Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Волшебный стол
В одном московском клубе, в обеденном зале наверху, стоял в уголке у окна столик.
На чистой скатерти -- четыре прибора. На приборах лежали винные стаканы.
Это значило, что стол занят, и каждый обед его занимали одни и те же четыре персоны. Персоны являлись всегда в семь часов к обеду, мрачные и скучные.
Их встречал метрдотель, прозванный почему-то "профессор". Он был в очках и похож на интеллигента. И слуга, расторопный, худой и серьезный,-- Яшка.
Другие столы в этом зале стояли подальше, потому что столик на четыре персоны был несколько шумлив и назывался "волшебный стол".
За "волшебный стол" приходили обедать всегда: московский художник Пукирев; московский домовладелец, служащий в опекунском совете; Митрошкин -- сердитый брюнет с большой проседью и голубыми глазами, кандидат прав Московского университета; блондин с добродушным лицом, из себя полный, и спокойный, высокого роста, неизвестного происхождения; молодой человек по фамилии Всезнаев. Все москвичи.
Метрдотель, во фраке, встречал гостей, кланяясь и почтительно улыбаясь, а сам говорил Яшке:
-- Когда закусывают, скорей водку убирай, а то бы драки не вышло. Ежели ругать тебя будут -- мне скажи.
Яшка как только нальет по рюмке к закуске, то убирает графин. Его сейчас же начинают ругать.
Метрдотель сам несет к столу тарелки со стерляжьей ухой и ласково говорит:
-- Пикеле у Омона-с поет так -- всю душу отдашь. Вчера немножко послушать пришлось...
* * *
-- Пересолили,-- кушая уху, сказал всегда сердитый домовладелец, отклонил в сторону ложку и капризно отставил тарелку.
-- Маркиза Мантериза де ля Тиза,-- обронил в пространство художник.
Домовладелец нервно снова подвинул к себе тарелку и стал ложкой выбирать кусочки стерляди, запивая белым вином.
-- Это кто ж такая маркиза?-- спросил Всезнаев.
-- Да вот вчера иду по Кузнецкому Мосту, а навстречу Николай, и с ним -- в большой шляпе женщина лет восемнадцати, красота -- прямо ослепляет... Он останавливается, смотрит на меня через пенсне и сюсюкает: "Позволь тебя представить моей невесте".
Домовладелец уронил ложку в тарелку и, обернувшись к художнику и сверкая гневно глазами, резко крикнул:
-- Вздор! Опять вздор!
-- Нет, не вздор,-- сказал спокойно художник. -- Это уже которая. И все красавицы. Николай -- загадочная личность. Везет. Непонятно, а везет. Недавно была у него Леля, шестнадцати лет,-- красавица, потом Анфиса -- блондинка, ротик маленький, пунцовый, глаза как васильки, молоденькая...
-- Довольно!-- уже в совершенном бешенстве закричал домовладелец. -- Вздор.
-- Нет, не вздор,-- спокойно продолжал художник. -- Я сам не могу понять, в чем здесь дело. Худой, согнутый, близорук, маленькие черненькие глазки, не выбрит, сюсюкает, а вот -- успех!
-- Да, удивительно... -- соглашается кандидат прав. -- А впрочем, он человек университетский, притом -- музыкант, столбовой дворянин.
-- "Столбовой дворянин"!-- вскочив из-за стола и бросив салфетку, закричал домовладелец. -- Кто столбовой дворянин? Он -- столбовой дворянин? Не ври, слышишь ли, не ври, в последний раз тебе прощаю! Я отца знаю -- разночинец, сухарь, чинуша выгнанный... И откуда ты все это берешь?
Не в меру огорченный домовладелец снова сел за стол и выпил с досады залпом стакан вина.
Метрдотель подал гуся и, улыбаясь, сказал:
-- Пикеле, мамзель, очень хороша. За ужином за ней вертел Николай Василич. И чего в нем? Я за столом служил, так он с ней по-французски "ля-ля-ля-ля...". Провожать ее поехал.
-- Что такое?-- взвизгнул домовладелец. -- Молчать! Тебя не спрашивают! Что это такое, право? Распущенность!..
-- Ну вот,-- говорит художник,-- вот вы сами видите, каков Николай. Непонятно. А денег у него ни гроша.
-- Непонятно,-- сказал Всезнаев. -- Метрдотель врет. Пикеле приехала -- завтра две недели. В среду мы ужинали у "Яра" с фабрикантом Петрушиным, так на ней каратики... вот каратики, вам не поддудить.
-- И тебе!-- обернулся он к домовладельцу.
-- А Николай,-- сказал художник,-- тут как тут! провожает...
-- Врет! врет! все врет!-- заорал домовладелец и, уронив на пол тарелку с гусем, торопливо направился к выходу.
* * *
На другой день приятели снова собрались за "волшебным столом".
-- К весне идет. Погода хороша... -- сказал круглолицый кандидат прав. -- Утром за Тверской заставой ехал я на извозчике от Корзинкина. Обгоняет меня пара в коляске. Смотрю -- Николай Василич, и с ним брюнеточка -- шляпка -- элеганс... Думаю -- Пикеле. Не иначе, что Пикеле.
Домовладелец молчал, взял в руки бутылку, налил себе вина и выпил.
И вдруг ни с того ни с сего, сверкая глазами, сказал:
-- Дураки. Не верю. Музыкантишка. Кто он? Фанфарон!.. Разночинец!
-- Вот то-то и дело,-- сказал спокойно художник,-- в чем тут тайна? Особая психология или природный Дон-Жуан? Он и похож немножко на испанца -- нос крючком.
-- "На испанца"! "Дон-Жуан"!-- качая головой, презрительно сказал домовладелец. -- А еще художник. Приказчик он из ножовой линии. Вчера я справлялся -- университета не кончил. Никакой не дворянин -- самозванец. Пятьдесят лет ему. Чахоточный.
Он вдруг вскочил и в исступлении крикнул:
-- И вообще, довольно. Встречу -- морду ему набью. Этим кончится...
И расшиб об пол свой стакан.
"Опять шумит волшебный стол",-- говорили другие посетители за соседними столами.
К столу подошел старшина и укоризненно обратился к обедающим:
-- Простите, посетители просят не так громко беседовать. Оркестр играет -- дирижер пугается...
* * *
Опять сидели приятели за столом, обедали, выпивали.
Когда подали утку с груздями, художник, отпив из бокала бургонского, как бы в пространство, сказал:
-- Баронесса фон дер Шпецберг...
-- Это что еще?-- спросили приятели.
-- Да вот,-- сказал художник, вынимая из кармана большой конверт,-- меня шафером приглашают.
-- Как, к кому?-- заинтересовались приятели.
-- Николай женится. Венская графиня. Знаменитость. Писательница. Он познакомил меня. Красавица. Порода... Глаз с него не спускает, влюблена как кошка. В глаза смотрит, волосы ему на голове все поправляет. Мне говорила: "Только он один меня понял..." Богатая женщина.
-- Дай сюда,-- сказал домовладелец.
Он вырвал конверт из рук художника, вынул из конверта блестящую бумажку с золотой каймой, прочел и с бешенством бросил на стол:
-- Безобразие! Позор! Не позволю!
-- Как не позволишь?-- спросил художник. -- Сердит, да не силен. Да чего ты все сердишься, тебе-то что?
-- Не позволю!-- кричал в исступлении домовладелец. -- Я донесу. Он женат, опеку наложим...
-- Ну, это еще неизвестно,-- сказал спокойно художник. -- Он за границей женится, где-нибудь в Монте-Карло. Там ведь церковный брак не признается. Да я видел его паспорт -- там написано "холостой".
-- Врешь,-- кричал домовладелец. -- Уголовщина. Я разберу. Не позволю. Опека...
И, выскочив из-за стола,-- загрохотала вся посуда,-- ни на кого не глядя, пустился к дверям...
* * *
Утром художник лежал в постели в своей мастерской. Напротив сидел его приятель -- кандидат прав.
Художник, смеясь, говорил:
-- А хорошо я его поддел?.. Немножко дорогонько только: приглашение на свадьбу шафером к баронессе стоило двадцать пять рублей!
Ребяческая, дурашливая жизнь...
Да были ли в самом деле когда-нибудь эти четыре московские чудака и их поставленный в отдалении "волшебный стол"?