Коровин Константин Алексеевич
Новая Земля

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Новая Земля

   Стальной туман над океаном.
   Пароход "Владимир", качаясь в темных водах, медленно подходит к Новой Земле. Над туманами стоят громады гор, острыми полосами ровно лежат снега. Громкий гудок.
   Вот уже берег. Я вижу лодки и кучку особенных людей, одетых в меха с пестрыми полосками. Рыжие и белые меха как бы повторяют полосы снега на горах. Уже различаю круглые лица самоедов. Все с черными глазами и смотрят с жадным любопытством. Они похожи на кукол в своих пестро расшитых оленьих малицах.
   На берегу жалкие лачужки, сбитые из темных бревен с маленькими окнами. От домика к домику натянуты веревки: это чтобы ходить во время ветра, так как иначе унесет в море.
   Вот маленькая часовня с синим куполом, а дальше, к скалам, тянутся самоедские чумы, из которых идет дым. Стаи чаек, чайки белые с черными каймами на крыльях: бело-черные чайки, зеленые мхи, полоски снега на горах -- все это похоже на одежды самоедок.
   Как будто огромные утюги, мрачные и тяжкие, лежат над берегом горы, точно заковывая Ледовитый океан. Все мертво и одиноко до того, что хочется бежать и никогда больше не видеть этой Новой Земли... Из сиротливого дома вышел молодой урядник с серыми глазами:
   -- Пожалуйте ко мне,-- зовет он.-- Вам здесь остановиться надо. Бумагу с парохода дали -- приказ. Понравится ли только фатера моя.
   Вскоре матрос внес в дом мои вещи. Как бедно в доме сероглазого урядника. Два окошечка с тусклыми стеклами, пахнет рыбой и водкой.
   -- Не нравится вам, я вижу,-- говорит мне хозяин,-- один барон тут приехал, так вот -- живет наруже... Конечно, какая здесь жизнь. Теперь еще ничего, а зимой, тех же самоедов взять... Воют, как волки. Послушали бы. Я правду говорю. Да, тут завоешь...
   Урядник оказался из ссыльных, а барон, действительно, из Вены приехал сюда на охоту: бить белых медведей. "Уже два раза промазал",-- рассказал мне урядник.
   Вскоре я нашел венского барона.
   Постелив на мху плед и повесив над собой простыни на палках, барон лежал в меховом мешке, облокотясь на большие подушки. Перед ним стоял лакей в невероятном костюме синего сукна, с эполетами, подпоясанный широким блестящим поясом и в цилиндре с кокардой; в руках у лакея был серебряный поднос с бокалом и открытой бутылкой шампанского.
   Все это было так невероятно, что я, что называется, стоял с разинутым ртом.
   Барон, между тем, очень радостно приветствовал меня; он вылез из мешка, предложил мне сесть и сам подал какую-то рыбу, нарезанную кусочками, сильно наперченную, сырую и соленую.
   А кругом барона сидели самоеды, ребятишки и подростки. Глотая шампанское, барон доставал из жестяной коробки печенье и бросал его в толпу самоедов. Те мгновенно набрасывались и мгновенно уничтожали все, как...-- ну, как тюлени брошенную им рыбу.
   -- Здесь не пивши не проживешь,-- сказал урядник, когда барон предложил ему шампанского,-- только я этого не пью. Мне бы рому.
   Лакей достал из корзинки ром, и урядник принялся за него. Барон тем временем показал мне свои прекрасные штуцера и пригласил меня с собой на охоту.
   Рано утром мы вышли. Либо горы, либо пустой и огромный берег. Все однообразно, дико и уныло. Редко покажется летящий альбатрос.
   Мы поднялись на шиферные скалы; выше, выше. Дохнул ледяной ветер. Самоеды шли с нами, перевязанные веревками. Один из них, вожатый Василий, сказал:
   -- Вечером будет медведь. Пойдем -- чэма. Сейчас тут...
   Мы спустились по круче вниз и увидели чум. Около горел костер. У костра сидели самоеды. Гортанными криками встретили они нас.
   Злобно лаяли собаки -- лайки. Старуха с длинными седыми волосами протянула мне руку и что-то попросила. Барон приказал дать ей бутылку водки. Она схватила бутылку с дикой радостью, а водку стали пить все вокруг костра, и -- дети.
   Из чума вышел молодой самоед. На его открытой груди висел медный крест. Он пристально посмотрел на нас большими глазами и внезапно завыл, как собака. И, ужас,-- у его сыромятного пояса была привешена за волосы голова человека. Вытекшие глаза и оскаленные зубы сверкали от костра... Это была голова его отца. Он отрезал ее у умершего, не желая расстаться. Он так любил отца, что оставил себе голову, которую целовал и клал на ночь рядом с собой.
   "Хорошая жизнь",-- подумал я.
   Кругом темные, красно-бурые горы: ночное солнце освещает их. Есть неизъяснимо таинственное в этом полярном свете. И страшно таинственны плоские лица самоедов, а глаза, как черные пуговицы. Что-то есть в них звериное...
   Утром, только мы вышли с ночлега, как я увидел на пригорке много оленьих костей и рогов. На рогах висели красные и беленькие тряпочки-лоскутки. Оказалось, что это самоедское кладбище.
   Посреди стоял деревянный идол, выпиленный из доски, с несколькими нарисованными глазами. Проходя под идолом, самоеды внезапно запели.
   -- Они поют: "Приедет пароход, привезет нам водки" -- перевел мне с усмешкой урядник.
   Перед нами всё скалы и скалы, отвесно спускающиеся к морю. Они -- как упавшие в море огромные глыбы камней. Все покрыто инеем и снегом. Кое-где открываются полыньи. Темная вода моря и льды. На отлогих камнях видны тюлени. Вытягиваясь, они бросаются в воду. Скалы у самой воды обледенели и желтого тона.
   А в воздухе свежо-свежо. Пахнет сыростью и морозом...
   Я смотрю в бинокль. Штуцер ланкастера лежит около меня. Ноги озябли. Самоеды приказали лечь в снег мне и барону, а сами куда-то тихо ушли. Вижу перед собой, как большой тюлень вылез легко и смотрит на меня темными глазами, передвигая усами. Опять нырнул. В бинокль я вижу много тюленей. Вытянув шеи, они смотрят в одну сторону, как птицы. "Не собаку ли нашу видят?" -- подумал я. Барон выставил перед собой штуцер и пристально смотрит в бинокль. Я посмотрел туда же на белый берег и увидел вдали желтоватое длинное пятно такого же цвета, как и края скал у воды. Пятно двигается, и я вдруг понял, что это большой и длинный белый медведь. Он идет на трех лапах, одной, передней, он закрыл морду. Я не дышу.
   Раздался громкий, свистящий выстрел. Эхо пронеслось в горах сзади меня. Самоед прибежал с криком.
   -- Опять промазал барон,-- сказал мне урядник с усмешкой.
   -- Хорошо вам, вы вот в Петербург поедете,-- говорил урядник, когда мы шли назад с неудачной охоты.-- Эх, жизнь... Живи здесь... Ходи по веревке к попу, и все тут. А говорят -- пьет урядник... И про отца Григория говорят -- пьяница. Ну, а как же жизнь наша? Ведь люди тоже, потому и пьем. Не медведи, лапой черный нос не закроешь... Прошу вас. В Архангельске будете, скажите, пожалуйста, губернатору: "Пьяница,-- скажите,-- урядник..." Лучше, может, еще куда сошлют -- хуже не будет...
   -- Скажите, а почему медведь нос закрывает? -- перебил я сетования урядника.
   -- А потому,-- усмехнулся урядник,-- ведь медведь, как лед: нипочем его не видать... А нос-то видно -- он черный. Тюлени видят нос, ну и в воду. Лови их. Сам он дурак, а -- хитрый. Людей не боится, смотрит на них, думает -- что такое, смешно ему: нешто станет здесь человек жить... Эх, жисть...
   Урядник умолк. Потом вдруг сказал:
   -- Ведь я здесь из-за бабы нахожусь. Эх, да чего тут говорить... Будьте добры, скажите губернатору Энгельгардту, что пьяней вина урядник, мол... Очень трудно мне здесь... Когда вот сполохи с осени начнутся, северные сияния-то, вот там...-- Он рукой показал вдоль гор.-- Там льды кончаются, и на них моржи большие, прямо вот с гору -- огромадные... И какие-то алтари, чисто все в золоте... Как в панораму глядишь... И, верите, будто она -- моя-то -- в сполохах ходит... А тут самоеды с собаками заодно воют... Страшно... Помогите, ваше благородие, может, дале куда сошлют... Сполохов-то не будет там...
   -- А вы уголовный ссыльный? -- спросил я.
   -- Я не уголовный. Никак нет. Я вот что ни на есть политический. Чего ж еще, я вам правду скажу. Мне пристав говорит: "Из-за своей шлюхи ты что это делаешь?" А я ему, приставу, значит, и дал раза в личность... За "шлюху"... А может, и верно, как опосля оказалось... Ну, при исполнении служебных обязанностей -- чего еще: в ссылку... Я как есть политический.

* * *

   Через три года я и художник Валентин Серов приехали в Архангельск. Я писал вечером старую деревянную пристань и корабли, которые освещало солнце косыми лучами, и вдруг услышал около себя:
   -- Ваше благородие...
   Передо мной стоял городовой. Я узнал в нем урядника с Новой Земли. Видно было, что он рад видеть меня. Он снял фуражку, вытирал лоб и все говорил:
   -- Вот рад, вот рад, ваше благородие...
   -- Как же это,-- говорю,-- вы здесь городовой?
   -- Все через вас, ваше благородие...
   Все начисто рассмотрели, и вышло так, что я ни уголовный, ни политический, а просто зря... Пристав-то Репин, обиду-то которому я нанес, тута, в Архангельске, а я у него. Все по ошибке вышло... Он у меня хрестный, сын, значит, два года женат. Более сполохов тут нет... Я и женился. 22 получаю. А та-то, прежняя жена, померла. Она в сполох-то ходила в венчанном платье, уж покойницей, значит... и какую жисть теперь я вижу: все кругом одна радость... Пристав-то меня "мордой" зовет. "Ну,-- говорит,-- морда, зря ты совсем пить бросил". Дозвольте, ежели посидите, жену показать...
   Городовой быстро ушел.
   Высокого роста, дебелая, вскоре стояла передо мной северная красавица, как икона, и, посмотрев, обняла меня обеими руками за шею и расцеловала три раза, как бы христосуясь. Сказала:
   -- Григорий сызмальства знаком был, а подруга моя его отбила. А она шлюнда была... А вот я своего дождалась. Хотя поздненько немного, мне уж двадцать шесть....
   На пристани раздался свисток. Я увидел там людей в мундирах. Городовой побежал туда. Потом быстро вернулся:
   -- Ваше благородие, не хотите ли поглядеть: на той стороне семга человека убила. Серов, смотревший издали на все мои беседы с городовым и с его женой, подошел и говорит:
   -- Что такое, Костя, тут происходит?
   А на пристани пристав Репин, доктор и какой-то судебный чин. Мы сели в лодку. Я рядом с приставом Репиным.
   Я рассказал ему о моей встрече с городовым Григорием на Новой Земле.
   -- Ну и дурак,-- говорит.-- Так все и было. Он мне, действительно, прямо в морду... Что вы скажете? Ну, его и сослали, а я все думаю -- за что? За женщину. Я хлопотал-хлопотал... Дурака вернули. У него и еще одна заслуга есть: никто так под закуску рыбу засолить не умеет, как он. Под водку. Ценить надо...
   На плоском песчаном берегу толпились рыбаки у огромных сетей.
   На песке отмели лежал молодой парнишка, мертвый, с полуоткрытым ртом. Рот полон крови. В стороне лежат семги, и ближе к нему одна, очень большая. Голова у нее разбита. Вынимая сеть {Так в тексте.}, она выскочила из мотни и, кружась, приближалась к воде. Паренек, чтоб не ушла рыба, бросился на нее, лег, в борьбе она, ударив хвостом, расшибла парнишке грудь...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Новая Земля -- Впервые: Возрождение. 1932. 12 октября. Входит в издание "Константин Коровин вспоминает...". Рассказ имеет подзаголовок: На севере диком. Печатается по газетному тексту.
   самоеды -- см. выше, прим. к с. 238.
   малица -- мужская одежда оленеводов, коренных народов Севера: длинная, без разрезов рубаха с капюшоном из оленьих шкур мехом внутрь.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru