Коровин К.А. "То было давно... там... в России...": Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936-1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Пирог
Крестопоклонная. "Кресту Твоему поклоняемся, Владыко, и святое Воскресение Твое славим". Как это все было красиво и как чисто и радостно! Была вера.
Великий пост. Конец марта. Весна. Уж жаворонки прилетели. А на кухне няня Таня напекла сдобных лепешек с крестами, а в одну из них запекла серебряный гривенник. Кому попадет -- счастье.
В богатых домах такие лепешки с крестами, с запеченными в них гривенниками, посылали бедным в ночлежные дома, на Хитровку и в тюрьмы арестантам. В России ведь было много добрых людей.
На Долгоруковской улице, в Москве, в доме Червенко, где в саду была моя и Серова мастерская, утром вошел к нам дворник Петр и подал картонку из кондитерской.
Открыв картонку, мы увидели слоеный пирог с крестом из теста.
-- Это приказали вам передать,-- сказал дворник. -- Подъезжал к воротам какой-то. Боле ничего не сказал.
Разрезая пирог за чаем, Серов удивился.
-- Смотри, что-то твердое под ножом.
Очистив тесто, мы увидели большую старинную золотую монету с портретом Екатерины Великой.
Мы недоумевали -- кто бы это мог нам прислать пирог с сюрпризом?
-- А не Софья ли Андреевна Толстая прислала тебе этот пирог за портрет ее, который ты написал?-- спросил я Серова.
-- Ну, вряд ли,-- ответил он. -- Как-то непохоже.
-- Может быть, Кушнерев прислал нам за иллюстрации к Пушкину? Он ведь купец -- похоже.
Вернулся опять дворник Петр.
-- Вот письмо-то вам, я ведь замешкался... Этот самый, что привез-то вам, письмо дал.
Смотрим на письмо, написано: Петру Алексеевичу Королеву.
-- Петр... да что же это?-- сказал я. -- Ведь это не нам...
-- Да ну?.. -- удивился Петр.
-- Это Королеву.
-- Это рядом,-- сказал Петр.-- Он каретник.
-- Что же сделал, ведь мы пирог-то уже ели... Какой ужас.
Петр рассмеялся:
-- Ну что ж, и на здоровье. Чего ж он не в те ворота дает. Сам виноват.
-- Ну, Константин,-- сказал Серов,-- пойдем к Королеву, расскажем, какая история вышла. Вот гадость.
Оделись, взяли остатки пирога и пошли к Королеву.
Веселый, кудрявый, молодой, Королев, слушая наши объяснения, хохотал, и щеки у него были как яблоки. Увидал золотой, сказал:
-- Ишь ты. Ну и пирожок... ну и баба! И-их, баба-красавица... Санями ей угодил. Сани продал. Полог на лисьем меху -- говеть ездит в Алексеевский монастырь. Вот это от ее-то мне пирог на счастье -- Крестопоклонная идет. Богомольная женщина. Я ведь холостой. Поглядишь на нее, она покраснеет и так глазами водит. Я с ей сани-то объезжал. Вот и пирог.
-- Ну-ка, Маша,-- крикнул Королев,-- подбери-ка закусочки и поставь графинчик. Мы с вами пирожок-то кончим. Ошибка вышла -- чего вы конфузитесь? Соседи... Вот выпьем по-соседски. Вы при каком деле-то будете?
-- Мы художники.
-- Да неужто?.. Художники -- ведь это, говорят, самый веселый народ. Только, говорят, дело-то недоходное... Я знал одного -- Воронкова -- серьезный был человек, волосья длинные, ну и пил здорово. С отца портрет писал, так целый год писал... И вот они спорили... Отец-то от него, мне сдается, и помер. Через это самое, через вино. А Воронков и посейчас жив. А вы можете ли портреты писать?
-- Вот он может,-- показал я на Серова.
-- Так вот спишите меня, пожалуйста, как есть. Посерьезней только, а то в контору надо повесить. А то если веселый выйдет, как-то не подходит, я ведь хозяин -- веселый не годится...
И Королев закатился смехом.
-- А цена-то за портрет какая будет?
-- Тысяча рублей,-- подумав, ответил Серов.
-- Не много ли?
Королев налил коньяку.
-- Вот что,-- сказал он,-- выпьем сначала для знакомства, закусим икоркой. Итак -- люблю половину -- пятьсот, и конец. А прибавка -- вот этот самый золотой. Чего, старинный... куда он мне? Получайте задаток.
На третий день, когда я пришел в мастерскую, Серов писал портрет. Уже много написал, и портрет был похож. Королев радовался и говорил:
-- Ведь вот -- рядом жил, а не знал... Как списал Валентин Александрыч -- прямо живой. Как скоро. Ну, куда Воронкову... Вот что, Валентин Александрыч,-- я вам пролеточку устрою, а вы лошадку прикупите. У меня конюшня рядом -- поставьте у меня. Слушайте меня -- на собственной ездить будете, так за портреты эдакие деньги будете брать настоящие. Слушайте меня. Доктор приедет -- я спрашиваю: он на своей? На своей -- одна цена, а пешком или на извозчике -- другая. Да... К Морозову зовут меня. Я какую пролетку беру? Самую лучшую. Подъехал к нему, а он видит пролетку-то. У него-то такой нет. Так давай ему мою пролетку. А я говорю -- не могу, приезжайте, посмотрите другие. А он говорит -- отдавай твою. Ну и торгуемся. Не уступаю, а сам знаю, что дуром беру. Ну и нажил... Я ведь нарочно на пролетке-то приехал -- она новая, шины дутые...
Через неделю в моей мастерской Серов писал портрет с какого-то человека, похожего на утюг. Лицо длинное, серьезное. Он мрачно водил серыми глазами, а сзади Серова стоял Королев и говорил, смеясь:
-- Черт-те что... Как живой. Ну и носина...
"Утюг" встал, обеспокоенный.
-- Постой, какой носина?
Посмотрев на портрет, сказал:
-- Где же носина? Нос как нос. Ты вот что... ты живописцу не мешай. Чего вы на него глядите, Валентин Александрыч? Ведь он чисто балалайка заведенная... Вот обженится, так узнает жизнь. А то ветер в голове...
* * *
На Красную горку мы получили от Королева, в больших конвертах, приглашение на свадьбу. Он женился на той красавице, от которой мы по ошибке получили пирог.
Серов писал ее портрет и сказал мне:
-- А знаешь, какой это особенный народ... Как это у них все просто и ясно. Королев сказал мне: "Мы ведь купцы -- мы-то художника любим, потому как-то жить с ним веселей..."