Корелин Михаил Сергеевич
Первая гуманистка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Первая гуманистка.

   Культурная работа личности всегда преслѣдовала и всегда будетъ преслѣдовать двѣ цѣли: во-первыхъ, подчинить себѣ природу, заставить служить своимъ интересамъ стихійныя силы и, во-вторыхъ, добиться наилучшаго положенія въ обществѣ, доставить себѣ возможность наиболѣе широкаго развитія лучшихъ свойствъ своей природы, наиболѣе полнаго удовлетворенія своихъ законныхъ потребностей, насколько позволяетъ это справедливость, т.-е. насколько личное стремленіе не мѣшаетъ таковымъ же стремленіямъ другихъ лицъ. Оба направленія этой культурной работы во многихъ отношеніяхъ представляютъ значительное сходство. Въ борьбѣ съ природой человѣкъ безсиленъ произвести даже самое незначительное количество новой матеріи, не въ состояніи создать никакой новой силы. Вся его дѣятельность въ этой сферѣ сводится только къ комбинаціи существующихъ элементовъ, только къ умѣнью воспользоваться наличными силами природы. И въ общественной средѣ человѣку приходится въ огромномъ большинствѣ случаевъ имѣть дѣло уже съ прочно сложившимися формами и съ готовыми силами. Чтобы добиться успѣшныхъ результатовъ, и здѣсь необходимо умѣнье пользоваться общественными теченіями, умѣнье комбинировать съ ними индивидуальныя цѣли. Далѣе, въ обоихъ направленіяхъ, прежде всего, необходимо знаніе среды, пониманіе сравнительной силы отдѣльныхъ ея факторовъ; наконецъ, во всякой борьбѣ приходится преодолѣвать людскія суевѣрія, предразсудки, косность. Но борьба за права личности съ сложившимися общественными формами и установившимися общественными воззрѣніями представляетъ гораздо болѣе трудностей, чѣмъ борьба съ природой. Прежде всего, изученіе среды въ первомъ случаѣ несравненно труднѣе, чѣмъ во второмъ, какъ въ этомъ легко убѣдиться простымъ сравненіемъ современнаго состоянія такъ называемыхъ нравственныхъ и политическихъ наукъ, съ одной стороны, и естественныхъ -- съ другой. Кромѣ того, чтобы подчинить себѣ стихіи, достаточно познать неизмѣнные законы, ими управляющіе, и для борьбы съ природой человѣкъ легко находитъ себѣ союзниковъ, такъ какъ общія выгоды отъ побѣды надъ ней понятны для огромнаго большинства. При иныхъ условіяхъ происходитъ борьба за права въ обществѣ. Всякія попытки личности расширить свои права и возвысить свое положеніе нарушаютъ сложившіяся отношенія, затрогиваютъ интересы правящихъ классовъ или сословій,-- интересы, освященные иногда религіей и всегда обычаемъ и закономъ. Конечно, и у новаторовъ есть естественный союзники, но они дѣйствуютъ не дружно, разъединенно; болѣе того, очень часто обездоленные апатично переносятъ свою участь и даже поддерживаютъ привилегированныхъ, потому что новыя потребности, составляющія основное побужденіе къ расширенію правъ, появляются не у всѣхъ одновременно. Поэтому главною задачей новаторовъ является доказательство правоты ихъ стремленій и требованій, фактическое и наглядное подтвержденіе законности расширенія ихъ правъ, а главнымъ средствомъ для этой цѣли -- общественныя заслуги въ той или другой формѣ. Такого рода доказательства подрываютъ нравственную основу привилегій и такимъ путемъ сразу достигаютъ двухъ цѣлей: поднимаютъ самосознаніе обездоленныхъ и убѣждаютъ привилегированныхъ въ необходимости уступокъ. Но въ обычное спокойное время борьба за права идетъ съ крайне медленнымъ успѣхомъ; гораздо успѣшнѣе дѣйствуютъ новаторы, когда въ обществѣ возникаютъ сильныя движенія и когда борцы за право, понявъ ихъ важность, съумѣютъ примкнуть къ нимъ и занять тамъ видное мѣсто. Наоборотъ, пропустивъ моментъ и оставшись за флагомъ или даже вступивши въ борьбу съ жизненнымъ движеніемъ, личность и цѣлый классъ затирается имъ и часто утрачиваетъ то, что было пріобрѣтено раньше. Поэтому для стремящейся впередъ личности понять смыслъ новаго движенія и стать въ уровень съ его вождями -- задача огромной важности, и такую задачу въ XV вѣкѣ блистательно разрѣшила итальянская женщина. Она поняла важность такъ называемаго Ренесанса и завоевала въ немъ видную роль для себя, несмотря на новизну дѣла и на цѣлую массу стоявшихъ у нея на пути преградъ и затрудненій.
   

I.

   Движеніе, извѣстное подъ именемъ гуманизма или Возрожденія, имѣло чрезвычайно важныя послѣдствія. Оно не только освободило культуру отъ оковъ, наложенныхъ на нее средневѣковымъ католицизмомъ, но создало новый общественный классъ -- свѣтскую интеллигенцію -- и предоставило въ его распоряженіе новую силу -- общественное мнѣніе. Понятно поэтому, какую колоссальную важность имѣлъ для женщины вопросъ объ участіи въ этомъ движеніи. Удастся женщинѣ проникнуть въ ряды гуманистовъ, и она можетъ войти въ составъ свѣтской интеллигенціи, ея голосъ сдѣлается однимъ изъ факторовъ общественнаго мнѣнія. Если же она осталась бы внѣ движенія, то это должно было надолго закрѣпить ея униженное положеніе въ семьѣ и въ обществѣ, какъ существа низшаго и несовершеннаго. Въ силу этого итальянская женщина переживала въ началѣ гуманистической эпохи критическое положеніе, и этотъ кризисъ, повидимому, разрѣшался не въ ея пользу. Дѣло въ томъ, что первые гуманисты Петрарка и Боккаччіо отнеслись къ ней далеко не дружелюбно. Поэтъ Лауры, столь нѣжно воспѣвавшій свою возлюбленную не только при ея жизни, но и послѣ смерти, относился къ женщинѣ съ враждой заскорузлаго средневѣковаго монаха. По его мнѣнію, въ большинствѣ женщинъ обитаетъ настоящій дьяволъ; поэтому женщина -- врагъ мира, источникъ всяческаго зла и истинное спокойствіе возможно только для того, кто можетъ безъ нея обходиться. Въ сущности, тѣхъ же самыхъ воззрѣній держался и Боккаччіо. Правда, въ своихъ итальянскихъ произведеніяхъ, написанныхъ въ молодости, онъ является страстнымъ поклонникомъ женщинъ, и позже онъ посвятилъ имъ цѣлый латинскій трактатъ. Но и въ это время Боккаччіо очень невысокаго мнѣнія о предметѣ своихъ симпатій: онъ любитъ женщину со всѣми ея слабостями, недостатками и пороками, о которыхъ не забываетъ ни на минуту. Въ Декамеронѣ женщины обнаруживаютъ много ловкости, хитрости, остроумія, находчивости, но всѣ эти свойства служатъ имъ только для достиженія грѣховныхъ цѣлей, составляютъ проявленіе испорченности ихъ духовной природы, и Боккаччіо часто влагаетъ въ уста своихъ героинь признаніе ихъ собственныхъ несовершенствъ -- упрямства, малодушія, несамостоятельности, трусливости и т. д. По мнѣнію автора Декамерона, женщина всегда нуждается въ мужской опекѣ, и одна изъ собесѣдницъ въ его разсказахъ весьма грубо опредѣляетъ это необходимое, по ея мнѣнію, руководство: "Есть у мужчинъ такая поговорка,-- говоритъ она: -- доброму коню и лѣнивому коню надо погонялку, хорошей женщинѣ и дурной женщинѣ надо палку... Всѣ женщины по природѣ слабы и наклонны къ паденію, потому для исправленія злостности тѣхъ изъ нихъ, которыя дозволяютъ себѣ переходить за положенныя имъ границы, требуется палка, которая бы ихъ покарала, а чтобы поддержать добродѣтель тѣхъ, которыя не даютъ увлечь себя черезъ мѣру, необходима палка, которая бы поддержала ихъ и внушила страхъ". Подъ старость Боккаччіо относился къ женщинѣ съ настоящею злобой. Въ одномъ изъ своихъ трактатовъ онъ называетъ ее "губительнымъ зломъ", признаетъ нравственную испорченность ея врожденнымъ качествомъ и считаетъ ея униженное положеніе въ обществѣ заслуженнымъ ею актомъ божественной справедливости {Blandum et extiale malum mulier, paucis ad salutem ante cognitum, quam expertum. Hae quidem quodammodo Dei vilipenso judicio, non ad societatis gradum reassumendum, а quo suo dejeotae merito sunt. Quinimo dum impium conantur, ma litiam quandam innatam, in miseros fere conjuvavere viros. De casibus virorum illustrium. Augustae Vindelicorum 1544, p. 28.}, а его старческое произведеніе Corbaccio принадлежитъ къ числу наиболѣе злобныхъ пасквилей на женщину, какіе только встрѣчаются въ литературѣ.
   Такое отношеніе къ женщинѣ со стороны первыхъ гуманистовъ съ перваго взгляда представляется совершенно неожиданнымъ. Поклонники человѣческой природы, борцы за всѣ ея права впадаютъ въ полное самопротиворѣчіе въ такомъ вопросѣ, который имѣлъ огромную важность для осуществленія ихъ идеаловъ, какъ общественныхъ, такъ и индивидуальныхъ. Но это противорѣчіе объясняется тѣмъ, что патріархи гуманизма находились въ данномъ случаѣ подъ вліяніемъ двухъ традицій -- античной и средневѣковой, которыя, несмотря на свою противуположность во всѣхъ отношеніяхъ, почти одинаково недружелюбно относились къ женщинѣ. Первымъ гуманистамъ было вдвойнѣ трудно отдѣлаться отъ укоренившагося предразсудка: они находили его у античныхъ писателей, которымъ поклонялись, и у представителей средневѣковаго церковнаго міросозерцанія, съ которымъ не могли порвать сразу и окончательно. Греческіе философы признавали женщину существомъ низшимъ сравнительно съ мужчиной, и римскіе юристы объявили ее подъ вѣчной опекой отца или мужа, или даже сына, вслѣдствіе прирожденнаго ей легкомыслія. Раннее христіанство стремилось исправить, по крайней мѣрѣ, отчасти, многовѣковую несправедливость по отношенію къ женщинѣ: оно громко и торжественно признало ея человѣческое достоинство, ея равенство съ мужчиной съ религіозной точки зрѣнія. Апостолъ Павелъ авторитетно провозгласилъ, что между мужчиной и женщиной передъ Богомъ точно также нѣтъ никакой разницы, какъ нѣтъ ея между грекомъ и евреемъ, между рабомъ и свободнымъ, и всѣ отцы церкви единогласно учатъ, что и женщина создана по образу и подобію Божію, и что Іисусъ Христосъ искупилъ своею смертію не однихъ мужчинъ, но также и женщинъ. Въ силу такого воззрѣнія на духовную природу женщины, христіанство признало ея права, какъ жены и матери, и такимъ образомъ возвысило ея положеніе въ семьѣ. Мужъ долженъ былъ отказаться отъ взгляда на жену, какъ на вещь, которую нѣкогда можно было продать, подарить и даже предоставить кому-нибудь по завѣщанію, и въ чисто-семейныхъ отношеніяхъ долженъ былъ признать за собою тѣ же обязанности, какія лежали на женѣ. Мать была признана естественною воспитательницей своихъ дѣтей и получила такія же права надъ ними, какія принадлежали отцу. Но далѣе признанія за женщиной правъ жены и матери христіанство не пошло: античная традиція была слишкомъ сильна, и церковные писатели не сдѣлали дальнѣйшихъ выводовъ изъ религіознаго равенства женщины, такъ что она осталась, попрежнему, безусловно подчиненной мужу въ предѣлахъ предоставленной ему власти, попрежнему, была устранена отъ всякой общественной дѣятельности, кромѣ благотворительности. Позже съ развитіемъ средневѣковаго аскетизма исконно-христіанскій взглядъ на женщину замѣнился злобною враждой противъ нея. Средневѣковые аскеты, особенно наиболѣе искренніе, страстно ненавидѣли женщину по двумъ причинамъ: во-первыхъ, они считали ее виновницей изгнанія изъ рая, для возвращенія котораго имъ приходилось приносить самую тяжелую для человѣка жертву -- отказываться отъ міра со всѣми его наслажденіями; во-вторыхъ, они видѣли въ ней главную силу, которая, привлекая человѣка къ міру, болѣе всего препятствуетъ ему уйти въ пустыню или скрыться за стѣнами монастыря и мысль о которой чаще всего смущаетъ душу благочестиваго отшельника. Напрасно блаж. Іеронимъ доказывалъ, что въ грѣхопаденіи Адамъ гораздо виновнѣе Евы, такъ какъ пашу праматерь соблазнилъ дьяволъ, могучій духъ зла, превосходящій человѣка своими силами, тогда какъ Адамъ не устоялъ противъ искушенія со стороны слабой женщины. Въ средніе вѣка изъ этого библейскаго разсказа сдѣлали противуположный выводъ: женщина съ самаго начала своего существованія была наиболѣе сильнымъ орудіемъ дьявола и съ тѣхъ поръ всегда играла эту гибельную для человѣка роль, и это доказывалось многочисленными примѣрами изъ Библіи и изъ повседневной жизни. Если женщина ввела въ тяжкій грѣхъ св. пророка Давида, заставивъ его погубить невиннаго человѣка, если женщина обезсилила могучаго Самсона и выдала его филистимлянамъ, то какъ же устоять противъ ея губительныхъ чаръ слабому отшельнику? Желаніе свалить свою вину на другого -- одна изъ наиболѣе распространенныхъ человѣческихъ слабостей, и неистовые аскеты мстили за свои и чужія неудачи вполнѣ осуществить свой суровый идеалъ ничѣмъ неповинной женщинѣ, осыпая ее въ своихъ сочиненіяхъ всевозможною бранью.
   При такомъ положеніи дѣла первымъ гуманистамъ весьма трудно ишо освободиться отъ печальныхъ предубѣжденій противъ женщины. Они стремились примирить христіанство съ тѣми сторонами языческаго міросозерцанія, которыя имъ были симпатичны, но разумѣли подъ истиннымъ христіанствомъ ту его форму, какая была выработана средневѣковымъ католицизмомъ. Если бы Петрарка и Боккаччіо обратились въ этомъ вопросѣ къ евангельскому и апостольскому ученію, они нашли бы тамъ болѣе гуманный взглядъ на женщину, который болѣе соотвѣтствовалъ бы ихъ гуманистическимъ стремленіямъ, чѣмъ закоренѣлый языческій предразсудокъ и несправедливая и противуестественная злоба разлагавшагося средневѣковаго монашества. Но представители итальянскаго Возрожденія не имѣли въ достаточномъ количествѣ религіознаго одушевленія и религіозныхъ интересовъ, чтобы провѣрить церковные взгляды на основаніи источниковъ христіанской истины. Поэтому ранніе гуманисты или чисто-внѣшнимъ образомъ прилаживали средневѣковой католицизмъ къ симпатичнымъ имъ воззрѣніямъ античнаго міра, или строили свое міросозерцаніе на основаніи своихъ индивидуальныхъ потребностей, игнорируя всякіе авторитеты и стремясь отрѣшиться отъ всякихъ традицій. Это послѣднее критическое направленіе побудило послѣдователей Петрарки и Боккачіо пересмотрѣть вопросъ объ индивидуальныхъ свойствахъ и общественной роли женщины, и они пришли къ другому, болѣе справедливому его рѣшенію. Но это случилось не вдругъ и не безъ активнаго участія со стороны самой женщины.
   

II.

   Въ основѣ гуманистическихъ стремленій лежало глубокое убѣжденіе въ высокомъ достоинствѣ человѣческой природы и въ признаніи за отдѣльною личностью полнаго права на всестороннее развитіе всѣхъ свойствъ, данныхъ ей природою, и на широкое удовлетвореніе всѣхъ ея потребностей. Отсюда вытекало требованіе, во-первыхъ, не только духовнаго, но и физическаго развитія въ школѣ; во-вторыхъ, безграничной свободы и полной независимости въ интеллектуальной дѣятельности человѣка, т.-е. въ наукѣ, искусствѣ, въ литературѣ, въ философіи; въ-третьихъ, права на высокое мѣсто въ обществѣ для умственно-развитой личности, независимо отъ происхожденія, состоянія и другихъ случайностей. По воззрѣнію гуманистовъ, личность имѣетъ широкія права, но ея положеніе въ обществѣ должно зависѣть исключительно отъ ея индивидуальнаго развитія. Такой взглядъ открывалъ женщинѣ широкіе горизонты, подавалъ ей блестящія надежды, но для этого ей нужно было добиться признанія, что и ея духовный міръ обладаетъ всѣми достоинствами человѣческой природы. Что женщина способна къ развитію, что она можетъ достигать даже до высоты "мужского духа" и обладать "выдающимся талантомъ", это признавалъ самъ Боккаччіо. Изъ своего трактата О знаменитыхъ женщинахъ онъ сознательно исключаетъ христіанскихъ праведницъ, потому что онѣ достигли совершенства, главнымъ образомъ, при помощи благодати Божіей, и останавливается только на тѣхъ, которыя обязаны были за свою славу преимущественно своимъ личнымъ способностямъ. Но эти женскія знаменитости, по мнѣнію автора Декамерона, представляютъ собою крайне рѣдкое исключеніе, которое тѣмъ болѣе для него странно и изумительно, что въ женщину "самою природой вложена изнѣженность и ей даны слабое тѣло и косный духъ", какъ это не разъ утверждается въ трактатѣ. Итальянской женщинѣ эпохи Возрожденія предстояло на дѣлѣ доказать, что, вопреки мнѣнію Боккаччіо, общечеловѣческая способность къ развитію составляетъ не исключеніе, а неотъемлемое свойство ея природы, а мнимая косность ея ума -- закоренѣлый предразсудокъ. Это была задача очень трудная и совсѣмъ новая; тѣмъ не менѣе, женщины смѣло приступили къ ея рѣшенію и удачно преодолѣли всѣ трудности.
   Нельзя сказать, чтобы участіе женщины во всемірно-историческихъ движеніяхъ было неслыханнымъ дѣломъ до XV вѣка. Правда, античный міръ сравнительно очень бѣденъ женскими именами, но въ одномъ изъ величайшихъ и глубочайшихъ переворотовъ, какія знаетъ всемірная исторія, въ торжествѣ христіанства надъ классическимъ и варварскимъ язычествомъ, женщина сыграла очень крупную роль. Она рано постигла все могущество евангельскаго ученія, крѣпко полюбила новую религію, самоотверженно служила ей при жизни и охотно шла изъ-за нея на смерть. Глубоко убѣжденная въ спасительности Христовой вѣры, она неутомимо проповѣдывала вездѣ, гдѣ могла, и, прежде всего, въ семьѣ, напрягая всѣ силы могучей любви, чтобы доставить блаженство на небѣ тѣмъ, кто на землѣ былъ для нея всего дороже -- дѣтямъ, мужу, родителямъ. По Христосъ былъ для нея безконечно выше всѣхъ земныхъ привязанностей, и она умѣла воспитывать въ своихъ дѣтяхъ способность умирать за то, что считала великою истиной и высочайшею правдой. Исторія признала важную роль женщины въ распространеніи христіанства, легенда и поэзія окружили блестящимъ ореоломъ ея самоотверженіе, и чтобы оцѣнить ея значеніе, какъ христіанской воспитательницы, достаточно назвать имена св. Моники, матери блаи. Августина, или св. Анеусы, матери Іоанна Златоуста; чтобы иллюстрировать важность ея семейнаго вліянія, достаточно припомнить роль Берты въ крещеніи англо-саксовъ или Клотильды въ обращеніи франковъ. Не можетъ подлежать никакому сомнѣнію, что исторія распространенія христіанства съ несомнѣнною ясностью доказала, что женщина одною стороной своей духовной природы -- силой чувства, способностью глубоко вѣровать и безгранично любить идеальный объектъ вѣры, если не превосходитъ мужчину, то нисколько и не уступаетъ ему. Но для столь же благотворнаго участія въ гуманистическомъ движеніи были необходимы другія свойства. Для гуманистовъ на первомъ планѣ стояло умственное развитіе, знаніе, наука, главнымъ источникомъ которой для того времени служила греко-римская литература. Чтобы принять участіе въ религіозномъ движеніи, женщинѣ необходимо было извѣстное нравственное развитіе, которое дѣлало бы ее способной полюбить высокую евангельскую мораль; чтобы участвовать въ Ренесансѣ, ей было нужно умственное развитіе, которое дало бы ей возможность понять античныхъ писателей и подняться до высшаго уровня тогдашняго просвѣщенія. Чтобы сдѣлаться образцовою христіанкой, женщинѣ достаточно было любить и вѣровать; чтобы стать гуманисткой, ей было необходимо учиться и такимъ путемъ доказать высокія достоинства своего ума, какъ въ начальной исторіи христіанства доказала она превосходство своего сердца. Итальянская женщина XV вѣка не испугалась этой новой задачи.
   Съ самаго начала гуманистическаго движенія въ разныхъ мѣстахъ Италіи образуются кружки, въ которыхъ ведутся ученыя или богословскія бесѣды, и въ этихъ кружкахъ мало-по-малу выступаютъ женщины, но пока еще очень тихо и незамѣтно. Такъ, флорентійскій монахъ-гуманистъ Луиджи Марсильи устраивалъ въ своей кельѣ, въ монастырѣ св. Духа, философскія и теологическія собесѣдованія и допускалъ на нихъ женщинъ, хотя нѣкоторыя изъ его друзей видѣли въ этомъ оскорбленіе науки. Въ другомъ кружкѣ, собиравшемся въ виллѣ Антоніо Альберти около Флоренціи, женщины принимали активное участіе въ бесѣдахъ и даже одерживали побѣды въ спорахъ. Такою побѣдительницей оказалась однажды красавица Коза въ спорѣ о томъ, отецъ или мать болѣе любитъ своего сына, и ея разсужденія вызвали весьма характерное восклицаніе одного изъ собесѣдниковъ, извѣстнаго юриста и ученаго въ средневѣковомъ духѣ, Бьяджіо Пелакани: "Клянусь Богоматерью,-- сказалъ онъ,-- я никогда не повѣрилъ бы, что флорентійскія женщины такъ свѣдущи въ естественной и нравственной философіи и такъ искусны въ логикѣ и риторикѣ". Средневѣковый предразсудокъ начиналъ понемногу падать, и становилось яснымъ, что для его окончательнаго уничтоженія женщинѣ, прежде всего, необходимо было научное образованіе. Его характеръ подвергался въ это время существенной реформѣ, руководителями которой были гуманисты; къ нимъ и обратилась женщина за указаніями и руководствомъ, и одинъ изъ представителей ранняго Ренесанса, Леонардо Бруни, написалъ цѣлый трактатъ, представляющій собою первую программу женскаго образованія въ новомъ духѣ {Leonardos Aretinus: "De studiis et litteris". Parisiis, 1642.}. Трактатъ Бруни требуетъ для женщины основательнаго и многосторонняго образованія. Женщины той эпохи въ огромномъ большинствѣ совсѣмъ безграмотны или въ лучшемъ случаѣ полуграмотны, и авторъ настаиваетъ, чтобы, прежде всего, элементарное образованіе было поставлено на твердую почву: женщина должна хорошо читать и красиво писать и не только на родномъ языкѣ, но и на древнихъ. Знаніе латинскаго языка признается необходимымъ, такъ какъ древняя литература была тогда единственнымъ хранилищемъ науки; по недостаточно понимать по-латыни, нужно умѣть писать на этомъ языкѣ, и писать изящно. Бруни признаетъ за женщиной способность къ активной научной и литературной дѣятельности, но требуетъ отъ нея, прежде всего, изящнаго стиля, который долженъ быть выработанъ на лучшихъ образцахъ классической литературы. Усвоивши форму, женщина должна перейти къ изученію содержанія древнихъ писателей, и Бруни подробно выясняетъ, какую пользу для своего умственнаго и нравственнаго развитія извлечетъ она изъ исторіи, философіи, богословія, математики и поэзіи. Такимъ образомъ, въ началѣ XV вѣка, когда была составлена эта программа, лучшіе люди признали за женщиной право на общечеловѣческое образованіе, хотя еще съ нѣкоторыми оговорками. Такъ, гуманисты очень высоко цѣнили ораторское искусство, но Бруни не рекомендуетъ его женщинѣ: "Какъ войны и битвы,-- говоритъ онъ,-- такъ и политическіе вопросы и споры -- мужское дѣло". Кромѣ того, взглядъ Бруни на духовную равноправность женщины еще далеко не былъ общепринятымъ мнѣніемъ среди гуманистовъ. Правда, монашеская злоба и классическое пренебреженіе къ женщинѣ падали съ каждымъ поколѣніемъ; но страстные ученые, не желавшіе стѣснять себя семейными заботами, старательно отыскивали и выставляли на видъ недостатки женской натуры, чтобъ оправдать свое безбрачіе и навербовать себѣ единомышленниковъ. Они старались доказать, что прочная любовь къ женщинѣ доставляетъ одни безпокойства и невзгоды, что гораздо выше ея дружба и что равноправнымъ и достойнымъ другомъ для всесторонне и высокообразованнаго человѣка можетъ быть только мужчина. Но итальянская женщина съумѣла опровергнуть и эти обвиненія. Рѣшительно и самоотверженно принявшись за самообразованіе въ гуманистическомъ духѣ, она пошла дальше, чѣмъ ей совѣтовали осторожные друзья, какъ Бруни, и доказала своимъ противникамъ, что она можетъ не только понимать и цѣнить высокія стремленія образованнаго мужчины, но и быть его равноправнымъ и равносильнымъ другомъ. Единственнымъ оружіемъ женщины въ этой побѣдоносной борьбѣ за свое человѣческое достоинство было научное образованіе.
   

III.

   Раннее участіе женщинъ въ гуманистическихъ кружкахъ, обращеніе ихъ къ гуманистамъ за совѣтомъ и руководствомъ показываютъ, что, несмотря на всѣ неблагопріятныя условія, женщина инстинктивно угадала огромную важность для себя гуманистическаго движенія еще въ XIV вѣкѣ, т.-е. при самомъ его началѣ. Тѣмъ не менѣе, первая настоящая гуманистка появилась только въ половинѣ XV вѣка. Это была Изотта Ногарола. Правда, женскія имена встрѣчаются и раньше въ исторіи Возрожденія, но то были или меценатки, сами не осилившія элементовъ гуманистическаго образованія, или случайныя гости въ наукѣ и литературѣ, не успѣвшія добиться замѣтныхъ результатовъ, первыя ласточки, которыя весны не дѣлали, а являлись только ея провозвѣстницами. Изотта отдала наукѣ всѣ свои силы, посвятила ей всю свою жизнь и, благодаря этому, вошла равноправнымъ членомъ въ среду гуманистовъ, впервые на дѣлѣ доказала способность женщины принять активное участіе въ новомъ движеніи.
   Изотта родилась въ Веронѣ около 1418 года и происходила изъ старинной дворянской фамиліи графовъ Ногарола, предки которыхъ пришли въ Италію въ свитѣ Карла Великаго и навсегда тамъ поселились. Будущая гуманистка росла въ огромной семьѣ: у нея было 4 брата и 5 сестеръ. Ея отецъ, графъ Леонардо, умеръ рано, и воспитаніемъ, по крайней мѣрѣ, четырехъ младшихъ сестеръ, завѣдывала исключительно мать Бьянка, происходившая изъ фамиліи Борромео въ Веронѣ. Мать Изотты была безграмотна или, по крайней мѣрѣ, полуграмотна, такъ какъ писать она не умѣла; тѣмъ не менѣе, дочерямъ она дала гуманистическое образованіе. Чѣмъ объясняется такое новаторство безграмотной графини, въ точности сказать трудно: можетъ быть, ею руководилъ правильный инстинктъ чуткой къ общественному настроенію женщины, можетъ быть, Бьянка предчувствовала наступающую моду, можетъ быть, здѣсь дѣйствовали даже семейныя традиціи. Въ фамиліи Ногарола и раньше встрѣчались ученыя жбищины. Еще въ началѣ XIV вѣка Антоніа Ногарола, вышедшая замужъ за родственника герцога Мантуанскаго, славилась въ Веронѣ, а потомъ въ Мантуѣ, не только своею красотой, но и образованіемъ. Тетка Изотты, Анджола, жившая въ концѣ XIV вѣка, получила образованіе въ гуманистическомъ духѣ и написала нѣсколько стихотвореній на латинскомъ языкѣ и обширную латинскую поэму О добродѣтеляхъ, въ которой при средневѣковомъ содержаніи чувствуется вѣяніе новаго времени. Какъ бы то ни было, Бьянка пригласила домашнимъ учителемъ къ своимъ дочерямъ мѣстнаго гуманиста, нѣкоего Мартина Риццони (Rizzonius), и его уроки оказались особенно плодотворными для ея третьей дочери Джиневры {Точное произношеніе имени старшей сестры Изотты не установлено; по-латыни она называется то Jimipera, то Zenevera.} и для четвертой -- Изотты.
   Сестры получили разностороннее образованіе. "Своими гибкими руками онѣ извлекали изъ арфы сладкіе звуки,-- пишетъ о нихъ одинъ гуманистъ своему другу,-- онѣ исполняли художественные танцы и пѣли поистинѣ ангельскими голосами". Но съ особенною любовью относились онѣ къ научному образованію, которое почерпали тогда изъ классическихъ писателей. "Такъ велико наслажденіе и удовольствіе отъ этихъ занятій,-- говоритъ въ одномъ письмѣ Изотта,-- что трудно оторвать отъ нихъ мысль" (I, 168) {Я цитирую въ текстѣ исключительно: Isotae Nogarolae Veronensis Opera quae super sunt omnia. Accedunt Angelae et Zeneverae Nogarolae F.pistolae et carmina. Collegit Alexander comes Apponyi, edidit et praefatus est Eugenuis Abel. V. I -- II. Vindobonae, 1836.}. "Страсть къ познанію и наукѣ,-- пишетъ она по другому адресу,-- увлекаетъ насъ всѣхъ, и отличиться въ этой области мы считаемъ прекраснымъ дѣломъ, а заблуждаться, погрѣшать, не знать, обманываться признаемъ дѣломъ дурнымъ и постыднымъ" (I, 50). Совершенно естественно, что при такомъ настроеніи сестры быстро сдѣлали огромные успѣхи въ гуманистической наукѣ, изучили языческихъ и христіанскихъ классиковъ,-- словомъ, сдѣлались настоящими гуманистками. Чтобы принять участіе въ движеніи, оставалось только завязать сношенія съ его вождями и добиться съ ихъ стороны признанія. Главнымъ и наиболѣе удобнымъ средствомъ для этого служила переписка, и сестры начали составлять ученыя посланія къ знаменитымъ гуманистамъ.
   Едва ли когда-либо въ исторіи письма частныхъ людей играли такую своеобразную и важную роль, какъ въ эпоху Возрожденія. Ихъ обычная цѣль -- сообщеніе авторомъ письма частныхъ свѣдѣній и личныхъ дѣлъ адресату -- имѣла весьма второстепенное значеніе. Письма предназначались не для отдѣльнаго лица, а для публики. Адресъ былъ или пустою формальностью, или писался только для того, чтобы доставить извѣстность адресату, если письмо было написано крупнымъ писателемъ, или для того, чтобы возбудить большую любознательность въ постороннемъ читателѣ. Знаменитые гуманисты, какъ Петрарка, прямо писали письма безъ адреса, и славолюбивые меценаты и литераторы добивались письма отъ знаменитости, потому что оно находило много читателей и прославляло имя адресата. Частное письмо было публичнымъ произведеніемъ; его отправитель часто сразу разсыпалъ его въ нѣсколькихъ экземплярахъ въ разныя мѣста, не обращая вниманія на адресъ, его получатель старался доставить ему широкое распространеніе, и письма переходили изъ рукъ въ руки, ихъ переписывали, собирали въ одинъ кодексъ какъ сами авторы, такъ и читатели. Такое значеніе частная переписка пріобрѣла вслѣдствіе того, что гуманисты воспользовались ею, какъ готовою формой, для новыхъ потребностей. Народился новый, неизвѣстный среднимъ вѣкамъ классъ свѣтской интеллигенціи, которая со страстнымъ интересомъ относилась къ окружающей дѣйствительности и пламенно желала сказать свое слово по всѣмъ теоретическимъ и практическимъ вопросамъ, интересовавшимъ современное общество. Нарождалось свѣтское общественное мнѣніе, которое искало органа для своего выраженія, и такимъ органомъ служила переписка. Являлась ли у гуманиста оригинальная философская или моральная мысль, онъ спѣшилъ опубликовать ее въ письмѣ по какому-нибудь адресу, желалъ ли онъ расположить общество въ пользу какого-нибудь политическаго предпріятія или государственнаго дѣятеля, онъ прибѣгалъ къ тому же средству. Частное письмо являлось то критическимъ разборомъ литературнаго произведенія, то серьезною статьей по научному вопросу, то разоблаченіемъ продѣлокъ папской куріи, то политическимъ памфлетомъ противъ враговъ св. престола,-- словомъ, частная переписка замѣняла для той эпохи нашу журналистику со всѣми ея свѣтлыми и темными сторонами. Это была могучая сила, которую уважай честные люди и которой боялись даже безсовѣстные тиранны, и нѣкоторые знаменитые представители Возрожденія предпочитали эту форму литературной дѣятельности всякой другой, а нѣкоторые только ею и ограничивались. Вслѣдствіе такой роли частныхъ писемъ къ нимъ предъявлялись особенныя требованія. Въ эпоху развившихся эстетическихъ вкусовъ, которая создала блестящую плеяду величайшихъ художниковъ въ архитекурѣ, пластикѣ и живописи, и отъ письма требовали, прежде всего, изящной формы въ чисто-классическомъ стилѣ. Кромѣ того, письмо должно было удовлетворять и другому требованію: оно должно обнаруживать хорошее знакомство автора съ античною литературой. Долговременное воспитаніе подъ ферулой средневѣковой церкви не осталось безъ вліянія и на первые шаги свободной мысли. Гуманисты, сбросивши съ себя церковную опеку, старались санкціонировать свои идеи и стремленія другимъ, болѣе подходящимъ для нихъ авторитетомъ и находили его въ писателяхъ древности. Поэтому цитата изъ греческаго или латинскаго классика сдѣлалась необходимою принадлежностью всякаго гуманистическаго произведенія, включая сюда и переписку. Для начинающаго гуманиста составленіе изящнаго и ученаго письма служило вступленіемъ въ литературную дѣятельность; съ такого "открытаго" письма начали свое служеніе гуманизму и сестры Ногарола, послѣ того, какъ выработали свой стиль на лучшихъ представителяхъ латинской прозы и пріобрѣли достаточное знакомство съ содержаніемъ классическихъ писателей. Оно было адресовано знаменитому венеціанскому гуманисту Франческо Барбаро, съ которымъ лично не были знакомы начинающія писательницы.
   Адресъ былъ выбранъ не случайно, но довольно неудачно. Верона находилась тогда подъ властью Венеціи и стояла съ нею въ тѣсныхъ культурныхъ сношеніяхъ. Поэтому было совершенно естественно обратиться къ Барбаро, который, какъ писатель и въ особенности какъ богатый и вліятельный патрицій, имѣлъ обширныя связи съ гуманистами. Но ранніе дѣятели Возрожденія изъ венеціанской знати составляли крайнюю правую движенія, интересовались больше его внѣшнею стороной -- изученіемъ древности -- и побаивались его политическихъ идей и моральныхъ воззрѣній. Письмо женщинъ-гуманистокъ показалось, вѣроятно, Барбаро нежелательнымъ новшествомъ, и онъ оставилъ его безъ отвѣта. Эта неудача не отбила энергіи у сестеръ Ногарола, тѣмъ болѣе, что онѣ встрѣтили сочувствіе и поддержку со стороны одного второстепеннаго гуманиста, Джіоржіо Бевилаква, автора историческаго сочиненія о войнѣ между Венеціей и Миланомъ. Бевилаква былъ хорошо знакомъ съ семьей Ногарола, и мать Изотты попросила его ознакомиться съ занятіями дочерей и оказать имъ содѣйствіе. Гуманистъ пришелъ въ восторгъ отъ успѣховъ дѣвушекъ и въ цѣломъ рядѣ писемъ самымъ восторженнымъ тономъ прославлялъ ихъ таланты. "Я не зналъ женскаго генія, -- говоритъ онъ въ одномъ изъ нихъ,-- пока не зналъ васъ, ученцѣйшія дѣвушки, питомицы Вергилія и многихъ музъ" (I, 14), и горько жалуется въ другомъ письмѣ, что поздно познакомился съ сестрами, утѣшаясь только тѣмъ, что, по крайней мѣрѣ, на склонѣ лѣтъ узналъ дѣвушекъ, которыя "вызвали въ его памяти самихъ музъ" (I, 19--21). Сестры воспользовались такимъ сочувствіемъ гуманиста, чтобы завязать съ нимъ переписку, и Бевилаква до небесъ превозноситъ ихъ письма за необычайное изящество стиля и ученость содержанія. Мало-по-малу юныя гуманистки пріобрѣтали извѣстность и за предѣлами родной Вероны. Ихъ переписка, а въ особенности письма къ Барбаро, читались въ разныхъ городахъ Италіи, и Бевилаква доводилъ объ этомъ до свѣдѣнія публики. Такъ, въ одномъ письмѣ къ сестрамъ онъ описываетъ слѣдующую характерную сцену, имѣвшую мѣсто въ Болоньѣ. "Однажды случайно я вышелъ на весьма красивую площадь, противъ сооруженной папою церкви,-- разсказываетъ Бевилаква.-- Сюда стекаются люди всякаго сорта и собираются здѣсь не столько купцы, сколько студенты, ученые, дворяне и придворные нашего господина. Я увидалъ тамъ нѣсколько весьма хорошихъ студентовъ моей спеціальности (Бевилаква былъ юристъ) и, желая послушать ихъ разговоры, примкнулъ къ ихъ кружку. Рѣчь шла о наиболѣе краснорѣчивыхъ людяхъ, которыми преимущественно теперь процвѣтаетъ Италія, и каждый по своему выбору оцѣнивалъ того или другаго изъ нихъ. Бесѣда тянулась уже весьма долго, какъ вдругъ рѣчь прервалъ одинъ изъ студентовъ, родомъ изъ Калабріи, которая нѣкогда называлась Великою Греціей: "Что вы упоминаете только о мужчинахъ?-- сказалъ онъ.-- Я читалъ нѣкоторыя письма двухъ веронскихъ дѣвушекъ къ патрицію Франческо Барбаро, и эти дѣвушки обнаруживаютъ въ нихъ такое искусство, что въ ихъ письмахъ не только можно созерцать образъ краснорѣчивѣйшихъ людей, но, кажется даже, какъ будто бы онѣ уже въ лонѣ матери развили въ себѣ изящество рѣчи". Тогда я,-- продолжаетъ Бевилаква,-- восхищаясь его словами, началъ смотрѣть ему въ лицо и знаками выражать сочувствіе его мнѣнію, какъ будто бы рѣчь шла обо мнѣ самомъ. Онъ спросилъ меня, справедливы ли его слова, и я, желая, если бы было можно, повсюду превозносить васъ заслуженными похвалами и достойно вознаграждать благодарностью ваши неусыпные труды, не только подтвердилъ его мнѣніе, но разсказалъ о серьезности вашего характера, о вашемъ самообладаніи, о безпорочности вашей жизни, о вашихъ божественныхъ способностяхъ, объ удивительномъ прилежаніи, о вашемъ геніи, о блескѣ вашего стиля и идей, которыми сіяетъ всякая ваша рѣчь. Тогда всѣ начали васъ восхвалять, говорили, что вы съ ранняго дѣтства вскормлены не женскимъ молокомъ, а кастальскою водой" (I, 26--9).
   Бевилаква былъ, по выраженію гуманистовъ, настоящею "трубой славы" веронскихъ дѣвушекъ; но его голосъ былъ недостаточно громокъ, а сестры Ногарола желали большей извѣстности. Чтобы расширить гуманистическія связи, онѣ адресовали два письма сыну тогдашняго венеціанскаго дожа Джакомо Фоскари, который въ молодости изучалъ древнюю литературу подъ руководствомъ Барбаро. Оба письма были написаны на одну тему: восхваляли научныя занятія, причемъ въ доказательство важности науки приведенъ былъ обширный научный аппаратъ, заимствованный изъ классическихъ писателей. Письма понравились Фоскари, и онъ отправилъ ихъ своему другу, знаменитому гуманисту Гуарино, что имѣло весьма важное вліяніе на карьеру веронскихъ дѣвушекъ. Гуарино, тогда уже 66-ти лѣтній старикъ, былъ настоящимъ патріархомъ сѣверо-итальянскаго гуманизма. Педагогъ по профессіи, онъ создалъ цѣлую плеяду гуманистовъ, и его ученики принадлежали къ самымъ разнообразнымъ слоямъ тогдашняго общества.
   Какъ глубокій знатокъ латинскаго и греческаго языковъ и литературы, какъ тонкій цѣнитель стиля, Гуарино пользовался всеобщимъ уваженіемъ и непререкаемымъ авторитетомъ во всей Италіи, и къ его отзывамъ прислушивались всѣ гуманисты {О Гуарино см. мою книгу Ранній итальянскій гуманизмъ, стр. 921 и слѣд.}. И этотъ-то тонкій судья гуманистической переписки пришелъ въ восхищеніе отъ доставленныхъ ему писемъ Ногарола. Прежде всего, онъ въ самомъ восторженномъ тонѣ написалъ отвѣтъ Фоскари, гдѣ до небесъ превозносилъ стиль и содержаніе писемъ веронскихъ дѣвушекъ, а самихъ ихъ называлъ лучшимъ украшеніемъ своего города и своего времени, а затѣмъ переслалъ письма своему бывшему ученику, властителю Феррары Ліонелло д'Эсте, снабдивъ ихъ самымъ лестнымъ отзывомъ (I, 54--64). Это былъ очень крупный успѣхъ, для довершенія котораго Ногарола нужно было завести переписку съ самимъ Гуарино или, по крайней мѣрѣ, получить непосредственно отъ него одобреніе своей литературной дѣятельности. Особенно старалась объ этомъ Изотта, такъ какъ Джиневра отличалась меньшее преданностью наукѣ и, выйдя вскорѣ замужъ, совершенно оставила прежнія занятія. Но это не уменьшило энергіи младшей сестры, и она адресовала Гуарино длинное письмо, представляющее собой искусный и ученый панегирикъ знаменитому гуманисту. Отвѣта не послѣдовало, и это повергло Изотту въ крайнее уныніе. Дѣло въ томъ, что ея попытки выступить на учено-литературное поприще вызвали много недоброжелателей, а ея первые успѣхи возбудили зависть. Дѣвушка-гуманистка была еще явленіемъ необычнымъ, и надъ ея стремленіями насмѣхались не только мужчины, но и женщины. "Надо мной смѣются по всему городу,-- говоритъ она во второмъ письмѣ къ Гуарино,-- нашъ женскій полъ издѣвается надо мной, у меня нигдѣ нѣтъ прочнаго убѣжища: ослы кусаютъ меня зубами, быки бодаютъ рогами". Изоттѣ кажется даже, что самъ старый гуманистъ на смѣхъ осыпалъ ее похвалами и изъ презрѣнія къ ней не отвѣтилъ на ея первое письмо. "При моихъ частыхъ размышленіяхъ о женщинахъ,-- пишетъ она ему,-- у меня является желаніе жаловаться на мою судьбу за то, что я родилась женщиной, надъ которой словами и дѣломъ издѣваются мужчины". Но Изотта гонитъ отъ себя эту отчаянную мысль, называетъ ее простою догадкой и съ глубокою грустью проситъ Гуарино отвѣтить на ея письмо и этимъ "доставить ей великую честь и зажать тѣ преступныя уста, которыя обвиняютъ ее въ величайшей дерзости и готовы изгнать ее на край земли" (I, 77--82). Гуарино отвѣтилъ на этотъ разъ длиннымъ и дружественнымъ письмомъ, въ которомъ, извиняя свое молчаніе массой семейныхъ заботъ и хлопотъ, осыпаетъ похвалами Изотту, рѣзко порицаетъ ея противниковъ и защищаетъ право женщины заниматься наукой и литературой. "Вспомни,-- утѣшаетъ онъ дѣвушку,-- что сами музы были женщины, а онѣ наставляютъ, учатъ, прославляютъ великихъ людей и божественныхъ поэтовъ" (I, 88).
   Письма Гуарино имѣли чрезвычайно важное значеніе: они не только упрочили гуманистическую репутацію Изотты, но и значительно расширили ея извѣстность. Съ этихъ поръ имя Изотты постоянно фигурируетъ въ гуманистической перепискѣ и всегда произносится съ уваженіемъ и похвалами. Лично незнакомые съ нею гуманисты, и даже весьма крупные, какъ Лауро Квирино или Андреа Контраріо, адресуютъ ей хвалебныя посланія. Изотта быстро становится настоящею знаменитостью. Одинъ сицилійскій гуманистъ (Антоніо Кассаріо), только что вернувшись изъ Византіи въ Венецію, повсюду въ кружкахъ слышитъ разговоры объ Изоттѣ, немедленно добываетъ копіи ея писемъ и, ознакомившись съ ихъ содержаніемъ, отправляетъ ей восторженное письмо. Другой (Damiano Burgo), прежде чѣмъ выпустить свое историческое сочиненіе, въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ проситъ Изотту просмотрѣть и исправить его трудъ. Юные ученики Гуарино и гуманистическая молодежь вообще относится къ ней съ настоящимъ благоговѣніемъ и также добивается отъ нея письма, какъ нѣкогда сама она добивалась отъ Барбаро или Гуарино. "Я часто пытался писать вамъ, удивительныя дѣвушки,-- обращается одинъ юноша къ обѣимъ сестрамъ,-- но широкая извѣстность и какое-то величіе вашего имени удерживали меня отъ этого" (I, 121--122). Если Изотта удостоивала кого-нибудь изъ нихъ отвѣтомъ, то это приводило ихъ въ настоящій восторгъ, и до насъ дошелъ цѣлый рядъ латинскихъ стихотвореній, посвященныхъ веронской гуманисткѣ. Такимъ образомъ, Изоттѣ удалось протиснуться въ ряды гуманистовъ, и въ весьма важной отрасли ихъ литературной дѣятельности она добилась шумнаго успѣха. Но первая гуманистка не желала ограничиться одною перепиской и показала свои силы въ другомъ родѣ гуманистическихъ произведеній: она написала и произнесла нѣсколько рѣчей.
   

IV.

   На ряду съ перепиской въ гуманистической литературѣ видное мѣсто занимали ораторскія произведенія. Леонардо Бруни въ своей программѣ женскаго образованія не давалъ мѣста краснорѣчію, такъ какъ для женщины недоступна политическая и юридическая дѣятельность. Но и мужчинамъ этой эпохи не приходилось произносить рѣчей въ политическихъ собраніяхъ за отсутствіемъ этихъ послѣднихъ. Еще въ XIV столѣтіи въ большей части итальянскихъ городовъ республиканская форма правленія замѣнилась тиранническимъ деспотизмомъ, который не оставлялъ мѣста для политическаго краснорѣчія. Точно также судебныя рѣчи гуманистовъ большая рѣдкость, такъ какъ дѣятели Возрожденія почти совсѣмъ не занимались современною имъ юриспруденціей и очень мало интересовались правомъ вообще. Тѣмъ не менѣе, ораторское искусство составляло существенную сторону гуманистическаго образованія, цѣнилось очень высоко, и гуманисты находили много случаевъ обнаружить свое любимое мастерство. Уже Петрарку прикомандировывали къ дипломатическимъ миссіямъ для подкрѣпленія ихъ краснорѣчіемъ, и съ этихъ поръ входитъ въ обычай отправлять вмѣстѣ съ послами оратора и отвѣчать на его рѣчь при аудіенціи такою же рѣчью, причемъ превосходство того или другого произведенія считалось уже дипломатическою побѣдой. Позже гуманистическое краснорѣчіе проникло въ университеты: рѣчи произносились при открытіи учебныхъ занятій, при полученіи ученой степени, при посѣщеніи знатнаго лица, и чѣмъ шире и глубже распространялось движеніе, тѣмъ болѣе приложеній находило ораторское искусство. Безъ гуманистической рѣчи не обходилось ни одно торжество въ богатой и знатной семьѣ: на крестины, на свадьбу, на похороны всегда приглашали оратора. Даже церковь была захвачена общимъ увлеченіемъ: на торжественные праздники приглашали гуманиста, и церковную проповѣдь замѣняла иногда рѣчь въ античномъ духѣ. По содержанію эти ораторскія произведенія имѣютъ много общаго съ перепиской, только форма играла здѣсь еще болѣе значительную роль. Чаще всего рѣчи гуманистовъ -- ученые этюды по древней исторіи или по классической археологіи; иногда ораторъ развиваетъ какую-нибудь философскую тему, иногда доказываетъ важность той или другой науки, иногда излагаетъ свой взглядъ на бракъ, на жизнь, на смерть, иногда, наконецъ, касается какого-нибудь политическаго вопроса. Словомъ, въ содержаніи рѣчей допускалось чрезвычайное разнообразіе, и отъ оратора неизмѣнно требовалась только изящная форма. Умѣнье произносить краснорѣчивыя рѣчи цѣнилось такъ высоко, что названіе "ораторъ" гуманисты считали чрезвычайно почетнымъ титуломъ.
   Какъ истая гуманистка, Изотта высоко ставитъ ораторское искусство. "Что выше краснорѣчія, которое у всякаго свободнаго народа, во всякомъ развитомъ государствѣ всегда пользовалось величайшимъ почетомъ?-- говоритъ она въ одномъ изъ раннихъ писемъ.-- Оно -- спутникъ мира, товарищъ досуга, какъ бы питомецъ благоустроеннаго государства. Отъ него проистекаютъ почести, популярность государей; отъ него зависитъ положеніе общественныхъ дѣлъ" (I, 8--9). Совершенно естественно, что веронская гуманистка желала выступить и сама ораторомъ, но впервые исполнила это желаніе только тогда, когда ей было уже за тридцать лѣтъ и когда она пріобрѣла извѣстность своею перепиской. 1450 годъ былъ юбилейнымъ, когда въ Римъ стекалась со всѣхъ концовъ католическаго міра масса богомольцевъ, такъ какъ всякій, посѣтившій во время юбилея священный городъ, получалъ отпущеніе грѣховъ. На поклоненіе ап. Петру отправилась также и Изотта и тамъ передъ папой и его блестящею свитой произнесла свою первую рѣчь. Выступленіе въ качествѣ оратора дѣвушки являлось смѣлымъ и желаннымъ новшествомъ, которое было огромнымъ успѣхомъ не только для самой гуманистки, но и для ея единомышленницъ и послѣдовательницъ. Самая рѣчь до насъ не дошла; мы не знаемъ и повода, по которому она была сказана; по всей вѣроятности, гуманистъ Николай Y, занимавшій тогда папскій престолъ, самъ изъявилъ желаніе послушать уже извѣстную писательницу. Какъ бы то ни было, папа и его свита, по свидѣтельству современника, пришли въ восторгъ отъ краснорѣчія Изотты, и ихъ сочувствіе поощрило ее на дальнѣйшіе опыты въ ораторскомъ искусствѣ. Три года спустя, когда въ Верону прибылъ назначенный туда епископомъ извѣстный гуманистъ Эрмолао Барбаро, она обратилась къ нему съ рѣчью, которая, впрочемъ, повидимому, не была произнесена, а была доставлена епископу въ видѣ посланія. Гораздо важнѣе и характернѣе тотъ фактъ, что въ слѣдующемъ году Изотта, по приглашенію одного духовнаго лица, произнесла передъ многочисленною публикой обширную рѣчь въ честь бл. Іеронима, по всей вѣроятности, на праздникѣ этого святого. Но особенно важно послѣднее ораторское произведеніе веронской гуманистки. Въ 1459 году въ Мантуѣ засѣдалъ соборъ, на которомъ присутствовалъ папа Пій II. На соборѣ обсуждался вопросъ о походѣ противъ турокъ, и Изотта обратилась къ папѣ съ длинною рѣчью въ защиту этого предпріятія. Лично гуманистка не могла отправиться въ Мантую, и ея рѣчь была прочитана другимъ лицомъ. Тѣмъ не менѣе, краснорѣчіе и ученость Изотты произвели такое впечатлѣніе, что кардиналъ Виссаріонъ, одинъ изъ самыхъ знаменитыхъ и самыхъ вліятельныхъ гуманистовъ, рѣшилъ лично отправиться въ Верону, чтобы познакомиться съ знаменитою дѣвушкой. Исполнивши это намѣреніе, кардиналъ вынесъ изъ бесѣдъ съ ней убѣжденіе, что веронская гуманистка -- существо исключительное, обладающее скорѣе божескими, чѣмъ человѣческими свойствами. И такъ, стремленія первой гуманистки увѣнчались ошеломляющимъ успѣхомъ. Тѣмъ не менѣе, Изотта не получила полнаго удовлетворенія, не добилась того душевнаго равновѣсія, которое составляетъ существенный элементъ истиннаго счастья. Причины этой неудачи заключались отчасти въ ея личномъ характерѣ, отчасти во внѣшнихъ условіяхъ ея жизни, отчасти въ самыхъ свойствахъ того движенія, въ которомъ она принимала такое ревностное участіе.
   

V.

   Внѣшняя жизнь Изотты не богата событіями, но домашняго горя у первой гуманистки было достаточно. Прежде всего, ея ближайшій другъ и товарищъ по занятіямъ, сестра Джиневра, не была счастлива въ замужствѣ. Прошло только два года послѣ ея свадьбы, и одинъ общій другъ обѣихъ сестеръ пишетъ Изоттѣ, что горе и болѣзни измѣнили Джиневру до неузнаваемости, что отъ ея красоты, "передъ которой блѣднѣли блестящія небесныя свѣтила", не осталось никакихъ слѣдовъ и что вообще прежнюю красавицу можно узнать только по голосу (I, 262--263). Позже начались семейные раздоры, отъ которыхъ пришлось пострадать и самой Изоттѣ. Ея братья поссорились между собою при дѣлежѣ отцовскаго наслѣдства и единодушно лишили его мать и сестру. Вмѣшательство друзей не принесло пользы, и одинъ изъ нихъ, важный венеціанскій сановникъ и гуманистъ, Лудовико Фоскарини,-убѣждаетъ Изотту примирить братьевъ во что бы то ни стало. Напоминая объ умиротворяющемъ дѣйствіи сабинянокъ въ древнемъ Римѣ, онъ надѣется на успѣхъ Изотты, а если ея старанія останутся безъ результата, то пусть лучше она сама откажется отъ наслѣдства и не доводитъ дѣла до суда. Иначе отцовское достояніе достанется адвокатамъ, а враги Изотты, въ особенности же ея завистницы, воспользуются процессомъ, чтобъ очернить ея доброе имя. "Многія и серьезныя женщины,-- пишетъ наблюдательный венеціанскій сановникъ,-- имѣютъ обыкновеніе сурово судить въ чужихъ дѣлахъ, а тѣ, которыя похуже, обыкновенно оцѣниваютъ чужіе поступки на основаніи своихъ пороковъ. Избѣгай не только того, за что открыто можно упрекать тебя, но и того также, что можно о тебѣ подумать тайно. Бойся сплетенъ, потому что нѣтъ ничего столь податливаго, хрупкаго и неустойчиваго, какъ мнѣніе толпы" (II, 72--83). Но эти внѣшнія невзгоды все же имѣли временный характеръ: Джинерва приладилась къ своей судьбѣ и семейная распря улеглась. Гораздо глубже и болѣзненнѣе дѣйствовалъ на первую гуманистку внутренній, душевный разладъ, который красною нитью проходитъ черезъ всю ея жизнь.
   Изотта сильно привязалась къ научнымъ занятіямъ; только въ нихъ думала она найти личное счастье и ради нихъ отказалась отъ замужства. Обладая красивою наружностью, принадлежа къ знатной и богатой семьѣ, пріобрѣтя въ ранней юности громкую извѣстность учеными занятіями, Изотта, подобно всѣмъ своимъ сестрамъ, легко могла выбрать себѣ мужа по сердцу; и есть основаніе предполагать, что она испытала сильное чувство, преодолѣть которое стоило ей много труда. Тѣмъ не менѣе, первая гуманистка сочла необходимымъ отказаться отъ семейнаго счастья и сдѣлала это не во имя религіи,-не въ силу необходимости, а вполнѣ добровольно и исключительно ради науки. Но эта крупная жертва не была вознаграждена тѣмъ истиннымъ и глубокимъ счастьемъ, какое доставляетъ активная научная работа. Изоттѣ было вполнѣ доступно только то наслажденіе, которое даетъ пріобрѣтеніе знаній, усвоеніе идей и выводовъ, добытыхъ ранними изслѣдователями; но другая сторона научнаго труда, которая глубже захватываетъ человѣка и даетъ ему болѣе полное удовлетвореніе, -- ученое творчество въ добываніи новыхъ истинъ и страстное, неудержимое желаніе провести ихъ въ общественное сознаніе,-- такая научно-литературная продуктивность сравнительно слабо проявляется въ произведеніяхъ Изотты. Въ ея письмахъ и рѣчахъ форма почти всегда господствуетъ надъ содержаніемъ. Правда, до извѣстной степени первая гуманистка раздѣляетъ этотъ недостатокъ, порожденный эстетическою требовательностью той эпохи, съ весьма многими изъ своихъ единомышленниковъ, но у нея сравнительная бѣдность содержанія обусловливается и другими причинами. Прежде всего, глубинѣ натуры Изотты и ея способностямъ къ воспріятію знанія не соотвѣтствовала творческая сила ума, но, главнымъ образомъ, ей недоставало смѣлости мысли. Этотъ недостатокъ находитъ оправданіе въ самомъ положеніи дѣвушки-гуманистки. Уже простое изученіе гуманистической науки и формальное участіе въ движеніи возбуждало въ лучшемъ случаѣ подозрительность, а то и завистливую вражду; совершенно естественно, что во всякой оригинальной мысли, во всякомъ вмѣшательствѣ въ общественныя дѣла враги найдутъ новые поводы для клеветы и насмѣшекъ. Мы видѣли, что осторожный Фоскарини съ этой точки зрѣнія особенно боялся семейнаго процесса Ногарола, и Изотта раздѣляла опасенія своего друга. Есть много указаній, что она чувствовала большой интересъ къ общественнымъ вопросамъ. Временно переселившись изъ Вероны въ Венецію, Изотта очень интересуется дѣлами родины и сосѣднихъ городовъ и упрашиваетъ одного изъ своихъ друзей какъ можно чаще и какъ можно обстоятельнѣе писать ей объ этомъ. Когда веронскій епископъ, гуманистъ Эрмолао Барбаро, возбудилъ недовольство мѣстнаго населенія, то посвятилъ свою апологію Изоттѣ, какъ вполнѣ компетентному судьѣ въ этомъ дѣлѣ. Но своихъ собственныхъ сужденій объ общественныхъ дѣлахъ первая гуманистка почти никогда не высказываетъ. Исключеніе составляетъ только упомянутая рѣчь къ папѣ Пію II, въ которой Изотта настаиваетъ на необходимости крестового похода противъ турокъ; но и въ этомъ случаѣ она хорошо знала, что къ походу сочувственно относился и самъ папа. Такую же осторожность обнаруживаетъ она и въ вопросахъ философіи и практической морали. Одинъ юный гуманистъ въ письмѣ спрашивалъ ея мнѣнія о бракѣ; Изотта написала отвѣтъ, но предварительно отправила его на цензуру Фоскарини, и осторожный венеціанецъ посовѣтовалъ не отвѣчать. "Твое письмо чрезвычайно изящно и очень серьезно,-- пишетъ онъ, -- и еслибъ оно было написано твоею знаменитою сестрой Джиневрой, которая познала бракъ, то оно могло бы быть опубликовано со славой... Но дѣвушкѣ, по моему мнѣнію, неприлично разсуждать о бракѣ. Одна весталка была осуждена только потому, что въ ея комнатѣ нашли стихотвореніе въ похвалу браку". Фоскарини боится, что отвѣтъ, составленный Изоттой, повредитъ ея доброму имени. "Прилагай всяческую заботу и все стараніе для сохраненія своей репутаціи, -- пишетъ онъ, -- нѣтъ ничего лучше осторожности и заслуживаетъ всякой похвалы страхъ, который избѣгаетъ козней злыхъ демоновъ" (II, 96--100). Изотта испугалась предостереженій и не отправила своего письма. Эти трусливые совѣты черезъ-чуръ осторожныхъ друзей, съ одной стороны, и собственная нерѣшительность -- съ другой заставили первую гуманистку тщательно скрывать тѣ свои произведенія, содержаніе которыхъ казалось ей слишкомъ смѣлымъ. Тотъ же Фоскарини жалуется въ одномъ изъ писемъ, что Изотта даже ему "не показала своихъ рѣчей и писемъ, кромѣ самыхъ общеизвѣстныхъ" (II, 124). Только по одному вопросу веронская гуманистка не только не спрашивала мнѣнія своихъ друзей, но даже вступала съ ними въ полемику. Этотъ вопросъ -- духовная природа женщины и ея право на образованіе. Одинъ изъ самыхъ близкихъ знакомыхъ Изотты упрекнулъ женщинъ въ болтливости, и она адресуетъ ему по этому поводу гнѣвное письмо. Она допускаетъ, что есть болтливыя женщины, но мнѣніе, что этотъ недостатокъ составляетъ отличительное свойство женскаго пола, считаетъ оскорбительною несправедливостью. "Я никогда не повѣрила бы, что ты въ письмѣ ко мнѣ выскажешь такое мнѣніе,-- говоритъ она въ своемъ отвѣтѣ,-- потому что тебѣ хорошо извѣстно, какъ оно тяжело для меня, и потому еще, что ты, читая дни и ночи, хорошо знаешь, сколь многія женщины превосходили мужчинъ всякаго рода доблестями и совершенствами". Приведя затѣмъ въ доказательство справедливости своего положенія цѣлый рядъ именъ женскихъ знаменитостей древняго міра, Изотта заключаетъ письмо такимъ вопросомъ: "Зная все это, скажи мнѣ, болтливостью или краснорѣчіемъ и добродѣтелью превосходитъ женщина мужчину?" (I, 255--257). Въ другомъ письмѣ первая гуманистка выступаетъ на защиту женскаго образованія. Продавались сочиненія Ливія, и Изоттѣ очень хотѣлось пріобрѣсти ихъ. Но тогда книги стоили дорого, а денегъ у нея было мало; поэтому она обратилась за субсидіей къ одному родственнику и мотивировала въ своемъ письмѣ важность покупки: "Весьма многіе мужчины, если они только заслуживаютъ этого названія, называютъ образованіе для женщинъ ядомъ и общественною чумой",-- пишетъ Изотта и горячо возстаетъ противъ этого предразсудка, стараясь опровергнуть его примѣрами. Припомнивши всѣ, къ сожалѣнію, весьма немногочисленныя имена ученыхъ женщинъ, включая сюда и музъ, она приходитъ къ тому выводу, что научное образованіе въ женщинѣ не только не составляетъ "источника и основанія несчастій", но что оно содѣйствуетъ ихъ добродѣтели, что научныя занятія женщины не только "не уменьшили достоинства науки",.какъ думаютъ нѣкоторые, а, наоборотъ, содѣйствовали его возвышенію (I, 42--44). Но, несмотря на глубокое убѣжденіе въ правотѣ защищаемаго дѣла, несмотря на сильную любовь къ наукѣ, коренной недостатокъ первой гуманистки -- отсутствіе смѣлости мысли -- сказался и на этомъ вопросѣ. Рѣшительно доказывая въ письмѣ къ близкому другу, что женщины отличаются не болтливостью, а краснорѣчіемъ, въ письмахъ къ знаменитостямъ, какъ Барбаро мы Гуарино, Изотта робко присоединяется къ общепринятому мнѣнію (I, 76--77). Но особенно рельефно обнаруживается эта умственная нерѣшительность на единственномъ дошедшемъ до насъ морально-философскомъ трактатѣ Изотты, точно также посвященномъ женскому вопросу.
   Одно изъ самыхъ обычныхъ обвиненій, возводившихся на женщину средневѣковыми богословами, заключалось въ томъ, что она въ лицѣ праматери Евы была главною виновницей потери райскаго блаженства. Опроверженію этого обвиненія и посвятила Изотта свое сочиненіе подъ заглавіемъ: Одинаково или нѣтъ погрѣшили Адамъ и Ева {Первоначально діалогъ былъ напечатанъ (Aldo Manuzzi Veneziis 1563) подъ такимъ заглавіемъ: Isotae Nogarolae Veronensis, Dialogue, quo, utrum Adam vel Eva magis peccaverit, Quaestio satis nota, sed non adeo explicata, continetw. Но это позднѣйшая передѣлка Франческо Ногарола. Первоначальная редакція самой Изотты, озаглавленная: De pari aut impari Evae, atque Adae peceato dialogue, напечатана въ ея Opera II, p. 185 и слѣд.}. Трактатъ написанъ въ формѣ бесѣды автора съ Фоскарини по поводу мнѣнія бл. Августина, что прародители, несмотря на различіе пола, повинны въ одинаковомъ грѣхѣ. Съ этимъ положеніемъ несогласны оба собесѣдника. По мнѣнію Фоскарини, болѣе виновна Ева, такъ какъ она соблазнила Адама, который только изъ любви къ ней вкусилъ запрещеннаго плода; поэтому Богъ и возложилъ на нее болѣе тяжелое наказаніе. Изотта искусно отражаетъ эти обвиненія. На основаніи текстовъ доказываетъ она, что Адамъ, а не Ева, навлекъ кару на родъ человѣческій и противъ него были произнесены главнѣйшія осужденія Божіи. Но самый главный аргументъ въ защиту праматери былъ выбранъ Изоттой очень неудачно. Она доказываетъ, что Ева погрѣшила не изъ гордости, не изъ желанія стать равной Богу, но потому, что не могла устоять передъ удовольствіемъ по слабости женской природы. "А гдѣ меньше смысла и меньше твердости, -- говоритъ Изотта, -- тамъ меньше и грѣха". Фоскарини охотно допускаетъ, что Ева впала въ грѣхъ "по невѣжеству и по отсутствію твердости", но видитъ въ этомъ только усугубленіе ея вины. Изотта вынуждена согласиться, что невѣжество вообще не можетъ служить оправданіемъ, но въ данномъ случаѣ оно извинительно, такъ какъ вложено самою природой. Чтобы смягчить эту неудачную защиту, она допускаетъ далѣе, что Ева желала быть равной Богу, но только не въ могуществѣ, а въ знаніи добра и зла, и это меньшій грѣхъ, чѣмъ нарушеніе заповѣди, потому что "стремленіе къ знанію, по словамъ автора, есть нѣчто естественное, и всѣ люди желаютъ знать по самой своей природѣ". Но въ дальнѣйшей аргументаціи Изотта снова защищаетъ праматерь тѣмъ, что "Адамъ животное совершенное, а Ева несовершенное и невѣжественное", и діалогъ заканчивается разсужденіемъ Фоскарини, который остается при своихъ прежнихъ воззрѣніяхъ.
   Отсутствіе смѣлости мысли обнаружилось съ полною ясностью на трактатѣ Изотты. Она не только не рѣшается повторить здѣсь своихъ истинныхъ взглядовъ на женщину, какъ они выражены въ ея болѣе интимной перепискѣ, но дѣлаетъ массу уступокъ своему противнику, и эти уступки ослабляютъ силу ея аргументаціи. Робость мысли сказывается даже въ самой композиціи діалога. Трактатъ составленъ изъ переписки, причемъ Изотта, желая включить всѣ письма, и только письма, предоставила послѣднее слово своему противнику, чѣмъ ослабила свою собственную аргументацію. Она не рѣшилась даже выпустить при обработкѣ діалога такія выраженія, которыя извинительны въ перепискѣ, но не имѣютъ смысла въ трактатѣ. Такъ, первую часть своей аргументаціи Изотта заканчиваетъ слѣдующимъ образомъ: "Я написала это, повинуясь твоему желанію, но со страхомъ, потому что это не женское дѣло; я надѣюсь, что ты по своей гуманности исправишь, если найдешь что-нибудь нелѣпое".
   Эта робость мысли, столь мѣшавшая учено-литературной дѣятельности Изотты, причиняла ей большой вредъ и въ другомъ отношеніи. Почти всѣ гуманисты, особенно въ началѣ движенія, переживали внутреннюю борьбу, которая была результатомъ противорѣчія ихъ потребностей и стремленій съ традиціонными нравственными идеалами. Античные писатели, міросозерцаніе которыхъ было имъ такъ близко и родственно, были язычники, и ихъ никоимъ образомъ нельзя было примирить съ католическимъ аскетизмомъ, который отождествлялся съ христіанскою нравственностью. Попытка выработать на евангельской почвѣ новую мораль осталась проблемой, неразрѣшимой на итальянской почвѣ, и гуманисты въ общемъ распались на два лагеря. Одни, обладавшіе большею смѣлостью и независимостью мысли, просто игнорировали церковныя доктрины при своихъ философскихъ и научныхъ занятіяхъ или даже вступали въ борьбу съ традиціоннымъ католицизмомъ за независимость философіи и за свободу науки. Другіе увлекались древностью чисто-внѣшнимъ и формальнымъ образомъ и не замѣчали ея противорѣчія съ средневѣковыми доктринами. Къ этой послѣдней категоріи принадлежали венеціанскіе друзья Изотты; но сама первая гуманистка превосходила ихъ глубиной своей натуры и уступала смѣлостью мысли остальнымъ гуманистамъ. Въ силу этого она переживала тяжелую внутреннюю борьбу и не могла найти изъ нея никакого выхода.
   Внутренняя борьба Изотты началась очень рано, какъ только первая гуманистка достигла своей первой цѣли, добилась признанія отъ вождей движенія и пріобрѣла широкую извѣстность своею перепиской. Двадцати трехъ лѣтъ отъ роду Изотта почувствовала первые приступы разочарованія и неудовлетворенности любимыми занятіями. Она вдругъ прекратила переписку и предалась исключительно чтенію религіозныхъ произведеній. Краснорѣчивый проповѣдникъ аскетизма, бл. Іеронимъ, сдѣлался ея любимымъ авторомъ, и рабочій кабинетъ гуманистки превратился въ монашескую келью: ея комната наполнилась разными священными реликвіями, картинами религіознаго содержанія, иконами, сосудами со святою водой и т. п. Но и это средневѣковое благочестіе не внесло мира въ душу ученой дѣвушки: старые интересы мѣшаютъ благочестивымъ упражненіямъ, языческіе писатели вытѣсняютъ отцовъ церкви, интересы къ жизни и пониманіе ея прелести не даютъ развиться аскетизму. Изотта, все-таки, продолжаетъ переписку, не можетъ даже выдержать обѣта не писать въ теченіе двухъ мѣсяцевъ. Болѣе того, къ этому періоду относятся всѣ ея рѣчи, которыя были вызваны тѣми же мотивами, какъ и раннія письма, и которыя упрочили ея гуманистическую репутацію. Правда, это рѣчи религіознаго содержанія, но гуманистическая ученость успѣшно борется тамъ съ благочестивыми цитатами. Даже въ рѣчи въ честь бл. Іеронима Изотта прославляетъ этого аскета, главнымъ образомъ, за его любознательность, за отличное знаніе греческаго и латинскаго языка, за знакомство съ языческими философами, за ученую и писательскую дѣятельность, и описаніе такихъ заслугъ занимаетъ большую часть похвальнаго слова, такъ что средневѣковой праведникъ въ изображеніи Изотты болѣе похожъ на современнаго автору гуманиста, чѣмъ на самого себя. То же самое настроеніе обнаруживаетъ Изотта и въ позднѣйшихъ письмахъ. Одинъ изъ ея знакомыхъ потерялъ сына, и гуманистка, по обычаю своихъ единомышленниковъ, адресовала ему утѣшительное посланіе, въ началѣ котораго она обнаруживаетъ самое благочестивое настроеніе и обѣщаетъ говорить съ чисто-христіанской точки зрѣнія. Но это обѣщаніе позабывается въ самомъ началѣ длиннаго письма, все содержаніе котораго -- поучительныя сентенціи изъ языческихъ писателей и назидательные примѣры изъ жизни древнихъ героевъ. Только на послѣдней страницѣ Изотта вспоминаетъ о своемъ благочестивомъ намѣреніи и приводитъ нѣсколько цитатъ религіознаго содержанія. Точно также не удается ей и аскетизмъ. Въ одномъ письмѣ она совѣтуетъ Фоскарини оставить общественную дѣятельность и предаться созерцательной жизни, а немного спустя сама вмѣшивается въ общественныя дѣла, убѣждая папу предпринять крестовый походъ противъ турокъ. Затворившись въ монашеской кельѣ, Изотта отправляетъ оттуда письмо, въ которомъ такъ восхваляетъ бракъ, что вызываетъ порицаніе Фоскарини: "Я не могу одобрить твоего письма,-- говоритъ онъ,-- потому что твои слова не соотвѣтствуютъ твоей жизни: ты проявила презрѣніе къ браку на дѣлѣ и прославляешь его письмомъ" (II, 96).
   Это постоянное внутренне противорѣчіе, отравлявшее жизнь первой гуманистки, переживалось ею тѣмъ мучительнѣе, что она была лишена дружеской поддержки. Ея венеціанскіе друзья, внѣшнимъ образомъ затронутые общимъ движеніемъ, или совсѣмъ не понимали ея внутренней борьбы, какъ Фоскарини, или рекомендовали ей неподходящія средства. Лауро Квирино, наприм., совѣтуетъ ей для философскаго назиданія читать средневѣковыхъ знаменитостей, какъ Ѳома Аквинскій, Аверроэсъ, Авицена и друг., которые только усиливали разладъ. Но и эти друзья были далеко и только изрѣдка писали страдавшей дѣвушкѣ. Въ Веронѣ у Изотты не было крупныхъ единомышленниковъ, такъ какъ болѣе извѣстные и талантливые гуманисты не желали оставаться въ городѣ, утратившемъ политическое значеніе, и искали себѣ карьеры въ болѣе вліятельныхъ центрахъ. Исключеніе составлялъ нѣкто Маттео Боссо, съ дѣтства близкій къ семьѣ Ногарола; но и онъ, принявъ духовный санъ, отказался видаться съ гуманисткой и въ обширномъ письмѣ изложилъ мотивы своего рѣшенія, которые должны были произвести тяжелое впечатлѣніе на Изотту. "При частыхъ свиданіяхъ гораздо менѣе можетъ повредить негодный мужчина, чѣмъ святая женщина", потому что "духовная любовь" легко можетъ получить иной характеръ,-- пишетъ Боссо и напоминаетъ дѣвушкѣ слѣдующія слова ея любимаго автора, бл. Іеронима: "Нѣтъ ничего опаснѣе женщины для мужчины и мужчины для женщины; оба они солома и оба огонь". Аскетизмъ, отравившій Изоттѣ ея любимыя занятія, отнялъ у нея удовольствіе облегчить личною бесѣдой тяжелое настроеніе, и первой гуманисткѣ приходилось одной бороться въ своей монашеской кельѣ съ мірскими стремленіями и интересами. Это одиночество и внутренняя борьба подорвали слабый организмъ дѣвушки, а смерть матери нанесла ей новый и весьма тяжелый ударъ. Верона стала ей невыносима: она переѣхала въ Венецію; но отъ себя никуда не уйдешь, и Изотта вернулась въ родной городъ, гдѣ вскорѣ умерла, далеко не доживши до старости (въ 1466 году).
   И такъ, первая гуманистка дорого заплатила за свою смѣлую рѣшимость вполнѣ посвятить себя новой наукѣ, но это не уменьшаетъ ея исторической заслуги. Неудачи ея личной жизни, результатъ ея индивидуальныхъ особенностей и недостатковъ, не были замѣтны постороннему глазу и не могли служить устрашающимъ примѣромъ. Со стороны видны были только поразительные успѣхи научно-литературной дѣятельности Изотты, и въ этихъ успѣхахъ заключается ея историческое значеніе. Содержаніе всѣхъ ея произведеній не отличается ни глубиной, ни оригинальностью идей и воззрѣній: Изотта была простымъ рядовымъ въ той великой арміи гуманистовъ, которая нанесла первый ударъ средневѣковому католицизму и заложила первыя основы новой культуры. Но заслуга веронской дѣвушки заключается въ томъ, что она своимъ примѣромъ доказала способность женщины принять активное участіе въ гуманистическомъ движеніи и содѣйствовала разрушенію многовѣковаго убѣжденія противъ общечеловѣческихъ свойствъ ея духовной природы. Огромный успѣхъ писемъ Изотты, которыми зачитывались вожди движенія и отъ которыхъ приходили въ восторгъ ихъ послѣдователи, имѣлъ культурно-историческую важность независимо отъ ихъ содержанія. Образъ дѣвушки, ученую рѣчь которой слушали на церковномъ праздникѣ нѣкогда заядлые враги женщинъ -- монахи и самъ глава средневѣковаго католицизма, римскій епископъ, окруженный прелатами,-- этотъ образъ знаменовалъ наступленіе новаго фазиса въ исторіи воззрѣній на женскую природу и на роль и значеніе женщины въ обществѣ. Еще недавно представители католической церкви, тогдашніе руководители общества, характеризуя женщину, исчерпывали весь запасъ бранныхъ словъ въ латинскомъ лексиконѣ; теперь блистательный князь церкви, кардиналъ Виссаріонъ, нарочно пріѣзжаетъ въ Верону, чтобы познакомиться съ замѣчательной дѣвушкой, а новые руководители общественнаго мнѣнія, гуманисты, едва находятъ достаточно латинскихъ словъ, чтобы характеризовать ея духовныя совершенства. Успѣхъ Изотты уменьшалъ число противниковъ женскаго образованія, вызывалъ подражаніе со стороны наиболѣе способныхъ дѣвушекъ и подкрѣплялъ ихъ въ научной работѣ. Венеція всегда отличалась консерватизмомъ, и, тѣмъ не менѣе, незнакомый Изоттѣ современникъ свидѣтельствуетъ, что въ мѣстномъ обществѣ противъ нея нѣтъ зависти и что ея ученыя занятія возбуждаютъ всеобщее сочувствіе (I, 138). Примѣръ Изотты убѣждалъ родителей въ пользѣ научнаго образованія для ихъ дочерей, и одинъ изъ нихъ, оплакивая умершую дочь, пишетъ Изоттѣ: "Я надѣялся, что по научному образованію она будетъ похожа на тебя, такъ что блескомъ таланта и авторитетомъ учености утѣшитъ мою старость и будетъ блестящимъ образцомъ для женщинъ моего рода" (I, 208). При началѣ своей литературной дѣятельности Изотта горько жаловалась на недоброжелательность женщинъ, хотя она словомъ и на дѣлѣ краснорѣчиво доказывала высокое достоинство ихъ духовной природы Прошло немного времени, и ея младшія современницы, усвоивъ стремленія Изотты, видятъ въ ней высокій образецъ для подражанія, считаютъ ея успѣхи залогомъ своей будущей славы. Блестящая Костанца да-Варано прозой и стихами прославляетъ веронскую гуманистку при ея жизни. Другая поэтесса, Клара Ланцаведжіа, желая достойно почтить память недавно умершей Изотты и не чувствуя въ себѣ достаточно силъ для этого, обратилась съ просьбой къ знаменитому поэту-гуманисту Маріо Филельфо, который написалъ въ честь первой гуманистки обширную латинскую поэму въ 600 стиховъ (Liber Isottaeus) и нѣсколько сонетовъ на итальянскомъ языкѣ.
   И такъ, историческая заслуга Изотты заключается въ томъ, что она ввела женщину въ гуманистическое движеніе и заняла для нея прочное и видное мѣсто среди руководителей общественнаго мнѣнія въ эпоху Ренесанса. Въ концѣ XIV и началѣ XV вѣка Марсильи порицали, что онъ профанируетъ науку, допуская къ участію въ ученыхъ бесѣдахъ женщинъ, и удивлялись, какъ чему-то ненормальному, когда женщины въ виллѣ Альберти иногда удачно оспаривали своихъ противниковъ. Въ концѣ XV и началѣ XVI вѣка дамскій учено-литературный салопъ считался необходимымъ украшеніемъ каждаго города и оказывалъ могучее вліяніе на общественные нравы, вкусы и воззрѣнія. Всѣмъ извѣстно, какимъ ученымъ, литературнымъ и художественнымъ блескомъ сіялъ дворъ папы Льва X; но одно время тамъ не было дамскаго салона, и приближенный папы, кардиналъ Бабіена, въ такихъ выраженіяхъ приглашаетъ поскорѣе пріѣхать въ Римъ брата Льва X, Джуліано Медичи съ его молодой женой: "Мнѣ кажется, что цѣлое тысячелѣтіе пройдетъ прежде, чѣмъ увидимъ вашу свѣтлѣйшую супругу, которую нашъ дворъ ждетъ съ такимъ нетерпѣніемъ, что и сказать нельзя... Весь городъ говорить: слава Богу! намъ здѣсь недоставало только дамскаго салона, и теперь эта женщина, столь знаменитая, столь высокоодаренная, столь добрая и прекрасная, устроитъ салонъ и чрезъ это доведетъ римскій дворъ до полнаго совершенства". Такимъ образомъ, въ эпоху Возрожденія произошелъ тотъ благотворный для культуры переворотъ въ воззрѣніяхъ на женщину, который открылъ ей возможность сдѣлаться посредствомъ умственнаго развитія могучимъ факторомъ въ общественной жизни, и замѣтную роль въ этомъ переворотѣ сыграла болѣзненная и слабая веронская гуманистка.

М. Корелинъ.

"Русская Мысль", кн.VII, 1894

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru