Коппе Франсуа
Голова султанши

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

Голова султанши.

Разсказъ Ф. Коппе.

(Переводъ съ французскаго.)

             Сынъ великаго Мурада,
             Магометъ, султанъ суровый,
             Сталъ задумываться часто:
             Занятъ былъ онъ мыслью новой.
             Въ тишинѣ-ль глубокой ночи,
             Посреди-ль дневного шума,
             Въ головѣ его гнѣздилась
             Все одна и та же дума.
             Онъ ходилъ чело нахмуривъ,
             Брови сдвинувши густыя,--
             Не давалъ ему покоя
             Славный городъ Византія.
   
             Въ каикѣ своемъ роскошномъ,
             Убаюканный волнами,
             Все туда нетерпѣливо
             Уносился онъ мечтами.
             Видѣлъ издали онъ городъ,
             Башни, куполы и шпицы,
             И прислушивался жадно
             Къ шуму смутному столицы;
             Отъ ея дворцовъ и храмовъ
             Оторвать не могъ онъ взора,
             Что такъ чудно отражались
             Въ голубыхъ водахъ Босфора.
   
             "Да, возьму я Византію,
             Эти храмы и палаты!...
             Но для подвиговъ великихъ
             Нужны храбрые солдаты.
             Много крови тутъ прольется,--
             Не отдастся городъ даромъ..."
             Размышлялъ онъ и горстями
             Сыпалъ деньги янычарамъ.
             Но солдаты облѣнились,
             Заплыли, какъ свиньи, жиромъ,
             Развращенные донёльзя
             Черезчуръ ужь долгимъ миромъ.
             Что ни дай, а все имъ мало!
             И опять они вопили,
             Новыхъ, новыхъ все подарковъ
             Отъ щедротъ его просили.
   
             Магометъ крѣпился долго,
             Гнѣвный, сумрачный, но скрытный,
             Наконецъ онъ возмутился
             Ихъ корыстью ненасытной.
             Давъ агѣ ихъ оплеуху,
             Всѣхъ заботъ оставивъ бремя,
             Раздраженный повелитель
             Заперся въ своемъ гаремѣ.
             Тамъ безвыходно сидѣлъ онъ.
             Проходили дни за днями,
             А султанъ не появлялся,
             Скрытый толстыми стѣнами.
   
             И солдаты взбунтовались.
             Раздались свистки и крики
             Этой шайки своевольной
             У дворца ея владыки.
             Все грознѣй вздымался ропотъ,
             Все росла возстанья сила,
             Но дворецъ не отпирался,
             Былъ безмолвенъ, какъ могила.
             И напрасно раздавался
             Ревъ буяновъ разъяренныхъ
             Возлѣ этихъ стѣнъ массивныхъ,
             Жгучимъ солнцемъ накаленныхъ.
             Слухъ прошелъ между войсками,
             Ихъ наполнивъ озлобленьемъ,
             Что властитель, оскорбившій
             Ихъ такимъ пренебреженьемъ,--
             Тотъ, кто долженъ быть примѣромъ
             Славной доблести солдату,--
             Запершись въ своемъ гаремѣ,
             Предается тамъ разврату;
             Что давнишнія желанья --
             Славы, битвы и побѣды --
             Продалъ онъ за поцѣлуи
             И любовныя бесѣды;
             Что теперь уже другая
             У султана есть приманка,
             Что его околдовала
             Синеокая гречанка...
             Онъ отнынѣ не желаетъ
             Въ бой вести ихъ и сражаться,
             А намѣренъ въ праздной нѣгѣ
             Сладострастью предаваться.,
             Тамъ, валяясь на диванѣ,
             На гитарѣ онъ играетъ
             И персидскими стихами
             Эпиротку забавляетъ.
   
             "Стыдъ лѣнивому султану,
             Трусу!" -- крики раздаются.
             Волны бунта все грознѣе
             Въ стѣны каменныя бьются.
             Не корысть ему причина,
             Нѣтъ о золотѣ и рѣчи:
             "Мы хотимъ,-- вопятъ солдаты,--
             Жаркой битвы, страшной сѣчи!
             Темной ржавчиной покрылась
             Сабля славнаго Османа...
             Просимъ мы войны и крови
             У безпечнаго султана!
             Иль бараниной и рисомъ
             Насъ откармливаютъ даромъ?
             По три аспра намъ довольно,--
             Много-ль нужно янычарамъ!
             Но бѣда тому султану,
             Что пугается кинжала
             И котораго гречанка
             Жгучимъ взглядомъ оковала!
             Пусть онъ выйдетъ,-- мы желаемъ
             Снова видѣть Магомета!
             Пусть онъ выйдетъ,-- мы не станемъ
             Долго ждать его отвѣта!...
             Отворите тотчасъ двери,
             Или мы ихъ разломаемъ!
             Подавайте намъ султана,--
             Говорить мы съ нимъ желаемъ!..."
   
             Но по-прежнему безмолвенъ,
             Грозенъ былъ дворецъ султанскій,
             Запертъ наглухо тяжелой,
             Круглой дверью мавританской.
             Былъ, однако же, придворный,
             Что свободно и безъ страха
             Могъ, порою, постучаться
             Въ дверь гарема падишаха.
             Звался онъ Халиль-пашою,
             Былъ онъ визиремъ, по сану,
             И настойчиво онъ проситъ
             Нынѣ доступа къ султану.
   
             И во внутреннемъ покоѣ,
             Гдѣ треножники стояли
             Золотые и куреній
             Ароматъ распространяли,
             Въ сладкой нѣгѣ, растянувшись
             На широкомъ оттоманѣ,
             Съ брилліантовой эгреткой
             На большомъ своемъ тюрбанѣ,
             Магометъ любимца принялъ,
             Величавый и надменный,
             Между тѣмъ какъ тотъ склонился
             Въ позѣ робкой и смиренной.
   
             Руки деспота небрежно
             По струнамъ гузлы блуждали,
             Та-жь, по поводу которой
             Янычары бунтовали,
             Молодая эпиротка,
             Помѣщалась у дивана
             На огромной львиной шкурѣ,
             На полу, у ногъ султана,
             И почти совсѣмъ нагая,
             Лишь волосъ густыхъ волною
             Прикрывала грудь и плечи,
             Что сверкали бѣлизною.
   
             --"Ну, чего мой визирь хочетъ?
             Что сказать онъ мнѣ желаетъ?
             Для чего онъ, безъ призыва,
             Здѣсь покой нашъ нарушаетъ?
             Плохо выбрана минута:
             Я султаншу занимаю
             И достойные Гафиза
             Ей стихи теперь читаю".--
   
             --"Не такое нынѣ время,
             Благородный сынъ Мурада!--
             Отвѣчалъ Халиль султану.--
             Не о томъ намъ думать надо...
             Не о томъ, чтобы стихами
             И любовью наслаждаться:
             Янычары взбунтовались,
             Во дворецъ хотятъ ворваться!...
             Государь! явись предъ ними
             Вновь въ величіи суровомъ,
             Укроти ихъ грознымъ взглядомъ,
             Усмири ихъ властнымъ словомъ!
             Лишь тебѣ возможно это...
             Пусть калифа появленье
             Вновь направитъ непокорныхъ
             На стези повиновенья,
             И поймутъ они, какъ дерзко
             Предъ тобою погрѣшали.
             Но ты долженъ показаться...
             А не хочешь,-- мы пропали!"
   
             Между тѣмъ какъ старый визирь,
             Тономъ важнымъ и серьезнымъ,
             Говорилъ, свой станъ согнувши,
             Предъ владыкой этимъ грознымъ,--
             Улыбался тотъ гречанкѣ
             Съ чудно-синими глазами,
             Что къ нему теперь прильнула,
             Обвила его руками
             И всѣмъ тѣломъ трепетала,
             Въ страхѣ глядя на султана,
             Грудь царапая нагую
             О шитье его кафтана,
             Гдѣ по фону золотому,
             Изъ парчи, вились узоры
             Изъ рубиновъ, изумрудовъ,
             Красотой плѣняя взоры.
   
             --"Такъ меня желаютъ видѣть?--
             Онъ къ Халилю обратился.--
             Хорошо... Сейчасъ я выйду...
             Я слегка погорячился,
             Покапризничалъ немного...
             По я знаю, вѣдь, солдата!
             Я мятежныхъ успокою,--
             Будутъ смирны, какъ ягнята!"
   
             Изъ объятій эпиротки,
             Съ тихимъ, нѣжнымъ извиненьемъ
             Магометъ освободился
             И густыхъ бровей движеньемъ
             Подозвалъ въ себѣ онъ Джема,
             Вставъ съ широкаго дивана
             (Это былъ нубіецъ, эвнухъ,
             Приближенный рабъ султана),
             И, шепнувъ ему три слова,
             Величавою стопою,
             Вмѣстѣ съ визиремъ Халилемъ,
             Старцемъ съ бѣлой бородою,
             Повелитель правовѣрныхъ,
             Станъ свой выпрямивъ высокій,
             Изъ своихъ покоевъ вышелъ
             И по лѣстницѣ широкой
             Изъ прекраснаго порфира
             Началъ къ выходу спускаться.
             Между тѣмъ, и шумъ, и крики
             Продолжали раздаваться,
             Но спокойно шелъ на встрѣчу
             Онъ опасности великой,
             Точно онъ совсѣмъ не слышалъ
             Рева этой черни дикой.

-----

             Вотъ широко распахнулась
             Дверь, такъ долго запертая,
             И открылась предъ султаномъ
             Площадь, блескомъ залитая,
             Въ золотомъ туманѣ солнца,
             Съ моремъ фесокъ и тюрбановъ,
             И оружья, и одежды --
             Поясовъ, шальваръ, кафтановъ...
             Это море колыхалось
             Въ безпорядкѣ шумномъ, дикомъ.
             Вдругъ оно остановилось...
             И однимъ громовымъ крикомъ,--
             Взрывомъ грянувшаго разомъ
             И невольнаго привѣта,--
             Эти тысячи народа
             Принимаютъ Магомета.
             И властитель правовѣрныхъ,
             Предъ толпою ихъ огромной,
             Сталъ величественно, гордо,
             Весь въ лучахъ подъ аркой темной.
             Позади его былъ визирь,
             А затѣмъ -- фигура Джема,
             Что пришелъ съ мѣшкомъ какимъ-то
             Вслѣдъ за ними изъ гарема.
             И по мраморному полу
             Сдѣлавъ три шага отъ входа,
             Прямо къ этой пестрой массѣ
             Напиравшаго народа,
             Взглядомъ гнѣвнаго презрѣнья
             Магометъ ее окинулъ.
             И предъ этимъ грознымъ взглядомъ
             Весь потовъ ея отхлынулъ.
   
             --"Что вамъ нужно?" -- загремѣлъ онъ.
             Но толпа не отвѣчала,
             Точно все свое нахальство
             На минуту потеряла.
             Шумъ смѣнился тишиною.
             Мигъ, другой -- и нѣтъ отвѣта...
             "Что вамъ нужно?" -- повторяетъ
             Гнѣвный голосъ Магомета.
             Всѣ молчатъ... Но вотъ отъ прочихъ
             Старый воинъ отдѣлился,
             Весь въ рубцахъ отъ ранъ давнишнихъ;
             Онъ глубоко преклонился
             И отважно, не смущаясь
             Передъ деспотомъ суровымъ,
             Обратился къ Магомету
             Съ твердымъ, мужественнымъ словомъ:
   
             --" Повелитель правовѣрныхъ,
             Высочайшая особа!
             Мы твои, душой и тѣломъ,
             Всѣ и нынѣ, и до гроба.
             Мы довольны нашей платой,
             Мы -- рабы твоей державы,
             Одного лишь мы желаемъ --
             Для твоей погибнуть славы.
             Но старѣйшему солдату
             Твоего отца, Мурада,
             Старику, что съ нимъ сражался,
             Въ битвахъ противъ Гуніада
             Скандеръ-бега и Дракуля,
             Не безъ доблести и чести,
             Ты позволь сказать всю правду,
             Безъ утайки и безъ лести.
             Всѣ горятъ бъ тебѣ любовью,
             Всѣ питаютъ уваженье;
             Если-жь въ этомъ ты народѣ
             Видишь нынче раздраженье,
             То его причина -- слухи,
             Разносимые молвою,
             Что ты сталъ рабомъ гречанки,
             Помыкающей тобою,--
             Что, забывши все на свѣтѣ
             И къ правленью безучастный,
             Съ нею вмѣстѣ ты проводишь
             Время въ нѣгѣ сладострастной...
             Докажи, что эти слухи
             Оскорбляютъ властелина:
             На коня садись,-- помчится
             За тобой твоя дружина!
             Покажи своимъ отважнымъ
             Старымъ соколамъ османскимъ
             Непріятеля; страви ихъ
             Съ войскомъ греческимъ, албанскимъ,--
             И въ когтяхъ своихъ могучихъ,
             Твоему послушны кличу,
             Принесутъ они калифу,
             Всѣ въ крови, свою добычу!
             И клянусь тебѣ Аллахомъ:
             Говорю тебѣ я это
             Отъ лица всѣхъ янычаровъ,
             Ожидающихъ отвѣта!" --
   
             --"Знай, храбрецъ,-- вскричалъ властитель,--
             Эти мраморныя плиты
             Были бы твоею кровью
             Въ этотъ самый мигъ облиты,
             Еслибъ я не зналъ, что старцы
             Умъ теряютъ свой, съ годами,
             И твой лобъ украшенъ не былъ
             Благородными рубцами!...
             Значитъ, вѣрятъ,-- значитъ можно
             Убѣдить въ томъ и солдата,
             Что такую власть имѣетъ
             Страсть надъ сыномъ Амурата,
             Что онъ мужество утратилъ,
             Глупой прихотью волнуемъ,
             Что расплавила гречанка
             Это сердце поцѣлуемъ!...
             О, народъ неблагодарный,
             Безтолковые бараны,--
             Вы, заносчивая сволочь,
             Дрянь, задорные буяны,--
             Какъ осмѣлились вы думать,
             Деревянными башками,
             Что сковать возможно было
             Льва цвѣточными цѣпями?
             Какъ дерзнули обвинять вы,--
             Черви, гады,-- падишаха,
             Властелина правовѣрныхъ
             И земную тѣнь Аллаха?
             И на эти обвиненья
             Вы желаете отвѣта?...
             Вотъ онъ вамъ, собачьи дѣти,
             Отъ султана Магомета!"
   
             И когда, дрожа отъ гнѣва,
             Страшнымъ голосомъ, громовымъ,
             Заключилъ онъ рѣчь къ народу
             Этимъ вѣскимъ, грознымъ словомъ,--
             То онъ къ Джему повернулся
             И въ мѣшокъ изъ кожи грязной,
             Что ему мгновенно подалъ
             Этотъ евнухъ безобразный,--
             Сунулъ царственную руку,
             Предъ толпою изумленной,
             И тотчасъ оттуда вырвалъ
             Съ головой окровавленной,--
             Головой своей гречанки,
             Юной, нѣжной и прекрасной,
             Что рабамъ велѣлъ зарѣзать
             Этотъ деспотъ самовластный...
   
             Звѣрски, гнусно, безобразно
             Отдѣленная отъ стана,
             Сверху груди до затылка,
             Вкось, ударомъ ятагана,
             Страшный видъ она имѣла
             Съ обнаженными зубами,
             Съ массой косъ окровавленныхъ,
             Съ расширенными зрачками
             Синихъ глазъ, что такъ лучисты,
             Такъ полны сіянья были
             И предъ этой гнусной казнью
             Въ дикомъ ужасѣ застыли...
             Эту голову за косы
             Магометъ держалъ рукою
             И своимъ трофеемъ страшнымъ
             Потрясалъ онъ надъ толпою,
             Что, какъ будто задохнувшись,
             Стихла вдругъ, окаменѣла
             И на голову гречанки
             Тупо, въ ужасѣ, глядѣла,
             Между тѣмъ какъ кровь обильной
             Изъ нея струей бѣжала
             И на чистый, бѣлый мраморъ
             Краснымъ ливнемъ упадала...
   
             Вечерѣло. Въ это время
             Лучезарное свѣтило,
             На прозрачно-синемъ небѣ,
             Въ полномъ блескѣ заходило.
             И въ своемъ закатѣ чудномъ,--
             Тихомъ, плавномъ, величавомъ,--
             Обдало оно внезапно
             Яркимъ пурпуромъ кровавымъ
             Все пространство горизонта
             Вплоть до Мраморнаго моря;
             И казалось, что свѣтило
             Кровью плавало отъ горя...
             И вся даль, и вся окрестность,
             Что могли окинуть взоры:
             И долины, и, стѣною
             Окружавшія ихъ, горы,
             Зданья, башни, минареты,
             Портъ, наполненный судами,
             Рынки, шумные кварталы,
             И мечети съ куполами,
             И дворецъ съ тяжелой дверью,
             Съ мавританскимъ круглымъ сводомъ,
             Небо, море, янычары,
             И султанъ передъ народомъ,
             Съ гнѣвнымъ шестомъ властелина --
             Все внезапно стало краснымъ
             И, казалось, это было
             Предвѣщаніемъ ужаснымъ:
             Точно небо говорило,
             Этимъ ярко-краснымъ цвѣтомъ,
             О потокахъ теплой крови,
             Что прольются Магометомъ...
   
             Но зловѣщаго символа
             Эта чернь не замѣчала;
             Ужь теперь она, въ восторгѣ,
             Громко, бѣшено кричала,
             Прославляя Магомета,
             Съ упоеньемъ и любовью,
             Созерцая эту руку,
             Всю забрызганную кровью.
             И у ногъ его солдаты
             Какъ рабы распростирались
             И къ колѣнямъ властелина,
             Другъ предъ другомъ, порывались,
             И небесъ благословенье
             Призывали на султана,
             Жарко, страстно лобызая
             Нижній край его кафтана,
             Робко, льстиво, какъ собаки
             На лицо его смотрѣли...
             Наконецъ, всѣ эти ласки
             Магомету надоѣли.
             Онъ брезгливо повернулся
             И, рукой своею бѣлой,
             Бросилъ голову гречанки
             Въ глубь толпы остервенѣлой...
             И когда толпа, въ восторгѣ,
             Снова громко закричала,
             На лицѣ его суровомъ
             Злая радость засіяла...
             И промолвилъ онъ Халилю,
             Указавъ ему, съ презрѣньемъ,
             На народъ, что упивался
             Этимъ гнуснымъ преступленьемъ,--
             На солдатъ, что раболѣпно
             Передъ нимъ склоняли выю:
             --"Ну, теперь они готовы
             И возьмутъ мнѣ Византію!"
                                                               Д. Михаловскій.

"Русская Мысль", No 3, 1883

   
   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru