Костомаров Николай Иванович
Ливонская война

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Нападение Ивана Васильевича Тройного на Ливонию и падение ливонского ордена.

Н. И. Костомаров

Ливонская война

Нападение Ивана Васильевича Тройного на Ливонию и падение ливонского ордена

   Успех распространения Московского государства на востоке повлек московскую политику в тех же видах на запад; привычка к расширению пределов Московской земли, возникшая еще при Калите, в продолжение двух веков счастливо удовлетворялась захватом сначала русских земель, а потом огромного пространства восточного материка. Каждая удача возбуждала надежды и новые стремления. Прежние исторические отношения к соседям давали этим стремлениям поводы и поддержку. Собранная московскими князьями Русь начала разделываться с теми врагами, которые томили ее и делали ей зло в прежние века. Москва, покоривши Новгород и Псков, наследовала от них прежние ихполитические отношения и усвоила себе право продолжать и оканчивать начатые им дела и споры, восстановлять потерянное достоинство русского мира. От этого, как только Москве посчастливилось на востоке, она обратилась на двух соседей, имевших некогда столкновения с Новгородом и Псковом, -- на Швецию и Ливонию. Александр Невский, остановивший в XIII веке покушение этих соседей на независимость северных русских земель, как бы завешал окончательное дело начатых побед грядущим временам, когда Русь окрепнет и усилится. Недаром митрополит Макарий, приветствуя Иоанна после казанских побед, припомнил, как Бог пособил Александру латын победить*.
   ______________________
   * Никон, летоп. VII. 174.
   ______________________
   При Иоанне Русь как будто вспомнила XIII век и покусилась расправиться с немецким племенем за его древнее недоброжелательство. Дела со Швециею и Ливониею были возобновлены Москвою, принявшею их в том виде, в каком последний раз вели их северные народоправные земли. Со Швециею у Новгорода вражда притихла с половины XIV века. Вражда Ливонии со Псковом неистово продолжалась до последних времен псковской независимости. О процессе со Швециею оставались охладевшие воспоминания; процесс с Ливониею еще не успел покрыться историческою плесенью. Сообразно этому, при Иване Васильевиче дело со Швециею началось и кончилось скоро; с Ливониею оно загорелось и превратилось в свирепый пожар, стоивший Русской земле многих потерь, которые принудили ее отложить еще на долгое время окончательную развязку.
   Соседи думали, что Московия возвышается им не на добро. Они предвидели, что древние недоумения оживятся. Пока Московия, выброшенная из семьи христианских цивилизованных обществ, расправлялась с своими восточными врагами, она не была опасна Западу; но беда от Московии казалась неизбежна, если эта Московия усвоит западные приемы политики и войны; а между тем склонность к захвату, окрепшая в расширении пределов государства на восток, станет существом московской политики и московских понятий. Правило, какими средствами государство основывается, такими и держится, прилагаться должно было и к ней; история подтверждала везде и всегда справедливость этого правила. Так смотрели на Московское государство соседи, и в видах самосохранения они не желали, чтоб эта держава познакомилась с плодами западного образования; им казалось, она прежде всего должна была воспользоваться ими назло тех, от которых получит их. Притом же у немцев в отношении к русскому миру образовались уже давно эгоистические привычки. И Ливония и Ганза1 умышленно не допускали же северные общины до равенства с собою в цивилизации; немцы издавна препятствовали русским знакомиться с европейскою техникою; немцам было выгодно держать Русь, так сказать, в черном теле. Что немцы и шведы наблюдали в старину по отношению к Новгороду и Пскову, то стали показывать теперь по отношению к Московской державе. Оттого и Густав-Ваза, как только узнал, что англичане открыли путь по Северному морю к Двине и стали привозить разные товары в Московию, испугался и писал, что обогащение России и ее возвышение будет пагубно соседям*. Об этом знали в Москве. Пограничные споры, и прежде очень частые, в то время послужили поводом к открытой вражде. Тогдашние границы между Русью и Швециею были определены еще в XIV веке. Река Сестра была пределом. Шведские пограничные жители нарушали эту границу: косили сено на русских землях, пахали там нивы и толковали, что границею должна служить не эта река Сестра, а другая -- Сестрия. Эти пограничные недоразумения выразились рядом взаимных пограничных пакостей. Русские нападали на нивы и села за рекою Сестрою, а шведы на русских поселян. Шведы посадили на кол одного сына боярского; толпа шведских удальцов разорила важские погосты и напала на монастырь Св. Николая в Печенге**, и таким образом, коснулась святыни; а оскорбление святыни было уже достаточным поводом к войне между государствами. Новгородский наместник князь Димитрий Палецкий по этому поводу отправил в Стокгольм Никиту Кузьмина. Его сочли там шпионом и задержали***. За это Иван Васильевич приказал новгородскому воеводе князю Ногтеву действовать со шведами по-неприятельски. Новгородцы захватили вооруженною рукою места, принадлежавшие шведам или считаемые ими за свои. Шведы новгородцев разбили. Успех этот ободрил шведское правительство.
   ______________________
   * Дал. III. 344, 351,360.
   ** У Карамзина примеч. 450 сс. на д. III в.  1. л. 1 -- 56.
   *** Дал. 354.
   ______________________
   В сентябре 1555 года адмирал Яков Багге вызвался пред Густавом взять Орешек*. Из Выборга отправились шведы двумя путями: по сухопутному пошли конные и пешие, а по Неве поплыли воины на судах. Так осадили они Орешек и держали его в осаде три недели. Московским воеводою был какой-то Петр. Пока ратные люди, сидевшие в Орешке держались в осаде и отбивались от шведов, московское войско, под начальством князя Ногтева, Шереметьева и Плещеева, подошло на выручку Орешка и ударило на осаждавших; шведы дали отпор: передовой полк русский не устоял. Битва кончилась тем, что с обеих сторон пало человек по пяти или по шести**. В декабре царь снарядил большое войско под главным начальством князя Петра Михайловича Щенятева; в войске должны были находиться и новоприсоединенные астраханские татары со своим царевичем Кайбулою Ахкубековичем. Но прежде открытия действий царь велел новгородскому воеводе Димитрию Палецкому написать в Выборг грамоту на имя короля; в этой грамоте предлагалось королю: пусть он либо сам прибудет на рубеж, либо пришлет лучших людей своих и те привели бы виноватых, которые затеяли раздор, а русские бояре приведут тех русских, которые окажутся виновными в нарушении мира. Срок назначался на праздник Рождества***. Шведский король искал тогда помощи у Ливонского ордена. Но тогда в самой Ливонии происходили внутренние смуты****. На собрании городов в Вольмаре посланник короля Густава представлял, что если Ливония ему не поможет, то он должен будет уступить Москве и это отразится пагубно на Ливонии. Узнают ливонцы, что значит допустить Москве усилиться, да уже поздно будет. Ревельский синдик Клодт сильно держал тогда сторону короля. Однако дело покончилось в Ливонии для него неблагоприятно. Ниенстет***** говорит, что ему просто отказали. По известию другого современника******, ливонцы дали обещание шведскому королю помогать против москвитян, но не сдержали обещания. Шведский король, введенный в обман ливонцами, начал войну и понес потери, потому что ливонцы его обманули. Надежда на Ливонию и была причиною, что Швеция дала московскому правительству неуступчивый ответ. Выборгский наместник отписал на письмо новгородского наместника, что Багге напал на Орешек своевольно; при этом он заметил, что русские воеводы от него дрогнули. Про съезд он не упомянул ничего. Такой ответ показал русским, что шведы не думают уступать и намерены вступить в войну. Воеводы русские были вправе идти с оружием в Шведскую землю. Они пошли на Выборг. На дороге они послали отряд к городку Кинодепи; шведы сами сожгли этот городок и ушли; русские за ушедшими отправили погоню и пошли на Выборг; через какое жилое место они ни проходили, то место сожигали. Внезапно застигнутые жители разбежались; только уже под самым Выборгом, за пять верст от города, напал на русских шведский отряд; сначала, неожиданно ударивши на передовой полк, смяли было русских, но сейчас же русские оправились; сами шведы попятились и стали в оборонительное положение между скалами. Тут царевич астраханский Кайбула прижал их со своими татарами, а Иван Борисович Шереметев зашел им сзади от города Выборга и ударил на них. Шведы, стесненные с двух сторон, были разбиты и разбежались. Русские гнались за ними до самого Выборга и много наловили в плен королевских дворян. После того все русское войско стало около Выборга и начало стрелять по городу. Три дня шла стрельба; на четвертый русские услышали, что из Стокгольма отправлены против них войска. Воеводы, впору узнавши об этом, отправили навстречу шведским силам отряд. За сто верст от Выборга, при Латрецком озере русские напали на шведов врасплох, -- шведы не предполагали встретить неприятеля. Русские их разбили. Победители распустили свои отряды по окрестностям: они разорили край по обеим сторонам реки Боксы. Этим, однако, русские подорвали свои силы, и те, которые продолжали стоять под Выборгом, не могли взять города. Только и могли удовольствоваться русские военачальники тем, что русские и татары, гоняясь во все стороны, ловили пленных и приводили их в лагерь. Было их такое изобилие, что мужчину продавали по гривне, а девку по пяти алтын. Успех войны измерялся вредом, какой причинит войско неприятельской земле: от этого русские хоть Выборга не взяли, а все-таки считали себя победителями, потому что много наделали пакостей в шведской земле. Иван Васильевич прислал в Новгород своего дядю, боярина Михаила Васильевича Глинского. Глинский написал шведскому королю надменное письмо; московский царь принимал тон победителя с побежденным. Последовал ответ, что король пришлет послов для переговоров, а русский царь пусть даст им на проезд опасную грамоту. Грамоту опасную послали. Прибыли шведские большие послы (архиепископ упсальский, епископ абовский и два государственных сановника)*******. При переговорах с ними бояре, говоря от имени своего царя, унижали короля Густава Они нарочно делали сравнение королевского рода с знатными людьми в Московской земле и отдавали последним преимущество********.
   ______________________
   * Дал. 354.
   ** Никон, летоп. 249.
   *** Если, -- писал наместник, -- ты, король Густав, не прибудешь и бояр своих не пришлешь, то кровь старых и молодых прольется от тебя, Густава короля, и твоих державцев, а не от нашего справедливого государя, ни как от наместников его"... (Никон, лет. 253).
   **** Grefenthal. Mon. Liv. V. 116.
   ***** Monum. Liv. II. 42.
   ****** Grefenthal, ibid. V. 116.
   ******* Шведск. Д. Арх. иностр. дел,  1, 18, 34, 49.
   ******** II "Князь Федор Даирович и то Ибреима царя казанского внук, а князь Михаил Кисло и князь Михаил Горбатой и то суздальские князья от корени государей русских, князь Юрьи Михайлович Булгаков и то королю литовскому брат в четвертом колене, а ныне князь Михаил Васильевич Глинский и то был недавно, князя Михаила Львовича в немецких землях знали многие, а Олексей Данилович Плещеев и то известные государевы бояре родов за тридцать и более... а про государя вашего, в розсуд вам скажем, а не в укор, которого он роду и как животиною торговал и в Свейскую землю пришел, то недавно ся деяло всем ведомо..."
   ______________________
   С утверждением единовластия возвышалось значение государя; но вместе с тем поглощенные Москвою русские и инородные земли передавали ей потомков своих прежних правителей: потерявши власть, какую имели предки, потомки тщеславились, однако, воспоминаниями о них и, сделавшись слугами Московского государства, измеряли важностью происхождения свое место в службе московскому престолу. Царь согласился оставить прежний рубеж между русскими и шведскими владениями, но свое согласие приписывал своей милости.
   Ливония, страна слабая, с открытыми от Руси границами, гораздо более Швеции, имела поводов страшиться возвышения Московии. Еще в 1539 году епископ дерптский сослал неведомо куды пушечного мастера за то, что тот хотел ехать в Москву служить царю*. Подобное опасение высказалось еше резче делом Иоанна Шлитта в 1549 году, -- делом, которое припомнило Ливонии московское правительство со временем. Рассказывают об этом согласно ливонские историки Геннинг и Грефенталь**. Служа у великого князя московского, этот человек, саксонец по происхождению, взялся доставить в Московию на службу разных полезных людей из Германии: художников, ремесленников и особенно знающих военное искусство. Император Карл V принял его ласково и позволил ему в Германии набирать желающих ехать в Россию. Тут была, между прочим, и задняя цель -- водворить католичество в Руси; уже об отце Ивана Грозного было на Западе такое мнение, будто бы он был склонен признать папское главенство и соединиться с Западною церковью. Паспорт, данный Гансу Шлитту, выражался так: "Мы благословили и дозволили упомянутому Гансу Шлитту, по силе этого писания, во всей нашей империи и во всех наших наследственных княжествах, землях и волостях искать и приглашать разных лиц, как-то: докторов, магистров всех свободных искусств, литейщиков, мастеров горного дела, золотых дел мастеров, матросов, плотников, каменщиков, особенно же умеющих красиво строить церкви, копачей колодцев, бумажных мастеров и лекарей, и заключать с ними условия для поездки к великому князю русскому ни от кого невозбранно, во уважение к просьбам, обращенным к нам и к нашим предшественникам отцом нынешнего великого князя -- блаженной памяти великим князем Васильем Ивановичем и нынешним великим князем. Сверх того, дозволяем это и потому, что нам подлинно известно, что как отец, бывший великий князь, желал, так и сын, настоящий великий князь, желает покориться латынской церкви. Но право это дается нами с тем, чтоб Ганс Шлитт, под видом доставки набранных людей в Московское государство, не обратился с ними в Турцию, Татарию и вообще в какую-нибудь неверную землю, дабы неверные не научились искусствам и не употребляли бы их против нас". Гиарн*** говорит, что Шлитт от имени царя обещал войну с турками: царь даст для того субсидии на двадцать лет и употребит на военные издержки пошлины и некоторые в своем государстве доходы. Император виделся с Шлиттом в Аугсбурге и там 31 января 1548 года дал ему позволение. Шлитт собрал, по известиям ливонских историков, триста разных художников****, а по бумагам кенигсбергского архива сто двадцать три (что справедливее)***** постройщиков церквей и крепостей, оружейных мастеров, литейщиков, живописцев, ваятелей и других ремесленников да четырех богословов; о последних предполагалось, что они должны были научать великого князя и его бояр латинской вере и богослужению. С ними он прибыл в Любек. Тут, по наущению ливонцев, его задержали, а ливонские города послали к императору представление о том, как опасно допускать в Московию ученых людей. Из грамоты императора Карла V****** видно, что любечане его задержали под предлогом старого долга, сделанного им еще прежде своего предприятия; его держали в тюрьме два года, несмотря на то что сами кредиторы соглашались его отпустить; он убежал из тюрьмы, но его догнали в городе Расеборге и опять хотели посадить в тюрьму; однако на этот раз он представил за себя поруку, -- его обязали явиться к суду. Император не одобрял поступка любечан и подтверждал Шлитту право свободно ехать далее, особенно в том внимании, что великий князь московский нуждается в ученых людях как для утверждения истинной веры, так и для защиты своего государства от неверных*******. Но Шлитт все-таки не достиг цели. Пришлось ему проезжать через Ливонию. Рыцари вместе с советами городов задержали его снова и отправили к императору просьбу упразднить дарованное Шлитту позволение во внимание к опасности, которая грозит всему христианству. На этот раз доводы их у императора были уважены, -- последовал такого рода декрет к гермейстеру ордена: "Сим повелеваем твоему благочестию, невзирая ни на какие наши паспорта, не пропускать никого едущего из нашей священной империи в Москву и другие земли и нации и задерживать, всякого, кто станет туда проникать с нашими паспортами, а равным образом и Ганса Шлитта со всеми его бумагами, которые он взял от нас, о чем известить нас или, в случае отсутствия нашего, нашего любезного брата и дожидаться нашего о том решения". Лукавое намерение москвитян распалось в прах, говорит Гиарн. По известию, сохранившемуся у Грефенталя, один из мастеров, которых вез Шлитт, мейстер Ганс, пушечный мастер, с паспортом, написанным по-немецки и по-русски, хотел после этого пробраться в Русь в 1551 году, но в городке Шваненборге посажен в тюрьму. Ему удалось бежать из тюрьмы, однако шваненборгский гауптманн Марк Грефентален дал знать по почте в пограничный городок Мариенбург тамошнему амтману Иоганну Бутлеру. Ганс схвачен за две мили до русской границы, возвращен назад в Шваненборг, и там ему отрубили голову. У него нашли теорию его искусства, которая оказалась плоха и никуда не годна.
   ______________________
   * Акты Истор., I, 204.
   ** Gref. Mon. Liv. 38. Henn. Script, rer., lib. 213-214.
   *** Monum. ant. Liv., I, 201.
   **** Hiarn. Monum. ant., Liv. I, 203 -- Gadebusch. Livl. Jahrb. 389.
   ***** Карамз. VIII, прим. 206.
   ****** В Hist. Russ. Mon. I, 135-136.
   ******* Illustrissima Celsitudo sua non solum doctis verum etiam omnis generis rerumque expertis hominlbus tam ad instituendam orthodoxam religionem, quam eadem adversus incredulos Scythas, Turcas, aliosque christiani nominis hostes defendendam, atque ita retinerdam opus habeat. (Hist. Russ. Monum. I, 136).
   ______________________
   Итак, были уж причины нерасположения к Ливонии, нужен был только предлог, чтоб начать войну. Он в свое время и представился. В 1550 году было отправлено в Москву посольство от дерптского епископа. Поводом к нему было то, что пятидесятилетнее перемирие, заключенное когда-то с Московским государством гермейстером Ливонского ордена Плеттенбергом, истекло: дерптский епископ послал просить продолжения. Царь согласился продолжить перемирие на пять Лет и жаловался, что ливонцы протестанты, обращаясь неуважительно с католическими церквами, разоряли и русские церкви, находившиеся в землях ордена. Царь требовал, чтоб все разрушенные церкви были непременно восстановлены, чтобы православным людям было предоставлено свободное отправление религии, чтоб Ливонский орден не препятствовал свободному обращению Московской земли с европейскими странами по торговле и ремеслам. Сверх того заметили в Москве, что дерптское епископство исстари платило великим князьям дань во Пскове и следует продолжать этот старый обычай*.
   ______________________
   * Grefenth., 113.
   ______________________
   После того пять лет минуло. Епископ дерптский Иодек фон Реке, посылавший к Иоанну в 1550 году, удалился из Ливонии. Человек благоразумный и практический, он сообразил, что возраставшее Московское государство скоро накинется на Ливонию, а в Ливонии средства самозащищения становились все слабее, да слабее; и рассудил он лучше всего самому воспользоваться, чем можно и убежать от зла. Епископ родом был вестфалец; Ливония была ему чужая. Он заложил епископские имения, собрал порядочную сумму денег и ушел в свою Вестфалию. Он первый показал пример другим; увидим, что ему последуют и другие сановники в Ливонии. Один современник, вспоминая этот поступок дерптского епископа, говорит в своем сатирическом стихотворении: "Наши деньги пошли в Вестфалию по суху и по воде; там им было привольнее, чем дома. Там господа наши построили себе богатые дома, крытые черепицами; а прежде у них в нашей земле были дома, крытые соломою. Вестфалия обогатилась, а Ливония погибла". На место его поступил другой такой же иноземец из монастыря Фалькенау -- аббат Герман фон Везель. По известию Гиарна, это был человек ограниченный, бесхарактерный, при котором всякий из окружавших мог делать что хотел*. А между тем московский государь уже и Казань покорил, и Астрахань, и шведов проучил; только за Ливониею была очередь. Пятилетняя отсрочка оканчивалась. 6 января 1554 года на земском сейме в Вольмаре епископ и гермейстер порешили послать в Москву посольство**. Предварительно были отправлены два гонца спросит: примут ли посольство? Одним из гонцов был историк Ниенстет. "Мы пробыли семь недель в Москве, -- говорит он; -- нас прекрасно угощали и благополучно отпустили назад в Ливонию"***. За ними поехали в Москву настоящие послы. От гермейстера поехал Иоган Бокгорст да Отто Гротгузен; от дерптского епископа -- Вальтер Врангель да Дидрих Кафер. Едучи по дороге к царской столице, немцы заметили, что в Московской земле что-то готовится и замыслы московской политики обращаются на Запад. На каждых четырех или пяти милях видели они недавно отстроенные ямские дворы с огромными помещениями для лошадей; еще более озадачили их целые обозы саней, тянувшихся к западной границе; на санях везли провиант, порох, свинец. Они приехали в Москву в мае 1554 года. Их приняли ласково. Царь поручил вести с ними переговоры Адашеву и дьяку Михайлову****. На этих переговорах послы предложили возобновить перемирие еще на пятьдесят лет. Москвичи именем царя своего сказали, что мир может состояться только тогда, когда царю выплатят должную дань. Послы изумились и сказали, что ни о какой дани никогда прежде не было речи. "Ливонская земля, -- сказали им, -- извечная отчина великих князей, и ливонцы должны платить дань". "Ливония никогда не была покорена русскими, -- сказали немцы, -- дань можно брать только победителям с побежденных, а известно, что ливонцы в прежние времена вели большие войны с русскими и мир заключали, следовательно, были независимы от русских, и в прежних мирных условиях никогда не поминалось о дани*****. Тогда бояре показали им договор с Плеттенбергом и говорили: "По прежним нашим крестным целованиям постановлено было платить дань великому государю нашему; до сих пор государь по своему долготерпению не требовал ее, а как ни гермейстер, ни все ливонцы знать не хотят о ней, -- так теперь государь не станет постановлять мира, пока вы не исполните крестного целования вашего и не выплатите дани за все годы, в которые вы ее не платили". Послы были так поражены этой неожиданностью, что, по выражению современника, не знали, что им отвечать, и только могли сказать: "Мы в старых наших писаниях не находили, чтоб великому князю платилась дань, и просим, чтоб все оставалось по-прежнему, а перемирие продолжим".
   ______________________
   * Monum. ant., 1,205.
   ** Hiarn. 205.
   *** Mon. Liv., II, 43.
   **** Ник. лет., 215.
   ***** Russ., 47.
   ______________________
   "Чудно вы говорите, -- отвечали им, -- неужели вы не знаете, что ваши праотцы пришли из-за моря в Ливонию и заняли эту землю силою, и много крови за нее проливалось, и, не хотя большого кровопролития, прародители великого государя дозволили им на многие века жить в Ливонии, с тем чтоб они за то платили исправно дань? Предки ваши на своем обещании были неисправны и не делали того, что следовало; теперь же вы должны представить полную дань за прежние годы, а если не дадите охотою, то государь возьмет силою".
   Послы стали божиться, что не знают, в чем состояла эта дань.
   - Так-то, -- сказали им, -- вы помните и соблюдаете то, что сами написали и своими печатьми запечатали! Целые сто лет и больше вы и не подумали об этом и не постарались, чтоб потомки ваши с их детьми жили спокойно! Если же вы теперь вовсе этого не знаете, то мы вам скажем, что с каждого ливонского человека каждый год надобно платить по гривне московской, или по десяти денег.
   Послы потребовали, чтоб им доказали по бумагам и по актам с печатьми, действительно ли в древности была платима дань*.
   ______________________
   * Russ., 48.
   ______________________
   Бояре уверяли, что в бумагах и актах действительно значится, что дерптское епископство платило дань, но именно в каком размере, этого не могли ясно указать*. У послов, говорит Ниенстет**, чуть глаза изо лба не выскочили; у них не было насчет этого вопроса никакого наказа; нельзя было им просить и о сбавке количества требуемой дани; тогда значило бы, что они признают за Московским государством право получать какую-то дань. Они могли сказать только так: "Мы не получили никакого наказа при нашем отправлении; власти наши не поручали нам об этом переговориться с великим князем".
   ______________________
   * Ibid
   ** Monum. Liv., II, 44.
   ______________________
   Они просили отсрочить этот вопрос, пока получат о том более определительные сведения.
   Но с московской стороны не поддались на такую увертку.
   - Что это? -- сказали им бояре от лица царя и великого князя, -- или вы считаете нас детьми, что так говорите? Вы знаете хорошо все дело и должны уверить нас, что дань будет заплачена через два года по приговору мейстера и епископа. А чтоб вы не отвечали пред ними, если они не согласятся, то великий государь пошлет своих послов с грамотами; пусть мейстер и епископ отрежут те печати, которые вы приложите к договору, а вместо них привесят свои.
   Тогда послы рассудили, что таким условием они могут избавиться от ответственности пред своими, и согласились. Царь приказал новгородскому наместнику князю Димитрию Палец-кому закончить с ними договор.
   Кроме вопроса о дани, возбудило тогда и другие русское правительство. Во время введения реформации в Ливонии, как упомянуто, фанатики протестантские пропагандисты, по своему обычаю, разрушая римско-католическую святыню церквей, не пощадили и православную. Таким образом, в Дерпте, Риге и Ревеле разрушены были русские церкви, содержимые для торговцев, приезжавших туда*. Это оскорбление святыни подавало русскому государю благовидный предлог вступиться за религию своего народа. Кроме того, были недоразумения между немцами и русскими торговцами из Новгорода и Пскова. Русское правительство выставило тогда на вид послам все, к чему могло придраться, и составило перемирный договор как можно выгоднее для России, и притом в таком смысле, что Ливония уже представлялась страной, зависимой до известной степени от верховной власти царя. Послы, утешая себя оговоркою, что договор будет иметь силу только тогда, когда уполномочившие их власти привесят к нему свои печати, ничему не противоречили. Относительно дани постановлено только об одном Дерпте с его волостью, что епископ в продолжение трех лет соберет дань по немецкой гривне с двора за все недоимочные годы и впредь будет платить постоянно, каждый год**, а в случае он этого не исполнит, то гермейстер, архиепископ рижский, все епископы и весь орден должны принять на себя обязанность взыскания дани и отсылки к царю. Русским гостям предоставляется свободная торговля; товары их не следовало ценить (schatzen) и брать с них пошлин, исключая пошлины с веса; таким образом, не следовало крепко сжимать воск, чтоб не уменьшить веса; русские купцы имели право нанимать фурманов под товары в Ливонии, и с них не следовало брать пошлин за проезд. Не следовало воспрещать русскому ездить по какому угодно пути и не ставить ему в вину, если он своротит с дороги; надлежало русские церкви в Ливонии восстановить; русский конец в Дерпте и земли, принадлежащие церквам, отдать гостям новгородским и псковским. Ливония обязана была пропускать в Русь и из Руси всех иностранцев, едущих по делам в Москву и на службу к московскому государю, и немецкие чиновники не должны с них брать никаких пошлин за проезд. Равномерно дозволялся немецким купцам и послам въезд в земли Новогородскую и Псковскую; в случае споров и недоразумений не следовало арестовывать и грабить произвольно торговцев: надлежало вести их на суд пред выборных с обеих сторон судей, которые имели бы свои заседания на пограничных пунктах -- в Ивангороде и Нарве. По договору, ливонцы обязывались не сноситься с польским королем и литовским великим князем***. Вот это-то последнее условие уже ставило Ливонию в вассальное отношение к царю, уже подрывало ее независимость.
   ______________________
   * "Habebat id temporis magnus Moscoviae dux Dorpati, Rigae et Rivaliae templum, ubi Moscoviticae gentis negotiatores diebus dominicis suo more cultum divinurn per?gare consueverant. Non tulit LutHerana factio, ut RulHenorum et Moscovitaram templum illaesum evaderet, sed in eodem fervore immo furore illud se proripiunt, et pene a fundamentis universam aedificii molem subvertunt". (Bredenb. 7).
   ** "und wath deme lofw Key. undt grothf. Iw. Wasiliew. aller Russen syen Tinss van Dorpt, und olde achterstendige uth aller dorptiscHen beholdinge van islickem ho uede eyne duitzcHe margck, Hefft upgelecht up des Bischops sele, des schall de Bischop undersocken den Tinss ut aller siner holdinde edder wath van oldings gewesen iss, und schall dan loffw. Key. thoschicken in dem drudden iare diesses, und voruth schall de Bischop densuluigen tinss geven alle Jahr ane vortoch na dem olden und na der Crutzkussinge, und so de Bischop den Tinss nicht worde undersoken, so schall de meister tho lyfflandt Ertzbischop und ander Biss. und gantz lifflandt na dissem fredebreue und na der Crutzkussinge Densuluigen Tmss suluen undersocken. Mon. V. 510".
   ***..."Tho dem koninge van palen und grothf. tho lettowen nicht thotreden mith keynerley sacke".. 509.
   ______________________
   Послы, согласившись, были отпущены в Новгород и там заключили подробный договор на таких точно основаниях с наместником новгородским князем Дмитрием Федоровичем Палецким; с ним участвовали и печати свои приложили псковский наместник, бояре новгородские и купеческие старосты (Алексей Дмитриевич Зырков и Иван Вурзунов).
   Перемирие заключено на пятнадцать лет. Послы приложили руки и привесили печати, повторяя свою оговорку: что договор получит силу тогда, когда вместо них приложат руки и привесят печати мейстер ливонский, архиепископ рижский и епископ дерптский*.
   ______________________
   * Mon. Liv.,V, 515.
   ______________________
   Такой решительный тон московское правительство приняло в отношении к Ливонии именно потому, что знало, как мало способна была эта страна защищать себя. Ливонский летописец. Руссов описывает тогдашнее ливонское общество изнеженным и растленным. Правда, в глазах сурового протестанта принимает предосудительное значение вообще веселость нравов; он ставит жителям в вину то, что они были охотники до пиров, танцев и увеселений.
   Но вместе с этим неразлучна была лень, которая обессиливала общество и зарождала в нем гнилость и разложение. Между высшим классом и простым народом была ничем не наполняемая бездна. Владельцы -- пришельцы в Ливонской земле, немцы по происхождению, господа и поработители; поселяне-туземцы -- порабощенные, забитые, бессильные и покорные дворянству, но в душе питавшие к нему закоренелую ненависть. Они не только не имели побуждения защищать своих владельцев, но всегда были готовы променять одних господ на других, когда бы явились эти другие господа с претензиею заменить над народом власть прежних немцев. В рыцарях угас уже воинственный фанатизм; гражданский смысл не заменил его -- ему неоткуда было развиться; общество ливонское и в самом зародыше построено было не на гражданской почве. Всегда почти с военным сословием бывает такая судьба: как скоро воинственный дух в нем угасает, оно редко организуется само собою в гражданское, а скорее разлагается; личные эгоистические побуждения берут в нем верх над сознанием общего добра. Рыцари потеряли прежнее призвание распространять веру; уже в продолжение полутора столетий не было речи ни о войне с неверными, ни о проповеди веры посредством священного меча. Насильно поработивши крещеных ливов, эстов и латышей, рыцари и духовные власти стали себе жить-поживать привольно, роскошно, на счет трудов побежденных, получали с своих земель хорошие доходы; даровый труд облегчал им издержки. Города процветали, потому что управляли торговлею Севера и обращали в свою выгоду торговлю с русскими. Духовенство мало могло иметь гражданской привязанности к краю. Высшие духовные сановники были по большей части уроженцы Германии, приезжали на свои епископства как на временную должность и думали единственно о том, чтоб хорошо пожить и уехать назад, на родину, когда надоест им в Ливонии. Вообще и дворянин, и духовный в Ливонии, немцы по происхождению, старались жить каждый для себя в свое удовольствие. Народ был покорен: опасности внешние не угрожали им, а потому потребность взаимной защиты не соединяла там немцев. Всем легко доставались способы хорошей жизни, и мало было поводов держаться друг друга. Развращение и изнеженность нравов естественно должны были водвориться там, где рыцари земли Ливонской, по древнему обету, должны были оставаться неженатыми: при ослаблении прежнего фанатизма эта безженность должна была переродиться в разврат; за неимением жен рыцари держали любовниц, меняли их, бросали по вдохновению*.
   ______________________
   * ... "Yan eren Concubinen auerst ys nichts thoseggende, derm dat was under en keine schande, wenn seine Concubine eine tydtlanck by sick gehat, hebben se de beraden, unde eine ander frissche wedde thogelecht" (Russow. 39).
   ______________________
   Епископ или прелат свою любовницу, когда она ему надоедала, пристраивал за какого-нибудь бедняка и давал за нею в приданое мельницу или кусок земли: таких охотников находилось всегда много; сам же пастырь душ брал себе свежую. Пример дворян и пастырей, по сказанию ливонского историка, действовал заразительно и на городской класс; семейные связи считались ни во что; казалось нипочем бросить жену или передать другому; многие из горожан не стесняли себя брачными узами, а держали открыто любовниц, оставляли их, брали других; по множеству незаконных детей, терялось различие между законным и незаконным рождением. Иные не держали любовниц, а довольствовались обществом женщин веселого поведения; а таких женщин было большое изобилие (Meyerschen und Modtgeurschen). Долгий мир, не прерываемый в Ливонии с Вальтера Плеттенберга пятьдесят лет, отучил целое поколение от опасностей войны, от необходимости взаимной защиты, от важных общественных целей. Пока еще католицизм был живее, он кое-как скреплял разнообразное общество, наплывшее в чужую страну из Германии. Но проникло туда протестантство и ускорило разложение этого общества. Почва для протестантства здесь была как нельзя более приготовлена. Фанатизм, которым и создалось, и держалось безжизненное, полумонашеское общество рыцарей, царствовал здесь некогда со всеми своими уродствами. Теперь он охладел, и при прежнем недостатке духовной религиозной неразвитости, при материализме способов благочестия наступило равнодушие к религии: католичество стало для ливонца тяжелою уздою, которую сбросить он всегда был готов, как только представлялся благовидный предлог. От этого протестантство нашло себе в Ливонии много прозелитов; в городах бюргеры принимали лютеранство; монахи бросали свои монастыри и делались светскими. Дворянство, в сущности будучи еще невежественнее, менее было религиозно, чем бюргеры, хотя долее держалось наружного католичества. Погруженное в свое материальное житье-бытье, дворянство не препятствовало распространению нового учения; для каждого, в сущности, было мало дела до того, как верит его сосед. Что касается до народа, то для него было все равно, будут ли его считать католическим или каким-нибудь другим; он не имел никакого понятия о вере, которую исповедовал. Предков его крестили насильно мечом и огнем; в его народной истории предания христианства не светились чем-нибудь отрадным: его господа и пастыри довольствовались тем, что крестили его, а о научении его в истинах христианской веры не думали вовсе. Протестантство принималось в Ливонии не потому, чтоб религиозное чувство и смысл требовали обновления, а потому, что при малом значении сущности религии и при равнодушии к благочестию оно льстило материализму; в Ливонии протестантские проповедники также мало, исключая немногих, отличались сами нравственностью, подобно католическим, и держали у себя любовниц; суперинтендентов не было в этой земле; проповедники жили по своей воле, проводили время в том, что разъезжали от одного владельца к другому, из одного прихода в другой, где им устраивали пиры; пастор бражничал с гуляками, и, если не уступал другим в питье, о нем говорили: "Вот прекрасный проповедник". Оставался ли простой народ в католичестве или принимал протестантство, на деле он все-таки не выходил из загрубелого состояния. Для простого народа протестантский проповедник был лучше католического только потому, что менее последнего требовал от него исполнения религиозных обязанностей. Эсты и ливы, сохраняя по преданию заветные, хотя лишенные уже религиозного значения, обычаи языческих праотцев, не имели ни к чему благочестия, да и не видели его ни у дворян, ни у горожан. Браков между ними почти не было, говорит историк*.
   ______________________
   * Russ., 48.
   ______________________
   Когда их укоряли за это, они говорили, что таков обычай их отцов, и притом ссылались на примеры господ и духовных. Говорили даже, что господа потакали этому и начали смотреть вообще на крестьянских детей как на незаконных, чтобы при случае распоряжаться достоянием их с соблюдением законных форм. Никто не любил ходить в церковь. В городах принявшие протестантство бюргеры не сделались охотниками слушать проповеди, особенно когда и пасторы не любили тратить время на краснословие. Единственно, чем выражалась религиозность, это были праздники, -- тогда ничего не работали, ходили из двора во двор, пьянствовали и веселились. Бароны, дворяне, обеспеченные легко достающимися доходами, только в том и проводили время, что охотились, пировали да ездили от одного к другому в гости. Дворянская свадьба, крестины в дворянском доме служили предлогом огромных съездов и пиров, продолжавшихся по таким поводам несколько недель. Летом местом увеселений были ярмарки. Со дня Михайлова, осенью, когда обыкновенно ландреины давали плату своим господам за землю, наступало время съездов и пиров; тут испивалось пиво такими чашами, что в них можно было детей крестить. Опоражнивая эти чаши, один за другим гуляки хвастались тем, кто в силах всех перепить: такой молодец был героем пира. Эти осенние празднества тянулись до самого Рождества. Тут случались и драки, и убийства: без этого при пьянстве и веселость не веселость. В городах такое же разгулье. Праздники Пасхи, Пятидесятницы, Рождества Христова проводили в шумном веселии. Между Пасхою и Пятидесятницею отправлялся с шумными обрядами и танцами праздник городских гильдий: каждая гильдия выбирала на год себе в так называемые короли того, кто попадал лучше других в цель. На Троицын день праздновался веселый maygreuen. Каждое воскресенье летом по поводу стрельбы в цель собирался народ -- тут пьянство, и волокитство, и драки. В ночь на Иванов день вся Ливония освещалась потешными огнями; шумное веселье охватывало и дворцы, и деревни. Зимою, на Святках, праздновалась ёлка; вокруг нее собирался народ на игры и пляски; шла шумная попойка. Так проводили время ливонцы. Ливонские женщины приобрели везде репутацию веселых, доступных, сластолюбивых. Современные любители прекрасного пола смотрели на Ливонию как на обетованную землю.
   С принятием протестантства положение простого народа не только не облегчилось, но делалось нестерпимее. Роскошь, хвастовство, обжорство истощили доходы дворянства; нуждаясь в увеличении средств, оно безжалостно налегало на порабощенных поселян. Туземец привык видеть немца не иначе как с бичом в руках над своею шеею. Замотавшись, запутавшись в делах своих, немец добывал себе средства вывернуться и продолжалпрежнюю комфортную жизнь, вымогая у бедного крестьянина ударами бичей и разными муками лишнюю против прежней пропорцию хлеба, кур, меда. И в то время, когда у дворян и горожан на их празднествах разливалось бочками пиво, бедные чухны и латыши питались скудным толокном и, в случае неурожая, грызли древесную кору да корешки*.
   ______________________
   * Bredenb., 10.
   ______________________
   Ко всему этому, ливонские владельцы жили между собою в несогласии; и всегда такие несогласия, проявляясь своеволиями разного рода, отзывались на крестьянах отягчением их горькой участи. Надобно вообще заметить, что при веселости образа жизни, при распущенности нравов в характере ливонских немцев было много зверского, жестокого, несострадательного. Памятниками тогдашних нравов могут, между прочим, служить скелеты замурованных заживо людей, находимые во многих местах Ливонии. Так, в 1774 году в Риге, в церкви Св. Иакова, нашли внутри стены скелет мужчины в сидячем положении в шелковой одежде, в бархатной шапочке, вышитой серебром. Одежда его показывает, что это было значительное лицо, а покрой одежды XVI века. В 1775 году на Эзеле в Аренсбургском замке нашли также скелет в сидячем положении; перед ним на маленьком столике сосуд для питья и следы хлеба. Во многих старых зданиях были находимы разные замурованные скелеты в замках -- гапсальском, вейсенштейнском, асском; находили в стенах скелеты не только взрослых, но и детей; в рижском замке под землею нашли целую яму с детскими костями, а под воротами Иакова, в земле, склеп, где был скелет с тяжелыми цепями на руках и на ногах*.
   ______________________
   * Happel. Nord. Miscellan. XIX. 573-576. XXII, 506-507.
   ______________________
   Такие черты тогдашних нравов составляли условия, неблагоприятные для защиты Ливонии в случае нападения сильного неприятеля. И неудивительно, что по вступлении русских войск в Ливонию чернь приставала к царю. В Московщине это предвидели и ловко вели дело; поймали в сети послов тем, что заставили их согласиться заключить договор; послы думали только о себе и не помышляли о последствиях для отечества и потому были довольны каким бы то ни было средством, лишь бы лично самим казаться правыми и чистыми и, возвратившись домой, иметь возможность отделаться от своих, когда на них посыпятся обвинения; а в самом деле они-то и запутали свое отечество на будущее время. Московские бояре это понимали и потому так сильно домогались, чтоб договор был заключен непременно с этими самыми послами. Если б у москвичей в этом случае не было приготовленного плана и задней мысли, то они легко могли бы заключить этот договор и после, через своих послов, которые, как они и сами говорили, все равно должны же были ехать в Ливонию ради окончательного утверждения того же договора. Но москвичи рассчитывали, что гораздо лучше будет, если московские послы явятся в Ливонии тогда, когда уже дело вполовину будет сделано в Москве; московским послам тогда будет на чем твердо упереться. Так-то ливонские послы и попали впросак.
   Послов не слишком благодарили в Дерпте за такой договор. Дерптский епископ сейчас дал знать рижскому архиепископу и гермейстеру: Ливония пришла в ужас, тем более когда в договоре было сказано, что в случае если дерптский епископ не будет платить дани, то вся Ливония отвечает за это и должна принудить дерптского епископа к исполнению договора, то есть к платежу. Архиепископ рижский* к 13 января 1555 года собрал депутатов от духовных и светских властей на сейм в Лемсаль -- рассуждать о таком важном деле: следует ли признать за Дерптом обязанность платить дань московскому государю или же надлежит воспротивиться этому общими силами? Не знаем, что выдумал этот сейм, но после него дело еще более запутывалось. Ливонии представлялся способ действовать взаимно со Швециею против России.
   ______________________
   * Monum.,V, 515.
   ______________________
   Сами ливонцы прежде побуждали Швецию. Но когда война со Швецией действительно вспыхнула, уже мы видели, как помогла Швеции Ливония, а по словам Гиарна*, гермейстер рассуждал тогда, что для Ливонии будет хорошо, если два соседних государства станут между собою воевать; таким образом, Москва забудет свои притязания и оставит Ливонию в покое. Расчет был самый неудачный и отозвался гибельно для страны, для которой гермейстер надеялся достичь выгод из ссоры соседей. Москва заключила мир со Швециею и свободно обратилась на Ливонию. В это время, к большому удовольствию Москвы, в Ливонии сталось междоусобие. Вот с чего оно зачалось. Гермейстеры всегда хотели иметь полновластие в стране как над светскими, так и над духовными сановниками. Но духовные, то есть архиепископы и епископы, старались удержаться независимыми от ордена; от этого в истории Ливонии были нередки столкновения светских властей с духовными, особенно у гермейстера с рижским архиепископом. Держать в подчинении последнего гермейстеру было тем труднее, когда сам архиепископ или был по происхождению сыном какого-нибудь владетельного дома, или пользовался сильным внешним покровительством**. Еще в 1530 году архиепископ Томас Шоннинг (сам сын местного бургомистра) назначил своим коадъютором маркграфа бранденбургского Вильгельма. От этого начались длинные распри и недоразумения. По смерти Томаса в 1539 году Вильгельм вступил в полное управление архиепископством. Водворение реформации усилило недоразумения и несогласия ордена с архиепископом. Вильгельм не отличался фанатизмом и с терпимостью сносил распространение реформации; он требовал единственно, чтоб отступившие к лютеранству имения не выходили из-под его светской зависимости. По связям и родству Вильгельм был слишком силен для того, чтоб гермейстер мог тогда быть первым в Ливонии. Что касается до взгляда дворян и горожан на этот вопрос, то с распространением реформации вообще и у тех и у других развивалось стремление, чтоб и духовные сановники, и сам гермейстер были сколько возможно менее значительны. В 1546 году на Вольмарском сейме постановлено***, чтоб архиепископы, епископы и гермейстеры отнюдь не назначали себе коадъюторов из германских владетелей, и если бы кто впоследствии поступил вопреки этому постановлению, то капитулы, рыцари, города и все подчиненные обязаны не оказывать тому повиновения и подавать помощь против него. Сам Вильгельм подписал это постановление, потому что был в стесненных обстоятельствах, в явном раздоре с городом Ригою. Но после, когда уже со стороны Московского государства были заявленыпритязания, грозившие войною, тот же архиепископ убедил капитул пригласить коадъютором Христиана, принца мекленбургского, с тем чтоб он был ему преемником в архиепископском сане. Этот поступок, противный постановлению Вольмарского сейма 1546 года, оправдывался тем благовидным предлогом, что тогда Ливонии угрожала опасность от Московии и в таком положении необходимо иметь сильную поддержку, а следовательно, поставить на архиепископское достоинство лицо с важными связями будет полезно для общей защиты. Гермейстер собрал земский сейм в Вендене, объявил поступок архиепископа противозаконным и послал своего новопоставленного командора динабургского Готгардта Кетлера в Германию набирать войска для войны с архиепископом. Поднялось междоусобие. Ландмаршал Яспер фон-Минстер, раздражившись тем, что не его, а командора феллинского Вильгельма Фирстемберга сделали коадъютором гермейстера, пристал к архиепископу****. Город Рига, город Дерпт, дерптский епископ и некоторые духовные власти держались стороны ордена. Под Кокенгузеном архиепископ и его нареченный коадъютор Христиан были взяты в плен; гермейстер посадил их в замок, но за них заступился польский король. Вильгельм был племянник Сигизмунда-Августа, да притом в Ливонии тогда убили польского гонца Лонского*****. Было, таким образом, два предлога ко вступлению польских и литовских войск в Ливонию.
   ______________________
   * Monum. Liv., I, 206.
   ** Monum. Liv., V, VII.
   *** Grefenth.,Mon.,V, 115.
   **** Гиарн, Mon. Liv. I. 206.
   ***** Henn. Script, rer. Liv. II, 211-220.
   ______________________
   В таком запутанном положении находились дела Ливонии, когда в Дерпт прибыл в июне 1556 года московский посланец Келарь Терпигорев, человек упрямый и хитрый (ein troziger verwogener Mann)*. Московское правительство часто выбирало людей для поручений, применяясь к их характеру. Здесь, кажется, оно поступило именно так. По обыкновению, посол привозил подарки. Келарь Терпигорев вез дерптскому епископу очень странные подарки: было у него три вещи -- шелковая епанча, две гончих собаки да узорами вышитое сукно. Как будто бы этими подарками хотели сказать: как хотите, так и смекайте! "И на разные способы толковали об этих подарках ливонцы", -- говорит современник**.
   ______________________
   * Russ., 48.
   ** Russ., 49.
   ______________________
   Посла поместили в доме какого-то Андрея Ваттермана, на рынке. На другой день позвали его на аудиенцию в замок: там уже епископ собрал ландратов (земских чиновников) и комиссию из епископского и городского советов*. Тут же сидели писаря.
   ______________________
   * Ibid. Nyenst., 45.
   ______________________
   Посол сказал:
   "Царь и великий князь всея Русии Иван Васильевич приказал спросить о здоровье епископа и гермейстера. Присылали вы к нам в Москву послов ваших к царю и великому князю всея Русии и просили продолжить мир, и государь, царь и великий князь их пожаловал, мир им дал; а они поднесли государю за своею печатью грамоту, которую государь им приказал написать с тем, что после епископ и гермейстер печать послов отрежут, а привесят свои печати -- епископскую и гермейстерскую. Приказал мне государь недолго здесь оставаться".
   Епископ поблагодарил его, изъявил свое удовольствие о царском здоровье и отпустил посла в его помещение. Посол, чтобы поторопить немцев к решению, повторил еще: "Если мне скоро не будет ответа, то я уеду без вашего ответа, ждать не стану".
   Начались толки в совете. Многие увидали, что послы поступили опрометчиво и тем завязали узелок Ливонии.
   "Господа! -- сказал один из членов совета, Якоб Краббе, -- если мы привесим свои печати к этому договору и обяжемся платить дань, то пойдем в неволю с нашими женами и детьми либо землю нашу разорят и выжгут"*.
   ______________________
   * Nyenst., 46.
   ______________________
   На многих навела уныние эта речь. Дерптский бюргермейстер Генк сказал: "По моему мнению, тут и толковать не о чем; что постановили и припечатали, то и должны мы исполнять, а иначе московитяне силой нас заставят исполнить"*.
   ______________________
   * Russ., 49.
   ______________________
   Но тогда канцлер епископа Юрген Гольцшир встал с места и сказал:
   "Господин бюргермейстер! Вы можете лучше рассуждать о льне и козлиных шкурах, чем о таких предметах. Московский государь -- тиран и может с нашей землею такую штуку пошутить и такой вред ей нанести, что мы теперь и предвидеть всего не в силах. Я думаю, мы должны привесить свои печати и обязаться платить дань, но на самом деле не будем платить ее никогда.
   Московский царь -- мужик и не поймет, как мы внесем дело в имперскую камеру; все, что здесь постановится, там уничтожится*. Позовем опять московского посла, прикажем оратору прочесть вслух нашу протестацию, а потом прикажем написать ее в том смысле, что мы без согласия римского императора не вправе обязаться платежем дани, и поэтому оратор протестует во имя его императорского величества, как верховного ленного государя Ливонской страны, против такой невыносимой, насильно вымогаемой на нас дани. Затем внесем наш протест к его величеству римскому императору. А меж тем, насколько это в нашей власти, мы согласимся приложить наши печати к грамоте и отдадим ее московскому послу".
   ______________________
   * Russ., 49.
   ______________________
   Совет показался удачным, потому что был хитер. Немедленно же послали с почтою к императору просьбу отправить к московскому царю посольство и отвратить грозящее Ливонской земле зло.
   Терпигорева снова призвали и отдали ему договорную грамоту с новыми печатями, приложенными вместо посольских. Вслед за тем оратор прочел пред ним свою протестацию, а писаря стали ее записывать.
   - Что это один говорит и что это другие записывают? -- спросил Терпигорев толмача.
   Толмач объяснил ему:
   - А какое дело моему государю до императора? -- сказал Терпигорев сердито. -- Дали мне грамоту -- довольно; не станете государю дани платить -- сам соберет*.
   ______________________
   * Nyenst., 49.
   ______________________
   Кладя в карман грамоту, Терпигорев с насмешкою сказал: "Этого маленького ребенка надобно кормить калачом и поить молоком; вырастет, заговорит -- много добра принесет нашему царю! Смотрите, -- прибавил он, обращаясь к бюргермейстеру (Иоганну Дорстельману), -- припасайте, дерптские советники, денег, а то ребенок как вырастет, так денег потребует!"
   Этот насмешливый тон раздражил было советников. "Мы, -- говорили некоторые, -- припечатали Ливонию московскому царю! Лучше сто талеров потратить на войну с московитянами, чем один талер дани заплатить!"
   Но Юрген Гольцшир успокаивал их:
   - Только дело дойдет до императорской камеры -- император поставит московитян в границы!*
   ______________________
   * Russ., 49.
   ______________________
   Терпигорев, пришедши на свою квартиру, провожаемый немецкими гоф-юнкерами, еще раз сострил к досаде немцев. Отдавая своему подьячему или слуге грамоту, он сказал:
   - Смотри ж ты у меня, береги этого теленка, чтоб он вырос велик и разжирел*.
   ______________________
   * Nyenst., 46.
   ______________________
   Московитяне в глазах немцев завернули своего теленка в шелковую ткань и уложили в обитый сукном ящик.
   Немцы угощали посла почтительно и щедро: давали ему и рыбу, и дичину, и яйца, и коренья, и вином поили, и присылали к нему двух своих для беседы. Терпигорев казался доволен и благодарил за хлеб-соль. Но после обеда пожелал он еще раз поговорить об одном деле в совете. Ему назначили новую аудиенцию на другой день. Он явился на эту аудиенцию в назначенное время. Прежде чем стали толковать с ним о деле, угостили его лакомствами в особой комнате, а потом уже пригласили в ревентер -- залу совета. Терпигорев вошел туда не один, но с каким-то русским.
   "В вашей земле, на псковской дороге, -- стал он говорить, -- у этого человека убили брата; притом у него, как он сказывает, отняли столько сот талеров. Он уже епископу жаловался, а по крестному целованию меж нами, если в Руси или в Ливонии кто будет убит разбойниками, то вся околица того места, где убийство станется, либо заплатит ближним убитого столько, сколько стоят пограбленные животы, либо убийцу выдаст. Вот уже долго он просит у епископа управы и не получает ее; пошлите же ваших людей с ним вместе к епископу; пусть епископ велит выдать ему деньги, а я скажу государю, что вы, совет дерптский и все ваши люди, поступаете во всем по праву -- по крестному целованию".
   Совет послал одного господина к епископу вместе с русским истцом. Посланные возвратились и принесли известие, что епископ желает пособить русскому; но люди той околицы, где случилось убийство, живут за много миль от Дерпта; нужно будет этих людей выписать сюда, а на это время надобно будет подождать.
   Терпигорев обратился тогда к совету с такою просьбою:
   - Ждать мне долго нельзя. Пусть совет будет так добр, отдаст теперь же деньги русскому истцу, а с тех получит, кто платить обязан.
   - У нас нет в наличности столько денег, -- отвечали советники.
   - Если бы вы, -- сказал посол, -- хотели оказать русскому человеку это добро, то могли бы это сделать; мне известно, что у вас под ратушей стоят двенадцать бочек золота.
   Некоторые засмеялись. Иоганн Дорстельман, бюргермейстер, сказал:
   - Может быть, там и есть деньги, да ключей нет у нас: одни у города Риги, другие у города Ревеля: без их воли нельзя притронуться к этому золоту.
   Терпигорев не стал более настаивать и сказал:
   - Ну, так напоминайте же епископу, чтоб из ваших грамот и печатей вышло вам добро а это будет тогда, когда вы дань заплатите, иначе станется вам несчастие великое!
   С этими словами он простился и уехал*.
   ______________________
   * Nyenst., 48.
   ______________________
   Через год следовало платить, ибо два года со времени заключения договора послами в Новгороде уже истекли. На следующий, 1557 год орден показал свое бессилие перед польским королем. Когда, отмщая за своего гонца и требуя освобождения рижского архиепископа и его коадъютора, Сигизмунд-Август объявил войну, Ливонию пришли защищать чужеземные войска, а сами ливонцы до того отвыкли от военного быта, что смотрели как на редкость на пришедшее к ним войско в вооружении и удивлялись непривычному для них барабанному бою*.
   ______________________
   * Russow, 50.
   ______________________
   Скоро увидел орден, что нет возможности бороться с Сигизмундом-Августом, и уступил ему; задержанные духовные были выпущены. Христиан признан коадъютором; гермейстер явился в Вильно принести покорность королю*. Эти события подавали русским надежду, что дела в Ливонии пойдут для них как нельзя лучше, а для ордена как нельзя хуже. Но зато после примирения с Сигизмундом-Августом гермейстер заключил или, лучше сказать, возобновил старинный союз с Польшею и Литвой: обе стороны обязывались действовать взаимно в случае нападения общего их прирожденного врага -- московского государя**.
   ______________________
   * Russow. 50. Henning, 220.
   ** Mon., V, 220.
   ______________________
   Это было новое раздражение Москвы и новый предлог ей прицепиться к Ливонии.
   Дерптский епископ и совет перерывали старые свои книги и акты, чтоб отыскать в них, какую это дань требует московский царь. Они нашли только, что действительно в древние времена те ливонские жители, что проживали на черте, пограничной со Псковскою землею, пользовались правом ставить в лесу на Псковской земле борти; за это они должны были платить Пскову что-то такое. Да сверх того отыскали еще в старых бумагах, что когда-то, в древности, город Дерпт давал в церковь Живоначальной Троицы во Псков каждогодний дар, и все-таки не могли решить, что это было такое: платилось ли это за пользование тем, что принадлежало как собственность Св. Троице, или же то было не более как благочестивое приношение, от частого повторения ставшее обычаем. Во всяком случае, в дерптских архивах более ничего другого не оказалось вроде дани; а то, что там нашли, не казалось им такого рода данью, какой требовал царь*.
   ______________________
   * Russ., 52.
   ______________________
   И вот в марте 1557 года отправили в Москву послов Гергардта Флемминга, Валентина Мельхиора и Генриха Винтера* (по русским летописям, Валентина, да Мелхел, да писаря Гануса) просить, чтоб царь сложил дань по гривне с человека. Но в Москве казалось уже несвоевременным вдаваться в археологические изыскания о дани; там сочли достаточным довольствоваться одним последним договором. Он сам по себе составлял уже неоспоримый документ; дань должна быть платима по силе этого договора, все равно, справедливо или несправедливо попала она в этот договор. Те же доверенные, которые переговаривались и прежде, окольничий Алексей Адашев и дьяк Михайлов, сказали послам: "По перемирным грамотам и по нашему челобитью государь на вас дань положил, и послы ваши крест целовали, и бискуп юрьевский крест целовал пред послом наместника новгородского Келарем Терпигоревым -- платить дань по гривне с человека опричь церковных людей! Как же вы теперь просите сложить дань? Третий год исходит, а вы не исправились в своем целовании; так знайте же, что государь сам будет собирать дань на мейстере и на всей Ливонской земле"**.
   ______________________
   * Bredenb., 5.
   ** Летоп. Львов. V, 168.
   ______________________
   И послы уехали обратно; они не удостоились даже быть у государя. Бреденбах* говорит, будто бы тогда царь пригласил их и через переводчика укорял в том, что они заслужили гнев Божий за то, что оставили прежнее благочестие, разоряли церкви и изгоняли священнослужителей.
   ______________________
   * De bello.liv., 17.
   ______________________
   Вслед за тем московское правительство запретило ездить в Ливонскую землю русским торговцам; позволило, однако, приезжать в Русскую землю немцам, вероятно потому, что трудно было различить, кто был из Ливонии, кто из других стран Германии, а русское правительство не хотело ссориться с другими иноземцами.
   В ноябре вслед за тем последовало грозное объявление войны. Царь обращался в своей грамоте к гермейстеру, к рижскому архиепископу, к дерптскому епископу и ко всей Ливонии; припомнил прежние условия договора, обязательство платить дань, не сноситься с поляками, возобновить русские церкви; ссылался на крестное целование, на утверждение договора пред Терпигоревым, на неоднократные увещания, которые им делались из милосердия, ради пощады крови христианской; в заключение говорилось в грамоте: "И так как вы божественный закон и всякую истину оставили, не помышляете о крестном целовании и презираете нашу милость и милосердие, то мы рассудили, при помощи Божией, ради нашей правды и вашей неправды, оказанной к великому Кресту, мстить вам и наказать вас за ваши беззакония. И если, по воле Божией, с обеих сторон кровь прольется, то не по нашей вине, а по вашей неправде то станется. Мы, христианский государь, не радуемся о пролитии невинной крови -- ни христианской, ни неверной. Познайте вашу неправду. Мы извещаем вас о нашей великой и могущественной силе сею грамотою нашею, которою объявляем вам войну"*.
   ______________________
   * Bredenb., Hist. Ruth, script. 1.6. Russ. Script, rer. liv. 52.
   ______________________
   Грамота эта прислана в Ливонию в ноябре 1557 года. Она там наделала суматохи, страху. Гермейстер собрал сейм в Вендене. Ясно было, что никакие увертки не помогут. Надобно платить дань*. Выбрали двух послов (по Руссову, дворянина дерптского округа Клауза Франке и Элерта Крузе**; по Фабрицию -- Иоанна Таубе и Элегарда Краузе***; по русским летописям -- от гермейстера Клатус да Томос да Мельхер, а от бискупа юрьевского Елерт да Христофор да Влас Века****). Эти послы прибыли в начале зимы в Москву. Алексей Адашев и дьяк Михайлов, как и прежде, были назначены в ответ к ливонским послам.
   ______________________
   * Fabric. Script, rer. liv., 2, 467.
   ** Russ., 52.
   *** Script, rer. liv., 2, 467.
   **** Никонов., 264. Львов., V, 190.
   ______________________
   Послы изъявили готовность платить дань, но хлопотали: нельзя ли вместо поголовной дани брать определенными суммами. Бояре уступили в последнем и договорились с ними на том, чтоб не брать поголовной дани, как постановлено в договоре, а заплатить за прежние недоимки и за настоящий трехлетний долг валовую сумму, по русским летописям -- сорок пять тысяч* талеров, а по Руссову** -- сорок тысяч. Впредь епископство дерптское обязывалось каждый год выплачивать по 1000 венгерских золотых беспереводно. Но, когда царь потребовал от них денег, они сказали, что у них их нет. "Так вы только хотите изволочить дело, -- так говорили русские, обличая их***. -- Что же, вы нас дураками считаете, что ли. Ступайте ж себе домой, а царь сам пойдет собирать дань****".
   ______________________
   * * "За прошлые залоги и за нынешний подъем полпятадесят ефимков, а московская осмнадцать тысяч рублев". Никоновск., 294. Львовск., 191.
   ** Russow, 52.
   *** Никоновск., 294.
   **** Russow, 52.
   ______________________
   Русские купцы имели свои выгоды от торговли с Ливонией, им не хотелось войны, и они предложили дать ливонским послам взаймы требуемую царем сумму, но царь запретил своим подданным давать деньги ливонским послам* под смертною казнью. Послы соглашались остаться сами в Москве заложниками до тех пор, пока будут присланы из Ливонии деньги. Московское правительство не позволило и этого**: Москве было приятно, что Ливония оказалась несостоятельною; представлялась возможность не только взять с нее значительную сумму денег, но и самую страну покорить. Послы поневоле должны были ехать с печальным известием, что вслед за ними пойдут ратные люди московского государя разорять Ливонию. Фабриций прибавляет, что на прощанье им подали за обедом пустые блюда, -- за то, что они приехали с пустыми руками***.
   ______________________
   * Hiarn, Monum. Liv. I, 212.
   ** Russow, 52.
   *** Fabric, 467.
   ______________________
   Часто пред великими несчастиями записываются в летописях таинственные явления и предзнаменования. И в Ливонии пред нашествием московской рати было подобное. За год пред тем показалась на северном небе огромная комета с длинным хвостом. Бог показывал этим будущую свою кару, говорит летописец, следуя верованию века*. Явился в Ливонию странный человек; назывался он Юрген. Откуда он был, никто не мог допроситься у него. Знали только, что появился он из Верхней Германии и пришел в Ливонию через Пруссию и Польшу. В жестокий мороз ходил он бос, без штанов, в одной блузе; по плечам у него скатывались длинные волосы. Его босые ноги сохраняли странную теплоту: снег таял у него под подошвами. Он не принимал ни платья, ни обуви, когда добрые люди давали ему; не брал он также даром ни пищи, ни какой бы то ни было подачки, но охотно соглашался работать и получать пищу за свою работу; работал он так, что в один день мог сделать то, чего другой не сделает в четыре дня. Поселяне смотрели на него как на чудо. Во время работы он останавливался, целый час лежал, припавши к земле, и молился, чтобы с новою силою приниматься за работу. Он ходил в церковь, а когда к нему обращались священники, то называл их лицемерами. "Зачем ты ходишь по Ливонии? -- спрашивали его". "Меня Бог послал возвестить ливонцам наказание за их подлость, роскошь и праздность", -- отвечал он. Перед нашествием московитян он исчез без вести**.
   ______________________
   * Nyenst., Monum. Liv. II, 48.
   ** Russow, 51.
   ______________________
   22 января войско великорусское вторглось в Ливонию и пошло гулять по ней по разным направлениям. Начальником войска был Шиг-Алей, бывший царь казанский. Все войско состояло более из татар и черкесов*, чем из природных русских. Отпора не давали ливонцы. Русские делали какой хотели вред безоружным и беззащитным жителям; прошли на полтораста верст в длину параллельно с литовским рубежом и в ширину на сто верст разными отрядами. Укрепленных мест не трогали, а нападали на малые посады, сожигали их; жителей одних убивали, других в плен брали. Прогулявшись по Ливонии**, отряды соединились с главным войском, которое под начальством Шиг-Алея шло к Дерпту. Они взяли без затруднений город Костер (на восток от Дерпта -- Koster). Там не нашли ни одного человека: все разбежалось. Отсюда они подошли к Дерпту. Из Дерпта выслали было против них отряд человек в пятьсот, но этот отряд был разбит наголову. Простояв три дня у Дерпта, русские опять разошлись отрядами: одни пошли к югу по рижской, другие -- по колыванской (ревельской) дороге. Сам Шиг-Алей пошел за реку Омовжу, к морю. Из Раковора (Везенберга) и Муки (Фалькенау) вышли было ливонские отряды и были разбиты. Русские пожгли посады городов Муки (Фалькенау), Лаиса, Аспилуса (Эйсикул), Поркела (Пиркельн). Сам Шиг-Алей, идя по направлению к морю, потом поворотил вправо к Ругодиву (Нарва). Окрестности Ругодива были уже выжжены и опустошены князем Шестуновым,который выходил из Иван города. Потери в этих русских отрядах были чрезвычайно малы***. Другие отряды воротились к Нейгаузену и вошли во Псковскую область****. Более всех была опустошена Дерптская провинция: это значило, что за неисправность в платеже дани государь послал своих людей собирать с нее дань. Ратные люди сожигали села, деревни и посады дотла, истребляли хлеб в скирдах и амбарах, загоняли скот в загоны и там его сожигали; малых детей, моложе десяти лет, прокалывали копьями и втыкали на плетни; не щадили и тех, которые были старее двадцати лет, терзали их страшными муками, например: связавши, насыпали им на бока порох и зажигали его; других обмазывали горячею смолой и зажигали; беременным женщинам вырезывали утробы и вытаскивали из них младенцев; красивых женщин насиловали; иных из них после того уводили с собою и продавали друг другу; других замучивали затейливыми способами, как, например, обрезывали им сосцы, привешивали к деревьям и расстреливали стрелами; у детей вырывали сердца, вешали на деревья и стреляли в них из лука. В плен брали обыкновенно только юношей и девиц, от десяти до двенадцати лет от роду.
   ______________________
   * "И отпустили наперед себе воеводу князя Василия Ивановича Борбошина, да князя Юрья Петровича Репнина, да Данила Федоровича Адашева, да с ними же отпустили татары Уразлы князя Канборова, да Епара мурзу Ибачева, да Кепичь мурзу Салнаглычова, да с ними же головы с детьми боярскими, и головы с казанскими татары и новокрещеныи, и черкас пятигорских, княжь Ивановых и княжь Васильевых людей черкасских князей, и стрелцов и Козаков... и татар, и черкас, и мордву". Никон, лет. VII, 297, 298.
   ** ... "Воевали девять ден, а пришли на сидячие люди, а у Нового городка (Нейгаузен), и Керекепи (Киремпе) и у городка Ялыста (Мариенбург allucksnessbans); да у городка у Курслова, да у Бабяя-городка (Ульцен Вибина), посады пожгли и людей побили многих, и полону бесчисленно множество поимали". Никон, лет., 297.
   *** "Дал Бог, везде немцев побивали, а государевых людей побили под Курсловым в воротех Ивана Ивановича Клепика Шеина, да в загонех и в иных местех пяти сынов боярских, да стрелцов десяти человек, да трех татаринов, да боярских человек с пятнадцать, а иные люди дал Бог все здоровы, а немецкую землю повоевали и выжгли, и людей побили во многих местах, полону и богатства множество поимали". Никон., VII, 299.
   **** Debelloliv. 18.
   ______________________
   Все такие злодеяния делались только над жителями немецкого происхождения. Испуганные толпы бежали в укрепленные города. В Дерпте набилось их так много, что нечего было им есть, негде было поместиться. Толпы скрывались в городских рвах. Зимняя стужа была в тот год чрезвычайная Многие без пристанища замерзали; многие погибли от голода. В это время московские ратные люди подошли к Дерпту и, увидевши, что во рвах скрывается народ, бросились было на него и стали убивать. Жители, запершись в замке, не смели подать помощи несчастным, а только стреляли по московским воинам со стен. После трех дней, как сказано выше, русские ушли. Неотрадна была судьба тех, которые уцелели в этой бойне и могли выползти изо рва живьем: они узнали, что сожжены их дома в близких деревнях, откуда они приехали в Дерпт; хлеб, скот, все имущество истреблено; ни пристанища от стужи, ни куска хлеба; и пришлось им погибать мукою, более продолжительною, чем от московского оружия*. Руссов рассказывает при этом, что во время нашествия московских людей множество рыцарей собралось в Ревеле к одному барону на свадьбу. Этот барон хвастался, что он сделает гостям такой праздник, что дети будут вспоминать о нем. "Но вышло, -- замечает летописец, -- что настало вместо праздника такое горе, о котором дети наших детей будут вспоминать с ужасом".
   ______________________
   * De bello Livon. 18. Thom. Hiarn Monum. Liv. I, 212. Russow, Script, rerliv. I, 53. Nyest. Monum. Ant. Liv. II, 48.
   ______________________
   Ни гермейстер, ни епископ не выходили на войну. Ливония была безотпорна; в течение сорока дней могли в ней безнаказанно свирепствовать московские люди с полным презрением к немцам. Курбский, бывший тогда в сторожевом полку в войске, говорит: "Мы воевали целый месяц и нигде не пришлось нам биться. Вошли мы в их землю от Пскова; воевали вдоль миль на сорок по Ливонской земле и вышли здоровы из их земли в Иван-город и принесли с собою много корыстей"*.
   ______________________
   * Вот как рассуждает Курбский о нравственных причинах, доведших ливонское общество до таких бед: "Понеже там земля зело богатая и жители в ней быша так горды зело, иже и веры христианские отступили, и обычаев, и дел добрых праотцев своих поудалились и ринулись все к широкому и пространному пути, сиречь к пьянству многому и невоздержанию, и ко долгому спанью, и ленивству, к неправдам и кровопролитию междоусобному, яко есть обычай презлых ради догматов, таковым и делам последовати. И сих ради мню, и не попустил им Бог быти в покою и, в долготу дней владети отчизнами своими". Курбский, I, 69.
   ______________________
   Шиг-Алей, воротившись из Ливонии, получил приказание приостановить военные действия и послал к дерптскому епископу написанное к ливонцам воззвание. Оно было сочинено в таком смысле: "Вы, ливонцы, не исполняли обета своего и долга перед государем, царем всея Руси, и за то государь царь всея Руси послал на вас рать свою. Случилась было война и кровопролитие. Вы, ливонцы, сами своею неправдою навели это горе на свою землю. Вы ничего не сделаете против царской силы. Итак, если хотите, чтоб ваша земля не была в разорении, советую вам, посылайте скорее посольство с обещанными деньгами к государю, поклонитесь ему и просите у него милости; а я, со всеми воеводами, князьями, стану просить государя, чтобы он не велел проливать в Ливонии человеческой крови"*.
   ______________________
   * Russow, 53.
   ______________________
   Уже ливонцы и без того были готовы откупиться деньгами от беды; они испытали, что увертками нельзя отделаться от московского государя, и заступничество императора, на которого иные так было рассчитывали, не заслонило их от московской и татарской рати.
   По получении письма Шиг-Алея епископ снесся с гермейстером, и в Вендене в Великий пост собрался чрезвычайный сейм. Сначала бароны разногласили и спорили. Одни говорили: "Соберем войско и после Пасхи, как откроется весна, пойдем опустошать Московскую землю, отомстим за пролитие нашей невинной крови. Наши отцы обращали в бегство этих варваров; и теперь они не так сильны, чтоб нельзя было их победить и одолеть".
   Но другие говорили: "Если мы будем воевать, то война повлечет нас к издержкам и тратам: враг силен, купленный несправедливый мир лучше справедливой войны. Лучше соберем талеров тысяч шестьдесят и пошлем царю; это еще не такая потеря, чтоб не могла вознаградиться во время мира и тишины".
   Тогда на небе страшно блистала комета; наводила она страх своею продолговатою метлою и зловещими мертвящими лучами. Мнение в пользу мира одержало верх*.
   ______________________
   * Bredenb., 19.
   ______________________
   Но денег достать было не так легко. Орден недавно потратился в междоусобной войне с архиепископом, а потом в войне с поляками. Архиепископ не мог собрать доходов со своих имений. Казна дерптского епископа была подорвана его предшественником, который не только увез с собой то, что было в наличности, но еще заложил епископские имения. Города взялись тогда выручать Ливонию из беды*. Ревель, Рига и Дерпт сделали складчину и собрали, по известию Руссова, 40 000 талеров**, а по известию Ниенстета -- 60 000. Последнее сказание должно быть вероятнее, потому что Ниенстет был при этом действующим лицом. "Город Дерпт дал 10000 -- я сам считал эти деньги, -- говорит Ниенстет, -- таким образом, было тогда по записке вложено всего-навсе 60 000 талеров: я сам находился при этом, а мой тесть, бургомистр Дитмар Майер, дал от себя 500 талеров"***.
   ______________________
   * Russow, 54. Thorn. Hiarn, "213.
   ** Russow, 54.
   *** Nyenst. Monum. Liv. II, 49.
   ______________________
   Прежде всего отправили передового гонца просить об опасной грамоте для послов, которого летопись русская называет Степаном Лыстаревым, немчином.
   Сохраняя вид справедливости, московское правительство хотело постоянно держаться такого тона, что не желает войны, ведет ее только по крайней нужде и всегда радуется возможности примириться; поэтому оно приказало немедленно прекратить всякие военные действия, и гонец, возвращаясь из Москвы, получил письмо к гермейстеру и ко всей Немецко-ливонской земле. В письме объявили "путь чист" послам для приезда и отъезда.
   Послами отправлены были четверо особ от гермейстера, а двое от епископа, да с ними были канцелярские чиновники*. Ливонцы знали, что Москва негодует более против лютеран, чем против католиков. Московское правительство казалось раздраженным за оскорбление церковной святыни, -- это обстоятельство более всего доставило ему благовидности в его придирках; а оскорбление святынь в русских церквах причиняли не католики, но протестанты, ругаясь над русскими церквами зауряд с католическими. Протестантское иконоборство равным образом возбуждало омерзение в русских православных, как и в благочестивых католиках. Казалось благоразумным отправить в Москву таких послов, которые бы имели в этом деле с москвичами общих врагов и к этим врагам могли бы высказать москвичам одинаковое негодование. Поэтому-то от епископа был выбран послом дерптский декан доктор Вольфганг Загер, ревностный католик**.
   ______________________
   * От гермейстера в русских летописях послы называются: Федор Фершер, Бетрех (в Никон. Бестрех), брат маистров, да Клуада (в Никон. Клюс) Симон да Мелхер. -- Львов., 221. Никон., 309. (Готгард Фирстенберг и Иоанн Таубе) -- Richter, I. Th. II, S. 323.
   ** Erat strenuus catholicae religionis, vindex... ita ut Lutheranae factionis sectatores eum Livoniae papam appellitarent". Bredenb., 19.
   ______________________
   Он ехал, без сомнения, с тем чтобы расположить царя к католической Ливонии и всю вину свести на лютеранскую партию; но, отъехавши пятьдесят верст от литовской границы, этот будущий миротворец умер. Место его заступил сопровождавший его дворянин (называемый в русских летописях Ганусом), также католик. Они приехали с деньгами в Москву не прежде половины мая, но тогда уже оказалось поздно*. Успело случиться такое событие, которое все дело поворотило иначе.
   ______________________
   * А бискуповы архимандрит юрьевский Белва да Ганус Иван, да Влас Бека и Клауна архимандрит на дороге померли". Львовск. У, 221.
   ______________________
   Воеводы, что находились в Ивангороде, получили царское приказание не воевать Нарвы, а дожидаться, пока чем-нибудь окончит свое дело ливонское посольство в Москве. Они сидели мирно в своем Ивангороде. В Нарве, которая отделялась от Иван-города только одною рекою, находился немецкий гарнизон*.
   ______________________
   * "... trecentos milites, et centam quinquaginta equites". Bredenb., 19.
   ______________________
   Наступил Великий пост. Немцы со стен своих увидали толпу народа в Ивангороде: русские Богу молились. Немцы гуляли и веселились. Немцы эти были лютеране и не любили постов и внешнего богослужения. Им показалось смешно и досадно, что русские собираются толпою в церковь. Спьяна, забавы ради, лютеране стали со стен пускать по православным стрелы. Русские ответили огнестрельным оружием. Другие из немцев, не узнавши в чем дело, но услышавши выстрелы, заключили, что, верно, окончилось постановленное перемирие и начинается с русскими перестрелка, в свою очередь дали залп по Ивангороду и убили нескольких русских. Воеводы сохраняли с точностью приказание не начинать войны и не отвечали немцам. Немедленно отправили они к государю гонца с известием о том, что произошло, а в город послали просить объяснения. "Что это значит? Вы просили опасной грамоты; опасная грамота дана, а вы стреляете?" Так спрашивали русские немцев. Из Нарвы отвечали, что это фогт стрелял и горожане не могут его унять*. Затем повторилось еще то же самое. Русские опять не отвечали, спокойно терпели, как их били со стен. Наконец, в конце Вербной недели, в апреле, пришла царская грамота к воеводам и дьяку**: Царь приказывал стрелять по Ругодиву со всего наряду, но по ливонским украинам не велел воевать. Ругодив нарушил мир, так один Ругодив и должен отвечать. Тогда русские усердно стали метать в город каменные ядра, и в городе сделался мятеж. Черный народ кричал против рыцарей и фогта и изъявлял готовность отдаться во власть русскому государю. Сторону его приняли некоторые и знатные горожане; другие противились. Двое ратманов были расположены и других располагали к подданству Москве. Один назывался Иоаким Крумгаузен, другой Арндт фон Деден. Оба они получили прежде того от царя грамоты на свободную торговлю по Руси и теперь ожидали для себя больших выгод и милостей от царя***, если окажут ему свое доброжелательство. Под влиянием русских каменных ядер партия примирительная взяла верх. В Великую субботу, 9 апреля, Нарва послала просить переговоров. Прекратили стрельбу.
   ______________________
   * "Князец стреляет и нам его не уняти". (Никонов., 303). Vogt v. Jerven (Nyenst.).
   ** Воеводами были князь Григорий Григорьевич Куракин да Иван Андреевич Бутурлин, а дьяком Шестак Воронин.
   *** Script, rer. Liv., I, 338.
   ______________________
   В русский город явились двое нарвских городовых ратманов, которых летопись называет посадниками*, с товарищами. Первый из них был Иоаким Крумгаузен, другой называется у нашего летописца Захар Ванден (Арндт фон Деден).
   ______________________
   * "...Посадников Якима Кромыша да Захара Вандена с товарищи"... (Никоновская лет., 303).
   ______________________
   "Бьем челом, -- сказали они, -- от имени всего города, чтоб государь наш пожаловал и вины нам отдал; пусть государь возьмет нас на свое имя. Мы не стоим за князьца (фогта), он воровал на свою голову. Мы отстаем от мейстера и всей Ливонской земли. Освободите нас ехать к государю, а мы оставим вам в залог людей".
   Воеводы приняли просьбу; немцы отправились в Москву, а в Иван городе оставили заложниками двух чиновных своих товарищей*.
   ______________________
   * ...а на Иване городе посадили в закладе у воевод полатников своих луччих людей Ивана Белого да Ашпираче... (Никоновск. TII, 303). Из Москвы отправили в Ивангород воевод боярина Алексия Даниловича Басманова да воеводу Данилу Адашева (там же).
   ______________________
   Крумгаузен и фон Деден прибыли в Москву 1 мая. Царь уже знал, зачем они приехали: ивангородские воеводы известили его заранее. Царь приказал Адашеву и дьяку Михайлову расспросить, в чем их челобитье. Думая, что, быть может, дело уладится и без крайних решительных мер, без отдачи Нарвы в подданство России, немцы стали было хитрить, просили милости, но уклонялись от предложения отстать от гермейстера и всей Ливонской земли.
   Но Адашев сам им об этом напомнил и сказал:
   - Вы через опасную грамоту стреляли по государеву городу и по государевым людям и сами потом в своей нужде уже били челом, что отстаете от мейстера и хотите быть в государевой воле. Ныне же воля государева такова: выдайте вашего князьца из Вышгорода (верхнего замка), сдайте Ругодив с Вышгородом нашим воеводам; тогда государь вас пожалует, не разведет вас из домов, ни вольностей не порушит, ни старины вашей, ни торга вашего, а государевы воеводы станут владеть Вышгородом и Ругодивом и всеми ругодивскими землями, как владели у вас мейстер и князец. Иначе этому делу не бывать.
   Немцам нечего было перечить; ясно было, что в Москве уже все знают; и они на все дали согласие.
   Царь позвал их лично к себе. На этот раз они уже прямо и ясно били челом, чтоб государь взял Ругодив и Вышгород со всею ругодивскою землею, а с фогтом пусть поступит как угодно: или велит его взять, или выпустить. Они, как видно, хотели снять с себя обязанность доставлять фогта в руки московитянам, но не были расположены ни стоять за него, ни хлопотать о его судьбе.
   В их руки выдали жалованную государеву грамоту всему Ругодиву со всею ругодивскою землею; а они за Вышгород и Ругодив со всею ругодивскою землею целовали крест государю, царю и великому князю всея Руси и его благородным детям. Эти послы были отпущены с честью. С ними поехал Федор Писемский и повез воеводам грамоту: в ней приписывалось защищать Ругодив и ругодивскую землю от гермейстера и его ордена.
   Но под Нарвой в это время опять иначе повернулись обстоятельства. Когда ниоткуда не было надежды, большинство, ввиду погибели, соглашалось отдаться царю; но московские люди перестали палить, прошло времени столько, что жители отдохнули; тогда начались толки, как бы вывернуться из беды. Послали просить помощи к Готгардту Кетлеру, коадъютору гермейстера, феллинскому командору. Кетлер дал приказание собирать гаррийскую и вирландскую земщину (Landsassen) и спешить на выручку Нарвы*. По его распоряжению ревельский командор Франц фон Зеегафен послал вперед рижских и ревельских кнехтов (наемное, содержимое городами войско).
   ______________________
   * Nyenst, 49.
   ______________________
   Они вошли в город 30 апреля и усилили гарнизон. Сам фон Зеегафен с гаррийским и вирландским рыцарством стал лагерем за четыре мили от города, с тем чтобы подать помощь городу, когда окажется нужно*. Вместе с ним был и Готгардт Кетлер. Когда воеводы по царскому повелению объявили ругодивцам царское жалованье и обещание беречь их от мейстера, в ответ на такое миролюбивое заявление явился к ним ратман, которого летописец называет Ромашком; с ним пришли четверо товарищей. Он сказал:
   ______________________
   * Henning, 223.
   ______________________
   "Мы не посылывали тех, кто ездил к царю; мы и не хотим отставать от мейстера".
   - Так вы с ними и поговорите об этом, -- сказал им Данило Адашев, -- останьтесь здесь, пока Яким и Захар приедут от царя и покажут вам договор*.
   ______________________
   * Никонов., 305.
   ______________________
   Вслед за тем воеводам объяснилось, что значит эта перемена. Еще прежде отрядили они сторожу за реку Нарову наблюдать, не будет ли вспоможения Нарве. Стороже велено дать знать тотчас, как только что-нибудь в этом роде окажется. Сторожа узнала, что приближается к Нарве фон Зеегафен, дала знать воеводам. Чтоб не дать немцам смять московской сторожи, воеводы отрядили ей на посилок еще отряд. Но когда Зеегафен появился, то биться с ним на другой стороне реки показалось невозможно. Пришлось переправиться назад. Московские люди начали обратную переправу; немецкий отряд догнал их; не успевших переправиться захвачено человек со сто*.
   ______________________
   * Nyenst., 49.
   ______________________
   Московские люди, с своей стороны, взяли тридцать три человека немцев в плен. В расспросе эти немцы сказали: "Ругодивцы изменили государю, отпустили послов к царю, а сами потом просили мейстера, чтоб он их не выдавал, а мейстер прислал князьца колыванского (командора), с ним 1700 человек, тысяча конных и семьсот пеших, и все ругодивцы целовали промеж себя крест, чтоб им не сдаваться царю и великому князю". Однако на самом деле прибывшие в Нарву воины не слишком много могли подавать надежды. Предводитель ревельцев Вульф фон Страсбург рассудил за благо уклониться от опасности и 3 мая ушел в Ревель. За ним последовали подчиненные ему офицеры, трубачи и барабанщики*.
   ______________________
   * Henning, 223.
   ______________________
   После стычки с отрядом Зеегафена и после обратного отвода стражи за реку 11 мая в Нарве сделался пожар. Загорелось у цирюльника; назывался он Кордт Фолькен; варил он пиво*.
   ______________________
   * Никонов., 305.
   ______________________
   По русским известиям, у него были тогда новоприбывшие рижане. Они увидели русскую икону Богородицы; икона была оставлена русскими купцами, которые когда-то квартировали у хозяина. Они были лютеране и, подгулявши, стали над иконою глумиться. "Этот болван, -- сказал немец, -- поставлен ради русских купцов; теперь его не нужно; истребим его". Немец снял икону со стены и бросил в огонь. Вдруг пламя поднялось из-под котла кверху и потолок загорелся. Воздух до того времени был чист и тих, а как сделался пожар, поднялся ветер, и пламя понеслось в разные стороны по городу. Предводитель рижских кнехтов Вольф Зингегоф отправил двоих из своих подчиненных в лагерь к ревельскому и феллинскому командорам. "Спешите, -- наказывал он им, -- не жалейте лошадей; пусть господа командоры немедленно со своими воинами прибудут выручать город; а то враги, как увидят свою выгоду в нашем пожаре, то спать не станут". Часть кнехтов между тем поставили у вирских ворот, а остальных в боевом порядке на рыночной площади. Строение в Нарве было большею частью деревянное, и огонь распространился быстро. Народ, вместо того, чтобы по приказанию кнехтов бежать за водою и тушить пожар, схватывал свои пожитки и толпами спасался в замок. Скоро в замке стало тесно. Тогда Зингегоф поставил две роты кнехтов, чтобы не пускать более народа в замок. Не успевшие туда вбежать расположились во рву около стен замка. Часов в 10 город был объят пламенем, и все кнехты, стоявшие на площади, убежали в замок*. Из Ивангорода русские увидели пожар в Нарве и бросились через реку кто в лодке, кто на доске; иные ворота от дворов отвесили, сели на них и стали переправляться; а между тем из Ивангорода в предместье Нарвы пустили в изобилии каменные ядра и пули. Из нарвского замка также стали было отстреливаться, но на беду немцам часть орудий оставлена была на городских стенах, отрезанных от замка пожаром в городе, а из восьми орудий, находившихся в замке, повредились две пушки, стоявшие на башне, носившей название Длинного Германа; одну из них разорвало, а другую от разрыва первой сбило с лафета**. Русские выперли железные городские ворота и посыпали в город. Горожане, уже и без того сбитые с толку внезапным пожаром, не отражали неприятеля и притаились во рву; другие просили у победителей пощады. Видя, что отпора давать некому, русские стали тушить пожар. Говорят, тогда русские нашли образ Николы чудотворца: он лежал лицом к огню и оставался неповрежденным, и, как только подняли его, пожар стал утихать сам собою***.
   ______________________
   * Русская летопись уверяет, будто немцев, напавших на них, было человек тысяча, но это, как кажется, ошибка.
   ** Mittheilungen, VIII, 51.
   *** Никонов., VII, 307. Nyenst, 49.
   ______________________
   Между тем, получивши известие от Зингегофа, Зеегафен послал передовой отряд к Нарве и вслед за ним двинулся сам. Время было послеобеденное. Тут некоторые из гаррийских и вирландских дворян стали останавливать предводителя и подавали такой совет: "Смотрите, как бы это не хитрость неприятеля: нас с умыслом хотят выманить из лагеря, а потом ударить на нас из нарочно устроенной засады". Некоторые из них уверяли, что знают хорошо местность, и говорили, что она удобна для такой засады. По их совету решились не идти далее и выдумали себе отговорку, что скоро наступит ночь. Между тем отряд, посланный Зеегафеном вперед, дошел за полмили от города и поворотил назад с утешительною вестью: пожар уже прекратился и опасность миновалась для Нарвы. Они действительно заметили издали, что огонь в городе потух, но не узнали, отчего потух он, и не догадались, что его потушили русские.
   Вышло, таким образом, что отправленные на выручку Нарвы покинули ее на погибель в решительную минуту; те же, которые заперлись в замке, продолжали отстреливаться от русских в надежде, что к ним придет помощь. Московские люди стали напирать на ворота, не допуская немцам сделать вылазки: кнехты, защищавшие ворота, не могли отстоять их и спрятались в замке. Московские люди овладели пушками на воротах и стали палить по немцам. И стрелы обильно летели в замок. Осажденные сначала подкрепляли себя молитвами, которые им читал нарвский предикант Зунен; несколько времени все еще думали они держаться и надеялись: авось к ним придут на выручку. Но вот явился на воротах один из нарвских горожан, Бартольд Вестерман, и сказал: "Меня послали русские воеводы; они предлагают вам сдать замок и обещают выпустить фогта с его слугами и лошадьми, и всех ландскнехтов с их женами, с детьми, и с имуществами; а которые горожане пожелают остаться на своих местах, тем царь обещает построить из своей казны дома лучше тех, что у них сгорели".
   Гарнизон все еще не сдавался и ожидал с минуты на минуту помощи. Вестерману отвечали:
   - Воеводы поступают несправедливо; перемирие заключено и послы наши в Москве; а они напали на нас, пользуясь случившеюся с нами бедою.
   Вестерман ушел и, снова воротившись, сказал:
   - Воеводы велели вам объяснить, что Бог вас покарал за ваши грехи; Божья воля над вами свершилась; сам Бог отдал вас нам. Принимайте милость, когда ее дают вам, а то коли не примете теперь, так в другое время она вам не дастся.
   Предводители просили дать им время до утра подумать. Кто-то с башни Длинного Германа закричал: "Наши рыцари идут!" Но то была ошибка. Ему показались рыцари, а в самом деле то были московские люди. Воеводы никак не хотели дать немцам срока до утра и позволять им думать. Они приказали, напротив, сильнее палить в замок и потом выслали опять Вестермана.
   - Воеводы, -- сказал Вестерман, -- велели вам объявить, что они вам не дадут ни минуты покоя. Если замок возьмут русские силою, то всех вас за собою в плен поведут. Не полагайтесь на ваших рыцарей, -- прибавил он от себя, -- между ними и вами русские силы стоят. Рыцари не могут к вам подоспеть навыручку.
   - Попроси воевод хоть немного дать нам отдыха -- мы сейчас дадим ответ.
   Между тем они все еще не теряли надежды -- авось придут рыцари. Стали осажденные советоваться, а московские люди не переставали стрелять в замок, чтоб совет у немцев шел поскорее.
   - У нас мало запасов, -- стали рассуждать на военном совете в замке: -- немного ржаной муки, сала и масла да бочки три пива. А пороху так мало, что если хорошенько пострелять час-другой, так и ничего не останется. Вдобавок в замке теснота от народа; а множество бедных горожан укрываются во рву: они отданы на произвол врагов. Московитяне уже овладели городом, будут во что бы то ни стало добывать замок, а из Ивангорода палить станут без устали; на рыцарей же плоха надежда. Какая польза будет всему краю, когда мы станем защищать замок? Защитить его не сможем, а только пропадем все!
   Бриф-маршалок* заметил:
   ______________________
   * Чиновник по поручениям в орденском управлении.
   ______________________
   - Кто же нам поручится, что мы останемся целы, если сдадимся? Русские не сдержат обещание и всех нас побьют!
   - Если уж наша такая судьба, -- возразили ему, -- если нам так или иначе, а все-таки приходится погибать, то лучше в поле, чем в этом замке.
   Не успели окончить своего совещания осажденные, как Вестерман опять явился на воротах за ответом.
   "Мы по крайней мере хотим быть уверены, что нас не побьют, если сдадимся!" -- сказали ему.
   - Вышлите на переговоры двоих из рыцарей и двоих из бюргеров, -- сказал Вестерман; -- один из воевод сам выедет к воротам.
   Осажденные так и сделали. Из высланных на переговоры был Зингегоф, передавший рассказ об этих событиях. Русские не думали прекращать пальбы до тех пор, пока немцы не дадут согласия, и не считали перемирием времени, назначенного для переговоров. Когда спустили подъемный мост через ров, окружавший замок, за плечами у парламентеров из Ивангорода был застрелен провожавший их горожанин. Свидание происходило в галерее, окружавшей один из немногих уцелевших от огня домов.
   На этом свидании постановили, что все кнехты, составляющие гарнизон, выйдут свободно с имуществами и с оружием, но тяжелое оружие, то есть пушки, должно остаться в замке. Жителям тоже дозволено было выйти с семействами, но покинувши в городе свои имущества; те же, которые добьют челом государю, сохранят невозбранно свое достояние. Русские будут провожать вышедших, чтобы своевольные толпы из московского войска на них не напали.
   Уже было поздно, когда переговоры окончились. Воевода приказал принести образ, омыл себе руки и поцеловал образ во уверение, что сдержит обещание. Он сказал, что не дозволит ни одному русскому войти в замок, пока из него немцы не выберутся. Воевода немцам дал двух заложников и взял от них в заложники двух нарвских горожан.
   Осажденные вышли из замка в ту же ночь, и, когда проходили толпами через московский лагерь, уже было утро.
   12 мая, около полудня, выпущенные из Нарвы достигли рыцарского лагеря. Рыцари не знали, что Нарва уже взята, не зарекались помогать ей, когда найдут, что это будет нужно, и, вышедши из лагеря, стояли в боевом порядке, а между тем позади них, у них в лагере, сделался пожар. Среди этой-то суматохи пришли к ним выпущенные из Нарвы и вместе с ними спасали лагерь от истребления, чтобы себе самим найти в нем отдых после мучительного дня. За кнехтами бежали горожане; бежали женщины: многие из последних больные и беременные, другие с младенцами на руках. "О! какой плач! какой вопль поднялся тогда!" -- говорит современник. Было от чего плакать. Несчастные горожане разом лишились всего достояния, нажитого трудами многих лет, за избавление себя и своего потомства от несчастия быть рабами московского царя, который представлялся воображению немцев чуть не диким чудовищем.
   Тогда фон Зеегафен и Кетлер рассудили, что Нарве помогать уже нечего; они двинулись со своим войском к Везенбергу; за ними пошел и выпущенный из Нарвы гарнизон. В Везенберге присланные от гермейстера послы стали разбирать: кто виноват в сдаче Нарвы. Кнехты, сдавшие замок, жаловались на рыцарей, что они им не помогли в минуты опасности, а рыцари сказали, что, получив известие о пожаре в Нарве, они поспешили было, но тут прислал к ним нарвский бюргермейстер Герман-Цудер-Мэлен поселянина с письмом; извещал, что опасность миновалась, пожар потушили, а неприятель не думает вовсе нападать на них. Неизвестно, правду ли говорили рыцари, а если было так, то несомненно, что в Нарве существовала партия сторонников московского владычества, и такое письмо писано было человеком этой партии*. Недолго оставалось рыцарство в Везенберге; и его покинули на произвол судьбы, как Нарву.
   ______________________
   * Mittheilungen, VIII, 62.
   ______________________
   Ободренные успехом, московские воеводы через несколько дней двинулись дальше и 25 мая осадили Сыренск (Нейшлот). Замок был укреплен. Воеводы не надеялись сладить с ним одни; они стали от него за пять верст и послали во Псков к боярам и в Новгород к наместнику, князю Федору Троекурову, просить, чтоб они приходили туда же с войском, а меж тем вперед послали отряд засечь дорогу из Ревеля, на случай если оттуда вздумают подавать немцам помощь. В ожидании свежих сил из Новгорода и Пскова воеводы обставили город с двух сторон турами; по окнам в турах поместили стрельцов, которые должны были стрелять из пищалей, а промеж турами уставили пушки. Июня пятого пришел к ним Троекуров, и они открыли разом пальбу; на другой день фогт нейшлотский (князец сыренский) просил остановить нападение, дозволить сдать город и выйти. Воеводы согласились, но с тем, что все, кто будет уходить, оставят в городе и свое оружие, и свое имущество. Фогт и его ратные люди, таким образом, вышли из города. Нейшлот был занят московскими людьми. Тогда черные люди изо всего околотка, по происхождению чухны, являлись толпами в московский лагерь и просили принять их в подданство. Они вовсе не питали сочувствия к немцам и не находили для себя полезным стоять за орден. Даже и многие из тех, кто были немцами по происхождению, добровольно учинялись тогда в холопстве у государя, по выражению летописи*. Еще легче было взять другой, дальнейший город Адежь (Тольсбург?)**. Фогт Генрих фон Келленбах ушел оттуда, не дождавшись неприятеля. Отсюда воеводы послали четырех голов со стрельцами и детьми боярскими, которые взяли Раковор (Везенберг), и тамошний фогт, по имени Гердт Гюён фон Анстерит, ушел. За ним последовали все жители и оставили Везенберг совсем пустым. Они ушли в Данию и утешали себя надеждою, что датский король за них заступится и отнимет у московитян завоеванное***. Отряженные воеводами головы переписали весь народ и запас.И сюда приходили черные люди из околотка и добровольно отдавались во власть государя.
   ______________________
   * Львова лет., 225.
   ** Ruttenberg, II, 449.
   ** Russow, 45.
   ______________________
   Таким образом, пространство от Чудского озера до моря, берега озера и полоса, соприкасавшаяся течения Наровы, присоединились к Московскому государству. Царь получал веселые известия за известиями о блестящих успехах своих войск; он велел по всему своему царству петь молебны с колокольным звоном, а воеводам в Ливонии приказывал завоеванные города очищать от латинской и лютеранской прелести и строить там православные церкви. В городе Нарве начали строить церковь Пречистой Богородицы и в замке церковь Воскресения. По приказанию царя архиепископ новгородский посылал туда юрьевского архимандрита заложить эти церкви и освятить город обхождением вокруг него с крестом и образами. В Сыренске построена церковь Троицы. Разрушенные укрепления городов были снова поправляемы, и в них оставлялись гарнизоны из детей боярских и стрельцов. Так, в Везенберге русские разобрали близлежавшие монастыри и дома употребляли на постройку стен. Весь город обведен был толстою стеною с башнями и бойницами, в стенах и башнях были комнаты, где могли сидеть затинщики*. Чтобы приласкать народ, царь велел успокаивать его, объявлять, что все останутся на своих местах, и даже приказал возвратить и водворить на место прежнего жительства всех нарвских пленников. Московское правительство должно было увидеть, что сила царя и бессилие ордена заключались в черном народе Ливонии; кроме поселян, которые покорялись царю тотчас после взятия тех городов, к которым они прежде тянули, приходили чухны и латыши из других далеких волостей и изъявляли охоту быть в подданстве у московского государя**.
   ______________________
   * Russow, 54.
   ** Львова, 227.
   ______________________
   Ливонские послы явились с деньгами в Москву в то самое время, когда царь получил уже известие о взятии Нарвы. И притом явились они с намерением поплатиться сколько возможно менее, тогда как царь, по положению дел, мог с них требовать сколько возможно более.
   - Дерптское епископство разорено, -- говорили послы, -- много лет пройдет, пока мы поправимся; не можем собирать поголовной дани; пусть государь пожалеет нас; уже ратные люди взяли в Ливонии больше, чем сколько даже следовало собрать. Мы просим дани с нас не брать поголовно, а согласны заплатить разом определенную сумму за все*.
   ______________________
   * Russow, 54.
   ______________________
   - Это правда, -- отвечали им, -- что наши собрали больше, чем сколько с вас следовало; но вам дан был опас, и мы войну приостановили; а ваши после опаса целые две недели из Ругодива стреляли по Ивангороду и людей наших побивали; за это царь приказал добывать Ругодив, и Бог нам послал свое милосердие: воеводы царевы Ругодив взяли, и государь велел воеводам промышлять и над другими городами, сколько Бог поможет. Нельзя вам верить, -- вы даете правду и во всем лжете, а если ваш мейстер и все рыцари и бискупы хотят отворотить гнев государя и его ратную силу от земли своей, пусть сам мейстер и бискупы сделают так, как сделали цари казанский и астраханский: пусть сами явятся к царю и ударят челом всею Ливонскою землею, а потом поступят так, как угодно будет царю*.
   ______________________
   * Карамзина VIII, примеч. 515 сс. на кенигсбергск. бум., донесение послов,  698 и 699. -- ..."Solthen sie thun' als die Keisers zu Cassan und Asterkan einer v. kriesten, und auch der Keiser Segalei selbst mechtige Hem, gethan hetten und vor dem Grossfursten komen mit dem zins aus dem ganzen Lande zu Lifflandt ihrer Key. Grosmajest. das Haupt schlagen und femer thun was ihre Key. Grosmaj. von ihnen wurde begeren".
   ______________________
   Впрочем, бояре, кажется, сочли удобным на этот раз сбавить свой высокий запрос и соглашались принять предлагаемую сумму, но в придачу требовали, чтобы Ливония уступила царю завоеванные его войсками области*. Послы не имели полномочия на такие уступки и не дали согласия. Их отпустили с их деньгами.
   ______________________
   * Nyenst., 50.
   ______________________
   После того как русские завоевали северную часть Ливонии, пограничную Руси, другое войско двинулось в ливонский край южнее. Оно пошло изо Пскова под главным предводительством князей Петра Ивановича Шуйского и Федора Ивановича Троекурова* прямо к Нейгаузу. Гермейстер Фирстенберг стал лагерем близ Киремпе; у него было две тысячи орденского войска и тысяча епископского. Раскинувши там шатры, рыцари простояли двадцать четыре дня, мало заботясь о грядущем, гуляли и прохлаждались**; не обращали они большого внимания и на то, что в Нейгаузе было только 600 человек воинов да толпа прибежавших из околотка жителей обоего пола, которые, как всегда бывает в осадах, только увеличивали тяжесть осадного положения, а не помогали военному делу. Нейгауз защищался упорно. Немцы, говорит летопись, засели насмерть. Воеводы обставили город турами и в продолжение трех недель палили в него. Туры, будучи подвижными, приближались все более и более к стенам, наконец дошли до самых стен. Одну башню (стрельницу) сбили с основания пушками, потом сделали пробой в городовой стене, а стрельцы с турами стали у стен так близко, что могли вскочить с тур на стены. Тогда немцы покинули город и заперлись в замке. Русские, овладевши городом, со всех сторон окружили замок и стеснили осаждаемых до крайности. Стрельба не прекращалась; люди падали; наконец осажденные потеряли всякую возможность защищаться; и 30 июня русские взяли замок***. Начальник нейгаузского гарнизона Укскиль фон Паденорм был выпущен воеводами с честью из уважения к его храбрости****. Все жители, которые не пожелают присягнуть государю, получили право удалиться. Но едва только они вышли, как напала на них русская шайка и обобрала их. Многие женщины, девицы были лишены одежды и пущены продолжать свой путь нагишом*****.
   ______________________
   * "Да в большом же полку со князем Петром Ивановичем воевода Андрей Иванович Шеин, в передовом полку боярин князь Андрей Михайлович Курбский, да воевода Данило Федорович Адашев, в правой руке боярин князь Василий Федорович Серебреной, да Богдан Юрьев сын Сабурова, в левой кн. Петр Щепин-Оболенский, да Вас. Вас. Розладин-Квашнин, в сторожевом полку кн. Григорей Иван. Темкин да кн. Григорей голова Звенигородской". Львова, 229.
   ** "Ibidemque ad dies viginti quatuor morantes, omne tempus quieti et luxuriae concedunt". Bredenb., 20.
   *** Львова, 230.
   **** KapaM3.VIII,276.
   ***** Bredenb., 21... raptis virginibus et feminis, illos nudos, omnique argento spoliatos dimittunt.
   ______________________
   Между тем в гермейстеровом лагере при Киремпе происходили совещания, как пособлять делу. В орденской казне, называемой дресель*****, денег не было, и потому нельзя было думать о найме иноземного войска. Это, однако, не мешало, как видно, ливонским рыцарям, по прежнему обычаю счастливых и богатых лет, пировать в лагере. Гермейстер не знал о состоянии русского войска и не имел верных известий о том, что происходит в Нейгаузе, -- у него недоставало ловких людей, чтоб взять на себя труд проведать о неприятеле. В Дерпте также не думали помогать Нейгаузу, хоть и ясно было, что неприятель, как скоро возьмет Нейгауз, тотчас подступит и к Дерпту.
   ______________________
   * Hennig, 224.
   ______________________
   Ливонские депутаты городов в Дерпте держали совет. Прежде надеялись на императора, думали, что этот сильный глава западного мира одним своим словом остановит московское завоевание; но присланные недавно отзывы внушали мало утешительного. Карл V30 в это время уже оставил империю и удалился в монастырь Юста. Преемник его Фердинанд был занят домашними раздорами и опасался турок. Когда в Дерпте начали рассуждать, что делать, один предлагал то, другой иное; каждое предложение тотчас же встречало множество неудобств к исполнению. Не было надежды на внутренние силы. Надобно было пытаться выпросить помощь у соседей; те советовали обратиться к Швеции, другие к Дании, третьи к Польше. Только дерптский бургомистр Антоний Тиль, человек, как говорит о нем современник, благочестивый и честный, стал посреди собрания с заплаканными глазами, и говорил:
   - Вот уже много дней мы толкуем, как помочь себе, да, к несчастию, ничего еще не выдумали. Скажу вам вот что: откуда бы мы ни пригласили себе защитников -- с севера или с запада, с северо-востока или с юга, -- все равно; никто за нас не захочет бескорыстно воевать с москвитянами; так или иначе все-таки придется нам отвечать своими головами. Всего лучше и благоразумнее будет, если мы принесем все наше частное достояние на пользу земли нашей: все украшения жен наших, все золотые цепи, браслеты, все, что у нас есть дорогого в запасе, все продадим, -- на эти сокровища наймем войска и сами все соберемся на одно место и пойдем против неприятеля; не станем больше поступать так, как прежде делалось, что, бывало, каждый свой угол берег и враг мог поодиночке всех нас побить; оттого и земля наша так обессилела. Если мы на это решимся, то будем честные и храбрые люди*.
   ______________________
   * Herming, 22.
   ______________________
   Советы его не возбудили сочувствия. В лагере при Киремпе даже говорили, что в Дерпте есть изменники, которые хотят сдать город московскому царю, и указывали на какого-то Лустферна, который будто бы тайно посылал в Москву. По этому поводу несколько подозрительных людей было схвачено и подвергнуто пытке. Что они под пыткою высказали -- неизвестно. Дерпт послал было отряд на помощь Нейгаузу, да эти посланные воины, видя, что Нейгауз не может держаться и уже готов сдаться неприятелю, для собственной безопасности поспешили восвояси с распущенными знаменами. Когда их упрекали: зачем они не держались, они отвечали, что Нейгаузу нет большой нужды, а им следует защищать собственный город и его укрепления*.
   ______________________
   * Henning, 225.
   ______________________
   Услышавши о взятии Нейгауза, гермейстер поспешно снял лагерь, приказал сам сжечь Киремпе и двинулся на запад. Носился слух, что неприятельское войско хочет догнать гермейстера и вступить с ним в битву. Гермейстер прибавил шагу и совершенно покинул на произвол врагов Дерптскую землю. Он стал под Валком*.
   ______________________
   * Bredenb., 21.
   ______________________
   Московские люди после взятия Нейгауза пошли прямо к Дерпту. Город Костер, бывший на дороге в Дерпт, сдался без сопротивления. Епископский отряд, расставаясь с войском гермейстера, был настигнут московскою ратью за двадцать пять верст от Дерпта. Его гнали до самых предместий Дерпта, взяли телеги с вооружениями, порохом и со всеми военными запасами; двадцать семь немцев попалось в плен*.
   ______________________
   * Львова V, 232.
   ______________________
   Епископ заперся в Дерпте. Дошедши почти до города, воеводы воротились назад и взяли Курславль -- за десять верст от Киремпе. В этом городке оставлено было ими двое голов с гарнизоном. И здесь черные люди с околотка приходили к воеводам и добровольно отдавались в подданство царю. Воеводы приводили их всех к правде. С этим народом, туземцами в Ливонской земле, московские люди обходились милостиво, но с немцами были жестоки: мужчинам отсекали руки, женщинам вырезали сосцы и ноздри*.
   ______________________
   * Bredenb., 21.
   ______________________
   Готовясь осадить Дерпт, воеводы послали отряд проведать, где гермейстер; надо было взять предосторожности и не дать напасть на себя врасплох. Пока этот отряд был в командировке, воеводы стояли у Киремпе. Шуйский послал в Дерпт предложение сдаться на милость царя и присягнуть ему на подданство, иначе грозил жестоким разорением. Бреденбах говорит, что при этом посланы были в Дерпт искалеченные немцы и немки, чтобы горожане могли сообразить какая их ожидает беда, если станут упрямиться. Для страха немцам русские распускали слух, будто у них войска тысяч триста, в самом же деле, как показывает современник*, у них было тысяч с тридцать московских и татарских сил и тысяч двенадцать стрельцов. В Дерпте заперлись вооруженные дворяне епископского удела; к ним пристали на помощь охотники. Предложение Шуйского отвергли; думали защититься. Запасов у них было много и стало бы на долгое время. Надеялись, что гермейстер поправится и явится им на выручку. Чрез несколько дней возвратился в московский лагерь посланный отряд и привел "языков": они извещали, что гермейстер ушел в Кесь (Венден), а войско от него разбегается**. Московские люди двинулись к Дерпту.
   ______________________
   * Bredenb., 21.
   ** Львова лет., V, 284.
   ______________________
   А между тем, в виду неприятеля, в городе продолжались прежние религиозные распри и несогласия между протестантами и католиками. Дерптские граждане протестанты насильно заперли собор, запрещали служить обедню и грозили за это казнями. Католики вопияли, что все настоящее бедствие постигает Ливонию за отпадение от отеческой веры, что отщепенцы в своей слепоте сами отвергают последнюю надежду спасения -- молитву по уставам церкви. Вот начали появляться передовые отряды русских. Храбрость и самонадеянность стали оставлять немцев, когда не только уже слышали о враге, но увидали его с городских стен. Большая часть епископских дворян ночью ушла из города и покинула своего епископа*. Канцлер Гольцшур и несколько оставшихся дворян лютеранского исповедания и полковников изъявили готовность сделать вылазку на неприятеля; но только что им отворили ворота, как они поворотили туда же, куда и первые, и пошли за ними к Риге. За ними вслед толпами бежали граждане**. "Такова-то их вера лютеранская, -- восклицает современный историк-католик***, -- она им позволяет оставлять отечество, родных, друзей, сограждан, святыню и дома".
   ______________________
   * Nyenst., 50.
   ** Russow, 56.-Hiarn, 217.
   *** Bredenb., 21.
   ______________________
   11 июля на заре появилось в виду Дерпта целое московское войско*. Много было с ним тяжелых осадных орудий, телеги тянулись обозом с порохом и свинцом и съестными припасами. Видно было, что московские люди пришли с тем, чтоб не уходить, не покончивши с Дерптом**.
   ______________________
   * Ibid.
   ** Nyenst., 50.
   ______________________
   Дерпт заволновался, не знали, что начать; -- те говорили одно, другие противное; религиозная вражда не только не утихала, но разгоралась более и более. Оставшиеся дворяне католического исповедания вышли на мятежную площадь и стали уговаривать граждан: "Не унывайте духом, -- восклицали они, -- мужественно стойте за себя, за ваших жен, детей, за отечество против исконного врага христианского имени; вы прогоните его, если единодушно обратите на него ваши силы и оружие". Бюргеры-католики ободряли их решимость. Но тогда откликнулся один ратман, строгий протестант: "Мы будем защищать город; пусть же епископ Герман и католики отрекутся от папистических заблуждений и примут евангелическую истину".
   "Мало ли на вас бед, -- говорили католики, -- еще больших хотите! Да не с тех ли пор и постигло вас московское разорение, как вы переменили веру и приняли учение лютерово?"
   Были и такие, которые старались примирить, хоть на это важное время, враждующие стороны. Они говорили: "Теперь ли спорить о вере? Пусть остается каждый в том исповедании, в каком был. Не за веру, а за отечество, за родных и детей надобно биться. Соединимся же дружно; присягнем не сдавать русским города во что бы то ни стало и будем сражаться до последнего издыхания за нашу судьбу".
   Слишком очевидна показалась тогда польза таких советов. Положили прекратить религиозные споры и сражаться.
   Московские люди осадили город. Главные силы их были сосредоточены у ворот св. Андрея. Здесь они насыпали большой вал и стреляли с него. Палили днем; настала ночь; московские люди продолжали палить. Немцы им отвечали выстрелами. Ночь была чрезвычайно темная; не видно было, куда направлять орудия. Следующий за тем день был туманен. Охотники выходили два раза из ворот драться и возвращались, ничего не сделавши. В среду, 13 июля, туман не расчищался. Досадно было немцам. Они только по грому московских орудий да по шуму в неприятельском войске соображали, куда им палить; и потому их выстрелы, направляясь на широкое поле, были не так опасны русским, как немцам московские выстрелы, которые, обращаясь к городу, направлялись на меньшее и теснейшее пространство. Еще попробовали было немцы сделать вылазку и воротились без успеха, да еще с ранеными*. Тогда городской совет отправил к епископу депутацию.
   ______________________
   * Bredenb., 22.
   ______________________
   Она говорила:
   - Гермейстер ушел прочь. Дворянство нас покинуло и оставило в беде епископа. Мы слишком слабы, чтобы оборонять такую большую крепость. Знаете вы сами, что у нас недавно свирепствовала болезнь и много перемерло из наших солдат, которых у нас было двести. Измучили нас ночные и дневные караулы. Рады мы вас защищать, как верные подданные, да пришлось нам очень тяжело; напишите к гермейстеру; уведомите его, что город наш в крайнем положении и просит выручки, а иначе постигнет его скоро горестная перемена. Мы наняли двух мужиков; берутся доставить письмо гермейстеру, -- они сядут в лодку и вверх по реке поплывут через лес.
   - Любезные мои, верные мои, -- отвечал епископ, -- я знаю вашу верность; я соболезную, что мое дворянство меня оставило, и вижу сам, что мы слабы, не в состоянии давать неприятелю отпор денно и нощно. Да, это будет хорошо, если дадим знать гермейстеру и пошлем к нему два письма, одно за другим, одинакового содержания. Чем скорее вы это сделаете, тем лучше будет.
   Гонцы были отправлены один за другим с письмами; второй отправился через три часа после первого*.
   ______________________
   * Nyenst., 50.
   ______________________
   Настал четверг. Московские люди успели уже насыпать такие высокие валы, что с них стрелять можно было уже не по стенам, а брать выше: ядра падали на крыши домов в городе. Деревянные кровли и стены обваливались и убивали детей, женщин, всех, кто оставался в домах. Целый день и целую ночь после того не умолкала пальба; гром был такой, что один у другого не мог речей расслышать. В пятницу Шуйский прислал опять предложение сдать город, обещал пощаду, в противном случае грозил бедою; как бы в подтверждение слов воеводы часу в девятом утра открыли ужасную пальбу на весь город со всех сторон. Женщины вопили и возбуждали всеобщее отчаяние*. Тут разнесся слух, что гонец воротился с письмом от гермейстера.
   ______________________
   * Bredenb., 22.
   ______________________
   Ратманы отправились к епископу. Епископ приказал прочитать им полученное письмо.
   Гермейстер писал:
   "Очень сожалеем о печальном состоянии города Дерпта, а равно и о том, что дворяне и ландзассы покинули своего господина, епископа: это не делает им чести. Постоянство епископа и почтенного гражданства очень похвально. Желательно, чтоб все остальные исполнились такого же геройского духа и защищали бы город мужественно. Я бы очень желал оказать городу помощь, но из всех сведений мне известно, что у неприятеля большая сила в поле, и потому я не в состоянии вступить с ним вскорости в битву. Остается мне усердно молиться за вас Богу и помышлять денно и нощно об умножении своего войска"*.
   ______________________
   * Nyenst., 51.
   ______________________
   Такой ответ поверг в отчаяние многих граждан. Они вопили: "Гермейстер отказывает в помощи; нам нет надежды; мы не в силах никаким способом держаться. Мы сдадимся".
   "Помыслите, -- увещевал их епископ, -- что ожидает нас. Вы знаете, какие варвары эти московиты; и вера у них такая, что только Богу и святым хула: от всей церкви божьей и от всего света отринута! Со скотами христиане не обращаются так жестоко, как с людьми обращаются московиты. Что они делали у нас с христианскими женщинами и девицами? То же всех нас ожидает, если мы отдадимся жестокому тирану во власть!"*
   ______________________
   * Bredenb., 23.
   ______________________
   Утешения было мало. Неприятель опять принялся палить. Стены города начали разрушаться. Тогда в двенадцать часов дня совет послал к Шуйскому двух своих членов -- спросить: на каких условиях желает он сдачи. Шуйский прислал условия, которые показались выгодными*.
   ______________________
   * Bredenb., 23.
   ______________________
   Совет опять обратился к епископу. Ему представляли, что предложения, которые делает московский воевода, очень мягки; Шуйский -- сам человек честный и добрый; и можно будет сдать город, если Шуйский поручится, что соблюдутся в точности все пункты, на которых последует сдача города.
   Епископу трудно было их убеждать в противном. Епископ должен был согласиться и послал Шуйскому просьбу о перемирии.
   Шуйский дал два дня на размышление и не приказал беспокоить города в продолжение этого времени*.
   ______________________
   * Nyenst., 51.
   ______________________
   Собрался городской совет; собралась и вся городская община, которая обыкновенно сходилась в двух гильдейских камерах: одна камера была для чинов, другая для купечества. Собрались и духовные обоих вероисповеданий*. Поднялась разноголосица; наступил раздор.
   ______________________
   * Nyenst., 51.
   ______________________
   Каноники были против сдачи. По их влиянию граждане-католики разделяли то же настроение. Напротив, лютеране соглашались на мировую.
   - Мы, -- говорили католики, -- еще не в самом крайнем положении, стены еще целы; запасов у нас довольно; а войска хотя немного, да зато оно таково, что может оборонять город, лишь бы у него стало решимости; лучше испустить дыхание, чем сдать город и с ним потерять свободу. Вся наша беда исходит от членов лютеранского сената: недавно перешли они от католичества в лютеранство, а теперь хотят перейти в московское варварство и безбожие.
   Лютеране, с своей стороны, порицали католиков*. Лютеранские пасторы не были против сдачи города и только обращались к совету с такою просьбою: "Мы просим достопочтенный совет позаботиться, чтоб наши церкви и школы и вся наша чистая вера были ограждены на будущие времена". Совет обещал действовать по их желанию и благодарил их**.
   ______________________
   * Nyenst., 52.
   ** Bredenb, 23.
   ______________________
   Из гильдейских камер волнение пошло по улицам. Католики кричали, что лучше пролить последнюю каплю крови, чем потерять отечество и религию*. Лютеране доказывали, что уже от гермейстера ждать нечего; слава Богу, что Шуйский дает выгодные условия; ими пренебрегать не следует, чтобы не было после хуже. Наконец, и самые начальники войска, несмотря на увещание католиков, должны были сознаться, что у них людей очень мало и нет возможности долго держаться**.
   ______________________
   * Bredenb.. 23.
   ** Nyenst., 52.
   ______________________
   Шуйский, услышав, что в городе разноголосица и смятение, прислал сказать, что он никого не принуждает насильно принимать подданство царю. Всем дается добрая воля. Те, которые не захотят, могут безопасно выйти из города и удалиться в Германию. Московские войска не станут их задерживать. Те же, которые отдадутся в подданство царю, останутся на месте с своими имуществами*.
   ______________________
   * Bredenb., 23.
   ______________________
   Это еще более расположило граждан к сдаче. В воскресенье собрался вновь совет; и сам епископ уже согласился сдаться и других убеждал к сдаче. Упорные каноники все еще протестовали; из членов совета бургомистр Антоний Тиль, тот самый, который подавал решительное мнение против всякой сделки с московитами, так теперь говорил:
   - Светлейший, честнейший князь и господин! Мы дожили до печального времени. Мы, бедные люди, видим и ощущаем, как добрые христиане добровольно отдаются в рабство. Во избежание такой беды мы покидаем наши дома, дворы, все наше благосостояние и предпочитаем изгнание с женами и детьми, сами не зная, где каждый из нас окончит жизнь от тесноты и скорби. Не хотим потерять драгоценнейшего на свете сокровища -- чести, чтоб нас после не поносили и не порицали; будут еще думать, что мы участвовали в сдаче города Дерпта; а мы готовы были защищать его, жертвуя нашею жизнью. Поэтому я и, вероятно, со мною все те, кто подобно мне думает, что Дерпт защищать оружием еще можно, просим светлость вашу письменно объявить, кто подал повод к сдаче города? Ваша ли милость, или рыцарство, или капитулы, или достойно уважаемый совет, или я, Антоний Тиль, -- чтоб мне можно было от напрасного обвинения оправдаться и сохранить мое доброе имя.
   С согласия епископа, совета и капитула некто ответил ему так:
   - Честнейший и мудрейший господин! Нельзя никого упрекать и поставить кому бы то ни было в укор сдачу города. Никакое честное лицо не может принять на себя вины. Это случилось по крайней, неизбежной беде. Засвидетельствовать об этом его светлость может не только вашей мудрости, но и всякому другому, кто имеет в этом необходимость.
   Были составлены условия для предложения Шуйскому: одни от епископа, другие от городского совета. Первый хлопотал прежде всего о себе, а потом о католичестве и о тех, которые останутся в его диэцезии. Себе просил он во владение монастырь Фалькенау (Муку) в двух милях от Дерпта на Эмбахе, со всеми землями, людьми и судом, со всем, что исстари принадлежало к этой местности и составляло владельческий доход, да с прибавкою еще земель поблизости к монастырю. Там он желал пребывать до конца дней своих с тем, чтоб его никогда не выводили из Ливонии в Московию, в самом городе Дерпте просил он себе дом, свободный от постоя московских войск, да еще сад и рощу на Двине. Он просил, чтоб в случае, когда нужда будет ему послать в Москву или сам туда поедет, чтобы ему и его гонцам давались подводы. Монастырь, который он себе выпрашивал, должен был оставаться в недре Римско-католической церкви; все члены ее будут исповедовать эту религию и не должны подлежать иному суду, кроме епископского. Для дворянства, которое находится под епископскою юрисдикциею, епископ просил спокойного пребывания в Ливонии при своих имениях.
   Городской совет просил сохранить аугсбургское исповедание, или так называемую лютеранскую веру, с тем чтоб ни в каком случае не принуждали ее последователей переменять исповедания, просил оставить совет в прежнем виде и составе, сохранить все городские доходы и школы, подтвердить и признать действительность старых привилегий, прежних протоколов, книг как счетных, так и наследных, освободить всех горожан, как немцев, так и ненемцев, от русского суда и держать их под судом городового фогта, оставить в употреблении прежние меры, весы, дозволить гражданам по-прежнему выбирать из своей среды должностных лиц, собираться в гильдейских камерах, сочетаться браком в Немецкой земле, отдавать туда детей на воспитание и принимать к себе оттуда прихожих, отъезжать за границу и выдавать отъезжающим паспорта, принимать новых членов в городское общество с тем, чтоб они давали присягу царю и совету, -- просил права суда и апелляции к городу Риге по старине, права свободного винокурения, медоварения и пивоварения без всякого акциза, кроме того, какой назначен будет городским советом, просил неприкосновенности лиц и их имуществ с тем, чтоб граждан не выводить в Москву на жительство, и свободы от военного постоя. Относительно торговли просили, чтоб дерптские купцы могли выезжать повсюду по торговым делам, чужеземные купцы могли бы торговать в Дерпте и привозить туда иноземные товары по рассуждению совета; наследство умерших чужеземцев должно оставаться неприкосновенно собственностью наследников; просили дозволить в известное время собираться ярмаркам, как было прежде, русским купцам приезжать в Дерпт с платежом установленных исстари весовых пошлин, а дерптским ездить и торговать в Руси беспошлинно, и чтоб так называемой компании черноголовых -- торговому обществу иностранных купцов, торговавшему в Ливонии, -- были невозбранно оставлены прежние права торговли. Относительно тех, которые не пожелают оставаться в Дерпте под царскою властью, городской совет просил, чтоб им дозволено было взять свои имущества с собою, а чего не могут взять, оставить у ближних и после получить; если же они передумают и захотят после возвратиться, то дозволить им такой возврат.
   Уполномоченные от епископа, от городского совета и от городского общества отправились с этими условиями к князю Петру Ивановичу Шуйскому; они просили утвердить их золотою печатью великого государя московского и обещали на другой же день отворить ворота Дерпта.
   - Мы просим, -- сказали они, -- ради наших жен и детей пощадить дома наши от военного занятия: наши не привыкли к чужому войску.
   Князь Петр Петрович обещал и сказал, что он строго прикажет отнюдь не касаться домов обывателей.
   Принесенные условия прочитаны были по-немецки, и так как воеводы не знали этого языка, то им переводили их словесно по-русски.
   - Я не могу так скоро всего смекнуть сразу и удержать в памяти, -- сказал Шуйский, -- надобно их переложить на русский язык и переписать. Тогда я посмотрю: коли что-нибудь найдется сомнительное, то я поговорю об этом; может статься, нужно будет переправить их так, чтоб мне можно было принять; а если найду я все как следует, то надеюсь, что государь на все соизволит и прикажет приложить печать. Я в милости у государя и надеюсь все сдержать, что вам пообещаю.
   Немцы дали с своей стороны переводчика, и воевода поручил с ним работу своим, знающим по-немецки.
   Пока переводили пункты, воевода считал во всяком случае дело оконченным и объявил депутатам:
   - Скажите епископу и всем, которые с ним захотят уехать: пусть они соберутся скорее. Я пошлю в город царских бояр проводить епископа с его людьми в Муку (Фалькенау). Другим всем гражданам, которые выйдут из города, дам стражу, чтоб им не сделали как-нибудь оскорбления московские ратные люди, пока будут стоять под городом. Эта стража, разумеется, была столько же для почета и охранения, сколько и для надзора за действиями епископа и вышедших граждан.
   За епископским поездом начали выезжать бюргеры со своими семьями в нагруженных повозках; за ними выходили военные люди с оружием. К ним сейчас, по распоряжению Шуйского, примкнули конные дети боярские под начальством воевод. Войско московское и татарское расступалось и давало им дорогу. Когда они все уже отдалились от города, князь приказал, чтоб к нему приехали бюргермейстер, ратманы и выборные от городской общины провожать его самого в город.
   По этому призыву явились несколько лиц и вместе с ними два члена дерптской капитулы, представители римско-католического духовенства. Главный воевода ласково подавал им руку в знак мировой и обнадежил царскими милостями. Он пригласил их посидеть у него в шатре, пока не пошлет передовых в Дерпт. Таким образом, впереди всех поехал один воевода с мирным знаменем и приглашал граждан оставаться спокойно и ничего не бояться. Потом другой воевода отправился с отрядом детей боярских занять замок, а затем поехал третий воевода со стрельцами; он расставил их на караул на рынке и по улицам. Когда все было готово и дано знать о том Шуйскому, главный воевода сказал: "Теперь проводите меня в замок".
   Он поехал. Члены капитулы, ратманы и выборные от городской общины ехали впереди его. Они, как хозяева, показывали Шуйскому дорогу и отдавали в его лице московскому царю город, завоеванный царскими войсками.
   Как только Шуйский расположился в замке, тотчас через бирючей приказал оповестить по городу запрещение под смертною казнью московским ратным людям причинять какое-либо насилие жителям; а граждане, для избежания несчастных случаев, отнюдь не должны были продавать ратным московским людям вина. Ратные люди помещались в замке, в домах, принадлежавших капитуле, и в домах тех граждан, которые добровольно покинули город; все, что принадлежало бискупу, получившему за то от государя другое местопребывание, и все, что составляло собственность убежавших из отечества, было отписано на государя*. Но ратным людям не позволяли помещаться в домах тех граждан, которые предпочли оставаться на своих местах, понадеясь на обещание воеводы, и поддались царю.
   ______________________
   * Львова, 236.
   ______________________
   Городской совет и общины прислали новому своему начальнику в подарок короб вина, отличного пива, свежей рыбы и зелени. Шуйский принял этот гостинец с благодарностью и сказал:
   - Если кто-нибудь, хотя самый наименьший из граждан, будет иметь повод жаловаться на московских ратных людей, -- мои покои и мои уши всегда для него открыты; я накажу виновного и обороню каждого.
   Через несколько дней главный воевода пригласил в замок на обед членов совета, общины, альдерманов и вообще знатных граждан. Угощение было роскошное.
   К удовольствию граждан, Шуйский скоро показал, что обещание свое умеет держать. Некоторые ратные люди стали было своевольничать; предводитель приказал их бить палками самым постыдным образом. Беспрестанно московские дворяне разъезжали по городу, спрашивали, нет ли обид, и всех, кто только вел себя непристойно, сажали в тюрьму. Это справедливое обращение с жителями оказало на них благотворное влияние. "Граждане, -- говорит летописец, -- начали утешаться в своем злополучии, как будто бы и не было над ними никакого нападения и насилия"*. Все свободно могли сидеть в своих домах; купцы торговали; все, как и прежде, могли собираться, гуляли, пили, веселились. Никто из московитян не смел взять с них насильно и нитки. Впрочем, и без этого московские войска не остались без поживы. Строгий Шуйский не дозволял ратному своевольно грабить богатого бюргера; зато ратные, которые квартировали в домах, оставленных вышедшими из города хозяевами, находили не мало хорошего в своих квартирах. Некоторые из покинувших отечество, затрудняясь брать свое достояние с собою, замуровывали серебро и золото в церковных стенах и клали под надгробные камни. Они надеялись со временем прийти и взять спрятанное обратно, но русские каким-то образом об этом пронюхали и отыскали сокровища. Таким образом, от одного ливонского дворянина Фабиана Тизенгауза московитянам досталось на восемьдесят тысяч талеров. Московские люди, по замечанию современника, вообще набрали тогда в оставленных домах так много, что этим с избытком можно было бы заплатить московскому государю и тем избавиться от разорения или же на такую сумму снарядить войско для войны с Москвою. Прежде говорили немцы так: "Лучше нам потратить сто талеров на войну с Московиею, чем заплатить один талер дани московскому государю", а вышло на деле, что дани не заплатили и войну пришлось вести; на войну никто ничего не дал, а потеряли гораздо более**.
   ______________________
   * Nyenst., 58-60.
   ** Russow, 56.
   ______________________
   Кроме всего имущества и домов, отписанных в казну, в Дерпте взяли пятьсот пятьдесят две пушки и большой запас пороха и свинца*.
   ______________________
   * Львова, V, 236.
   ______________________
   Вышедшие из Дерпта шли под прикрытием московского войска. Татары, как только завидели, что едут люди безоружные и притом с имуществом, не утерпели по своей натуре и бросились на немцев, однако московские ратные люди оборонили их. Впоследствии рассказывали, будто немцев тогда спасло чудотворное заступление: был день ясный; как только татары бросились на них, вдруг раздался гром и татары со страху разбежались. Благополучно сохраненные от татар, некоторые изгнанники, однако, не вынесли тяжелого пути, летнего зноя, пыли и тесноты и заболели; иные и померли*.
   ______________________
   * Bredenb, 23.
   ______________________
   Когда, наконец, толпа вступила на землю, еще не занятую русскими и была уже безопасна от своевольства ратных людей, московские провожатые ее оставили; но тут-то и постигло многих разорение. Их ограбили свои же рыцари. Сам гермейстер приказал обирать тех, о которых сделалось ему известно, что они захватили общественные деньги*.
   ______________________
   * Russow, 55.
   ______________________
   Гермейстер Фирстенберг с своим орденским войском находился под Валком. Здесь на собрании признали, что он стар и неспособен. Избрали в гермейстеры Готгардта Кетлера. Рассуждали о средствах; увидали, что орден в безвыходном положении. Уже многие орденские имения были заложены; в последние военные действия страна пострадала от разорения; нельзя было поправлять финансы поборами. Надежда на императора всем уже казалась напрасною. Император, получив жалобу от Ливонии, обращался к московскому правительству, а московское правительство отвечало ему в таком смысле: "Издавна было в ливонских городах дозволено строить русские церкви, где бы русские купцы могли слушать свое богослужение, и при этих церквах дозволено было содержать места и дома, где бы можно было хранить и продавать привозимые товары; сверх того, гермейстер, архиепископ рижский, епископ дерптский и совет города Дерпта дали обещание не только письменным актом, но и с клятвою выплатить в три года надлежащую царю дань. Ливонцы забыли свои договоры и обещания. Русские церкви превратили в казармы, шинки и непристойные места, сожигали и оскверняли иконы Спасителя, апостолов и св. мучеников; отняли у русских купцов их амбары и свободную торговлю, нарушили их старые права и преимущества. Мы несколько раз увещевали их и письмами, и посылками, -- все наши увещания они презрели, не хотели сами себе добра и, подобно Фараону, пребывали в упорстве; и потому-то мы принуждены были послать нашу военную силу искать своей правды, чтоб заставить их опомниться; и если теперь они страдают от меча и от огня, то вина в том лежит на них самих"*.
   ______________________
   * Russow, 57.
   ______________________
   Император извещал Ливонию, что ему очень прискорбно слышать о нападении московитян на Ливонский край, но империя, занятая войнами с турками, не в силах защищать христианство на всех пунктах. Император указывал, что они могут просить помощи у государей, у которых владения по соседству с Московиею: они должны предупредить усиление Москвы ради собственной безопасности.
   В этом положении дел на собрании рассуждали, у кого просить помощи: у поляков, у датчан, у шведов или у всех разом. Среди рассуждения о том, как и куда посылать посольство с просьбою о помощи, приходит известие, что Дерпт уже в руках московских людей. Все собрание разбежалось; одни спешили запираться в крепких местах, другие -- бежать за границу*.
   ______________________
   * Henning, 226.
   ______________________
   Фогты бросали свои города. Бюргеры кидали свои имущества и что успели захватить, с тем бежали куда глаза глядят. Московские воеводы с двух пунктов, из Нарвы и из Дерпта, которому возвратили тотчас древнее русское название (Юрьев), посылали отряды во все стороны, и города были забираемы почти без сопротивления. Так, из Везенберга отряды ходили до самого Ревеля, за десять верст от него опустошили страну. Около моря Репниным взяты были города Пайдус (Paddis), Потушин (Poddis), Торчбор (Торлсборг). Вейсенштейн имел странную судьбу: тамошний фогт со страху убежал; за ним навострили лыжи все жители, -- город оказался пуст и беззащитен. Пришли в пустой город немецкие кнехты, что вышли из Дерпта, вытащили из погребов бочки с вином и пивом, попили несколько дней и ушли. Московские люди не догадались занять его тогда. Но тут пришел с отрядом Каспар фон Ольденбокен, молодой храбрый дворянин. Он захватил город и, когда московские люди до него добрались, дал им отпор, и город оставался долго не взятым*.
   ______________________
   * Russ., 56.
   ______________________
   Зато другие города не так удачно отстояли себя. Лаис был взят Павлом Заболоцким; фогт был из него выпущен. Во всем уезде черные люди присягнули государю. Сдались Оберпален, Пиркель, Кавелехт, Ринген. Эти города были взяты без всяких потерь; фогты их покинули, жители разбежались; московские люди спокойно овладели оставшимися имуществами и большими запасами пива и вина*. Колычев взял Говью (Gaujenes) -- Ацель и Голбин (Gulbenes) -- Шваненбург. До октября взято было в Ливонии всего двадцать городов с их волостями. Везде черные люди, то есть туземцы -- эсты и ливы, охотно присягали государю. Воеводы, овладевшие городами, ставили в них гарнизоны. Тогда же строили там православные церкви, чтоб утвердить в стране благочестие, потому что считали эту страну древним достоянием Руси**.
   ______________________
   * Nyenst., 50.
   ** Львова, V, 242.
   ______________________
   Скоро после взятия Дерпта Шуйский написал в Ревель и в Ригу приглашения -- покориться государю, подобно Дерпту, отдаться добровольно в его власть, обнадеживал жителей царскими милостями, уверял, что царь не только сохранит ненарушимыми им имущества, дома и все угодья, но пожалует их еще большею свободою и лучшими привилегиями, чем они имели; а в противном случае он пугал их царским гневом.
   Ревель чуть было не попал в датское владение. Командор Франц фон Ацель сдал и замок, и город датскому полковнику Христофору фон Мокингаузену, и вслед за тем город Ревель и дворянство Гаррии отправили депутацию к датскому королю, отдавались со всею провинциею ему во владение и просили защиты. Когда пришло предложение Шуйского, совет, еще не зная, что скажет датский король, и надеясь на его помощь, не допустил русского посла до города, принял его в загородном дворе, принадлежавшем совету, и дал такой ответ: "Мы будем оставаться верны нашему законному господину гермейстеру по нашей присяге и обязанности и не уподобимся тем легкомысленным, которые поступили вероломно и сдали свой город. Надеемся на помощь Всемогущего".
   Когда посол уехал с угрозами, ревельцы с часу на час ожидали посещения неприятелей и принялись деятельно за укрепления: все граждане -- и старые и молодые, и хозяева и работники -- стали работать и день и ночь. Московские люди несколькими отрядами подбегали к Ревелю и, видя, что город крепок, отходили назад. Воеводы не решались нападать на него. Для этого нужно было им сосредоточить силы; показалось им лучше занять те городки, которые сами давались в руки. При всей судорожной деятельности своей ревельцы, однако, не были чужды страха: некоторые выслали за границу жен своих и детей и увозили свои драгоценности*.
   ______________________
   * Nyenst., 59. Russow, 56. Henning, 226.
   ______________________
   Между тем город Дерпт получил в сентябре* жалованную грамоту от царя. Это было подтверждение того, чего просили жители Дерпта, но с изменениями. О многом, чего хотели побежденные, в грамоте вовсе не упоминалось: так, например, они просили позволить подавать апелляции в Ригу; позволения этого нет в грамоте, напротив, показано, что наместник будет иметь право наказывать и наблюдать за сохранением силы грамоты**: этим самым уже грамота парализировала независимость суда, какой хотели граждане. В самом суде должен был находиться поверенный (Drost), ради тех русских, которые будут судиться с немцами; но ни он, ни наместник не должны препятствовать процедуре суда между немцами. По старым обычаям, по просьбе города предоставлено гражданам и иностранцам, живущим в городе, свободно оставлять место своего жительства и выселяться, но прибавлено, что в таком случае с имущества выбывшего платится в казну десятая часть. Имение осужденных доставалось казне, то есть государю, а казна принимала на себя обязанность платить их долги; также если кто убежит из города и захватит с собою имущество, то все остающееся, и движимое и недвижимое, доставалось казне и кредиторы теряли иски свои: они должны были прежде с разбором давать деньги***. Позволяя немцам торговать и селиться в России, царь допускал не только торговать русским в Дерпте, но и селиться там на житье, -- этим показывалось уже намерение провести в новоприобретенную страну господствующую народную русскую стихию. Вообще, по этой грамоте московские начальники имели уже повод налегать на жителей; например, запрещено было приходящим не немецким уроженцам ночевать в доме дерптского гражданина, запрещено ходить вечером и ночью без фонаря, запрещено гражданам продавать вино московским ратникам. При всех этих мерах предосторожности, воеводы всегда могли придираться к жителям, поверять -- соблюдают ли они правила****.
   ______________________
   * Подписано 6 сентября.
   ** "Sol der Stadthalter vonn densulvenn de gesetzte straffe nehmen unndt ynn alien Sachenn sollen unnser Stadthalter unndt Woywodenn, die Dorbischenn Borgemestere unndtt Radttmann Besitzere. Burger, alless Dorbische unnd woywodenn ynn alien Dynngenntmitt denn Dorbischen richtenn nach dieserm unnssernn Breff.
   *** "Unnd so dargemanndes werde verlafuen uber de Sehe mett synen Gudtternn so sollenn dessellbygenn Heuser, Gartternn und Landttguetter ahrin unnss ffallenn for ihre Schuldtt, unnd soil mann de Kredytorenn nichtts bettzahlenn, darumb dass sie auff dieselbenn schuldigenn Leutte kenne Achtt habenn.
   **** Suppl. ad Hist. Rus Monum., с 236.
   ______________________
   Грамота эта была нарушена с московской стороны тотчас же в самом важнейшем праве: в ней обещано не выводить дерптских жителей из мест жительства; но вслед за утверждением грамоты самого епископа потребовали в Москву. Он уже не воротился в свое Фалькенау; царь дал ему в Московской земле до смерти город с волостью*. По известиям современника, его содержали в милости. В Ливонии и во всей Европе его подозревали как изменника: говорили, что он для своего спокойствия пожертвовал независимостью дерптского края, находившегося в его управлении.
   ______________________
   * "Дан ему бьи удел до живота его, сиречь град един с великою властью". Курбский, 176.
   ______________________
   Осенью Шуйский уехал к царю, а в Дерпт прибыл начальником князь Димитрий Курлятев с новыми воеводами, которые должны были разделить между собою надзор за городом по воротам, то есть по частям, прилегающим к разным воротам*.
   ______________________
   * Львова лет., V, 242. "...боярина князя Дмитрея Ивановича Курлятева, да окольничево Вас. Дмитр. Данилова, да со князем Дмитрием же воевод князя Петра Щепина, да Михаилу Петрова Головина, Федора Ивановича Бутурлина, князя Антона Ромодановского, и велел государь князю Дмитрею ворота разделити, и беречь своего дела и земского..."
   ______________________
   Новый гермейстер сведал, что московские силы ушли, понадеялся, что оставшихся немного и потому с ними сладить можно. Он хотел показать русским, что дела в Ливонии переменились с отставкою старого гермейстера. Он успел приобресть денег: заложил прусскому герцогу один замок и взял сорок тысяч талеров; один рижанин дал ему взаймы 30 000 марок*, да вдобавок и те деньги, что возили в Москву и назад привезли, гермейстер обратил в собственность орденской казны**; на все эти деньги собралось у него войско; пристал к нему отряд рижского архиепископа, и с этою силою он пошел к Рингену. Намерение у него было взять этот город, где был московский гарнизон, а потом думалон идти на Дерпт. Московские воеводы стали подозревать, что дерптские граждане с ним сносились и что они-то убедили его выступить, чтоб их выручить***. В Рингене был поставлен сын боярский Русин Игнатьев; у него было не более девяноста человек****. Такой ничтожный гарнизон не мог выдержать осады. Воеводы в Дерпте, узнав о приближении гермейстера, сейчас дали знать в Москву, а между тем нескольких подозрительных граждан наскоро повезли во Псков и разместили по домам у тамошних жителей*****. Царь приказал спешить против гермейстера ратным людям из разных пограничных городов и волостей и в том числе изо Пскова и из Шелонской пятины******. Но пока эти силы собрались, прошло шесть недель: Русин Игнатьев храбро отбивался, пока наконец в городе не стало пороха и немцы не пробили стены*******.
   ______________________
   * Nyenst, 60.
   ** Nyenst., 59.
   *** Львова лет., V, 266.
   **** Львова, V, 264... "40 детей боярских да 50 стрельцов"...
   ***** Nyenst., 61.
   ****** Львова, V, 264.
   ******* Львова, V, 269.
   ______________________
   Ринген был взят. Во время стояния самого гермейстера под Рингеном немецкие отряды врывались во Псковскую землю и опустошали ее; они отомщали за то, что делалось русскими в Ливонии. Таким образом, они сожгли посад у Красного и разорили несколько волостей*. Один из таких отрядов под начальством брата самого Кетлера был разбит князем Репниным.
   ______________________
   * Псковск., 311.
   ______________________
   По взятии Рингена гермейстер пошел было на этого князя, имел с ним стычку*, но далее не продолжал войны. Он не решился осаждать Дерпта. Подходило русское войско; против него еще не осмелился Кетлер с своими силами выступить на бой; притом же приближалась зима; воевать было трудно. Гермейстер и командор рижского архиепископского отряда довольны были и тем, что с большим усилием отняли один из многих своих городов, так легко покорившихся русским. Не удержали они, однако, Рингена за собою.
   ______________________
   * Львова, V, 269.
   ______________________
   Как только услышали в Дерпте, что немецкие войска ушли назад, Курлятев велел перевести дерптских жителей на свои места к их детям и женам. Последним, по замечанию Ниенстета*, в отсутствие их не было никакого оскорбления.
   ______________________
   * Monum. Liv.,61.
   ______________________
   Москва не простила этого покушения на отнятие своего приобретения, не простила и разорений, которые наделали немцы в Псковской области. В январе 1559 года опять ворвалось в Ливонию такое же истребительное полчище, как в прошлом году*.
   ______________________
   * "Отпустил государь на ливонских немец войною царевича Тахтамыша, да бояр своих и воевод по полком, в большом полку бояра и воеводы кн. Сем. Иван. Микулинский Пунков, Петр Васильевич Морозов, в передовом боярин и воевода князь Василий Семенович Серебряной, да воевода Никита Романович Юрьев, да в правой руке бояре и воеводы кн. Юр. Ив. Кашин, да Иван Васильевич Шереметев Меншой, в левой боярин и воевода князь Петр Семенович Серебряной, да воевода Иван Андреевич Бутурлин, а в сторожевом полку боярин и воевода Михайло Яковлич Морозов, да воевода Федор Игнатьевич Салтыков, а с ними дети боярские многие московские земли и новгородские и татарове казанские, и городецкие, а князем Черкаским государь велел быти в передовом же полку, а князю Михайлу Петровичу Репнину с товарищи велел быти со князем Семеном же"... (Львов., V, 271)
   ______________________
   Но прежде, чем оно начало свое путешествие, Курлятев, по царскому приказанию, в декабре писал к гермейстеру и приглашал его бить государю челом и исправиться, чтоб не лилась напрасно христианская кровь. Отписки от гермейстера не последовало, и под главным начальством князя Микулинского Пункова московское войско пошло разорять Ливонию. В нем были и татары, и черемисы, и пятигорские черкесы. Они прошли до самой Риги, воевали, говорит русский летописец, в длину в шестьсот верст, а в ширину на полтораста, а инде и на двести верст и взяли одиннадцать городков: немцы эти городки покинули, а русские, взявши, не удерживали*. Так опустошены были оба побережья Западной Двины; отряды достигали до морского берега, разорили там семь городков и сожгли под самой Ригою корабли. Этот поход продолжался целый месяц, с 15 января по 17 февраля**, почти без всякого отпора со стороны немцев; на всех нашел страх; все бежали куда глаза глядят. Только под городком Чесмином хотели было немцы остановить разорительную рать, но были разбиты и потеряли четыреста человек***. Немецкий современник описывает в мрачных красках варварство московитян. "Ни у турок, -- говорит он, -- ни у каких-либо язычников не найдешь в истории таких отвратительных злодейств; когда московитяне ушли, то повсюду валялось множество детских трупов; иные были взоткнуты на заборы; члены и старых и молодых всюду были раскиданы по дорогам и полям -- где голова, где лядвея; и видно было, что их мучили зверским, бесчеловечным образом****.
   ______________________
   * Львова, Т, 285.
   ** Псков., 311.
   *** Псковск., 311.
   **** Henning, 228.
   ______________________
   Но тут явились ходатаи за Ливонию от соседних государей. По завоевании Дерпта город Ревель и дворяне провинций Гаррии и Вирланда, как выше сказано, отправили посольство к датскому королю с предложением подданства, ссылаясь на то, что эти земли издавна принадлежали датской короне. Но в то же время орденские послы указывали на принадлежность этих провинций ордену и просили отдачи ревельского замка, преданного командором в руки датского полковника, а в свою очередь просили у Дании помощи против московитян. Король первым отвечал, что он уже стар и вовсе не желает расширения своих владений, а орденскому посольству объявил, что он не в силах отважиться на разорительную войну с Московиею, во всяком случае, скорбит о судьбе Ливонии и потому станет ходатайствовать у царя и будет просить прекратить разорение страны.
   Орден отправил посольство и в Швецию. Сначала обратились к сыну шведского короля, правившему отдельно Финляндиею, принцу герцогу Иоанну, просили у него денег и предлагали в залог города и замки в Ливонии. Сам Иоанн был готов исполнить просьбу, но отец, осторожный и наученный уже неудачною войною с Московским государством, король Густав Ваза был против этого. Города, взятые в залог, по его мнению, нужно будет поддерживать своими средствами и они обойдутся дороже, чем сами стоят. Опасно казалось ему вмешаться в Ливонию, когда она признавала издавна верховную власть Немецкой империи, а теперь в одно и то же время обращается и к Дании и к Польше. Швеция могла попадать в неизбежные столкновения с этими государствами, да и без того распря с Московским государством казалась ей непосильным предприятием. В 1559 году ливонцы решились отправить посольство к самому королю в Стокгольм. Послы рисовали королю возможность образовать целый союз соседей против москвитян и указывали на польского короля. Густав припомнил, что этот король обнадеживал его уже один раз взаимным союзом и побудил шведов начать неприязненные действия против москвитян, а когда понадобилось выходить в поле, то шведы сами должны были рассчитываться, и к ним не явилось ни одного поляка, ни одного литовца. Разом зацепил он и Ливонию, припомнил, что в то же время и рыцари оставили своих союзников без помощи, и Швеция должна была заключить с Московиею невыгодный для себя мир. Ливонские послы могли выпросить у шведского короля только обещание ходатайствовать пред царем об успокоении Ливонии.
   Зимою, после Рингенского похода, начал сношения с Польшею и Литвою коадъютор рижского архиепископа иссылался на Позвольский договор 1557 года, по которому король обязывался выручить Ливонию из беды, если придет необходимость*.
   ______________________
   * Henning, 228-229. Hiarn., 219-222.
   ______________________
   По этим-то просьбам со стороны Ливонии в 1559 году в Москву явились посольства -- датское, шведское и литовское.
   Литовский посол Тишкевич приехал в Москву в марте 1559 года. По обыкновению, начались с ним толки о границах.
   Повторялась нескончаемая песня о присоединении к Москве Киева, Полоцка, Смоленска; от этого давно уже не бывало между Москвою и Литвою прочного мира, только перемирия заключались, хотя и та и другая сторона часто чувствовала потребность не только мира, но и взаимного оборонительного союза. И на этот раз крымские дела очень побуждали Москву желать соединить свои силы с литовскими на общих врагов христианства. Но помешала Ливония, как и прежде случалось много раз, что миру помешает что-нибудь. Когда посол заикнулся о Ливонии, Адашев отвечал ему, что Ливония -- земля царская, и царь наказывает своих строптивых подданных*.
   ______________________
   * Карамз., VIII, примеч. 548, сс. на д.  5.
   ______________________
   Шведские послы, из осторожности, просили от имени короля пощады Ливонии как будто не для себя, а для императора, но бояре осмеяли их. "Мы думали, -- сказали они от имени государя, -- что ты, король, хлопочешь за ливонцев оттого, что тебе они надобны, а если ты хлопочешь для империи и тебе они не надобны, то ты бы и не посылал к ливонцам; пусть бы они сами били мне челом"*.
   ______________________
   * Дела шв.  I.
   ______________________
   Датское посольство было счастливее всех. Правда, послам короля Фридриха II (только что вступившего после Христиана) на их замечание, что Колывань и вообще Гаррия и Вирляндия -- древнее достояние Дании, заметили, что король безлепо называет Колывань и Вирляндию своею землею: это древнее достояние Ярослава, который основал Юрьев. Вместе с тем выставили предлог к войне самый благовидный -- защиту веры, исчисляли, что в Риге церковь Св. Николая отдали литовцам, в Дерпте церковь Св. Николая обратили в конюшню, и везде притесняли русских купцов. Но затем согласились дать перемирие Ливонии на шесть месяцев, от мая до ноября, с тем чтоб гермейстер сам приехал или присылал послов бить челом государю о своей вине. Послам дали и опасную грамоту для гермейстера* на проезд его в Москву.
   ______________________
   * Львова лет.. V, 287. Дела датск.  1.
   ______________________
   Но Готгардт Кетлер не думал ехать в Москву. Покориться варварам казалось ужасным; представлялась еще надежда подвинуть на них союзные силы христианских держав. Рижский архиепископ и его коадъютор завязали дело с Сигизмундом-Августом. В мае 1559 года архиепископ отправил к Сигизмунду посольство умолять о помощи и соглашался, в случае нужды, отдаться под власть его, платить известную дань, лишь бы, однако, вместе с тем состоять в Немецкой империи. Николай Радзивилл, виленский воевода, которому король поручил вести переговоры, требовал отдачи Риги*.
   ______________________
   * Mon. Liv, V, 568.
   ______________________
   Маркраф бранденбургский Альбрехт, отдавшийся Сигизмунду-Августу, склонял архиепископа отдаться польскому королю, лишь бы обеспечить рижское архиепископство и город Ригу в сохранении самоуправления и в ненарушимости прежних прав и обычаев*.
   ______________________
   * Mon. Liv., V, 568.
   ______________________
   По приговору Ливонского сейма Готгардт Кетлер отправился в Вильну и там 3 сентября заключил договор, подписанный 15 числом. Король обещал помогать и защищать Ливонию от московитян, а орден и архиепископство должны оставить у него в залоге пространство близ литовских пределов от Друи по течению Двины до Ашерада и самый Ашерад с его волостью; на этом пространстве польскому королю отдавались укрепленные замки Роситен, Сельбург, Динабург, Люцен и сверх того замок Бавско с волостью и со всеми доходами, но с сохранением прав и привилегий, как религиозных, так и гражданских, жителям областей, отданных в залог. Орден имеет право возвратить заложенные земли в свое владение, выплатив 600000 гульденов (считая в гульдене 24 литовских гроша). Подобный договор был заключен с рижским архиепископом и окончательно утвержден в феврале 1561 года. Архиепископ заложил королю замки Ленверден и Мариенгаузен и дворы Бирсен и Лобан с правом для себя и своих преемников возвратить их себе, заплатив 100 000 злотых, считая также каждый в 24 литовских гроша*. Король уступал ему Ленверден в пожизненное пользование. Король принял на себя обязанность охранять Ливонию против московского государя, но прежде послать в Москву приглашение прекратить нападение на Ливонию**.
   ______________________
   * У Догеля т. V, 22В, 228, 231, 233.
   ** Henning. 230. Hiarn., 222.
   ______________________
   Отправили Георга Зиберга, командора дюнебургского, в Германию. Этот посол на Аугсбургском сейме изложил положение Ливонии и так тронул членов, что ему предлагали 100000 дукатов, но это показалось ему мало и он не взял; за это его не поблагодарили в Ливонии. Кроме этого денежного пособия, Аугсбургский сейм определил написать к московскому государю от имени императора увещание*.
   ______________________
   * Hiarn. 223, -- Monum. Liv., V, 562-564, 706-713.
   ______________________
   Когда Готгардт Кетлер воротился из Литвы в Ливонию, надежда на время оживила рыцарей; они признавали гермейстера законным господином страны и ее избавителем. Не смели и подумать просить московского царя; надеялись отмстить ему вдесятеро за все, что он причинил Ливонии. Но денег в Литве гермейстер не получил; надобно было их доставать другими путями. Он заложил Ревелю замок Кегель за 30 000 гульденов*.
   ______________________
   * См. Richt. В. 11, 347. -- Rutenb., II, 179.
   ______________________
   За деньги, полученные под залог замка, пригласили наемное войско и стали приготовляться к отнятию Дерпта и всех покоренных москвитянами замков. В Москву сейчас дали знать об этом, и из Москвы последовало приказание собраться в поход воеводам, расположенным с своими ратными силами в пограничных городах.
   В октябре высланный вперед с отрядом для проведованья воевода Захарий Плещеев поймал немецких "языков"; они объявили, что гермейстер стал воевать по наущению дерптских граждан, которые подсылали к нему своих агентов. Много узнал он от "языков" тайного и важного; неизвестно, насколько там было верного: быть может, на дерптских граждан нарочно, с досады, наговаривали. Но Плещеев не узнал самого главного: что гермейстер и коадъютор со своими силами недалеко. Воеводы, по словам летописи, стояли оплошно; не было у них ни подъездчиков, ни сторожей; они ждали помощи от своих; но погода была дурная: невозможно было ехать ни в санях, ни верхом; и вдруг, когда они не ожидали, напали на них немцы и поразили наголову; пало тысяча человек боярских людей, семьдесят человек детей боярских; раненых много; и пленных много наловили, и в том числе поймали одного из воевод; весь лагерь и орудия достались победителям. Плещеев едва сам ушел*. Сам гермейстер, а вместе с ним и коадъютор рижского архиепископа, герцог Христофор Мекленбургский**, осадили Дерпт. Плещеев изъявил подозрение на некоторых знатнейших дерптских граждан; их засадили в замок***.
   ______________________
   * Львова, V, 303.
   ** Hiarn., 223.
   *** Nyenst., 61.
   ______________________
   Князя Курлятева не было уже в городе, на место его воеводою был князь Андрей Иванович Ростовский. Московские люди защищались упорно и стрельбой не допускали немцев к городу ближе чем на версту; немцы не решались на приступ, стояли под Дерптом пятьдесят дней, во время осады потеряли человек со сто, а у московских людей убили до сорока, наконец сняли осаду и двинулись к Лаису. Если бы, говорит современник, немцы поступали благоразумнее, то Бог бы мог дать иную судьбу городу Дерпту*.
   ______________________
   * Henning, 231.
   ______________________
   В Лаисе московских людей было человек триста (сто детей боярских да двести стрельцов). Когда немцы отошли от Дерпта, то князь Ростовский успел послать туда еще сто стрельцов под начальством головы Андрея Кошкарева. Немцы окопались около Лаиса, поставили туры, взмостили на них пушки и принялись стрелять. С города им отвечали бодро. Уже немцы успели разбить в одном месте на пятнадцать саженей в ширину стену и два дня приступали к этому пролому*. Но неприятель, говорит ливонский историк**, показывал такую храбрость и такое мужество, что наши ничего не могли сделать с ним. Много храбрых рижских и ревельских воинов было убито. Между ними один капитан***. Московские выстрелы разбили немцам их две пушки****, и наконец немцы отправились от Лаиса к Оберпалену со стыдом и срамом, по единословному выражению и русских и немецких историй*****.
   ______________________
   * Львова, У 306, 307.
   ** Henning, 231.
   *** Nyenst., 61. Henning, 231.
   **** Львова, У 309.
   ***** Henning, 231. Львова, 309.
   ______________________
   Там войско потребовало жалованья, роптало на погоду и готово было поднять бунт. Сначала начальники его уговаривали, потом принуждены были отступить на зимние квартиры*, а всю артиллерию отправили в Феллин**.
   ______________________
   * Henning, 231.
   ** Ibid. Nyenst., 61.
   ______________________
   Ливонцы так же скоро утешались какою-нибудь надеждою, как и теряли дух при опасности. К старому гермейстеру заехал тогда императорский посол, ехавший в Москву с ходатайством за Ливонию от императора. Сейчас дали знать Готгардту Кетлеру, и он приехал. В довершение удовольствия прибыли послы из Польши в Ригу. Тогда рыцари говорили: целы у нас еще два главных города -- Ревель и Рига; мы еще собьем спесь дерзкому врагу*.
   ______________________
   * Henning, 231.
   ______________________
   Но не то ожидало Ливонию. В начале 1560 года приезжал в Москву императорский гонец и привозил письмо от Фердинанда I. Император припомнил царю и доказывал, что Ливония -- часть Немецкой империи и нельзя потерпеть, чтоб эта часть насильственно от нее отторгалась; а потому просил царя перестать воевать Ливонию и возвратить все отнятые у нее места. Император предлагал свое посредство и обещал во всяком случае поступать так, как только может быть выгодно для царя*. Московский царь отпустил гонца без решительного ответа, отлагая его дотого времени, когда император пришлет послов поважнее**. В январе 1560 года приезжал и от польского короля Мартин Володкович с грамотой от короля. Сигизмунд-Август предъявлял свои права вмешиваться в ливонские дела на том основании, что Ливония -- земля, подданная императору, а император поверил ее защиту ему. Притязания московского государя, заявленные прежнему королевскому послу Тишкевичу, король опровергал тем, что предки царя не называли ее своею землею и сам царь не вмешивался в ее дела, когда Сигизмунд-Август, помогая рижскому архиепископу, посылал войско на гермейстера Фирстенберга. На это бояре твердили одно и то же, что Ливония от прародителей принадлежит Руси, и показали послам грамоту, в которой дерптский епископ и гермейстер обязывались платить дань***.
   ______________________
   * Hist. Russ. Monum., I, стр. 173.
   ** Карамзин, прим. 577, сс. на лет. Прод. Ц. книги 2.
   *** Арх. дела  5; у Карамз. пр. 575.
   ______________________
   Таким образом, посторонние заступничества, которым было так обрадовались в Ливонии, не повели покамест ни к чему утешительному.
   А между тем за посещение Дерпта московские люди не оставили ливонцев без благодарности. Опять московские войска пошли разгуливать по Ливонии. Воеводы -- князья Шуйский, Серебряный и Мстиславский -- опустошали села и деревни в областях Веденской и Вольмарской, потом осадили Мариенбург (Алист)*.
   ______________________
   * Псковск., 311.
   ______________________
   Когда русские пробили стену в этом городе, командор его Каспар фон Сиберг сдался и был выпущен с гарнизоном. Его обвинили в измене, и гермейстер посадил его в крепость Кирхгольм, там он и умер. Вслед за Мариенбургом сдались еще несколько замков. По уверению немецких историков, командоры сами их сдали от малодушия и страха; всех тогда поразило общее оцепенение. Московские люди ворвались в область Рижского архиепископства, разоряли ее, истребили дотла местечко Смильтен, врывались даже в Курляндию, нигде им не было препятствий и отпора*.
   ______________________
   * Russow, 59. Hiarn., 225. Nyenst.
   ______________________
   Положение ордена казалось с часу на час безвыходнее; войско бунтовало, требовало платы; денег недоставало; несколько отрядов ушло с распущенными знаменами. Готгардт Кетлер занял у прусского герцога еще новую сумму и заложил курландские города Гольдинген, Виндау и Гробин. Ясно было, что с такими способами защиты нельзя думать о сохранении самостоятельности; желая напрасно спастись от московитян, Ливония, таким образом, могла вся заложиться и потом продаться соседям, как имение несостоятельного должника. Разложение пошло со всех концов. Епископы, думая прежде о себе, хотели схватить в свою пользу, что им попадется в руки во всеобщем разрушении, и улизнуть подобру-поздорову. Эзельский и пильтенский епископ Иоган фон Меннигаузен уступил свое епископство брату датского короля герцогу Магнусу, призвал его в Аренсбург, а сам, получив за свою уступку 20 000 талеров, ушел в Германию. Его примеру последовал и ревельский епископ Мавриций Врангель: он продал свое епископство тому же Магнусу и также ушел в Германию. За ним сделал то же фогт в Синебурге и сдал город ему же. Многие дворяне и ревельские знатные бюргеры увидали тут единственное спасение и бежали к Магнусу, по пословице: утопающий хватается за соломинку. Готгардт Кетлер, пораженный этим новым явлением, приехал в Ревель и послал к Магнусу депутатов. Магнус обещал именем своего брата, короля, защищать Ливонию, если Дании уступят земли, принадлежавшие епископам, отрекшимся от своих владений. Не могли быть по душе эти выходки гермейстеру, который хотел сохранить целость страны: ей предлагали помощь на счет ее разложения.
   В это время прибыли в Ревель к гермейстеру послы шведского короля Густава Вазы. Старый король получил от императора Фердинанда I ходатайство о помощи Ливонии. Густав отказывался пособлять ей оружием, но убеждал ливонцев оставаться в верности гермейстеру, обещал с своей стороны городу Ревелю военные снаряды и предлагал ревельцам, в случае если будет угрожать им от московитян осада, перевезти их семейства в Финляндию с имуществами. Гермейстер отправил посольство в Швецию; с ним поехал поляк Христофор Конарский побуждать шведское правительство на взаимную с Польшей и Литвой защиту Ливонии против московского государя*.
   ______________________
   * 60. Honning, 235. Hiarn., 230.
   ______________________
   Находясь в Ревеле, гермейстер вдруг услышал, что московская рать идет на него. Он собрался с войском и пошел ей на встречу. На этот раз предводительствовал московским войском Андрей Михайлович князь Курбский, бывший до того времени в сторожевых полках. Теперь, по уверению его самого, царь Иван Васильевич призвал его и говорил: "После бегства моих воевод я принужден сам идти на Ливонию или тебя, моего любимого, послать, чтоб мое войско охрабрилось при помощи Божией; иди послужи мне". Курбский говорит при этом, что тогда русские силы отвлечены были нападениями крымцев и потому посылали в Ливонию воевод малоискусных, так что они несколько раз поражены были немцами и, великие числом, бегали от малочисленных. Это могло относиться только к последним неудачам; нельзя сказать, чтоб дела вообще шли очень плохо в Ливонии, и, кажется, Курбский если не сочиняет, то прикрашивает несколько свое значение и подвиги.
   Курбский пошел на Вейсенштейн, называемый им в переводе Белый Камень. Страна эта, по замечанию его, была очень богата. Под самым городом московские люди поразили немецкий подъезд и узнали от "языков", что гермейстер ушел из Ревеля и стоит верст за пятьдесят оттуда, среди болот.
   Курбский отпустил пленников в Дерпт, а сам пошел на гермейстера; пришлось переправляться через болото, -- в такой переправе московские люди провели целый день. Если бы в это время, рассказывает сам военачальник, немцы встретились с нами и напали на нас, то хоть бы у нас войска втрое было, чем у них, они поразили бы нас; а у меня тогда было всего тысяч пять. Немцы стояли на широком поле, верст за пятнадцать от московской рати; у гермейстера было четыре пеших и пять конных полков. Уже солнце зашло; настала ясная ночь. По замечанию Курбского, в этих приморских странах ночи бывают особенно ярки. Ночью Курбский дошел до немецкого войска. Между передними завязалась битва; она длилась полтора часа. Немцы палили из орудий, а московские люди отделывались более стрелами и попадали метко. Курбский дожидал помощи от Большого полка, и помощь пришла кстати. Завязалось полное сражение; схватились враги в рукопашный бой, и вслед за тем немцы пустились бежать, а московские люди за ними пустились в погоню; немцы добежали до большой реки, и, как стали переходить через мост, под ними обломился мост и множество их погибло в воде. До конца погибли, говорит Курбский. Когда солнце взошло, уже войска не было; кто остался жив, тот бежал; везде -- по полю, в хлебах и в траве прятались кнехты; московские люди бегали за ними и отыскивали. Одних воинов знатных (дворян) взяли стосемьдесят; русских детей боярских убито было только шестнадцать, кроме простых ратных людей*.
   ______________________
   * Курбский, 90.
   ______________________
   Эта блистательная победа, происходившая около Троицына дня, парализовала и дух, и силы Ливонии. Московские отряды вторгались в Гаррию, разоряли край; черный народ просил пощады, отрекался от немцев добровольно и просил принять его в подданство царю. Тогда сдался крепкий замок Фегефюер (Кировило чух.) и был сожжен. Пылали дворцы дворян. В одном месте при Неуенгофе, в приходе Кошкуль, дворяне, пользуясь туманною погодою, напали было на русских, но, когда разъяснилось, были разбиты. Сам Курбский воротился в Дерпт. Русские отряды вышли из Гаррии, возмутив крестьян. Ненавидя издавна немцев, своих господ, последние рады были случаю подняться на них."С чего нам терпеть за них, -- кричали на сходках пробудившиеся чухны, -- дворяне берут с нас большие оброки, мучат нас барщинами, а как неприятель пришел, так они прячутся, а нас на зарез отдают". Они соединялись в шайки, начали разорять и жечь дворянские усадьбы, убивать владельцев. Некоторые из знатных особ были захвачены врасплох и умерщвлены. Крестьяне послали в Ревель депутата, приглашали мещан содействовать себе и предлагали им дружбу, уверяя, что они не хотят служить дворянам, которые должны быть истреблены, но с горожанами желают они жить в мире.
   Как обыкновенно бывает, первая энергическая удачная мера укрощения охлаждает ревность и пыл подобных восстаний. Так было и здесь. Сильная крестьянская шайка осадила дворянскую усадьбу Лоде, куда, пользуясь укреплением, сбежались преследуемые дворяне. Когда крестьяне трудились над нею, вдруг напал на них сзади Христофор фон Менникгузен с отрядом дворовых людей и рейтар. Застигнутые врасплох, крестьяне были разбиты, и главные их коноводы попались в плен: их примерно казнили -- одних на месте, других повезли в Ревель. Бунт утих*.
   ______________________
   * Russow, 62-63. Hiarn., 228-230.
   ______________________
   Между тем в Дерпт пришло большое войско и от царя приказание идти на Феллин, где был тогда старый гермейстер Фирстенберг. Он узнал уже о поражении Готгардта Кетлера, собирался уходить сам и отправил в Гапсаль тяжелые орудия, которые, после снятия с него гермейстерского достоинства, оставались под его ведением. Московским воеводам донесли об этом. Они отправили на перехват их конвоя двенадцатитысячный отряд. За ним все войско двинулось с решительным намерением взять Феллин, сильную крепость в Ливонии. Всего войска было сорок тысяч; из них тридцать конного, а десять тысяч стрельцов и Козаков*. Пушек с ним было больших сорок, а меньших пятьдесят. Этою огромною для Ливонии силой начальствовали князья Шуйский, Мстиславский и Курбский. Они вышли из Дерпта после Ильина дня**. Пушки погнали вверх по реке Эмбаху. Близ города Эрмса сказали московским воеводам, что на них готовится нападение. Ландмаршал Филипп Бель*** и с ним одиннадцать комтуров, узнавши, что идет московское войско, устроили засаду; но они не знали, как велико неприятельское войско: от тех, которые, прослышав о приближении неприятеля, бежали в осаду в Эрмс, ландмаршал получил неверные известия и думал, что русские идут таким же небольшим отрядом, какие до сих пор ходили по Ливонии разорять волости; он надеялся побить их, напавши на них внезапно. У него, по известию Курбского, было не более как человек пятьсот конных да столько же пеших. Вдобавок, это было днем, а немцы, по замечанию Курбского, днем бывали тогда редко трезвы. И вот перед полуднем московское войско расположилось опочивать. Стояла сторожа. Это время казалось благоприятным. Фон Бель ударил на сторожу, потом на конницу. Но московские воеводы предвидели все, и, как оказалось, когда ландмаршал готовил русским засаду, русские приготовили ее для него: нашлись добрые вожи, которые провели московский отряд через лес вкось, и, как только схватились немцы с передовыми, сзади на немцев обрушилась из леса нежданная русская сила и огорнула их со всех сторон. Они пустились врассыпную; и слишком мало было счастливцев, что успели спастись. Самого предводителя поймал холоп Алексея Адашева; взяли в плен одиннадцать комтуров и сто двадцать дворян живьем, кроме множества простых.
   ______________________
   * Курбский, 92.
   ** Псковск., 312.
   *** В Псковск. летописи: Ламошка, немецкой воевода.
   ______________________
   Воеводам привели пленного ландмаршала, последнего защитника и надежду ливонского народа, по замечанию Курбского.
   Хоть он был и пленник, но с ним обращались почтительно, уважали в нем и знатное происхождение, и храбрость. Сидя за обедом с воеводами, рассказывал он им историю Ливонского ордена и приписывал бедствие своего отечества перемене старых обычаев и веры. "Как только, -- говорил он, -- мы отступили от веры церковной, дерзко опровергли законы и уставы святые, приняли новоизобретенную веру, а потом вдались на широкий и пространный путь, ведущий на погибель, Господь явственно обличал грехи наши. Теперь казнит Он нас за беззакония наши и предал нас в руки врагам нашим. И вот прародители наши построили высокие и крепкие города, палаты, богатые дворы, а вы без труда, без издержек вошли в них, будете пользоваться садами, которых не садили, и домашним хозяйством, которого не заводили. Вы мечом нас побороли, а другие без меча, нимало не трудясь, захватили наше достояние, обещая нам помощь и оборону. Но не думайте, что одолели нас вы силою своею: Бог за преступления наши предал нас в руки врагам нашим".
   Эти размышления понравились благочестивым боярам. Пленник плакал; прослезились победители. Не меньше тронуло их и то, когда, отирая слезы, пленник с радостным лицом сказал: "Благодарю Бога и радуюсь, что стражду за свое отечество; пусть постигнет меня смерть за него, она будет мне любезна". Бояре удивлялись его разуму и словеству.
   В августе 1560 года московские люди осадили Феллин, где сидел бывший гермейстер, покопали валы, поставили на них пушки и палили в город. Так проходили три недели. В это время пришло известие, что новый ландмаршал идет от Вендена, что литовцы пришли в Ливонию под начальством Ходкевича и посылают на московских людей силу, чтоб выручить Феллин. Воеводы решили напасть на врагов прежде, чем нападут они на воевод. Отрядили Курбского с товарищами. Курбский исполнил дело блистательно: он разбил нового ландмаршала под Вольмаром, потом напал на отряд Полубенцкого, посланный Ходкевичем, рассеял его и воротился к Феллину*. 20 августа от Корнилия, игумена печерского, славившегося своею святою жизнью, признаваемого за чудотворца, прибыл к осаждающим старец Феоктист с просфорою и святою водою**.
   ______________________
   * Курбский, 98. Псков, лет., 312.
   ** Псков, лет., 312.
   ______________________
   На другой день, 21 августа, стали по обычаю прежних дней палить в Феллин; одно ядро попало в яблоко на церкви, другие падали в иные места, -- город загорелся; русские усилили стрельбу. Тогда Фирстенберг послал просить пощады, отдавал город и выговаривал вольный проезд себе и всем, находившимся в замке, с их имуществами. Но воеводы видели, что он ни в каком случае держаться более не может, и объявили так: "Войско и жителей всех выпустим и с их животами, а тебя не выпустим; только обещаем тебе милость от царя; все тебе возвратим; и царь пожалует тебе город на Москве до твоего живота". Фирстенберг не мог противиться, потому что все жители, стесненные и огнем и неприятельскими ядрами, требовали скорее сдачи. Так сдался Феллин, и русские бросились тушить огонь. Когда, по известию Курбского, воеводы вошли в него и увидели тройную каменную стену и глубокие рвы, выведенные гладкими камнями, толстые свинцовые кровли на церкви, строениях и стенах, когда забрали в городе восемнадцать стенобитных пушек да четыреста пятьдесят малых орудий, когда увидели, что и запасов военных и съестных было большое изобилие, то удивлялись, как это немцы с такими силами могли сдаться*. Воеводы приписывали эту победу благословению св. Корнилия и прислали в дар его монастырю колокол из Феллина**.
   ______________________
   * Курбский, 99.
   ** Псков, дет., 312.
   ______________________
   Взятые в плен предводители отправлены в Москву. Царь не так великодушно, как его воеводы, обошелся с ними. Напрасно воеводы, посылая пленников, просили царя быть к ним милостиву, представляли, что вся Ливонская земля уважает Филиппа фон Беля и ласковый прием этого пленника расположит к царю покоренную страну. Когда их привели к царю, Филипп фон Бель не боялся сказать ему: "Ты хочешь покорить наше отечество неправдою и кровопийством; ты поступаешь не так, как христианский государь"*. Иван разъярился. Бель и с ним четыре ливонские рыцаря (брат его Вернер Шаль фон Бель, комтур гольдингенский, Генрих фон Гален, фогт баушенбургский, Христов Зиброк, фогт кандавский, и Рейнгольд Зассе) ради потехи проведены были по московским улицам; их погоняли бичами; потом им отрубили головы и бросили их тела на съедение собакам. Дерптский епископ, который из пленных немцев один только был в чести у царя, молился над телами соотечественников и выпросил позволения похоронить их**.
   ______________________
   * Курбский, 97.
   ** Henning, 233.
   ______________________
   Фирстенберга также водили на поругание по Москве, но не убили, а посадили в тюрьму; двое слуг добровольно остались при нем разделять его заключение. Немецкие историки говорят, что во время торжественного провода рыцарей по улицам Москвы двое лишенных престолов царей, казанский и астраханский, плюнули на них и сказали: "Вот вам, немцы, поделом; вы сами дали великому князю кнут, которым он и вас и нас бьет". Они намекали на то, что ливонцы привозили к московитянам военные запасы. Почти наверное можно сказать, что этот анекдот выдуман ливонцами.
   Постоянные неуспехи в войне с московитянами должны были вполне убедить Ливонию в невозможности бороться за свою независимость. Воевать можно было только с чужеземною помощью. Эту помощь надо было покупать. Уже город за городом отданы были в залоги для приобретения денег, чтоб на них нанимать войско; неприятель не оставлял своих покушений и чувствовал, что постоянно берет верх в борьбе, которую ведет. Притом же современники сознавали, что наемные войска, приведенные из Германии в Ливонию, были до того своевольны, что обращались с краем, куда приведены, мало чем лучше врагов*.
   ______________________
   * Monum. ant. Liv., V, 561.
   ______________________
   Для Ливонии было все равно, что с усилиями бороться против Московии и потом лишиться независимости и достаться чужим, что, избегая дальнейших усилий и разорений, отдаться кому-нибудь заранее добровольно. Империя уже оставила ее на произвол судьбы. В Германии сочувствие к Ливонии до того не оказывалось всеобщим и сильным, что города Любек, Гамбург и другие не стеснялись племенным родством с ливонскими немцами настолько, чтоб для него пожертвовать собственными выгодами, и доставляли в Ивангород оружие и снаряды, нужные русским для войны с Ливониею*. Трое соседей -- Польша, Дания и Швеция предлагали ей помощь, но тут ясны были своекорыстные виды овладеть несчастною страною, искавшею у чужих спасения. Географическое соседство решало выбор. Гермейстер склонялся к мысли отдаться Польше и Литве; к нему приставали дворяне Южной Ливонии; край их не был огражден от Литвы ничем; можно было страшиться, что если не отдаться Литве, то не только не получишь от ней помощи, но еще наживешь себе в ней врага; Литве стоит только захотеть овладеть этой частью Ливонии и войти относительно другой в сделку с Москвою. Видно было, чего хотят в Литве, заключив оборонительный союз. Сигизмунд-Август не начал войны, а объявил, что до истечения перемирия в 1562 году не может ее начать. Все дела в Ливонии он препоручил вести виленскому воеводе Радзивиллу. Радзивилл весною 1560 года занял все заложенные Литве замки и волости. Рижский архиепископ еще боялся довериться полякам. Сигизмунд-Август настаивал, чтоб он допустил в принадлежащие архиепископству места польские гарнизоны под предлогом охранения края от московитян**. Архиепископ сообразил, что в самом деле московитяне скоро доберутся до Риги, принужден был не только согласиться, но в апреле 1560 года сам просил и умолял поставить в его владениях гарнизоны и передал литовцам все принадлежащие ему замки и укрепления, пушки и все запасы***. Однако, долго и напрасно просила Ливония у Сигизмунда действительной помощи. Московские люди брали город за городом, уничтожали последние орденские силы, а Польша и Литва ограничивались только забиранием в свои руки замков. Ясно было, что дожидаются того времени, когда Ливония, доведенная до последней крайности, сама отречется от независимости.
   ______________________
   * Monum. ant. Liv., V, 600.
   ** Monum. ant. Liv., V, 596.
   *** Monum. ant. Liv, V, 601-602.
   ______________________
   Северная часть Ливонии, Ревель и провинции Гаррия и Ервен были более наклонны к Швеции, чем к Польше и Литве как по близости, так и по торговым своим выгодам, ибо морское плавание было для них источником благосостояния. После феллинской победы московские люди стали еще смелее и снова вторгались в Гаррию, а отряды их доходили до самого Ревеля, угрожали пригородным дачам, и уводили скот в виду города. Эти события располагали ревельцев быть решительнее. В сентябре они отправили посольство в Швецию просить денег взаймы и обещание приюта в Швеции, потому что московские люди ясно угрожали напасть на Ревель.
   Послы прибыли в Стокгольм, когда старый король видимо угасал. На Михайлов день (8 ноября) он скончался. После обычных торжеств погребения наследник Густава, Эрик, показал себя не таким великодушным и бесстрастным, каким был для Ливонии отец его. Съехались послы от Сигизмунда-Августа и от гермейстера; приехал и московский посол. Эрик принял последнего ласково и оказывал почести этой грубой квадратной фигуре, как отзывается о нем современный немецкий историк. Такой прием раздосадовал польского гонца Конарского. "Как можно, -- говорил он шведскому секретарю, ставить на одну доску христианского помазанника с варварской крови собакой*, которая притом не король, а только великий князь". Эрик показал ливонцам, что не намерен действовать в их пользу заодно с польским королем для охранения их независимости и что у него свои особые виды. Гермейстеровы послы, бывшие разом с ревельскими, просили взаймы денег. Эрик согласился дать 60 000 талеров не иначе как под залог города Пернова; а когда послы гермейстера объявили, что их послали просить денег, а не уполномочили давать под эти деньги залоги, то король предъявил жалобу, что гермейстер захватил в Финском заливе некоторые суда, принадлежащие шведам. Он требовал вознаграждения непременно к Пасхе следующего года, иначе грозил употребить свои меры. Такое домогательство получить деньги с тех, которые приехали просить денег, могло показать послам гермейстера, куда метил король. Отпустив их с такими угрозами, Эрик задержал ревельских послов до нового 1561 года и после праздника Богоявления дал им такое решение: "Ваш город Ревель в большой опасности, ему нет ниоткуда спасения. Московитяне вас завоюют: тогда Швеция будет иметь опасного и сильного соседа. Поэтому не из жадности, не из желания приобретать земли, а ради христианской любви и избежания соседства с Московиею мы готовы исполнить вашу просьбу и дать городу Ревелю не только денег, но оружия, пороху, свинца, запасов, однако с тем, чтоб Ревель отдался добровольно под власть шведской короны, а мы сохраним и утвердим все его прежние нрава и обычаи". Послы отвечали: "Мы не имеем на это уполномочия, а доложим совету и общине".
   ______________________
   * Henning, 225.
   ______________________
   Ревельцы пригласили на совет дворянство Гаррии, как это делалось в подобных важных случаях, и порешили отправить к гермейстеру депутацию с тем, что если он не подаст им помощи, то они станут сами промышлять себе средства. Гермейстер, как бы исполняя их требование о помощи, прислал к ним литовский отряд. Но поляков и литовцев не терпели в немецком городе; поспешили их одарить и отослать прочь. Граждане роптали на гермейстера. "Он, -- говорили они, -- хочет нас отдать полякам, да мы не хотим этого вовсе".
   К довершению возникшего неудовольствия против гермейстера случилось такое обстоятельство. Кетлер, не будучи в состоянии заплатить жалованья наемным немецким кнехтам, заложил им ревельский замок; вместе с ним пошел в залог монастырь Падис, лежащий недалеко от Ревеля. Когда дела начали склоняться к тому, что ревельцы, как говорится, руками и ногами отбивались от присоединения к Польше и Литве, и, напротив, более готовы были отдаться шведам против желания гермейстера, -- тогда он замыслил хитростью прибрать в свои руки ревельский замок и выжить оттуда кнехтов. Он пригласил к себе начальника отряда кнехтов Иоганна Пльате. Кнехты не догадались, зачем его зовут, и отпустили да еще поручили ему хлопотать о скорейшей уплате их жалованья. Отозвавши, таким образом, командира кнехтов, Кетлер поручил своему наместнику над замком ревельским Каспару фон Ольденбокену спровадить из замка немцев и ввести туда литовский гарнизон. При посредстве какого-то доктора Матфея Фрайнера и какого-то Вильгельма Вейферлинга он ввел в замок литовцев, а за ними везли в ящиках и сундуках оружие. Немцы не догадались, что к ним везут, пока литовцы, доставши оружие, не стали их выгонять. Кнехты должны были уступить и вышли из замка. После того приехал в Ревель их командир от гермейстера и сказал, что гермейстер не показывает охоты заплатить им жалованье, а если они желают получить деньги, то пусть обращаются к польскому королю, потому что сам гермейстер уже не господин над Ливонскою землею. "Что же это? -- кричали кнехты. -- Нам и денег не платят, и залог отняли!" Они стали было пытаться выгонять из замка литовцев, но горожане успокоили обе стороны, устроивши между ними перемирие на четырнадцать дней. Еще не был получен ответ от гермейстера на тот запрос, который ему сделали после того, что им объявил шведский король.
   Желаемого ответа от гермейстера все еще не получили, как от шведского короля явились в Ревель комиссары. Они объявили, что посланы к гермейстеру решительно требовать уплаты вознаграждения за оскорбления, причиненные шведским судам в Финском заливе, и если он по-прежнему станет отделываться утешительными словами и не заплатит к Пасхе, то король станет взыскивать свое на его подданных и на его владениях.
   Это была вместе с тем угроза Ревелю. Город должен был понять, что ему остается поскорее отречься от гермейстера и отдаться Швеции; иначе шведы придут, из вражды к гермейстеру, разорят Ревель и его край, как гермейстерские владения. Как бы в подтверждение того, что комиссары говорят не пустяки, в Финляндию послан был десант с приказанием быть готовым для высадки в Эстонию, как скоро комиссары, отправленные в Ревель, этого потребуют.
   Комиссары отправили королевское требование к гермейстеру и звали его в Ревель, а сами остались в городе дожидаться его прибытия. Гермейстер, твердо решаясь уже отдаться Сигизмунду-Августу, не думал спешить в Ревель по приказанию шведского короля и отвечал, что не может дать ответа ранее дня Св. Иоанна (24 июня).
   После этого медлить было нечего ревельцам. Приходилось или присягнуть шведскому королю на подданство, или ожидать его войска. Большинство в Ревеле склонялось к Швеции. "От Римского императора, -- рассуждали тогда, -- нет нам ни помощи, ни утешения; гермейстер никак не в силах нам пособить, хоть бы и захотел. Какая выгода соединиться нам с Польшею и Литвою, чего ему так хочется? Польша и Литва нам не под руку; да и народ там другого языка, другой веры, других обычаев. Иное дело рижане; те хоть торговлею связаны с Польшею и Литвою поблизости -- получают оттуда хлеб; а нам нет ровно никакой выгоды туда отдаваться; одна погибель нам из этого будет! Шведы с нами одной веры; страна их от нас близко, и торговля у нас со Швециею постоянная; нам подручно пристать к Швеции; можно оттуда и помощь получить!" Город пригласил на съезд дворянство эстляндское к 4 мая 1561 года. На этом съезде дворяне повели себя во всем согласно с городом. "Мы, -- говорили они, -- никогда и прежде не отставали от вас ни в чем, и теперь не отстанем. Мы соглашаемся отдаться Швеции". Немногие, которые были не расположены к этому, не смели слишком резко сопротивляться. Отправили к гермейстеру посольство с отказом подданства и повиновения. 6 июня ревельцы и дворяне эстляндские присягнули на подданство шведскому королю пред шведскими комиссарами, которые, по уполномочию от своего государя, дали его именем обещание утвердить на вечные времена все прежние права и привилегии городу и дворянству. Замок, находившийся в руках Каспара фон Ольденбокена, которому доверил его гермейстер, передан был от города шведам, но гарнизон сопротивлялся и шесть недель отстреливался от шведов. Он сдался 24 июня по причине скудости провианта и военных запасов.
   13 июля отправлено было посольство к шведскому королю от города и от дворянства. Король принял его ласково, подтвердил все, постановленное его комиссарами в Ревеле, и обещал охранять взаимным договором с московским царем ту часть Ливонии, которая присоединилась к Швеции. Эрик привязал к себе новопоступивших в подданство щедростью. Он заплатил Ревелю сумму, которую Ревель дал взаймы Готгардту Кетлеру под залог замка Кегеля, и, конечно, Ревель иначе не мог бы получить этой суммы от пришедшего в разорение ордена. Многие из дворян и бюргеров поехали в Стокгольм, и все воротились с какими-нибудь знаками милости и внимания: кому денег дали, кому землю; всему дворянству были утверждены и даже расширены прежние привилегии. Наконец, отдавшаяся Швеции часть могла иметь сколько-нибудь надежду на спокойствие со стороны московитян; Эрик отправил к царю Ивану посольство с предложением мира и покидал остальную Ливонию на произвол судьбы; с другой стороны, Сигизмунд-Август чрез посланника своего Тенского изъявлял желание взаимного союза с шведским королем против московитян со взаимными уступками друг другу в Ливонии. В том и другом случае -- помирилась ли бы Москва со Швециею, или же Польша и Литва стали дружно воевать против Москвы при пособии Швеции -- Ревелю и Эстляндии предстояла надежда иметь более ручательства на безопасность и спокойствие, чем тогда, когда бы эта страна, думая сохранить невозможную независимость, сделалась сценою нападений соседей с разных сторон, ищущих каждый своей выгоды в крае, разоренном и лишенном собственных способов защиты*.
   ______________________
   * Hiarn., 236. Russow, 66. Henning, 238.
   ______________________
   Отдача Ревеля и Эстляндии шведскому королю ускорила развязку с Польшею. Уже Договор 1559 года фактически отдал часть Ливонии Речи Посполитой; оставалось только признать отданное не заложенным, а уступленным во владение или присоединенным к Литве. Взявши в залог ливонские земли, поставивши гарнизоны в ливонских городах, поступивших в залог, Сигизмунд-Август в пользу Ливонии только тем и ограничился: правда, поставление гарнизонов имело вид как бы защиты края; но ливонцы видели в этом факте только то, что польский король употребляет такую меру более для того, чтобы залоги не ускользнули из его рук. Николай Радзивилл Черный, виленский воевода, главный двигатель польских видов на Ливонию, в переговорах с гермейстером выражался ясно, что Ливония более будет иметь права на защиту от Литвы, если отдастся ей в подданство. Заложение земель вело неминуемо к этому подданству. Только то фактически и было охранено королем, что находилось у него в залоге; остальной Ливонии помощи не было. Следовательно, орденскому правительству оставалось или отдать королю всю Ливонию, или истребовать назад заложенное и уничтожить договор с королем. Но последнее было невозможно. Разоренная, обессиленная до крайности Ливония не смела рассердить Литвы и Польши и нажить себе еще нового врага; избегая подданства Сигизмунду-Августу, надобно было выбирать либо Швецию, либо Московию. Если же не хотеть ни той ни другой, то неминуемо оставалось отдаваться Польше и Литве. Уж если неизбежно было кого-нибудь да выбирать, то рыцарство, как аристократический элемент, конечно должно было предпочесть последнюю дорогу. Высшее сословие в Ливонии собственно выигрывало от этого, потому что, вступая в состав Речи Посполитой, могло получить для себя огромные права, которыми пользовалось высшее сословие в последней стране. Что же касается до защиты страны, то, казалось, ни с кем другим она не могла быть более безопасна. Речь Посполитая не только казалась сильною для того, чтобы противоставить оплот забирательной московской политике, но и географическое положение делало ее подручною для защиты Ливонии. Отдача Ливонии кому бы то ни было влекла за собою необходимость сложения духовного звания рыцарями. Составлять орден Ливония могла, только будучи независимым краем. Об этом еще в 1560 году было рассуждаемо и решено. В апреле месяце этого года на собрании составлен был акт по этому вопросу. В нем рыцари сознавались, что Бог карает их по грехам, что страна в крайнем положении; потому они предоставляют своему гермейстеру употребить последние усилия и просьбы к соседям о помощи и позволяли ему, если нужно окажется, вступить в брак, коль скоро этот брак повлечет за собою выгодные связи и даст возможность облегчения несчастной стране*. После новых несчастий, испытанных Ливонией от московитян, потребность эта еще более уяснилась. Радзивилл продолжал указывать гермейстеру и орденским сановникам на присоединение к Польше и Литве как на единственный исход. В сентябре 1561 года рыцари на сейме составили другой акт, где заявили, что считают совершенно невозможным дальнейшее существование ордена. Они признавали свою безженную жизнь грешною, навлекающею на них гнев и гибель от Бога. Решено сложить с себя духовное звание и отдаться Польше и Литве с тем, чтобы Готгардт был наследственным правителем края и чтобы на будущие времена там всегда оставался удельный владетель немецкого происхождения**.
   ______________________
   * Ziegenhom, Staats-Recht von Curland, Beil. 44.
   ** Ziegenhom, Beil. 48.
   ______________________
   Упорство показал город Рига. Гермейстер выигрывал при отдаче Ливонии: он делался наследственным государем. Рыцари также выигрывали: они могли сделаться наследственными владетелями имений, которыми до того управляли в качестве орденских сановников. Но город Рига дорожил своими средневековыми привилегиями; они давали ей большие права и монополии, невыгодные для других, но выгодные для нее: их подтверждали* все гермейстеры один за другим; Риге было выгодно находиться в орденском владении. При этом же протестантство побаивалось католической Польши. Тем не менее, однако, было слишком ясно, что Рига не может одна действовать вразрез со всею Ливониею. Отвергать присоединение -- значило бы разойтись с орденом и потом наверное погибнуть в перестрельном огне.
   ______________________
   * Ziegenhorn, Beil. 44, 45.
   ______________________
   Осенью 1561 года Радзивилл въехал в город Ригу великолепно, с большою толпою шляхты, как посол могущественного и вместе великодушного монарха. Он объявил гражданам положительно, что гермейстер и архиепископ отдаются Литве и потому город должен с своей стороны выбирать депутатов и послать их в Польшу для отдачи своего города Сигизмунду-Августу вместе со всею ливонскою землею. За ним в город приехали гермейстер и архиепископ. Стали потом съезжаться рыцари. Члены совета собрали всю городскую общину (ganssen gemen). Гермейстер и архиепископ стали уговаривать рижан; те сильно возражали, но скоро увидели, что дело зашло далеко; невозможен стал возврат назад; им самим уже некуда было деться. Радзивилл уверял рижан, что Рига останется со своими древними правами и преимуществами, что Сигизмунд-Август принимает рижан как свой собственный любезный народ*. 8 сентября Радзивилл дал Риге от себя письменное удостоверение в том, что все им обещанное утвердит король**. 12 сентября все дворянство имело свое собрание. Там были и городские депутаты. Тогда было решено отдаться в подданство польскому королю и великому князю литовскому Сигизмунду-Августу, с тем чтобы король утвердил новоприсоединяемым провинциям невозбранно на вечные времена свободу аугсбургского вероисповедания и оставил неприкосновенными права и обычаи страны. Вместе с тем положено просить о расширении некоторых прав для благоденствия края. В этом смысле давалось полномочие избранным послам, которые должны были ехать в Вильно***.
   ______________________
   * Monum. IV, 125.
   ** Ziegenhorn, Beil. 45.
   *** Тогда поехали в Вильно Реймперт Гильесгейм, доктор прав, Георг Франкен, Генрих Пляттерн, Иоганн Медель, Фабиан фон дер-Бург. От города Риги посланы Юрген Паддель, Генрих Улленброк бюргермейстер, Стефан Шонебах, медик, Мелгер Керкгоф, Иоганн Том-Берге, Тост Льоман, Берент фон Дортмунде -- старейшины (olderlude) от большой камеры Урбан Россендаль, а от малой Лаврентий Меке (Monum. Liv., IV, 126. Ziegenhorn, Beil. 50).
   ______________________
   Ливонские послы прибыли в Вильно 15 октября. Через четыре дня после их прибытия назначен им прием. Гермейстер с дворянами и архиепископ с духовенством, а с ними и городские депутаты представились королю в два часа пополудни. Произнесена была латинская речь от лица всей Ливонии. Король обнадеживал их своею готовностью принять страну под свое покровительство и защищать ее всеми силами и объявил, что поручает своим советникам договориться с ними. После этой вступительной аудиенции ливонцы представлялись королеве и королевским сестрам.
   Потом началось составление договора. Тогда возникли недоразумения. И было отчего. -- Послам дан был на собрании в Риге наказ отдать Ливонию в ее цельности, а Радзивилл, заправлявший всем делом, предложил, напротив, со стороны Польши и Великого княжества Литовского принять только те области, которые отдавались добровольно, а не те, которые не хотели или не могли так же поступить, ибо часть Ливонии уже отдалась Швеции, а другая Дании, третья же была завоевана московитянами. Возможно было брать только то, что оставалось никем не взятым. Патриотизм ливонцев этим оскорблялся. Им хотелось сохранить в целости свою страну, и если приходилось жертвовать независимостью, то, по крайней мере, эта жертва должна была окупиться единством государственной связи. Рижские послы и здесь показали свое упорство. Они спорили с панами, которым было поручено сговориться с ними, не доверяли им, писали свои предложения, несколько раз получали письменные предложения со стороны панов и никак не могли сойтись ни на чем. Их, как и некоторых других ливонцев, смущало то, что Ливония считалась прежде в зависимости у императора; они соглашались отдаваться Сигизмунду-Августу только с тем, если он у императора испросит разрешение от присяги, которою предки ливонцев были связаны столько веков с империей. Заходила речь и о том, что будет с Ливонией, в случае если Польша, связанная тогда с Литвою, разойдется с нею, и рижане хотели выговорить для своего города такое условие, что он в таком случае должен оставаться свободен от всякой обязанности соединения как с Литвою, так и с Польшею. Паны, как природные литвины, хотели решить этот вопрос, напротив, тем, что Ливония должна тогда оставаться с одною Литвою. Но когда тянулись эти споры и рижане более и более находили предлогов к толкам, вдруг гермейстер, а за ним и дворяне согласились на все. К ним пристали послы городов Вольмара и Вендена. Они прекратили недоразумения, объявивши, что отдаются не Польше и не Литве, а одному Сигизмунду-Августу и признают его господином. Рижские депутаты остались одни, -- и без них был заключен договор подданства Ливонии.
   Но хотя страна отдавалась личности Сигизмунда-Августа, избегая как будто прямого отношения как к Польше, так и к Литве, однако на самом деле нельзя было обойтись без согласия с той и другой, потому что Ливония жертвовала своею независимостью ради защиты, а защищать ее не в силах был Сигизмунд-Август лично, -- нужны были силы и Польши и Литвы. Договор, заключенный в Вильне, мог иметь действительную силу только тогда, когда будет утвержден на сейме обоих народов; поэтому постановлено, что, в случае если бы Польша отказалась принять Ливонию и обязаться защищать ее, одна Литва, без Польши, примет ее. Чтоб отдача Ливонии и тем самым ее отделение от Римской империи не легли на совести рыцарей как измена, Сигизмунд-Август брал на себя обязанность ходатайствовать за Ливонию перед императором и всеми имперскими чинами и убедить их отказаться от власти над землею бывшего ордена. Король обещал сохранить ненарушимо аугсбургское исповедание во всем его размере, все права, преимущества как личные, так и по имениям духовных и мирских, все законы, весь прежний порядок управления, все старые обычаи, допускать к занятию должностей в Ливонии только природных уроженцев -- в земстве из дворян, а в городах из горожан, -- но с правом апелляции к королю или к тому наместнику, который от него будет назначен. Гермейстер, изъявив согласие снять с себя духовное рыцарское звание, получал княжеский титул наподобие прусского князя, так же точно оставившего звание гермейстера Немецкого ордена. Готгардту Кетлеру отдавались в потомственное владение Курляндия и Семигаллия, то есть вся часть Ливонии на запад от Двины. Эта страна должна быть в ленной зависимости от польского короля и великого князя Литовского. Двина должна составлять ее границу, и подданным новообразовавшегося княжества предоставлялась свобода рыболовства в этой реке. Во внимание к тому, что шестилетняя война сильно истощила силы края, земли, долженствовавшие войти в это ленное владение, освобождались на время от повинностей войны; предоставлялось князю и его дворянству давать то, что пожелают сами давать, но на будущие времена эти земли подчинялись такому же положению, в каком находилось Прусское княжество. Остальная Ливония поступала в непосредственное владение польского короля и великого князя Литовского, и гермейстер назначался временным наместником, а город Дюнаминде отдавался ему в пожизненное владение. Гермейстер отрекался от власти над Ригою и обязывался передать уполномоченному короля все дипломы, документы и привилегии города, и король обязывал рижан признать свою власть и обещал сохранение всех прав, издревле данных городу от немецких императоров. Гермейстер назначался от руки короля временным наместником города Риги; на будущее время начальники должны быть непременно из немцев. Замок рижский должен был оставаться в руках правительства. Остальные города и замки передавались во власть польского короля с подтверждением городских прав и обычаев. Везде управление должно быть из природных немцев, но в пограничных замках дозволялось держать польско-литовские гарнизоны и не из немцев, до окончания войны, но без нарушения прав жителей, предоставляя начальникам этих гарнизонов только то, что необходимо для защиты замков от неприятеля. Польский король и великий князь Литовский принимал на себя выкуп замков, заложенных прусскому герцогу, и вообще ограждение бывшего гермейстера от долговых требований Риги и Данцига таким способом, что король или заплатит долг, или обеспечит гермейстера от притязаний до того времени, пока тот не будет в состоянии очиститься от долга. Городам Вендену, Вольмару и Пернову король обещал облегчить их долги выгодными для них распоряжениями по предмету хлебного ввоза и вообще торговли. Новый потомственный князь получал право лить свою монету, весом и достоинством равную литовской, для того чтоб она могла ходить и в Литве, как в Ливонии, но с тем условием, чтоб на одной стороне ее находилось изображение князя, а на другой короля. Евреям воспрещалось торговать в Ливонии. Взятое русскими и датчанами король обещал возвратить к Ливонии оружием и возвращенные земли отдать во владение ливонским дворянам, а отбитый у неприятеля край ливонский должен будет пользоваться такими же правами, как и та часть, которая теперь отдавалась в подданство. Епископство Курляндское, которое отдалось уже Магнусу, должно быть возвращено к Курляндии и отдано новому князю; а Магнусу предоставлялись во владение Леаль, Гапсаль и Сонненбург. Сообразно этому договору ливонское дворянство испросило себе привилегию; в ней предоставлялась дворянам свобода аугсбургского исповедания, право строить в своих имениях женские монастыри для приюта вдов и беспомощных дочерей убитых на войне, а также и мужские для приюта стариков, право управляться своими законами и обычаями, и, между прочим, сохранялись обычаи наследства мужеского пола. Дворяне выпросили, чтоб их, для избежания неудобства поездок, не звали на апелляцию в Литву, а чтобы учрежден был в Риге верховный суд из сенаторов, выбранных всем ливонским дворянством и утвержденных в своей должности королем. За их сословием оставлялись прежние права свободного варения пива, право охоты (wildwerk) и право лесное (waldwerk), то есть право рубить деревья во всех лесах Ливонии; затем ему утверждалась власть и суд над своими крестьянами. Дворяне особенно верили тогда в крепость документов и принимали все меры к их целости; так, было постановлено в договоре, что, если у кого во время войны пропадет документ, король должен выдать новый, а до выдачи никто не смеет беспокоить владельца. С обеих сторон договор был утвержден присягою. Сигизмунд-Август присягал охранять права и обычаи новоприсоединяемого края и стараться о воссоединении части, захваченной другими, а ливонские послы от лица всех командоров, дворян, вассалов и горожан присягали признавать польского короля и литовского великого князя своим законным и наследственным государем и оставаться ему в верности, не заключать без позволения своего государя и его наследников никаких договоров с чужестранными государствами и препятствовать всему, что бы оказалось ко вреду государя и преемников его.
   Архиепископ не последовал за гермейстером и дворянами и не стал присягать; он отговаривался тем, что чины польские, в соединении с Литвою, не изъявили еще желания принять Ливонию; край, таким образом, оставался присоединяемым только к одной Литве; он на это решиться не может без согласия оставшихся в Ливонии дворян и горожан; обязательство это прежде не предвиделось, и послам ничего не было наказано от страны по такому вопросу*.
   ______________________
   * Dogiel, V, 249.
   ______________________
   Послы города Риги также не хотели присягать, ссылаясь на то, что они не смеют приступить к такому важному делу, и так же, как архиепископ, отговаривались тем непредвиденным прежде обстоятельством, что польские паны не изъявили желания о принятии Ливонии и о готовности своей защищать ее. Горожане откладывали это дело до будущего польско-литовского сейма, а между тем хотели посоветоваться дома с своим городом. Король приказал их отпустить, взявши с них обещание, что они дадут решительный ответ, когда приедет в Ригу королевский наместник.
   28 января 1562 года прибыл в Ригу Радзивилл, назначенный от короля наместником в Ливонию. 3 марта Кетлер объявил, что он освобождает Ригу и всю Ливонию от своей власти. 5 марта гермейстер в собрании всех командоров и многих рыцарей передал Радзивиллу ключи от замков рижского, дюнаминдского, керкгольмского и других, ключи от ворот города Риги и печать ордена. После того он снял с себя рыцарский крест и мантию. За ним то же сделали все рыцари в знак сложения с себя духовного звания. Рыцари заплакали. Как ни мало они дорожили этим званием, как, напротив, ни тяготились они им, но чувство уважения к старине зашевелилось у них в сердце в эту решительную минуту. Взамен Радзивилл провозгласил Готгардта Кетлера наследственным князем Курляндии и Семигаллии и объявил, что жители этих провинций должны присягнуть ему в верности. На другой день с обычной церемонией Радзивилл передал снова Кетлеру полученные им от него вчера ключи и наименовал правителем Ливонии от руки польского короля и литовского великого князя. Архиепископ и принадлежавшие к его ведомству колебались до 11 марта и наконец согласились. Тогда дана была архиепископству и дворянству привилегия*. Радзивилл дал уверительную грамоту от имени короля, что архиепископскому владению подтверждаются все прежние права и преимущества, неприкосновенность духовных, монастырских и мирских имений, вольное избрание капитулы, собственный суд из двенадцати выборных судей с правом апелляции на него в верховный королевский суд или сенат, который будет учрежден в Ливонии. Дворянство, жившее в архиепископском владении, освобождалось лично от всех налогов, кроме тех, которые будут установлены своим сословием для определенных им же целей; оно имело право свободного выезда за границу и право свободной торговли произведениями из своих имений.
   ______________________
   * Dogiel, V, 251. Richter, II, 362.
   ______________________
   Рига все еще сопротивлялась и отговаривалась тем, что Польша не приняла, вместе с Литвою, Ливонии и не обязалась защищать ее. Радзивилл доказывал, что это отнюдь не должно служить затруднением; Рига может, равно как и дворянство, присягать не Польше и Литве, а королю и великому князю Сигизмунду-Августу. "До будущего сейма, -- говорили рижане, -- мы не можем согласиться на это; тогда узнаем, возьмется ли Польша с Литвою защищать нас и утвердит ли все наши права и привилегии". Так спор тянулся целых двадцать четыре дня. Но Риге одной нельзя было устоять против общего согласия; нельзя было ей оставаться в независимости и отделить свою судьбу от остальной Ливонии. При посредстве Кетлера Рига, наконец, согласилась: рижане произнесли требуемую присягу, но с условием, что если настоящий король не оставит по себе прямого наследника и Литва с Польшей не согласится в выборе одного короля, то Рига имеет право признать другого государя. Сверх того, рижане оговорились, что подданство их и в настоящее время действительно только тогда, когда сейм, долженствующий собраться в Пиотркове, утвердит их права и согласится на условия договора, заключенного Ливониею с королем. Только с этим условием отдавалась Рига*. Радзивилл дал городу поручительство (cautio), подтверждающее все древние обычаи и свободу городского управления**.
   ______________________
   * Monum. Liv., IV, 128. Richter, II, 262.
   ** Dogiel, V, 255-256.
   ______________________
   Так совершилось падение Ливонского ордена. Не захотел поддаться Сигизмунду-Августу один коадъютор рижского архиепископа Христоф. Он уехал к императору жаловаться на Кетлера и на ливонцев, называл отдачу Ливонии Сигизмунду-Августу делом беззаконным и просил помощи. Не получив ее, он обратился к шведскому королю Эрику. Он думал: авось не удастся ли ему тем или иным способом приобресть кусок Ливонии. Но этого не удалось ему никак и нигде*.
   ______________________
   * Kelch. 260.
   ______________________
   В племенном вопросе ливонская история кончена тем, чем начата: славяне завладели туземцами; немцы отняли их у славян; теперь опять немцы сами отдавали край славянам. Одни коренные хозяева страны и теперь, как и прежде, были безгласны и должны были покорно нести ту судьбу, которую положат им на шею другие.
  

Источники:

   * При составлении этого сочинения автор пользовался следующими пособиями:
  
   1) Monumenta Livoniae antiquae. Sammlung von Chronicken, Berichten, Urkunden und andern schriftlichen Denkmalen und Aufsatzen, welche zur Erlauterung der Geschichte Liv, -Ehst- und Kurland's dienen. I. Band: Thomae Hiarn's Ehst-, Lyf- und Lettlandische Geschichte, 1835. -- II. Band: Franz Nyenstaedt's Livlandische Chronick nebst dessen Handbuch, Herausgegeben von G. Tielemann. -- IV. Band: Riga's altere Geschichte in Uebersicht, Urkunden und alten Aufzeichnungen zusammengestellt. 1844. -- У. Band: Die letzten des Erzbisthums Riga, dargestellt in einer gleichzeitigen Chronick des Bartholomaus Grefenthal und in einer Sammlung der auf jene Zeiten bezuglicHen Urkunden. 1847.
  
   2) Scriptores rerum Livonicarum, Sammlung der wichtigsten Chronicken und Geschichtsdenkmale von Liv-, Ehst- und Kurland. В. -- IV; преимущественно же помещенные во втором томе современные хроники: 1) Chronica der Provintz Lyfflandt durch Balthasar Russowen Revaliensem. 1584; 2) Lifflendisc Hen churlendisc He Chronika was sich von Jahr Christi 1554 biss auf 1590 in den langwierigen Moscowiterischen und andern Kriegen, an nothdrenglicher Veranderunge der Obrigkeit und Stande in Liffland sider dess letzten Herrn Meisters und Ernsten in Lieffland zu Churland und Semigalln Hertzogen gedenckwirdiges zugetragen verfasset und gestellet durch Salomon Henninge im Jahr MDXCIII.
  
   3) Bunge's Archiv fur die Geschichte Liv-, Ehst- und Curlands mit Unterstutzung der esthlandisc Hen litterarischen Gesellschaft Herausgegeben. Dorpat. 1844.
  
   4) Mittheilungen aus dem Gebiete der Geschichte Liv-, Ebst- und Kurlands, Herausgegeben von Gesellschaft fur Geschichte und Alterthumskunde der Russischen Ostsee-Provinzen. 1847 -- 1858.
  
   5) Bomhaupt. Entwurf einer geogr. statist, hist. Beschreibung Liv-, Esth- und Kurlahds. 1855.
  
   6) Ziegenhorn's Staats-Recht von Kurland (Beilagen).
  
   7) Neue Zeitung so ein Erbarer Rath der Stadt Reval von der Botschaft des Konigs auss Danemarckt mundlich gefragt und angehoret wie alle Sachen jetzt zwiscHen dem unchristlichen und blutdurstigen Tyrannen dem Grossfursten in Moscau und in Tartern etc. 1561.
  
   8) Sehr greuliche erscHeckliche vor unerhorte warhafftige Neue was fur grausame Tyranney der Moscowiter an den Gefangenen hinweggefurten Christen auss Eyfflandt beides an Mannen und Frawen, Junckfrawen. und kleinen Kinder begeHetetc. 1561.
  
   9) Kelch's Lifflandische Historia. 1695.
  
   10) Richter's Geschichte der dem Russische Kaiserthum einverleibten deutschen Ostseeprovinzen I -- II. B. 1857 -- 1858.
  
   11) Rutenberg. Geschichte der Ostseeprovinzen Liv-, Ehst- und Kurlands I -- II. 1859.
  
   12) Сказание князя Курбского. 1 -- 2.1833.
  
   13) Львова Летописец русский от пришествия Рюрика до кончины Ивана Васильевича. Том Т. 1792.
  
   14) Русская летопись по Никонову списку. Ч. VII.
  
   15) Historica Russiae monumenta. T. 1.1842.
  
   16) Supplementum ad Historica Russiae monumenta. 1848.
  
   17) Historiae RutHenicae scriptores exteri saeculi XVI, MDCCCXLI.
  
   18) Полное собрание Русских летописей. Т. IV. Псковск. лет.
  
   19) Карамзина История Государства Российского. Т. VIII.
  
   20) Соловьева История России. Т. VI.
  
   21) Разные рукописные летописцы и хронографы, находящиеся в Археографической комиссии.
  

-------------------------------------------------------------------------------------------

   Опубликовано: Собрание сочинений Н.И. Костомарова в 8 книгах, 21 т. Исторические монографии и исследования. СПб., Типография М.М.Стасюлевича, 1903. Книга 1. Т. 3. Ливонская война С. 543-615.
   Исходник здесь: http://dugward.ru/library/kostomarov/kostomarov_livonskaya_voyna.html
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru