Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
На охоту
Познакомился я как-то с ученым человеком. Он был к тому же и охотник. Приезжал ко мне в деревню. И почему-то другие мои друзья-охотники его невзлюбили. Так бывает -- невзлюбят, и все тут.
Начали ученого заедать. Спорили с утра до ночи и выводили его из терпения. Один мне его называл оболтусом, другой говорит: "Это же олух Царя Небесного". Почему Царя Небесного -- непонятно.
Особенно один портил настроение ученому -- нарочно городил страшную чушь. Ученый выходил из себя, кричал: "Белиберда. Сапоги всмятку". Даже охрип. Он полоскал горло бертолетовой солью и говорил мне: "Откуда они у вас взялись?"
-- Охотники,-- говорю,-- не обращайте внимания. Но приятели мои не унимались и с утра сердили ученого.
-- Ну, знаете,-- говорил мне ученый,-- это же смешно. Я умываюсь без мыла, а мне говорят, что это и видно. "У вас лицо оттого такое".-- "Какое?" -- спрашиваю. А эти господа отвечают: "Женственное". Что такое? Глупо феноменально.
-- Не обращайте внимания,-- говорю.
Собрались мы на охоту, в отъезд. За пятнадцать верст, на озеро Вашутино. Зову своего слугу Леньку.
-- Вот что,-- говорю,-- Алексей. Надо три подводы. Позови Феоктиста. Ученого надо посадить к Юрию Сергеевичу. Доктора с Кузнецовым, гофмейстера с Карауловым.
Ленька записывает.
-- Что ты все записываешь?
-- Да ведь как же,-- отвечает Ленька.-- Забудешь.
-- Вот что, лучше профессора посадить с доктором.
-- Что вы,-- говорит Ленька.-- Поссорятся...
-- Отчего?
-- Да ведь доктор говорит, что он не профессор и не ученый, а так. Я, говорит, скоро выведу его на свежую воду.
-- Ну, тогда с Кузнецовым.
-- Разве можно? Тут они вчера купались, поругались, страсть как.
-- Когда же это?
-- Вчера. "Отчего вы,-- говорит ему Кузнецов,-- бледный такой... Все через разврат ваш". Тот ему отвечает: "Я женат, какое вы имеете право говорить со мной!" Ну, и пошло... Ругались, страсть; профессор даже захлебнулся в реке.
-- Как же быть?
-- Я с ним поеду,-- говорит Ленька.
Когда пришел Феоктист, я сказал ему, что поедем через Некрасиху.
-- Невозможно,-- отвечает Феоктист, качая головой.-- Никак нельзя.
-- Почему?
-- Что вы? Там спуск крутой. Василий Сергеевич править зачнет. Перетопит в реке всех.
-- Что ты? Зачем?
-- Верно. Для смеху. Шептуна топить будет. Ему что посмешнее выдумать.
-- Какого шептуна?.. А с кем генерала посадить?
-- С кем -- и не придумаешь. С ученым лучше.
-- Постой, я пойду, спрошу.
-- Отлично,-- соглашается гофмейстер.-- Он очень милый. Только попроси его, пожалуйста, чтобы меньше говорил. Так много говорит, что в ушах у меня "ти-ти-ти-ти", как барабан трещит.
"Как трудно все",-- думаю я и ухожу.
-- Постой,-- говорит вдогонку гофмейстер.-- Вот что! Я в уши вставлю, у меня есть такие шарики. Я за границей их купил. Отличные. Для сна. Так уши закрываются -- ничего не слышно.
* * *
Но оказалось, что ученый не желает ехать с гофмейстером.
-- Я,-- говорит,-- не могу его слушать. Это отсталый человек. Неразвит до абсурда. Феноменально. Представьте, он мне говорит: "Когда я жил на даче, то у меня оказался дальний родственник. Такой говорливый, с идеями. Я сейчас же все серебро, ложки, вилки, кольца жены, дочери спрятал подальше в саду, в пустырь". Я с ним ехать не могу...
-- Надо шесть подвод,-- говорит Феоктист.-- Ведь это что? Генерала можно с Карауловым. Он смирный.
Караулов не хочет. Я, говорит, поеду с Кузнецовым.
-- Кузнецова надо одного,-- советую я.-- А то опасно. Он дорогой что-нибудь увидит, покажется, начнет стрелять. Горяч. Вы знаете, какой он неосторожный.
Караулов смеется.
-- Знаю. Я ходил с ним. С ним нельзя. Убьет. Я у него из патронташа ночью сегодня всю дробь из патронов высыпал. Пускай теперь стреляет. А то нельзя. Убьет. Только вы не говорите ему.
-- На Вашутино озеро я не еду,-- говорит тем временем Кузнецов.-- Нет, благодарю вас. Это опять тонуть. Я помню этот челн. Хорошо, мелко было, по горло, а то бы... Нет, довольно этих штучек.
-- Герасим идет,-- сказал, глядя в окно, Василий Сергеевич.-- Вот хорошо. Он знает. Скажет, куда на охоту ехать.
Вошел Герасим -- охотник, крестьянин, снял с плеча ружье и поставил в угол. Глаза Герасима смеялись. Моя собака, пойнтер Феб, ласкалась к нему и ходила кругом. Он погладил ее и сказал:
-- Здравия желаю. Ноне день -- на охоту зовет. Не жарко.
-- Вот-вот,-- говорят приятели.-- Скажи, Герасим Дементьич, куда лучше ехать. Хотели на Вашутино, Василий Сергеевич не хочет. Говорит -- опять тонуть.
Карие глаза Герасима смеются.
-- На Ватутине вечером перелет,-- говорит он.-- А сейчас все утки в середке озера держатся. Надо на челне, кустами обить. А то не допустят. А ежели с Василием Сергеичем ехать -- значит тонуть, беспременно.
-- Это почему же? -- спросил Кузнецов.
-- Такая тут посуда, челн, утлый. А у вас рост в сажень. Ну и не держит -- опасно.
-- Я сам говорил -- утопимся. Ученому хорошо, он жигулястый.
-- Позвольте,-- ощетинился ученый.-- Что такое -- жигулястый? Я не позволю. С какой стати...
-- Вот ежели на Ратухине вылезти, да по речке на Святой Ключ, на Грезино, Любилки, да на Кресты оттуда. На Ведьмовы болота -- вот там можно что встретить. Ну и стрельнуть.
* * *
Когда я вспоминаю эти все места, которые помянул Герасим, их прозвища, то мне в душу льется несказанная отрада чувств. Какие места!.. Я не увижу вас больше. Но они еще есть, они живут, и кто-то видит их, но не я. И не друзья мои -- охотники. Их уж нет в живых.
Но вот они, около меня, говорят, ссорятся, смеются, и я вижу тропинки, проселки, идут мимо в тихий вечер, и деревню Грезино, и речку у леса, и каждую былинку травы. Как был бы я рад испить воды родной страны моей, ключа святого.
* * *
Мы разместились в деревенских тарантасах и выехали на проселок. Простор, клубятся облака в небе, видны дали лесов. Около повозок бегут собаки, рады, что едем на охоту. Бегут, возвращаются и посматривают на нас -- целы ли мы. Едем среди ржи, мелькают васильки. Вдруг сзади, слышу, кричит доктор Иван Иванович:
-- Постойте, постойте.
Ленька подбегает ко мне, говорит в волнении:
-- Иван Иванович велели... У вас аптечка... ему надо скорей... С генералом чего-то худо... Помирает...
Все остановились. Я и Юрий вылезли из тарантаса, бежим к задней подводе. Сидит там гофмейстер и мигает. Доктор Иван Иванович, нагнувшись, слушает его, приставив ухо к груди, а рукой грозит нам. Все смотрят.
-- Солнечный удар,-- говорит доктор.-- Скорее достаньте валерьянки. Я тороплюсь, открываю аптечку, даю пузырьки.
-- Воды! -- кричит доктор. Ленька достает стакан.
-- Коньяк,-- говорит.-- Воды нет...
-- Все равно, давай...
И доктор капает в стакан и подносит гофмейстеру. Тот пьет и, мигая, смотрит на всех нас.
-- Надо помочь ему выйти,-- говорит доктор.-- Надо, чтобы он лег.
Мы все помогаем ему слезть с тарантаса. Доктор держит его под руку. Мы поднимаем его и кладем на траву у дороги.
-- Скажи, пожалуйста,-- говорит мне гофмейстер,-- что это они делают со мной, зачем?
-- Ты нездоров,-- говорю я.-- Ты не бойся, пройдет, скоро пройдет, это от жары, не беспокойся.
-- Что? -- говорит гофмейстер.-- Я не слышу, говори громче.-- И он хочет из ушей достать шарики.
-- Смирно-смирно,-- говорит доктор.-- Лежите смирно.
Доктор смотрит озабоченно в уши. Потом обернулся к нам:
-- Удар, он оглох, ничего не слышит.
-- Да это шарики! -- говорю я,-- что вы! Он в уши вставил, чтоб не слушать ученого.
-- Я не позволю,-- кричит ученый,-- в чем дело, довольно, какие шарики?
-- Выньте шарики,-- кричу я гофмейстеру на ухо.
Тот вынул шарики, смотрит на нас в недоумении.
-- Скажите, доктор, в чем дело? -- спрашивает гофмейстер.-- Зачем все это?.. Я совершенно здоров. Но вот этот коньяк, такая гадость, зачем вы велели мне пить?
И гофмейстер сел. Кругом все хохотали.
-- Эдак и охоту просмеём... Ехать пора,-- сказал Герасим Дементьевич,-- доктор опосля полечит.
Все сели опять на подводы и поехали рысцой.
Смех друзей раздавался в летней тишине. Отстав, ехал доктор Иван Иванович и что-то серьезно объяснял ученому. Тот слушал его, нахмурив умно брови.
ПРИМЕЧАНИЯ
На охоту -- Впервые: Возрождение. 1935. 30 июня. Печатается по газетному тексту.