Коровин Константин Алексеевич
Человек со змеей

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Человек со змеей

   Ранней весною в Москве, когда на крышах тает снег и сохнут мостовые, когда солнце весело освещает лица и желтые тулупы торговцев на Грибном рынке, когда синие тени ложатся на мокрую мостовую от возов с бочками, от крестьянских лохматых лошаденок, приехавших из деревни со всякой снедью, грибами, капустой, курами, яйцами, рыбой,-- любил я смотреть на рынке пеструю толпу простых деревенских людей.
   И всегда мне хотелось весной поехать к ним, в деревню, где голубая даль, где распустилась верба, куда прилетели жаворонки. Как хорошо, как вольно там. Уж мчат ручьи, весело и вольно шумя, блестящие воды. Далекие утренние зори полны зачарованной радости. Яркой красою разливаются зори над далекими лесами, перед восходом святого солнца. Как хорошо ехать проселком, весенним лесом, видеть сухие бугры и бревна... изб. А одна московская очаровательница мне сказала, что она не любит весны -- "Так грязно, лужи, ростепель" -- и что поедет она в Баден-Баден. Там ровные дорожки, покрытые желтым песком, и так приятно ходить под зонтиком...
   Надоело в Москве. Надоело все, и театры, и умные картины передвижников, и то, что сказал Толстой; только один рынок Грибной нравится мне: в нем жизнь земли. И накупил я груздей, рыжиков, снетков, балык, кочанной капусты, моченых яблок. Все, что нужно. Так хочется есть весной. И еще купил -- большого ручного живого зайца, который ест из рук капусту. Посадил его себе за пазуху в шубу, сел на извозчика и поехал к Бузинову.
   Бузинов -- торговец. Торговля удочками, крючками, вершами; маленькая лавчонка помещается у берега Москва-реки, за Каменным мостом, за плотиной.
   Еду -- смотрю на зайца. И он смотрит. И так сидит у меня в шубе, как дома. Я достал из кармана морковь, он держит лапками и ест, не обращая ни на что внимания. Чувствую я, что заяц отлично понимает, что я его не съем и в обиду не дам. Потому-то, съев морковь, он как-то особенно застучал лапками мне по руке, как в барабан. "Это значит,-- подумал я,-- давай еще морковь". Обжора заяц -- здоров есть...
   У Бузинова при лавке -- комната. И там вижу -- сидит человек замечательный. Василий Княжев -- поэт, бродяга, рыболов. Правит на лампочке камышовые концы удилищ.
   -- Василий,-- обрадовался я.-- Вот ты где. Как живешь? Да что это у тебя под глазом синяк... А смотри-ка, заяц какой ручной.
   Василий серьезно так смотрит темными глазами на зайца, потом -- на меня. И, подняв брови, вздохнув, говорит медленно и деловито:
   -- Заяц хороший. Чего ж, человеку поверил. А вам -- игрушка. Только одно, ежели бегать не будет -- то лопнет.
   И он взял его за уши, поднял кверху, посмотрел и сказал:
   -- Кобель.
   -- Вот что, Василий,-- говорю я.-- Теперь закусим. Тут все на Грибном купил, что надо. Сбегай винца какого достать. Пост сейчас. Водку нехорошо.
   -- Нет,-- отвечает Василий,-- полынную можно.
   И, взяв деньги, он живо побежал за вином, а мы с Петром Ивановичем Бузиновым стали жарить снетки в постном масле.
   -- А в прошлое воскресенье,-- рассказывает Бузинов,-- я, Баркальс {Правильно: Бартельс.}, Андрей Иванович, Поплавский и План взяли у Перервы, сбоку, у плотины, где место глубокое у кручи, прямо на отвес,-- голавликов порядочных... Один на три фунта был. Вот немцы, План и Баркальс,-- любят охоту. И скажу -- ловят с понятием... И каждый друг перед дружкой жен вот своих ругали,-- ужас. Что и наши: не могут женщины понять охоты или что рыбу ловить. Бранят своих немцев. Вот от этого самого они оба и пьют. Шибко... А Княжеву синяк под глаз поставлен кем? Бабой. За рыбу. Не ходи ловить, не пропадай на реке... тоже она на него и хожалому жаловалась. Ну и хожалый тоже лад. А он -- говел. И значит -- все стерпел и не пошел исповедаться. Говорит, не знаю, как. Грехов не подберу. Что буду попу говорить. А он личность мою увидит, подумает -- врет, грехи есть, а то за что же морда-то бита...
   Вернулся Василий. Сели за стол.
   Хороша ботвинья с балыком, снетки, жаренные на сковороде. Василий говорит, что полынная водка имеет большую пользу, и даже ее должно пить натощак.
   В комнате Бузинова -- сети, плетенные из прутьев верши, бамбук, а в окна видно сухую мостовую и деревянные тумбы набережной Москва-реки. А за рекой -- весенняя даль, сады и Воробьевы горы. Мирно и радостно светит весеннее солнце.
   Василий Княжев, выпив полынной, разговорился:
   -- И что через рыбу эту от женского пола я огорчения натерпелся -- беда... Вот до чего они это не любят, кто рыбу удит. Для них хуже такого человека нет. И до того они терпеть не могут, что одна всю мою снасть в печке сожгла. И сколько у меня их не было, как вот одна -- все. Как только до рыбы -- шабаш. Пиши прощай. Или драка, или уйдет беспременно... Вот и теперь -- весна. Значит, я сам не свой. Мне, что ни на есть, надо на реку и в лес. Потому красу видеть надо. Не могу я без этого жить, чтоб на волю и на радость не поглядеть. А она нипочем не хочет. Что тут делать. Прошлую весну у меня в Хорошеве, под кручей у леса, язь берет. Бесперечь стучит. Я таскаю. А она, значит, нашла меня, видит, что я ловлю да домой не иду, да сверху и давай камни бросать в реку. Конечно, язь отошел. Я думаю -- кто это бросает? Гляжу -- она. Ну, собрал я донные да берегом, берегом, дальше, дальше, и ушел... Так домой и не вернулся -- пропал, значит... Ну, и шел я это по речкам, рекам. Ночевал в лесу да на берегу. Бродяга стал, значит. И до того хорошо на душе. И сам не пойму -- отчего... Так хорошо, что сказать нельзя. Конечно, котелок у меня, соль, поймаю рыбку -- сварю. Грибков пожарю. И иду все дале, дале. Ну, часы были -- продал на рынке за три рубля. Хлеба купил... А то и Христовым именем... Полный бродяга, конечно. Жисть. Прямо чисто в раю живу. Все на воле. Краса кругом такая. Остановишься в месте привольном, поймаешь рыбку. Только денег нет.
   Сижу я как-то у речки,-- продолжал Василий,-- мелкая рыбешка у меня -- малек. Ловлю на его окуней и гляжу -- ползет ко мне уж-змея, большой, и ест моего малька. Я ему еще подбросил и вспомнил я, как в зверинце Гаснера в Москве служил и змею-удаву на шею себе наматывал и к публике выходил... Номер мой такой был...
   Вот поймал это я ужа, а он такой смирный. Взял на шею себе и обмотал. А он чисто ручной -- что вот заяц ваш. Понял, что ли, он нужду мою, только от меня не идет. И я его полюбил. Иду это я и встретил барина, что вот вас, Константин Алексеич... Он меня и спрашивает:
   -- Ты,-- говорит,-- человек, откуда идешь и куда?
   А я ему отвечаю:
   -- Иду,-- говорю,-- куда глаза глядят, от женщины злющей спасаюсь... И вот змея меня возлюбила более той, от которой ушел.
   Увидал это он у меня змею на шее и удивился. Сильно удивился. Сказал:
   -- Человек ты,-- говорит,-- странный. Послушай, вот и я сомневаюсь, любит ли меня женщина, которую я люблю. Как, скажи, это разгадать?
   -- Трудно,-- отвечаю.-- Можно грех на душу принять.
   -- Стой,-- вдруг барин мне говорит.-- Продай мне змею твою. Я ее себе на шею надену да попугаю ее. Может, она правду мне скажет.
   Думаю, продам -- деньги нужны. Только я его хотел с шеи снять, ужа-то, а он как зашипит. Я сам даже спутался. Глаза у него синим засветились, и шипит-шипит. Не идет, значит, к нему уж-змея.
   -- Знать, ты человек хороший, что тебя и змея любит,-- барин сказал.-- Послушай, вот что. Как влево пойдешь -- тут дорога на Псков будет. Ступай туда... Город Псков двенадцать верст отсюда. Вот тебе деньги.
   Вынул он бумажник и дает мне сто пятьдесят рублей, подумай-ка.
   -- Оденься у портного,-- говорит,-- постригись, купи сапоги хорошие и остановись в гостинице, что у собора. Змею не показывай никому. Я к тебе приеду. Мы ее змеей попугаем...
   Кладу я в карман деньги, а уж -- шипит. Не к добру,-- думаю я,-- дело такое. Простились мы.
   Иду это я и прихожу в Псков. Город старинный, соборы. Зашел в трактир. В корзинке у меня, в траве, мой уж. Ну -- удочки, котелок. Дальше -- больше. Переоделся я. И думаю: "Что-то нехорошо. Чего это я дело эдакое тяжелое узнал". Только в гостинице сижу, пью чай у окошка. И вижу, подъехала барыня, идет. Вышел это я в коридор и вижу: ее какой-то баринок встречает небольшого роста. Она-то куда выше его. И так он ей любезно говорит все такое-эдакое. А она ему:
   -- Насилу,-- говорит,-- вырвалась.
   Я думаю -- эта самая. И почему мне прямо в голову попало -- не пойму. Приходит, значит, ко мне половой -- чай убрать. А уж мой шипит в корзинке. Половой спрашивает: "Чего,-- говорит,-- у вас в корзинке шипит?"
   -- Это бутылка с квасом там,-- отвечаю,-- пробка выскочила.
   Ну, заговорили с половым-коридорным. Парень, вижу, веселый. Я его и спрашиваю:
   -- Барыня-то сейчас приехала, нарядная, не здешняя, знать.
   -- Нет,-- говорит,-- а что?
   -- Да так. Муж-то ее здесь стоит?
   А половой смеется.
   -- Нет,-- говорит.-- Она с другим крутит. Он в полюбовниках у ей, хоть и маленький, а вот -- любит...
   Василий Княжев вдруг замолчал.
   -- Что же, Василий,-- спрашиваю я,-- это та и была?
   -- Эта самая,-- ответил Василий серьезно.-- Только он, барин, когда приехал, я ничего ему не сказал... Заметьте, как я ушел из номеров, он меня к себе в гости жить, барин-то этот, звал... Нет, не пошел. В дом эдакой. Тоска. Притворный дом. Не могу. Эдакое дело все портит: вся краса кругом пропадает. Одна сволоча в душу лезет. Ничем не утешишь. Вином не утешишь. А в вине -- радость есть. Попрощался я с псковским барином. Поплакал.
   -- А вот теперь у его,-- показал он на Бузинова,-- концы правлю. С вами в палатку жить пойду...
   И Василий, взяв рюмку полынной, весело засмеявшись, сказал:
   -- Эх, хорошо на свете в воле жить... Погоди, заяц, поглядим еще на леса зеленые, и тебя, дурака, на волю пустим. А то -- обожрешься в холопьях у человека. И беспременно лопнешь... от удара.
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Человек со змеей -- Впервые: Возрождение. 1933. 15 марта. Входит в издание "Константин Коровин вспоминает...". Печатается по газетному тексту.
   Грибной рынок -- в России, как ни в одной стране, грибы стали традиционным национальным блюдом, причем сушеные и соленые издавна были предметом экспорта в другие страны. Во многих городах России перед Великим постом устраивались специальные грибные рынки. В Москве такой рынок открывался в первую неделю Великого поста. В простонародье его называли "на льду", так как располагался он по левому берегу Москвы-реки между Большими Москворецким и Устьинским мостами, где стояли возы с грибами, сухими и солеными. Около открытых бочонков с солеными грибами толпился народ -- пробовали красные боровые рыжики, отварные белые, синеватые грузди.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru