Короленко Владимир Галактионович
Гомельская судебная драма

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

Гомельская судебная драма.

   Недавно въ газетѣ "Новое Время" (No 10830) появилось извѣстіе слѣдующаго содержанія: "Въ субботу, 20 ноября, во всей Россіи судебное вѣдомство, да и все русское общество... чествовало 40-лѣтіе судебной реформы. Было по этому случаю отслужено молебствіе въ залѣ засѣданій разбирающаго гомельское дѣло особаго присутствія кіевской палаты. На молебствіе ни одинъ изъ указанной (ранѣе) группы участвующихъ адвокатовъ не явился. Тотчасъ по окончаніи молебна и открытіи засѣданія они всѣ появились и заняли свои мѣста. Среди участниковъ этой неприличной школьнической демонстраціи находился и г. Зарудный, сынъ Сергѣя Ивановича Заруднаго, одного изъ млавнѣйшихъ дѣятелей судебной реформы, непосредственнаго участника въ составленіи судебныхъ уставовъ 20 ноября 1864 года"...
   Оказалось, что сообщеніе корреспондента "Новаго Времени", какъ это, впрочемъ, обычно для корреспондентовъ этой газеты "Изъ черты осѣдлости",-- мягко выражаясь,-- страдаетъ неточностью! Александръ Сергѣевичъ Зарудный въ это самое время лежалъ тяжко больной въ Полтавѣ. Значитъ, корреспондентъ юдофобской газеты видѣть г. Заруднаго въ суѣ не могъ, не могъ и констатировать его участіе въ "демонстраціи". Онъ писалъ это а priori. Иначе сказать: корреспондентъ зналъ впередъ, что, если бы А. С. Зарудный, "сынъ одного изъ славнѣйшихъ дѣятелей судебной реформы", былъ въ то время въ Гомелѣ, то и онъ отдѣлился бы отъ гомельской магистратуры въ празднованіи годовщины.
   Недавно г. Тимъ, извѣстный писатель, посѣтилъ Гомель и далъ въ "Русскихъ Вѣдомостяхъ" отчетъ о своихъ впечатлѣніяхъ. "Когда,-- пишетъ онъ,-- съ моего корреспондентскаго стула, съ лѣвой стороны у окна, поближе къ судейской эстрадѣ, я разсматриваю группу подсудимыхъ, расположенную прямо противъ меня, я вижу ее раздѣленной на двѣ отличныя другъ отъ друга части.
  
   "Части эти -- ариѳметически равны. Быть можетъ, ближе къ истинѣ будетъ сказать, что онѣ уравнены для сохраненія ариѳмтическаго безпристрастія.
   "Нѣсколько человѣкъ подсудимыхъ выдѣлены изъ дѣла и временно отпущены судомъ. Теперь и русскихъ, и евреевъ на окамьѣ подсудимыхъ одинаково по 35 человѣкъ. Принципъ ариѳметическаго равенства проводится судомъ и въ другихъ случаяхъ. Напримѣръ, въ послѣдній денъ засѣданія 11 "наиболѣе важныхъ" обвиняемыхъ, содержавшихся до того подъ стражей въ теченіе 15-ти мѣсяцевъ, наконецъ, отпущены на временную свободу. Двое русскихъ и въ pendant къ нимъ двое евреевъ освобождены безъ поручительства. Остальные семеро, всѣ евреи, должны были представить по 1,000 рублей залога. Впрочемъ, справедливость требуетъ прибавить, что изъ подсудимыхъ, освобожденныхъ по окончаніи предварительнаго слѣдствія, русскіе должны были представить имущественное поручительство въ 100, 200 p., а евреи -- наличный залогъ въ 1,000 р. каждый.
   "Евреи-подсудимые сидятъ на лѣвой сторонѣ. Они меньше ростомъ и худощавѣе, "умѣреннаго тѣлосложенія и умѣреннаго питанія", какъ сказано въ протоколахъ медицинскаго осмотра. Среди нихъ много черноволосыхъ, хотя попадаются также русыя и совсѣмъ бѣлокурыя головы. Значительное большинство совсѣмъ молодые юноши, почти подростки, 22-хъ, 18-ти, даже 16-ти лѣтъ. У нихъ безбородыя лица, блѣдныя, истощенныя наслѣдственнымъ недоѣданіемъ и заключеніенъ въ тюрьмѣ, но глаза ихъ глядятъ открыто и какъ-то особенно независимо. Все это -- подмастерья ремесленныхъ мастерскихъ города Госеля, столяры, кожевники, портные, нѣсколько приказчиковъ, два-три учащихся. Они обвиняются въ томъ, что, выражаясь словами обвинительнаго акта, "приняли участіе въ публичномъ скопищѣ, соединенными силами учинившемъ насилія надъ разными лицами христіанскаго населенія", прибавлю, въ то время, когда лица христіанскаго населенія занимались разгромомъ еврейскихъ жилищъ и избіеніемъ ихъ обитателей. Эти тщедушные подростки представляютъ предъ лицомъ суда ту самую "Гомельскую самооборону", которой приписано столько смѣлыхъ, почти сверхъестественныхъ дѣйствій. Въ ночь съ 1-го на 2-е сентября, непосредственно вслѣдъ за погромомъ, русское населеніе предмѣстій Гомеля, выдѣлившее большинство громилъ, именно отъ нея ожидало ночнаго нападенія и мести. Желѣзнодорожными жандармами былъ принесѣнъ слухъ, будто въ Лубенскомъ лѣсу, въ 8 верстахъ отъ города, скрыто 7 тысячъ евреевъ демократовъ. Послана была полурота солдатъ, которая сначала встрѣтила толпу громилъ, направлявшихся въ городу, и пропустила ихъ съ миромъ, а потомъ нашла 3--4-хъ евреевъ, скрывавшихся въ болотѣ изъ боязни погрома"...
  
   Такимъ образомъ, въ Гомелѣ создалось странное положеніе: евреи трепетали передъ христіанами, христіане боялись евреевъ. Изъ города были разосланы гонцы въ ближайшія деревни съ извѣстіями о томъ, что евреи собираются бить христіанъ, и деревни двинулись на городъ, въ то самое время, когда евреи на чердакахъ и подвалахъ дрожали за свою жизнь...
   Теперь и тѣ, и другіе сидятъ на скамьяхъ въ одной и той же залѣ суда.
  
   "Русскіе подсудимые сидятъ на правой сторонѣ. Они крѣпче тѣломъ, выше ростомъ, свѣтлѣе волосомъ. Большей частью это -- тоже молодежь, спокойнаго и безобиднаго вида, хотя два-три лица выдѣляются низкимъ лбомъ и непріятнымъ выраженіемъ. Все это -- огородники, каменщики, желѣзнодорожные рабочіе. Есть нѣсколько лохматыхъ, растерзанныхъ фигуръ, два золотаря, одинъ босякъ. Это -- грабители и мародеры, которые пришли на погромъ, привлеченные легкой неожиданной наживой. Отношенія между обѣими группами подсудимыхъ вполнѣ дружелюбныя. Въ первые мѣсяцы предварительнаго слѣдствія, когда большивство было заключено въ тюрьмѣ, они были помѣщены въ отдѣльныя камеры, но въ концѣ концовъ соединились и перемѣшались. Я видѣлъ на судѣ во время перерывовъ, какъ подсудимые, Іосель Хайкинъ и Андрей Яцкевичъ, стояли, обнявшись, въ углу залы и о чемъ то горячо бесѣдовали. У дешеваго буфета въ передней комнатѣ русскій и еврей торопливо пили чай изъ одного стакана, передавая его другъ другу. Необходимость проводить въ судѣ цѣлые недѣли и мѣсяцы лишала ихъ возможности заработать себѣ пропитаніе, и они должны были составлять въ складчину пятачекъ, чтобы заплатить за стаканъ чая. Общая нужда объединила ихъ и, кромѣ того, въ тюрьмѣ и во время суда они имѣли возможность ближе узнать другъ друга"...
  
   Суду предстояла благородная и высокая роль довершить это объединеніе, распространить его далеко за предѣлы судебной залы.... Этого можно было достигнуть, во-первыхъ -- выполеніемъ, широкимъ и безпристрастнымъ, тѣхъ предшествовавшихъ условій, которыя поставили въ Гомелѣ одну часть населенія противъ другой и заставили тѣхъ самыхъ людей, которые теперь мирно уживаются въ тюремныхъ камерахъ,-- кинуться другъ на друга, какъ звѣри... Судьба подсудимыхъ евреевъ и русскихъ одинаково требовала выясненія этихъ условій и роли тѣхъ "истинныхъ виновниковъ, которые по словамъ и тѣхъ и другихъ,-- отсутствуютъ на скамьѣ подсудимыхъ, и только нѣкоторые изъ нихъ являются въ судебную залу въ качествѣ свидѣтелей и потомъ онова уходятъ на свободу"... {Тамъ. Р. Вѣд.} Этого именно добивалась "группа защитниковъ" и въ томъ числѣ А. С. Зарудный, сынъ одного изъ славнѣйшихъ дѣятелей судебной реформы. Этого, безъ сомнѣнія, добивались бы теперь и сами "славнѣйшіе дѣятели", имена которыхъ всуе поминаются юдофобской печатью и юдофобствующими дѣятелями суда 40 лѣтъ спустя.
   Но гомельскій судъ, со своимъ предсѣдателемъ, г-мъ Котляревскимъ, посмотрѣлъ на дѣло иначе. Вмѣсто того, чтобы безпристрастно добиваться истины, показывая, что для правосудія "нѣсть еллинъ ни іудей", г-нъ предсѣдатель, гласно, публично, при открытыхъ дверяхъ, употребляетъ всѣ усилія для того, чтобы "не допустить" освѣщенія дѣла со всѣхъ сторонъ и чтобы "нѣкоторыя лица", которыхъ не угодно было затронуть составителю обвинительнаго акта,-- остались внѣ предѣловъ судебнаго освѣщенія. Намъ еще придется, вѣроятно, вернуться къ этому знаменитому отнынѣ процессу, и мы не будемъ предвосхищать наиболѣе яркія черты этой "дѣятельности" г-на предсѣдателя. Здѣсь мы отмѣтимъ только одинъ эпизодъ, закончившійся уходомъ группы защитниковъ.
   Давалъ показанія свидѣтель Аидрей Шустовъ. Это русскій, политическій заключенный; онъ не громила и не потерпѣвшій отъ погрома, значитъ, "настоящій" свидѣтель. Какъ извѣстно, и по судебнымъ обычаямъ, и даже по закону первая часть судебнаго допроса формулируется въ общей формѣ: что вамъ извѣстно по настоящему дѣлу? Свидѣтель говоритъ, что знаетъ, и только когда онъ кончитъ или явно не умѣетъ разсказать связно,-- начинается допросъ судомъ и сторонами. На этотъ разъ, однако, едва г. Шустовъ началъ разсказъ съ 29 августа, какъ г-нъ предсѣдатель потребовалъ, чтобы свидѣтель перешелъ прямо къ 1 октября. Повидимому, связный разсказъ о томъ, что происходило 29 августа, совсѣмъ не входилъ въ разсчеты гомельскаго суда и могъ повредить той "истинѣ", которую судъ рѣшилъ во что бы то ни стало вынести изъ дѣла. И вотъ г-нъ предсѣдатель не только запретилъ (въ прямое нарушеніе ст. 718 уст. уг. судопр.) свидѣтелю говорить, что ему извѣстно по дѣлу "съ 29 августа", но... это почти невѣроятно, но это такъ -- выслалъ свидѣтеля изъ залы засѣданій, какъ будто зала этихъ засѣданій была не судь, а какая-то казарма, въ которой, какъ главная цѣль, преслѣдовалась стилистическая стройность изложенія и дисциплина свидѣтелей... Но я этого еще оказалось мало. Когда защитникъ Соколовъ сталъ возражать противъ этого распоряженія, при чемъ, какъ показалось г-ну предсѣдателю, сдѣлалъ это слишкомъ повышеннымъ голосомъ, то г. Котляревскій... выслалъ также и защитника...
   Послѣ этого товарищи оскорбленнаго Соколова попросили перерыва, я затѣмъ между ними и г-мъ предсѣдателемъ произошелъ слѣдующій діалогъ:
  
   Защ. Винаверъ.-- Господинъ предсѣдатель. Я хочу сдѣлать заявленіе отъ имени защиты и гражданскихъ истцовъ. Два слишкомъ мѣсяца мы сидимъ здѣсь, стремясь всѣми силами пролить свѣтъ на сложное и тяжелое дѣло,-- отыскать правду.
   Предсѣдатель.-- Виноватъ, г. повѣренный. Прошу васъ изложить сущность вашего заявленія, вашу петицію.
   Винаверъ.-- Моя петиція такъ тѣсно связана съ тѣмъ, что я хочу сказать, что я не могу отдѣлять ее; нельзя меня обязать связать въ одной фразѣ то, что я могу оказать только въ пяти фразахъ. Въ теченіе двухъ мѣсяцевъ мы стараемся исполнить нашу обязанность -- освѣтить дѣло... На нашихъ подзащитныхъ заведено чудовищное обвиненіе, и мы хотѣли доказать, что обвинительный актъ...
   Предсѣдатель.-- Виноватъ, я не могу допустить критики обвиннтельнаго акта до преній.
   Винаверъ.-- Все то время, которое мы провели здѣсь, мы мы разу не обнаруживали неуваженія къ принципамъ суда, мы слишкомъ глубоко вѣримъ въ эти принципы, въ могучую силу закона въ нашемъ стремленіи найти правду. Мы встрѣчали массу стѣсненій, мы пережили незаконныя стѣсненія нашихъ правъ, памятуя, что не въ однѣхъ стѣнахъ этого зала заключено правосудіе Россіи, что существуетъ еще судъ, которому принадлежитъ послѣднее слово въ этомъ дѣлѣ. Но мы натолкнулись на такія стѣсненія, которыя посягаютъ на нашу честь и достоинство. Въ лицѣ присяжнаго повѣреннаго Соколова вамъ нанесено оскорбленіе...
   Предсѣдатель.-- Господинъ повѣренный, я прошу васъ не критиковать состоявшееся постановленіе, такъ какъ, въ противномъ случаѣ, мнѣ придется напомнить вамъ о мѣрахъ, которыя я вынужденъ буду принять.
   Винаверъ.-- Вамъ не придется принимать противъ меня мѣры, такъ какъ мы покинемъ залъ. Я утверждаю, что распоряженіемъ вашимъ оскорблено наше человѣческое достоинство, такъ какъ каждый изъ насъ въ положеніи Соколова поступилъ бы такимъ же образомъ. Мы считаемъ невозможнымъ при такихъ условіяхъ продолжать защиту, мы испытываемъ огромную тяжесть отъ необходимости послѣ двухъ мѣсяцевъ труда покинуть дѣло, мы сознаемъ отвѣтственность предъ вашими подзащитными, которыхъ оставляемъ теперь безпомощными. Но есть моменты, когда чувство оскорбленнаго человѣческаго достоинства оказывается сильнѣе даже сознанія отвѣтственности. Мы не можемъ продолжать,-- уходимъ. Мы увѣрены, что никто насъ не осудитъ и прежде всего не осудитъ насъ наша совѣсть,-- мы уходимъ съ чистой совѣстью изъ той залы, въ которой столько настрадались.
  
   Винаверъ безсильно опускается на мѣсто. Публика потрясена.
   За Виваверомъ дѣлаетъ заявленіе Сліозбергъ (представитель гражданскаго пока).
  
   "Мы несли всѣ мучительныя трудности, сопряженныя съ участіемъ въ настоящемъ дѣлѣ, не для взысканія денегъ, не для отягченія участи подсудимыхъ христіанъ -- мы ихъ считаемъ несчастными,-- а для раскрытія истины, въ этомъ мы усматривали священную нашу задачу. Въ томъ же заключается не менѣе святая задача защитниковъ подсудимыхъ евреевъ. Удаленіе товарища Соколова, съ полнымъ достоинствомъ выполнявшаго эту задачу, мы позволяемъ себѣ считать незаслуженною карою, а опасеніе возможнаго примѣненія ея къ намъ, при такихъ же условіяхъ, лишаетъ насъ увѣренности въ дальнѣйшемъ. Уходя, позволяемъ себѣ высказать увѣренность, что никто, не исключая особаго присутствія, не скажетъ, что мы не стремились раскрыть всю истину, пролить полный свѣтъ на дѣло.
  
   Къ заявленіямъ этимъ присоединяются Красильщиковъ и Марголинъ. Куперникъ, со слезами въ голосѣ, говоритъ:
  
   -- Съ грустью и огорченіемъ присоединяюсь я въ сдѣланнымъ заявленіямъ, но прежде, чѣмъ вмѣстѣ со своими товарищами оставить дѣло, надъ которымъ всѣ мы такъ много трудились и страдали, оставить подсудимыхъ безъ защиты, лично отъ себя, какъ старшій среди моихъ товарищей, пережившій всѣ перипетіи въ исторіи суда, я сдѣлаю послѣднюю попытку спасти дорогое намъ дѣло. Я прошу палату подвергнуть пересмотру мѣру, принятую противъ товарища Соколова. Тогда и защита найдетъ возможнымъ довести до конца свою работу: быть можетъ, мои младшіе товарищи со мной не согласятся, но я считаю долгомъ стараго человѣка и адвоката сдѣлать все, что въ моихъ силахъ, чтобы самому пополнить долгъ и дать возможность другимъ его исполнить. Безъ Соколова мы продолжать дѣла не можемъ. Соколовъ поступилъ совершенно корректно. Тутъ простое недоразумѣніе. Верните Соколова, и тогда всѣ мы будемъ продолжать наше дѣло.
   -- Мы терпѣли личныя оскорбленія,-- говоритъ Ратнеръ,-- доколѣ было возможно, но сегодня мы столкнулись съ обстоятельствомъ, изъ котораго не видимъ обычнаго законнаго выхода. Въ лицѣ товарища Соколова мы всѣ чувствуемъ себя, какъ люди и адвокаты, тяжко оскорбленными и вынуждены оставить залъ васѣданія...
   -- Съ точки зрѣнія профессіональной этики,-- прибавляетъ Ганерманъ,-- адвокатъ не можетъ ставить себя въ положеніе, при которомъ къ нему примѣнялись бы мѣры, свидѣтельствующія о его неприличномъ поведеніи на судѣ. Оставаясь въ предѣлахъ корректнаго исполненія своихъ обязанностей, нашъ товарищъ подвергся оскорбительному взысканію... Каждый изъ насъ столь же незаслуженно можетъ оказаться въ томъ же положеніи.
  
   "Палата удаляется на совѣщаніе, и черезъ часъ выноситъ опредѣленіе, коимъ оставляетъ въ силѣ удаленіе Соколова.
   "Защитники евреевъ уходятъ. Публика поднимается и, апплодируя, уходитъ вслѣдъ за защитой. Среди подсудимыхъ движеніе. Предсѣдатель дѣлаетъ распоряженіе удалить всю публику"...
   А. О. Заруднаго въ это время все еще не было въ Гомелѣ. Но, безъ сомнѣнія, корреспондентъ "Новаго Времени" могъ бы съ полнымъ основаніемъ и а priori присоединить къ удалившимся его имя, такъ же, какъ и имя его славнаго отца.. Полагаемъ, что величавыя тѣни творцовъ судебной реформы, если бы они присутствовали въ этой залѣ, удалились бы изъ нея вмѣстѣ съ "группой адвокатовъ", такъ какъ, несомнѣнно, что въ ней вѣялъ не духъ судебныхъ уставовъ, а развѣ духъ инквизиціоннаго пристрастія и чуждой правосудію исключительности.

Вл. Кор.

"Русское Богатство", No 1, 1905

  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru