Коровин Константин Алексеевич
Крыша Мира

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Крыша Мира

   Далеко пролегли пустынные степи...
   В выси гор загорелись утренними огнями вершины Гималаев. Кондоры плавно кружатся в утренней мгле.
   Я долго ехал пустыней Гиндукуша из последнего кишлака Памира. Устал и я, и две красавицы дивные, мои лошади. Они идут тихой ходой. Уже погасли звезды ночи, и утренняя свежесть засияла на небесах...
   Скорее бы добраться до жилья: ведь бутылки с зельтерской водой, обмотанные проволокой, лопнули еще вчера днем в сильной жаре, а как быть без воды в пустыне... Скорее туда, к этим огромным, тихим холмам гор. Тайными глыбами, далекими тенями уже видны они. И там -- Крыша мира...
   Еду, еду, ровно стучат копытцами мои красавицы -- Кыс и Карагес, по твердой земле пустыни. Орлы с голыми шеями медленно взлетают и кружатся надо мной. Есть что-то злое и мрачное в их спокойном полете.
   Я чувствую вдруг, как я совершенно одинок в пустыне... Куда я заехал!.. Вдруг вспомнилась мне Москва. Как хорошо в Москве... Лучше мне было бы вернуться из Самарканда.
   Но так хорошо ехать верхом куда-то... К самой Крыше мира...
   Сидит целая куча кондоров, выгибая шеи. Я перехожу на рысь, я чувствую, как пахнуло чем-то тлетворным, и вижу, подъезжая ближе, серые груды, трупы верблюдов. Их три.
   У третьего верблюда, который дальше других, как будто сидит сарт в чалме и все кланяется, как бы молится.
   Вдруг я остановился, быстро достал из мешка, с соседней лошади, маузер: я вижу -- барс откинулся от трупа верблюда, побежал тихонько. Стреляю, передвинул патрон. Огромная куча кондоров сначала побежала по песку, потом поднялась в воздух, качая огромными крыльями. А барс все ближе, ближе: он бежит на нас... Я выстрелил опять и услышал над собой шум крыльев. Барс исчез, но издали я увидел как бы темную кошку, которая прыгнула кверху, хватая птицу.
   Лошади сами понесли бешеным карьером. От неожиданности я потерял стремя.
   И долго несли они меня по степи...
   Забрав влево, едва слушаясь меня, они перешли на иноходь.
   В цветных опалах блистают вершины гор. Они громадны. Во мгле глубокой дали, под горами, я вижу как бы темный шар. Там -- карагач. Карагач -- это дерево. Там, значит, вода, пристанище...
   Я хочу осадить лошадей, но умные, милые красавицы мои, Кыс и Карагес, тоже увидели карагач и, не слушая меня, летят к нему карьером. Они храпят от усталости, переходят опять на иноходь.
   Влево от меня показался холм, покрытый густой травой, за холмом белеет дорога. Я повернул на нее. Из-под копыт лошадей, как фонтаны, взлетели кверху два золотых фазана. Через минуту -- опять.
   Я остановился, слез с седла. Ноги дрожат. Я достал дробовик, привязал к поясу повод лошадей и пошел, едва двигаясь от усталости.
   Уже светало. Фазаны вылетают все чаще.
   Трех золотых фазанов я уложил в охотничий мешок.

* * *

   Под огромными ветвями карагача, нависшего над землей круглой шапкой,-- чайхана, чайная. В чайной и кругом на циновках и матрасах полулежат проезжие. Пьют зеленый ароматный чай и едят лепешки. Индус, взявший у меня лошадей, постелил мне ковер в тени дерева и поднес чай. Я вижу, как мои Кыс и Карагес легли в тени, кивая индусу красивыми головами, когда тот подал им корм.
   Среди проезжих, в стороне, сидели высокие нагие пастухи, как бронзово-зеленые изваяния, цвета нефрита. Под белыми чалмами у виска воткнуты красные маки. Восхитительный, ярко-красочный Восток... Я ел жареного фазана, а глаза пастухов, с большими ресницами, улыбались мне. Оказалось, им смешно, что я ем птицу.
   От усталости, будто меня избили, я заснул тут же, на ковре, как убитый, а когда проснулся, был поздний вечер.
   Горел костер, лежали верблюды. Около них, отдельно, сидели женщины, и лица их были глухо закрыты, только черные щели из волосяной щетины оставлены были для глаз.
   Пестрая толпа сидела и лежала у костра. Из чайханы вышел человек. У него длинная черная шевелюра, набок молодцевато надет русский белый картуз. Он подошел ко мне и весело сказал:
   -- Добро-здорово, капитан...
   Я так обрадовался, что вспрянул с ковра и взял его руки:
   -- Вы русский?
   -- Нет, капитан... Я тут -- здешний.
   -- У меня коньяк есть,-- сказал я.-- Садитесь, выпьем с чаем...
   -- Хорошо, капитан.
   И, наклонившись, человек сказал мне на ухо:
   -- Вино -- можно. Тут есть.
   С этими словами человек вошел в чайхану...
   Все сидевшие у костра были как-то похожи на русских. Только лица немного потемней от загара. Мне казалось, что это студенты из Московского университета нарядились нарочно, как на святках, в халаты и чалмы. Действительно, как много было в Москве лиц, похожих на сартские...
   Мой новый знакомый, индус с шевелюрой, уже сидит со мной на ковре, и мы едим с ним плов из барашка. Он пьет водку как хочет. Оказывается, он бывает в Нижнем Новгороде на ярмарке, покупает ситец московский -- морозовский, а индуски делают из ситца шаровары и платья.
   Еще удивленье -- оказалось, что он не индус, а цыган. И зовут его Арас. Вышло так, что я вроде как к "Яру" попал.
   К нам присели и хозяин чайханы, и другие. Я предложил хозяину-индусу выпить, он -- одетый весь в белое -- сложил руки на груди и поднял глаза к небу -- а небо темное, синее и глубокое, в блестящих звездах южной ночи... Индус выпил рюмку коньяку, взял сухарь и шоколад и, приложив руку ко лбу, ушел.
   А я до того был рад встрече с Арасом, что мы выпили все вино в этом подворье, под ветвями карагача, на Крыше мира...
   Уже погас фонарь чайханы, потемнели дальние Гималаи. Узоры вечных льдов забелелись в выси. Как хорошо написать все это. Я уже взял краски, но Арас говорит мне:
   -- Афганцы не любят, не снимай,-- тут женщины есть... Поедешь -- убьют... Вера такая.
   Я все же тихонько, в маленький ящик, пометил тона ночи.
   -- Никто не может перейти гор Гималая,-- тихо рассказывал мне тем временем Арас.-- Но, слышно, там долго люди живут. Другой пятьсот лет живет, не то старый, не то молодой, никак узнать невозможно. Никто про то не знает: пройти гор нельзя.
   -- А далеко до гор?
   -- О-о... далеко, очень далеко: до границы еще двести верст.
   -- Как странно, а кажется, так близко, точно вот здесь...
   Арас, толкуя со мной о великих горах, рассказал, что индусы живут по ту сторону Гималаев:
   -- Их там пятьсот миллионов,-- говорил он,-- а здесь, по эту сторону,-- все цыгане живут: двести миллионов.
   Кажется, Арас приврал изрядно, но нравится мне Арас, и я чувствую себя с ним под тенистым карагачом, как в Москве.
   Цыгане, по словам Араса, оказывается, что не просто так себе фараоны, как их звали московские купцы, а есть цыгане-люди, те, которые у нас в России лошадей продают, и есть цыгане-боги, те, которые песни поют.
   -- Как боги? -- спрашиваю.
   -- Так,-- отвечает Арас.-- В горах Гималаев давно было много цыган. Жили они добро-здорово в низовьях гор, и были все крестьяне. А повыше в горах жили их господа, тоже цыгане. И эти цыгане не делали ничего, а только пели. Про любовь пели, жизни красу, добро-здорово... И которые жили ниже, те считали тех, кто жил выше,-- богами. Только народ, снизу который, выгнал господ сверху -- своих богов-то. Иди куда знаешь, довольно петь про любовь. Ступай к черту... И вот пошли они, боги, через Афганистан, Памир, Кавказ, кто куда.
   -- Скажи правду,-- вдруг перебил самого себя Арас.-- Есть у вас в Нижнем цыганский банк?
   -- Нет,-- говорю.-- Цыганского банка нет.
   -- А в Москве, Петербурге есть?
   -- Нет, не слыхал.
   -- Скажи правду,-- настаивал Арас,-- в Лондоне, Париже есть цыганский банк?
   -- Тоже будто нет.
   -- Вот видишь, а цыгане в Москве есть, в Петербурге есть, в Париже, в Мадриде -- где хочешь, добро-здорово есть...
   Я вспомнил, что правда, в какой-то опере хор поет "Испанские цыгане, мы прямо из Мадрида", и сказал:
   -- Верно, цыгане всюду есть.
   -- Вот видишь, капитан, цыгане-то везде есть, а денег у них нет... Они бедные, их вот отсюда выгнали. Они были господа, наши боги, а теперь поют они везде про красу жизни, про любовь... Вот что Крыша мира-то!
   Арас встал, бросил в костер пучок сухой бересты. Пламя вспыхнуло, и я увидел, как из-за веревки, разложенной по земле кругом карагача, смотрят на нас тысячи блистающих и мерцающих глаз.
   -- Что такое,-- сказал я Арасу.
   -- Это ящеры, капитан, пришли на огонь, а перейти веревку не могут. Она из бараньей шерсти, они и боятся. Баран их ест, ящер, змей...
   Арас засмеялся, похлопал в ладоши. Тысячи огоньков-глаз за веревкой мгновенно погасли. Ящерицы исчезли.
   -- Только не ходи, капитан, за веревку,-- сказал мне Арас,-- и змеи есть, изжалят, умрешь...
   Все притихло под звездами. Все уже спало под карагачом.

* * *

   И после, когда я видел цыган и слушал пение одной из богинь, Варвару Панину, в их карих глазах я видел далекие Гималаи, и с песней их я в чувства лучшие летал; в мечту любви заманчивые чары -- и вспоминал я мою смелую и радостную юность -- горе-березоньку и тайную пустыню Гиндукуша.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Крыша Мира -- Впервые: Возрождение. 1932. 13 июля. Входит в издание "Константин Коровин вспоминает...". Рассказ напечатан с посвящением: Посвящаю памяти Вари Паниной. Печатается по газетному тексту.
   ...лицу похожих на сартские -- сарты -- исконное оседлое население Средней Азии (персы, таджики, узбеки), вошедшее в состав узбеков.
   ситец московский -- имеются в виду текстильные предприниматели Морозовы.
   Варвара Панина -- Панина Варвара Васильевна (1872-1911), знаменитая исполнительница бытовых романсов и цыганских песен.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru