Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Первый снег
Какое счастье молодость! Всем восхищается и очаровывается душа -- природой и людьми. Все увлекает чувство....
Мы вышли из Школы с вечернего класса, где рисовали голого натурщика, бородатого Петра, и вдруг увидели, что Мясницкая покрыта белым покровом -- мостовая, крыши, купола церкви Флора и Лавра.
Первый снег! Зима! Как бодро и радостно!..
Весело освещалась светом огней булочная Севастьянова, и сквозь падающий хлопьями снег сверкали уличные фонари, ехали извозчики на санях, и кучер на паре вороных крикнул: "Берегись!", когда мы переходили улицу.
Повернув по Рождественскому бульвару, мы поравнялись с трактиром "Саратов". Это был двухэтажный дом с ровными подряд окнами.
-- Стой,-- сказал полный приятель, ученик натурного класса Шаулов. -- Зайдемте в "Саратов", съедим расстегаев.
-- Прошу,-- предложил Шатилов,-- мой черед.
У Шатилова был более частый "черед" угощать приятелей, так как он был со средствами. Ордынский, по прозвищу "братичек", стал прощаться.
-- Куда же ты?-- говорили мы. -- Пойдем.
-- У меня ни копья,-- сказал мне на ухо Ордынский,-- неловко, знаешь.
Мельников, Комаровский тоже стали прощаться. Шатилов не отпускал никого. Войдя в подъезд, у вешалки мы сняли калоши, пальто, пледы, покрытые снегом, и поднялись по деревянной широкой лестнице в большой зал трактира.
Пахло чаем и селянкой. У большого буфета посетители пили водку, рябиновку, закусывая селедкой, горячей колбасой, балыком, грибками. Бойкие половые разносили на подносах чай, вина.
-- Идемте в кабинет,-- предложил Шатилов.
Просторный кабинет в пестрых обоях, с зеркалом над диваном. В окна, выходящие на Сретенку, было видно, как часто падал снег.
За горячими расстегаями с рыбой и визигой Шатилов рассказывал о том, что было в Париже и что там, в школе Кармона, рисуют с нагой натурщицы.
-- Это гораздо трудней, чем рисовать бородатого банщика Петра. Ну и интересней.
Мы все невольно позавидовали богатому Шатилову -- был в Париже!
-- Как странно,-- скромно сказал Ордынский,-- что у нас в Школе нельзя писать натурщицу.
-- А я совсем не люблю рисовать тела. Я ведь пейзажист,-- сказал Светославский.
-- Необходимо,-- спорил Шатилов,-- иначе нельзя понять форму и выучиться рисовать.
-- А почему?-- возразил Левитан. -- Разве дерево не так же грациозно и красиво, как женщина? Дуб, дубовая роща красивее же этого Петра с бородой.
-- Ну нет,-- не соглашался Шатилов, махнув рукой, на которой блеснул перстень. -- Женщина красивее всего. Красивее моря и неба.
-- Ну что вы, цапка,-- сказал Левитан,-- ничего нет красивее неба.
-- Постой,-- сказал Светославский,-- молодая женщина тоже красива...
-- Ну да, красива, но, когда они говорят, что-то разочаровывает! Когда они молчат -- лучше.
-- Что же они такое тебе наговорили?
-- Я не понимаю их. Говорят: зачем вы художник? Я не знаю, что ответить. Они хотят, чтобы их всегда веселили. А я не люблю, когда надо смешить, развлекать. Природу не надо развлекать -- она всегда поет, в ней счастье, настроение.
-- Ну-ка, поди сейчас, напиши-ка эту природу -- метель!
-- Это тоже красота,-- подхватил Ордынский. -- Это все надо, эти контрасты. Такая ночь всех гонит в свое гнездо. Люди становятся дружней, ближе друг к другу. В окружении мрака, невзгоды, бури сковывается любовь и братство...
В это время в трактире заиграла машина: "Вдоль по Питерской, подруженьки, по Тверской-Ямской с колокольчиком".
-- Ах, хорошо,-- сказал Мельников.
Яковлев -- с большими волосами, с круглым лицом, горло повязано красным платком,-- выпив рюмку водки, сказал басом:
-- Вот не я буду, а напишу такую ночь: художник сидит в Сокольниках, пишет снежную бурю и замерзает. Вот тогда пускай посмотрят аристократы. Пускай подумают. В картине нужна идея. Эти пейзажики -- неинтересны. Мне давно хочется написать утопленника. А где его возьмешь? Надо сюжеты -- надо сказать, наконец, кто мы и кто они!.. Репин показал "Бурлаков" -- все задумались. А я вот утопленника покажу -- пусть подумают.
-- Ну что же?-- спросил Шатилов. -- Ну, утонул человек, утопленник... Это смотреть неприятно, зачем же это писать? Согласитесь, Филипп Петрович, это неприятно.
-- Да вы вот как -- неприятно? Вам бы все только чтоб приятно. Ну, а если этот утопленник и не утонул, а утопился? И почему утопился? Жизнь довела. Понимаете ли, жизнь доводит. Правды в жизни нет. Вот что надо писать. Правду показать им. Показать им вот, что вы довели, вы... Пробудить надо их. А то пейзажики пишете, картинки, изящную женщину голую подавай. Спорите, что лучше. "Дуб также грациозен, небеса голубые". Стыдно! Понимаете ли, что говорите?
-- А есть у этого дурака какая-то своя правда,-- сказал неожиданно его приятель Мельников.
-- "Дурака"! Я тебе покажу дурака!
Яковлев встал, показал кулак и сказал:
-- Воззри на сей -- он в гроб кладет!
Здоров был Яковлев, кулачище был огромный.
-- Это что, не страшно,-- смеялся Мельников,-- если бы ты был Рембрандт,-- тогда бы...
-- Рембрандт?-- перебил Яковлев. -- У Рембрандта не было идей, а у меня идеи. Вашим Рембрандтом скоро будут горшки покрывать.
-- Когда Рембрандтом станут горшки покрывать, то такими дурацкими головами, как твоя, уж будут вымощены мостовые.
Яковлев зло посмотрел на Мельникова и, стукнув кулаком по столу, крикнул:
-- Абсур! Филантроп ты, сукин сын!
-- Ну зачем же так, зачем ссориться?-- волновался Шатилов.
-- Это не ссора,-- засмеялся Мельников,-- это всегда у нас так. Мы вместе живем. Он хорош, когда сердится. Потом слова разные любит -- иностранные: "филантроп", "цивилизация", "абсурд", но говорит -- "абсур". Думает, что это все равно что дурак. Идейный парень.
Яковлев молча сел, налил рюмку водки и, выпив, сказал:
-- Вот до чего меня доводят!
-- Успокойтесь,-- говорил Шатилов.
-- Верите ли, никто меня не понимает,-- сказал Яковлев. -- Актер-приятель Задунаев-Вральский мне сказал, что я трагедик. А эти -- комедианы,-- показал он на всех нас.
-- Вали, вали, качай,-- сказал Мельников, смеясь.
-- Вот, слышите, "качай"! Это что же такое? Что же, я, по-твоему, пожарный или художник?
-- Ну, довольно,-- сказал, вставая, Ордынский. -- Пора. Первый снег. Этот спор надолго.
-- Идем,-- сказал Светославский. -- У меня вот в картине Днепр. Вода не выходит. Это не идеи, попробуй-ка воду написать...
У подъезда приятели прощались. Чудесно пахло зимой! И кругом сыпал и сыпал первый девственный снег.
ПРИМЕЧАНИЯ
Первый снег -- Впервые: Возрождение. 1937. 5 ноября. Печатается по газетному тексту.
"Бурлаки" -- картина И.Е. Репина "Бурлаки на Волге" (1873).