Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 1. "Моя жизнь": Мемуары; Рассказы (1929-1935)
Встреча
Много я скитался по свету. И не раз я видел весну в других странах. Но такой весны, как у нас в России,-- я нигде не видал.
Москва. Я смотрю в окно моей мастерской, и мне в окно видна разлившаяся Москва-река. Чудно и торжественно. На берегу стоит Кремль -- соборы, башни, как будто бы какая-то давняя дивная сказка. За Кремлем гаснет розовая заря. Галки носятся в вечернем небе, то стаями поднимаясь кверху, то быстро опускаясь к самой земле, с каким-то особым радостным криком. В их полетах есть какой-то праздник, птичий бал.
В реке, в талой грязной дороге, в движении народа, идущего через мост, в зажигающихся к вечеру уличных фонарях, во всем окружающем чувствуется весна.
Странно, я видел много стран. И нигде нет такого отрадно-печального чувства, необычайного замана, глубокой красоты, мечты тревожной, как в весеннем вечере России.
Это чувствовалось именно в Москве и ее окрестностях. В Петербурге другая весна.
Потемнело в моей мастерской. А в окнах еще лежит свет зари вечерней. Как-то отрадно и грустно мне, и я думаю -- пойду по берегу к Бабьегородской плотине на Москва-реку. На окраине Москвы деревянные дома, с одинаковым рядом окон. У ворот на лавочках сидят обыватели, женщины в ситцевых платках, какой-то телеграфист, мужики с дровяного склада. Все лущат подсолнух, смотрят вдаль, на Москва-реку. А вдали церковь, какое-то казенное здание, институт или богадельня, а перед набережной ряд тумб. Проезжает извозчик, похлестывая убогую лошаденку, сидит какая-то женщина, везет клетку с канарейкой. И опять пустая улица. Городовой с книжкой ведет какого-то оборванца. И все как-то просто. И во всем, в природе и людях, чувствуется щемящая радость.
"А зайду-ка я,-- думаю,-- неподалеку в лавочку к Березину. Там всегда собираются по весне особые люди -- рыболовы на удочку".
У Березина в лавочке висят веревки, сети и как лес стоят камышовые прутья. В шкафу висят разноцветные поплавки заграничной работы, а на прилавке в ящиках под стеклом синие стальные крючки разных номеров. Дальше, в комнате Березина, горит лампа, сидит приятель мой Василий Княжев и правит на спиртовой лампочке тонкие концы камыша для удилищ. Кругом сидят какие-то люди -- мастер железнодорожный, чиновник пробирной палатки, служащие детского приюта, нестриженый и небритый, знаменитый москворецкий рыболов Сергей Петрович Поплавский. Простые люди -- все страстные охотники-рыболовы. Приходят к Березину посмотреть на реку, которая видна из окон, и поговорить о рыбе, про случаи, которые были в жизни. А случаи всегда были особенные.
Василий Княжев, как только начиналась весна, оживал. Его темные глаза все посматривали вдаль. Он был поэт и бродяга в лучшем смысле этого слова; никакое дело, никакие деньги не могли удержать его весной...
-- Эх,-- говорит Василий,-- в Косине озеро, и вода в ём -- вот чиста как хрусталь! Это что! И глубина в ем, дна нет...
-- Ну и врешь,-- говорит немец План,-- не может этого быть, чтобы дно нет.
-- Да вы, немцы, все так... Вам дно давай, Бога покажи, какой он, из чего он сделан. А вот озеро-то мерил монах, так тридцать семь сажен, а рядом двенадцать -- это что! Там, значит, горы, на дне-то, и ходы разные, и не иначе, что озеро это соединено с водой святой, потому что вода у него синяя. А там недалеко -- другое озеро есть, у деревни, в ём вода совсем другая. Вода как вода, а у етого -- голубая, да чиста до чего -- удивленье!..
-- Это правда, что вода в этом озере, в Косине, точно голубая,-- сказал Березин.-- Его и зовут Святое озеро.
-- Не потому оно святое,-- перебил Василий,-- что вода в ём голубая, а то чудно, что оно целит вот от дела какого, от горя... Прямо искупался раз, и готово, как нет, начисто горе снимает, как не было. Жила его, значит, водяная от сердца земли идет. Вода-то такая в ём. Может, из этой самой воды слеза людская сотворена, может, эта вода слезы радости земной есть. Ты вот, Карл Андреич, все знаешь, немец, конечно. А вот, слеза-то -- чего это в человеке?
-- Там карася фунта на два есть. Какой карася, прямо золотая карася. Какое горе с тебя снимало... Это пустяка дурацкая...-- говорил План, смеясь.
-- Нет, постой,-- не сдавался Василий.-- У тебя горе свое, а у меня свое. Постой. Вот скажи -- рога тебе баба ставила?
И Василий посмотрел пристально на Плана в ожидании ответа.
-- Что ты, с ума сошла, какие рога? Эмма Августовна разве станет такой пустяки думать?
-- А я вот женат был,-- тряхнул головой Василий.-- И так жену любил, так любил... что вот глаз отвести не могу, все на нее гляжу. И деньги были у меня. А она по весне ушла с жуликом... И прямо места не найду, горе есть. Да меня в Косино и отвез монах один. Я прямо разделся, да в озеро. И сразу у меня все, как не было. Прошло... И горя нет. И домой не пошел. Но она меня нашла. То ли, се ли, говорит, давай жить опять, я тебе не изменяла. А я на ее смотрю и узнать не могу. Нарядилась она, шляпу надела такую... А я смотрю, пристально смотрю и думаю: "Кто это? Какая-то другая, чужая". И говорить с ей не могу более: ску-у-у-чно. Вот вода-то в Косине -- все смывает... Чистота такая -- всю грязь из души выполоскала...
-- Это верно,-- сказал Поплавский.-- Вот меня дома бранят все, и жена, и сыновья, все за рыбную ловлю. Одно спасенье: уйду на речку и живу на бережке. Посидишь, ну и полегчает. В реках есть это тоже: водой-то речка тоже горе уносит. Да вот теперь пост Великий, Страстная неделя. Никак нельзя. А то хорошо в грусти жизни нежинская рябиновая. Тоже помогает... Я как что -- ею спасаюсь. И вот что я заметил и от всех, можно сказать, рыболовов слышал, какие кренделя получаются. Выходит так: на охоте, на рыбной ловле, как с собой кто коньяк, ром возьмет, ни черта не выходит. Что такое? Только рыба не берет. А ежели вот рябиновая или просто вот смирновка, белая головка,-- идет. Прямо берет рыба! Слышит, что ли, она? Только прямо скажу, что лещ любит водку. Я его всегда ловлю под Хорошевом, ловлю выпивши... Трезвый, что хочешь,-- не идет нипочем...
Толстый План смеялся:
-- Это же что же такое? Я там и пьяний ловил, и трезвий -- ничего не попал. И что такое русский голова только выдумает, такой чушь... И верит... Смешно.
-- А ты не веришь, Карл Андреич? -- спросил Василий.
-- Конечно, такой чушь верить невозможно.
-- Ну, а помнишь, ты на Сенеже тонул пьяный?
-- Это верно -- тонул, помню.
-- Когда выпили мы две четверти, у тебя в лодке оставили их пустые. Когда волна лодку твою опрокинула, кто тебя спас? Эти пустые бутылки. За них ты держался...
-- Это правда.
-- Я их закупорил,-- сказал Василий.-- И оставил в лодке. Подумал: пьян, в волну такую едет. Бутылки-то помогут.
-- Это верно,-- согласился План,-- без бутылка бы утонул.
-- Вот то-то.
-- Так,-- сказал чиновник пробирной палаты.-- А вот это, что есть? Весна, река пошла. А вот мы зашли к нему в лавочку, к Березину. Охота в нас, страсть эта к рыбе, к реке, к воле. Нешто рыба нужна нам? Ее сколько хочешь в Охотном ряду купишь. Нет, другое есть что-то... Другое манит. Идешь к речке и думаешь: там на реке вечер и утро -- красота такая. Как-то вроде и жить без нее не стоит, без красоты этой...
-- Да,-- согласился и железнодорожный мастер.-- Дело это -- рыбу удить -- пустое. Я не говорю никому, а то засмеют. Жена, знакомые на меня сердятся за это. А вот я с поездом ехал, и царь ехал. Значит, ехали в Сарово, к угоднику Божию. А я сам из той стороны, родился в селе. А потом отец в Москву увез, и в Москве я учился. И помню, в детстве, там одно место, называлось Ключ Свят, в лесу большом, у бугорка. Хорошо место. Лес, и такой бочажок под дубом круглый с водой был. Вода чистая. И над ключом кто-то поставил деревянный крест. Помню -- старый он был. И к тому ключу ночью лоси ходили воду пить. Мы мальчишками, когда грибы собирали, тоже, бывало, зайдем воды испить. Говорили, что ранее и сам Преподобный ходил туда и будто крест он поставил... Вот недавно, когда царь приехал, и я там был, и что вышло. И дуба нет, и часовня на том месте поставлена, и кругом дома, церкви. И ключа я не нашел. Лесу нет, а сад. Дорожки песком желтым сыпаны, красное сукно расстелено, духовенство... Паникадила горят, народу что... Тысячи! Травы прямо не видать, все песком покрыто. Вот что стало -- узнать нельзя. Отчего они ключ тот, как он ране был, не оставили? Крест-то самодельный, и дуб был. Я сказал как-то одному монаху, а он мне так строго ответил: "В голове у тебя глина, значит, и маловер",-- говорит. Ушел я от торжества того и утром рано пошел на речку. Утро хорошее, вода тихая. Закинул у кустика удочку, одну, другую и гляжу на поплавки. Вдруг вижу, ко мне человек подошел, стал сзади и говорит мне:
-- Я вам не мешаю? Можно посмотреть?
-- Нет, не мешаете,-- говорю,-- садитесь только, а то рыба-то видит.
Он сел.
-- Вот, кажется, на левой удочке у вас клюет,-- говорит.
Вижу, верно, клюет. Я подсек, большая рыба. Тащу леща. А он говорит:
-- Что это за рыба?
"Вот,-- думаю,-- чудной, чего пристает? И рыбы не знает..."
-- Лещ,-- говорю.
-- Никогда,-- говорит,-- не ел.
"Вот,-- думаю,-- чудной..."
-- Хорошая рыба,-- говорю.
-- Приятно,-- говорит,-- рыбу ловить?..
-- Да,-- говорю,-- а у вас удочки-то нету?
-- Нет,-- говорит,-- нету.
-- Вот,-- говорю,-- я на вечернюю зорю пойду вот туда, где лес. Там река поглубже, дак приходите вечером, когда солнце садится, я для вас удочку захвачу. Половите...
-- Благодарю вас,-- говорит,-- только мне некогда.
-- А что же вы, при деле, что ль, каком?
-- Да...-- говорит, и вздохнул.-- Маршрут у меня...
Потом помолчал и говорит:
-- Продайте,-- говорит,-- пожалуйста, мне эту рыбу, леща...
Я говорю:
-- Да что же -- так возьмите.
-- Нет,-- говорит,-- не могу. Вот,-- говорит,-- ведь и денег-то у меня нет. Я,-- говорит,-- сейчас приду или,-- говорит,-- пришлю. Уступите, пожалуйста.
И ушел.
Так через полчаса двое подходят, таких, военных, и говорят:
-- Вы,-- говорят,-- рыбу продаете?
-- Нет,-- говорю,-- я не продаю.
-- А не знаете ли, кто здесь на реке рыбу продает?
-- Не знаю, кто продает...
-- А нам сказали, что тут рыбу поймали большую, дак хотят ее купить, очень нужно...
-- Дак это я поймал леща,-- говорю.
-- Продайте, пожалуйста.
-- Да что же... возьмите так,-- говорю.-- Тут уж был один, хотел купить, я ему отдавал, дак он не взял. Да и денег у него не было.
-- Вот,-- говорят,-- будьте добры...-- и протягивают мне пять рублей -- золотой.
Я говорю:
-- У меня сдачи нет.
-- Все равно,-- говорят,-- берите пять рублей.-- Только,-- говорят,-- рыбу-то дайте.
Я думаю: "Что такое, чудно как..." Смеюсь и говорю:
-- Двугривенный -- больше не стоит.
-- Дайте,-- говорят,-- пожалуйста, ваш адрес. Я приду -- потом сдачи дадите.
Я дал адрес. Они подхватили леща-то, да и пошли скоро.
После обеда пришел ко мне домой один из этих-то, которые были на реке. Ну, я ему сдачи даю -- двадцать копеек с него взял. А он смотрит на меня так жалостливо...
-- Возьмите,-- говорит,-- все пять рублей.
Я думаю: "Что за народ чудной. Богатый, знать..."
Говорю:
-- Нет, зачем же... Это не стоит.
-- Прошу вас,-- говорит он мне тихо,-- пожалуйста, только никому не говорите, ведь это у вас был, когда вы этого самого леща-то поймали, сам Государь император...
Бабьегородская плотина -- см. выше, прим. к с. 550.
...царь ехал... в Сарово, к угоднику Божию -- 17 июля 1903 г. император Николай II с семьей побывал в Сарове на торжествах по поводу перенесения мощей Святого Серафима.
...сам Государь император -- имеется в виду Николай II.