Коровин Константин Алексеевич
Благодетель

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
   Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
   М.: Русский путь, 2010.
   

Благодетель

   Это было во время революции. В Москве было голодно, трудно было достать хлеб. Деньги стали мало стоить. Стало трудно на них что-либо приобрести.
   Вот в это время меня позвал к себе на дачу один знакомый агроном. Он жил в Тверской губернии, недалеко от озера. Говорил: "Приезжайте, там у нас все есть -- и хлеб, и молоко, и баранина, и рыба". Сын его, Егорушка, был в московской Школе живописи и кончил архитектурные курсы. Он рассказал мне, как проехать, и пообещал на станцию мне выслать лошадь. От станции ехать четырнадцать верст.
   Я собрался. Егорушка Иванов мне дал свой адрес в Москве и сказал, что похлопочет насчет билета,-- достать билет для поездки по железной дороге было тогда трудно, почти невозможно, но так как я был "трудовой элемент", то он надеялся, что билет достанет.
   -- Очень хорошо,-- говорил он,-- что вы едете к нам. Я дам знать туда и сам скоро приеду. Вас встретит моя жена. Она -- дочь вашего знакомого агронома.
   -- Как это?-- спрашиваю я. -- А ведь вы мне говорили, что это ваш отец?
   -- Нет,-- говорит Егорушка,-- вы смешали, это мой тесть.
   "Ну, все равно",-- думаю. И через три дня пошел к нему узнать насчет билета на железную дорогу. Пришел на Поварскую, в Кругликов переулок, дом 14. Смотрю -- знакомый дом: я бывал в нем, там жил мой приятель, художник Янышев. Он умер, и отсюда его выносили в гробу.
   Вспомнил я грустную утрату, поднялся по лестнице к квартире покойного. На двери, по-прежнему, дощечка -- "Янышев". Позвонил. Дверь мне открыла Мария Ивановна -- жена моего приятеля.
   -- Здравствуйте, Мария Ивановна,-- сказал я, входя.
   -- Вы к Иванову?-- спрашивает Мария Ивановна,-- только его дома нет. Входите. Садитесь, вот чай готов. Только, конечно, из мяты. Чая настоящего нет, и сахару нет.
   Пью мяту и говорю Марии Ивановне, что вот еду в Тверскую губернию к знакомому, он -- тесть Иванова, погостить. Там, говорят, хлеб есть и молоко -- все. И спрашиваю:
   -- Не знаете ли, достал ли он мне билет?
   Мария Ивановна смотрит на меня, и глаза у нее круглые.
   -- Что это говорите?-- изумляется она. -- Какой тесть? Он женат вот уже три месяца на моей дочери Ане...
   -- Вот как!.. странно... -- пробормотал я, не зная, что сказать. -- Значит, он с той развелся...
   Мария Ивановна встала из-за стола и, волнуясь, сказала:
   -- Что вы, он и женат никогда не был. А вы его когда видели?
   -- Да третьего дня,-- отвечаю я.
   -- И он вам говорил, что женат и что там его жена?
   -- Да... -- говорю. -- Он еще сказал, что его жена меня там на станции встретит...
   -- Что такое?-- удивлялась Мария Ивановна. -- Вы что-то путаете.
   -- Не знаю,-- говорю,-- вот адрес.
   Она взглянула на адрес.
   -- Да, адрес наш... Господи, да что же это такое? Вы говорите, женат?.. Я не знаю, что и думать... Не слыхала я этого... Он не говорил, что был женат.
   -- Действительно, тут какая-то путаница...
   Я как-то неловко распростился с Марией Ивановной и вышел. Иду по лестнице вниз и вижу: на площадке, на двери, дощечка: "Иванов". Решил узнать, не тут ли Егорушка Иванов. Позвонил. Дверь открыла дама высокого роста, дородная, пожилая. Я спрашиваю:
   -- Что, господин Иванов дома?
   -- Нет,-- говорит,-- он в отъезде.
   -- А-а... в отъезде? Скажите, он не в Удомлю ли уехал, к себе?
   -- Нет,-- отвечает дама. -- Войдите, пожалуйста. Вы господин Коровин?
   -- Да,-- отвечаю.
   -- Вот как я рада познакомиться! Входите, пожалуйста... Он так много говорил нам о вас. Прошу -- войдите. Он уехал достать чего-нибудь: муку... знаете, время такое. На неделю уехал.
   -- Он, вероятно, поехал в Тверскую губернию, к жене и тестю,-- говорю я, входя.
   -- Как -- к жене?-- удивилась дама. -- Что вы? Он же женат на моей дочери. Войдите, вот его комната, где он работает.
   Хорошая комната, линейки, треугольники. Видно, что архитектор живет. Дама показывает мне карточку в рамке.
   -- Вот это моя дочь -- его жена, два месяца, как они поженились. На столе в рамке вижу и его фотографическую карточку.
   -- Вот, значит, дочь ваша в Удомле у отца сейчас,-- говорю я.
   -- У какого отца?-- удивляется дама. -- Я вдова, мой муж уже десять лет, как умер... Что вы говорите? Вы меня пугаете!.. Разве он был женат?
   -- Нет... -- пугаясь сам, отвечаю я. -- Не знаю точно, только он звал меня поехать к его тестю... Говорил, что меня на станции встретит его жена, приедет за мной, может быть, даже на тройке. Вероятно, это ваша дочь, не иначе... Ведь она там теперь?
   -- Да нет, что вы... Она придет со службы в шесть часов. Она здесь, в Москве, служит по продовольствию, карточки выдает. Он ей и место это нашел...
   Придя домой, я нашел у себя письмо от Иванова. Он писал:
   "Жалею, что не застал, оставляю разрешение на получение железнодорожного билета. Выезжайте в эту среду. Буду ждать утром на станции".
   "Что такое?" -- думаю я.
   Поезда в то время ходили -- как придется.
   Пассажиров тьма, вагоны набиты битком, спят на полу, на тормозах полно. Едут больше мешочники, за продовольствием -- картофелем, мукой. Торговля меновая -- на соль, одежду, сапоги.

* * *

   На станции Удомля меня встретил Иванов, с ним миловидная блондинка -- его жена.
   Знакомый мой, его тесть, встретил меня приветливо:
   -- Вот он,-- показал он на Иванова,-- вам уж пуд муки достал, масла фунта два, рыбы еще. Озеро у нас рядом.
   В небольшом деревянном доме-даче мне Иванов отвел наверху две комнаты.
   -- Здесь недалеко,-- сказал он,-- живет художник Архипов, тоже из Москвы, от голоду сбежал.
   Хорошо было у агронома на даче. Большой еловый лес и озеро рядом. За обедом -- хлеб, уха, жареная баранина.
   -- Трудно мясо доставать,-- говорит мой знакомый агроном. -- Вот ей надо мясо,-- показал он на дочь,-- у нее малокровие. Все похудели, да трудно... Достал вот кусок баранины, так отдал штаны, жилетку. Все уж обменял, вот только на мне и осталось, что этот пиджачишка, а то все проели. За деньги ничего не дают. Правда, ей,-- показал он снова на дочь,-- достал Егорушка два фунта меду. Выдали. Он старается, жалеет всех, хлопочет, как бы накормить. Он добрый.
   В это время хозяина позвали, кто-то пришел. Он вышел из-за стола и вскоре вернулся. Говорит мне:
   -- Пойдемте.
   Я вышел на кухню, там сидел на лавке большого роста крестьянин, уже пожилой. Около него лежал мешок. Увидав меня, он встал и пошел ко мне. Я думал, что он хочет поздороваться, и протянул ему руку, а он оглядел меня с ног до головы -- серьезно так оглядел,-- взял рукой край моего пиджака, потер между пальцами, пощупал, посмотрел вниз, потрогал штаны и сказал сухо:
   -- Ножку баранью можно дать...
   -- Я не продаю и не меняю,-- сказал я.
   -- Эк,-- усмехнулся он,-- чего!.. Во, когда засосет в брюхе с голоду,-- отдашь да в ногах поваляешься... Н-да... "не меняю"... Эх, Господи!..
   -- Если я отдам тебе, в чем же тогда я-то останусь?
   -- Эка, в чем одеться? Вы -- господа, найдете. Вам-то завсегда казна даст, а нам-то вот... соли нет, вот и подай за соли фунт -- барана, вот что.
   -- Меновая торговля,-- сказал Иванов, когда вернулись мы за стол. -- Деньги совсем скоро упразднятся, все на меновую перейдет.
   -- Как же нам жить?-- спросил я. -- Кто же мне за картину что-нибудь даст?
   -- Что? За картину?-- засмеялся знакомый дачник. -- Не-ет... Кому нужна картина? Ничего не дадут.
   "Вот жизнь начинается",-- подумал я. А в окне -- сквозь большие ели светит озеро. Вдруг я вспомнил: да я ведь охотник и рыболов! И сказал агроному:
   -- Я рыбу ловить умею.
   -- Да, мне вот Егорушка говорил.
   -- Здесь у нас в озере судаки есть,-- сказала жена Иванова,-- только теперь что-то не ловят, не продают рыбаки.
   После обеда я пошел на озеро. Было тихо. Далеко на той стороне виднелись на берегу села. И я думал: "Видят ли люди красоту этого дивного озера? Должно быть, нет... По-другому бы шла жизнь..."
   Вечером я разбирал захваченные снасти -- бечеву, крючки, лески. Ко мне зашел Иванов. Я его поблагодарил, что он увез меня из Москвы, и рассказал ему, что в Москве был у него по адресу, который он мне дал.
   -- Там у вас дама, отворила мне дверь и показала вашу комнату. Вышло какое-то недоразумение. Карточку видел вашу и супруги вашей -- такая красивая брюнетка. Жена ваша, говорила мне дама, ее дочь. Что за странность: ваша жена на самом деле -- блондинка и не похожа на ту. Я подумал, что там живет ваш однофамилец, тоже архитектор и тоже Егором зовут...
   -- Вы были там, да?-- как-то мигая, спросил меня Иванов. -- Вот что: прошу вас, дайте честное слово, что вы здесь не скажете, что видели в Москве мою жену, выйдет Бог знает что, все пропадут, и мы. Поймите, теперь всюду голод, ко мне все пристают: достаньте хоть хлеба или что поесть... Я молод -- ну, я себе их в жены и записываю. Надо же им есть... Там получишь на одну жену, там на другую... Где материи дадут, где ситцу,-- ну, меняешь: сахару фунт достанешь, конины, крупы... Вот эти жены у меня и образовались...
   Вдруг он сел, закрыл ладонями лицо и расхохотался.
   -- Что же,-- говорю я,-- вы смеетесь... Это ведь печально...
   Он умолк, помолчал мгновение и со вздохом сказал:
   -- Конечно, печально... Но что же делать?.. Надо же им есть!..
   

ПРИМЕЧАНИЯ

   Благодетель -- Впервые: Возрождение. 1936. 8 августа. Печатается по газетному тексту.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru