Кок Анри Де
Лукреция Борджиа

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Lucrèce Borgia.

Анри де Кок.
Лукреция Борджиа

0x01 graphic

Считается, что это портрет Лукреции, написанный с натуры (приписывается Доссо Досси, около 1519, Национальная галерея Виктории).

   Борджиа!.. Сколько, страшных воспоминаний пробуждает в нас это имя,-- воспоминаний разврата, кровавых воспоминаний. Они сосредоточиваются в особенности на трех именах; Родриго, Ленцуэло Борджиа, бывшего папой под именем Александра VI, его сына Цезаря Борджиа, герцога Валентинуа, и Лукреции Борджиа, его дочери.
   Родриго Ленцуэло Борджчо родился в Валенсии в Испании в 1431 году. По отцу он происходил от Ленцуэло, по матери -- от Борджиа. Умный и ученый адвокат, он сначала блистал на этом поприще. Потом, как человек храбрый он отличался в армии. Но когда умер его отец, оставививший ему громадное состояние, он неожиданно посвятил всю свою жизнь наслажениям.
   В это время он был любовником одной вдовы, по имени Елены Ваноцца, только что прибывшей из Рима в Валенсию, с двумя дочерьми. Вдова эта внезапно заболела, и Родриго поместил старшую дочь, которая была дурна собой, в монастырь.
   Младшая дочь -- Роза Ваноцца, -- была восхитительно прекрасна! Она стала потом его любовницей.
   От этой любовницы в течение пяти лет он имел пятерых детей: Франциска, Цезаря, Лукрецию и Джиори; имя последнего неизвестно, так как ребенок умер еще в колыбели.
   Прошло, таким образом, пять лет, в течение которых Родриго, оставив общественные занятия, жил совершенно счастливо и весело. Вдруг он узнал, что его дядя, Альфонс Борджиа, стал папой под именем Каликста III. При этой новости, дремлющая гордость Родриго проснулась. Дядя очень любил его. Не было сомнений, что по милости дяди он может достичь всяческих почестей. Скрывая свои желания, он послал дяди простое поздравительное письмо. Черта эта поразила новего папу. После возвышения его окружили друзья и родные, просившие милостей; один лишь Родриго не просил ничего.
   "Приезжай, немедля, -- написал он Родриго. -- Твое место близ меня, в Риме."
   Родриго не заставил повторять приглашение.
   Между тем, прежде чем уехать, он имел серьёзное объяснение с любовницей. Был вечер. Дети спали.
   -- Мне нужно с тобой поговорить, -- сказал Родриго, садясь рядом с Ваноццей.
   -- О чем?
   -- Ты любишь меня?..
   Она взглянула ему в лицо.
   -- Разве я не доказала тебе? -- удивилась она.
   -- Да -- ответил он, -- ты доказала, но настала минута доказать еще более.
   Она странно улыбнулась.
   -- Больше -- трудно! -- ответила она.
   -- Полно! -- вскричал Родриго, с нетерпением: -- дело не в прошлом, но в настоящем и будущем. Имеешь ли ты силу пострадать в настоящем, чтоб сделать великолепным будущее?..
   Роза Ваноцца вздрогнула.
   -- Ты хочешь меня оставить! -- воскликнула она.
   -- Я не хочу, но должен, -- ответил Борджио. -- Дядя мой стал папой. Он любит меня как сына и призывает к себе. Он осыплет меня почестями и богатством. Понимаешь? Он меня зависит быть первым после высшего правителя царей и народов... Быть может, когда он умрет, я взойду вместо него на мировой трон. И когда передо мной открывается такая будущность, когда передо мной открываются двери Ватикана, ты сама назвала бы меня глупцом и безумцем, если бы я остался здесь.
   Ваноцца закрыла лицо руками как будто для того, чтобы отдаться размышлениям. Она оставалась безмолвной несколько минут, и, наконец, открыла свое бледное и решительное лицо.
   -- Ты прав -- сказала она. -- Прежде всего твоя карьера. Ступай!.. Но что станет со мной и с детьми...
   -- Я думал об этом, -- возразил Родриго. -- Я все предвидел. Но отказаться ни от тебя, ни от детей я не хочу. Я уезжаю сегодня же вечером. Завтра ты и дети, под присмотром Мануэля, отправитесь в Венецию. Там вы будете, жить и получать каждый месяц необходимые деньги... Конечно Венеция далеко от Рима; но это все-таки Италия, и кто знает, не будет ли мне возможно вследствие самих моих обязанностей, являться к вам, чтобы сказать: "Я все еще люблю и помню о вас!.." Терпение, Ваноцца, -- долгое терпение!.. Но если я успею, а я успею, -- клянусь тебе, чтобы удовлетворить вас я разорю двадцать принцев и двадцать провинций и отдам вам!..
   Ваноцца бросилась на шею любовнику с воплем радости и печали.
   Затем они вместе отправились в комнату где спали дети.
   Родриго поцеловал всех пятерых в лоб. Наконец, сжав свою возлюбленную в своих объятиях, он сказал:
   -- Прощай!..
   Но вместо того, чтоб ответить на это прощание, она странно взглянула на него.. Он изумился.
   -- Что с тобой? что ты хочешь сказать мне?..
   -- Ничего, -- ответила она. -- Но ты, прежде чем отправиться, -- не попросишь ли ты и себе чего-нибудь, что может быть тебе полезно?..
   -- А! -- воскликнул он, ударяя себя по лбу. -- Дай!.. дай!..
   Ваноцца вошла в спальню, открыла спрятанным на груди ключом ящичек, из которого вынула пузырек с жидкостью желтоватого цвета и подала его Родриго, который заботливо завернул его в платок, чтоб он не разбился на дороге в кармане.
   Что же содержал в себе этот пузырек? Какое-нибудь лекарственное снадобье против всех болезней?.. Да! Тот кто раз испробовал его никогда уже не нуждался в помощи доктора. А как называют это всеисцеляющее лекарство? Оно еще не имело названия, но после было назвало ядом Борджиа.
   Вы помните, что прежде, чем быть любовником Розы Ваноцца, Родриго Борджио был любовником ее матери Елены. Елена была очень хороша собой, но не так как ее дочь. Родриго до такой степени влюбился в последнюю, что предложил ей похитить ее.
   Но у Розы были свои очень странные принципы.
   -- Вы мне нравитесь, очень правитесь... -- отвечала она Родриго, -- но пока будет жива мать, я не буду принадлежать вам.
   Елене Ваноцце было только еще тридцать пять лет, следовательно ответ Розы был полным отказом... Но не для Родриго. Когда она произносила последняя слова, ему показалось, что в глазах молодой девушки сверкнула молния.
   -- Но вы любите вашу мать, -- сказал он ей, -- вас огорчит ее потеря...
   -- Я любила мать, -- глухим голосом возразила Роза, -- но с тех пор, как она убила моего отца, я ее не люблю...
   Ответ этот напомнил Родриго, что муж Елены был изменнически убит, и что только благодаря связям ни Елена, ни ее любовник Ригаччи, не были преданы суду. Один уехал на время в Англию, другая, -- в Испанию. Но остался живой свидетель преступления. -- Роза, которая видела, как во время борьбы с любовником жены, -- отец был поражен сзади кинжалом рукой ее матери.
   Но никогда, не одним словом она не дала заметить, что ей известны все обстоятельства этого убийства, -- хотя Роза ни на минуту не забывала и не прощала матеря ее преступления. Родриго решил, что мать Розы не должна жить...
   Однако Родриго Борждио находился в затруднении относительно приведения в действие своего решения. Он решился убить, но как убить?.. То было его первое преступление. Он не колебался, но отыскивал.

0x01 graphic

Семейстро Борджиа. С картины Данте Габриэла Росетти.

   Вернувшись домой, после разговора с Розой, он на всякий случай наполнил карманы золотом.
   Сначала он хотел обратиться к одному господину, известному во всей Валенсии, чтоб тот покончил с его бывшей пассией ударом кинжала. Но Сальвадор Босмера, занимающая ремеслом убийцы, был болен. Простой погонщик мулов, дал ему отличный урок в брюхо.
   -- Черт побери, это скучно! -- говорил самому себе Родриго, удаляясь от жилища Босмера. -- Если б я мог хоть на минуту увидать этого каналью, быть может он указал бы мне кого-нибудь другого... Что делать?..
   И размышляя таким образом, Родриго, сам того не замечая очутился на дороге в Граи, -- маленькой деревне, в получасе от Валенсии. На этой дороге рос лесок. Проходя мимо, Родриго услышал смешанный говор. Из любопытства он проник в рощу. Там он застал цыган, за каким-то пиром. Его появление показалось им не совсем приятным. При появлении молодого испанца люди и животные подняли крик и лай.
   Но Родриго испугать было трудно. Напротив встреча с цыганами его развеселила. Есть предчувствия. Будущий любовник Розы Ваноцца нашел здесь то, чего искал; так как цыгане, эта бродячая раса, занималась с незапамятных времен всеми ремеслами, кроме хороших.
   -- Кто здесь начальник? -- спросил Родриго. -- Я хочу сделать ему честь моим разговором.
   Величие всегда влияет на массы. Среди цыган наступило молчание. Даже собаки перестали лаять.
   Один из цыган встал. Это был человек лет пятидесяти, у которого не было левой руки.
   -- Я начальник, -- сказал он. -- Что тебе нужно?
   -- Я скажу тебе одному; и чтобы ты не подумал, что напрасно потеряешь время, возьми этот кошелек. Я дам еще столько же сейчас, если буду тобою доволен, и еще вдвое, если после завтра беду убежден, что мое довольство тобою было не ложно.
   Родриго еще не кончил своей речи, как по знаку старого начальника вся банда скрылась как бы по волшебству. Тогда последний приблизился к молодому испанцу, и почтительно поклонившись, сказал:
   -- Приказывай! В этом и будущем мире Евзегир и душой и телом с руками и ногами принадлежит тебе.
   Родриго улыбнулся.
   -- С ногами, -- пожалуй верно; но что касается рук, -- ты, кажется, преувеличиваешь... Мой бедный Евзегир.
   -- Предлагают то, что имеют, -- отвечал цыган. -- Счастье еще, что одна сбережена пожертвованием другой.
   -- Вследствие раны полученной тобою при совершении какого-нибудь скверного дела.
   Цыган отрицательно покачал головой.
   -- Впрочем, -- заметил Родриго, -- это меня вовсе не касается! Я не желаю знать, где потеряна тобой левая рука, лишь бы правая послужила мне. Вот в чем дело: мне некто мешает. Если бы это был мужчина, -- я убил бы его. Но это женщина... Между тем я хочу, чтобы эта женщина умерла. Ты должен иметь в своем распоряжении средство освобождаться даже от женщин -- средство, не оставляющее следов, но возможности такое, которое не заставляло бы страдать... Вы мастера в этом случае... Понимаешь чего я требую?
   Начальник цыган поклонился.
   -- Совершенно, -- отвечал он. -- Вам нужен яд?..
   -- Ты угадал. Есть он у тебя?..
   -- Есть, но он не годится для вашей светлости. Кто хорошо платит, тому должно и служить хорошо. Но я могу иметь через несколько минут такой яд, подобного которому не составит ни один ученый. Удар грома под видом капли жидкости. Но, извините. Вы мне сказали, что если будете мною довольны, то завтра дадите вдвое против того, что дал сейчас.
   -- Да.
   -- А где я найду вас, чтоб получить заслуженную плату?
   -- О! о! ты человек предусмотрительный!..
   -- Я и мои братья -- бедны, и когда нам представится случай добыть на хлеб, сознайтесь, мы совершили бы страшную глупость, если бы не воспользовались случаем. При том же, если бы я обманул вас, если бы яд, который я хочу дать вам, уверяя, что он верен, быстр и не оставлять никакого следа, оказался ниже своего достоинства, -- вы совершенно вправе не явиться на свидание... Но я спокоен! Вы не только явитесь для того, чтобы заплатить мне, но и для того, чтобы получать от меня рецепт этого яда, -- великолепный рецепт, оставленный моим дедушкой, который он достал в Индии.
   -- Хорошо! Послезавтра в восемь часов вечера будь в Аламэдо... но все это слова: где же яд?..
   -- Его еще нет, но он сейчас будет. Не забудьте. Я просил подождать несколько минут. Кто умеет ждать, тому все дается.
   Произнеся последние слова, начальник цыганской шайки вынул из кармана маленький металлический ящик, наполненный белым порошком. Взяв две чайных ложки этого порошка, он смешал его с несколькими кусками говядины и сделал катушек величиной с куриное яйцо. Этот катушек он бросил свинье, сказав:
   -- Ешь и умри!..
   Катушек еще не коснулся до земли как был проглочен. Однорукий вернулся к Родриго:
   -- Я ее все-таки -- предупредил сказал он. -- Не моя вина, если с ней случится несчастье, не правда ли?
   Родриго сдвинул брови.
   Начальник цыган добавил серьезным тоном.
   -- Эта свинья могла бы на целый месяц служить нам пищей, а через минуту она будет годиться только на то, чтобы зарыть ее в землю. Не полагаете же вы, что только для того, чтобы насмеяться над вами я пожертвовал ею?..
   -- Для чего же?..
   Одним жестом Евзегир прервал Родриго.
   -- Время приближается, -- сказал он, -- смотрите... Животное начинает страдать, и эти его страдания через несколько минут доставить вам то, что мы желаем... Смотрите. Смерть произойдет из смерти, и смерть такая, какой вы желаете... быстрая, неумолимая... Смотрите!..
   На самом деле, свинья, лежавшая спокойно на траве, начала испускать почти человеческие жалобы. Вскоре страдания стали так сильны, что животное вскочило, но ноги ее были не в состоянии поддерживать тело, она перевернулась раза три и тяжело упала.
   Цыган немедленно сделал круглую петлю из крепкой веревки и набросил ее на задние ноги животного; потом, перебросив другой конец веревки через толстый дубовой сук, он приподнял свинью аршина на два от земли.
   Прошло время; через несколько секунд начались конвульсии, такие сильные, что от них дуб гнулся как тростник.
   Наступила минута окончания работы.
   "Смерть произойдет от смерти" сказал цыган, и он не солгал. Пена истекавшая из пасти животного, собираемая цыганом на медное блюдо, и перелитая потом им во флакон, переданный Родриго, -- и была смертельным ядом. Порошок же, смешанный с говядиной, был простым ядом: то был обычный мышьяк.
   Слюна же отравленной свиньи, была дистиллированным ядом.
   -- Ты еще сомневаешься? -- спросил цыган Родриго. -- Быть может, для опыта ты хочешь убедиться в могуществе этого яда?.. Вот доказательство.
   И быстрым движением цыган сбросил с себя плащ.
   -- Знаешь ли, почему я сам велел отрубить руку? Потому что десять лет тому назад, приготовляя яд, я имел неосторожность дозволить свинье укусить кулак... Не прошло пяти минут, как рука моя распухла и побагровела... Еще через пять минут, яд достиг плеча. Я не колебался. "Возьми топор! и отруби и приказал я одному из моих спутников. Он повиновался. Я ужасно страдал целых три месяца, но сохранил жизнь, -- а я люблю жизнь, особенно когда, как сегодня, встречаются такие добрые господа, как ты.
   Родриго бросил цыгану другой кошелек.
   -- Я тебе верю, -- сказал. -- Но раньше сегодняшнего раза ты никому не оказывал такой же услуги?..
   -- Вот уже десять лет, то есть с того самого дня, когда я был укушен свиньей, я ни разу не приготовлял этого яда.
   -- А где и для кого приготовлял ты десять лет назад?
   -- В Эдинбурге; для одного знатного англичанина, которому наскучила жизнь и который заплатил мне за смерть пятьсот гиней.
   -- Он умер?
   -- В десять минут.
   -- Следовательно только мне и тебе известна тайна приготовления?
   -- Да. Конечно мне и тебе.
   -- Хорошо. Я испробую его достоинство. До свиданья. После завтра, в Аламеде.
   На другой день, вечером, сидя у своей любовницы в саду вместе с ее дочерьми, Родриго Борджио почувствовал жажду.
   -- Поди, принеси напиться сеньору Родриго, Бианка, -- сказала вдова старшей своей дочери.
   Та повиновалась и принесла из дома стакан холодного лимонада.
   Родриго выпил несколько глотков, с видимым удовольствием, -- потом поставил стакан на стол, и разговор снова завязался.
   Но вдруг Роза, которую Родриго толкнул коленом, испустила крик.
   -- Что с тобой? -- спросили испуганная мать и старшая сестра.
   -- Не знаю, -- трепещущим голосом ответила Роза, наклонившись, чтоб взглянуть под стол; -- что-то холодное скользнуло, у меня по ноге.
   После этого ответа Елена и Бланка, машинально подражая Розе, наклонились к земле. Сам Родриго через несколько секунд последовал их примеру. Под столом не было даже и букашки.
   -- Вы обманули нас, милая Роза, -- сказал, смеясь, Родриго.
   -- Да, -- сказала Елена Ваноцца. -- Во всяком случае, дитя мое, так кричать -- глупо! У меня еще и теперь сердце не на месте.
   -- Хотите глоток лимонада? -- спросил Родриго, подавая своей любовнице стакан.
   -- Охотно.
   Она с жадностью выпила все, что оставалось в стакане и почти тотчас же поднесла руку к груди и ко лбу.
   -- Странно!.. -- сказала она.
   -- Что такое? -- спросили обе дочери и Родриго.
   -- Без сомненья это от боязни... Я страдаю... я... О Боже! Боже мой!..
   То были последние слова, которые произнесла Елена Ваноцца. Она привстала... И как какая-то масса опрокинулась на скамью, холодная, бледная умирающая... мертвая.
   -- Матушка!.. -- вскричали обе дочери, бросаясь к ней. -- Матушка!..
   Презренная Роза осмеливалась звать мать, зная, что она ей не ответит. Она не могла ответить, потому что дочь убила ее. Еще утром, Родриго, показывая ей пузырек, говорил молодой девушке:
   -- Здесь твоя и моя свобода. Питаешь ли ты те же чувства? Сегодня вечером мать твоя умрет. Когда ты будешь моею?
   -- Завтра, -- ответила Роза.
   Еще через день, Родриго, по уговору с цыганом отправился в Аламэдо.
   Цыган явился на свидание первым и один. Родриго пришел без провожатых. Евзегир стоял, прислонясь спиной к дереву. У ног его на песке лежала шляпа; он походил на тех нищих, которые привлекают сострадание своим уродством.
   Проходя мимо него, Родриго бросил в шляпу обещанную сумму.
   -- Да благословит вас Господь, сеньор, -- пробормотал цыган. Но Родриго был уже далеко; цыган оставался еще несколько минут на своем месте.
   Но смешно и странно оставаться просить милостыню, имея в кармане две тысячи дукатов! Цыган положил кошелек в карман, поднял шляпу и пошел по дороге в Граи, к тому леску, в котором они раскинули шатры. Он шел живо, но прыткие ноги не спасли его от угрожавшей ему участи. А участью его была смерть.
   Поутру, Родриго нашел двух негодяев, которые за двадцать дукатов готовы были убить хоть двадцать цыган.
   -- Сегодня вечером, в восемь часов, в Аламедо, -- сказал он им, -- я покажу вам человека.
   -- Очень хорошо.
   Человек был им показан.
   Не доходя нескольких шагов до своих шатров в маленьком леску, цыган упал мертвый, не испустив ни одного крика, пронзенный двумя кинжалами, из которых один прошел между плеч, а другой попал в самое сердце. Убийство было совершено быстро и искусно. Он умер прежде, чем почувствовал, что его убивают.
   -- Обыскать его? -- спросил один из наемных убийц.
   -- К чему. Что ты думаешь найти у него?
   -- Вес равно! рискнем!
   -- Что такое?
   -- Кошелек, другой, третий!
   -- И полные золота! -- Вероятно, оно украдено им у этого молодого господина, который заплатил нам за то, чтобы мы его убили.
   -- Нам-то какое дело!
   -- Конечно, никакого! Барашек зарезан; шерсть -- наша.
   Двое негодяев возвратились в Валенсию, пьянствовать и играть на деньги Родриго, который мало о них заботился. Он заплатил две тысячи дукатов, чтоб одному обладать тайной, и не считал, что заплатил дорого. Такова история яда Борджия, который в течение сорока лет сеял смерть во всей Италии; ибо когда Родриго состарился, он сделал важное открытие, -- как добрый отец, -- двоим своим любимым детям, Цезарю и Лукреции, как готовить этот яд, который был усовершенствован им самим. Убивать постоянно одним и тем же способом -- скучно и неловко!
   Среди других изобретений Александра VI следует упомянуть о ключе, который имел свойство, производя маленькую почти незаметную раночку, убивать каждого, который имел неосторожность отпирать им. Дело в том, что в ящике отпиравшемся этим ключом замок был несколько туг а для открытия требовалось некоторое усилие, а вследствие этого усилия ручка ключа укалывала руку отпиравшего. Укол был самый ничтожный, но за то он был смертелен.

0x01 graphic

Папа Александр VI. Портрет работы Corridoio Vasariano

   Но мы рассказываем не историю Родриго Борджио, а историю его дочери Лукреции. Она была еще в колыбель, когда он уехал в Рим, дабы приготовиться долгими годами притворства к апостольскому престолу. Долгие годы! Да, Родриго ждал, по крайней мере, тридцать лет возможности взойти на трон св. Петра.
   "Терпение, долгое терпение! -- говорил он Розе."
   Он, быть может, и сам не подозревал всей справедливости своих слов.
   В первое время своего пребывания в Риме, чтобы хоть немного усладить горечь разлуки, Родриго каждый месяц приезжал на несколько дней в Венецию; но сделавшись кардиналом, из-за боязни компрометировать себя, он посвящал радостям любви очень немного часов и через долгие промежутки от 1458 до 1484 года, то есть в течение двадцати шести лет Роза и Родриго едва виделись пятнадцать раз.
   Но, не смотря на редкость свиданий Родриго не переставал доказывать своей любовнице и детям искренность своей привязанности. Каждую неделю он писал Ваноцце и высылал ей деньги. Она с детьми жила в роскоши. Домом управлял друг Родриго, дон Мануэль Мельхиори, слывший братом Розы, наблюдавший только за благосостоянием своей сестры и племянников, не позволяя себе делать ни малейшего замечания относительно их поведения.
   Это было необходимой скромностью со стороны дон Мануэля, иначе он из полезного и приятного стал бы стеснителен и скучен. Объяснимся.
   Верная Родриго первые четыре года своего квази-вдовства, -- Роза, однако, пылкая по природе, однажды убедилась, что любовь, как бы ни была она искренна, если выражается только перепиской, -- очень неполное, несовершенное чувство. И сам Родриго, услыхав в один из своих редких приездов в Венецию ее жалобу на редкость свиданий, дал ей полную свободу, сказав:
   -- Моя милая, так как я хочу быть папой, то с моей стороны было бы и глупо и жестоко принуждать вас быть мученицей. Сохраните мне ваше сердце, -- вот все, чего я вправе от вас требовать.
   И Ваноцца сохранила свое сердце для одного Родриго. Что же касается ее чувств, то она часто дарила их прекрасным венецианцам.
   Из этого видно, что дом Ваноццы вовсе не был школой нравов, и что строгий цензор, в лице Дон Мануэля, был бы в нем неуместен. Освобожденная своим любовником от стеснения, Ваноцца находила совершенно естественным, не быть требовательной к детям.
   После одного любовника она брала другого. И пока дети были только детьми, зрелище этого разврата не представляло для них опасности. Но когда Цезарь и Франциск стали мужчинами, а Лукреция достигла шестнадцати лет, влияние дурного примера выразилось в них вполне. Отец их, кардинал, давал их матери полную свободу в удовольствиях, и она не находила дурным в их глазах вполне пользоваться этой свободой. И они также были свободны, поступать как хотят. Законов нравственности, религии, природы для них не существовало...

* * *

   В шестнадцать лет Лукреция была поразительно хороша собой. В ней было все: благородство, грация, изящество, ум. Все, исключая сердца. Но сердца не видно -- и для того, чтоб обольщать и убивать сердца не нужно. Она была блондинкой.
   Да, шестнадцатилетняя белокурая Лукреция была прекрасна! Она посоветовалась с зеркалом и решила по примеру матери завести любовника...
   Во дворец Ваноцца, в числе других вельмож являлся Марсель Кандиано, очень нежно поглядывавший на Лукрецию.
   Она тоже поглядывала на него. Друг друга можно скоро понять, если хотят этого. Марсель Кандиано понял, что он нравится; от разговора глазами он поспешил перейти к словам. Однажды вечером, пользуясь тем, что они были одни, Кандиано прошептал:
   -- Я люблю вас!
   Она отвечала улыбкой. Она видела, что ее мать поступает также в подобных случаях.
   На другой день, если он скажет больше, она решила ответить ему яснее. Но на другой день Кандиано не явился во дворец Ваноцца.
   Кто-то изумился этому отсутствие.
   -- А разве вы не знаете, -- был ответ, -- что Кандиано лежит в постели.
   -- Больной?
   -- Умирающий от удара кинжалом, который он получил, выходя отсюда.
   -- А кто его ударил?
   -- Неизвестно. Убийца был в маске.
   Бедный Кандиано! Лукреция была печальна целый час. Но в тот самый вечер, когда она узнала об этом происшествии, -- рядом с ней, за ужином, сидел кавалер Никола Альбергетти из Феррары. Он был старше Кандиано и не так красив, -- но зато очень богат. В числе других драгоценностей на мизинце левой руки он носил перстень с огромным бриллиантом, которым все восхищались; вместе с другими восхищалась и Лукреция,
   -- Этот перстень вам нравится? -- спросил любезный кавалер и подал его молодой девушке.
   Лукреция удивилась чрезмерной доброте, -- так, для формы.
   -- Больше чрезмерно, чем вы думаете, -- ответил, улыбаясь, Адьбергетти. -- Этот перстень я получил от алхимика, который немного занимался колдовством, и который уверил меня, что пока я буду носить его, мне нечего бояться смерти.
   -- А между тем вы отдаете его, -- заметила Роза Ваноцца. -- Это не благоразумно.
   -- Какая заслуга в том, чтобы дарить то, что ничего не стоит? Притом же, я не суеверен. Если б я заболел, то не бриллиант спас бы меня. Против разбойников и врагов у меня есть шпага...
   С этой минуты в кружке Ваноцца стало для всех ясно, что Альбергетти мечтал о счастье быть любовником Лукреции. С нею он был любезен, предупредителен, ловя каждый случай, сказать ей вслух комплимент о ее грации, о ее уме...
   -- Но знаете ли вы, -- сказал однажды вечером Розе маркиз Пизани, ее любовник в это время,-- что Альбергетти влюблен в вашу дочь!..
   -- Так что же? -- холодно ответила Роза. -- Почему он не может ее любить?
   -- Вы не предугадываете?
   -- Чего?
   -- Что может произойти нечто опасное для вас и для нее из этого ухаживанья?
   -- Что же может произойти?
   -- Но, наконец, если он влюблен, почему он не просит ее руки?
   Роза пожала плечами.
   -- Что за вопрос задаете вы мне, маркиз? А сами вы -- женитесь ли вы на моей дочери, если бы даже обожали ее?.. Конечно, нет? На девушке без имени не женятся... Почему же вы желаете, чтоб Альбергети, который такой же дворянин, как и вы, просил ее руки?
   -- Но в таком случае?
   -- Не беспокойтесь. Девушке без имени нечего бояться дерзости волокиты. Ее оберегают. И в тот день, когда Альбергети пожелал бы идти дальше, чем следует, ручаюсь вам, он поплатился бы.
   Кто же бодрствовал над Лукрецией? Почему ей нечего было страшиться обольщений все более и более влюбленного в нее мужчины? Мы вскоре объясним.
   Альбергетти продолжал свое ухаживанье, и однажды вечером, не будучи никем замечен по крайней мере он так думал, -- он прошел в комнаты Лукреции, и стоя перед ней на коленях умолял ее ответить его страсти.
   Более кокетливая, чем влюбленная, Лукреция согласилась изъявить только слабое доказательство благородному сеньору. Поцелуя в лоб она посчитала на первый раз достаточным. Но и этого оказалось много.
   Через несколько часов, ночью, поужинав, следуя своей привычке рядом со своей возлюбленной, -- Альбергетти возвращался домой, и когда он переходил площадь св. Марка, чтобы достигнуть своей гондолы на Пиацетте, -- замаскированный человек, со шпагой в руке, переступил ему дорогу.
   Альбергетти был храбр и ловко владел оружием; он не очень смутился от этой встречи.
   -- Чего ты хочешь от меня? -- спросил он у замаскированного человека.
   -- Убить тебя! -- ответил последний.
   -- Убить? за что?
   -- Я тебе скажу, когда ты будешь умирать.
   -- Право? Ты так уверен в себе?
   -- Так же уверен, как будешь ты через несколько минут уверен в своей ошибке, которую ты сделал, отдав свой перстень.
   -- О! о! Ты все знаешь! Не один ли ты из близких, придворных Ваноцца?
   -- Может быть.
   -- Также, как я влюбленный в ее дочь, а следовательно соперник.
   -- Это возможно.
   -- Уж не тот ли же самый господин, который убил Марселя Кандиано?
   -- Я не говорю "нет".
   -- Ну, посмотрим так ли легко ты отправишь меня на тот свет, как ты надеешься, вследствие отдачи мною талисмана.
   Говоря таким образом, Альбергети вынул шпагу и напал на незнакомца, в котором сразу узнал своего учителя. Шпага замаскированного человека казалась сросшейся с его рукой. Невозможно было сдвинуть ее ни на линию.
   Незнакомец в свою очередь напал на Альбергетти; тот хотел отразить удар, но не успел. Шпага противника воткнулась ему в горло. Он упал, обливаясь кровью.
   Тогда, скинув маску и наклонясь к своей жертве, незнакомец сказал:
   -- Смотри теперь, кто твой соперник, Альбергети. Смотри, кто тот, который подобно тебе любил Лукрецию.
   Хотя умирая, Альбергети имел еще на столько силы, чтобы взглянуть в лицо своего убийцы.
   -- О ужас!.. -- прошептал он. -- Цез...
   Он не окончил; рука незнакомца закрыла ему рот... Когда рука была отнята, второй любовник Лукреции перестал существовать.
   В то время, когда совершалось убийство, Лукреция сидела в своей спальне, готовясь лечь в постель. Но летняя ночь была удушлива... молодой девушке не хотелось спать.
   Полураздетая, потушив лампы, чтобы не было видно снаружи, она облокотилась на окно. Дворец Розы Ваноцца выходил на площадь св. Стефана, на углу большого канала; из окна Лукреция могла наслаждаться созерцанием гондол скользивших по лагунам... Но она глядела не вниз, а вверх; рассеенным взором она следила за черными облаками медленно двигавшимися по небу, по временам освещаемые молнией.
   Вдруг в дверь постучались. Кто мог быть так поздно? Вероятно больная мать прислала за ней одну из своих горничных.
   -- Кто там? -- спросила она.
   -- Отвори. Это я! -- произнес глухой голос.
   То был голос Цезаря, ее брата. Не одеваясь, Лукреция отворила дверь. Цезарь вошел. Она хотела зажечь свечи.
   -- Бесполезно! -- оказал он, удерживая ее за руку.-- Нам не нужно огня, чтоб поговорить.
   -- Как хочешь, -- ответила она.
   Он бросился на диван, стоявший напротив постели, она села с ним рядом. Наступило молчание, в продолжение которого Цезарь, привыкая к полумраку, не переставал глядеть на белую фигуру, сидевшую рядом с ним.
   Удивленная этим молчанием, Лукреция, смеясь спросила:
   -- Что ты, Цезарь, хочешь мне сказать?
   -- Не смейся!..
   -- А! я не должна смеяться!.. С тобой случилось какое-нибудь несчастье?..
   -- Со мной? нет!
   -- С кем-нибудь из братьев?
   Цезарь сделал презрительное движение.
   -- Я смеюсь над нашими братьями! -- возразил он.-- Я люблю только одно существо во всем мире: тебя Лукреция!..
   -- О! А мать, а отца?..
   -- Я их люблю не так, как тебя. За тебя я отдам всю свою кровь, я продам душу!.. Знай, что я за тебя сделал, я убил человека.
   -- Боже!
   -- Ты не увидишь больше Никола Альбергети, как не видишь Марселя Кандиано!
   -- А, так это ты убил Кандиано?
   -- Я!
   -- За что?
   -- Я тебе сказал: за то, что люблю тебя!.. Потому что я так люблю тебя, что не хочу, не хочу, чтоб был у тебя любовник...
   -- А! а!.. Теперь я предупреждена. Не иметь любовника... А буду ли по крайней мере, я иметь позволение выйти замуж.
   -- Ты еще слишком молода, чтоб идти замуж.
   -- И мужа не иметь! Но знаешь ли, Цезарь, твоя братская привязанность слишком жестока!..
   -- Я не брат тебе!..
   -- Кто же ты?..
   -- Кто я?.. Примирись с этим неведением, Лукреция!.. Кто я, чем я хочу быть для тебя, ты уже давно подозреваешь это. Хочешь ли, чтоб убедить тебя совершенно я убью еще несколько глупцов, которые станут между нами? Хорошо! Я убью. Но в ожидании, я люблю, люблю, люблю тебя, Лукреция!.. Я люблю тебя, и ради тебя я играл своей жизнью... Потому что я не умертвил Альбергети... Я убил его в честной битве... Если бы он убил меня, поплакала ли бы ты обо мне?.. Любишь ли ты меня?.. Лукреция!.. Моя Лукреция!..
   И он сжал ее трепещущую в своих объятиях. Трепещущую не от радости, а от ужаса. Правда, она давно замечала, что-то чудовищное в чувствах Цезаря. Быть может, она даже угадала убийцу Марселя Кандиано.
   Между тем, как ни было развращено ее воображение, -- Лукреции было только семнадцать лет. За отсутствуем души, плоть возмущалась в ней от первого дерзкого действия...
   При блеске молнии она смотрела на своего брата... Цезарь Борджио был красив, очень красив!.. Он был прекрасен, а Лукреция должна была быть Лукрецией...

0x01 graphic

Цезарь Борджиа. Портрет работы Альтобелло Мелоне.

   Однако она его отталкивала, говоря:
   -- Нет! ступай! Если б узнали, что ты у меня в этот час!.. ступай!..
   -- Кого же ты боишься?..
   -- Тебя! Ты безумен!.. Говоришь о любви, когда только что убил человека!..
   -- Ты жалеешь этого человека?..
   -- Э! нет!.. но... -- Раздался глухой удар грома. -- Слышишь? -- проговорила она. -- Это голос оскорбляемого тобой Бога!..
   Цезарь насмешливо покачал головой.
   -- Я слышу шум, производимый электричеством, и ничего больше, ответил он.
   -- Наконец, я хочу спать... я заболею... Эта гроза пугает меня... Умоляю тебя, Цезарь, удались!..
   -- После того, как ты одаришь меня поцелуем. -- Она приблизилась к нему и остановилась...
   Снова раздался стук в двери и в тоже время послышался голос:
   -- Отвори, Лукреция! Это я, Франциск.
   -- Франциск! -- спросил Цезарь, хмуря брови. -- Что тебе нужно?..
   Она зажгла свечу, накинула первую попавшуюся под руки одежду и отворила дверь.
   Франциск был годом старше Цезаря, которому было девятнадцать лет. Черты лица его были не так правильны, как у его младшего брата, но за то выражение было нежнее и приятнее. Но в эту минуту он совсем не улыбался.
   Он вошел, не выразив ни малейшего изумления при виде брата, поклонился сестре, потом обращаясь к Лукреции, сказал с холодной усмешкой:
   -- Теперь, моя малютка, если ты хочешь успокоиться, тебе никто не будет мешать. Ступай в постель и поспи.
   Цезарь встал бледный и приблизился к Франциску;
   -- А! а! -- воскликнул он. -- Ты нас подслушивал!
   -- Я не подслушивал, -- спокойно возразил Франциск; -- я наблюдал за тобой!..
   -- То есть ты слушал у дверей?..
   -- Да. И я должен сознаться, что не раскаиваюсь в моем любопытстве. Мне довелось услыхать очень странные вещи!..
   -- Франциск!..
   -- Цезарь!..
   Братья с угрожающим видом стояли друг против друга.
   Лукреция бросилась между ними.
   -- Полноте! вскричала она. -- Уж не хотите ли вы сейчас драться? Право эта гроза действует раздражительно на нервы. Если тебе хотелось послушать наш разговор с Цезарем, тем -- лучше для тебя! Ты будешь меньше удивлен завтра, когда услышишь о смерти Альбергети. Цезарь не хочет, чтобы у меня были любовники. Ты, быть может, тоже не хочешь?.. Поспорим, что ты не хочешь?.. Ну, у меня их не будет... Клянусь вам!.. Теперь прощайте! Ступайте спать, и чтоб вам не было завидно, -- нате!..
   Движением быстрее мысли, наклонившись поочередно к обоим братьям, Лукреция дала им по жаркому поцелую, затем, толкнув их к двери, она добавила:
   -- До завтра!
   Они хотели говорить.
   -- Ни слова или я рассержусь, -- докончила она, красноречиво пожимая обоим руки. -- Я люблю только вас... Я хочу любить только вас... Я никого не буду больше любить... Довольны вы? Прощайте!
   Заперев дверь и закрыв окно, Лукреция легла и улыбаясь шептала: "А! и тот тоже"!
   Он тоже!.. Кто он? Что тоже!
   И почему Лукреция улыбалась, лежа на изголовья... Угадайте читатели. Жак Бурхард уверяет, что Лукреция не только принадлежала обоим своим братьям, но что позже была даже в постыдной связи со своим отцом. Мы окончили пролог первой драмы стыда и позора, которым занята вся история Лукреции, -- история, переполненная преступлениями. Мы видели ее еще девушкой-- блудницей; теперь взглянем на женщину.
   Есть оттенки даже в ужасном, и вероятно, что если Лукреция Борджио отравляла своих любовников, своих мужей, -- то она еще отвратительней в виде соперницы своей матери и любовницы братьев.
   Виктор Гюго в свой драме дает Лукреции сына Дженаро, которого она находит в Венеции, будучи уже женой Альфонса д'Эсте, герцога Феррарского, которого она любит, спасает от смерти, и который ее убивает...
   Но дело происходило не совсем так.
   Дочь Лукреции и один только дьявол знает, кто был отец, -- Цезарь или Франциск -- исчезла при самом рождении, отданная Розой Ваноцца на воспитание крестьянки в окрестностях Вероны. Беременность Лукреции и роды были для всех посторонних тайной. Оправившись, Лукреция снова принялась за прежнюю веселую жизнь... Но Цезарь, во избежание нового скандала, был отправлен отцом и матерью в университет в Пизу, а Франциск в Падую.
   Что касается Лукреции, то ей дали мужа; молодого испанца, фамилия которого не известна. И к чему нужна была ему фамилия! Он просуществовал так недолго! Его взяли, когда считали нужным и избавились от него, как только он стал бесполезен.
   Родриго Борджио стал папой только в 1492 году, но сгорая от нетерпения увидеть свое семейство, он в 1487 году призвал его в Рим. Любезный друг дон Мануэль Мельхиори, перекрещенный в графа Фердинанда Кастильского, из брата Розы, в Венеции, -- в Риме превратился в ее мужа. Муж Лукреции был изумлен этой метаморфозой. При том же Родриго имел на нее виды, а потому однажды мать спросила у Лукреции:
   -- Насколько сильно ты любишь своего мужа?
   -- Я?.. Ни на сколько! -- возразила без замедления Лукреция.
   -- Так если с ним случится какая-нибудь неприятность... ты не огорчишься?..
   -- Какого рода неприятность?
   -- Например, если бы он умер неожиданно... Он мал ростом... Несколько толст... шее у него ушла в плечи. Подобного рода люди порой подвержены апоплексии.
   Лукреция улыбнулась.
   -- Хорошо?
   Однажды вечером, возвратившись с прогулки, он весело ужинал со своею тещею и женой.
   -- Вы должны заботиться о себе, мой друг, -- говорила Ваноцца.
   -- Уверяю вас, дорогая матушка, -- смеясь возразил муж Лукреции. -- Я не чувствую никакой боли.
   -- Иногда люди, сами не замечая, носят в себе семена болезни. У меня есть старое сиракузское вино, -- просто нектар!.. Я пью его, когда чувствую себя дурно... Позвольте предложить вам несколько капель...
   -- Хоть сотню!
   Слуги удалились, потому что ужин кончился; сама Роза отправилась в свою комнату за драгоценной бутылкой. В то время Лукреция смеялась и шутила со своим мужем. Ваноцца принесла нектар и налила зятю.
   -- А мне, матушка! -- вскричала Лукреция с упреком, -- разве вы не дадите?
   -- Сейчас, сейчас!.. ответила Ваноцца. -- Ты ведь не больна!..
   -- Да и я не болен, благодаря Бога! -- засмеялся ее супруг.
   -- Но вы всё-таки попробуйте этого вина, мой друг. Я хочу узнать о нем ваше мнение.
   Муж Лукреции выпил глоток, другой...
   -- Великолепно! -- сказал он и любезно подал стакан жене, прибавив: -- попробуй и ты...
   Лукреция не знала что ей делать. Отказаться было бы странно... Принять -- опасно. Однако, она взяла стакан; но в иных случаях секунда значит больше часа... На самом деле, пока она рассматривала вино, -- вдруг ее муж вскрикнул раз, один только раз! -- и упал на пол... Он был мертв...
   -- Я говорила ему, что он болен! -- заметила Ваноцца, выливая за окно остатки старого сиракузского вина...
   Несколько бледная, Лукреция рассматривала труп своего мужа.
   -- О чем ты думаешь? -- сказала ей мать -- зови же на помощь, пока я отнесу склянку на прежнее место...
   -- Помогите!.. -- закричала Лукреция.

* * *

   Иннокентий VIII не существовал более. Двадцать два кардинала, которым было хорошо заплачено, провозгласили папой Родриго Борджио, под именем Александра IV. Он обладал всем могуществом, о котором столько лет мечтал... Из Цезаря он сделал кардинала, но тому не нравилась духовная карьера; он перешел к Людовику XII, который из кардинала Валентина, как прозывался Цезарь, сделал его герцогом Валентинуа.
   Франциск стал герцогом Ганди. А Лукреция...
   Чтобы сделать из Лукреции?.. Она была вдовой. Хорошо. Ей был нужен муж. Ей выбрали из знаменитейшей итальянской фамилии, -- давшей Милану шестерых государей, из фамилии Сфорца. Но в 1497 году Александр IV заметил, что Жан Сфорца, синьор Цезарь, муж его дочери, как ни был благороден, как зять, как союзник был совершенно бесполезен, и потому объявил брак ничтожным, вследствие неспособности мужа.
   Третьим мужем Лукреции Борджио был Альфонс, герцог Бизеглиа, побочный сын Альфонса II, Арагонского. Он был полезным и прелестным мужем; такой нежный, добрый, никогда не занимавшейся тем, что делала Лукреция. Александр IV и его дочь очень любили Альфонса. Это, однако, не помешало Цезарю убить его два года спустя.

* * *

   Цезарь убивал людей как мух. Отец его и сестра восхищались им. Однако, однажды они нашли, что он зашел далеко.
   Это случилось перед третьим замужеством Лукреции. Он был в Риме, в который вступил как триумфатор после победы над французами. Три дня длился праздник. В течение трех дней в Ватикане не знали чем позабавить герцога Валентинуа.
   Но герцог был мрачен среди удовольствий, потому что Лукреция не разделала их вместе с ним. Странная, и роковая вещь! Страсть Цезаря к сестре противилась времени. Этот человек, по знаку которого отдалась бы самая прелестная женщина в Италии, -- всегда любил только одну, -- ту, любовь к которой должна бы была заставить его краснеть.
   Где же была Лукреция? Она из-за каприза удалилась в монастырь, когда Цезарь вступал в Рим.
   Быть может тут крылась какая-нибудь любовная интрижка; но Цезарь мало заботился о них; она это знала; почему же из этой она делает тайну? А?
   За два дня до возвращения Цезаря в Рим, его брат, герцог Ганди тоже прибыл туда. И Цезарь даже заметил с тайным изумлением, что Франциск вовсе не заботился об отсутствии сестры.
   Ему стало ясно! Если Лукреция скрывалась от Цезаря, то для того, чтобы быть с Франциском... Они встречаются в монастыре... О глупец! трижды глупец!.. Как он сразу не понял этого!
   И если он не ошибается! Несчастье! Этот человек слишком долго стоял на его дороге! И при том он похищает у него часть славы... О нем говорят: хвалят его храбрость, великодушие... Неаполитанский король подарил ему два герцогства: Беневенто и Понтекорве!
   Цезарь немедленно поручил шпионам следить за братом. На другой день он уже знал все, что нужно было знать, и что вполне подтверждало его подозрения: каждую ночь герцог Ганди посещал монастырь св. Сикста, в котором жила его сестра.
   -- Довольно! сказал Цезарь.
   И спокойно, хладнокровно, вместе с своим оруженосцем он обдумал средства для убийства брата в следующую ночь.
   В этот вечер и Цезарь и Франциск ужинали у матери на вилле. За ужином герцогу Ганди подали письмо, распечатав которое, он покраснел от радости. Прочитав его, он сказал одно только слово: "приду!"
   В одиннадцать часов он встал из-за стола и ушел.
   Через пять минут, под предлогом отправиться в Ватикан, к отцу, Цезарь также простился с матерью.
   Чтобы достичь монастыря св. Сикста, Франциску приходилось проходить еврейским кварталом. Он шел в сопровождении слуги, вдруг четверо пеших и пятый верхом напали на него. Думая, что имеет дело с ворами, он назвал себя, но убийцы вследствие этого заявления только участили удары, и герцог пал мертвый рядом с умирающим слугою.
   Тогда тот, который был верхом, безмолвно и неподвижно смотревший на убийство, подъехал к трупу, а четверо убийц, взвалив тело на спину лошади, пошли рядом с нею, чтобы поддерживать его. Кто же был этот человек на лошади, который отвез труп к Тибру, откуда на другой день вытащили тело герцога Ганди, пронзенное девятью ударами кинжала? Вы, конечно, догадались: то был Цезарь!
   И Александр IV, и Роза Ваноцца, и Лукреция тоже догадались сразу. Но вы полагаете, что отец, мать и сестра, раздраженные таким ужасным преступлением, призвали преступника и обременили его своим слраведливым негодованием? Плохо же вы знаете фамилию Борджиа!
   Александр IV действительно пролил искрение слезы на трупе старшего сына. В течение трех дней он ничего не ел. В течение трех дней, несмотря на просьбы своей новой любовницы, Джулии Белла, уединившись в самую потаенную и мрачную комнату своего дворца, он не принимал никого. Но Лукреция вышла из монастыря св. Сикста.
   Отец принял ее. Он ее выслушал...
   Что сказала она ему?
   Кто это знает! Но Александр написал Цезарю, который бежал в Неаполь, чтобы он возвратился. И не только простил ему братоубийство, но даже отдал живому то, что принадлежало мертвому.
   Что же касается Лукреции, то при встрече с Цезарем ничто, кроме легкой дрожи, когда он жал ей руку, не выражало в ней, что она помнит его преступление.
   Одно только существо не простило Цезарю: мать.
   Но и она не сделала ему никогда ни одного упрека. Только когда, являясь к ней, он хотел поцеловать ее, она отворачивала лицо и произносила одно слово:
   -- Нет!
   Больше ни слова.

* * *

   В течение двух лет, будучи женой Альфонса, герцога Безеглиа, Лукреция, привязанность к которой со стороны отца перешла в страсть, ни разу не покидала Рима. Она занимала в Ватикане великолепные покои, куда собирались все самые распутные женщины Рима, где она принимала кардиналов, разбирала корреспонденцию отца и довела свое бесстыдство, по словам Бурхарда, до того, что являлась в храме святого Петра в сопровождении своих сообщниц в разврате.
   И день и ночь она предавалась самым разнообразным удовольствиям, жизнь ее была непрестанным разгульным пиром; а ночные пиршества у Лукреции неизменно оканчивались ужасающими убийствами.
   Нужно было золото, груды золота были нужны и Александру, и Цезарю, и Лукреции для той постыдной бесславной роскоши, которой они себя окружили. Чтобы доставать золото, они приглашали к себе дворян, большею частью своих родственников и отравляли их; или, когда несчастные падали в бесчувствие от вина, приказывали сбирам умерщвлять их.
   Охоты, балы, маскарады и пиры с ядом или ударом кинжала вместо десерта вошли в обычай у фамилии Борджио.
   Вот как пировал герцог Валентинуа:
   "В последнее воскресенье октября месяца пятьдесят куртизанок ужинали в комнате Цезаря Борджио, а после ужина танцевали с оруженосцами и служителями, сначала в своей одежде, а потом голые; после ужина стол унесли и на полу симметрически расставили канделябры, рассыпая на паркете множество каштанов, которые, эти пятьдесят женщин, все еще голых, должны была подымать, ползая на четвереньках между горящих светильников. Александр и сестра его Лукреция, смотревшие на это представление с трибуны, одушевляли своими рукоплесканиями наиболее ловких и прилежных..."
   Допуская Лукрецию к участию в своих недостойных забавах, Цезарь Борджиа, по прежнему ревнивый, удерживался управлять ее секретным развратом, потому он дозволял ей капризы; но не потерпел бы того, что было бы с ее стороны привязанностью.
   Осенью 1499 года она заметила одного миланского дворянина, по имени Фабричио Боглиони. У него не было ничего кроме ума, и он полагал, что не рискует ни чем, отвечая на искания Лукреции.
   Целую неделю Цезарь, как будто, не замечал частых посещений Фабричио Боглиони его сестры.
   На девятый день он сказал ей:
   -- Боглиони мне надоел; брось его.
   -- Если он надоел тебе, то меня он забавляет, -- ответила она, -- и я не брошу его.
   -- Хорошо!
   Он повернулся на каблуках; она бросилась к нему и схватила за руку.
   -- Берегись! -- с угрозой сказала она. -- Если ты только тронешь Боглиони, я не прощу тебе во всю жизнь.
   -- Кто тебе говорил об этом, глупенькая! -- смеясь возразил Цезарь. -- Я не полагал, чтоб он так тебе нравился и ошибся. Оставь его себе, не станем более о нем говорить.
   Лукреция знала, что значат обещания ее брата, и с этой минуты заботливо оберегала Боглиони, приказывая своим оруженосцам провожать его, если он уходил от нее поздно, и сама наливая ему за столом вино.
   Но однажды утром, на охоте, молодой миланец удалился, к своему несчастью от своей любовницы и встретил Цезаря, который сидел один под деревом, и чтобы прохладиться, -- потому что жара была нестерпимая, ел красный мессинский апельсин.
   -- Ба! это вы! синьор Боглиони, -- воскликнул герцог Валентинуа. -- Где же сестра?
   -- Не знаю монсеньор. Я ехал с нею минуту назад -- и был вынужден сойти с лошади, чтобы поднять мой ток, который снесло ветром; когда я возвратился на то место, на котором оставил герцогиню, ее там уже не было.
   -- Мы отыщем ее. Я устал и отдохнул с минуту... хотите Боглиони апельсина: он удивителен...
   -- С удовольствием монсеньер.
   Боглиони проглотил четвертинку апельсина, данного ему герцогом. Затем тот сел на лошадь, и они рядом отправились отыскивать Лукрецию. Но не прошло пяти минут, как Боглиони почувствовал такое ощущение, что вынужден был остановиться... Он закачался в седле.
   Не беспокоясь об этом приключении, Цезарь Борджио продолжал свой путь.
   -- Что же со мной? -- проговорил Боглиони; и так как он чувствовал себя все хуже и хуже, то сошел на землю.
   Час спустя, один из слуг нашел его умирающим в высокой траве. Лукреция испустила громкий крик при этом известии.
   -- Это ты убил его! -- говорила она Цезарю.
   -- Нет! клянусь честью...
   Доказательств не было: никто не видал, как герцог Валентинуа разговаривал с Боглиони в лесу, а яд Борджиа не оставлял следов.
   Будучи уверена, Лукреция несколько дней дулась на брата... но в Риме готовились новые празднества по случаю возвращения герцога Безеглия, благородного супруга дочери Александра IV... приговоренного Цезарем к смерти.
   Лукреция забыла бедного Боглиони.

* * *

   Альфонс, герцог Безеглия был принят папой и герцогом Валентинуа со всеми признаками искренней дружбы.
   Особенно Цезарь обходился с ним, как со своим лучшим другом, не покидая его целые дни во время празднества.
   Но однажды, когда был ужин в Ватикане, Альфонс был убит на площади св. Петра, когда он подымался но лестнице, ведущей к ней. Он получил удар алебардой в голову, одну рану в бок, и одну в ляжку.
   "Но он не умер от этих ран, -- говорит Бурхард, -- что однако не помешало ему быть удавленным на следующую ночь в своей постели, на которую он был перенесен весь окровавленный."
   Итак, Лукреция в третий раз стала вдовой.
   Через шесть месяцев она вышла замуж, за Альфонса д'Эсте, сына герцога Феррарского. Она была в этом городе, когда 18 августа 1503 года узнала о смерти отца.
   Известно как умер Александр IV.
   Расточительность Цезаря перешла всякие границы; он задумал отделаться от трех или четырех богатейших кардиналов, между которыми были Карнето и Карафора, и Александр дозволил это новое средство чеканить монету. Он пригласил Корнето и его друзей на роскошный ужин. Цезарь передал дворецкому отца две бутылки вина, приказав ему подать их только тогда, когда он даст знак.
   Вследствие непонятной ошибки, за несколько минут до ужина один из слуг подал это именно вино его святейшеству и герцогу Валентинуа, чувствовавшим потребность освежиться. Александр IV умер через несколько часов в ужасных конвульсиях. Цезарь принял противоядие и спасся. Он умер через десять лет от выстрела при осаде Вианы, во время войны Жана д'Альбер с коннетаблем Кастильским.
   Слишком славная смерть для чудовища достойного только эшафота!
   Лукреция пережила всех своих родных. Но годы, тяготевшие над нею, смягчили ли ее характер. Если она еще имела любовников в Ферраре, то, по крайней мере, она не отравляла их. Это был уж прогресс! Одним из этих последних любовников был друг поэта Ариосто Петр Бембо, в письмах к которому Лукреция выражала самую пылкую любовь. Но любила ли она на самом деле? Могла ли она чувствовать истинную любовь!..
   Нет, Господь не дозволил ей испытать ни разу чистой и действительной радости, зато по его воле она узнала истинную и горькую печаль! то было правосудие!

--------------------------------------------------------------------------------

   Первое издание русского перевода: История знаменитых куртизанок. Пер. с фр., доп. примеч. переводчика. Ч. 1--2 / Соч. Генриха Кока. Ч. 1. -- Москва: Типография Ф. Иогансон, 1872. -- 654 с.
   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru