награжденъ орденомъ Св. Анны 4-го класса; 18-го августа при разбитіи онаго корпуса, октября 4-го и 6-го при Лейпцигѣ съ полкомъ находился; за отличіе же въ компанію 1813-го года награжденъ отъ Его Величества короля прусскаго орденомъ за заслуги. Сверхъ вышеописанныхъ знаковъ отличій имѣетъ Серебренную медаль въ память 1812 года установленную. Въ штрафахъ, подъ судомъ и домовыхъ отпускахъ не бывалъ; холостъ; къ повышенію аттестовался достойнымъ. А сего 1821 года февраля въ 21-й день по Высочайшему приказу по домашнимъ обстоятельствамъ уволенъ отъ службы. Во свидѣтельство чего по Высочайше предоставленному мнѣ уполномочію Сей Указъ данъ Ротмистру Чеодаеву за подписаніемъ моимъ и приложеніемъ Герба моего печати, при главной квартирѣ въ С.-Петербургѣ марта 29 дня 1821 года.
   "Его Имп. Величества Генералъ-Лейтенантъ и пр.

Васильчиковъ".

   Приводимый документъ прежде всего, повидимому, прочно устанавли ваетъ годъ рожденія Чаадаева, относительно котораго, какъ извѣстно, существуетъ разногласіе; свидѣтельствуя, что въ февралѣ и мартѣ 1821 г. Чаадаеву было 25 лѣтъ, указъ объ отставкѣ, стало быть, подтверждаетъ предположеніе М. И. Жихарева, что Чаадаевъ родился въ 1796 г. (27 мая), и опровергаетъ слова Лонгинова, который датой рожденія Чаадаева считаетъ 27 мая 1793 года {Свербеевъ выражается осторожнѣе: по его словамъ, Чаадаевъ родился въ первыхъ годахъ послѣдняго десятилѣтія.}. Но въ формулярныхъ спискахъ и указахъ объ отставкѣ такъ часто встрѣчаются явныя ошибки въ опредѣленіи возраста служащихъ, что мы не можемъ придавать этой цифрѣ рѣшающаго значенія. Если при документахъ офицера или чиновника не было приложено метрическаго свидѣтельства,-- а только съ января 1831 г. стали его требовать отъ поступающихъ на службу {Полн. Собр. Зак. 1831 г. No 4313.}, возрастъ его опредѣлялся по наружности или съ его собственныхъ словъ; а такъ какъ мало вѣроятно, чтобы Чаадаевъ сталъ пускаться въ личныя объясненія съ полковымъ писаремъ, который составлялъ его указъ объ отставкѣ, то весьма возможно, что цифра 25 выставлена здѣсь безъ достаточнаго основанія.
   Но тому же документу мы можемъ вѣрить безусловно, когда онъ свидѣтельствуетъ, что Чаадаевъ вступилъ на службу не въ 1811 г., какъ утверждаетъ Лонгиновъ и нѣкоторые другіе, а 12 мая 1812 г. Этому обстоятельству мы придаемъ не маловажное значеніе, а именно:
   Если Чаадаевъ вступилъ юнкеромъ въ гвардію въ 1811 г. онъ, стало-быть, началъ свою карьеру, какъ огромное большинство дворянской молодежи того времени, которая отъ юныхъ ногтей мечтала о гвардейскомъ мундирѣ; если же, какъ мы теперь навѣрное знаемъ -- годъ и число поступленія на службу записывались, разумѣется, немедленно и безошибочно,-- онъ вступилъ только 12 мая 1812 г., мы имѣемъ солидныя основанія полагать, что онъ шелъ въ полкъ не для того, чтобы красоваться мундиромъ, а для того, чтобы защищать родину, какъ въ 1812 г. шли и студенты, и доктора философіи, и дипломаты и проч. {Курьезно, что въ этомъ случаѣ малосовѣстливый врагъ Чаадаева Вигель говоритъ о немъ правду, и утверждаетъ (т. I, стр. 547--8), что онъ вступилъ въ военную службу "во время Отечественной воины".}. Въ маѣ 1812 г., правда, война еще не была объявлена, но въ тѣхъ кругахъ, гдѣ вращался юный Чаадаевъ, прекрасно знали, насколько она неизбѣжна {Съ января 1812 года Александръ и Наполеонъ уже дѣятельно приготовляются къ войнѣ (см. Михайловскій, Данилевскій, Описаніе Отеч. войны т. I, стр. 64). Въ письмѣ шведскому королю отъ 13 февр. Александръ выражаетъ твердую рѣшимость воевать съ Наполеономъ (ib. стр. 66). Въ февралѣ же Наполеонъ заключаетъ союзъ съ Пруссіей, въ мартѣ -- съ Австріей, и французскія войска приближаются къ Одеру; въ мартѣ и Россія подписываетъ оборонительный и наступательный союзъ съ Швеціей. Въ апрѣлѣ происходятъ послѣднія переговоры между Россіей и Наполеономъ (ib. стр. 79 и слѣд.), и уже 9 апрѣля Александръ отправляется къ арміи (ib. стр. 90).}. Возможно, конечно, что близость войны только совпала съ тѣмъ возрастомъ Чаадаева, который родные его заранѣе назначили для его поступленія на службу, но все то, что мы знаемъ по преданію о рѣдкихъ способностяхъ юнаго Чаадаева, о его серьезной подготовкѣ {По словамъ Жихарева, онъ уже тогда собиралъ себѣ библіотеку.} и ранней самостоятельности, наконецъ, самый фактъ его сиротства и независимости уменьшаютъ степень этой возможности до послѣднихъ предѣловъ.
   Далѣе, документъ этотъ свидѣтельствуетъ, какое дѣятельное участіе принималъ Чаадаевъ въ войнахъ 1812 и 1813 годовъ (въ чемъ, впрочемъ, мы и безъ того не имѣли основанія сомнѣваться), съ точностью указываетъ, такъ сказать, этапы его перваго подневольнаго путешествія по Европѣ и исправляетъ мелкія, но не всегда маловажныя ошибки его біографовъ {Жихаревъ (Вѣстн. Европы 1871 г., No 7, стр. 186) увѣряетъ, будто Чаадаевъ "въ 1814 г., въ самомъ Парижѣ, по какимъ-то неудовольствіямъ, перешелъ изъ Семеновскаго полка въ Ахтырскій гусарскій", а изъ указа явствуетъ, что переходъ этотъ совершился задолго до Парижа, въ самый день Люценскаго сраженія.}.
   Наконецъ, тотъ же документъ даетъ еще новое, хотя и косвенное, доказательство лживости все еще популярной легенды о позднемъ прибытіи Чаадаева въ Троппау, о гнѣвѣ за то императора Александра и объ изгнаніи Чаадаева со службы. "Въ штрафахъ... не бывалъ; къ повышенію аттестовался достойнымъ",-- конечно, только стереотипныя фразы, но все же онѣ съ достаточной убѣдительностью доказываютъ, что явнаго гнѣва государя и увольненія безъ прошенія не было.
   Нельзя не подивиться тому, что этотъ миѳъ все еще продолжаетъ повторяться, несмотря на статьи, Лонгинова и на документы, опубликованные въ Русскомъ Архивѣ въ 1875 г. {А всего удивительнѣе, что кн. А. Васильчиковъ, опубликовавшій эти документы, убѣжденъ (т. I, стр. 347), что Чаадаевъ опоздалъ своимъ прибытіемъ, такъ какъ ночевалъ по дорогѣ раза 2 или 3, пилъ кофе и пр.}. Императоръ Александръ пишетъ (отъ 10 ноября 1820 г.) Васильчикову, что онъ получилъ первое извѣстіе о семеновской исторіи 29 октября и ровно ничѣмъ не даетъ понять, что онъ недоволенъ медленностью извѣщенія; ужели онъ сталъ бы стѣсняться передъ тѣмъ, кто неудачнымъ выборомъ курьера былъ виновенъ въ этой предполагаемой медленности? Далѣе, въ томъ же письмѣ государь пишетъ: "Я уже сообщилъ вамъ черезъ Волконскаго и черезъ Чаадаева различныя замѣчанія, которыя пришли мнѣ на мысль" {Ibid., стр. 351: "No vous ai fait connaître par Volchonslty et par Tchéadaeff différantes observations qui me sont venues à la pensée".}. Могъ ли государь такъ благодушно отзываться о молодомъ офицерѣ, который своею лѣнью и изнѣженностью поставилъ его въ такое неловкое положеніе передъ Меттернихомъ, и могъ ли онъ дѣлать этого офицера повѣреннымъ своихъ мыслей, если между ними, дѣйствительно, произошла тяжелая сцена, о которой сообщаетъ сказаніе?
   Далѣе въ томъ же письмѣ Александръ говоритъ: "Уже за мною смотрятъ во всѣ глаза по поводу семеновской исторіи. Ее нельзя было скрыть: всѣ петербургскіе посланники писали о ней" {Ibid., стр. 352: "Ou a déjà les yeux ouverts sur moi, par rapport à l'histoire survenue au rég. de Séménowsky. Elle n'а pu être cachée: tous les ministres étrangers à Pétersbourg ont écrit".}. Еслибъ въ самомъ дѣлѣ австрійскій посланникъ прислалъ объ этой исторіи извѣщеніе раньше, чѣмъ получилъ его самъ государь, какъ могъ послѣдній въ данномъ случаѣ не упомянуть объ этомъ обстоятельствѣ?
   Итакъ, ясно, что ничего подобнаго не было, что государь принялъ Чаадаева въ Троппау безъ гнѣва и разстался съ нимъ ласково. Изъ чего же возникъ этотъ миѳъ? Ужели подъ нимъ вовсе нѣтъ реальной основы?
   Въ миѳѣ всегда два фактора: истина и фантазія, но не въ томъ смыслѣ, что послѣдняя только преувеличиваетъ или, какъ говорятъ, украшаетъ первую (въ этомъ случаѣ возникаетъ только сага), а въ томъ, что фантазія выражаетъ въ вымышленномъ, всѣмъ понятномъ, конкретномъ образѣ общую истину, причины и отдѣльные моменты которой неясны, неуловимы для массы. Такъ и здѣсь. Всѣмъ было извѣстно, что Александръ поѣхалъ на западъ государемъ либеральнымъ, вовсе не расположеннымъ къ стѣснительнымъ мѣрамъ; а возвратился онъ сторонникомъ политики Меттерниха. Чѣмъ объяснить это и какъ выразить? Воображеніе ищетъ одного рѣшительнаго момента (тогда какъ въ дѣйствительности, напротивъ, подобные процессы совершаются всегда постепенно) и находитъ его въ семеновской исторіи. Меттерниху въ его борьбѣ съ либеральными воззрѣніями Александра она была, какъ говорится, на руку; а еслибъ онъ узналъ о ней раньше Александра, какъ такой ловкій интриганъ могъ эффектно воспользоваться ею? Съ докладомъ о ней поѣхалъ Чаадаевъ {На самомъ дѣлѣ, какъ доказалъ Лонгиновъ, первый докладъ поѣхалъ съ фельдъегеремъ, а Чаадаевъ отправился съ донесеніемъ о мѣрахъ, принятыхъ начальствомъ; но публика объ этомъ не могла знать, и отъѣздъ простого фельдъегеря остался для нея непримѣтнымъ.}, человѣкъ, очень заботившійся о своей наружности и удобствахъ; развѣ онъ не лига опоздать и пріѣхать послѣ простого австрійскаго курьера? А если онъ опоздалъ, то за этимъ, въ силу свойствъ и положеній дѣйствующихъ лицъ, должно было послѣдовать именно то, что разсказывается. Разумѣется, мы этимъ не хотимъ сказать, что въ чьей-либо одной или во многихъ головахъ одновременно происходилъ такой процессъ во всей его послѣдовательности; тотъ, кто первый разсказалъ эту исторію (а, вѣдь, кто-нибудь долженъ же былъ первымъ пустить ее въ ходъ, хотя бы и въ значительно иномъ видѣ) создалъ ее сразу, какъ говорится, по вдохновенію; но наблюдатель имѣетъ полное право разложить это вдохновеніе на составные элементы его.
   Однимъ изъ такихъ составныхъ элементовъ была для всѣхъ неожиданная отставка Чаадаева, котораго считали любимцемъ государя и будущимъ флигель-адъютантомъ, и столь же неожиданная, почти явная немилость, эту отставку сопровождавшая: Чаадаева не произвели при отставкѣ въ слѣдующій чинъ.
   Что побудило Чаадаева подать въ отставку, мы навѣрное не знаемъ; мы можемъ только догадываться, на основаніи того, что намъ извѣстно о характерѣ Чаадаева и отчасти на основаніи разсказовъ его младшихъ современниковъ, что къ этому важному шагу побудили его злостныя петербургскія сплетни. О немъ разсказывали, будто онъ, изъ желанія выслужиться и добиться флигель-адъютантскаго мѣста, предалъ своихъ бывшихъ товарищей семеновцевъ. Сплетни не имѣли ни малѣйшаго основанія, кромѣ общаго нерасположенія къ Чаадаеву, который держалъ себя слишкомъ вдалекѣ отъ толпы; но Чаадаевъ былъ изъ тѣхъ безмѣрно самолюбивыхъ людей, которые, презирая толпу, въ то же время ужасно чувствительны къ ея дурному о нихъ мнѣнію. "Меня считаютъ карьеристомъ; такъ вотъ я же покажу имъ, какой я карьеристъ!-- разсуждалъ онъ.-- Обвиненіе противъ меня -- ложь и клевета; но я не хочу пачкать мое чистое имя даже поводомъ къ клеветѣ". Мы знаемъ, что онъ не заткнулъ рта клеветникамъ, а явная немилость царская только дала имъ новую пищу.
   Причину немилости указываетъ намъ тотъ же архивъ Васильчикова {Русск. Арх. 1875 г., т. II, стр. 76 и слѣд.}, но указываетъ очень туманно. Кн. Волконскій пишетъ Васильчикову изъ Лайбаха 21 февраля 1821 г.: "Я васъ предупреждаю, дорогой другъ, что его величество, вслѣдствіе вашего письма отъ 4 февраля, изъявилъ согласіе на отставку вашего адъютанта Чаадаева, но безъ повышенія его въ чинѣ, такъ какъ пока я васъ запрашивалъ, что заставляетъ его покидать службу, государь со стороны (d'après des informations, parvenues d'un autre côté) получилъ о пелъ свѣдѣнія, очень неблагопріятныя, которыя е. в. сообщитъ вамъ по возвращеніи въ Петербургъ". Далѣе кн. Волконскій говоритъ о нежеланіи государя, чтобъ это дошло до свѣдѣнія Чаадаева; если тотъ спросить, почему ему не дали чина, слѣдуетъ указать на его молодость и на недовольство государя его нежеланіемъ продолжать службу. Кн. Волконскій думаетъ, что Васильчиковъ будетъ очень удивленъ тѣмъ, что покажетъ ему государь относительно Чаадаева.
   Очевидно, что рѣчь идетъ о какомъ-то доносѣ на Чаадаева; полагаютъ {Ibid., стр. 80--81.}, что здѣсь надо разумѣть записку агента Грибовскаго {Ibid., т. III, стр. 423 и слѣд.}, который упоминаетъ объ участіи Чаадаева въ тайномъ обществѣ. Но напечатанная записка Грибовскаго представляетъ это общество столь невиннымъ и участіе Чаадаева столь ничтожнымъ, что только отсутствіе другихъ документовъ заставляетъ насъ придавать ей такое значеніе.
   Итакъ, Чаадаевъ оказался внѣ службы, стало-быть, по-тогдашнему, внѣ всякой общественной дѣятельности. Человѣкъ съ сильнымъ характеромъ и рѣдкими способностями, крайне самолюбивый, а стало-быть и честолюбивый, онъ не могъ въ 25 лѣтъ закончить свою карьеру, не могъ удалиться на покой въ Москву или въ деревню. Еслибъ онъ вздумалъ заняться хозяйствомъ и устройствомъ быта своихъ крестьянъ, изъ этого вышло бы такъ же мало толку, какъ и изъ хозяйничанья Онѣгина, и имъ овладѣла бы скука и тоска въ такой же или даже большей степени: онъ несравненно лучше воспитанъ, чѣмъ Онѣгинъ; не m-r l'Abbé училъ его, а лучшіе профессора Московскаго университета {Мерзляковъ, Буле, Баузе и Шлецеръ-сынъ. См. Лонгиновъ, l. c.}; онъ серьезнѣе и дѣльнѣе Онѣгина; онъ не типъ, а счастливое исключеніе, и наука "страсти нѣжной" не могла наполнить его жизни даже и въ ранней юности. Чаадаевъ уѣзжаетъ за границу доучиваться и прилагаетъ къ этому дѣлу всю свою огромную энергію {Подробныхъ свѣдѣній о томъ, гдѣ именно былъ Чаадаевъ и что дѣлалъ, мы до сихъ поръ не имѣемъ; въ бумагахъ его имѣются отрывки его дневника, веденнаго въ Германіи (по-нѣмецки, съ примѣсью французскихъ и англійскихъ цитатъ), но они еще не обслѣдованы. Изъ 2-го его Письма, (Oeuvres chois, de Tch. par Gagarin, Paris, 1862, стр. 96) видно, что онъ былъ въ Италіи и изучалъ памятники античнаго искусства à la lumière de leur soleil natal.}. Онъ остается за границей такъ долго, что друзья его, въ томъ числѣ и Пушкинъ, готовы считать его навсегда покинувшимъ неблагодарную родину.
   Отчего, въ самомъ дѣлѣ, Чаадаевъ, человѣкъ одинокій, европеецъ par excellence, свободно писавшій на трехъ европейскихъ языкахъ, "измѣнникъ своей родинѣ и вѣрѣ отцовъ", по убѣжденію многочисленныхъ враговъ его, имѣвшій полную возможность устроиться несравненно удобнѣе въ faubourg St.-Germain, нежели на Новой Басманной, и играть тамъ видную роль хотя бы по своему близкому знакомству съ нѣмецкой наукой и литературой, которыя въ то время были въ модѣ во Франціи, не остался навсегда за границей? Мы не знаемъ частныхъ причинъ, побудившихъ его къ возвращенію; но для насъ нѣтъ ни малѣйшаго сомнѣнія въ томъ, что была причина и общая, можетъ быть болѣе вліятельная, нежели всѣ частныя, вмѣстѣ взятыя: и Вигель, и Языковъ были одинаково несправедливы къ Чаадаеву; онъ любилъ свое некультурное отечество и стремился служить ему по мѣрѣ силъ и возможности.
   По отзывамъ современниковъ, Чаадаевъ первые 2--3 года въ Москвѣ велъ жизнь довольно уединенную и былъ настроенъ очень мрачно; онъ считалъ себя больнымъ, постоянно совѣтовался съ докторами и, дѣйствительно, бывалъ временами недалекъ если не отъ душевной, то отъ нервной болѣзни. Въ письмахъ къ нему, изъ которыхъ иныя относятся къ этому періоду, мы не нашли никакихъ указаній на спеціальную причину такого настроенія {Можетъ быть, къ этому времени относится неблагопріятная перемѣна въ матеріальномъ положеніи И. Я. Чаадаева. Жихаревъ считаетъ все состояніе братьевъ въ милліонѣ на ассигнаціи; а въ 40-хъ годахъ И. Я. получаетъ отъ брата деньги по третямъ, 666 р. серебромъ въ треть, и бываетъ въ очень затруднительномъ положеніи, если деньги запаздываютъ; во И. Я. былъ не такой человѣкъ, чтобы серьезно огорчаться этимъ обстоятельствомъ.}, и опять-таки склонны остановиться на причинѣ общей. По пословицѣ: "вмѣстѣ тошно, а розно грустно", Чаадаевъ за границей тосковалъ по родинѣ, а теперь, въ Москвѣ, послѣ погрома 1826 г., когда дворянское общество лишилось многихъ лучшихъ членовъ своихъ, а на остальныхъ напалъ страхъ и трепетъ, тоскуетъ отъ родины и не знаетъ, что ему дѣлать съ собою. Эта внутренняя борьба, совпадшая, къ тому же, съ переходомъ отъ молодости къ полной зрѣлости, завершилась въ 1829 г. рѣшимостью писать для поученія своихъ согражданъ: 1 декабря этого года помѣчено знаменитое Философское письмо {Въ изданіи Гагарина 3-е Письмо помѣчено: Nécropolis (т.-е. Москва) 1829, 16 février; но цифра года здѣсь, надо думать, или произвольна, или ошибочна.}.
   Оно написано въ формѣ частнаго посланія къ умной и любознательной дамѣ, но это только литературная форма (форма, впрочемъ, очень характерная какъ для Чаадаева, такъ и вообще для литературныхъ нравовъ эпохи, когда самые серьезные вопросы стараются дѣлать общедоступными, и когда женщина выступаетъ какъ равноправный членъ интеллигентнаго общества): Чаадаевъ писалъ какъ его, такъ и слѣдующія Письма, для публики и распространялъ его не только между своими пріятелями, какъ Пушкинъ и др., но, какъ видно изъ восторженнаго письма къ нему проф. Мудрова {См. нашу замѣтку въ Русской Старинѣ 1896 г. мартъ, стр. 611--617.}, и между выдающимися людьми всѣхъ классовъ, понимающими по-французски.
   Но почему же Чаадаевъ распространяетъ свои Письма только въ рукописи и только по-французски (по-русски и въ печати появилось, какъ извѣстно, его первое Письмо въ 1836 г. и, судя по собственнымъ словамъ автора, почти противъ его воли)? Или онъ такъ презиралъ массу русскаго общества, что не считалъ его способнымъ понять его глубокія и оригинальныя мысли? Или болѣзненное самолюбіе заставляло его опасаться критики и ограничиваться ролью подпольнаго публициста?
   Оба эти невыгодныя для Чаадаева предположенія устраняются документомъ, находящимся въ томъ же Румянцевскомъ музеѣ, въ папкѣ подъ No 1034. Это -- листъ писчей бумаги, имѣющій водяной знакъ 1832 года и, судя по обрывкамъ нитокъ, вырванный изъ какой-то тетради. Вотъ буквальное его воспроизведеніе съ сохраненіемъ орѳографіи подлинника.
   

Отъ 31 генваря 1833 г.

   Комитетъ находитъ слѣдующее:
   1) Въ первой статьѣ, содержащей въ себѣ опроверженіе возраженій Протестантовъ противъ церкви Католической и защищеній достоинства сей церкви при многихъ сужденіяхъ правильныхъ есть такія мысли, кои не могутъ быть одобрены. Именно стран. 5, стр. 13. "Въ золотой вѣкъ церкви, въ вѣкъ величайшихъ ея страданій,-- еще струилась кровь Спасителя". Кровь Спасителя, въ собственномъ смыслѣ, изливалась во время его страданій, и тогда, когда воинъ пронзилъ копьемъ ребро его. Въ смыслѣ таинственномъ она не перестаетъ изливаться и нынѣ и во всѣ времена церкви Христіанской въ таинствѣ Евхаристіи. Слѣдовательно проліяніе крови Спасителя нельзя относить, какъ отличительный признакъ къ церкви Апостольской I и II вѣка по P. X., о которой говоритъ здѣсь сочинитель. Стран. 5, стр. 16: "Безразсудно мечтать о возвращеніи такого состоянія вещей, которое происходило только отъ чрезвычайныхъ бѣдствій, угнетавшихъ первыхъ христіанъ". Подъ симъ состояніемъ разумѣетъ сочинитель совершенство церкви Апостольской (стр. 3), но нельзя сказать, что сіе совершенство происходило единственно отъ бѣдствій церкви. Бѣдствіе было только содѣйствующею причиною, а не главною. Стран. 7, стр. 25: "Таинство причащенія, сіе чудное открытіе разума Христіян., если позволено такъ выразиться, матеріализируегъ души". Оба сіи выраженія (открытіе разума Христ. и матеріализируегъ души) -- неправильны. Стран. 10, стр. 1--5: "Папство въ свое время происходило существенно изъ источника духа христіанства... почему же не предоставить ему первенства передъ всѣми христіанскими обществами". Стран. 11, стр. 1--3: "Оно совершенно выполняетъ всегда свое предназначеніе, сосредоточиваетъ мысли христіанъ". Стр. 13: "Пусть оно исчезнетъ съ лица земли и вы увидите, въ какое заблужденіе впадутъ общества религіозныя". Всѣ сіи мысли противны истиннымъ понятіямъ о православіи, чистотѣ и превосходствѣ церкви Восточной.
   2) Въ статьѣ о Моисеѣ (стр. 12--21) основныя понятія несправедливы. Главное недоразумѣніе состоитъ въ томъ, что сочинитель видитъ въ Моисеѣ не посланника Божія, а законодателя, который при всей странности характера, совмѣщающаго въ себѣ свойства противоположныя, силою своего генія и употребленіемъ средствъ необыкновенныхъ достигаетъ того, что утверждаетъ на цѣлые вѣка въ народѣ израильскомъ свою систему -- монотеизмъ. Эти превратныя и противныя смыслу Св. Писанія понятія о Моисеѣ выражены на стр. 15--"не знаю, чему болѣе удивляться и далѣе"... Сюда же относятся слѣдующія выраженія. Стр. 17: "Моисей могъ найти у своего народа или у другихъ идею о Богѣ національномъ, могъ воспользоваться симъ обстоятельствомъ, такъ какъ воспользовался другими... для того, чтобы ввести въ мысль человѣческую свой высокій монотеизмъ". Стр. 13 -- 19: "Читайте второзаконіе съ сей точки зрѣнія, и васъ удивитъ свѣтъ, разливающійся отселѣ не только на систему Моисея, но и на всю откровенную философію. Каждое слово сей особенной книги даетъ видѣть идею господствующую (надъ строкой карандашомъ: l'idée surhumaine) въ духѣ ея писателя. Отселѣ также происходятъ и ужасныя истребленія, кои предписывалъ Моисей. Его предназначеніе не состояло въ томъ, чтобы представить образецъ справедливости и совершенства нравственнаго, но въ томъ, чтобы вложить въ духъ человѣческій оную неизмѣримую идею, которой не могъ духъ человѣческій произвести изъ себя". Кромѣ сего главнаго заблужденія встрѣчаются въ сей статьѣ и другія неправильныя мысли, кои замѣчены на самой рукописи. Стр. 13, 19--25, 18, 16, 20, 19 et cetera.
   Поелику же по исключеніи сихъ мыслей въ статьѣ о Моисеѣ останется нѣсколько отрывковъ, кои хотя не заключаютъ въ себѣ понятій ложныхъ, но соединены съ мыслями неправильными и безъ оныхъ не будутъ имѣть связи, то вся статья сія не можетъ бытъ также одобрена".
   Очевидно, это копія постановленія цензурнаго комитета относительно какой-то запрещенной книги или составной изъ нѣсколькихъ частей статьи, сдѣланная, вѣроятно, какимъ-то мелкимъ чиновникомъ (почеркъ писарскій) по заказу лица, интересовавшагося судьбою этой книги или статьи. Подозрѣвать подлинность этого документа нѣтъ возможности: во-первыхъ, кому придетъ охота сочинять такую неостроумную критику; а, во-вторыхъ, и поддѣлать слогъ и образъ мыслей цензоровъ того времени дѣло почти невозможное.
   Сравнивая выписки, сдѣланныя комитетомъ изъ разбираемыхъ статей съ французскимъ изданіемъ Писемъ Чаадаева, мы убѣждаемся, что "первая статья" комитета есть очень хорошій, хотя не вездѣ точный переводъ послѣдней части 2-го Письма Чаадаева {Первой выпискѣ соотвѣтствуетъ на стр. 82: L'âge d'or de l'église, on le sait, était celui de ses plus grandes souffrances, celui où... encore ruisselait le sang de Sauveur; il est absurde de rêver le retour d'un état de choses qui ne résultait que des immenses misères qui accablaient les premiers chrétiens. Стр. 83: Le sacrement de la communion, cette merveilleuse découverte de la raison chrétienne, qui, s'il est permis de s'exprimer ainsi, matérialise les âmes...
   Относительно папства французскій текстъ выражается обстоятельнѣе и сильнѣе: Que la papauté soit, comme on le voudrait, d'institution humaine, si les choses de cette proportion se faisaient de main d'homme (стр. 85).}; что же касается до комитетской Статьи о Моисеѣ, она представляетъ переводъ части 3-го Письма (отъ стр. 97 и дальше).
   Сопоставимъ этотъ документъ съ письмомъ Чаадаева къ Пушкину отъ 7 іюля 1831 г. {См. Русск. Apx, 1881 г., стр. 429 и слѣд.}, гдѣ онъ настойчиво требуетъ, чтобы поэтъ немедленно вернулъ ему его статью, и выражаетъ надежду, что онъ будетъ въ состояніи издать ее avec le reste de mes écritures, мы, во-первыхъ, убѣждаемся, что слова Чаадаева вовсе не были пустою фразой или только средствомъ выманить у забывчиваго пріятеля свою рукопись и, во-вторыхъ, что Чаадаевъ въ 1832 году изъ своихъ Писемъ составилъ книжечку или рядъ статей, которыя намѣревался опубликовать по-русски, но намѣренія своего не исполнилъ по независящимъ отъ него обстоятельствамъ.
   Пѣть сомнѣнія, что и въ началѣ 30-хъ годовъ Чаадаевъ пользовался въ своемъ кружкѣ уваженіемъ и имѣлъ вліяніе на многихъ лицъ; но наиболѣе блестящій и вліятельный періодъ его жизни начался съ 1836 г., когда, послѣ напечатанія его перваго Философскаго Письма, его велѣно было признать сумасшедшимъ. Самое появленіе его статьи должно было вызвать рядъ серьезныхъ возраженій и опроверженій: Хомяковъ готовилъ громовый отвѣтъ; Пушкинъ уже написалъ Чаадаеву очень горячее и умное письмо, гдѣ благожелательно и съ полнымъ уваженіемъ къ знаніямъ и уму автора, но рѣшительно высказывалъ свое несогласіе съ воззрѣніями своего старшаго друга; многія лица изъ московской интеллигенціи почувствовали себя почти лично оскорбленными рѣзкостью его взглядовъ. Но Чаадаевъ былъ отданъ подъ надзоръ полицейскихъ докторовъ, и Пушкинъ прячетъ свое письмо въ портфель, Хомяковъ находитъ, что Чаадаеву и безъ него "довольно неучтиво отвѣтили", а представители московской интеллигенціи, начиная съ бывшаго министра И. И. Дмитріева, спѣшатъ визитами высказать свое уваженіе, умалишенному мыслителю. Даже высшіе представители московской администраціи были возмущены такимъ неожиданнымъ исходомъ литературнаго дѣла. Ça n'а que trop duré,-- сказалъ возвратившійся въ Москву послѣ этого событія ея генералъ-губернаторъ кн. Голицынъ,-- il faut pourtant que cette farce finisse {Жихаревъ: "Вѣстн. Евр." 1871 г., No 7, стр. 35.}.
   Такимъ образомъ московское общество чуть ли не въ первый разъ заявило свой протестъ противъ насилія надъ свободною мыслью, и тѣмъ деликатно, но наглядно доказало автору Философскаго Письма, насколько онъ преувеличивалъ нашу некультурность и равнодушіе къ духовнымъ интересамъ.
   20 лѣтъ прожилъ послѣ этого Чаадаевъ въ Москвѣ безвыѣздно {Въ 1840 году онъ хотѣлъ уѣхать изъ нея и переселиться въ деревню (въ Нижегородскую губернію, Ардатовскій уѣздъ) къ брату или, по крайней мѣрѣ, писалъ къ нему о такомъ своемъ намѣреніи, судя по отвѣту Михаила Яковлевича отъ 22 декабря. Но изъ этого ничего не вышло.} и все время пользовался уваженіемъ московскаго общества. Его глубокомысленныя и тонкія остроты передавались изъ устъ въ уста (иныя не забыты и до сихъ поръ); пилигримство къ басманскому философу, сперва по средамъ вечеромъ, потомъ по понедѣльникамъ утромъ и бесѣда съ нимъ въ англійскомъ клубѣ для многихъ была почти потребностью; пріѣзжіе являлись къ нему на поклонъ, какъ къ московской знаменитости.
   Въ этой короткой "поминальной" замѣткѣ не мѣсто говорить о міровоззрѣніи Чаадаева и о томъ, какъ проводилъ онъ свое ученіе въ обществѣ и какъ вліялъ на современную ему литературу и на младшее поколѣніе. Мы ограничимся только заявленіемъ, что онъ никогда до самой смерти своей не былъ достопримѣчательностью прошлаго, а всегда шелъ во главѣ умственнаго движенія. Имъ восторгались и его злобно бранили, но, несмотря на нѣкоторые крупные недостатки его характера, никто никогда не рѣшался посмотрѣть на него сверху внизъ, отнестись къ нему съ пренебреженіемъ.
   Въ 40-хъ годахъ съ нимъ отчаянно воюютъ славянофилы, но умнѣйшіе изъ нихъ всегда сознаютъ, какъ многимъ они ему обязаны и какого честнаго противника имѣютъ они въ немъ. Люди его направленія преклоняются передъ нимъ, какъ передъ высшимъ существомъ. Папки Румянцевскаго музея, изъ которыхъ взяты вышеприведенные документы, переполнены письмами, авторы которыхъ обращаются къ нему съ словами: cher et bon maître и подписываются disciple. Онъ человѣкъ безусловно свободный, а между тѣмъ его корреспонденты и корреспондентки съ полнымъ убѣжденіемъ и, прибавимъ, съ достаточнымъ основаніемъ говорятъ о драгоцѣнности его времени, о важности его обязанностей. Развѣ не важное дѣло такъ вліять на дореформенное московское общество, чтобы при немъ, Чаадаевѣ, "нельзя, неловко было отдаваться ежедневной пошлости"(Жяхаревъ), во всѣхъ возбуждать стремленіе къ высшимъ духовнымъ интереz самъ, стремленіе служить народу вмѣсто того, чтобы жить на его счетъ?
   Развѣ легкое дѣло въ то время быть человѣкомъ истинно-религіознымъ и въ то же время истинно либеральнымъ и просвѣщеннымъ (Лонгиновъ)? Слава передового и умнѣйшаго человѣка въ Москвѣ не давалась даромъ, и Чаадаевъ долженъ былъ много работать, много читать и думать, чтобы въ англійскомъ клубѣ въ концѣ 40-хъ годовъ съ успѣхомъ доказывать нелѣпость и безнравственность крѣпостного права и въ самый разгаръ севастопольской войны заявлять о необходимости уступокъ и мира.
   Съ годами портился характеръ Чаадаева; въ немъ замѣчалось старческое раздражительное самолюбіе, иногда мелочность; въ обыденной жизни, въ своихъ денежныхъ дѣлахъ онъ, какъ и многіе другіе мыслители, былъ, повидимому, всегда неискусенъ; а подъ старость, можетъ быть, впадалъ и въ ребяческія ошибки. Но его обширный теоретическій умъ, мѣткость рѣчи и тонкая наблюдательность оставались въ всей силѣ до послѣднихъ дней его жизни.
   Мѣсяцевъ за восемь до смерти онъ, очевидно, почувствовалъ ослабленіе въ своемъ организмѣ и оставилъ слѣдующее завѣщаніе (Румянцевскій музей, папка No 1032).
   "Въ случаѣ скоропостижной смерти моей прошу того или тѣхъ изъ родственниковъ моихъ или пріятелей, которымъ случится быть въ то время, или вскорѣ послѣ того, въ домѣ моемъ распорядиться слѣдующимъ образомъ:
   1. Предоставить людямъ моимъ Титу и Василисѣ за ихъ службу и дружбу изъ имущества моего мебели, платье, бѣлье, серебро и все прочее, за исключеніемъ книгъ, картинъ, бюстовъ и шкатулки, завѣщанныхъ мною племяннику моему Михаилѣ Ивановичу Жихареву, карманныхъ часовъ моихъ, завѣщанныхъ Софьѣ Яковлевнѣ Шульцъ, и кольца на рукѣ моей, завѣщаннаго княжнѣ Елизаветѣ Дмитріевнѣ Щербатовой.
   2. Постараться похоронить меня или въ Донскомъ монастырѣ, близъ могилы Авдотьи Сергѣевны Поровой, или въ Покровскомъ, близъ могилы Екатерины Гавриловны Левашовой. Если же и то и другое окажется невозможнымъ, то въ селѣ Говѣиновѣ, гдѣ похоронена тетушка моя княжна Анна Михайловна Щербатова.
   3. Увѣдомивъ брата моего о кончинѣ моей, написать ему, что прошу у него прощенья въ огорченіяхъ, невольно ему причиненныхъ, и желаю, чтобы мальчикъ Егоръ, у меня служившій, отпущенъ былъ на волю, если того пожелаетъ.
   4. Бумаги мои, запечатавъ, отослать Михайлѣ Пв. Жихареву.
   5. Должникамъ моимъ сказать, что всѣ долги мои безъ малѣйшаго прекословія заплачены будутъ братомъ моимъ, такъ какъ онъ наслѣдуетъ послѣ меня достаточнымъ капиталомъ; объ исполненіи этого моего желанія прошу особенно М. И. Жихарева.
   6. Всѣмъ друзьямъ и пріятелямъ моимъ сказать, что прошу у нихъ прощенія во всемъ томъ, чѣмъ могъ заслужить ихъ неудовольствіе.

Петръ Чаадаевъ.

   Августа 20, 1855 г.
   Подобный этому листъ находится у княгини Натальи Дмитріевны Шаховской, другой -- у Антона Егоровича Венцеля".
   Отчасти по печатнымъ матеріаламъ, а главнымъ образомъ по рукописямъ того же Румянцевскаго музея не трудно выяснить отношенія Чаадаева ко всѣмъ лицамъ, здѣсь упоминаемымъ.
   Характерно въ пунктѣ 5-мъ ошибочно употребленное слово должникъ при сильномъ и точномъ слогѣ всего завѣщанія. Вотъ отчего Чаадаевъ (какъ и многіе другіе русскіе баре) предпочиталъ писать по-французски, хотя и владѣлъ прекрасно языкомъ отечественнымъ: онъ не зналъ дѣловыхъ русскихъ словъ.
   Относительно того же 5-го пункта замѣтимъ, что, судя по другимъ бумагамъ этой папки, братъ Чаадаева Михаилъ Яковлевичъ никакого капитала послѣ него не наслѣдовалъ (а по денежнымъ дѣламъ отъ П. Я., дѣйствительно, огорченій получалъ не мало), и кредиторовъ покойнаго удовлетворить не могъ.
   Въ заключеніе печатаемъ изъ папки No 1034 еще одинъ документъ -- посмертный. Это письмо на имя Жихарева, написанное 27 ноября 1863 года, когда-то извѣстнымъ литераторомъ и поэтомъ, а въ то время уже сильно постарѣвшимъ Ѳедоромъ Глинкою, въ благодарность за присылку ему фотографіи съ картины, изображающей кабинетъ Чаадаева съ самимъ хозяиномъ (оригиналъ хранится въ томъ же Румянцевскомъ музеѣ).
   "Г. Тверь.
   Много и премного одолжили Вы меня, Милостивый Государь Михаилъ Ивановичъ, приславъ фотографическое изображеніе кабинета незабвеннаго и часто поминаемаго Петра Яковлевича. Благодарю, сто разъ благодарю за эту присылку и столько же за пріятное вниманіе Ваше. У меня портретъ П. Яковлевича, имъ же подаренный, стоитъ въ красномъ углѣ, а подъ портретомъ (для не знавшихъ его), вмѣстѣ съ его аутографомъ, помѣщены стишки, съ которыхъ копію Вамъ посылаю. Повторяя благодарность свою, съ отличнымъ къ Вамъ почтеніемъ, имѣетъ честь быть вашимъ

Милостивый Государь,
покорноусерднымъ слугою
Ѳ. Глинка.

   На другомъ листкѣ почтовой бумаги:

Петръ Яковлевичъ Чаадаевъ.
(Человѣкъ, памятный Москвѣ).

   Одѣтый праздникомъ, съ осанкой важной, смѣлой,
   Когда являлся онъ предъ публикою бѣлой
   Съ умомъ блистательнымъ своимъ,
   Смирялось все невольно передъ нимъ!
   Другъ Пушкина любимый, задушевный,
   Всѣхъ знаменитостей тогдашнихъ былъ онъ другъ:
   Умомъ его бесѣды увлеченный,
   Кругомъ его умовъ тѣснился кругъ;
   И кто не жалъ ему съ почтеньемъ руку?
   Кто не хвалилъ его ума?...
   Но пилъ и онъ изъ чаши жизни муку
   И выпилъ Горе отъ ума.
   
   Чрезвычайно любопытно и во многихъ отношеніяхъ поучительно это многократное сопоставленіе Чаадаева съ Чацкимъ.
   За 13 лѣтъ до того, какъ Чаадаевъ былъ признанъ оффиціально безумнымъ, въ ноябрѣ 1823 года Пушкинъ слышалъ {См. письмо его кн. Вяземскому, изд. Фонда VII, 68.}, будто "Грибоѣдовъ написалъ комедію на Чаадаева", что онъ находитъ крайне неблагороднымъ "въ теперешнихъ обстоятельствахъ".
   Черезъ 33 года, въ самый годъ смерти Чаадаева, гр. Ростопчина рискнула написать стихотворное продолженіе Горе отъ ума. Въ спискѣ дѣйствующихъ лицъ ея Чацкій изображенъ плѣшивымъ {Ср. стихотвореніе Языкова про Чаадаева.
   Ты все свое презрѣлъ и выдалъ!
   И ты еще не сокрушенъ:
   Ты все стоишь, плѣшивый идолъ
   Строптивыхъ душъ и слабыхъ женъ.}.
   Положимъ, въ продолженіе двухъ-трехъ десятковъ лѣтъ всякій много думающій человѣкъ можетъ потерять волосы; но почему автору пришло на мысль подчеркнуть это обстоятельство? На одномъ этомъ, конечно, ничего строить нельзя, но ея Чацкій -- западникъ, врагъ славянофиловъ. О древней Руси онъ говоритъ:
   
   Та варварская Русь въ невѣжествѣ истлѣла {Стр. 325.}
   
   и немного ниже онъ заявляетъ:
   
   Повѣрьте, господа, я тоже патріотъ,
   Не меньше васъ люблю я Русь святую,
   Хотя не облекусь въ одежду шутовскую,
   Чтобъ разсмѣшить на улицѣ народъ.
   
   Нельзя, кажется, не согласиться съ тѣмъ, что эти стихи были бы умѣстнѣе въ устахъ Чаадаева, пустившаго въ ходъ извѣстную остроту, будто народъ принималъ Аксакова за персіянина, нежели въ устахъ Чацкаго, такъ жестоко разгромившаго фракъ и бритые подбородки.
   Пока мы ограничимся простымъ указаніемъ на отождествленіе передового русскаго человѣка съ героемъ безсмертной комедіи, на это не случайное, конечно, совпаденіе поэзіи и дѣйствительности.

А. Кирпичниковъ.

"Русская Мысль", кн.IV, 1896

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru