Коровин Константин Алексеевич
Метель

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
   

Метель

   Метет метель. Зима. Белым-бело. Третий день нельзя носа высунуть на улицу. Летит с небес крупа, бьет в лицо, щиплет, колет. Приятели мои, охотники, приехали ко мне на охоту. И вот сидят в моем деревенском доме. Какая охота? Метель.
   В доме тепло, горит камин, приятели как-то соскучились. В шести верстах от меня положена привада на волков, в моховом болоте.
   Пскович Герасим Дементьев говорит, что "осемь волков по ночи ходют. А теперь, как знать, следу нету, не ушли бы...".
   -- Вот,-- говорит приятель мой, охотник Павел Александрович,-- странно как-то. В Москве не бывает так -- метель такая. Как-то незаметно. А это тут -- невозможно. Тоска.
   -- А вот вы знаете, метель эта что делает. Она закруживает человека. Вот как меня раз закрутила,-- сказал другой мой приятель, Василий Сергеевич.-- Сидел я раз на станции в Удомле, из Петербурга ехал. На Бологом замело путь -- дальше поезд не идет. Я боком на Москву хотел пробраться по Рыбинской и на Удомле застрял. Ну, пассажиры сидят, дожидаются. Блондинка одна была такая, тоже поезда дожидается. Все познакомились. Блондинка такая веселая, носик кверху. А я молодой студент был из Академии художеств, из Петербурга, там архитектурный курс проходил. На Рождество в Москву ехал -- домой к себе. Молодость, конечно. Вдруг она, блондинка, и говорит мне: "Село здесь рядом. Сходите,-- говорит,-- черт с ней, с метелью, что здесь сидеть? -- наймите тройку, поедемте со мной в Рыбинск..." Ну, мы тройку, да и айда -- всем кавалерам носы-то и наставили. И мамашу свою она оставила, уехала со мной. Весело было, как-то и метели не видно. До чего она мне нравилась!.. А как метель-то прошла, я на Москву в одну сторону, а она через Рыбинск. Приехал домой. Дом у отца в Москве у Печатников был, близ Сокольников. Рады были мне отец и мать. Устал я с дороги, рано спать лег. Проснулся дома. Утро так хорошо, Москва. Мать хлопочет, угощает... "Иди,-- говорит,-- чай пить -- калачи горячие, баранки..." Я это умываюсь у рукомойника -- и вдруг... вспомнил блондинку. Сразу как-то в жар меня бросило. "Что я наделал,-- думаю,-- как быть?" Смотрю в окно: солнце, весело, палисадник, тени синие лежат на снегу от сада, и церковь Трех Святителей видна. Как-то сразу я вспомнил, что я ей говорил. Батюшки!.. обещал на ней жениться, когда в Москву приеду. И деньги ей дал на кольца обручальные, чтоб купила... Ее Александра Тимофеевна зовут, а фамилия как?.. Забыл... "Что я наделал,-- думаю,-- как метель меня закружила!.. Она ведь здесь, надо увидеть. Черт, лучше, чтоб не было!.."
   И вот я поехал по адресу, нашел его в кармане, и что-то такое тяну из кармана: подвязка от ее чулок. Вспомнил -- это я у ней выпросил на память. Подвязка голубая... Не знаю, отчего, меня опять как-то в холод ударило...
   Приехал на Садовую, Фурманный переулок, кажется. Дом такой грязный. Спрашиваю дворника:
   -- Есть,-- говорит,-- такая, барин. Во -- здесь во втором этаже лестница деревянная...
   Дверь показалась. Постучал я в дверь. Отворяет она. Неодетая. Я вошел, и еще какая-то там лежит на диване и на меня смотрит. Вошел. Увидав меня, она хохочет. Я ее спрашиваю. Блондинку:
   -- Что ж, мамаша-то ваша приехала?
   -- Какая,-- говорит,-- мамаша?
   -- Как,-- говорю,-- какая? А которая в Удомле осталась.
   -- Это не мамаша, говорит, а так...
   -- Как же так, а что же?
   -- Смотри,-- говорит она подруге своей,-- мы с ним на тройке со станции в Рыбинск ездили. Любовь моя,-- говорит,-- жениться на мне, дурак, хочет. На кольца двадцать пять рублей дал. Студент!.. Думает, я пойду за него...
   Другая смеется тоже.
   -- Жениться хочет... ха-ха... Эдаких-то у нас шематонов много.
   -- Подвязку мою взял,-- говорит блондинка.
   -- Вот она.-- Я вынул подвязку из кармана и отдаю ей.
   -- Ну,-- говорит,-- давай мне красненькую, я новые, розовые, куплю.
   Я дал десять рублей. А она и говорит мне:
   -- Приходи сегодня на Тверскую вечером, в 10 часов, в булочную Филиппова. А теперь ступай, нам некогда.
   -- Ну, что же, вероятно, вы были рады, что все так вышло? -- спросил его мой приятель, гофмейстер.
   -- Да,-- замялся Вася,-- да, я был рад. А чего-то было и обидно.
   -- А на Тверскую-то ты, к Филиппову-то, пошел? -- спросил его приятель мой, Коля Курин.
   -- Да, пошел. А она с каким-то толстым сидела за столиком. Здоровается со мной и говорит толстому: "Это мой жених". Тот -- противная рожа такая -- смеется. И что же говорит мне: "Позовете меня на свадьбу?" А потом встали, не простясь со мной, уехали.
   Все приятели засмеялись.
   Как-то хитро улыбнувшись и прихлебывая из стакана чай, охотник-пскович, крестьянин Герасим сказал:
   -- Это метелица метет, и в ней это самое есть: закруча, это верно. С пути сбивает. Был у нас на Покрове становой. Жил там. И вот такой что ни на есть становой -- серьезный, строгий. И был он женат, и детей у него трое. Один в Ярославе учился. Только вот однова по дороге, что на Переславь лежит, значит, грабеж вышел. Ну, и смертоубивство тоже. Поехал он, а метель... Ну, на самое место происшествия был, глядел, составил, значит, протокол, и всякое такое -- и назад домой. И вот его дорогой закрутило... Сбился с пути-дороги, а ночь наступила, да мороз. Он струхнул -- не замерзнуть бы... Вдруг видит -- огонек. Он туды. Выселки, глядит, всего три дома. А там одна вдова жила, из купчих женщина. Дородная такая, казовая. Он к ней заехал, и шабаш. Кажный день становой к ей ездил, и стан забыл, и семевство свое, службу потерял. Я знавал его. Он тоже иной раз зимой по зайцам баловал. Так он мне и сказал:
   -- Герасим,-- говорит,-- ежели б не метель, я бы человеком был... А меня метель-то в те поря загнала к ей, ну, и шабаш. Жалею я. И что я теперь?.. Я вроде у ней как в холуях. Так меня и зовет: становой! Становой, съезди, дрова наколи, печь затопи, подмети... Вот что... Сын его в Ярославе околачивается, прислугой при трактире Фролова. Видал его я. Отец ничего не дает и не едет. Вот она, как метель-то завертывает...
   -- Я сам, брат, раз,-- сказал Коля Курин, посмотрев на меня,-- на вдову попал. Не помню, метель, что ль, была, но знаете... черт-те што что было.
   -- А что же? -- спрашивают приятеля.
   -- А то, что вот насилу живой ушел... Я так вот заехал, не я собственно, а кучер, за овсом заехали. А она меня -- чай пить. Прямо говорит мне: "Какой вы,-- говорит,-- худой..." А она полная такая. "Мы,-- говорит,-- с вами крайности, а крайности всегда сходятся..."
   Вдруг моя комната сразу осветилась. Золотые лучи солнца заблистали, ярко осветив ветви ели у окна. Все наскоро одевались, выбегая на крыльцо. Какой волшебной красотой горел в розовом сиянии запушенный снегами сад. Узорным кружевом опускались ветви клена у крыльца дома моего, и бирюзовое небо радостно сияло над занесенными избами деревни. Прошла метель... Как-то сразу веселей, по-другому.
   Приятель Коля начал было рассказ про вдову.
   -- Ну, довольно,-- сказал ему приятель Вася.
   -- Да,-- подтвердил охотник гофмейстер,-- рассказы эти, правда, похожи на метель. Что-то так закручивают неприятно...
   Вся закутанная в платках, в полушубке, в комнату вошла тетенька Афросинья. В руках у нее, обернутый в салфетку, на большом блюде лежал пирог.
   -- Насилу дошла...-- сказала она,-- ишь, что снегу намело... Вот пирог горячий с грибами. Откушайте. Этка метель мела, и не запомнишь такой... Это што, конец света, думали, приходит. Эта радость -- солнышко Божье глядит. Вот я пойду, сготовлю вам уху...

* * *

   Наступили сумерки. Над далекими лесами таинственно вышел месяц. Среди опушенных ветвей сада и больших елей он был каким-то молчаливым другом, задумчивым, приветливым и желанным.
   Как прекрасны смены дней бегущих в стране моей родной... Как много в ней настроений, как сердечно поет природа ее душе моей, таинственным, несказанным очарованием.
   Отряхая лыжи от снегу, на крыльце мы увидели псковича Герасима Дементьевича. Все вышли к нему. Он посмотрел на нас, снял рукавицы, хлопнул одну о другую и сказал:
   -- Волки ушедцы...
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Метель -- Впервые: Возрождение. 1935. 24 ноября. Печатается по газетному тексту.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru