Крестовская Мария Всеволодовна
Торжество Юлии Андреевны

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

М. В. Крестовская.

РЕВНОСТЬ
БАБУШКИНА ВНУЧКА
ТОРЖЕСТВО ЮЛІИ АНДРЕЕВНЫ.
ИЗДАНІЕ 2-е.

ЧЕТВЕРТАЯ ТЫСЯЧА.

МОСКВА--1904.
Изданіе Д. П. Ефимова.
В. Дмитровка, д. Бахрушиныхъ

   

Торжество Юліи Андреевны.

(Разсказъ).

I.

   Еслибъ у Ѳедора Густавовича и Юліи Андреевны Таненбаумъ спросили теперь, зачѣмъ 20 лѣтъ тому назадъ они поженились -- оба они крайне затруднились бы отвѣтомъ. Въ сущности они вовсе не подходили другъ къ другу и, зная это, даже и не старались обманывать себя или одинъ другого насчетъ своихъ отношеній. Начать съ того, что Ѳедоръ Густавовичъ былъ нѣмецъ, и нѣмецъ чистокровный -- не только по фамиліи, и по вѣроисповѣданію, но и по складу привычекъ и характера, по воспитанію, по убѣжденіямъ и даже по физіономіи. Онъ былъ патріотъ и по влеченію, и по принциву, и очень любилъ свою Германію, хотя родился и воспитался въ Россіи. Юлія Андреевна была русская, и хотя не отличалась особенною любовью къ отечеству и ко всему русскому, чувствуя себя въ этомъ отношеніи скорѣй космополиткой, но нѣмцевъ, во всякомъ случаѣ, терпѣть не могла.
   Одно это уже служило источникомъ многихъ пререканій и несогласій между супругами. Они прожили другъ съ другомъ почти 20 лѣтъ, но это не сблизило ихъ и ни одного изъ нихъ не заставило болѣе симпатизировать націи другого, напротивъ -- долгое сожительство скорѣй еще обострило ихъ отношенія. Всѣ тѣ свойства жены, которыя Ѳедору Густавовичу особенно не нравились въ женѣ, онъ приписывалъ какъ-бы исключительно ея русскому происхожденію и воспитанію, и когда между супругами происходили ссоры, Ѳедоръ Густавовичъ всегда старался кольнуть этимъ Юлію Андреевну, говоря съ особенною ѣдкостью:
   -- О, на это только русскіе способны!
   Чѣмъ всегда выводилъ ее изъ себя, задѣвая ея самолюбіе и внезапно приливавшій къ ней въ эти мгновенія патріотизмъ.
   Ѳедоръ Густавовичъ находилъ Юлію Андреевну женщиной черствою, пустою и расточительною.
   Юлія Андреевна находила Ѳедора Густавовича пошлымъ, глупымъ, скупымъ и, главное, ужасно вульгарнымъ. Все въ немъ, начиная съ его привычекъ, манеръ, выраженій, нѣмецкаго выговора и кончая его большими неуклюжими ногами и толстымъ, тупымъ, чисто нѣмецкимъ носомъ на полномъ красномъ лицѣ съ маленькими рыжими баками -- шокировало и возмущало ее, и она говорила про него: "Ахъ, нѣмецъ!" тономъ такого глубокаго презрѣнія, какъ будто всѣ самые оскорбительные эпитеты заключались въ одномъ этомъ словѣ.
   Но двадцать лѣтъ тому назадъ они какъ-то больше подходили одинъ къ другому.
   Ѳедоръ Густавовичъ былъ тогда еще молодымъ человѣкомъ, нѣсколько сентиментальнымъ и влюбчивымъ; Юлія Андреевна была очень хорошенькая, бойкая дѣвушка, чрезвычайно желавшая выйти замужъ. Ѳедоръ Густавовичъ служилъ въ одной частной конторѣ, былъ на прекрасномъ счету у директоровъ и получалъ 2,000 руб. жалованья въ годъ. За Юліей Андреевной давали 20,000, которыхъ не было у Ѳедора Густавовича и которыя казались ему, по его скромному тогдашнему положенію, совсѣмъ недурною придачей къ хорошенькому личику его нареченной. Они давали ему возможность пустить ихъ въ оборотъ и начать какое-нибудь "свое" дѣло. Къ тому же, крестный отецъ Юліи Андреевны былъ однимъ изъ главныхъ акціонеровъ той компаніи, гдѣ служилъ Ѳедоръ Густавовичъ. Это тоже что-нибудь да значило. Они объяснились и поженились очень просто, какъ женятся тысячи людей, безъ особенно пламенной любви съ его стороны и безъ отвращенія съ ея стороны.
   Но это прошлое отошло уже далеко -- и Юлія Андреевна не любила вспоминать о немъ, почти не вѣря теперь, чтобы когда-нибудь было такое время, когда она, Юлія Андреевна Таненбаумъ, могла бы находить Ѳедора Густавовича подходящимъ для себя мужемъ. Теперь этотъ бракъ казался ей несчастною случайностью и глупою поспѣшностью; она сердилась и на себя, за то, что приняла его предложеніе, и на него, за то, что онъ смѣлъ жениться на ней. Еслибы не приличія и не огромное богатство Ѳедора Густавовича, которое онъ нажилъ, начавъ съ ея мизерныхъ двадцати тысячъ, она бы давно уже разошлась съ нимъ. Послѣднее обстоятельство все же нѣсколько примиряло ее съ нимъ.
   Въ сущности они оба слегка побаивались другъ друга: Ѳедоръ Густавовичъ -- потому, что въ случаѣ полнаго разрыва она могла ему сильно напортить во многихъ домахъ, а также и потому, что вообще боялся домашнихъ сценъ, крика и шума, неизбѣжныхъ при семейныхъ ссорахъ, въ которыхъ женщина всегда сильна; Юлія же Андреевна -- потому, что въ случаѣ серьезной ссоры, Ѳедоръ Густавовичъ могъ прекратить ей выдачу ежемѣсячной суммы на булавки, которую даже она находила довольно крупною, и отказаться отъ уплатъ по безконечнымъ счетамъ разныхъ ея портнихъ, модистокъ, магазиновъ и проч. Но ни тотъ, ни другая не желали сознаться въ этомъ и каждый изъ нихъ усвоилъ себѣ по отношенію другого особый тонъ: она -- ѣдкой насмѣшки, онъ -- презрительнаго равнодушія.
   Впрочемъ, былъ одинъ общій пунктъ въ ихъ жизни, на которомъ они не только сходились во взглядахъ и желаніяхъ, но и отдавали полную справедливость другъ другу. Они оба дружно работали и стремились къ одной и той же цѣли -- разбогатѣть и, поднявъ значеніе своего дома и фамиліи Таненбаумъ, выйти въ люди. Въ этомъ они охотно и умно помогали одинъ другому. Юлія Андреевна даже сознавалась, что въ этомъ отношеніи Ѳедоръ Густавовичъ -- мужъ очень удобный и подходящій, хотя бы ужъ по одному тому, что раздѣлялъ ея желанія и цѣли и не жалѣлъ никакихъ денегъ для достиженія ихъ.
   Ѳедоръ Густавовичъ, въ свою очередь, понималъ, что жена во многомъ помогла ему, подавъ ему, такъсказать, ключъ отъ многихъ дверей, безъ которыхъ его величіе было бы не только неполнымъ, но и лишеннымъ тѣхъ вліятельныхъ протекцій и связей, безъ которыхъ и его финансовыя предпріятія удавались бы, пожалуй, далеко не такъ блестяще. Юлія Андреевна вообще умѣла придать его дому какой-то особенный важный train, къ которому онъ чувствовалъ большую слабость. А потому Ѳедоръ Густавовичъ не только мирился со всѣми недостатками своей жены, но въ душѣ отчасти даже гордился ею, какъ блестящею и элегантною представительницей его дома и фирмы. Еслибы кто-нибудь заставилъ Юлію Андреевну откровенно сознаться въ ея самомъ горячемъ желаніи -- она отвѣтила бы: "блистать и нравиться." Это было даже болѣе чѣмъ простое желаніе: это было ея девизомъ, цѣлью и главною сутью жизни. Нравиться, благодаря ея красивой наружности, всегда ей болѣе или менѣе удавалось, но "блистать" стало возможнымъ лишь въ послѣдніе восемь, десять лѣтъ, когда Ѳедору Густавовичу вдругъ страшно повезло въ разныхъ его финансовыхъ оборотахъ и операціяхъ, и онъ началъ быстро богатѣть.
   Съ этого времени, тамъ, гдѣ не хватало однѣхъ денегъ Ѳедора Густавовича -- дополняли тактъ и энергія Юліи Андреевны; гдѣ мало было одного ея такта и энергіи -- помогали деньги Ѳедора Густавовича, которыя онъ въ такихъ случаяхъ не скупился выбрасывать со щедростью разбогатѣвшаго выскочки, желающаго пустить пыль въ глаза свѣту, куда его не пускали такъ долго и гдѣ на него до сихъ поръ, несмотря на его милліоны, глядѣли все еще съ оттѣнкомъ снисходительнаго презрѣнія. Съ каждымъ годомъ, вечера, даваемые Таненбаумами, становились все многолюднѣе, оживленнѣе и, такъ-сказать, значительнѣе. Съ каждымъ годомъ на нихъ улучшались и общество, и ужины, и обстановка. Пріемныя залы и гостиныя все роскошнѣе украшались дорогими картинами, рѣдкими коврами, вазами и растеніями, смѣнявшими постепенно прежнюю рыночную мебель и вульгарную, кричавшую позолоту. Вокругъ Таненбаумовъ группировался теперь уже свой собственный кружокъ денежной аристократіи, въ которомъ даже нерѣдко попадались такъ лестные и пріятные для хозяйскаго уха титулы: madame la baronne, madame la comtesse и т. п,
   Словомъ, Юлія Андреевна, наконецъ, вращалась въ избранномъ обществѣ, была представительницей богатаго дома, имѣла великолѣпныхъ лошадей и брилліанты, и выписывала туалеты не иначе какъ изъ Парижа. За ней ухаживали разные тузы, и многія "аристократки" очень любезно улыбались ей изъ своихъ ложъ и закидывали къ ней время отъ времени свои изящныя визитныя карточки, украшенныя графскою короной. Ея вечера и туалеты не разъ описывались въ газетахъ, и входя порой въ свою абонированную ложу бель-этажа итальянской оперы, въ роскошномъ туалетѣ, который уже самъ по себѣ дѣлалъ изъ нея почти красавицу, и чувствуя какъ при ея появленіи на нее обращались завистливые взгляды женщинъ и восхищенные мужчинъ -- Юлія Андреевна не могла удержаться отъ ликующей улыбки удовлетвореннаго тщеславія. Наконецъ-то она добралась до вершины той горы, которая когда-то казалась ей недосягаемой! Она сознавала себя счастливою, торжествующею и возвышающеюся надъ всей этой жалкой толпой, которая сидитъ въ театрѣ въ заднихъ рядахъ креселъ и таскается на извозчикахъ. И съ высоты своей щегольской коляски она кидала гордый взглядъ и презрительную улыбку на всю эту ничтожную улицу, по которой когда-то и она бѣгала пѣшкомъ въ грязныхъ резиновыхъ калошахъ и дешевой шубкѣ, пробираясь въ уличной толпѣ и останавливаясь передъ освѣщенными витринами разныхъ магазиновъ, прельщавшихъ ее своими пестрыми товарами,-- смотря на нихъ и на несущіеся мимо экипажи съ безсильной завистью и страстнымъ желаніемъ. Тогда она была просто ІОлинька Ивина, дочка некрупнаго чиновника, скопившаго ей маленькое приданое только благодаря своей чрезмѣрной скупости, изъ-за которой и жена, и дочь принуждены были жить почти по-нищенски. Тогда она обрадовалась, какъ счастью, даже этому ужасному для нея теперь Ѳедору Густавовичу, первому, кто сдѣлалъ ей предложеніе. Но теперь время это отошло уже такъ далеко, что объ немъ забыли не только другіе, но и сама Юлія Андреевна. Теперь, если на ея блестящее положеніе и падала нѣсколько сомнительная тѣнь, то виной этому былъ только одинъ ея мужъ, походившій больше на лавочника чѣмъ даже на денежнаго аристократа. Какъ ни билась надъ нимъ долгіе годы Юлія Андреевна, но отшлифовать его но могла хотя бы настолько, чтобы не краснѣть за него поминутно передъ посторонними. Ее же время и общество такъ выработали, что, когда она входила въ гостиную, стройная и изящная, или садилась въ свою карету подсаживаемая ливрейнымъ лакеемъ, ее безусловно можно было принять за кровную аристократку съ прекраснымъ, благороднымъ лицомъ и безукоризненными манерами. Лѣта Юліи Андреевны подошли теперь какъ разъ къ тому возрасту, когда въ свѣтѣ объ нихъ начинаютъ любезно умалчивать и забывать, если женщина сама по себѣ еще красива и интересна. А Юлія Андреевна безспорно была и красива, и интересна, несмотря на то, что ей шелъ уже 38-й годъ. На видъ ей можно было дать скорѣй десятью годами меньше, чѣмъ двумя больше. А такъ какъ въ томъ обществѣ, которое она называла "свѣтомъ", Таненбаумы начали появляться довольно поздно и не успѣли еще слишкомъ примелькаться въ немъ,-- то, не зная навѣрное ея лѣтъ, всѣ давали ей гораздо меньше чѣмъ это было на самомъ дѣлѣ. Говорили, что ей нѣтъ даже тридцати. Юлія Андреевна знала это и оставляла всѣхъ въ пріятномъ недоразумѣніи.
   Но въ послѣднее время маленькій подлогъ этотъ сталъ все больше и больше безпокоить ее. Еще никогда, за всю жизнь свою, Юлія Андреевпа не имѣла столько успѣха и поклонниковъ какъ теперь, а она любила и ухаживанія, и успѣхъ, и свою красоту, и лишиться всего этого почему-бы то ни было, ей очень не хотѣлось. Имѣть взрослую дочь -- для такой женщины -- фактъ не всегда пріятный. А для Юліи Андреевны онъ былъ тѣмъ непріятнѣе, что объ немъ почти никто не зналъ. Она не спѣшила его разсказывать, откладывая эту необходимость до рѣшительной минуты, и это удавалось ей тѣмъ болѣе, что дѣвочка воспитывалась въ московскомъ институтѣ, а праздники и каникулы проводила большей частью въ Москвѣ же, у своей тетки, родной сестры Ѳедора Густавовича. Прошлою весной Софи окончила курсъ и уѣхала на лѣто къ теткѣ въ деревню, но было рѣшено, что осенью она вернется въ родительскій домъ и останется жить уже въ Петербургѣ, такъ какъ Tante Luise,-- которую, сказать къ слову, Юлій Андреевна терпѣть не могла, какъ и вообще всю родню мужа,-- находила, что молодой дѣвушкѣ настала теперь пора выѣзжать въ свѣтъ, чего Tante Luise на свои очень ограниченныя средства не могла доставить своей любимой племянницѣ въ такихъ размѣрахъ, какъ могли это.дѣлать Таненбаумы. Юлія Андреевна не протестовала, конечно, находя подобный протестъ неловкимъ, неприличнымъ и даже безполезнымъ для себя, тѣмъ болѣе, что Ѳедоръ Густавовичъ давно уже желалъ взять дочь къ себѣ и еще нѣсколько лѣтъ тому назадъ пытался перевести ее въ одинъ изъ петербургскихъ институтовъ, но тогда противъ этого возстали и Tante Luise, для которой дѣвочка замѣняла умершую дочь, и сама ЮліяАндреевна, не видѣвшая въ томъ никакой необходимости. Теперь же необходимость явилась. Взрослой дочери супруговъ Таненбаумъ не подобало жить въ чужомъ домѣ, когда у нея имѣлся свой собственный, и волей-неволей Юліи Андреевнѣ приходилось покориться, взять дочь къ себѣ и начать вывозить ее, тогда какъ въ душѣ Юлія Андреевна именно этого-то и не хотѣла.
   И вотъ все очарованіе ея молодости и красоты разомъ исчезнетъ, какъ только подлѣ нея увидятъ восемнадцатилѣтнюю дочь! Женщина, у которой такая большая дочь -- не считается уже молодою; эта дочь только вредитъ выгодному впечатлѣнію, производимому ея матерью, являясь какъ бы неоспоримою, документальною уликой истинныхъ лѣтъ, и невольно отрицаетъ кажущуюся молодость и красоту ея. Юлія Андреевна прекрасно сознавала это и заранѣе уже мучилась, предчувствуя, какъ всѣ ея милыя пріятельницы, въ душѣ всегда ей завидовавшія и злившіяся за отбитыхъ поклонниковъ и прелестные туалеты, первыя закричатъ, что она, Юлія Андреевна Таненбаумъ, страшно молодится, что ея дочери уже 26 лѣтъ, а ей самой по крайней мѣрѣ 40, если еще не больше,-- и станутъ злобно и безпощадно подсмѣиваться за ея спиной въ глаза всѣмъ ея разочарованнымъ поклонникамъ. А говоря съ ней -- будутъ обращаться къ ней съ тою милою, любезною колкостью, которая одна уже будетъ дѣлать ее смѣшной и старой. Смѣшной и старой въ самый разгаръ ея жизни! Когда она такъ хочетъ жить, наслаждаться, блистать, хочетъ чувствовать себя молодою, красивою и сильною! И въ этотъ моментъ ей приходится уступить дорогу другой, а себѣ сказать: "довольно съ тебя, ты ужъ пожила"! И жизнь станетъ такой пустою, безцвѣтною, безсодержательною... Она предчувствовала заранѣе, что не будетъ въ состояніи обходиться безъ этого угара жизни, съ ѳиміамомъ лести, комплиментовъ и поклоненія! Добиться всего этого съ такимъ трудомъ -- и уступить все дѣвчонкѣ! Теперь Юлія Андреевна сердилась на себя, зачѣмъ она такъ тщательно скрывала всегда существованіе своей старшей дочери. Для многихъ ея появленіе будетъ полнымъ сюрпризомъ, и тѣмъ комичнѣе будетъ скандалъ. Что значитъ вывозить? Это значитъ таскать дѣвушку всюду за собой: и на вечера, и въ театръ, и на прогулку; то-есть все равно, что наклеить себѣ на лобъ свое метрическое свидѣтельство. Даже и то было бы лучше, по крайней мѣрѣ тогда бы знали всѣ, что ей 38 лѣтъ, а теперь прокричатъ, что ей всѣ 45! И уже ничто не предотвратитъ этого злополучнаго событія. За Софи уже уѣхала miss Morrison и сегодня утромъ онѣ пріѣдутъ въ Петербургъ съ почтовымъ поѣздомъ.
   И Юлія Андреевна, какъ опытный полководецъ, горѣла нетерпѣніемъ дать скорѣе рѣшительное сраженіе своей дочери. Если ужъ ничто не можетъ предотвратить ея появленія, то пусть оно совершится скорѣй, пускай всѣ увидятъ ее! Она познакомитъ съ дочерью свѣтъ -- но не исподволь, не постепенно, а разомъ. Она не хочетъ каждый день выслушивать отъ разныхъ новыхъ лицъ одни и тѣ же удивленные вопросы, съ насмѣшливыми взглядами и улыбками. Нѣтъ, она воспользуется предлогомъ возвращенія Софи, и дастъ балъ, первый еще у нихъ въ этомъ сезонѣ, и покажетъ на немъ всѣмъ сразу свою большую дочь. И Юлія Андреевна тщательно готовилась къ этому Событію, которое увы! могло такъ многое измѣнить въ ея пріятной жизни.
   Она заранѣе обдумывала, какъ будетъ держать себя и относительно пріятельницъ и относительно поклонниковъ. Обдумывала свой туалетъ. Туалетъ, который былъ бы изысканъ, но простъ и строгъ, и который еще сильнѣе выказалъ бы ея красоту. Пожалуй она покажетъ свѣту, что готова назвать себя старухой и уступить мѣсто дочери; но она сдѣлаетъ это такъ, что они же первые станутъ разубѣждать ее въ томъ и первые назовутъ это "преступленіемъ" со стороны такой прелестной женщины какъ она.
   Да, она будетъ бороться, но такъ тонко и умно, что борьбы этой никто не замѣтитъ -- увидятъ только ея побѣду. До сихъ поръ эта сѣренькая Софи, которая точно вся пропиталась нѣмецкими привычками и взглядами своихъ милѣйшихъ родственниковъ, была очень тиха и скромна, но теперь она, конечно, покажетъ себя. Между нею и дочерью никогда не было нѣжности -- и конечно она, Юлія Андреевна, не такъ глупа, чтобы ожидать отъ нея какой-нибудь любви; напротивъ, нужно быть всегда на-сторожѣ и приготовиться ко всякаго рода пріятнымъ сюрпризамъ.
   -- Я увѣрена, что она нарочно будетъ вездѣ мнѣ вредить!-- сказала Юлія Андреевна и сердито дернула сонетку. Былъ десятый часъ утра; она давно уже проснулась, но все еще лежала въ постели, занятая своими непріятными размышленіями и чувствуя, что встанетъ въ самомъ дурномъ расположеніи духа.
   -- Я увѣрена, увѣрена,-- повторяла она, какъ бы нарочно раздражая самое себя, но вдругъ какое-то чувство неловкости и смущенія шевельнулось въ глубинѣ ея души.
   Все-таки же дочь... Ну такъ что же? Развѣ можно взять и вложить въ себя насильно то чувство, котораго нѣтъ? И развѣ она виновата, что это чувство не вложено въ нее самой природой? Вѣдь вотъ же Нэдъ не вызываетъ въ ней этой недоброжелательности и антипатіи, а вѣдь та будетъ куда опаснѣе Софи, и опасность эта не за горами: еще года три-четыре -- и съ Нэдъ ужъ не справишься... Но та хоть хорошенькая, интересная, она и теперь, несмотря на свои 13 лѣтъ, уже умѣетъ нравиться мужчинамъ; той и мѣсто уступить какъ-то не такъ жаль и оскорбительно. А эта!.. "Нѣмка, совсѣмъ нѣмка", твердила она съ тою глубокою антипатіей къ нѣмкамъ и ко всему нѣмецкому, которая овладѣвала Юліей Андреевной особенно сильно во время ссоръ ея съ мужемъ. И эта "нѣметчина" въ родной дочери еще больше возстановляла Юлію Андреевну противъ Софи.
   Она опять нетерпѣливо дернула сонетку и сердито накинулась на вошедшую горничную:
   -- Ну, что же вы пропали! Я два часа васъ звоню!
   Горничная неохотно отвѣтила что-то въ свое оправданіе, но Юлія Андреевна не слушала ее.
   -- Я еще съ вечера велѣла вамъ разбудить себя въ девять часовъ, а теперь уже одиннадцать скоро!
   -- Теперь только девять.
   -- Ахъ, не разсуждайте, пожалуйста. Вы должны только слушать и исполнять мои приказанія, а не умничать по своему.
   Лицо горничной сердито вспыхнуло.
   -- Вы приказали разбудить васъ въ девять часовъ, а теперь всего пять минутъ десятаго. Если вы, сударыня, находите, что я не исполняю вашихъ приказаній и дурно вамъ служу -- вы можете дать мнѣ разсчетъ,-- сказала она рѣзко и съ тою заносчивостью, которая ясно показывала, что она умѣетъ служить прекрасно и нужна барынѣ по многимъ причинамъ, а потому барыня должна быть съ ней любезна и не вымещать на ней дурное расположеніе духа, иначе она съумѣетъ постоять за себя.
   Это была высокая худая дѣвушка, съ желтымъ некрасивымъ лицомъ, умными глазами и тонкимъ, хитрымъ ртомъ. На видъ ей казалось лѣтъ тридцать -- тридцать пять, и она держала себя съ самоувѣренною, спокойною манерой, которая нерѣдко пріобрѣтается горничными, привыкшими служить въ богатыхъ домахъ у важныхъ, 7о имѣющихъ маленькіе грѣшки барынь.
   Юлія Андреевна терпѣть не могла своей сухопарой горничной -- и хотя по нѣкоторымъ причинамъ очень дорожила ею, но тѣмъ не менѣе охотно отдѣлалась бы отъ нея, еслибъ это не было теперь уже слишкомъ поздно. Сегодня она была такъ раздражена, что чувствовала невольную потребность выместить хоть на комъ-нибудь это раздраженіе. Но срывать его на Аннѣ всегда обходилось довольно дорого. Каждая такая вспышка стоила ей потомъ платья или денегъ. А Юлія Андреевна, въ которой, несмотря на богатство и расточительность, еще оставались слѣды мелкой, мѣщанской скупости, перешедшей къ ней отъ отца, совсѣмъ не любила этихъ частыхъ подарковъ.
   Рѣшительно ей выдался сегодня незадачный день! Теперь опять эту противную Анну придется задабривать своимъ платьемъ! И какъ на грѣхъ она всѣ старыя уже раздарила, придется жертвовать, пожалуй, еще новымъ! И мысленно Юлія Андреевна старалась припомнить, которое изъ нихъ хуже всѣхъ. Сколько разъ она давала себѣ слово быть сдержаннѣе и осторожнѣе съ этою ханжой и какъ нарочно послѣднее время раздражается все чаще и чаще!
   Накинувъ изящный утренній халатъ, Юлія Андреевна сѣла передъ зеркаломъ въ самомъ дурномъ расположеніи духа. И барыня, и горничная дулись другъ на друга.
   Юліи Андреевнѣ хотѣлось вырвать гребенку изъ рукъ горничной за ту дерзость, съ которой та спокойно и безцеремонно, словно вымещая барынѣ рвала ея волосы, но предчувствуя, что изъ-за этого выйдетъ пожалуй слишкомъ большая исторія, сдерживалась насколько возможно; подъ вліяніемъ всѣхъ этихъ мелкихъ непріятностей и сѣраго, унылаго утра петербургской мокрой осени, Юліи Андреевнѣ весь міръ, и всѣ люди, и даже самая жизнь, всегда такъ баловавшая ее, казались теперь противными и несносными, и она готова была заплакать отъ клокотавшаго въ ней раздраженія и какой-то тоски... Причесавшись, Юлія Андреевна велѣла звать къ себѣ Нэдъ и m-elle Mignard.
   

II.

   Несмотря на то, что Нэдъ водили еще въ короткихъ платьяхъ, чесали à l'enfant и держали совсѣмъ да положеніи "bébé" -- она уже сознавала себя очень хорошенькою дѣвочкой, и на ея лицѣ сквозила кокетливая плутоватость, показывавшая, что она все понимаетъ и отлично знаетъ себѣ цѣну, а если и подчиняется довольно охотно короткому платью и прическѣ и l'enfant, то только потому, что у нея прелестные волосы и хорошенькія ножки, которыми она не прочь пококетничать. Это была граціозная, живая дѣвочка съ тѣмъ золотисто-бѣлокурымъ цвѣтомъ волосъ, который часто попадается у нѣмцевъ и который она унаслѣдовала отъ отца вмѣстѣ съ его голубыми глазами; но черты, ростъ и манеры она взяла у матери, и они красили ее, придавая ей то врожденное изящество, которымъ отличалась и сама Юлія Андреевна. Нэдъ сознавала, что она уже умѣетъ нравиться мужчинамъ, и чувствовала, что если она въ наиболѣе интересныхъ изъ нихъ видитъ будущихъ героевъ своихъ романовъ, то и они, въ свою очередь, уже предчувствуютъ въ ней прелестную женщину, которая развернется и покажетъ свои силы въ недалекомъ будущемъ, и, какъ бы заранѣе уже заискивая въ ней, золотая молодежь и разные почтенные старички, наполнявшіе гостиныя ея матери, уже начинали слегка ухаживать за ней, говорить ей комплименты и привозить нарядныя бонбоньерки.
   Нэдъ страстно мечтала скорѣй вырости, сдѣлаться "совсѣмъ" взрослою дѣвушкой, начать выѣзды, имѣть поклонниковъ и, наконецъ, выйти замужъ, послѣ чего только и начиналась, по ея понятіямъ, уже совсѣмъ настоящая жизнь, потому что пока она будетъ состоять при "maman", ея свобода и независимость все еще будутъ въ очень сильномъ подчиненіи и ей невозможно будетъ развернуться вполнѣ.
   Засыпая порой подъ звуки вальса и говора, доносившихся къ ней изъ зала, она мечтала о томъ времени, когда, наконецъ, будетъ дѣйствовать и сама. Она мысленно примѣряла къ себѣ роскошные туалеты и видѣла себя то въ блестящихъ бальныхъ залахъ, окруженною влюбленными въ нее безъ ума поклонниками, то въ прелестномъ, таинственномъ будуарѣ, обливаемомъ слабымъ свѣтомъ восточнаго фонаря и пропитанномъ ароматомъ живыхъ цвѣтовъ и благоуханіемъ раскрытыхъ флаконовъ съ духами. Она воображала, какъ самый красивый, богатый и интересный молодой человѣкъ, за которымъ всѣ будутъ гоняться и котораго она отобьетъ у какой-нибудь первой красавицы, вмѣстѣ съ правами на первенство красоты, шепчетъ ей въ этомъ очаровательномъ будуарѣ страстное признаніе въ любви, а она, прелестная и сводящая его съ ума своимъ кокетствомъ, смѣется и мучаетъ его...
   Впрочемъ Нэдъ уже была немножко влюблена, избравъ себѣ, такъ-сказать, перваго героя; это былъ Нахмановъ, считавшійся однимъ изъ самыхъ интересныхъ львовъ ихъ кружка и ухаживавшій за ея матерью.
   Нэдъ скептически смотрѣла на нѣжную любовь родителей къ дѣтямъ и дѣтей къ родителямъ, не чувствуя ея не только въ себѣ, но почти не признавая и въ другихъ. Если же ей случалось замѣчать нѣчто подобное въ комъ-нибудь изъ своихъ сверстницъ, то это только смѣшило и удивляло ее. Она не понимала, почему она должна обожать свою maman, когда эта maman вѣчно только "мудритъ" надъ нею. Отца она не то, чтобы любила, но предпочитала матери. Онъ ее больше баловалъ, дарилъ ей деньги и подарки, и она хотя въ душѣ, также какъ и Юлія Андреевна, немножко стыдилась его, охотно ласкалась къ нему, зная что отъ него ей всегда легче добиться чего хочется, нежели отъ матери. Надъ признавала любовь только по отношенію мужчинъ къ женщинамъ и женщинъ къ мужчинамъ. Но и тутъ ей казалось гораздо болѣе естественнымъ и приличнымъ, чтобы мужчины влюблялись въ женщинъ и сходили по нимъ съ ума, мучились, терзались и при случаѣ, пожалуй, даже стрѣлялись; если же что-нибудь подобное дѣлали женщины -- то это казалось ей уже смѣшно, глупо и даже неприлично. Женщина должна приказывать, мужчина -- повиноваться; женщина должна увлекать, мужчина -- влюбляться. Чѣмъ больше у женщины жертвъ, тѣмъ больше для нея чести, тѣмъ она значитъ красивѣе, умнѣе и интереснѣе. Нэдъ мечтала, что современемъ изъ-за нея непремѣнно должны застрѣлиться нѣсколько человѣкъ. Это придаетъ женщинѣ какую-то особенную пикантность. Такъ обыкновенно бывало въ тѣхъ французскихъ романахъ, которые она прочитывала тайкомъ въ своей комнатѣ и въ которыхъ воспѣвались разныя жестокія красавицы, чрезвычайно нравившіяся Нэдъ. Нэдъ помнила, какъ, годъ тому назадъ, изъ-за одной подруги ея матери, застрѣлился какой-то господинъ и какъ потомъ всѣ мужчины бѣгали и ухаживали за этой Лоло, какъ-будто впервые только понявъ ея очарованіе. Нэдъ видѣла нѣсколько разъ эту курносенькую брюнетку, и хотя находила, что въ ней нѣтъ ничего особеннаго, но тѣмъ не менѣе завидовала ей и восхищалась ея умѣньемъ кружить мужчинамъ головы. Въ глазахъ Нэдъ она была героиней, и Нэдъ старалась подражать ой, изучая ея манеры; разговоры, взгляды и позы.
   Свѣтскія сплетни изъ гостиной Юліи Андреевны долетали и до дѣтской Нэдъ, гдѣ съ чрезвычайнымъ интересомъ и любопытствомъ обсуждались ею вмѣстѣ, съ ея воспитательницей, m-elle Mignard, съ которой Нэдъ была очень дружна.
   M-elle Mignard поступила въ домъ Таненбаумовъ. года два назадъ, когда Нэдъ только-что начала развертываться, прозрѣваті. и мечтать не объ однихъ уже только пирожкахъ и куклахъ. M-elle Mignard незадолго передъ тѣмъ пріѣхала изъ Парижа, гдѣ служила, продавщицей въ перчаточномъ магазинѣ и гдѣ ей наговорили, что въ Россіи женщина, да еще парижанка, можетъ нажить золотыя горы. Къ сожалѣнію для m-elle Mignard, она пріѣхала нѣсколько поздновато для спекуляціи своею завядшею красотой, которою, впрочемъ, и въ молодости не особенно отличалась.
   Горько разочаровавшись въ своихъ надеждахъ, m-elle Mignard наконецъ публиковала въ газетахъ, что пріѣхавшая изъ Парижа француженка желаетъ поступить гувернанткой или воспитательницей къ дѣтямъ аристократическаго дома. Послѣ чего и была взята Юліей Андреевной для маленькой Нэдъ.
   M-elle Mignard обладала чрезвычайно веселымъ нравомъ, при уживчивомъ характерѣ и нѣкоторой долѣ невинной хитрости. Маленькая, живая, со вздернутымъ носомъ и бойкими, бѣгающими глазками, смуглая брюнетка, она любила одѣваться пестро и украшать себя яркими лентами и поддѣльнымъ золотомъ и брилліантами.
   Она скоро поняла, что у Таненбаумовъ можетъ устроиться прекрасно и съ такимъ комфортомъ, какого никогда ужъ конечно не видала у себя въ Парижѣ, въ своей мансардѣ и перчаточномъ магазинѣ,-- нужно только всѣмъ понравиться и со всѣми ужиться. И составивъ планъ, m-elle Mignard повела атаку.
   Юлія Андреевна находила ее очень симпатичною и полезною, видя, что при ней Нэдъ сдѣлала замѣчательные успѣхи во французскомъ языкѣ и. произношеніи. Къ тому же, была и другая причина. Съ m-elle Mignard Ѳедоръ Густавовичъ не смущалъ жену ухаживаніемъ, тогда какъ прежней гувернанткѣ она принуждена была отказать именно вслѣдствіе этого недоразумѣнія. Не то, чтобы она ревновала -- въ сущности ей было рѣшительно все равно, чѣмъ развлекается ея "благовѣрный", но она не желала допускать только ничего подобнаго у себя въ домѣ.
   M-eile Mignard умѣла всегда занять гостей, если въ томъ случалась надобность, и развлечь Юлію Андреевну, когда та скучала.
   Ѳедоръ Густавовичъ, съ своей стороны, нисколько не ухаживая за m-elle Mignard и называя ее даже обезьяной, тѣмъ не менѣе тоже очень благоволилъ къ ней и любилъ поболтать съ нею за обѣдомъ, находя ее забавной и остроумной. Но главное, m-elle Mignard почти сразу сумѣла поладить со своей непокорною воспитанницей, которая раньше приводила въ отчаяніе всѣхъ своихъ воспитательницъ. М-elle Mignard сразу попала ей въ тонъ и нашла ея слабыя струны. Она восторгалась остроуміемъ Нэдъ, говоря ей на ушко, что Нэдъ будетъ гораздо красивѣе и интереснѣе своей maman, красота которой скоро окончательно поблекнетъ; впрочемъ почти то же самое m-elle Mignard говорила и мамашѣ, увѣряя ее, что, несмотря на красоту ея дѣтей, имъ далеко до красоты матери, которая почти совершенна. Нэдъ быстро сошлась съ ней и дѣлилась съ нею всѣми мечтами и желаніями.
   Будучи сама женщиной некрасивою, но влюбчивою, съ присущей французамъ восторженностью и добрымъ сердцемъ, m-elle Mignard, потерявшая надежды на осуществленіе собственныхъ желаній, отъ души сочувствовала мечтамъ своей хорошенькой ученицы, предсказывала ей въ будущемъ огромные успѣхи и, увлекаясь вмѣстѣ съ нею, заранѣе преподавала ей маленькіе уроки женскаго кокетства.
   Онѣ спали въ одной комнатѣ и были дружны какъ однолѣтки. Иногда, уже лежа въ постели, rn-elle Mignard съ восторгомъ переносилась мысленно въ свое прошлое, протекшее въ миломъ Парижѣ, и разсказывала Надъ разные забавные случаи, пикантныя приключенія и любовныя исторіи изъ своей жизни и жизни разныхъ своихъ парижскихъ пріятельницъ. Она давала Нэдъ, тайкомъ отъ maman, а главное отъ этой bigote de Morrison, разные французскіе романы, большею частью бульварной литературы, которую m-elle Mignard предпочитала всякой другой и которая имъ обѣимъ еще болѣе раздражала воображеніе своими кровавыми тайнами, баснословными богатствами и невѣроятными похожденіями разныхъ героевъ и героинь.
   M-elle Mignard усердно старалась позабавить и развить еще больше свою понятливую ученицу, добродушно и почти безсознательно развращая ея умъ и душу. Нэдъ же, въ свою очередь, такъ привязалась къ своей снисходительной и веселой наставницѣ, что клялась ей никогда не разставаться съ нею, и даже обѣщала, выйдя замужъ, взять ее къ себѣ въ компаньонки и поѣхать вмѣстѣ въ Парижъ.
   Въ домѣ Таненбаумовъ у m-elle Mignard былъ только одинъ серьезный врагъ -- это сухая, высокомѣрная и строгая англичанка, miss Morrison, которая не выносила вертлявой француженки. Впрочемъ, англичанку почти никто въ домѣ не любилъ, начиная отъ Нэдъ, которая ее терпѣть не могла, и кончая даже добродушнымъ Ѳедоромъ Густавовичемъ, который почему-то ее слегка побаивался. Но англичанка жила въ домѣ уже шесть лѣтъ и поступила къ Таненбаумамъ прямо изъ дома свѣтлѣйшей княгини N, у которой воспитала дочь, вышедшую уже замужъ, а потому Юлія Андреевна держала ее наперекоръ собственному желанію, находя, что она придаетъ ихъ дому особенный, строго-аристократическій тонъ.
   

III.

   Входя вмѣстѣ съ m-elle Mignard въ комнату Юліи Андреевны, Нэдъ незамѣтно окинула мать смѣющимися, плутоватыми глазами и разомъ поняла не только то, что "maman" не въ духѣ, но и причину, по которой она не въ духѣ, и быстрымъ, почти неуловимымъ взглядомъ перекинулась съ m-elle Mignard. Глаза ея вспыхнули и губы дрогнули отъ внутренняго смѣха, но она скромно опустила голову и почтительно поцѣловала мать въ надушенную пудрою щеку.
   -- Mon Dieu!-- сказала m-elle Mignard, сочувственно вглядываясь въ лицо Юліи Андреевны и съ соболѣзнованіемъ покачивая головой.-- Comme vous êtes pâle, madame! auriez-vous passé une mauvaise nuit?
   Юлія Андреевна тревожно взглянула въ зеркало и замѣтила, что кожа на лицѣ ея дѣйствительно кажется сегодня какою-то дряблою и желтою.
   "Ну вотъ,-- подумала она съ неудовольствіемъ,-- этого только недоставало!"
   -- Я совсѣмъ не спала отъ головной боли,-- сказала она сердито.
   -- Ah, madame, il faut vous soigner! Ваше здоровье такъ слабо!
   Юлія Андреевна пользовалась прекраснымъ здоровьемъ, но очень любила, чтобы ее находили слабою и болѣзненною. Но сегодня ей это вовсе не нравилось; сегодня она должна была имѣть видъ здоровый и свѣжій, чтобы казаічься моложе и красивѣе. Она ничего не отвѣтила m-elle Mignard, хотя обыкновенно любила жаловаться ей на свои мнимыя болѣзни болѣе, чѣмъ кому-нибудь другому, потому что m-elle Mignard лучше всѣхъ умѣла сочувствовать и соболѣзновать.
   -- Покажись, Нэдъ,-- сказала Юлія Андреевна,-- какъ ты одѣта.
   Нэдъ была одѣта въ бѣлое платьице изъ англійскихъ прошивокъ съ широкимъ голубымъ кушакомъ; на ея стройныхъ ногахъ были туго натянуты голубые же шелковые чулки. Юлія Андреевна придерживалась того мнѣнія, что дѣтей слѣдуетъ водить всегда въ бѣломъ: это такъ идетъ къ ихъ возрасту. Она поправила дочери бантъ и нѣсколько прядокъ волосъ и отпустила ее, сказавъ, что ей еще надо одѣваться.
   Едва выйдя изъ комнаты Юліи Андреевны, Нэдъ обняла m-elie Mignard и, смѣясь, шепнула ей на ухо:
   -- Elle rage!
   M-elle Mignard испуганно кивнула на дверь.
   -- Prenez garde!-- сказала она шепотомъ.
   Нэдъ осторожно скользнула впередъ и съ шаловливою граціей пробѣжала по столовой, коридору и классной въ свою комнату.
   Тутъ она бросилась на стулъ и разсмѣялась громко, уже не боясь, что ее услышитъ maman.
   -- Elle rage terriblement!-- повторила она съ такимъ восторгомъ, точно это приносило ей личное удовольствіе.
   M-elle Mignard тоже улыбнулась. Предвкушаемое ею интересное соперничество между матерью и дочерью чрезвычайно занимало ее.
   Нэдъ сидѣла на стулѣ и, какъ маленькая, болтала отъ удовольствія своими красивыми ногами, смотря на гувернантку блестящими, смѣющимися глазами.
   -- Софи все-таки молоденькая и недурна!-- сказала она
   Но m-elle Mignard сомнительно качала головой.
   -- Э! мой другъ, женщинѣ совсѣмъ не красота нужна! Ужъ кто другой, а она-то отлично это знаетъ! Нужно только, чтобы она обладала тѣмъ, что они, французы, зовутъ "du chien!" Лучшій примѣръ тому парижанки! Между ними вовсе не такъ много красавицъ, а между тѣмъ онѣ самыя обольстительныя женщины міра! А все оттого, что они съ шикомъ умѣютъ носить свою физіономію, какова бы она у нихъ тамъ ни была!
   Нэдъ съ удовольствіемъ слушала, зная, что и она сама съ ея задорно вздернутымъ носикомъ похожа на француженку, несмотря на то, что отецъ ея нѣмецъ, а мать русская. M-elle Mignard не разъ говорила ей, что у нея типъ чистокровной парижанки.
   -- А видѣли,-- спросила подсмѣиваясь Нэдъ,-- какое платье maman ей приготовила. Ярко-розовое! прелестное, игрушка, но конечно оно ни за что къ Софи не пойдетъ! Розовое идетъ только къ самому хорошему цвѣту лица. Maman это отлично знала!
   И она снова громко и плутовски расхохоталась.
   M-eile Mignard добродушно хлопнула ее.
   -- Taisez vous, enfant terrible!
   -- Но только эта maman навѣрное къ десяти часамъ прогонитъ ее спать и она ничего не увидитъ! Господи, да когда же она наконецъ, выростетъ.
   -- Эге!-- разсмѣялась m-elle Mignard,-- не очень-то торопитесь, душа моя! Ваша мамаша находитъ, что короткое платье на васъ идетъ къ ней гораздо больше, чѣмъ къ вамъ пойдетъ шлейфъ!
   -- Но это невыносимо! Такъ ее, пожалуй, до сорока лѣтъ будутъ водить коротышкой! А что касается сегодняшняго бала, то лучше всего, она прямо пойдетъ къ отцу и выпроситъ у него, чтобы онъ выхлопоталъ ей разрѣшеніе остаться сегодня на вечерѣ до двѣнадцати часовъ. Одно скверно, эта противная Морисониха пріѣдетъ! Опять начнетъ свои поученія!
   -- Ah! Cette vieille bigote!-- отвѣтила съ чувствомъ m-elle Mignard, которой одно воспоминаніе объ непріятной соперницѣ всегда портило хорошее расположеніе духа.
   И Нэдъ побѣжала къ отцу.
   

IV.

   Ѳедоръ Густавовичъ сидѣлъ въ халатѣ у письменнаго стола въ своемъ кабинетѣ и, проглядывая утреннія газеты, пилъ кофе изъ огромной чашки, со сливками и сухарями, какъ онъ любилъ пить его по утрамъ.
   Нэдъ подбѣжала къ нему сзади легкими неслышными шагами и, быстро закрывъ ему одной рукой глаза, другою выхватила у него газету и засмѣялась, громко цѣлуя его въ ухо съ манерой шаловливаго, избалованнаго ребенка, которому все позволяется.
   -- Aha! bist Du's, Wildfang!
   Ѳедоръ Густавовичъ, снявъ очки, посадилъ дочь къ себѣ на колѣни и съ удовольствіемъ поцѣловалъ ее въ свѣженькое, розовое личико, кожа котораго пахла тѣмъ особеннымъ запахомъ, напоминающимъ струю свѣжаго воздуха, который бываетъ только у дѣтей, да у очень молоденькихъ дѣвушекъ.
   Нэдъ, смѣясь, цѣловала отца въ щеки, глаза и подбородокъ, ластясь къ нему, какъ хитрый граціозный котенокъ.
   -- О! о! о!-- засмѣялся добродушно Ѳедоръ Густавовичъ:-- ну вижу, вижу въ чемъ дѣло! знаю, плутовка, что-то такое нужно! nun gut, was willst Du?
   Нэдъ притула къ себѣ его голову за одно ухо и, плутовски улыбаясь глазами, шептала ему на ухо. Она шептала по-нѣмецки, зная, что это сейчасъ растрогаетъ его, онъ придетъ въ умиленіе и охотнѣй исполнитъ все требуемое. Но въ сущности она, какъ и мать, недолюбливала и нѣмцевъ, и ихъ языкъ.
   -- О!-- засмѣялся снова Ѳедоръ Густавовичъ, выслушавъ просьбу дочери:-- ну это не будетъ ли слишкомъ? Я слыхалъ, что маленькія дѣти ложатся спать въ девять часовъ.
   Нэдъ опять пригнула къ себѣ его голову и, вся вздрагивая отъ смѣха и прижимаясь къ нему, зашептала:
   -- Ты слышалъ неправду! И потомъ, что я за "маленькое дитя"! Это только maman говоритъ, что я маленькая!-- воскликнула она обидчиво и не безъ умысла упоминая имя матери; она знала, и то, что достаточно Ѳедору Густавовичу сказать, будто такъ говоритъ или думаетъ Юлія Андреевна, чтобы онъ тотчасъ же возымѣлъ какъ разъ обратное мнѣніе.
   -- Ну, папочка, ну, милый, пожалуйста, устрой!-- говорила ластясь къ отцу хитрая Надъ.-- А если maman не позволитъ, ты скажи, что "ты" позволилъ, что ты такъ хочешь! Развѣ ты не можешь приказать своей дочери что хочешь? Отчего же maman можетъ распоряжаться мной, какъ хочетъ, а ты не можешь! Развѣ ты меньше ея? Ты, папочка, вотъ что сдѣлай: когда мы будемъ обѣдать, я буду сидѣть тихо-тихо и молчать, какъ-будто ничего не знаю, а ты возьми и скажи вдругъ m-elie Mignard: "M-elle Mignard, потрудитесь одѣть Нэдъ послѣ обѣда въ вечернее платье, и останьтесь съ ней сегодня на балу до 12 часовъ!".Тогда maman разсердится и скажетъ: "Къ чему это? что еще за новости!" А ты скажи: "Я такъ желаю!" А maman тебѣ скажетъ: "Она еще слишкомъ мала для баловъ! ей нужно учиться, а не танцовать!" А ты скажи "Сегодня балъ не серьезный, сегодня будетъ все больше молодежь, и я нахожу, что Нэдъ вполнѣ прилично присутствовать на первомъ выходѣ своей сестры! И такъ, m-elle Mignard, потрудитесь же исполнить мое распоряженіе!" Тогда maman ужъ нечего будетъ больше дѣлать, и она должна будетъ, хочетъ-не хочетъ, позволить намъ. И ты папочка выйдешь побѣдителемъ, а я немножко повеселюсь. Ну, папочка, ну, милый, пожалуйста, сдѣлай удовольствіе твоей маленькой дочкѣ!
   И Нэдъ тормошила отца за волосы и бакенбарды и кокетливо заглядывала ему въ глаза.
   Ѳедоръ Густавовичъ, улыбаясь, глядѣлъ на нее съ видимымъ удовольствіемъ. Онъ находилъ, что Нэдъ очень похожа на него; ея красота и умъ льстили его самолюбію, какъ косвенные намеки на его собственныя достоинства.
   -- Ахъ, плутовка!-- воскликнулъ онъ съ восхищеніемъ:-- ахъ, маленькій дипломатъ въ юбкѣ!
   И онъ съ любовью легонько щелкнулъ Надъ по носу своимъ большимъ краснымъ пальцемъ.
   

V.

   -- Надѣюсь,-- обратилась къ мужу Юлія Андреевна тономъ, не допускающимъ возраженія,-- вы сегодня будете завтракать дома.
   Ѳедоръ Густавовичъ поморщился. Въ сущности Ѳедоръ Густавовичъ былъ хорошій семьянинъ, но его семья сложилась такъ неудачно, что онъ пересталъ быть хорошимъ семьяниномъ, хотя въ глубинѣ души скучалъ и стремился къ этой семьѣ, которой такъ ему недоставало, несмотря на то, что онъ имѣлъ ее. Его семейные инстинкты не удовлетворялись тѣми семейными началами, которыя царили въ его домѣ, и постепенно онъ дошелъ до того, что ему нравилось бывать вездѣ, только не у себя дома. Ѳедоръ Густавовичъ считалъ своимъ долгомъ пріѣзжать къ обѣду непремѣнно домой; это былъ почти единственный часъ за весь день, который онъ проводилъ и считалъ нужнымъ проводить въ семьѣ. Но завтраки онъ не считалъ для себя обязательными. Онъ вставалъ рано, пилъ кофе въ своемъ кабинетѣ, и завтракать любилъ у Дюба. Сегодня, впрочемъ, былъ случай исключительный, и онъ еще съ вечера, ради пріѣзда Софи, хотѣлъ завтракать дома, но вопросъ и тонъ вопроса Юліи Андреевны разсердили его, и онъ сразу рѣшилъ, что не будетъ завтракать дома, хотя бы уже только потому, что Юліи Андреевнѣ желательно этого требовать.
   Поморщась онъ принялъ обычный равнодушный видъ, котораго, какъ онъ зналъ, Юлія Андреевна окончательно въ немъ не выносила.
   -- А почему же?-- спросилъ онъ ее, флегматично выпуская изо рта крупныя кольца дыма.
   Юлія Андреевна нетерпѣливо передернула плечами.
   -- Потому что сегодня, кажется, ваша дочь пріѣзжаетъ.
   -- О, я знаю, aber was doch?-- спросилъ онъ, дѣлая нарочно ничего не понимающее лицо.
   Юлія Андреевна зло разсмѣялась.
   -- О, нѣжный папаша!-- воскликнула она ядовито:-- васъ это, кажется, нисколько не интересуетъ?
   Ѳедоръ Густавовичъ слегка волновался, но старался сохранить свой спокойный видъ.
   -- Ну, ну, кто тамъ... нѣжный папаша или нѣжная мамаша, про то не будемъ лучше разговаривать, чтобы сдѣлать вамъ любезность.
   Юлія Андреевна вспыхнула, и глаза ея сердито засверкали.
   -- Ну, это ужъ не ваше дѣло,-- сказала она, стараясь, по возможности тоже быть спокойнѣе: -- ваше дѣло завтракать сегодня дома.
   -- А почему это мое дѣло? Я самъ знаю мои дѣла и не люблю, чтобъ въ нихъ мѣшались кого я не просилъ. Я не буду сегодня завтракать дома,-- заключилъ онъ рѣшительно.
   Юлія Андреевна смѣрила его взглядомъ такого глубокаго презрѣнія, которое оскорбляло и возмущало Ѳедора Густавовича больше всякихъ словъ, и, не сказавъ ничего, вышла изъ кабинета.
   Ѳедоръ Густавовичъ остался въ чрезвычайно непріятномъ расположеніи духа. Онъ сердился и на Юлію Андреевну, и на самого себя. Въ сущности теперь ему еще больше хотѣлось бы остаться дома, но онъ не могъ уступить женѣ и долженъ былъ отказаться отъ этого желанія только потому, что и она желала и требовала того же.
   Хотя онъ не былъ особенно горячимъ и заботливымъ отцомъ, но по своему очень любилъ своихъ дочерей.
   

VI.

   Юлія Андреевна прошла прямо къ себѣ въ комнату. Было уже 10 минутъ 12-го. Черезъ четверть часа пріѣдетъ Софи съ miss Morisson -- и сердце Юліи Андреевны при этой мысли сжималось какъ-то тревожно и непріятно.
   Она сидѣла, прислушиваясь къ стукамъ экипажей по мостовой, и думала о томъ, что сейчасъ, подъѣдетъ карета Софи и что она, Юлія Андреевна, должна будетъ принять ее не только любезно, какъ принимала многихъ другихъ своихъ соперницъ, которыхъ ненавидѣла въ душѣ, но и съ особенною лаской, какъ любящая мать дорогую дочь, и ни на одну секунду не дать замѣтить этой дочери, что она видитъ въ ней только опасную конкурентку, пріѣхавшую отнять ея право на молодость, красоту и то, что она понимала подъ словомъ "счастье".
   Особенныхъ "нѣжностей" отъ нея, впрочемъ, никто, вѣроятно, не ожидаетъ,-- она всегда была нѣсколько холодна со своими "дѣвочками", къ этому давно всѣ привыкли, и это никого по удивляетъ и никому не кажется неестественнымъ.
   Черезъ нѣсколько минутъ къ дому подъѣхала карета.
   Юлія Андреевна быстро встала и подошла къ окну, смотря съ какимъ-то страннымъ любопытствомъ, какъ выбѣжавшій лакей и швейцаръ суетливо и почтительно высаживали изъ кареты Софи и принимали безконечные свертки и пакеты отъ miss Morrison.
   Черезъ нѣсколько минутъ въ сосѣдней комнатѣ послышались голоса и шаги.
   Юлія Андреевна сдѣлала доброе лицо и съ ласковою, немного смущенною улыбкой пошла навстрѣчу къ входившимъ.
   -- Bonjour, mon enfant!-- сказала она, цѣлуя дочь, и, почувствовавъ на своей надушенной рукѣ крѣпкій поцѣлуй, снова вдругъ вспомнила баронессину дѣточку, и, слегка покраснѣвъ, наклонилась и еще разъ поцѣловала дочь въ щеку.
   -- Доброе утро, miss Morrison, вы вѣрно утомились въ дорогѣ...
   -- О, да, ночь въ вагонѣ всегда утомительна!
   Юлія Андреевна съ привѣтливымъ соболѣзнованіемъ улыбнулась miss Morrison.
   Она всегда была изысканно вѣжлива съ англичанкой, отчасти потому, что слегка побаивалась ея, но главнымъ образомъ потому, что желала казаться ей настоящей аристократкой и отличаться безукоризненными манерами.
   -- Въ такомъ случаѣ, мы васъ не будемъ сегодня больше безпокоить; идите въ свою комнату и отдохните, Софи я сначала сведу къ Ѳедору Густавовичу, а потомъ сдамъ m-eile Mignard.
   Miss Morrison удалилась, наклопивъ въ знакъ благодарности голову надменнымъ поклономъ, а Юлія Андреевна, обнявъ дочь за талію, направилась съ ной на половину мужа.
   Дорогой, она разспрашивала ее, хорошо ли ей было ѣхать, не чувствуетъ ли она сильной усталости или головной боли, и болтая съ ней о разныхъ мелочахъ, на которыхъ всегда вертится разговоръ въ первыя минуты послѣ дороги, незамѣтно разсматривала дочь. Въ послѣдній разъ онѣ видѣлись прошлымъ лѣтомъ, когда проѣздомъ изъ Крыма Юлія Андреевна нарочно останавливалась на нѣсколько дней у Tante Luise для того, чтобы повидаться съ Софи. Тогда Софи имѣла видъ еще полудѣвочки, и, несмотря на то, что ей было 17 лѣтъ, казалась не старше пятнадцати. Но за этотъ годъ она сильно подросла, выровнялась и въ своемъ длинномъ платьѣ и высокой дорожной шляпѣ казалась уже совсѣмъ взрослою дѣвушкой. Она была худощава и довольно высока ростомъ, и назвать ее хорошенькою было нельзя, несмотря на прекрасные голубые глаза и правильныя черты. Въ лицѣ ея недоставало яркихъ красокъ и оживленія, а лежавшее на немъ выраженіе -- не то задумчивости или застѣнчивости, не то апатичности, портило его, придавая ему какую-то безцвѣтность. Она вся имѣла какой-то блѣдный, сѣренькій видъ, и даже прекрасные, густые, бѣлокурые волосы, красивые быть-можетъ у другой,-- не красили ее.
   Юлія Андреевна внимательнымъ взглядомъ опытной женщины разсматривала ее искоса.
   "Сѣренькая! voilà le mot", подумала она и чутьчуть улыбнулась.
   -- А Tante Luise здорова?-- спросила она вслухъ.
   -- Да, maman merci, она просила вамъ кланяться.
   -- Благодарю, мнѣ надо будетъ еще написать ей и поблагодарить за всѣ хлопоты и заботы о тебѣ.
   Софи ничего не отвѣтила, но по лицу ея пробѣжала грустная тѣнь, и она еще ниже опустила глаза.
   Когда Ѳедоръ Густавовичъ увидѣлъ входящую жену и дочь, онъ быстро отодвинулъ свое кресло отъ стола и грузно всталъ навстрѣчу дочери, радостно протягивая ей руки. Глаза Софи вдругъ ласково вспыхнули и освѣтились счастливою, дѣтскою улыбкой, отъ которой разомъ заиграло и загорѣлось все ея блѣдное личико. Она бросилась къ отцу и нѣжно прижалась къ его груди.
   -- Gut Morgen, mein Kindchen! Gut Morgen, mein Schätzchen! очень, очень радъ тебя видѣть, очень радъ!
   И онъ ласково трепалъ дочь по плечу своею огромною красною, волосатою рукой, неловко цѣлуя ее въ голову и нѣсколько смущепно поглядывая въ сторону жены, которая своимъ присутствіемъ стѣсняла его нѣжный порывъ.
   Юлія Андреевна молча, холоднымъ, насмѣшливымъ взглядомъ наблюдала эту "трогательную сцену свиданія". Она видѣла, какъ радостно вспыхнула Софи, увидѣвъ отца, и какъ самъ Ѳедоръ Густавовичъ бросился къ ней навстрѣчу, и чувство отчужденности отъ нихъ обоихъ сильнѣе поднялось въ ней.
   "Да, они больше подходятъ другъ къ другу -- думала она съ какой-то странною горечью на душѣ-и въ ней та же противная нѣмецкая натура!"
   -- Ну, какъ же ты доѣхала?-- спрашивалъ Ѳедоръ Густавовичъ, ласково усаживая дочь подлѣ себя. Онъ замѣчалъ, что жена недовольна и имъ, и дочерью, и былъ въ душѣ очень обиженъ не за себя -- къ этому онъ относился вполнѣ равнодушно -- но за "свою" дочь. Въ эту минуту ему казалось, что Софи именно только его дочь и падчерица Юліи Андреевны, которая съ ней холодна и нелюбезна, и на зло женѣ онъ старался быть съ Софи не только вдвое ласковѣе, но даже началъ говорить съ ней по-нѣмецки, съ особеннымъ вниманіемъ и нѣжностью разспрашивая о Tante Luise и другихъ своихъ московскихъ родственникахъ, чего Юлія Андреевна, считавшая всѣхъ его родственниковъ за нѣмецкихъ сапожниковъ, терпѣть не могла. Но Софи, очевидно любившая ихъ, съ большимъ удовольствіемъ отвѣчала отцу на всѣ вопросы чистѣйшимъ нѣмецкимъ языкомъ.
   -- Здорова ли Tante Luise? Что Францъ выдержалъ ли экзамены? А дядя Шмидтъ снялъ, кажется, магазинъ?
   Юлія Андреевна презрительно усмѣхнулась.
   "Tante Luise, Францъ, дядя Шмидтъ... для меня всѣ эти господа совершенно чужіе люди, а для нихъ -- свои, кровные, родные... Она вся пропиталась этимъ нѣмецкимъ духомъ, ничего моего... Нѣтъ, нѣтъ, она мнѣ чужая, совсѣмъ чужая..." И ей казалось страннымъ и непонятнымъ, что эта сѣренькая нѣмочка -- ея родная дочь. Глядя на нихъ, естественнѣе предположить, что она дочь Ѳедора Густавовича отъ перваго брака съ какой-нибудь нѣмкой...
   "Не къ чему было отдавать воспитывать ее этой старой дурѣ Луизѣ... Я всегда была противъ, но благовѣрный непремѣнно этого желалъ... вотъ теперь и вышло Богъ знаетъ что... Впрочемъ, она уже съ дѣтства выказывала всѣ эти нѣмецкія добродѣтели -- это ужъ врожденное, папенькино! И какъ могла я выйти за него! Какъ могла!-- чуть не съ отчаяніемъ говорила себѣ Юлія Андреевна.-- А теперь и эта, чего добраго, успѣла уже, пожалуй, влюбиться въ какого-нибудь нѣмецкаго кузена, и, быть можетъ, въ довершеніе всѣхъ прелестей, въ пріятной перспективѣ предстоитъ еще цѣлая любовная исторія въ нѣмецкомъ духѣ съ какимъ-нибудь Herr-Шмидтомъ, башмачникомъ съ Кузнецкаго моста!.."
   И Юлія Андреевна вдругъ сердито заговорила:
   -- Однако, вы успѣете поговорить объ этомъ и послѣ, а теперь дали бы ей лучше раздѣться: она еще и шляпы не сняла!
   -- Ну что такое,-- возразилъ Ѳедоръ Густавовичъ:-- это не бѣда, будетъ еще успѣвать...
   Но Юлія Андреевна рѣзко оборвала супруга.
   -- Уже первый часъ -- сегодня завтракать будемъ раньше, а ей нужно еще переодѣться. Пойдемъ, Софи.
   Софи смущенно взглянула на мать и на отца, видимо не зная, котораго изъ нихъ ей слушаться; но въ глазахъ матери чувствовалось такое холодное приказаніе, что она невольно встала и, взглянувъ на отца виноватыми глазами, какъ-бы извиняясь, что не исполняетъ его желанія, поцѣловала его еще разъ и пошла за матерью.
   Теперь Юлія Андреевна шла впереди по длинному ряду залъ и гостиныхъ, отдѣлявшихъ ея половину отъ половины мужа. Она уже не держала дочь за талію и даже не оглядывалась на нее; если раньше въ душѣ ея и было какое-то теплое чувство къ Софи, то теперь, за короткое время свиданія ея съ отцомъ, чувство это совсѣмъ исчезло, и она не могла принудить себя даже къ простой любезности съ этой дочерью.
   -- Voici, m-elle Mignard, encore une élève pour vous!-- громко проговорила она, входя въ дѣтскую, гдѣ Нэдъ, сидя на столѣ, говорила что-то, смѣясь и болтая ногами, m-elle Mignard. При входѣ матери она поспѣшно соскочила со стола и, испуганно взглянувъ на нее, перевела сейчасъ же любопытные глаза на вошедшую сестру.
   -- Ah! charmée, charmée!-- воскликнула радостно m-elle Mignard и, любезно протянувъ къ Софи обѣ руки, горячо поцѣловала ее въ щеку.
   -- Мы уже были знакомы съ m-elle Софи,-- заговорила она по-французски,-- а теперь мы съ ней, надѣюсь, подружимся еще больше! О, m-elle. Софи, j'adore toute votrefamille.
   M-clle Mignard слегка прослезилась и крѣпко поцѣловала Софи, которая съ замѣшательствомъ глядѣла на страстную поклонницу своей семьи и не знала что сказать ей въ отвѣтъ. Но m-elle Mingard и не ожидала отвѣта, она очень любила маленькія трогательныя сцены и краснорѣчивыя рѣчи и всегда пользовалась удобнымъ случаемъ сказать ихъ.
   -- Eh bien, m-elle,-- сухо прервала Юлія Андреевна,-- поторопитесь къ завтраку. Софи нужно еще переодѣться, займитесь ея туалетомъ.
   И она ушла, оставивъ Софи, которую смущали и краснорѣчіе гувернантки, и холодность матери, и насмѣшливо улыбавшееся личико сестры.
   M-elle Mingard и Нэдъ тотчасъ обступили ее и съ любопытствомъ, свойственнымъ какъ француженкамъ, такъ и дѣвочкамъ-подросткамъ, закидали ее всевозможными вопросами и о Москвѣ, и о дорогѣ, и о разныхъ знакомыхъ.
   

VII.

   Во второмъ часу подали завтракать, и всѣ собрались въ столовую нѣсколько не въ духѣ. Юлія Адреевна была разстроена съ утра ожиданіемъ дочери; у miss Morrison начиналась съ дороги мигрень, а Софи была смущена и взволнована непривычною для нея обстановкой. Она видимо стѣснялась передъ всѣми этими новыми лицами, которыя хотя и назывались ея семьей, но въ сущности были ей еще совсѣмъ чужды. Даже Ѳедоръ Густавовичъ, обыкновенно благодушный и болтливый, былъ сильно не въ духѣ. Онъ не завтракалъ, какъ и обѣщалъ Юліи Андреевнѣ, но теперь ему еще больше хотѣлось остаться дома, и онъ сердился на жену, изъ-за которой долженъ былъ отказать себѣ въ этомъ удовольствіи только для того, чтобы сдѣлать, неудовольствіе ей.
   Когда всѣ уже сидѣли за столомъ, онъ вошелъ только на минуту, чтобы проститься; онъ прямо подошелъ къ Софи и нѣжно поцѣловалъ ее, а потомъ взялъ въ свою большую руку мордочку Нэдъ и крѣпко сжалъ, ее, прижимая ей носъ къ подбородку, что продѣлывалъ съ ней всегда, каждый день, съ какимъ-то особеннымъ, удовольствіемъ и аппетитомъ.
   -- Развѣ вы, папа, не будете съ нами завтракать?-- спросила его Софи своимъ робкимъ голосомъ.
   Ѳедоръ Густавовичъ нахмурился и сердито поглядѣлъ на жену.
   -- Нѣтъ, къ сожалѣнію, у меня есть безотлагаемое дѣло...
   Онъ стоялъ посреди комнаты, въ цилиндрѣ, сдвинутомъ слегка на затылокъ, и, широко разставивъ ноги, сердито натягивалъ на руки модныя рыжія перчатки.
   Юлія Андреевна съ неудовольствіемъ глядѣла на него, и все въ немъ было ей противно: и этотъ лоснящійся цилиндръ, и толстый красный затылокъ, заросшій подстриженными слегка вьющимися, рыжими волосами, и громкій голосъ, и короткіе унизанные кольцами мѣщанскіе пальцы, на которые съ трудомъ лѣзли узкія франтовскія перчатки, и его пошлые, какъ ей казалось, маленькіе глазки, и даже клѣтчатыя брюки...
   "Господи, и какъ могла я выйти за него замужъ..." думала она въ сотый разъ съ ожесточеніемъ и отвращеніемъ, и ей хотѣлось закричать ему, чтобы онъ не раздражалъ бы ее своимъ присутствіемъ, и скорѣй уходилъ съ ея глазъ, но сдерживалась, не желая дѣлать сцену при Софи, которая стѣсняла ее какъ новый человѣкъ, не посвященный еще во всѣ семейныя тайны и отношенія. Она холодно кивнула мужу на прощанье съ брезгливымъ жестомъ, скорѣй отнимая отъ него руку.
   Ѳедоръ Густавовичъ уѣхалъ. Разговоръ за завтракомъ все не клеился, хотя Юлія Андреевна, любившая всегда имѣть видъ свѣтской женщины, привыкшей не выказывать никакихъ своихъ чувствъ, любезно распрашивала Софи и miss Morrison о Москвѣ и о впечатлѣніи, вынесенномъ ими изъ нея. Но и Софи, и miss Morrison были неразговорчивы и плохо поддерживали разговоръ. Нѣсколько разъ за столомъ воцарялось неловкое, непріятное молчаніе, во время котораго присутствовавшіе какъ бы сильнѣе еще чувствовали холодную отчужденность другъ отъ друга и не знали что сказать. Нэдъ исподтишка подталкивала подъ столомъ m-elle Mignard кончикомъ ноги и быстро шептала ей, наклоняя лицо надъ тарелкой:
   -- Она не изъ разговорчивыхъ.
   M-elle Mignard старалась оживить общество и съ большимъ интересомъ распрашивала о Москвѣ, которую считала главнымъ мѣстожительствомъ всѣхъ русскихъ милліонеровъ и спрашивала:
   -- Правда-ли, что тамъ живутъ одни купцы и всѣ дома обращены въ лавки?
   Miss Morrison брезгливо сжимала губы.
   Она ничего объ этомъ не знаетъ, она нашла Москву грязною и некрасивою. Во все время ея пребыванія тамъ была ужасная погода, у нея сдѣлался флюсъ, и она не выходила.
   Тогда m-elle Mignard обратилась къ Софи.
   -- Monsieur Anatole разсказывалъ ей, что подъ великимъ колоколомъ царя Ивана строютъ къ выставкѣ новый пассажъ. Видѣла ли она эту постройку, вѣроятно, она должна представлять собой грандіозное и необычайное зрѣлище.
   Всѣ разсмѣялись, даже застѣнчивая Софи.
   -- Это невозможно,-- сказала Софи, улыбаясь и слегка краснѣя (она всегда немного краснѣла, когда говорила),-- въ немъ не помѣстится и одна лавка!
   -- Comment donc! возможно-ли? Но какъ же monsieur Anatole разсказывалъ ей, что Царь-колоколъ выше и больше шестиэтажныхъ домовъ! а во время нашествія великой французской арміи (эти слова m-elle Mignard проговорила торжественнымъ голосомъ) въ немъ были скрыты два института со всѣми воспитанницами, учителями и классными дамами.
   Всѣ снова разсмѣялись, кромѣ miss Morrison, которая только высокомѣрно поморщилась. Она давно считала m-elle Mignard дурой и ожидала отъ нея всякихъ нелѣпостей.
   -- Monsieur Anatole шутилъ съ вами,-- сказала насмѣшливо Юлія Андреевна:-- не надо быть такой легковѣрной!-- добавила она такимъ тономъ, въ которомъ чувствовалось, что она этой фразой намекала на что-то еще другое.
   -- Vraiment? Ah, le blagueur!-- восклицала съ добродушнымъ негодованіемъ m-elie Mingard:-- онъ всегда разсказываетъ мнѣ о Россіи разныя чудеса, но я больше не стану ему вѣрить.
   M-elle Mingard своимъ наивнымъ легковѣріемъ развеселила немножко скучавшее общество. Юлія Андреевна стала надъ ней слегка подтрунивать; она знала о слабости m-elle Mignard къ Анатолію Бахманову и любила, будучи въ духѣ, подразнить ее на этотъ счетъ. M-elle Mignard была соперница уже настолько неопасная, что ей смѣло можно было разрѣшить маленькое ухаживаніе за интереснымъ молодымъ человѣкомъ, которымъ и сама хозяйка дома очень интересовалась.
   Въ концѣ завтрака, когда подали кофе, лакей доложилъ о пріѣздѣ самого Бахманова, и Юлія Андреевна, слегка покраснѣвъ, велѣла просить его прямо въ столовую. Бахмановъ бывалъ у Таненбаумовъ такъ часто, что его считали своимъ человѣкомъ и не стѣснялись съ нимъ.
   При входѣ его у Юліи Андреевны, Нэдъ, и m-elle Mignard оживились лица.
   Нэдъ перестала толкать m-elle Mignard ногами подъ столомъ и приняла свѣтскій видъ взрослой и кокетливой дѣвушки.
   -- Vous voilà, blagueur!-- встрѣтила его m-elle Mignard, укорительно грозя ему пальцемъ.-- Maintenant je sais que vous n'êtes qu'un blagueur!
   Бахмановъ, сдѣлавъ общій поклонъ, подошелъ къ хозяйкѣ и полулѣниво, полупочтительно поцѣловалъ ея протянутую руку.
   -- Blagueur!-- повторилъ онъ равнодушно: -- pourquoi donc?
   -- Et les bêtises que vous m'avez débité sur Москва et sur Царь-колоколъ?
   -- Pas un brin de bêtise.
   -- Allons donc!
   -- Садитесь, Бахмановъ!-- прервала его Юлія Андреевна, слегка поморщившись и указывая на пустое мѣсто Ѳедора Густавовича подлѣ себя.
   -- Впрочемъ,-- вспомнила она съ маленькимъ, чуть замѣтнымъ замѣшательствомъ,-- вѣдь вы еще не знакомы съ моей Софи,-- позволите васъ познакомить?
   Бахмановъ издали почтительно поклонился смутившейся Софи. Юлія Андреевна глядѣла на него тревожными глазами, стараясь прочесть по его лицу, какое впечатлѣніе произвелъ на него видъ ея взрослой дочери. На лицо Бахманова осталось такъ я:е спокойно, съ присущимъ ему выраженіемъ какой-то равнодушной ко всему апатіи.
   -- Хотите кофе?-- спросила его Юлія Андреевна.
   Отъ кофе Бахмановъ отказался и только налилъ себѣ въ длинненькую узкую рюмку ликеру.
   -- За что на меня напали?-- спросилъ онъ у нея съ лѣнивой усмѣшкою.
   -- За то, что вы все дурачите бѣдную m-elle Mignard и разсказываете ей разныя небылицы, а она вѣритъ и повторяетъ.
   -- Это ужъ не моя вина, зачѣмъ она вѣритъ...
   -- C'est boni -- воскликнула снова m-elle Mignard -- à la guerre comme à la guerre -- mais je me vengerai! allez! Она всегда немножко пикировалась съ Бахмановымъ, но въ сущности ей нравилось, когда онъ, поддразнивая ее и подтрунивая надъ ней, вступалъ съ ней въ какіе-нибудь споры -- для нея это являлось предлогомъ поболтать съ нимъ.
   Бахманову на видъ казалось лѣтъ двадцать восемь или тридцать; лицо его, съ коротко остриженными волосами и маленькой бородкой à Henri quatre, было красиво и умно, но лежавшее на немъ выраженіе надменной насмѣшки и скучающей апатіи портило его, придавая ему что-то непріятное и отталкивающее.
   Бахмановъ имѣлъ репутацію злого и остроумнаго человѣка и въ душѣ очень дорожа ею, всячески старался поддерживать ее. Въ обществѣ его слегка побаивались, потому что благодаря этой репутаціи онъ позволялъ себѣ говорить злыя дерзости, на которыя большею частью ему почему-то не рисковали отвѣчать тѣмъ же. Средства его были нѣсколько туманны и вѣроятно невелики, но жилъ онъ хорошо, какъ живетъ большинство такъ-называемой jeunesse d'orée. Говорили, что у него есть какія-то имѣнія, но говорили такъ же, что никакихъ имѣній у него нѣтъ, а если и были, то онъ давно уже успѣлъ ихъ проиграть и спустить. Воспитанъ онъ былъ хорошо, держалъ себя прекрасно; въ театрѣ бывалъ въ первомъ ряду; одѣвался отлично, имѣлъ собственныхъ лошадей, хорошую родню и знакомство, и вслѣдствіе всѣхъ этихъ причинъ считался однимъ изъ самыхъ порядочныхъ и интересныхъ представителей своего круягка.
   Послѣднее время онъ сталъ бывать у Таненбаумовъ такъ часто, что въ обществѣ уя"е начали ходить очень опредѣленные слухи объ его ухаживаніи за Юліей Андреевной. Бахмановъ всегда ухаживалъ за кѣмъ-нибудь,-- къ этому давно привыкли; но тѣмъ не менѣе ухаживаніе его очень цѣнилось самими женщинами, какъ всегда цѣнится ими ухаживаніе человѣка завѣдомо умнаго или чѣмъ-нибудь замѣчательнаго. И теперь оно положительно льстило честолюбію Юліи Андреевны, которая не только не скрывала этого, но, напротивъ, отчасти бравировала, выставляя это на видъ.
   Бахмановъ ухаживалъ всегда за самыми изящными, красивыми и модными женщинами,-- это всѣ знали,-- и такимъ образомъ его ухаживаніе какъ бы само по себѣ придавало женщинѣ извѣстный интересъ, а потому именно теперь Юлія Андреевна желала болѣе чѣмъ когда-нибудь сохранить его во что бы то ни стало, но сознавала съ непріятнымъ ощущеніемъ стыда и страха, что именно теперь-то это и будетъ, пожалуй, очень трудно. Бахмановъ вовсе не славился постоянствомъ и изъ-за одной боязни показаться смѣшнымъ, продолжая состоять "при старой женщинѣ", могъ поспѣшить удалиться и, такимъ образомъ, первый подать примѣръ всѣмъ остальнымъ поклонникамъ.
   И Юлія Андреевна тревожно и пытливо всматривалась въ него, стараясь предугадать, какое впечатлѣніе сдѣлала на него Софи и что онъ теперь думаетъ. Появленіе Софи было для Бахманова почти такимъ же сюрпризомъ какъ и для всѣхъ прочихъ. Юлія Андреевна только недѣлю назадъ, уже отправивъ miss Morrison за дочерью, разсказала ему незначительнымъ тономъ, осторожно предупреждая, что скоро пріѣдетъ ихъ старшая дочь, о существованіи которой онъ слышалъ до тѣхъ поръ очень рѣдко и только то, что она воспитывается въ институтѣ въ Москвѣ.
   -- Развѣ вы хотите перевести ее въ одинъ изъ Петербургскихъ институтовъ или она будетъ доканчивать воспитаніе дома? -- спросилъ онъ тогда у Юліи Андреевны.
   Юлія Андреевна слегка замялась.
   -- Въ сущности она почти окончила курсъ,-- отвѣчала она неопредѣленно,-- но конечно ей необходимо будетъ дополнить образованіе еще дома,-- добавила она поспѣшно.
   -- А!-- Бахмановъ усмѣхнулся и какъ-то загадочно покачалъ головой,-- Такъ значитъ m-elle Софи совсѣмъ ужъ взрослая барышня? А я почему-то все воображалъ, что она годомъ или двумя всего старше Нэдъ.
   Юлія Андреевна покраснѣла и нахмурилась. Въ тонѣ своего поклонника она почувствовала уже ту насмѣшливую нотку, которой такъ боялась.
   -- Ну, что жъ,-- сказалъ Бахмановъ какъ будто равнодушнымъ тономъ,-- вы вѣроятно начнете вывозить ее теперь?
   -- Да, начну вывозить,-- коротко и сухо отвѣчала Юлія Андреевна, избѣгая встрѣчаться съ нимъ глазами.
   Съ этихъ поръ въ теченіе всей недѣли насмѣшливая нотка часто проскальзывала въ голосѣ Бахманова, когда онъ говорилъ съ Юліей Андреевной и особенно когда справлялся, скоро ли она ждетъ m-elle Софи. А справлялся онъ часто, и это раздражало Юлію Андреевну. Каждый разъ, какъ она подслушивала насмѣшку своимъ чуткимъ ухомъ опытной женщины въ самомъ простомъ повидимому вопросѣ, она гнѣвпо вспыхивала и думала:
   "Погоди... мы еще увидимъ... чья возьметъ!"
   И вотъ, наконецъ, этотъ день насталъ. Софи сидитъ передъ Бахмановымъ, который, судя по его равнодушному виду, мало интересуется ею.
   Онъ болталъ почти исключительно съ Нэдъ и m-elle Mignard, поддразнивая ихъ обѣихъ по своему обыкновенію, но въ самомъ тонѣ этихъ шутокъ, злыхъ и ѣдкихъ, Юлія Андреевна чувствовала, что онѣ относятся больше къ ней, чѣмъ къ m-elle Mignard, и что подъ благовиднымъ предлогомъ онъ просто ядовито прохаживается все время на ея счетъ. Она снова стала раздраженно волноваться и поспѣшила, вставъ изъ-за стола, прекратить непріятную бесѣду. Всѣ поднялись вмѣстѣ съ ней.
   -- Возьмите вашъ ликеръ, Бахмановъ,-- сказала она какъ будто совсѣмъ спокойно,-- и пойдемте пить кофе въ маленькую гостиную.
   Но говоря это, она подумала, что отправить Софи въ дѣтскую, какъ маленькую Нэдъ -- неловко, и нужно пригласить въ гостиную также и ее. Но это будетъ такая скука! Лучше пригласить всѣхъ, рѣшила она; потомъ подъ какимъ-нибудь предлогомъ можно удалить...
   Когда Софи подошла благодарить ее, Юлія Андреевна съ улыбкой обняла ее за талію и сказала:
   -- Посиди немножко у меня, мы съ тобой почти не видѣлись еще...
   Глаза Софи мягко вспыхнули, и она радостно улыбнулась.
   -- Miss Morrison, m-elle Mignard, не хотите ли допить кофе у меня?..
   Miss Morrison поблагодарила, но чувствуя себя утомленною послѣ дороги, отказалась и попросила позволенія удалиться въ свою комнату, а m-elle Mignard была очень рада.
   Онѣ съ Нэдъ предпочитали гостиную дѣтской. Нэдъ приняла приглашеніе и на свой счетъ, хотя знала, что оно къ ней не относилось, и безцеремонно отправилась въ гостиную матери вслѣдъ за остальнымъ обществомъ.
   Гостиная была прелестная, вся мягкая, застланная коврами и пропитанпая тонкимъ ароматомъ розъ и гіацинтовъ.
   Общество размѣстилось на отдѣльныхъ диванчикахъ и пуфахъ передъ маленькими изящными столиками, но всѣ невольно почувствовали себя здѣсь какъ-то еще болѣе натянутыми чѣмъ, въ столовой.
   Разговоръ совсѣмъ не клеился; даже Бахмановъ пересталъ поддразнивать Нэдъ и ея гувернантку, и лѣниво, со скучающимъ выраженіемъ на лицѣ, цѣдилъ свой ликеръ.
   Юлія Андреевна посидѣла нѣсколько минутъ, волнуясь и сердясь въ душѣ и на Бахманова, и на всѣхъ присутствовавшихъ, и даже на себя, наконецъ не выдержала и встала, извиняясь, что ей нужно еще распорядиться кое-чѣмъ для сегодняшняго бала.
   Когда она ушла, m-elle Mignard почувствовала себя свободнѣй и весело заболтала, а Нэдъ граціозно раскинулась на низенькомъ креслѣ и кокетливо вытянула свои ножки.
   Оставаясь втроемъ съ m-elle Mignard и Нэдъ, Бахмановъ всегда оживлялся. Француженка смѣшила его своимъ бульварнымъ остроуміемъ и своей влюбленностью въ него, которая забавляла его, а Нэдъ нравилась ему, какъ хорошенькая и неравнодушная къ нему дѣвочка-подростокъ, за которой онъ предчувствовалъ уже напередъ, что непремѣнно будетъ сильно ухаживать, какъ только она подростетъ.
   Пока онъ былъ для нея и героемъ, и другомъ, съ которымъ она и кокетничала, и откровенничала съ наивною, но задорною болтливостью испорченнаго ребенка.
   Втроемъ имъ всегда было весело; они понимали другъ друга; но теперь присутствіе Софи стѣсняла ихъ; съ ней нужно было разговаривать и нельзя была говорить "всего", какъ имъ это нравилось и какъ они къ тому уже привыкли.
   Бахмановъ нѣсколько разъ обращался къ Софи съ разными вопросами, стараясь по привычкѣ свѣтскаго человѣка, наперекоръ собственному желанію, занять разговоромъ скучную для него дѣвушку, которую онъ, со свойственнымъ ему уже навыкомъ въ этомъ отношеніи, сразу оцѣнилъ, и понялъ, что для него она, никогда не будетъ интересна. Но Софи стѣснялась и на всѣ вопросы отвѣчала сконфуженно и односложно. Ей хотѣлось бы уйти къ себѣ въ комнату, но она не рѣшалась и сидѣла съ застѣнчивымъ видомъ молоденькой провинціалки.
   Нэдъ, насмѣшливо улыбаясь, бросала на Бахманова выразительные взгляды и только пересмѣивалась съ m-lle Mignard. Но къ общему удовольствію явилась вдругъ Маша, горничная "барышень", и попросила Софью Ѳедоровну къ miss Morrison, которой нужнобыло вынуть свои вещи изъ чемодана Софи. Софи, обрадовавшись удобному предлогу, поспѣшно встала, и когда она вышла, всѣ съ облегченіемъ вздохнули.
   -- Вотъ невозможная особа!-- воскликнула возмущенная m-lle Mignard:-- у нее надо вытягивать каждое слово!
   Бахмановъ засмѣялся.
   -- Она недурна!-- сказалъ онъ, поддразнивая m-elle Mignard и Нждъ и, видя, что онѣ обѣ удивились, прибавилъ смѣясь, нарочно, чтобы посердить ихъ:-- право, очень пикантна!
   Но m-elley Mignard даже разсердилась.
   -- О! Вотъ, ужъ все что угодно, только не это! Да, въ такомъ случаѣ, онъ ровно, значитъ, ничего не понимаетъ въ женщинахъ. Она была до сихъ поръ лучшаго мнѣнія о его вкусѣ!
   Бахмановъ весело смѣялся.
   По его мнѣнію, Софи прелестна, и онъ собирается за ней даже ухаживать; къ тому же, у нея очень правильныя черты, что въ современныхъ женщинахъ встрѣчается очень рѣдко,-- она гораздо красивѣе Нэдъ.
   -- Ah, mon Dieu!-- воскликнула m-elle Mignard почти съ ужасомъ и ударила Бахманова по рукѣ забытымъ Юліей Андреевной вѣеромъ. Но Надъ ничего не сказала и только презрительно усмѣхнулась.
   -- Mais il devient tout-à-fait insupportable!-- кричала m-elle Mignard, дѣлая видъ, что ужасно сердится на Бахманова. Вчера онъ разсказывалъ ей небылицы о Царѣ-колоколѣ, а сегодня дразнитъ этой банальной нѣмецкой красотой! Можно ли сравнивать ихъ съ Нэдъ! И во всякомъ случаѣ, нѣмка не можетъ никогда быть ни изящной, ни пикантной.
   Но Бахмановъ очень любилъ дразнить m-elle Mignard,-- ему нравилось выводить ее изъ себя.
   -- Нѣтъ,-- говорилъ онъ смѣясь,-- это въ васъ просто говоритъ излишній патріотизмъ и политическая вражда за то, что нѣмцы разбили васъ въ 70-мъ году! Вотъ вы и не хотите сознаться теперь, что нѣмки вообще чрезвычайно интересны!
   -- Eh bien, monsieur!-- горячо воскликнула m-elle Mignard, блестя разгорѣвшимися глазами, и голосъ ея вдругъ зазвучалъ страстно и торжественно.-- Пусть это будетъ политическая вражда! Она не отрекается! Она француженка, настоящая чистокровная француженка и ненавидитъ всѣхъ нѣмцевъ и гордится этимъ! Ея бѣдная мать умерла отъ горя и нужды въ 70-мъ году; ея кузенъ палъ мертвымъ, защищая свою несчастную родину; она сама питалась кониной и голодала вмѣстѣ со всѣмъ Парижемъ, когда эти проклятые пруссаки побѣдили ихъ славную французскую армію и ворвались къ нимъ, какъ варвары въ Римъ! Все это правда, и она первая признаетъ это, но никогда и ни въ какое время нѣмки не побѣдятъ француженокъ.
   -- Браво, браво, m-elle Mignard! привѣтствую васъ и какъ славную патріотку, и какъ краснорѣчиваго оратора! Я вамъ даже поцѣлую ручку за вашъ патріотизмъ! Право, его надо цѣнить въ женщинахъ, тѣмъ болѣе, что въ нашихъ русскихъ дамахъ онъ или совсѣмъ отсутствуетъ, или отзывается лежалыми леденцами! Браво, m-elle Mignard, ну давайте ручку!
   И Бахмановъ взялъ ея руку и крѣпко поцѣловалъ, что m-elle Mignard тронуло и удивило, такъ какъ на подобныя любезности онъ быль скупъ не только съ ней, у которой еще никогда не цѣловалъ руки, но даже и съ прелестной Юліей Андреевной.
   -- Ну, а теперь,-- продолжалъ Бахмановъ смѣясь,-- вы поссоритесь съ Нэдъ, такъ какъ въ лицѣ нѣмцевъ задѣли и ее: она тоже нѣмка!
   -- Я совсѣмъ не нѣмка!-- воскликнула Нэдъ съ неудовольствіемъ:-- я русская!
   -- Къ сожалѣнію, вы нѣмка. Между настоящими русскими фамиліями нѣтъ такихъ, которыя бы оканчивались на "баумъ", а вы маленькая Fräulein Tannenbaum!
   -- Неправда! Я русская!-- повторила Нэдъ, сердито краснѣя, и лицо ея вдругъ приняло такое выраженіе, какое является у маленькихъ дѣтей, когда они собираются заплакать.
   -- Ah, méchant, encore! il faut toujours qu'il taquine quelqu'un! Ne le croyez pas, chère enfant! Нэдъ русская по рожденію, а по характеру и воспитанію это настоящая француженка! Не даромъ же она прошла черезъ руки ея, m-elle Mignard!
   -- Ну вотъ,-- засмѣялся Бахмановъ,-- это-то и доказываетъ значитъ лучше всего, что и нѣмка можетъ...
   Но m-elle Mignard сердито замахала на него руками, крича, что она больше не хочетъ ни слушать, ни говорить съ нимъ; но въ сущности она вспылила -- и теперь гнѣвъ ея уже прошелъ, сердиться долго она вообще не могла, а на Бахманова и въ особенности.
   -- Ну, хорошо, хорошо,-- сказалъ Бахмановъ, со смѣхомъ успокаивая ее:-- не буду больше затрогивать политическихъ вопросовъ.-- И помолчавъ немного, онъ прибавилъ: -- А Нэдъ все-таки даже хорошенькою никогда не будетъі Волосы у нея рыжіе, ротъ большой, носъ неправильныя...
   И говоря это, онъ окидывалъ всю ея изящную, граціозную фигурку любующимся взглядомъ тонкаго знатока женской красоты.
   На это Нэдъ не разсердилась, она только слегка скосила на него исподлобья красивые, блестящіе глаза и плутовато усмѣхнулась.
   Въ томъ, что она не нѣмка -- она не была вполнѣ увѣрена; фамилія и отецъ смущали ее какъ доказательства нѣмецкаго происхожденія, котораго она всегда немножко стыдилась, а съ тѣхъ поръ, какъ m-elle Mignard сдѣлалась ея наставницей, Нэдъ окончательно стала возмущаться имъ; поэтому названіе нѣмки ее всегда очень сердило, тѣмъ болѣе когда это говорилъ Бахмановъ. Но въ своей красотѣ она была вполнѣ увѣрена и всѣ Бахмановскія насмѣшки на этотъ счетъ переносила весьма спокойно, понимая, что онъ только такъ "нарочно" дразнитъ ее, а въ сущности она очень ему нравится; если же она и принимала иногда обиженный видъ, то только изъ кокетства, зная, что это идетѣ къ ней.
   -- М-elle Mignard!-- послышался голосъ Юліи Андреевны изъ внутреннихъ комнатъ: -- venez ici, je vous en prie!
   M-elle Mignard поспѣшно поднялась и, проходя мимо Бахманова, еще разъ ударила его по плечу вѣеромъ.
   -- Donnez lui une bonne correction, Ned!-- сказала она шепотомъ уже въ дверяхъ и погрозила ему пальцемъ.
   -- Не желаю!-- отвѣтила Нэдъ презрительно обиженнымъ тономъ.
   Но Бахмановъ самъ поймалъ ея руку и притянулъ къ себѣ то кресло, на которомъ она сидѣла.
   -- Ого, какъ мы разсердились!-- сказалъ онъ смѣясь.-- Ну, Богъ съ вами, Нэдъ, не стану больше дразнить, давайте вашу ручку и помиримтесь...
   Но Нэдъ не давала своей руки.
   -- Пустите меня,-- сказала она, дѣлая видъ, что сердится и хочетъ вырваться отъ него.
   -- Не злиться, Нэдъ, а то я пожалуюсь вашей мамѣ, и она васъ поставитъ въ уголъ!
   -- О!-- и Нэдъ уже съ негодованіемъ вырвала свою руку и вскочила съ кресла:-- я никого не боюсь,-- сказала она съ гордымъ презрѣніемъ:-- я ужъ слишкомъ выросла для угловъ!
   -- Нѣтъ, ничего, еще можно! а если мама одна не справится съ вами -- я ей помогу!
   Нэдъ громко засмѣялась.
   -- Ну, васъ-то я и совсѣмъ не боюсь!
   -- Напрасно..! я теперь для васъ опаснѣе многихъ,-- сказалъ Бахмановъ, крѣпко стискивая въ своей рукѣ ручку Надъ и какъ-то странно смотря на нее.
   -- Почему?
   Нэдъ съ удивленіемъ, не то искреннимъ, не то притворнымъ, вскинула на него свои смѣющіеся глаза.
   Бахмановъ ничего не отвѣтилъ и только смотрѣлъ съ загадочной улыбкой въ ея глаза, всегда слегка волновавшіе его бьющею изъ нихъ жизнью и задоромъ.
   Нэдъ чувствовала, что онъ любуется ею.
   -- Ну, скажите,-- спросила она уже ласковымъ, вкрадчивымъ голосомъ,-- развѣ правда, что Софи вамъ такъ понравилась?
   -- Правда.
   -- Нѣтъ, неправда! Я знаю, кто вамъ нравится...
   -- Кто?
   Нэдъ хотѣлось сказать "я", по она передумала и сказала:
   -- Мама!
   "Умница будетъ", подумалъ съ удовольствіемъ Бахмановъ.
   -- Нѣтъ, не мама,-- отвѣтилъ онъ улыбаясь.
   -- А кто?
   -- Когда вы выростете, тогда я вамъ такъ и быть скажу, кто мнѣ нравится!
   -- Такъ долго? это слишкомъ долго!-- протянула Нэдъ съ искусственнымъ разочарованіемъ.
   -- А вамъ сколько лѣтъ?-- спросилъ онъ ее.
   -- Ахъ, ужасно мало!-- сказала Нэдъ, вздыхая и даже конфузясь слегка отъ того, что ей еще такъ мало лѣтъ.-- Всего еще четырнадцатый годъ!
   -- То есть, значитъ 13, а можетъ быть и всего даже 12!-- засмѣялся Бахмановъ.-- Да, это дѣйствительно немного. Ждать придется долго. Ну чтожъ, потерпите годочка три-четыре!
   -- Ахъ, maman идетъ!-- тихонько воскликнула Нэдъ, осторожно прислушиваясь къ голосамъ въ будуарѣ. Ну прощайте, я убѣгу!
   -- Зачѣмъ же вамъ убѣгать, посидите лучше съ нами.
   -- Да мама все равно прогонитъ, ужъ я лучше сама уйду. Сейчасъ ко мнѣ придетъ Курилинъ читать эту глупую исторію! А знаете, я сегодня также на балу буду!-- сказала она съ наивнымъ торжествомъ.-- Вы будете?
   -- Буду.
   -- Только мама конечно не позволитъ мнѣ танцевать!
   -- Да вы развѣ умѣете танцевать?-- сказалъ Бахмановъ, но увидѣвъ, какимъ негодованіемъ и обидой вспыхнуло личико Нэдъ, невольно засмѣялся.
   -- Вѣрю, вѣрю...-- сказалъ онъ поспѣшно:-- вы прелестно танцуете!
   -- Ну то-то же!
   И она съ примирительной улыбкой взглянула на него и, о чемъ-то подумавъ, вдругъ прибавила:
   -- Вотъ вы теперь не хотите со мной танцовать, а я когда выросту -- съ вами не буду!
   -- Неправда, будете,-- сказалъ увѣренно Бахмановъ,-- и не только танцовать, но и... и...
   -- Что, что и?-- воскликнула Нэдъ съ любопытствомъ.
   Бахмановъ пригнулъ къ себѣ ея розовое ушко и шепнулъ ей:
   -- И цѣловаться!
   -- О, вотъ, никогда, никогда!-- воскликнула Нэдъ съ негодованіемъ ударяя его по рукѣ, и она выскользнула у него изъ рукъ и убѣжала, но въ дверяхъ комнаты опять обернулась и, чему-то плутовски засмѣявшись, кивнула ему головкой.
   "Бѣдовая будетъ,-- думалъ Бахмановъ, смотря ей вслѣдъ,-- и лучше матери: въ той слишкомъ много злости,-- это всегда портитъ женщину, а эта, эта прелесть!"
   

VIII.

   -- Ну вотъ, наконецъ-то я отдѣлалась!-- сказала Юлія Андреевна входя: -- сегодня ужасно много было хлопотъ, но теперь, кажется, уже всѣмъ распорядилась и все приготовлено.
   Она утомленно опустилась на кресло.
   -- У васъ дѣйствительно очень утомленный видъ,-- сказалъ Бахмановъ, всматриваясь въ нее какимъ-то страннымъ, пристальнымъ взглядомъ.
   -- Право?
   Юлія Андреевна тревожно взглянула на себя въ висѣвшее насупротивъ зеркало. На ней былъ роскошный пунцовый плюшевый капотъ, убранный желтоватыми мягкими кружевами, который всегда чрезвычайно шелъ къ ней; но сегодня ей казалось, что онъ только усиливаетъ еще больше желтизну ея лица.
   -- Ну, а какъ же вамъ понравилась моя Софи?-- спросила она вдругъ.
   -- Ваша Софи?-- Бахмановъ слегка прищурился и насмѣшливо улыбнулся одними уголками губъ: -- ничего... она очень мила...
   -- Въ самомъ дѣлѣ? Ну я очень рада, теперь я могу быть спокойна, значитъ, она понравится: вы требовательнѣе другихъ въ этомъ отношеніи,-- добавила она съ легкой ироніей.
   Онъ насмѣшливо поклонился ей.
   -- Но она имѣетъ видъ вполнѣ взрослой дѣвицы; судя по вашимъ словамъ, я ожидалъ увидѣть почти дѣвочку...
   Юлія Андреевна чуть чуть покраснѣла и отвернулась отъ этихъ прищуренныхъ, непріятныхъ для нея въ эту минуту глазъ, насмѣшливо пытавшихъ ее.
   -- Ей всего семнадцать лѣтъ, но она немного старообразна!-- сказала она, досадуя въ душѣ на эту старообразность дочери; въ груди ея начинало закипать раздраженіе, но она сдерживала себя, старась притворяться, что не понимаетъ его злыхъ намековъ.
   -- Неужели?-- протянулъ Бахмановъ точно съ недовѣріемъ,-- она кажется старше, ей можно дать около двадцати, но все-таки она очень мила, хотя, къ сожалѣнію, она повидимому не изъ тѣхъ женщинъ, которыя долго держутся. Есть женщины,-- прибавилъ онъ черезъ минуту,-- которыя и въ сорокъ лѣтъ кажутся еще молодыми, но она уже и къ тридцати годамъ состарится настолько, что ей будетъ казаться сорокъ лѣтъ.
   Онъ говорилъ небрежно, какъ-будто безъ всякой цѣли и задней мысли и только исключительно разбирая красоту Софи. Но въ глазахъ Юліи Андреевны засверкали сердитые, надменные огоньки. Она понимала, что Бахмановъ смѣется надъ ней въ глаза и мститъ ей за то, что она до сихъ поръ такъ ловко обманывала его насчетъ своихъ лѣтъ; но онъ дѣлалъ это такимъ образомъ, что она, если не желала дѣлаться еще болѣе смѣшной, не могла ни придраться, ни отвѣтить ему ничего, и должна была, прикидываясь ничего непонимающею, любезно продолжать съ нимъ разговоръ въ томъ же тонѣ и поневолѣ позволять ему издѣваться надъ собой.
   "Ну хорошо,-- сказала она себѣ, поднимая на него сердитые глаза, блиставшіе злобными огоньками:-- rira bien, qui rira le dernier! Ты еще раскаешься!-- думала она, не спуская съ него пристальнаго вызывающаго взгляда.-- Ты надѣешься теперь, кинувъ мнѣ въ глаза послѣднія насмѣшки, благородно ретироваться! Но ты ошибаешься! ты еще раскаешься и вернешься! да, раскаешься!"
   И въ глазахъ у нихъ свѣтилась обоюдная злоба и насмѣшка.
   -- Однако, я дѣйствительно очень утомлена сегодня,-- холодно сказала Юлія Андреевна, поднимаясь съ кресла:-- я думаю немного отдохнуть; вы извините, надѣюсь...
   -- Ахъ, пожалуйста!
   Бахмановъ поспѣшно всталъ и съ какою-то особенною почтительностью, тою почтительностью, съ которою онъ имѣлъ обыкновеніе раскланиваться съ пожилыми женщинами, раскланялся и съ Юліей Андреевной. Она закусила губы и холодно протянула руку. Но вдругъ ей пришло въ голову, что онъ, пожалуй, не пріѣдетъ вечеромъ, и не увидитъ ея торжества,-- и она прибавила болѣе любезнымъ тономъ:
   -- Сегодня, вѣроятно, увидимся...
   -- Вѣроятно,-- отвѣчалъ онъ небрежно, какъ бы нехотя,-- я званъ сегодня еще къ Неручаевымъ, но постараюсь заѣхать и къ вамъ...
   -- Пожалуйста,-- сухо пригласила она и тутъ же подумала:
   "Нѣтъ, это вздоръ, ты, конечно, пріѣдешь, потому что тебѣ захочется посмѣяться надо мною и посмотрѣть на мое пораженіе".
   И холодно пожавъ еще другъ другу на прощанье руки, они разстались, очень недовольные одинъ другимъ и предчувствуя оба близкое начало конца.
   

IX.

   Постель Софи поставили въ комнатѣ miss Morrison; это была просторная высокая комната, уставленная только самой необходимою мебелью. Нэдъ съ m-elle Mignard спали черезъ комнату, и обѣ спальни соединялись общею гостиной, въ которой, впрочемъ, сидѣли довольно рѣдко.
   "Дѣтскую гостиную", какъ величали ее въ домѣ, заново отдѣлали передъ пріѣздомъ Софи, уставивъ свѣтлою кретоновою мебелью съ букетами блѣдныхъ розъ по голубому полю, которая, вмѣстѣ съ нарядными тюлевыми занавѣсками, придавала комнатѣ уютный и веселый видъ. У каждой изъ сестеръ былъ въ ней "свой уголокъ" съ собственнымъ, небольшимъ, но изящнымъ письменнымъ столикомъ, надъ которымъ висѣли въ темныхъ рамахъ большіе поясные портреты Ѳедора Густавовича и Юліи Андреевны. Съ потолка спускался голубой фонарикъ и въ жардиньеркахъ стояли цвѣты. Теперь Нэдъ, гордясь, что у нея собственная гостиная, съ особеннымъ удовольствіемъ принимала въ ней своихъ молоденькихъ гостей и разыгрывала передъ ними свѣтскую даму, имѣющую свой "salon". Но въ обыкновенное время она предпочитала находиться въ своей комнатѣ, гдѣ все-таки было подальше отъ miss Morrison и гдѣ онѣ съ m-elle Mignard чувствовали себя гораздо свободнѣе и пріятнѣе.
   Спальни были просты и удобны, но каждая изъ нихъ носила отпечатокъ характера своихъ хозяекъ.
   Въ спальнѣ miss Morrison, которая любила чистый воздухъ и порядокъ, всегда было немного холодно отъ часто растворяемыхъ форточекъ. Мебель была разставлена чинно и аккуратно, и все, начиная отъ заграничной постели съ тонкимъ англійскимъ матрасомъ и до самаго пола, блестѣвшаго воскомъ, было такъ чисто, что и Нэдъ, и m-elle Mignard входили туда всегда съ какимъ-то непріятнымъ и боязливымъ чувствомъ. Никакихъ лишнихъ вещей въ комнатѣ не было, отчасти съ гигіенической цѣлью, чтобъ не загораживать свободнаго пространства и не портить тѣмъ воздуха, а также и потому, что никакихъ бездѣлушекъ и украшеній miss Morrison не терпѣла. У окна стояло глубокое темнаго сафьяна кресло съ прямою и жесткою спинкой, въ которомъ почти всегда сидѣла miss Morrison, днемъ занятая безконечнымъ вязаньемъ чулковъ, одѣялъ и шарфовъ, для бѣдныхъ, а по утрамъ и вечерамъ читая Библію въ старинномъ, темномъ кожаномъ переплетѣ, которая досталась miss Morrison еще отъ прабабушекъ и которую она берегла съ какимъ-то холоднымъ благоговѣніемъ.
   Софи, новая питомица ея, которая съ нынѣшняго дня отдавалась главнымъ образомъ подъ ея опеку и должна была раздѣлить съ ней и спальню, повидимому сочувствовала ей въ стремленіяхъ къ чистотѣ и порядку.
   Miss Morrison сидѣла выпрямившись на своемъ креслѣ и, стуча длинными спицами вязанья, изрѣдка кидала на нее поверхъ большихъ очковъ внимательные взгляды; но видя какъ аккуратно складывала и развертывала Софи свои вещи, англичанка все больше успокаивалась.
   Сначала, узнавъ, что Софи будетъ спать у нея, она очень встревожилась, боясь, что та своимъ присутствіемъ въ ея комнатѣ, станетъ производить такой же безпорядокъ, какой, бывало, производила Нэдъ, которая до поступленія m-elle Mignard спала съ miss Morrison, которая въ концѣ-концовъ, категорически объявила Юліи Андреевнѣ, что или она будетъ вынуждена покинуть ихъ домъ, или пусть Нэдъ переведутъ изъ ея комнаты.
   Тогда Надъ, къ полному восторгу, какъ своему, такъ и англичанки, была переведена къ m-elle Mignard, которая только что поступила къ нимъ тогда въ домъ.
   Спальня Нэдъ и m-elle Mignard являла собой полный контрастъ со спальней miss Morrison. Въ ней всегда былъ безпорядокъ; платья и тетради валялись на креслахъ и на столахъ вмѣстѣ съ туфлями и коробками конфектъ. Горничная поминутно ходила и убирала ихъ, но едва она успѣвала убрать, какъ все снова оказывалось почему-то разбросаннымъ. Зато подлѣ окна стоялъ пышный тюлевый, на розовомъ чехлѣ туалетъ, подобно этажеркамъ и комоду сплошь заставленный массою всякихъ бездѣлушекъ, бонбоньерокъ, флаконовъ и т. п., къ которымъ у m-elle Mignard была положительно какая-то страсть. Надо сказать правду, что главный безпорядокъ въ комнатѣ производила все-таки Нэдъ, но и m-elle Mignard относилась къ нему довольно равнодушно. Если miss Morrison щеголяла чистымъ и свѣжимъ воздухомъ, то m-elle Mignard и Нэдъ не могли имъ похвастаться; у нихъ всегда пахло духами, колбасой, сыромъ, апельсинами и тому подобной провизіей, хранившейся по ящикамъ комода m-elle Mignard.
   И Нэдъ, и m-elle Mignard, считавшая себя почему-то южанкой и приходившая въ ужасъ отъ русскихъ морозовъ, обѣ любили тепло и по цѣлымъ днямъ топили свой каминъ, чѣмъ всегда раздражали miss Morrison, поневолѣ принуждая ее сидѣть съ затворенными наглухо дверями, изъ боязни, чтобы и къ ней въ комнату не ворвался какъ-нибудь этотъ "ужасный жаръ".
   И m-elle Mignard, и Нэдъ очень любили свою комнату, гдѣ были изолированы почти отъ всякаго непріятнаго присмотра и могли дѣлать все, что хотѣли. Но особенно уютною она казалась имъ иногда по вечерамъ, когда онѣ устраивали въ ней свои маленькіе ужины. Дождавшись того времени, когда miss Morrison запирала свою дверь, а Юлія Андреевна уѣзжала куда-нибудь въ театръ или на вечеръ, онѣ посылали горничную Машу въ лавку за каштанами, сыромъ, сардинками и финиками, и когда она возвращалась, осторожно неся подъ передникомъ разные фунтики и пакеты, онѣ запирались на задвижку и всѣ втроемъ начинали приготовлять импровизованный ужинъ. Пекли въ горячей золѣ камина каштаны, поджаривали на огнѣ черный хлѣбъ съ масломъ и съ наслажденіемъ ѣли грошевую колбасу, купленную Машей въ сосѣдней мелочной лавкѣ, заѣдая все это апельсинами и леденцами и запивая лимонадомъ. Маша была ихъ сообщницей и, раздѣляя ихъ лакомства, сторожила у дверей, пока онѣ кушали.
   M-elle Mignard эти ужины напоминали то чудное время, когда она, служа еще продавщицей перчатокъ въ своемъ миломъ Парижѣ, возвращалась, бывало, по вечерамъ къ себѣ въ мансарду и принималась собственноручно приготовлять обѣдъ; а Нэдъ предпочитала ихъ самымъ изысканнымъ и тонкимъ блюдамъ дорогого Таненбаумовскаго повара. Они восхищали ее своей таинственностью, необычайнымъ меню и тѣмъ безотчетнымъ, тревожнымъ страхомъ, который охватывалъ ее и который ей именно и нравился. Онѣ старались не шумѣть ножами, говорили шопотомъ, прислушиваясь къ каждому шороху за дверями, и вздрагивали, испуганно смѣясь каждый разъ, какъ въ каминѣ съ трескомъ разрывались каштаны или хлопала пробка отъ лимонада. Если бы Юлія Андреевна узнала про эти ужины, имъ пришлось бы очень плохо; но до сихъ поръ онѣ еще ни разу не попались. Юлія Андреевна рѣдко входила къ нимъ, предпочитая приглашать ихъ къ себѣ, а miss Morrison, съ тѣхъ поръ, какъ Нэдъ поступила въ вѣдѣніе m-elie Mignard, относилась и къ ней, и къ m-elle Mignard съ холоднымъ презрѣніемъ, считая своей обязанностью преподавать Нэдъ только уроки англійскаго языка и ни до чего остального не желая больше касаться.
   M-elle Mignard почти совсѣмъ не говорила по-русски. Маша ни слова не понимала по, французски, но Нэдъ служила имъ переводчицей, и всѣ втроемъ онѣ весело смѣялись и болтали другъ съ другомъ. Маша и Нэдъ учили m-elle Mignard русскимъ словамъ, а m-elle Mignard Машу -- французскимъ, но обѣ ученицы такъ коверкали всѣ слова, что Нэдъ умирала отъ смѣха.
   Послѣ подобнаго ужина Маша собирала грязныя тарелки, ножи, остатки закусокъ и съ торжественною таинственностью уносила ихъ опять подъ передникомъ на кухню, а m-elle Mignard и Нэдъ раздѣвались, брали какіе-нибудь французскіе романы и, улегшись въ постель, принимались за чтеніе.
   

X.

   До обѣда время въ домѣ Таненбаумовъ на этотъ разъ тянулось долго и скучно. Юлія Андреевна, подъ предлогомъ усталости, никого не принимала и сидѣла запершись у себя въ комнатѣ. У Нэдъ были уроки -- и m-elle Mignard не знала какъ убить время.
   Отъ скуки она подошла даже къ порогу комнаты miss Morrison и глядѣла какъ Софи разбираетъ свои вещи. Она не желала входить совсѣмъ въ комнату miss Morrison, съ которой по обыкновенію была въ дурныхъ отношеніяхъ, но сидѣть долго одна не умѣла и предпочитала, стоя на нейтральной почвѣ, болтать съ Софи и разсматривать ея вещи.
   Софи стояла на колѣняхъ передъ нижнимъ ящикомъ комода, въ который аккуратно укладывала вынимаемое изъ чемодана бѣлье.
   Miss Morrison, съ холоднымъ, надменнымъ выраженіемъ на лицѣ, молча"вязала, стуча спицами, и, вполнѣ игнорируя присутствіе m-elle Mignard на порогѣ своей комнаты, не вмѣшивалась въ ея разговоръ ни одинмъ словомъ.
   -- Вы вѣрно сами вязали эти кокетки на рубашкахъ?-- съ любезной улыбкой спрашивала m-elie Mignard Софи, протягивая руку къ одной изъ рубашекъ, сквозь кружева которой аккуратно была продернута розовая ленточка.
   -- Очень мило, какой хорошенькій узоръ! Кто училъ васъ вязать эти кокетки?
   -- Тетя Луиза,-- отвѣчала Софи, слегка приподнимая голову съ присущей ей застѣнчивою манерой.
   -- О! всѣ нѣмки прекрасныя рукодѣльницы!-- воскликнула какъ бы съ восхищеніемъ m-elle Mignard.
   Софи слегка оживилась, и лицо ея покрылось легкою розовою краской.
   -- О, tante Luise очень искусная рукодѣльница! Она превосходно вяжетъ, шьетъ и вышиваетъ. Въ своей гостиной она вышила всю мебель и на всѣ окна связала занавѣсы!
   И въ глазахъ Софи при этихъ словахъ затеплилось что-то нѣжное, и она ласково гладила руками кружева на кофтахъ, которыя ей подарила тетка, какъ будто мысленно предназначала свое ласковое прикосновеніе не только этимъ кружевамъ, но и той, которая вязала ихъ.
   -- А вотъ ея портретъ!-- сказала она, вынимая изъ чемодана фотографическую карточку, въ орѣховой рамкѣ, и съ нѣжною гордостью взглядывая на милое ей, добродушное, полное лицо tante Luise, ласково улыбавшееся ей изъ своей рамки.
   -- Voyons! montrez moi! Она еще не стара, и у нея очень пріятное лицо!-- любезно сказала m-elle Mignard, разглядывая портретъ.
   -- О, да!-- воскликнула радостно Софи.-- Она чрезвычайно симпатична! Всѣ, всѣ, кто ее знаетъ, любятъ ее, и потомъ, она такая добрая, она очень... любила меня...-- прибавила она съ легкимъ, грустнымъ вздохомъ, и на лицо ея набѣжала печальная, задумчивая тѣнь.
   -- Очень, очень видная женщина!-- любезно продолжала m-elle Mignard, и уже хотѣла отдать обратно карточку, какъ вдругъ въ эту минуту вошла Нэдъ, у которой только-что кончился урокъ, и увидавъ стоявшую въ дверяхъ m-elle Mignard, тоже подошла къ ней. Замѣтивъ портретъ, она взяла его изъ ея рукъ и нѣсколько секундъ, молча, съ блуждающею на кончикахъ губъ усмѣшкой, разглядывала его.
   -- Это tante Luise?-- спросила она.
   Софи молча кивнула головой и протянула за портретомъ руку. Нэдъ, не сказавъ ни слова и только еще разъ взглянувъ на него, отдала его ей. Ей хотѣлось разсмѣяться и подшутить надъ этой толстой нѣмецкой тетушкой съ такимъ полнымъ лицомъ и въ невозможной наколкѣ, но боясь miss Morrison, она сдержалась, и только глаза ея насмѣшливо вспыхнули.
   Тѣмъ не менѣе она переступила порогъ комнаты и съ критической улыбкой начала разбирать и разсматривать вещи сестры, обмѣниваясь насмѣшливыми взглядами съ m-elle Mignard.
   -- Не трогайте безъ спроса чужихъ вещей!-- строго сказала miss Morrison, сердито взглядывая на нее изъ-подъ очковъ.
   Нэдъ молча оставила ихъ; она знала по опыту, что противорѣчить англичанкѣ безполезно. Софи испуганно взглянула и на miss Morrison, и на Нэдъ.
   -- О, ничего,-- сказала она сконфуженно:-- если хочешь, смотри...
   Нэдъ насмѣшливо поблагодарила.
   -- Благодарю, тутъ нѣтъ ничего интереснаго...
   -- Habillez vous, mon enfant, il est temps!-- поспѣшно заговорила m-elle Mignard, и взявъ Нэдъ за талію, тихонко вытолкнула ее изъ комнаты.
   -- Ужасно трогательно!-- переходя въ гостиную засмѣялась Нэдъ тихо, но все же настолько громко, чтобы Софи могла слышать ея слова:-- вязаныя кружевца на рубашкахъ и портретъ der lieben Tante Luise надъ кроватью! Ah, comme c'est touchant! Что касается до меня, то я предпочитаю вязанымъ кружевамъ настоящія и портретамъ тет...
   -- Chut!... taisez-vous donc, enfant terrible!-- испуганно замахала на нее руками m-elle Mignard, которая, исключая miss Morrison, никому не любила говорить колкостей.-- Ne dites pas des bêtises! Habillez vous bien vite!
   И втолкнувъ Надъ въ спальню, она заперла за ней дверь.
   Miss Morrison искоса взглядывала на Софи, которая съ грустнымъ лицомъ молча запирала комодъ.
   -- Черствый ребенокъ!-- проговорила miss Morrison, сердито глядя вслѣдъ Нэдъ, и о чемъ-то укорительно покачала головой.
   

XI.

   Передъ самымъ обѣдомъ Юлія Андреевна пришла на "половину дочекъ" спросить отдыхала ли Софи и какъ она себя чувствуетъ. Она заглянула въ обѣ спальни и нашла, что Софи устроила все очень мило, похвалила вышитыя ею туфли для Ѳедора Густавовича и подушку на диванъ для себя и, поболтавъ еще немного съ m-elle Mignard, взяла подъ руки "своихъ дѣвочекъ" и прошла вмѣстѣ съ ними въ столовую.
   Вообще она была очень ласкова и любезна, съ той особенной обворожительной привѣтливостью, которая всегда являлась къ ея услугамъ по желанію.
   Въ столовой уже дожидался Ѳедоръ Густавовичъ, бесѣдовавшій съ двумя гостями, обѣдавшими у него,-- какимъ-то чистенькимъ розовымъ старичкомъ и высокимъ военнымъ, съ длинными бакенбардами и желчнымъ лицомъ.
   У Таненбаумовъ всегда обѣдалъ кто-нибудь изъ знакомыхъ; часто это были лица въ сущности очень мало знакомыя, попадавшія случайно и не являвшіяся потомъ по цѣлымъ мѣсяцамъ и даже годамъ.
   -- А вотъ и мои дѣвчурки!-- воскликнулъ громко Ѳедоръ Густавовичъ, увидя жену, входящую съ дочерьми.
   -- Позвольте познакомить васъ съ моей старшей дочерью!
   Софи, краснѣя, застѣнчиво поклонилась; она повидимому не ожидала встрѣтить за обѣдомъ постороннихъ, и эти чужія, неожиданныя лица еще больше смутили ее.
   -- Прошу покорно!-- пригласилъ Ѳедоръ Густавовичъ, и шумно отодвинувъ свой стулъ, грузно опустился на него.
   Юлія Андреевна велѣла поставить приборъ Софи рядомъ съ собой -- это была особенная любезность, которую она оказывала только самымъ почетнымъ и симпатичнымъ гостямъ.
   Блюда съ дымившимися кушаньями разносили два лакея, которые своими важными физіономіями, казалось, тоже нѣсколько смущали Софи; она робѣла и брала микроскопическія порціи.
   На противоположномъ концѣ стола, гдѣ сидѣли мужчины, шелъ громкій разговоръ о какихъ-то акціяхъ и тарифахъ. Желчный офицеръ спорилъ о чемъ-то съ Ѳедоромъ Густавовичемъ, который по-русски нѣсколько затруднялся развивать свои идеи вполнѣ ясно, и поминутно переходилъ на нѣмецкій языкъ, на которомъ его доказательства казались ему убѣдительнѣе и краснорѣчивѣе.
   Но желчнаго барина нѣмецкій языкъ раздражалъ повидимому еще больше и онъ озлобленно опровергалъ всѣ доводы Ѳедора Густавовича.
   Софи съ тревогой поглядывала въ ихъ сторону, не понимая, какъ можно спорить такъ рѣзко съ хозяиномъ дома, и даже боясь, какъ бы отецъ не поссорился съ этимъ сердитымъ офицеромъ.
   Дамы не принимали въ опорѣ никакого участія и сидѣли съ равнодушными лицами.
   Юлія Андреевна, видя, что Софи все молчитъ, старалась съ любезностью свѣтской хозяйки занять и развлечь ее.
   -- Въ которомъ часу обѣдала ты у Tante Luise?-- спросила она ее.
   -- Въ два часа!
   -- А deux heures! Vraiment? Mon Dieu!.. Si tot?-- воскликнула съ удивленнымъ видомъ m-elle Mingard, прислушивавшаяся къ ихъ разговору:-- à deux heures! mais c'est impossible! Она бы не была въ состояніи проглотить въ это время логику супу.
   -- Ужасно рано!-- сказала и Юлія Андреевна, насмѣшливо покачивая головой.
   Софи удивилась: она въ свою очередь не понимала, что находятъ они въ этомъ такого необыкновеннаго. Многія ея знакомыя обѣдали еще раньше.
   -- Вѣдь Tante Luise вставала очень рано. Она въ восемь часовъ уже пила кофе.
   Но m-elle Mingard начала удивляться еще больше.
   -- Comment donc? Какъ? пила кофе въ восемь часовъ, значитъ она вставала часовъ въ шесть! Невозможно, кто встаетъ такъ рано?
   -- Отчего же?-- спросила Софи, которой удивленіе m-elle Mingard было немного непріятно.-- Отчего же невозможно? Дядя Шмидтъ вставалъ еще раньше -- въ 5 часовъ.
   M-elle Mignard всплеснула руками и хотѣла усиленно поразиться, но Юлія Андреевна, не любившая никакихъ разговоровъ объ родственникахъ мужа и допускавшая исключеніе для одной Tante Luise, на которую глядѣла какъ на необходимое зло, нахмурилась, и быстро перевела разговоръ на другую тему.
   M-elle Mignard, поймавъ недовольный взглядъ хозяйки, поняла, что лучше больше не удивляться.
   -- Отчего ты такъ мало взяла этого соуса?-- обратилась Юлія Андреевна къ дочери: -- это очень вкусно.
   -- Онъ очень жжетъ ротъ... я вѣрно еще не привыкла,-- сказала Софи съ извиняющейся улыбкой: -- у Tante Luise были всегда очень простыя кушанья.
   -- Да, мнѣ случалось обѣдать у нея, она хорошая хозяйка,-- замѣтила снисходительно Юлія Андреевна; но Ѳедоръ Густавовичъ вдругъ вмѣшался въ ихъ разговоръ.
   -- О, Tante Luise великолѣпная повариха!-- воскликнулъ онъ громко черезъ весь столъ, невольно привлекая на себя всеобщее вниманіе.-- Она будетъ подавать вамъ самый простой вещь, но умѣетъ такъ приготовлять ее, что вы будете облизать себѣ всѣ пальчики.
   И онъ поднесъ къ губамъ свои сложенные всѣ вмѣстѣ пальцы и со вкусомъ, точно что-то смакуя, чмокнулъ ихъ.
   Юлія Андреевна брезгливо поморщилась.
   -- Я надѣюсь, Sofichen,-- продолжалъ онъ,-- что она научала тебя своему мастерству.
   -- О, да!-- отвѣчала Софи съ наивнымъ удовольствіемъ.-- Tante Luise не разъ брала меня съ собой на рынокъ, нарочно, чтобы я практиковалась.
   -- А, ну это превосходно! Но была ли ты понятливой ученицей? Я думаю, что вертушку Нэдъ сама Tante Luise ничему бы не научила? А? Нэдъ, was sagst Du?
   Нэдъ презрительно улыбнулась.
   -- Я не знаю,-- сказала Софи съ застѣнчивой улыбкой и чуть замѣтной гордостью,-- вѣроятно я была понятлива. Tante Luise иногда совсѣмъ не выходила въ кухню, а поручала весь обѣдъ моей отвѣтственности.
   -- Ну, и что-жъ, доставалось тебѣ потомъ на орѣхи?
   -- Иногда... но большею частью я особенно старалась, и Tante Luise оставалась мной довольна... и хвалила меня... Я очень люблю стряпать...-- прибавила Софи it тотчасъ же сконфузилась, чувствуя инстинктивно, что она не должна бы была признаваться здѣсь въ этомъ.
   Нэдъ едва удерживалась отъ смѣха и подталкивала, по своему обыкновенію, m-elle Mignard, бросая на нее насмѣшливые взгляды.
   Глаза Юліи Андреевны становились все темнѣе, и она больше раздражалась.
   -- А, ну, вотъ и превосходно!-- воскликнулъ съ удовольствіемъ Ѳедоръ Густавовичъ.-- Значитъ, мы будемъ надѣвать на тебя завтра еще weisse Schurze и ты сама будешь приготовлять, по рецептамъ Tante Luise Sandkuchen. Ахъ, какъ она дѣлала это кушанье! Я до сихъ поръ не могу забывать. А если хочешь, то возьми меня въ помощники. Я буду брать бѣлый колпакъ у Никиты, передникъ и буду приходить помогать тебѣ дѣлать Sandkuchen.
   И онъ громко засмѣялся своимъ добродушнымъ хохотомъ, отъ котораго колыхалось все его огромное тѣло.
   Розовенькій старичокъ одобрительно засмѣялся, а Нэдъ, которой живо представилось, какъ отецъ, въ бѣломъ колпакѣ и передникѣ, а Софи, съ засученными какъ у судомоекъ рукавами, возятся у плиты съ мѣдными кастрюлями, залилась веселымъ хохотомъ.
   -- Ну, это будетъ совершенно излишне!-- сухо замѣтила Юлія Андреевна, кидая вмѣстѣ съ miss Morrison строгій взглядъ на Нэдъ,-- Она можетъ дать свои рецепты повару и онъ приготовитъ все это и безъ ея вмѣшательства.
   -- Но, нѣтъ!-- воскликнулъ Ѳедоръ Густавовичъ:-- поваръ совсѣмъ не то! У нихъ это будетъ выходить все очень тонко и прекрасно, но совсѣмъ но такъ вкусно, какъ будетъ умѣть приготовлять еще Frau. Кухней, по моему мнѣнію, должна распоряжаться женщина.
   Юлія Андреевна насмѣшливо повела глазами и замолчала, не желая, при постороннихъ входить въ безполезные и неумѣстные споры.
   -- Да, ваша правда,-- согласился розовый старичекъ, сочувственно кивая головой,-- ваша правда, теперь-то вѣдь такія хозяйки, какъ въ старину водились -- давно ужъ вывелись. Я помню, моя матушка своимъ хозяйствомъ на всю губернію славилась. Молоденькія дамы къ ней учиться пріѣзжали-съ. Да-съ! Потому что прежде между дамами въ этомъ дѣлѣ соревнованіе было, гордость была, а теперь все это пропало. Покойница матушка такіе пироги дѣлала, что къ намъ бывало по воскресеньямъ верстъ за 30 пріѣзжали, чтобы только покушать ихъ. А теперь гдѣ вы это найдете? Нѣтъ-съ, Юлія Андреевна, любовь къ хозяйству въ дѣвушкѣ большое-съ достоинство! Очень большое!
   -- А знаете,-- прервалъ его, обращаясь къ Ѳедору Густавовичу, желчный офицеръ, котораго хозяйственные вопросы очевидно не интересовали:-- Боровинъ, говорятъ, будетъ назначенъ на мѣсто Попова.
   -- Но!-- Ѳедоръ Густавовичъ очень удивился.-- Скажите на милость! но вѣрно-ли то? про него никто ничего не разговаривалъ и вдругъ! Я слышалъ, будетъ назначаться Аксель.
   -- Нѣтъ, это вѣрно, мнѣ говорилъ Дементьевъ. Богъ знаетъ, что у насъ дѣлается.
   -- Да! ну это будетъ бывать для многихъ непріятный сюрпризъ!-- засмѣялся Ѳедоръ Густавовичъ, и разговоръ опять перешелъ на назначенія, акціи и тарифы.
   Нэдъ все съ большимъ безпокойствомъ поглядывала на отца; подавали уже пирожное, а онъ еще и не думалъ исполнять ее просьбу о балѣ. Она кидала на него выразительные взгляды, но Ѳедоръ Густавовичъ увлекся назначеніемъ Боровина и спорилъ, не замѣчая ея взглядовъ и не обращая на нее никакого вниманія.
   "Нѣтъ, онъ забудетъ!" думала Нэдъ съ отчаяніемъ и придумывала какъ бы обратить на себя его вниманіе. Она кашляла, смѣялась и говорила громче, чѣмъ это допускалось Юліей Андреевной, но Ѳедоръ Густавовичъ все-таки не замѣчалъ ея.
   Надъ чуть не плакала: она боялась, что такъ и не попадетъ на балъ.
   "Ну, такъ я пролью вино,-- придумала она,-- на меня всѣ накинутся, и онъ вспомнитъ; вотъ онъ всегда такъ: обѣщаетъ, а самъ и забудетъ, несносный!"
   И протянувъ руку къ своему стакану, она какъ-будто нечаянно задѣла и опрокинула стаканъ своей сосѣдки, miss Morrison.
   Нэдъ вскрикнула; miss Morrison испуганно отодвинулась отъ залитой скатерти, и Юлія Андреевна бросила на Нэдъ сердитый взглядъ.
   -- Вѣчно шалости!-- сказала она строго.
   -- Пролить красное вино на скатерть -- это верхъ неприличія и невоспитанности,-- сказала по-англійски miss Morrison съ глубокимъ презрѣніемъ.
   Лакей поспѣшно бросился перемѣнять залитый приборъ и положилъ чистую салфетку на мокрую скатерть. Такимъ образомъ за столомъ произошелъ легкій переполохъ, и Ѳедоръ Густавовичъ невольно обернулся въ сторону Нэдъ.
   -- Ай, ай, ай!-- закачалъ онъ укорительно головой, увидѣвъ на скатерти красное пятно.-- Это не скоро будетъ выходить!
   Нэдъ не отводила отъ его лица какъ будто виноватыхъ глазъ, стараясь всѣми мысленными силами заставить его подъ этимъ взглядомъ вспомнить свое обѣщаніе. Ѳедоръ Густавовичъ, увидавъ виноватые глаза дочери, съ мольбой смотрѣвшіе на него, подумалъ, что она испугалась, и ему стало ея жаль.
   -- Ну ничего... ничего!-- сказалъ онъ добродушно.-- Не бѣда!-- И ласково кивнувъ ей головой, снова обратился къ желчному офицеру и продолжалъ съ нимъ начатый разговоръ.
   А Нэдъ, потерявшей, наконецъ, всякую надежду заставить отца припомнить, стало такъ досадно на него и такъ ужасно жалко, что она не попадетъ теперь уже на балъ, что она не вытерпѣла и вдругъ заплакала, совсѣмъ еще по-дѣтски, крупными-крупными слезами, поспѣшно вытирая ихъ платкомъ, свернутымъ въ комочекъ.
   M-elle Mignard, знавшая какъ рѣдко плачетъ ея ученица, поразилась на этотъ разъ уже вполнѣ искренно.
   -- Qu'avez vous, mon enfant?-- спросила она съ удивленіемъ.
   -- Это что за новости?-- тихимъ, но строгимъ голосомъ спросила Юлія Андреевна.-- Перестань сейчасъ же! какъ тебѣ не стыдно!
   Софи съ удивленіемъ и жалостью смотрѣла на сестру, думая, что она плачетъ о томъ, что получила выговоръ за пролитое вино.
   Но Нэдъ расплакалась уже совсѣмъ по-дѣтски, всхлипывая и прижимая свой платокъ къ глазамъ, быстро наполнявшимся слезами, и не могла теперь остановиться.
   -- Ты вѣрно хочешь, чтобы я выслала тебя изъ-за стола?-- спросила опять Юлія Андреевна очень сдержанно, но съ сердитыми нотками въ голосѣ.
   Ѳедоръ Густавовичъ, услышавъ всхлипываніе, обернулся и очень удивился, увидѣвъ плачущую Нэдъ.
   -- Nedchen!-- was hast Du, mein Kind? Pfui, Schande!-- Ну что такой! съ кѣмъ бѣды не случалось, зачѣмъ для этого плакать!
   -- Выйди!-- коротко приказала Юлія Андреевна, показывая m-elle Mignard взглядомъ, чтобъ она увела свою провинившуюся воспитанницу.
   Нэдъ поднялась и, закрывая лицо платкомъ, сердито отодвинула свой стулъ и вышла. M-elle Mignard поспѣшно и съ недоумѣніемъ, не понимая, что вдругъ сталось съ ея ученицей, которая всегда держала себя вполнѣ взрослою дѣвицей, пошла за ней.
   -- Съ дѣтьми всегда недоразумѣнія!-- обратилась къ гостямъ Юлія Андреевна съ любезною улыбкой, какъ бы слегка извиняясь передъ ними за свою капризную дочь.
   -- Помилуйте!-- воскликнулъ не то радостно, не то озлобленно желчный господинъ:-- у меня у самого ихъ пятеро! знакомъ съ этими исторіями!
   -- Боже мой, я думаю, они васъ часто безпокоятъ!
   -- Да, случается-таки, задаютъ концерты!
   -- Но что такое случилось?-- недоумѣвалъ Ѳедоръ Густавовичъ:-- она такъ рѣдко плачетъ!
   -- Вотъ-съ!-- не обращаясь собственно ни къ кому, заговорилъ опять розовый старичокъ укорительно и съ сожалѣніемъ улыбаясь.-- Вотъ-съ, нынче пятеро дѣтей -- и ужъ считается много! И родители жалуются, и не знаютъ какъ съ ними управиться. А какъ же въ наше-то время было? У нашей матушки насъ одиннадцать человѣкъ было? у тетушки Марьи Петровны, сестрицы ея,-- четырнадцать! Да и то не жаловались; и въ домѣ все было чинно и спокойно. Въ старину въ этомъ видѣли милость Божію и радовались. А нынче, помилуйте, рѣдко-рѣдко въ которой семьѣ встрѣтишь больше двухъ, трехъ, много четырехъ дѣтей! Или вотъ еще у насъ помѣщица одна была, Анна Герасимовна Куличева, прекрасная, здоровая такая дама была, такъ у той восемнадцать человѣкъ-съ было. Да-съ, восемнадцать человѣкъ! Да и то рѣдкостью не считалось, случалось и по двадцати имѣли. Бывало, въ какомъ-нибудь помѣщичьемъ барскомъ домѣ какъ сядутъ за столъ, такъ весь столъ персонъ на двадцать, на двадцать пять накрытый и займутъ. И все своя семья! Или бывало въ праздникъ, въ именины, или вотъ въ Рождество съѣдется вся родня въ одинъ домъ, большею частью, конечно, къ старшему въ родѣ, такъ повѣрите ли -- до ста человѣкъ доходило! И все свои: дочери замужнія, сыновья женатые, внуки, даже правнукамъ случалось быть. Такъ даже умилишься просто! А все отчего?-- жизнь правильнѣе была, здоровье крѣпче было. Нынче, помилуйте, молодой человѣкъ лѣтъ въ двадцать, двадцать пять, въ самый можно сказать, расцвѣтъ свой -- и ужъ болѣетъ, анеміи тамъ разныя; а въ наше время ничего этого не знали. Я вотъ, моего дѣда прекрасно помню, такъ, лѣтъ уже семидесяти слишкомъ былъ онъ все же, можно сказать, просто красавецъ мужчина былъ -- волосы всѣ цѣлы, зубы крѣпкіе, лицо румяное, свѣжее! Самъ тройкой правилъ, да вѣдь какъ! Только крикнетъ бывало на лошадей,-- голосъ зычный, звонкій имѣлъ: "Ну, голубчики, не посрамите старую голову, выносите соколики!" Такъ бывало и молодымъто за нимъ не угнаться. Именно какъ сказалъ г-нъ Лермонтовъ:
   
   Да, были люди въ наше время --
   Не то что нынѣшнее племя,
   Богатыри -- не вы!
   
   Но Юлія Андреевна, знавшая скучную привычку благодушнаго старичка распространяться по три часа о прежнихъ славныхъ временахъ, поспѣшно отодвинула стулъ и встала, давая знакъ объ окончаніи обѣда.
   Всѣ подходили уже благодарить ее, какъ вдругъ Ѳедоръ Густавовичъ ударилъ себя по лбу.
   -- Ахъ!-- вскрикнулъ онъ, внезапно вспоминая наконецъ о просьбѣ Нэдъ:-- я забылъ! совсѣмъ забылъ! M-elle Mignard! а! Да ея нѣтъ. Вотъ что, душенька,-- обратился онъ къ женѣ особенно ласковымъ голосомъ;-- Нэдъ просилась сегодня на балъ, пожалуйста, сдѣлай милость, пускай ее!
   Юлія Андреевна слегка удивилась.
   -- Когда же она просилась?
   Ѳедоръ Густавовичъ, припомнивъ подробности утренняго посѣщенія Нэдъ и ея просьбу не выдавать ее матери, нѣсколько смутился, понявъ, что онъ ее выдаетъ. Но было уже поздно, и онъ не умѣлъ ни выгородить Нэдъ, ни поправить свою ошибку.
   -- Сегодня утромъ; только, пожалуйста, сдѣлай мнѣ удовольствіе, пускай eel
   -- А! сегодня утромъ!-- сказала Юлія Андреевна и пахмурилась.-- "Это,-- подумала она про себя,-- когда я застала ее въ кабинетѣ, гм!.. не спросясь меня..."
   -- Она должна была проситься у меня, а не у васъ,-- сухо замѣтила она мужу: -- но за то, что она такъ скверно вела себя за обѣдомъ, она не будетъ пущена на балъ.
   -- Aber mein Gott, это я всему виноватъ, пожалуйста...
   -- Ахъ, нѣтъ, пожалуйста!-- Юлія Андреевна нетерпѣливо отвернулась отъ мужа:-- вы знаете, что я разъ навсегда просила васъ не вмѣшиваться въ эти мелочи.-- Я сказала: нѣтъ, значитъ: нѣтъ,-- просить безполезно.
   -- Böses Weib!-- проворчалъ Ѳедоръ Густавовичъ и сердито отошелъ отъ жены. Онъ сердился и на нее за ея характеръ, и на себя за то, что не умѣлъ повести дѣла ловко, какъ совѣтовала Нэдъ, и жалѣлъ Надъ, отъ которой онъ зналъ, что ему еще порядкомъ достанется послѣ.
   Ѳедоръ Густавовичъ увелъ мужчинъ къ себѣ въ кабинетъ, куда имъ подали превосходныя сигары, черный кофе и разные ликеры и гдѣ они могли на свободѣ, не стѣсняясь уже дамскимъ обществомъ, продолжать интересные для нихъ политическіе и экономическіе споры, а Юлія Андреевна ласково обратилась къ Софи:
   -- Пойдемъ ко мнѣ посидѣть; мы съ тобой совсѣмъ еще не говорили.
   И обнявъ дочь, она прошла съ ней анфиладою комнатъ въ свой прелестный японскій будуаръ, стѣны и мебель котораго, низкая и мягкая, какъ бы располагавшая къ нѣгѣ, были обиты желтымъ китайскимъ шелкомъ. Всѣ стѣны и углы были заставлены изящными японскими ширмами, шкапчиками и этажерками, убранными дорогимъ китайскимъ фарфоромъ въ видѣ вазъ, куколъ и тарелокъ. Подъ потолкомъ тихо покачивался японскій фонарь, обливавшій комнату пріятнымъ желтовато-розовымъ свѣтомъ, а изъ большихъ вазъ возвышались пальмы и простирали въ воздухѣ свои огромные вѣерообразные раскидистые листья латаніи. Весь воздухъ казался пропитаннымъ ароматомъ фіалокъ и гіацинтовъ, сливавшимся съ тонкимъ запахомъ духовъ изъ раскрытыхъ флаконовъ...
   Юлія Андреевна очень любила этотъ уголокъ и гордилась имъ какъ воплощеніемъ своего изящнаго артистическаго вкуса. Большею частью она именно здѣсь принимала Бахманова и другихъ болѣе или менѣе интересовавшихъ ее поклонниковъ, находя, что въ этомъ прелестномъ уголкѣ и сама она кажется еще изящнѣе и красивѣе.
   -- Ну вотъ присядь тутъ!-- сказала она указывая дочери на маленькую козетку, возлѣ которой распростерлась на полу тигровая шкура съ раскрытою пастью. Сама она сѣла напротивъ Софи на низкую козетку и молчала нѣсколько мгновеній, придумывая о чемъ бы ей начать говорить съ дочерью. Она чувствовала, что, несмотря на всѣ старанія, все, что она говорила съ дочерью, выходило все-таки холодно и оффиціально, тѣмъ болѣе для перваго дня свиданія послѣ долгой разлуки. Еслибы Софи была просто знакомая или родственница, пріѣхавшая погостить къ нимъ, она конечно умѣла бы занять и развлечь ее, но Софи была ея родная дочь и однимъ своимъ присутствіемъ напоминала ей, что сегодня же вечеромъ судьба ея, Юліи Андреевны, можетъ сильно измѣниться къ худшему. Мысль эта продолжала мучить ее, несмотря на предчувствіе и даже увѣренность въ своемъ успѣхѣ и побѣдѣ, и невольно отталкивала ее отъ этой дочери, которая, быть можетъ, сегодня же вечеромъ, однимъ своимъ появленіемъ, состаритъ ее въ глазахъ общества на добрыя десять лѣтъ. Но, несмотря на эти тяжелыя и мучительныя для нея мысли, она все-таки желала быть съ дочерью любезнѣе и пріискивала въ умѣ разныя привѣтливыя фразы.
   -- Нравится тебѣ эта комната?-- ласково спросила она у Софи, которая съ удивленіемъ и восторгомъ оглядывала весь будуаръ.
   -- О да, очень, но я совсѣмъ не помню ея почему-то.
   -- Она всего три года какъ отдѣлана; это моя любимая комната, тутъ все сдѣлано по моимъ указаніямъ и рисункамъ.
   -- Я думаю, тутъ очень пріятно иногда посидѣть... но жить мнѣ кажется пріятнѣе въ болѣе простыхъ комнатахъ.
   -- Какъ на чей вкусъ,-- сухо замѣтила Юлія Андреевна, удивляясь въ душѣ этому мѣщанству въ своей родной дочери.
   -- Можетъ-быть я ошибаюсь,-- смущенно прибавила Софи, чувствуя, что мать какъ будто осталась недовольна ея замѣчаніемъ:-- у Tante Luise комнаты были очень простыя, съ самой обыкновенной мебелью.
   "Ахъ, эта несносная Tante Luise,-- съ тоской подумала Юлія Андреевна:-- сколько мѣщанскихъ привычекъ она привила ей..."
   -- Какіе прелестные цвѣты!-- сказала съ восхищеніемъ Софи, подходя къ жардиньеркамъ, наполненнымъ розами, гіацинтами и фіалками, ароматомъ которыхъ пропитанъ былъ весь воздухъ.-- Вы сами выводите ихъ?
   -- Конечно нѣтъ -- за ними смотритъ садовникъ.
   -- Я очень люблю цвѣты; мы съ Tante Luise всегда сами ухаживали за ними. Она научила меня выводить луковицы и камеліи; къ Святой у насъ всегда всѣ окна были уже заставлены тюльпанами и гіацинтами. Это такъ пріятно... самимъ выводить ихъ...
   -- Да, конечно, это пріятно...-- отвѣчала Юлія Андреевна еще холоднѣе, все больше раздражаясь на дочь за то, что та каждый разговоръ сводила на свою обожаемую Tante Luise.
   Софи взглянула на мать виноватыми глазами, догадываясь, что чѣмъ-то сердитъ ее и невольно сознавая, что относится это именно къ Tante Luise. Ей было это больно и тяжело, и она не понимала, какъ можно не любить добрую, милую Tante Luise, которая ей, Софи, казалась лучше и умнѣй всѣхъ людей въ мірѣ.
   Еще въ года своего дѣтства, во время рѣдкихъ пріѣздовъ Юліи Андреевны въ Москву, Софи начала понимать, что ея мать и Tante Luise не долюбливаютъ другъ друга. Tante Luise никогда не сказала ей про мать ни одного дурного слова, но въ выраженіи ея глазъ и голоса, когда она говорила о Юліи Андреевнѣ, невольно чувствовалась какая-то непріязнь и холодность. Софи удивлялась и грустила объ этомъ, не понимая, какъ могутъ онѣ не любить другъ друга, потому что если Tante Luise она находила добрѣе и лучше всѣхъ людей, то мать, въ свою очередь, казалась ей великолѣпнѣе и прекраснѣе всѣхъ женщинъ. Красота матери внушала ей какой-то благоговѣйный восторгъ и удивленіе; ея величественная фигура, прекрасное, гордое лицо и роскошныя платья и восхищали, и одновременно смущали Софи, порождая невольную робость, которую она не въ силахъ была побѣдить въ себѣ даже и впослѣдствіи, когда уже совсѣмъ выросла. Мать казалась ей какимъ-то дивнымъ, но недоступнымъ божествомъ, которое она обожала въ глубинѣ души, мысленно всегда стремясь къ нему, но въ присутствіи котораго безотчетно смущалась и робѣла.
   Отецъ былъ ей ближе и понятнѣе. Онъ напоминалъ ей дядю Шмидта, котораго она очень любила; съ нимъ она чувствовала себя гораздо легче и проще чѣмъ съ матерью, и всегда радовалась, когда онъ пріѣзжалъ въ Москву. Но совсѣмъ хорошо ей было только въ маленькихъ, уютныхъ комнаткахъ своей Tante Luise, гдѣ полъ и бѣлые чехлы на мебели блестѣли голландской чистотой, а на окнахъ, заставленныхъ цвѣтами распѣвали въ клѣткахъ желтенькія канарейки, наполняя всю комнату веселымъ щебетаньемъ и трелями. Чѣмъ больше выростала Софи, тѣмъ все ближе дѣлалась ей Tante Luise съ ея маленькой квартиркой и тѣмъ дальше становился домъ отца и матери. Еслибы ей позволили выбирать, она бы всю жизнь предпочла оставаться съ Tante Luise; но отецъ потребовалъ ея возвращенія, и ей въ голову не приходило, что она можетъ ослушаться его. Тоскливо, со щемящею болью въ сердцѣ, оторвавшись отъ всего, съ чѣмъ такъ сжилась, и что любила, она покорно поѣхала за miss Morrison въ Петербургъ, въ богатый домъ отца, заорно уже пугавшій ее непривычною для нея обстановкой, въ которомъ она инстинктивно предчувствовала себя лишнею и чужою. Ѳедоръ Густавовичъ, знавшій любовь ея къ теткѣ, понималъ, хотя не вполнѣ ясно, что первое время разлуки съ ней, будетъ для дѣвушки тяжело, и заранѣе утѣшалъ ее въ письмѣ обѣщаніемъ баловъ и нарядовъ; но балы эти только пугали Софи, которая съ неувѣренностью и робостью застѣнчивой натуры думала о томъ, какъ она, вѣроятно, будетъ казаться тамъ глупа и смѣшна. Въ душѣ ей было грустно и тяжело; однако, она не только не роптала, но еще находила себя неблагодарною и дурною дочерью и всѣми силами старалась не выказать своей грусти отцу или матери, чтобы не оскорбить ихъ, такихъ добрыхъ и готовыхъ дѣлать ей разныя удовольствія.
   И вотъ она сидѣла, наконецъ, въ этомъ домѣ напротивъ матери, и онѣ обѣ не знали о чемъ говорить другъ съ другомъ -- обѣимъ было неловко и тяжело.
   Софи боялась уже говорить о своей Tante Luise и о чемъ-нибудь касавшемся ея, чтобы не сердить мать; но именно теперь, когда она была такъ далеко отъ тетки, ей хотѣлось вспоминать и говорить объ ней. И Софи думала о томъ, что дѣлаетъ теперь ея старушка. Теперь восьмой часъ. Tante Luise завѣсила чистыми полотенцами клѣтки съ птицами, чтобы огонь отъ лампъ не будилъ ихъ, и сидитъ въ столовой въ ожиданіи самовара, который подастъ ей сейчасъ старая Лотхенъ, живущая у Tante уже пятнадцать лѣтъ. Она тоже вѣрно думаетъ и скучаетъ о своей милой Sofchen... И сердце Софи тоскливо ныло, ей хотѣлось бы заплакать, но она сдерживалась и разглядывала богатые плюшевые альбомы съ портретами разныхъ дамъ и генераловъ, имена которыхъ Юлія Андреевна, слегка покачивавшаяся напротивъ нея на качалкѣ, издали называла ей. Наконецъ, всѣ альбомы были пересмотрѣны, и тема для разговора опять оборвалась. Онѣ снова замолчали тѣмъ тяжелымъ натянутымъ молчаніемъ, въ которомъ какъ бы чувствуется скрытая непріязнь.
   -- Быть можетъ, мой другъ, ты хочешь отдохнуть немного,-- ласково спросила Юлія Андреевна,-- у тебя очень усталый видъ; еще только половина восьмого, тебѣ не къ чему начинать одѣваться раньше половины девятаго; въ Петербургѣ на вечера съѣзжаются очень поздно -- цѣлый часъ еще въ твоемъ распоряженіи. Поди, мой другъ, прилягь.
   Софи встала, безсознательно радуясь, что можетъ уйти, а Юлія Андреевна, со вздохомъ облегченія, поцѣловала ее и улыбнулась ей на прощанье.
   Нѣмое благоговѣніе передъ матерью осталось въ Софи до сихъ поръ; малѣйшая ласка матери трогала ее и заставляла радостно краснѣть; но ласки эти были рѣдки и неискренни; дочь невольно чувствовала эту неискренность и огорчалась ею.
   Войдя въ свою гостиную, Софи услышала чьи-то рыданія и испуганно остановилась. Это плакала Нэдъ, которая все еще никакъ не могла примириться съ мыслью, что не попадетъ сегодня на балъ.
   М-elle Mignard сидѣла въ гостиной и сердито вязала какой-то голубой шарфъ. За работу m-olle Mignard принималась только въ минуты сильнѣйшаго раздраженія.
   -- О чемъ она плачетъ?-- участливо спросила у нея Софи.
   -- Оставьте ее,-- воскликнула сердито m-elle Mignard: -- это невыносимое дитя, она разсердила даже меня. Пусть ее кричитъ и бьетъ ногами по своей кровати! точно кто виноватъ, что monsieur такой безпамятный, а madame такъ деспотична!
   Софи стало жаль сестру.
   -- Могу я пройти къ ней?-- спросила она.
   -- О, конечно, если хотите, чтобъ она васъ укусила.
   -- Ну, быть можетъ, она и не укуситъ меня!-- сказала Софи съ улыбкой и, растворивъ запертую наглухо дверь спальни, подошла къ Нэдъ.
   Нэдъ лежала ничкомъ на кровати и, уткнувъ голову въ подушки, громко рыдала, ударяя ногами по кровати.
   -- Нэдъ, что съ тобой?-- спросила Софи, наклоняясь надъ ней: -- зачѣмъ ты такъ плачешь; быть можетъ maman еще позволитъ тебѣ...
   -- Ахъ, отстань!-- сердито вскрикнула Нэдъ.
   Софи въ раздумьѣ стояла надъ ней, удивляясь, какъ можно такъ сильно сердиться.
   -- Хочешь, я попрошу у maman?..-- спросила она нерѣшительно.
   -- Да отстань же отъ меня!-- взвизгнула съ отчаяніемъ Нэдъ: -- убирайся пожалуйста!.. точно тебя кто послушается!
   И она еще громче зарыдала.
   Софи испуганно отступила отъ нея и вышла изъ комнаты, съ недоумѣніемъ пожимая плечами.
   -- Вѣдь я говорила вамъ!-- воскликнула съ торжествомъ m-elle Mignard.
   Софи подошла къ дверямъ своей спальни, тоже наглухо запертымъ, и постучалась,-- думая, что miss Morrison заперлась нарочно, чтобъ къ ней не входили.
   -- Войдите!-- послышалось оттуда.
   Софи осторожно пріотворила дверь.
   -- Только притворите дверь,-- сказала miss Morrison, вкладывая себѣ въ уши огромные куски ваты.-- Чтобъ не оглохнуть отъ этого неистоваго крика,-- пояснила она Софи съ холоднымъ презрѣніемъ, видя, что та удивленно смотритъ на нее.
   -- Я хотѣла бы прилечь,-- сказала Софи, запирая дверь.
   Miss Morrison неодобрительно покачала головой.
   -- Не слѣдуетъ ложиться на постель днемъ, это неприлично; вотъ очень удобное кресло, отдохните въ немъ,-- сказала она, вставая съ своего желтаго сафьяноваго кресла.
   -- О нѣтъ, miss Morrison, пожалуйста, не безпокойтесь, я могу сѣсть на стулъ!-- смутилась Софи, увидѣвъ, что miss Morrison уступаетъ ей свое кресло.
   Но miss Morrison съ холодною настойчивостью заставила ее сѣсть.
   -- Вамъ надо отдохнуть,-- сказала она тономъ, не допускавшимъ возраженія, иначе вы будете очень утомлены къ балу... "котораго вовсе не слѣдовало бы назначать сегодня", прибавила она про себя.
   Софи нехотя опустилась на ея мѣсто; она чувствовала себя утомленною, разбитою, но спать все-таки не могла,-- и сидѣла, вяло прислушиваясь къ постепенно затихающимъ крикамъ Нэдъ, долетавшимъ даже сюда. Прямо передъ ней висѣло новое легкое розовое платье, которое черезъ часъ она должна была надѣть, чтобы показаться сотнѣ чужихъ глазъ. Мысль эта мучила и пугала ее. Весь нынѣшній день и все въ ихъ домѣ казалось ей теперь такимъ страннымъ и непонятнымъ; она удивлялась, какъ можно жить такою скучною, какъ ей казалось, утомительною и непріятною жизнью, и думала, какъ было бы хорошо, еслибы все это оказалось только сномъ -- она проснулась бы и снова увидала бы себя въ милыхъ комнаткахъ Tante Luise. Но она знала, что этого не случится и что не скоро, а быть можетъ и никогда уже больше не очутится она въ тѣхъ милыхъ комнаткахъ и взамѣнъ того многіе долгіе и скучные годы должна будетъ прожить въ этомъ парадномъ, но холодномъ домѣ, среди этихъ людей, называвшихся ея родными, и въ сущности совсѣмъ чужихъ для нея... И она отвернулась къ окну, чтобы miss Morrison, читавшая Библію, не замѣтила ея слезъ, которыя крупными каплями медленно скатывались у нея по щекамъ.
   

XII.

   Какъ только часы пробили половину девятаго, miss Morrison закрыла Библію, сняла очки, положила ихъ бережно на маленькій столикъ передъ постелью и обратилась къ Софи, объявляя, что теперь пора уже начать одѣваться.
   Софи поспѣшно встала; въ послѣднія десять минутъ ей удалось-было задремать, но это только хуже утомило ее, и голова ея была теперь еще тяжелѣе.
   Miss Morrison отворила дверь въ гостиную, гдѣ Маша уже зажгла передъ трюмо свѣчи и дожидалась выхода Софи, разговаривая съ m-elle Mignard на томъ своеобразномъ нарѣчіи, на которомъ только онѣ умудрялись понимать другъ друга.
   -- Маша,-- обратилась къ ней miss Morrison, умѣвшая говорить немного по-русски,-- можно помогайтъ miss Tannenbaum.
   Маша оборвала свои разсужденія съ m-elle Mignard и быстро подвинула къ трюмо стулъ. Она тоже сильно побаивалась суровой англичанки.
   -- Барышня, васъ мамаша велѣли спросить -- вы сами можетъ любите причесываться, или парикмахера позвать, а не то я могу -- я маленькую барышню завсегда сама чешу.
   -- Нѣтъ, благодарю васъ, мнѣ не надо, я всегда сама причесываюсь,-- сказала Софи.
   -- Такъ извольте садиться, вотъ вамъ пудельмантель и гребенки.
   Софи сняла лифъ, надѣла пеньюаръ и, сѣвъ передъ зеркаломъ, стала распускать волосы, заплетенные въ двѣ тугія косы. Ей было немножко неловко, потому что всѣ съ любопытствомъ смотрѣли на нее, и она торопилась, расплетая свои косы; но по мѣрѣ того, какъ она ихъ распускала, волосы ея дѣлались всѣ роскошнѣе и волнистѣе, такъ что когда она расплела ихъ наконецъ совсѣмъ и бѣлокурая волнующаяся масса ихъ почти закрыла всю ея фигуру, m-elle Mignard не выдержала и ахнула.
   -- Но, Боже мой, вѣдь это цѣлое богатство! Какъ это вы умудряетесь такъ ихъ запрятывать, что они дѣлаются совсѣмъ незамѣтными? На вашемъ мѣстѣ я бы кажется ходила всегда съ распущенными волосами, только бы не скрывать такой роскоши!-- воскликнула она съ восторгомъ.
   Маша тоже ахала и восхищалась, и даже Нэдъ, переставшая наконецъ плакать, но все еще сердито лежавшая на кровати, съ которой ей было видно и трюмо, и одѣвающуюся сестру, съ любопытствомъ приподняла съ подушекъ голову.
   -- Mais, mon Dieu! неужели же вы снова запрячете ихъ?-- воскликнула m-elle Mignard, съ жалостью и почти негодованіемъ увидѣвъ, что Софи заплетаетъ и укладываетъ ихъ на головѣ обыкновенною своей манерой.-- Вѣдь это жестоко!
   -- Я не умѣю иначе,-- сконфузилась Софи, улыбаясь точно виноватою улыбкой.-- Каждый разъ, какъ я пробовала причесать ихъ какъ нибудь иначе -- выходило еще хуже; у меня ихъ слишкомъ много для красивой прически.
   М-elle Mignard съ сожалѣніемъ и укоромъ покачивала головой.
   -- Нѣтъ,-- сказала она со вздохомъ,-- съ волосами однѣ француженки умѣютъ обращаться. Да, никто лучше ихъ не умѣетъ пользоваться тѣми преимуществами, которыя даетъ имъ природа.
   Нэдъ покусывала подушку, издали насмѣшливо усмѣхаясь и мысленно называя сестру дурой за ея прическу.
   Когда Софи причесалась, на помощь Машѣ явилась еще домашняя портниха -- и онѣ въ двоемъ принялись одѣвать Софи, суетясь и ползая вокругъ нея на колѣняхъ, поправляя разныя складки и буфы на подолѣ и тюникѣ платья.
   Софи, волнуясь и отчего-то робѣя въ душѣ, смущенно стояла передъ ними, вполнѣ отдавшись на ихъ волю и почти не принимая въ ихъ стараніяхъ никакого участія.
   -- Délicieux! délicieux!-- воскликнула въ восхищеніи m-elle Mignard, когда Маша съ портнихой надѣли на Софи платье изъ блѣдно-розоваго crêpe de Chine, перемѣшаннаго съ легкимъ и нѣжнымъ какъ воздухъ крепомъ, граціозныя складки котораго прихотливо и легко падали внизъ, подхватываемыя кое-гдѣ бутонами чайныхъ розъ.
   Платье было дѣйствительно прелестно сшито и задумапно съ тонкимъ, изящнымъ вкусомъ; но Софи было въ немъпочему-то неловко, и съ присущимъ женщинѣ инстинктомъ она чувствовала, что оно не идетъ къ ней и что отъ этого чуднаго розоваго цвѣта она сама кажется еще утомленнѣе и безцвѣтнѣе.
   M-elle Mignard, совершенно искренно восхищенная платьемъ, суетилась подлѣ нея вмѣстѣ съ Машей, усердно оправляя на ней складки и банты и слегка досадуя въ душѣ на эту bête de Sophie, относящуюся къ нему съ такимъ вялымъ равнодушіемъ.
   Нэдъ соскочила съ постели и тоже вышла въ гостинную, оглядывая сестру прищуренными глазами. Лицо ея было еще заплакано, но уже повеселѣло и приняло обычное плутовато-насмѣшливое выраженіе.
   -- Ne ce pas que c'est superbe?-- спросила ee m-elle Mignard, которой уже наскучило дуться на свою капризную воспитанницу и хотѣлось помириться съ ней.
   Надъ молча съ насмѣшливою улыбкой кивнула головой.
   -- Да, ужъ можно сказать,-- вторила францужепкѣ-и Маша:-- деликатное платье! Хоть принцессѣ какой, такъ и то бы не стыдно надѣть было! А ужъ легкое какое, такъ все и сквозитъ; кажется какъ взять на руки, такъ все и растаетъ.
   Всѣ столпились вокругъ Софи и разсматривали ее съ любопытствомъ, улыбками и замѣчаніями.
   Даже miss Morrison вышла изъ своей комнаты и, велѣвъ Софи отойти отъ нея на нѣсколько шаговъ, издали осмотрѣла ее строгимъ и внимательнымъ взглядомъ съ ногъ до головы и собственноручно оправила на ней какую-то неровно падавшую складку.
   -- Вотъ какъ для нашей барышни будутъ балъ дѣлать, такъ и имъ такое же платье сошьютъ!-- сказала съ улыбкою Маша, обращаясь къ Нэдъ, которую она по преимуществу считала своею барышней.
   Нэдъ насмѣшливо усмѣхнулась и покачала головой.
   "Ну, нѣтъ ужъ,-- подумала она про себя,-- тогда-то я ихъ и получше заставлю сдѣлать!"
   Наконецъ Софи была совсѣмъ готова, и Маша отправилась къ Юліи Андреевнѣ узнать, могутъ ли барышня притти къ нимъ показаться. Черезъ минуту она вернулась съ отвѣтомъ, что барыня уже одѣты и дожидаютъ барышню у себя въ комнатѣ.
   Всѣ заволновались и снова бросились къ Софи, оправляя ее въ послѣдній разъ, прежде чѣмъ она предстанетъ предъ строгіе и зоркіе глаза Юліи Андреевны.
   -- Ну, желаю вамъ успѣха, дитя мое!-- сказала вдругъ miss Morrison и ласково, какъ бы ободряя, погладила Софи по головѣ своей тонкой холодной рукой.
   И въ глазахъ, и голосѣ ея при этихъ словахъ было такъ много теплоты и нѣяіности, что Софи вдругъ вспыхнула, и не отдавая себѣ отчета, можно ли это или нельзя, крѣпко обняла ее и поцѣловала.
   Эта сцена была такъ неожиданна и непривычна, что не только Нэдъ съ m-elle Mignard, но даже и Маша съ удивленіемъ и насмѣшливыми улыбками переглянулись другъ съ другомъ.
   -- Это еще что за нѣжности?-- тихо спросила Нэдъ, когда, Софи, съ чувствомъ какого-то смущенія и неяснаго страха, отправилась на половину матери.
   Но miss Morrison, окинувъ ихъ горделиво презрительнымъ взглядомъ, ушла опять въ свою комнату и затворила дверь. Маша съ портнихой принялись убирать разбросанныя шпильки и булавки, а m-elle Mignard, которой поручено было сопровождать сегодня Софи вмѣсто отдыхавшей miss Morrison, отправилась къ себѣ доканчивать туалетъ.
   -- Еслибы ее одѣть въ бѣлое или даже голубое, она казалась бы гораздо интереснѣе,-- сказала Нэдъ съ видомъ знатока,-- а это розовое платье совсѣмъ убьетъ ее.
   -- У этой глупой дѣвушки,-- отвѣчала m-eile Mignard, старательно прикалывая себѣ передъ зеркаломъ бантъ на голову,-- есть въ распоряженіи три прекрасныя вещи: глаза, волосы и зубы; но она держитъ ихъ въ глубокомъ секретѣ; глазъ почти не поднимаетъ, волосы закручиваетъ такъ туго, что они совсѣмъ пропадаютъ, а смѣется такъ рѣдко, что никто никогда не разглядитъ какіе тамъ у нея во рту зубы.
   -- Ah, monsieur, n'entrez pas! je ne suis pas encore prßte!-- воскликнула она вдругъ, увидѣвъ на порогѣ комнаты Ѳедора Густавовича, и съ кокетливымъ ужасомъ замахала на него руками, поспѣшно накидывая шаль поверхъ бѣлой кофточки.
   Ѳедоръ Густавовичъ благодушно разсмѣялся.
   -- Ну, ну,-- сказалъ онъ, успокоивая ее,-- я съ вами не любопытенъ. Мнѣ нужно только Нэдъ.
   Но m-elle Mignard продолжала волноваться.
   -- Allez, mon enfant, fermez la porte!
   Увидѣвъ отца, Нэдъ сердито нахмурилась, но замѣтивъ у него въ рукахъ какіе-то свертки, нехотя встала, и пошла за нимъ въ гостиную съ недовольнымъ видомъ.
   Ѳедоръ Густавовичъ, повидимому, только-что пріѣхалъ съ улицы; лицо его было красно и отъ негоеще пахло пріятнымъ морознымъ воздухомъ.
   Проводивъ своихъ гостей, онъ тотчасъ поѣхалъ, къ ювелиру. Ему хотѣлось порадовать чѣмъ-нибудь Софи, которая казалась ему грустною, какъ будто чѣмъ-то обдѣленною, и онъ рѣшилъ подарить ей какую-нибудь брилліантовую вещицу, всегда утѣшавшую, по его мнѣнію, женщинъ не только въ грусти, но даже и. въ большомъ горѣ.
   Онъ долго выбиралъ въ магазинѣ, пока остановился, наконецъ, на жемчужныхъ серьгахъ, осыпанныхъ крупными брилліантами. Стоили онѣ очень дорого, и вынимая за нихъ нѣсколько радужныхъ бумажекъ изъ своего толстаго бумажника, Ѳедоръ Густавовичъ даже поморщился; но онъ желалъ, чтобы его первый сюрпризъ дочери былъ роскошнымъ подаркомъ, въ которомъ ей не стыдно было бы щегольнуть на сегодняшнемъ балу, а также думалъ, что чѣмъ дороже привезетъ онъ подарокъ, тѣмъ больше обрадуется Софи и тѣмъ сильнѣе онъ выкажетъ онъ ей свою любовь.
   Потомъ Ѳедоръ Густавовичъ, сознавая себя провинившимся передъ Нэдъ и желая утѣшить ее при свиданіи, котораго слегка побаивался послѣ своей злополучной разсѣянности, рѣшилъ сдѣлать заодно какой-нибудь подарокъ и своей капризной любимицѣ.
   Но выборомъ онъ очень затруднялся. Золотыхъ вещей Юлія Андреевна носить ей не позволяла, туалетами ея завѣдывала тоже Юлія Андреевна, и Ѳедоръ Густавовичъ рѣшительно въ нихъ ничего не понималъ; въ игрушки, сколько онъ помнилъ, Нэдъ давно ужъ не играла и, пожалуй, только больше еще разсердится, если ей привезти что-нибудь въ родѣ большой куклы или красивой книжки съ картинками.
   -- Nun, dann kauf ich Bonbon!-- рѣшилъ онъ, не будучи въ состояніи ничего больше придумать, и заѣхавъ въ кондитерскую, купилъ роскошную бонбоньерку съ нѣсколькими фунтами конфектъ; очень довольный своими покупками, онъ усѣлся съ дорогой сигарой въ зубахъ въ свои маленькія саночки и въ самомъ великолѣпномъ настроеніи духа, мурлыкая себѣ подъ носъ какую-то веселенькую нѣмецкую пѣсенку, весело помчался по ярко освѣщенному Невскому.
   -- Ну, Nedchen, поцѣлуй твой старый папаша!-- весело сказалъ онъ, когда Нэдъ вошла вмѣстѣ съ нимъ въ гостиную,-- Я знаю, что я совсѣмъ безпамятный. Я знаю, что имѣлъ передъ тобой провинность, но ты не будешь сердиться на твой папаша, который тебя очень любитъ! Nicht wahr, mein Kind? Ну, пускай же меня поцѣловать тебя!
   И онъ хотѣлъ обнять Нэдъ, но она капризно отвернулась отъ него съ новыми слезами на глазахъ при воспоминаніи о томъ, чего изъ-за него лишилась.
   -- Ну, Nedchen, ты совсѣмъ не любишь твой папаша! А вотъ тутъ есть кое-что, что будетъ тебя немножко утѣшать!-- сказалъ онъ, развертывая бумагу и вынимая бонбоньерку.
   Глаза Нэдъ, пока онъ разворачивалъ бумаги, загорѣлись любопытствомъ, но увидѣвъ, что это только коробка съ конфектами, они разочарованно потухли и она снова надулась. Къ бонбоньеркамъ, въ противоположность m-elle Mignard, она была вполнѣ равнодушна, а конфекты у нихъ въ домѣ и безъ того не переводились.
   Она небрежно, съ недовольнымъ видомъ поцѣловала отца, думая, что такъ сильно провинившись, онъ могъ бы подарить ей что-нибудь и получше этихъ глупыхъ конфектъ.
   -- А это что?-- спросила она, указывая глазами на другой маленькій свертокъ въ рукѣ Ѳедора Густавовича.
   -- А это?-- Ѳедоръ Густавовичъ, гордясь внутренно своимъ дорогимъ подаркомъ, сдѣлалъ значительную и таинственную физіономію.-- Dass ist für Sofichen!-- отвѣчалъ онъ важно.
   -- Ахъ, покажи!-- воскликнула Нэдъ, снова загораясь любопытствомъ.
   -- Nein, mein Kind, man kann nicht, не надо разворачивать до ней!
   -- Ну вотъ еще!
   И ловкимъ движеніемъ выхвативъ изъ рукъ отца маленькій футлярчикъ, она быстро сорвала съ него тонкую бумагу и, раскрывъ его, тихо вскрикнула.
   Нѣсколько мгновеній она смотрѣла на серьги молча, съ широко раскрытыми глазами и тяжело дыша, какъ будто дыханіе стѣснилось въ ея груди.
   -- M-elle Mignard!-- вскрикнула она вдругъ:-- venez vite! Vite! vite!-- и она поднесла футляръ съ серьгами прямо къ огню свѣчей.
   M-elle Mignard выбѣжала и остановилась на порогѣ, всплеснувъ руками, въ восторгѣ и удивленіи.
   -- Mois c'est délicieux! délicieux!-- воскликнула она, не сводя глазъ съ горѣвшихъ и переливавшихся на голубомъ бархатѣ безчисленными радужными огопьками брилліантовъ.
   Нэдъ поворачивала футляръ во всѣ стороны, приноравливая его такъ, чтобы пламя свѣчей ярче било по камнямъ.
   Она ничего не говорила, только ноздри ея раздувались и вздрагивали, а глаза горѣли жаднымь блескомъ.
   -- Pour qui èa, monsieur?-- тихо спросила m-elle
   Mignard, какъ будто боясь громкимъ голосомъ нарушить очарованіе минуты.
   -- Pour Soflchen!-- съ добродушною гордостью отвѣчалъ Ѳедоръ Густавовичъ, любуясь блескомъ и игрой камней. Онъ былъ чрезвычайно доволенъ тѣмъ эффектомъ, который произвели его серьги на m-elle Mignard и Нэдъ, и въ душѣ проникся еще большимъ уваженіемъ къ собственному подарку.
   -- Чудо, чудо!-- повторяла m-elle Mignard, но уже съ легкимъ разочарованіемъ, внутренно сожалѣя, что такія прелестныя серьги попадутъ къ этой глупой, ничего не смыслящей Софи.
   Нэдъ поспѣшно, какъ бы боясь, что ее остановятъ, вынула ихъ изъ футляра и, быстро продѣвъ ихъ себѣ въ уши, качала головой направо и налѣво, заставляя серьги переливаться и горѣть еще сильнѣе, и глаза ея при этомъ сверкали въ зеркалѣ почти такъ же, какъ брилліанты въ ушахъ.
   -- Nun! теперь довольно!-- торжественно проговорилъ Ѳедоръ Густавовичъ, протягивая къ ней руки, но Нэдъ быстро отклонилась отъ него.
   -- Нѣтъ, нѣтъ!-- воскликнула она чуть не съ отчаяніемъ:-- еще минуточку!
   И закачавъ еще сильнѣе головой, она снова впилась въ зеркало влюбленными, очарованными глазами, не зная сама, что притягиваетъ ея взоръ: эти ли чудныя серьги, или свое собственное хорошенькое личико въ этихъ чудныхъ серьгахъ.
   -- Charmant! délicieux!-- шептала въ упоеніи m-elle Mignard. Наконецъ Нэдъ вынула серьги изъ ушей, долго укладывала ихъ въ футляръ и съ сожалѣніемъ закрыла его, бросивъ на нихъ послѣдній жадный взглядъ.
   -- Лучше бы, папочка,-- сказала она со вздохомъ, возвращая ему футляръ,-- ты мнѣ вмѣсто конфектъ подарилъ бы такія же серьги!
   -- Ого, ха, ха, ну твой ротикъ не дурачекъ!-- воскликнулъ Ѳедоръ Густавовичъ, громко смѣясь и сплющивая по обыкновенію все ея разгорѣвшееся личико своими толстыми пальцами.-- Для этого тебѣ надобно сначала немножко выростать.
   -- Да, какъ же!-- воскликнула она съ негодованіемъ и сердито качая головой:-- скоро у васъ тутъ выростешь. Вы съ maman меня до двадцати лѣтъ все будете водить въ короткихъ юбочкахъ и отсылать спать въ 10 часовъ.
   -- Та-та-та-та!-- передразнилъ ее Ѳедоръ Густавовичъ:-- не надо такъ спѣшить, все будетъ наставать въ свое время!
   Но Нэдъ только безнадежно махнула рукой, какъ будто хотѣла сказать: "ахъ, ужъ знаю я васъ!"
   M-elle Mignard ушла въ свою комнату, шумя своимъ шелковымъ сѣрымъ платьемъ, спеціально подареннымъ ей для торжественныхъ случаевъ Юліей Андреевной, и хотя сначала рѣшила было воздержаться отъ всякихъ украшеній своей особы разными поддѣльными брилліантами и золотомъ, зная, что этого терпѣть не можетъ Юлія Андреевна, которая желала, чтобы гувернантки, жившія въ ея домѣ, были бы всегда строго приличны,-- но серьги Софи такъ взволновали и раздражили ее, что она уже не могла вытерпѣть и надѣла себѣ на шею красную бархатку, приколовъ ея фальшивой брилліантовой звѣздой.
   Какъ только она ушла, Нэдъ бросилась къ отцу и, крѣпко прижимаясь къ его могучей груди, начала ласкаться своею кошачьею манерой.
   -- Послушай, папочка,-- обиженно заговорила она,-- вѣдь это я изъ-за тебя не попала сегодня на балъ, и ты долженъ меня за это наградить. Конфекты! Что такое конфекты!-- воскликнула она съ презрѣніемъ, кивая на бонбоньерку:-- я ихъ каждый день ѣмъ сколько угодно. А сегодня ихъ и еще больше будетъ. Ты лучше подари ихъ m-elle Mignard, она все равно со мной подѣлится, а мнѣ... мнѣ, папочка...-- она еще ближе прижалась къ нему и крѣпко поцѣловала въ щеку,-- дай лучше денегъ, я тогда по крайней мѣрѣ куплю что хочу!
   -- Но! развѣ дѣтямъ даютъ деньги?-- спросилъ Ѳедоръ Густавовичъ, поддразнивая ее, и, прищуривъ одинъ глазъ, съ сомнительной улыбкой покачивалъ головой.-- Когда я былъ такой маленькій клопъ, какъ ты, Vater давалъ мнѣ одинъ двугривенный на цѣлый недѣля!
   -- Твой Vater былъ скупой и бѣдный, а ты добрый и богатый,-- сказала Надъ лукаво смѣясь.
   -- Ахъ ты маленькій плутъ въ юбкѣ! Nun gut, gut, такъ ужъ и быть, на бумажникъ, бери сколько, тебѣ надо.
   И онъ въ великодушномъ порывѣ, чувствуя себя въ особенно хорошемъ настроеніи духа, протянулъ ей свой толстый бумажникъ, Нэдъ быстро схватила его, и при видѣ его плотныхъ пачекъ, глаза ея жадно вспыхнули и загорѣлись. Она нѣжно приложилась къ бумажнику лицомъ и тихо, точно наслаждаясь прикосновеніемъ къ нему, гладила по немъ своей щекой. Потомъ вдругъ радостно засмѣялась и, вспрыгнувъ на колѣни къ отцу, вынула десятирублевую бумажку.
   -- Можно?-- спросила она, кокетливо заглядывая на него снизу вверхъ.
   Ѳедоръ Густавовичъ нѣжно любуясь ея красивыми движеніями, ласково кивнулъ ей головой. Тогда она вынула вторую такую же бумажку и опять, съ плутовской улыбкой засматривая на него, спросила:
   -- А эту можно?
   Ѳедоръ Густавовичъ добродушно засмѣялся, но поднялъ бровь и покачалъ головой уже съ нѣкоторымъ сомнѣніемъ. А Нэдъ, не обращая на это вниманія, выдернула третью десятирублевую бумажку и залилась веселымъ хохотомъ.
   Тогда Ѳедоръ Густавовичъ выхватилъ у нея бумажникъ и хотѣлъ отнять третью бумажку, но дѣвочка быстро соскочила съ его колѣнъ и одною рукой высоко надъ головой подняла деньги, а другою схватила его за шею и съ громкимъ хохотомъ, прыгая на одномъ мѣстѣ, душила его крѣпкими поцѣлуями.
   -- Ну, ну, ну, ты будешь совсѣмъ задушатъ меня!-- кричалъ Ѳедоръ Густавовичъ, стараясь освободиться отъ нея, и подальше спрятать свой бумажникъ.
   M-elle Mignard выбѣжала на шумъ и хохотала вмѣстѣ съ Нэдъ, смотря на неловко отбивавшагося неуклюжаго Ѳедора Густавовича.
   -- Совсѣмъ маленькій воришка, совсѣмъ ограблялъ меня!-- сказалъ онъ, тяжело дыша, съ трудомъ освободившись наконецъ отъ ея крѣпкихъ объятій и поспѣшно запрятывая бумажникъ подальше въ карманъ.-- Совсѣмъ ограблялъ, лучше уходить скорѣй nach Hause, а то она будетъ пожалуй снимать даже мой сюртукъ!
   И онъ полушутливо, полуискренно боясь, что она опять выхватитъ у него бумажникъ, поспѣшно, переваливаясь на ходу всей своей толстой фигурой, выбѣжалъ изъ комнаты, а Нэдъ, смѣясь и потрясая надъ головой красными бумажками, пѣла, прыгала передъ m-elle Mignard:
   -- Теперь мы покутимъ! Теперь мы покутимъ!
   

XIII.

   Когда Софи вошла въ комнату матери, Юлія Андреевна стояла во весь ростъ прямо лицомъ къ ней, въ роскошномъ, пластично обтягивавшемъ ея стройную фигуру, темно-зеленомъ бархатномъ платьѣ, строгой, почти античной простоты, безъ всякихъ украшеній и отдѣлокъ, съ длиннымъ падающимъ красивыми, мягкими складками трапомъ и съ открытыми, прекрасными, какъ бы выточенными рѣзцомъ тонкаго художника руками и грудью, на которой сверкало дрожа и переливаясь огнями отъ каждаго ея движенія, старинное жемчужное ожерелье, перемѣшанное крупными брилліантами. Точно такое же украшеніе сіяло и въ ея черныхъ синеватаго отлива, немного жесткихъ, но вьющихся и красивыхъ волосахъ, которые были начесаны кверху изящнымъ узломъ и, открывая граціозную линію ея шеи, завивались на затылкѣ мелкими змѣиными кольцами. И въ этомъ простомъ, но великолѣпномъ парядѣ она поражала своей красотой, въ которой было что-то властительное и покоряющее.
   Софи, увидѣвъ мать, невольно вскрикнула и молча остановилась, смотря на нее восхищенными глазами. Юлія Андреевна замѣтила ея восторгъ и улыбнулась тою снисходительною улыбкой, которою улыбаются красивыя женщины, видя человѣка, пораженнаго ихъ красотой.
   -- Ну, мой другъ, ты уже готова?-- привѣтливо обратилась она къ дочери.
   -- О, мама!-- машинально сказала Софи, не отводя отъ нея очарованныхъ глазъ.-- Какая вы красавица!
   Юлія Андреевна засмѣялась, окидывая дочь быстрымъ проницательнымъ взглядамъ; ей вдругъ стало какъ-то и жутко, и весело. Ея смѣхъ и движенія были немного нервны и порывисты, она чувствовала себя волнующеюся и возбужденною, и отъ этой лихорадочной тревоги глаза ея то безпокойно вспыхивали, то потухали, а лицо слегка разгорѣлось нѣжнымъ розовымъ румянцемъ.
   -- Ну, покажись!-- сказала она, смѣясь чему-то своимъ нервнымъ смѣхомъ, и взявъ Софи за руку, поставила ее прямо передъ собой и, медленно поворачивая ее кругомъ; осматривала ее пытливо и тревожно.
   -- Прелестно,-- сказала она наконецъ, блеснувъ вдругъ загорѣвшимися глазами,-- очень мило, очень... теперь недостаетъ только цвѣтовъ...-- вотъ они, я еще на прошлой недѣлѣ заказала садовнику приготовить какъ можно больше чайныхъ бутоновъ и ландышей. И она вынула изъ стоявшей на столѣ плетеной корзинки небольшой букетъ ландышей и розъ, лежавшихъ въ мокромъ мху.
   -- Ахъ, какая прелесть!-- воскликнула Софи.-- Но вѣдь это жаль, что погублено столько бутоновъ -- за ночь они всѣ завянутъ и ужъ потомъ не распустятся.
   -- Ну, это не бѣда!-- весело отвѣчала Юлія Андреевна, улыбаясь "сентиментальностямъ" дочери.-- Мы закажемъ новыхъ. Дай я приколю тебѣ ихъ! Ты не модно причесалась, мой другъ, впрочемъ, это ничего -- главное, чтобы шло. Ну вотъ, теперь твой туалетъ вполнѣ законченъ!
   Она внимательно оглядѣла дочь еще разъ и вдругъ повернула ее прямо къ трюмо и встала рядомъ съ ней, слегка обнявъ ее за талію.
   Какъ ни была она увѣрена въ своей красотѣ и въ томъ, что ей удастся затмить и побѣдить дочь, но все же тревожное сомнѣніе закрадывалось въ ея душу и мучило ее въ послѣднюю минуту, и, какъ опытный полководецъ, передъ началомъ сраженія, она рѣшила стать лицомъ къ лицу съ непріятелемъ и помѣряться съ нимъ силами.
   Но собственная роскошная, величественная красота поразила ее, и дочь казалась передъ ней совсѣмъ маленькою, незамѣтною и ничтожною. Юлія Андреевна стояла передъ зеркаломъ, невольно любуясь собой и улыбаясь своему прекрасному отраженію счастливою торжествующею улыбкой тщеславной женщины, сознающей свою красоту.
   -- Теперь,-- сказала она съ тою же улыбкой, наклонясь надъ дочерью,-- ты съ этими ландышами совсѣмъ похожа на весну, а я... а я -- на отцвѣтающую осень...
   -- О, мама!-- воскликнула Софи съ упрекомъ,-- какъ вы можете это говорить!
   Но Юлія Андреевна съ недовѣрчивой улыбкой качала головой.
   -- Это ничего не значитъ, мой другъ, я могу еще казаться красивой, но все же я почти уже старуха...
   -- Нѣтъ, мама! это неправда!-- сказала Софи наивно и горячо.-- Я моложе васъ, по я въ сто разъ хуже васъ, и еслибы я была художникъ, вы бы поразили меня съ перваго взгляда, съ первой встрѣчи.
   -- Ну это просто такъ кажется тебѣ, оттого, что ты очень любишь меня!-- сказала, смѣясь, Юлія Андреевна,-- и я очень рада, что ты такъ любишь меня...-- тихо, съ какою-то задумчивою теплою нѣжностью прибавила она, и вдругъ, наклонившись, крѣпко и почти неожиданно для себя, обняла дочь и горячо поцѣловала ее въ голову.
   Это былъ ея первый искренній поцѣлуй -- и Софи, вся радостно вспыхнувъ, чутьемъ уловила это и, закинувъ руки на шею матери, дѣтскимъ движеніемъ, крѣпко и радостно прижалась къ ней. Въ эту минуту она любила болѣе чѣмъ когда-нибудь свою прекрасную мать, которая однимъ взглядомъ, одной лаской умѣла очаровывать и привлекать къ себѣ сердца,-- и все тяжелое и натянутое, что отчуждало Софи отъ матери, вдругъ порвалось и исчезло само собой; одно довѣріе, очна любовь, нѣжная и горячая, наполнила ея сердце. Но Юлія Андреевна вдругъ сухо отстранила ее, и въ глазахъ ея блеснулъ опять враждебный огонекъ.
   Сначала ей стало какъ будто жаль дочери и стыдно за то, что она такъ сознательно старается затмить и затереть ее въ первое же появленіе въ свѣтѣ. Горячая ласка Софи тронула ее, стыдъ и жалость сильнѣе поднялись въ душѣ ея, она крѣпче прижала къ себѣ дочь, и глаза ея затеплились мягкимъ, влажнымъ взглядомъ; но ей стало страшно этого теплаго, нарождающагося въ ней чувства; страшно оттого, что оно могло помѣшать ей въ ея цѣли, и женщина, которая была въ ней сильнѣе матери, проснулась въ ней и заглушила это чувство... "Нѣтъ, нѣтъ,-- сказала она себѣ,-- къ чему это?.. Ей не нужна моя любовь... Ее любятъ за меня другіе, и она въ сущности этихъ другихъ любитъ гораздо больше, чѣмъ меня... Такъ, порывъ одинъ... И впереди ей предстоитъ еще много, много, быть можетъ, этой любви... Передъ ней еще цѣлая жизнь, а мнѣ... мнѣ осталось какихъ-нибудь пять-шесть лѣтъ... и они должны быть мои... я не уступлю ихъ никому... никому..." И лицо ея стало опять сурово и сумрачно; она холодно отошла отъ дочери, и слегка поежившись, точно озябнувъ, накинула на свои открытыя плечи бѣлую бархатную накидку, опушенную темнымъ соболемъ.
   Софи съ печальнымъ удивленіемъ глядѣла на мать. Минуту назадъ она чувствовала ее такою близкою къ себѣ, такою нѣжною и любящею, а теперь, хотя Юлія Андреевна не сказала ей ни одного неласковаго слова, но Софи невольно почувствовала, что мать опять ушла отъ нея куда-то далеко, и передъ ней стоитъ снова только чужая свѣтская женщина съ любезными словами и улыбкой, но съ какимъ-то затаеннымъ враждебнымъ холодомъ въ глазахъ.
   -- Ну, мой другъ,-- начала Юлія Андреевпа своимъ обычнымъ, нѣсколько повелительно-дѣловымъ тономъ,-- надо узнать, готова ли m-elle Mignard -- пора выйти въ гостиную, уже безъ двадцати минутъ десять, а съѣздъ назначенъ ровно въ 10 часовъ.
   Въ эту минуту въ дверь кто-то постучалъ и послышался голосъ Ѳедора Густавовича
   -- Можно входить?
   Юлія Андреевна слегка удивилась; Ѳедоръ Густавовичъ очень рѣдко являлся на половину своей супруги.
   -- Войдите,-- сказала она, пожимая плечами и недоумѣвая, зачѣмъ это ея благовѣрному вздумалось пожаловать къ ней.
   Ѳедоръ Густавовичъ отворилъ дверь и показался на порогѣ весь сіяющій и торжественный, во фракѣ, въ бѣломъ галстукѣ и брилліантовыхъ запонкахъ на безукоризненно бѣлой рубашкѣ, отъ глубокаго вырѣза которой лицо его казалось еще толще и краснѣе, какъ будто благодаря туго затянутому галстуку къ нему прилила вся кровь.
   Но, переступивъ порогъ, Ѳедоръ Густавовичъ остановился, какъ бы пораженный прекраснымъ видѣніемъ.
   -- О, mein Gott!-- воскликнулъ онъ, разводя руками.-- Какой великолѣпіе! Совсѣмъ еще schöne королева съ маленькой лѣсной фея!
   И очень довольный и нѣкоторымъ образомъ даже торжествующій отъ сознанія, что у него такая красавица-жена и такая нарядная, миленькая дочка, Ѳедоръ Густавовичъ внезапно почувствовалъ особенный приливъ нѣжности не только къ Софи, но даже и къ самой Юліи Андреевнѣ, что случалось съ нимъ крайне рѣдко.
   -- Пускайте вашъ вѣрноподданный поцѣловать вашу прекрасную ручку!-- воскликнулъ онъ съ шутливою любезностью и, подойдя къ снисходительно улыбающейся Юліи Андреевнѣ, съ рыцарской галантностью поцѣловалъ ея блѣдную, съ тонкими голубыми жилками, ручку, всю залитую брилліантами.
   Собственно красота Юліи Андреевны производила на Ѳедора Густавовича очень мало впечатлѣнія. Во-первыхъ, онъ уже настолько привыкъ и приглядѣлся къ ней, что почти не замѣчалъ ея, а во-вторыхъ, дурныя отношенія, всегда господствовавшія между супругами, портили и отравляли ему всякое пріятное впечатлѣніе; но тѣмъ не менѣе онъ всегда былъ чрезвычайно польщенъ, когда замѣчалъ это впечатлѣніе, производимое ею на другихъ. Какъ бы то ни было, она все-таки его жена, т.-е. въ нѣкоторомъ родѣ благопріобрѣтенная собственность, которою онъ любилъ щегольнуть передъ друзьями и знакомыми, почти такъ же, какъ любилъ щегольнуть передъ ними и дорогою картиной, и рѣдкою вазой, и тонкимъ виномъ, которое можно было найти только у него, Ѳедора Густавовича фонъ-Таненбаумъ.
   -- А вотъ для этой маленькой дебютантки,-- сказалъ онъ,-- я приносилъ кое-что; такъ себѣ, одинъ хорошенькой игрушка!
   И Ѳедоръ Густавовичъ, уже заранѣе наслаждаясь эффектомъ, который произведетъ его щедрый подарокъ, торжественно раскрылъ футляръ. Увидавъ брилліантовыя серьги, Юлія Андреевна слегка нахмурилась.
   "Ну,-- подумала она съ неудовольствіемъ,-- это только моему благовѣрному могутъ приходить въ голову такія нелѣпыя, мѣщанскія идеи. Дарить дѣвушкѣ брилліанты!"
   -- Дай мнѣ твои ушки,-- обратился къ смущенно улыбавшейся Софи Ѳедоръ Густавовичъ, приписывавшій сухое молчаніе своей супруги просто зависти.-- Я буду,-- продолжалъ онъ,-- самъ продѣвать тебѣ мой подарокъ!
   Юліи Андреевнѣ не хотѣлось ссориться съ мужемъ и портить себѣ передъ самымъ баломъ расположеніе духа, но эти брилліанты раздражали ее.
   -- Послушайте, мой другъ,-- сказала она по возможности любезнѣе,-- съ вашей стороны это, конечно, очень мило, и Софи, вѣроятно, вполнѣ оцѣнитъ ваше вниманіе къ ней, но вѣдь вы же знаете, что такой молодой дѣвушкѣ, какъ она, неприлично носить брилліанты, да еще такіе огромные,-- прибавила она, брезгливо кивая на нихъ головой,-- а потому вы лучше ужъ и не надѣвайте ихъ на нее.
   -- Но!-- Ѳедоръ Густавовичъ въ непріятномъ недоумѣніи остановился съ серьгами въ рукахъ.-- Развѣ правда?-- недовѣрчиво спросилъ онъ, хотя уже сбитый отчасти съ толку, но тѣмъ не менѣе продолжая приписывать запрещеніе жены все той же зависти.-- Но!-- повторилъ онъ, съ сомнѣніемъ поглядывая на нее.-- Правда ли это? Я нарочно покупалъ ей, чтобы она на своемъ первомъ балу могла показывать ихъ своимъ подругамъ... Это недурной подарочекъ, зачѣмъ же ему будетъ теперь пропадать!
   Юлія Андреевна нетерпѣливо передернула плечами.
   -- Во-первыхъ, вы забываете,-- сказала она,-- что она только-что пріѣхала изъ Москвы и никакихъ подругъ у нея еще нѣтъ; во-вторыхъ, носить брилліанты въ ея годы -- страшное мѣщанство; а въ-третьихъ, подарокъ вашъ все равно не пропадетъ, онъ останется ей въ приданое.
   -- Ну да, это разумѣется такъ. Но все-таки же это очень шалко! очень шалко!-- говорилъ въ полномъ разочарованіи Ѳедоръ Густавовичъ, для котораго всякая художественная или роскошная вещь теряла полцѣны, если онъ не могъ ею немножко похвастаться.
   -- Ну что-жъ дѣлать!-- сухо замѣтила Юлія Андреевна и тотчасъ же обратилась къ дочери, совѣтуя ей пойти скорѣй къ себѣ спрятать эти серьги, а затѣмъ возвращаться вмѣстѣ съ m-elle Mignard уже прямо въ гостиную.
   Софи, еще разъ поблагодаривъ отца, слегка сконфуженнаго неожиданнымъ окончаніемъ съ серьгами, ушла къ себѣ, а Ѳедоръ Густавовичъ, праздничное настроеніе котораго было отчасти уже испорчепо, тоже хотѣлъ удалиться.
   Юлія Андреевна скользнула скучающимъ, брезгливымъ взглядомъ по его толстой фигурѣ, но вдругъ въ глазахъ ея вспыхнулъ какой-то игривый, задорный огонекъ, и лукавая, насмѣшливая улыбка пробѣжала по красивымъ губамъ.
   "Вотъ,-- сказала она себѣ, мысленно смѣясь отъ внезапно пришедшей ей въ голову мысли,-- вотъ будетъ интересная-то проба".
   Она подняла на мужа свои жгучіе, злые глаза и тихо спросила его:
   -- Куда-же вы уходите? Послушайте,-- заговорила она вдругъ, вставая и дотрогиваясь своей ручкой до обшлага его фрака.-- Вы какъ будто немного обидѣлись на меня, мой другъ, за то, что я не позволила, Софи надѣть вашъ подарокъ? Но видите-ли... это могло, бы многимъ показаться смѣшнымъ, сказали бы, что мы выставляемъ на видъ наше богатство и хвастаемъ и... Про него и такъ всѣ знаютъ... а моя первая забота была всегда о томъ, чтобы никто и никогда не смѣлъ бы сказать про васъ и про вашъ домъ чего-нибудь дурного или... что еще хуже, смѣшного...-- прибавила она, взволнованно отходя отъ него.
   Ѳедоръ Густавовичъ очень удивился. Обыкновенно Юлія Андреевна не имѣла привычки давать объясненія своихъ поступковъ или, что еще удивительнѣе, извиняться въ нихъ.
   -- Нѣтъ,-- сказалъ съ недоумѣніемъ Ѳедоръ Густавовичъ,-- я совсѣмъ не обижался, но мнѣ бывало только непріятно, что подарокъ долженъ пропадать.
   Ироническая насмѣшка опять пробѣжала по губамъ Юліи Андреевны, но голосъ ея, когда она заговорила, звучалъ мягко и нѣжно; казалось даже, что она какъ будто проситъ прощенія...
   -- Онъ не пропадетъ, мой другъ, ей представится еще много случаевъ показаться въ немъ... Вы идете въ залу? Да, пора... пойдемте вмѣстѣ... дайте мнѣ руку.
   Ѳедоръ Густавовичъ удивился еще больше, но очень любезно поспѣшилъ исполнить ея просьбу и подставилъ ей съ галантнымъ видомъ свою руку.
   Она окинула его какимъ-то страннымъ взглядомъ, въ которомъ свѣтилась какъ будто и насмѣшка, и что-то нѣжное, манящее къ себѣ,-- и пошла,-- слегка прижимаясь къ нему, рядомъ съ нимъ, такъ близко, что тонкій запахъ ея душистыхъ, волнующихся волосъ пріятно щекоталъ его обоняніе. Они шли по длинному ряду парадныхъ, ярко освѣщенныхъ, но еще совсѣмъ пустыхъ комнатъ, уставленныхъ красивыми группами тропическихъ растеній, смѣшанныхъ съ камеліями, розами и гіацинтами, ароматъ которыхъ нѣжно лился въ свѣжемъ, прохладномъ воздухѣ. Прелестная фигура Юліи Андреевны, въ роскошномъ туалетѣ съ длиннымъ, лѣниво волочащимся за ней трономъ, поминутно отражалась въ огромныхъ зеркалахъ, мимо которыхъ они проходили. Ѳедору Густавовичу казалось, что онъ ведетъ по какому-то волшебному дворцу прекрасную королеву,-- и сознаніе, что этотъ дворецъ со всѣми его богатствами и роскошью -- его собственный домъ, а прекрасная королева собственная его жена -- восхищало его, наполняя его сердце гордостью и еще большимъ не только уваженіемъ, но даже какъ бы нѣкоторымъ благоговѣніемъ къ самому себѣ. Онъ шелъ, надменно закинувъ голову и стараясь придать лицу своему надлежащую важность, а Юлія Андреевна все нѣжнѣе опиралась на его руку, все ближе прижималась къ нему, и волосы ея склоненной головы теперь уже касались его шеи и щекотали ему ухо. Онъ искоса съ недоумѣніемъ поглядывалъ на нее, но недоумѣніе это было пріятно и льстило его самолюбію.
   -- Быть можетъ,-- говорила она нѣжнымъ воркующимъ голосомъ, тѣмъ голосомъ, отъ котораго самыя простыя слова и фразы казались какими-то чарующими,-- быть можетъ, вы подумали, что я позавидовала подарку, который вы сдѣлали Софи? Нѣтъ, мой другъ, я не могу завидовать брилліантамъ,-- сказала она съ печальной, горькою усмѣшкой:-- у меня ихъ слишкомъ много... и больше я право не хочу... Но вѣдь иногда невольно хочется чего-то другого еще... чего отъ васъ я... не получала никогда... Впрочемъ, нѣтъ... когда-то было, но давно, очень давно...-- задумчиво прибавила она съ глубокимъ вздохомъ,-- когда мы съ вами были еще такъ молоды... Хочется вниманія... заботъ, въ которыхъ бы чувствовалась любовь...
   И она грустно склонила голову.
   -- Но!-- воскликнулъ Ѳедоръ Густавовичъ уже съ полнымъ удивленіемъ и растерянно смотря на жену, которой почти не узнавалъ въ этой прелестной, нѣжной и грустной женщинѣ. И притомъ она, кажется, укоряла его въ недостаткѣ вниманія и любви? Ѳедоръ Густавовичъ почти не вѣрилъ своимъ ушамъ и мыслепно опрашивалъ себя, такъ ли онъ понимаетъ ее, какъ она говоритъ, не перепуталъ ли онъ чего-нибудь, по незнанію языка; но она, какъ бы желая еще больше увѣрить его, поспѣшно воскликнула:
   -- Да, да, это такъ!-- и снова заговорила печально и нѣжно,-- Когда сегодня вы принесли вашъ подарокъ Софи, и я увидала при этомъ ваше лицо, услышала вашъ голосъ, то я невольно и впервые поняла -- (она снова тяжело, какъ бы съ мучительной нравственной болью, вздохнула) -- разницу въ томъ, какъ вы дарите мнѣ и какъ дарите ей... Для нея вы -- весь любовь... тогда какъ со мной -- простое исполненіе долга... и долга, даже непріятнаго...
   Она болѣзненно засмѣялась, и остановясь въ одной изъ гостиныхъ, вдругъ опустилась на круглый атласный диванъ, окружавшій посреди комнаты громадную латанію, тоскливо сжавъ и вытянувъ вдоль колѣнъ свои красивыя обнаженныя руки.
   Ѳедоръ Густавовичъ также остановился и, не зная, что ей отвѣчать, продолжалъ молча и растерянно глядѣть на нее. Въ словахъ ея было много правды, онъ невольно сознавалъ это, но онъ никогда не думалъ, чтобы это могло огорчать ее... Теперь же, при видѣ ея тоскливой позы и грустнаго лица, ему стало казаться, что онъ дѣйствительно виноватъ передъ ней отчасти: ему стало и совѣстно какъ-то, и жаль ея... Къ тому же, она была такъ поразительно и трогательно красива...
   -- Но нѣтъ!-- заговорилъ онъ нѣсколько сконфуженно и смущенно:-- вы ошибайтесь... даю вамъ слово, ошибайтесь... Я всегда желалъ дѣлать для васъ всякій удовольствій, но вы сами... вы сами бывали со мной всегда такъ нелюбезны и... и... даже презрѣнни...
   -- О!-- Юлія Андреевна подняла голову и обдала его тѣмъ прелестнымъ взглядомъ, который бываетъ у любящихъ, но гордыхъ и самолюбивыхъ женщинъ.-- Я не могла заискивать и унижаться передъ вами, зная.... зная, что вы не любите меня...
   И закрывъ лицо руками, она слегка запрокинула голову и до-бѣла закусила губы, какъ бы сдерживая рыданія; наконецъ, точно пересиливъ себя, она порывисто встала и проговорила задыхающимся шепотомъ:
   -- Пойдемте... пора...
   Но Ѳедоръ Густавовичъ взволнованно схватилъ ея руки и судорожно сжалъ ихъ, преграждая ей дорогу. Ему вдругъ стало казаться, что онъ всегда безумно любилъ эту прелестную женщину; вѣдь она обольстительно прекрасна и въ то же время его жена, его законная жена, на которую онъ вотъ уже многіе годы, въ силу какого-то ужаснаго, невозможнаго недоразумѣнія, не обращалъ никакого вниманія, поставивъ себя въ самое скверное положеніе, въ самыя глупыя отношенія вмѣсто того, чтобы пользоваться всѣми своими правами.
   И вдругъ теперь, когда почти все уже было навсегда потеряно, она сама намекаетъ, почти прямо говоритъ ему, что любитъ его... а онъ... О, какой большой дуракъ бывалъ онъ все это время! Страстный порывъ какого-то опьяненія и раскаянія охватилъ его; лицо его побагровѣло и тяжело дыша, онъ стиснулъ ея руки въ своихъ рукахъ, дрожавшихъ отъ волненія, боясь что она уйдетъ, теперь, именно теперь!.. О, какой большой дуракъ бывалъ онъ все это время!
   -- Нѣтъ, нѣтъ,-- заговорилъ онъ порывистымъ шепотомъ,-- теперь нельзя уходить, теперь намъ надо объяснять... это... это... недоразумѣніе.
   Но Юлія Андреевна выдернула руки и быстро отвернулась отъ него; глаза ея горѣли торжествомъ побѣды и все лицо дрожало отъ внутренняго смѣха. Она боялась заговорить и взглянуть на мужа, чтобы не расхохотаться; та легкость, съ которой она одурачила его и разомъ влюбила въ себя, потѣшала и изумляла ее самое.
   -- Пустите, пустите меня,-- заговорила она, пересиливая смѣхъ,-- потомъ когда-нибудь... въ другой разъ мы поговоримъ -- теперь уже поздно... сейчасъ начнутъ съѣзжаться... пустите...
   Но Ѳедоръ Густавовичъ уже не хотѣлъ ни пускать ее, ни отлагать объясненія.
   -- Нѣтъ, нѣтъ!-- говорилъ онъ рѣшительно и горячо: -- лучше поздно чѣмъ не будетъ совсѣмъ!
   И почти не понимая, что онъ дѣлаетъ и зачѣмъ, онъ обнялъ ее за талію и сильнымъ движеніемъ заставилъ ее опять сѣсть на диванъ, а самъ тяжело опустился передъ ней на колѣни, страстно цѣлуя ея руки.
   -- Я бывалъ дуракъ,-- шепталъ онъ безсвязно,-- я ничего не понималъ въ сердцѣ женщины, я думалъ, что я непріятенъ и противенъ для васъ и что вы ненавидите меня! О, mein Gott, еслибы я могъ понимать, что это не такъ, я бывалъ бы самый лучшій, самый любезный мужъ! Но теперь мы понимали другъ друга, теперь надо все это кончать и теперь мы будемъ immer, всегда любить другъ друга! Nicht wahr, mein Liebchen?
   Она прятала свое лицо, ей хотѣлось расхохотаться прямо ему въ глаза и сказать: "о глупый тюлень!" Но она сдерживалась и, чувствуя надъ нимъ свою власть, только перемѣнила тонъ -- изъ любяще-тоскующаго перешла въ игриво-кокетливый и снисходительный, который былъ ей болѣе присущъ и въ которомъ она чувствовала себя удобнѣе и легче.
   -- Ну какъ знать, какъ знать!-- сказала она, съ кокетливой улыбкой покачивая головой: -- нельзя цѣлые годы только ссориться и оскорблять другъ друга, а потомъ вдругъ взять и сразу разнѣжничаться и опять влюбиться другъ въ друга. Нѣтъ, то, что прежде, быть-можетъ, вышло бы само собой, теперь надо заслуживать! Да,-- прибавила она смѣясь,-- надо заслуживать! Вотъ мы и посмотримъ, будетъ ли кто-то объ этомъ стараться! А въ сердцѣ женщинъ вы дѣйствительно ничего не понимаете,-- что правда, то правда!
   И смѣясь задорнымъ смѣхомъ, она смотрѣла прямо въ его недоумѣвающіе удивленные глаза.
   Смѣхъ этотъ слегка коробилъ Ѳедора Густавовича: онъ не совсѣмъ ясно понималъ, чего она хочетъ и про что говоритъ ему и чувствовалъ себя отчасти даже какъ будто оскорбленнымъ въ своемъ страстномъ, искреннемъ порывѣ къ женѣ; но его обезоруживало, наполняя страстнымъ очарованіемъ, и снова примиряя съ ней, ея лицо, злое и прелестное, съ сіявшими передъ нимъ ея темными, мрачными глазами и сочнымъ чувственнымъ ртомъ, который точно дразнилъ его, когда она наклонила голову такъ близко къ нему, что онъ даже чувствовалъ его горячее, неровное дыханіе, и который онъ все-таки не смѣлъ поцѣловать, хотя такъ страстно желалъ бы этого.
   -- Ну,-- сказалъ онъ, подозрительно вглядѣвшись въ нее, но все еще не вставая съ колѣнъ,-- такъ это все шутки были? да?
   Она съ загадочной улыбкой тихо покачивала головой.
   -- А вы какъ думаете?-- спросила она не то насмѣшливо, не то нѣжно.
   -- Я! я ничего не думаю! Я думаю, что всѣ женщины похожи на волшебный сказка, въ которой на каждой страницѣ по два чуда и гдѣ совсѣмъ не знаешь, что будетъ на слѣдующей страницѣ.
   -- А!-- сказала она смѣясь:-- очень милое сравненіе! Значитъ и я тоже похожа на волшебную сказку?
   -- О, вы еще больше, чѣмъ всѣ другія!
   -- Да? Ну чтожъ, для васъ это должно быть очень интересно. Сказки всегда интересны -- право, мнѣ нравится ваше сравненіе, въ немъ есть что-то новое, а потому можете еще разъ поцѣловать мою ручку, а затѣмъ изволіте подниматься съ колѣнъ. Сейчасъ придетъ Софи съ m-elle Mignard, и Боже мой! что скажетъ m-elle Mignard, если застанетъ насъ въ этой трогательной сценѣ? Она къ нимъ не привыкла.
   -- Ахъ, какой мнѣ дѣла, что скажетъ эта дура! Ви моя законный жена! Ну скажите же мнѣ правду, будемъ мы теперь переставать ссориться?
   -- Вѣдь я вамъ уже сказала: если хотите прощенія и мира -- старайтесь заслужить это!
   И вставъ, она подошла къ трюмо, подняла руки высоко надъ головой и стала оправлять въ волосахъ брилліанты.
   -- Заслужить!-- сказалъ Ѳедоръ Густавовичъ, съ сокрушеніемъ покачивая головой:-- но какъ?
   -- Если вы очень этого захотите, тогда сумѣете понять какъ!
   Ѳедоръ Густавовичъ невольно смотрѣлъ на ея открытую шею, обнаженныя поднятыя руки, на изящный затылокъ, и тихо вздыхалъ.
   -- Это будетъ очень трудно дѣлать,-- сказалъ онъ со вздохомъ,-- мы есть немножко капризны.
   -- О, да!-- она громко и весело засмѣялась, блеснувъ на него въ зеркалѣ ярко вспыхнувшими глазами:-- я капризна, я злая, это правда,-- ну чтожь, тогда и не старайтесь лучше... оставьте...
   -- Нѣтъ,-- сказалъ Ѳедоръ Густавовичъ, не отводя отъ нея влюбленнаго взгляда,-- я лучше буду стараться...
   И наклонившись, онъ вдругъ прижался горячими губами къ ея теплому, душистому затылку. Она слегка вздрогнула и, быстро отодвинувшись, ударила его своимъ вѣеромъ.
   -- Ну, этого вы еще совсѣмъ не заслужили... и вы напрасно такъ торопитесь, вамъ этого еще никто не разрѣшалъ,-- проговорила она съ сердито вспыхнувшими глазами.
   -- Ну, ну, я не буду больше, не буду, до... только ручку!
   -- Нѣтъ и ручки не заслужили.
   -- Ну пальчикъ, одинъ хорошенькій маленькій пальчикъ!
   -- Нѣтъ, и пальчика не заслужили.
   -- Ну нѣтъ, это я уже заслужалъ.
   И онъ хотѣлъ уже схватить ея руку, но въ эту минуту вошла Софи съ m-elle Mignard.
   Ѳедоръ Густавовичъ смущенно, какъ будто не m-elle Mignard застала его ухаживающимъ за женой, а жена -- за m-elle Mignard, отшатнулся отъ Юліи Андреевны, стараясь принять равнодушный и приличный видъ.
   

XIV.

   M-elle Mignard, которой еще на пути къ гостиной послышались какіе-то поцѣлуи, съ удивленіемъ взглянула на обоихъ супруговъ. Сконфуженный видъ Ѳедора Густавовича еще болѣе подтверждалъ это, но зная отношенія monsieur и madame, она сочла подобный случай совсѣмъ невозможнымъ и была склонна скорѣй думать, что это только такъ ей показалось.
   Едва переступивъ порогъ, она, такъ же какъ передъ тѣмъ Софи, вскрикнула и остановилась, пораженная на половину искренно, на половину же входя въ роль и увлекаясь, по своему обыкновенію, торжественнымъ моментомъ.
   -- О, madame!-- воскликнула она, поднимая глаза и всплескивая руками.-- M-elle Софи уже говорила мнѣ, какъ вы прекрасны, но чтобы понять это вполнѣ -- нужно видѣть васъ... Это что-то необычайное!
   Юлія Андреевна разсмѣялась и перейдя къ другому, болѣе удобному для пріема дивану, пригласила сѣсть подлѣ себя m-elle Mignard и Софи. Ѳедоръ Густавовичъ долженъ былъ отправиться въ другую залу, смежную съ роскошно убранной гостиной, гдѣ онъ долженъ былъ встрѣчать гостей, и въ первый разъ за всѣ послѣднія десять лѣтъ сожалѣлъ о томъ, что уходитъ отъ жены. M-elle Mignard продолжала подозрительно поглядывать своими юркими, любопытными глазками на супруговъ и особенно на Ѳедора Густавовича. Эти любопытные взгляды m-elle Mignard крайне досаждали Ѳедору Густавовичу, который, чтобы маскировать свой сконфуженный видъ, старался придать своему лицу нѣчто чревычайно солидное и серьезное.
   Было уже десять минутъ одиннадцатаго, но еще никто не являлся: каждый боясь прибыть первымъ, предпочиталъ запоздать лучше на цѣлый часъ. Наконецъ начало было сдѣлано двумя совсѣмъ еще юными офицерами въ блестящихъ съ иголочки мундирахъ и съ дѣтски-веселыми, безусыми, миловидными лицами. Оба они были изъ тѣхъ необходимыхъ для каждаго бала "кавалеровъ", которыхъ приглашаютъ всюду исключительно какъ танцоровъ и которые служатъ общимъ фономъ картины.
   Молоденькіе прапорщики, очевидно сконфуженные тѣмъ, что явились первыми, старались игривою развязпостью скрыть свое смущеніе, и, громко звеня шпорами, расшаркивались передъ прелестною хозяйкой, которая плохо знала даже ихъ фамиліи, но тѣмъ не менѣе сейчасъ же познакомила ихъ съ Софи и была съ ними, за отсутствіемъ другихъ, болѣе интересныхъ и значительныхъ гостей, очень любезна. Она съ улыбкой болтала съ ними о разныхъ мелочахъ, избитыхъ и безсодержательныхъ, но которыя у нея выходили особенно мило и граціозно.
   Молоденькіе офицеры, не разъ встрѣчавшіеся съ нею на разныхъ балахъ и еще прежде восхищавшіеся ея красотой, еще больше очаровались ея любезностью, и уже совсѣмъ съ влюбленнымъ видомъ, на перегонку другъ передъ другомъ, осыпали ее восторженными комплиментами, усердно и весело смѣялись надъ ея остроумными замѣчаніями и всѣми силами старались занять ее, только чтобы имѣть счастье понравиться ей. Они упрашивали Юлію Андреевну подарить имъ по одной кадрили, или хоть одну пополамъ на обоихъ, по она отвѣчала съ кокетливой улыбкой, что съ нынѣшняго дня бросаетъ танцовать, передавая это право своей дочери.
   Тогда она поспѣшили пригласить Софи, на которую, поглощенные мамашей, почти не обращали вниманія; но пригласивъ и получивъ согласіе, тотчасъ же обратились опять къ Юліи Андреевнѣ съ самыми горячими и искренними убѣжденіями не бросать танцевъ. Они находили такое рѣшеніе съ ея стороны просто преступленіемъ, и увѣряли чуть не со слезами на глазахъ, что она лишаетъ ихъ этимъ огромнаго счастья, что балы теперь потеряютъ всю свою прелесть и что никто не станетъ ѣздить на нихъ.
   Но она все съ той же прелестной улыбкой упорно отказывалась, шутливо увѣряя, что съ нынѣшняго дня записывается въ старухи, чѣмъ приводила юныхъ прапорщиковъ совсѣмъ въ отчаяніе и вызвала самые горячіе протесты.
   

XV.

   Къ половинѣ одиннадцатаго пріѣхала Ninon Шиллингъ съ своимъ мужемъ, молодымъ и представительнымъ полковникомъ въ густыхъ эполетахъ, которыя онъ умѣлъ носить какъ-то особенно эффектно и красиво, также какъ и ордена на груди.
   Ninon считалась одной изъ самыхъ красивыхъ и опасныхъ соперницъ Юліи Андреевны. Это была высокая, стройная блондинка, съ интереснымъ и хорошенькимъ лицомъ, которому впрочемъ слегка подкрашенные глаза, напудренные, густо завитые волосы и насмѣшливое, вызывающее выраженіе лица придавали нѣкоторую вульгарность.
   Ninon и сама прекрасно это знала, но это нисколько не смущало ее; напротивъ, ей это нравилось, и она нарочно старалась подражать и въ манерахъ, и въ костюмахъ дамамъ domi-mond'а и бравировала этимъ смѣлымъ пошибомъ, на зло своимъ болѣе застѣнчивымъ пріятельницамъ, которыхъ заставляла краснѣть разными эксцентричными выходками. Съ Юліей Андреевной она, повидимому, находилась въ большой дружбѣ и была даже на "ты", но въ душѣ обѣ дамы недолюбливали другъ друга и завидовали одна -- молодости другой, другая -- богатству и успѣху одной.
   Еще поднимаясь по лѣстницѣ и замѣтивъ, что залы совсѣмъ пусты, Ninon разсердилась на мужа, у котораго была дурная привычка быть не только аккуратнымъ, но даже пунктуальнымъ, и который вслѣдствіе этого всегда торопилъ ее, когда она одѣвалась, и они часто пріѣзжали, на вечера гораздо раньше, чѣмъ это слѣдовало по мнѣнію Ninon. Мужъ ея, большой поклонникъ Юліи Андреевны, былъ тоже нѣмецъ и даже приходился Ѳедору Густавовичу какимъ-то дальнимъ родственникомъ, но обрусѣлъ гораздо болѣе своего родственника, къ которому, несмотря на все почтеніе передъ его богатствомъ, относился нѣсколько свысока и покровительственно, считая его за человѣка мало образованнаго и невоспитаннаго; самъ онъ, благодаря связямъ и протекціямъ, воспитывался въ высшемъ военномъ училищѣ, гдѣ всегда отличался примѣрнымъ поведеніемъ и успѣхами въ наукахъ, что впослѣдствіи, составивъ ему репутацію дѣльнаго и исправнаго офицера, помогло сдѣлать очень недурную карьеру. Не только въ выговорѣ его и рѣчи, почти литературно правильной, какъ это часто бываетъ у нѣмцевъ, много занимающихся языкомъ, но даже и въ лицѣ, румяномъ и красивомъ, съ прекрасными сѣрыми глазами и темными каштановыми волосами и бакенбардами, не было ничего нѣмецкаго; только по одной его выправкѣ, черезъ-чуръ уже военной, которую русскіе офицеры рѣдко усваиваютъ себѣ, можно было угадать въ немъ нѣмца.
   Увидѣвъ входящую Ninon, которую Ѳедоръ Густавовичъ съ торягественною, но нѣсколько фамильярною почтительностью велъ подъ руку, Юлія Андреевна любезно поднялась къ ней навстрѣчу, и протянувъ руки, онѣ съ привѣтливыми улыбками поцѣловали воздухъ, приложившись другъ къ другу щеками.
   Молодые прапорщики поспѣшно вскочили, нѣсколько смущенные появленіемъ начальства въ лицѣ полковника Шиллинга, служившаго въ ихъ же полку.
   -- Ну, познакомь меня съ твоею дочерью, я ею очень, очень интересуюсь,-- сказала Ninon, подчеркивая слово "очень".
   Юлія Андреевна, предчувствуя напередъ, что пріятельница сейчасъ же скажетъ ей какую-нибудь милую колкость, тѣмъ не менѣе поспѣшила любезно исполнить ея просьбу.
   -- Вотъ,-- сказала она, взявъ Софи за руки,-- прошу любить и жаловать.
   -- О, еще бы!-- воскликнула Ninon, весело протягивая молодой дѣвушкѣ обѣ руки и цѣлуя ее:-- мы съ вашей maman старые друзья, а потому я и васъ уже заранѣе готова полюбить отъ всей души. Хотя, по настоящему, съ вами бы слѣдовало скорѣй враждовать!-- воскликнула она шутливо:-- вѣдь вы теперь наша соперница! Ахъ, chère,-- обратилась она вдругъ къ Юліи Андреевнѣ, съ печальнымъ вздохомъ,-- какъ летитъ время! положительно не замѣчаешь, какъ старѣешь: еще какихъ-нибудь девять-десять лѣтъ -- и мнѣ придется дѣлать такой же балъ и для моей маленькой Китти. Злыя дѣвочки!-- прибавила Ninon смѣясь,-- онѣ точно нарочно спѣшатъ такъ рости, чтобы только скорѣй состарить насъ и занять наши мѣста.
   И она снова засмѣялась и поцѣловала Софи, какъ бы желая хоть поцѣлуемъ смягчить свои слова.
   Юлія Андреевна вспыхнула и сердито закусила губы.
   -- Да,-- сказала она,-- въ сущности гораздо выгоднѣе выходить замужъ поздно (Ninon нѣсколько поздно вышла замужъ, и это было ея больнымъ мѣстечкомъ), а то слишкомъ рано приходится дѣлаться бабушкой.
   Ninon слегка покраснѣла въ свою очередь и подумала:
   "Ну, хорошо же, я въ долгу не останусь!"
   И небрежно раскинувшись на низенькомъ креслѣ, она начала, играя глазами и вѣеромъ, говорить, шутя и смѣясь, самыя злыя и рѣзкія колкости. У нея былъ свой жаргонъ и своя манера говорить ихъ, съ самымъ невиннымъ видомъ, какъ будто совсѣмъ нечаянно безъ всякаго злого умысла, съ милыми наивными улыбками, такъ что придраться къ ней за нихъ было почти нельзя.
   Эти маленькія шпильки всегда доставляли ей большое удовольствіе, а сегодня тѣмъ болѣе. Она была не въ духѣ и оттого, что пріѣхала слишкомъ рано, и оттого, что ей, когда она увидѣла поражавшій изящною простотой костюмъ Юліи Андреевны, вдругъ пересталъ нравиться собственный дорогой, но эксцентричный туалетъ, состоявшій изъ розовой атласной юбки, затканной множествомъ пестрыхъ бархатныхъ птичекъ, съ откиднымъ золотистымъ плюшевымъ трэномъ и такимъ же глубоко вырѣзаннымъ лифомъ. На груди и волосахъ ея, высоко зачесанныхъ, пріютились, вмѣсто цвѣтовъ, гнѣздышки изъ листьевъ и моху съ такими же, какъ и на юбкѣ, маленькими птичками, сидящими въ нихъ.
   Эти гнѣздышки приводили ее сначала въ восхищеніе своей оригинальностью, но какъ только она увидѣла на шеѣ Юліи Андреевны ея роскошное старинное ожерелье, они сейчасъ же потеряли въ ея глазахъ всю прелесть. Она сердилась и на Юлію Андреевну, которая смѣла обладать такими драгоцѣнностями, и на своего мужа, который не былъ въ состояніи доставлять ей подобныя вещи, и на этого толстаго дурака Таненбаума, который былъ такъ неприлично богатъ, и даже на юныхъ прапорщиковъ, по сіяющимъ лицамъ, которыхъ она замѣтила, что они уже успѣли влюбиться въ эту молодящуюся старуху. Вслѣдствіе всего этого, бѣдной Юліи Андреевнѣ приходилось очень плохо отъ милыхъ колкостей своей пріятельницы, и, волнуясь въ душѣ, она едва сдерживалась, отвѣчая ей столь же мило, но столь же зло и ѣдко.
   

XVI.

   Къ одиннадцати часамъ съѣздъ начался вполнѣ, и гостиная стала быстро наполняться. Ѳедоръ Густавовичъ, радушный и гостепріимный болѣе чѣмъ когда-нибудь, встрѣчалъ гостей въ главной залѣ, любезно пожимая руки мужчинамъ и осыпая дамъ шумными комплиментами.
   Онъ былъ чрезвычайно въ духѣ. Пріятное волненіе, охватившее его въ гостиной во время неожиданной сцены съ женой, не покидало его и теперь, придавая ему какую-то особую бодрость и оживленіе.
   Онъ невольно припоминалъ тѣ фразы, которыя она говорила ему въ началѣ сцены, ихъ тонъ и выраженіе лица ея при этомъ -- и все болѣе убѣждался, что она положительно любитъ его, но скрывала это только, будучи слишкомъ гордою женщиной.
   Передъ нимъ вдругъ вырѣзывались ея жгучіе, красивые глаза, ея прелестный, какъ бы созданный для поцѣлуевъ ротъ, сочный и яркій, ея обнаженныя поднятыя кверху руки -- и то ощущеніе, которое онъ уловилъ на своихъ губахъ, когда поцѣловалъ ея тонкую, душистую шею, и маленькія колечки ея пушистыхъ волосъ, змѣившіяся подлѣ, вдругъ защекотали его,-- снова повторялось и жгло ему губы. Кто влекло и тянуло къ этой жестокой женщинѣ, не хотѣвшей дать ему поцѣловать даже одинъ пальчикъ...
   Ѳедоръ Густавовичъ волновался, давно не испытывая уже ничего подобнаго; но волненіе это было пріятное, какъ бы освѣжающее; онъ самъ себѣ казался теперь моложе, бодрѣе и даже красивѣе; проходя мимо зеркалъ, онъ выше поднималъ свои богатырскія плечи и самодовольно говорилъ, оглядывая себя:
   -- Ну, Ѳедоръ Густавовичъ, вѣдь и ты еще не старикъ! Мы съ тобой еще совсѣмъ молодцы и будемъ заживать теперь на славу.
   И легкой, эластичной походкой еще совсѣмъ молодого человѣка онъ бросался навстрѣчу входившимъ дамамъ.
   Гостиныя наполнялись все больше и больше; отъ дыханія и люстръ, въ прохладныхъ комнатахъ становилось уже тепло и душно. Въ двѣнадцатомъ часу стало пріѣзжать сразу по нѣсколько человѣкъ; дамы, шурша шлейфами и оправлясь мимоходомъ передъ зеркалами, входили въ бѣлую гостиную, гдѣ принимала Юлія Андреевна, и здоровались между собою, съ радостными восклицаніями и любезными улыбками. Почти всѣ онѣ были хорошо знакомы, встрѣчаясь другъ съ другомъ уже нѣсколько лѣтъ подъ рядъ на однихъ и тѣхъ же балахъ, визитахъ, спектакляхъ, концертахъ и въ разныхъ благотворительныхъ обществахъ, въ которыхъ почти каждая изъ нихъ была участницей или покровительницей.
   Поздоровавшись съ хозяйкой, онѣ группами разсаживались на маленькихъ диванчикахъ и креслахъ и, оправляя свои шлейфы, незамѣтно, но внимательна осмотрѣвъ туалеты другъ друга, принимали красивыя позы и начинали болтать всѣ вмѣстѣ, какъ умѣютъ говорить только женщины, не слушая и прерывая одна, другую, о разныхъ послѣднихъ новостяхъ, концертахъ, операхъ, модныхъ пѣвцахъ, болѣзняхъ дѣтей, бенефисахъ актрисъ, проигрышахъ мужей и т. п.
   Юлія Андреевна, со спокойною граціей и самоувѣреннымъ достоинствомъ, принимала своихъ гостей, съ любезной улыбкой представляя вновь прибывавшимъ, свою Софи.
   Но въ душѣ она волновалась; при входѣ каждаго новаго лица и особенно женщины, глаза ея чуть вспыхивали, и она тревожно приготовлялась къ "отпарированію" кблкихъ замѣчаній и насмѣшливыхъ любезностей. И дѣйствительно, неожиданное появленіе Софи вызывало всеобщую сенсацію.
   Всѣ поражались, многіе даже не вѣрили.
   -- Какъ, неужели это ваша дочь! такая большая! Боже мой, ну кто бы могъ подумать, смотря на васъ, что у васъ уже взрослая дочь.
   Голоса дамъ звучали при этомъ такъ ядовито и злорадно, что Юлія Андреевна невольно вспыхивала и сердито сжимала въ рукахъ свой круглый вѣеръ, въ восточномъ вкусѣ, изъ павлиньихъ и страусовыхъ перьевъ, съ дорогой ручкой изъ золота и эмали. Но мужчины, толпившіеся въ дамской гостиной и ухаживавшіе за хорошенькими женщинами и особенно за прелестною хозяйкой, безсознательно поддерживали ее и помогали ей.
   Хотя появленіе Софи не мало удивляло и ихъ, но они относились къ нему гораздо проще и безъ всякаго злорадства. Красота Юліи Андреевны всегда ихъ привлекавшая, была сегодня слишкомъ очевидна и обаятельна, чтобъ такой пустой въ сущности фактъ, какъ большая дочь, могъ подѣйствовать на нихъ рѣшительно охлаждающимъ образомъ. Напротивъ, плѣняемые ея чарующими взглядами и нѣжными улыбками, на которыя она сегодня не скупилась, они ухаживали за ней особенно усердно.
   Видя это, Юлія Андреевна начинала въ душѣ все болѣе успокаиваться и ободряться. Она знала, что въ подобныхъ случаяхъ главная сила все-таки въ мужчинахъ, и всячески старалась очаровывать ихъ, такъ какъ, образовавъ изъ нихъ большую партію, ей уже не трудно будетъ справиться потомъ съ женщинами и заставить ихъ замолчать.
   "Вотъ погодите,-- думала она, смѣясь въ душѣ,-- я сегодня вскружу хорошенько головы всѣмъ вашимъ мужьямъ и поклонникамъ, и посмотримъ какъ-то "вы тогда будете смѣяться и злорадствовать!"
   Между тѣмъ юные офицерики, почти совсѣмъ забытые Юліей Андреевной и обдѣляемые даже ея улыбками, но все еще влюбленные и вѣрные ей, успѣли разнести вѣсть, что прелестная Юлія Андреевна отказывается отъ танцевъ. Извѣстіе это произвело новую сенсацію, всѣ подходили къ ней, спрашивали, правда ли это, сожалѣли, не вѣрили и упрашивали отказаться отъ такого ужаснаго рѣшенія, многихъ повергавшаго въ самое искреннее разочарованіе, такъ какъ Юлія Андреевна танцовала дѣйствительно замѣчательно хорошо.
   Но она рѣшительно и упорно отказывалась.
   -- Нѣтъ, господа, въ мои годы это уже не идетъ,-- говорила она.-- Вотъ вамъ моя дочь, она замѣнитъ вамъ меня,-- прибавляла она съ кокетливой улыбкой.
   Но всѣмъ, при взглядѣ на Софи, сидѣвшую подлѣ матери съ печальнымъ, утомленнымъ лицомъ, дѣлалось очевиднымъ, что она-то ужъ никогда не сумѣетъ замѣнить свою блестящую мать.
   Софи то краснѣя, то блѣднѣя отъ всѣхъ этихъ устремленныхъ на нее насмѣшливо критическихъ взглядовъ, инстинктивно понимала эти мысли. Отъ непривычной ей толпы чужихъ, незнакомыхъ лицъ, съ которыми ее то и дѣло знакомили, у нея пестрѣло въ глазахъ и кружилась голова. Она не помнила почти ни одного изъ названныхъ ей именъ, и всѣ они смѣшивались для нея во что-то одно, непріятно смущавшее и тяготившее ее. Она съ тупою покорностью позволяла цѣловать себя всѣмъ этимъ наряднымъ, любезнымъ дамамъ, которыя называли себя лучшими подругами ея матери, но во взгладахъ и фразахъ которыхъ она невольно чувствовала что-то странное и враждебное, не только къ себѣ, но даже и къ своей матери, ихъ лучшему другу. Что же касалось мужчинъ, то на нихъ она почти не смѣла смотрѣть и только, мучительно краснѣя, застѣнчиво наклоняла голову, когда они изъ любезности къ хозяевамъ дома спѣшили заранѣе ангажировать ее на кадрили и мазурку.
   Голосъ Ninon и ея смѣхъ, вызывающій и дерзкій, чаще и громче другихъ вырывался среди голосовъ, пугая и смущая Софи, которая почему-то боялась этой красивой, но непріятной для нея женщины. Она невольно вздрогнула, когда Ninon, увидя входившаго подъ руку съ вновь пріѣхавшей дамой Ѳедора Густавовича, вдругъ громко крикнула ему:
   -- Послушайте, Ѳедоръ Густавовичъ, мы всѣ на васъ ужасно сердиты!
   Ѳедоръ Густавовичъ, любившій хорошенькихъ женщинъ и слегка даже пріударявшій за вѣтренною Ninon, добродушно и весело засмѣялся.
   -- Но! Какой такой преступленія я совершалъ?
   -- Очень большія!-- воскликнула Ninon капризнымъ тономъ женщины, избалованной ухаживаніями:-- какъ вы смѣли до сихъ поръ прятать отъ всѣхъ насъ вашу прелестную дочку! Развѣ это не преступленье? Теперь вѣдь мы можемъ подумать, что вы дѣлали это нарочно?
   -- Какъ нарочно? зачѣмъ нарочно?-- удивился Ѳедоръ Густавовичъ, не совсѣмъ понимая, про что говоритъ ему Ninon.
   Но Юлія Андреевна, уже все понявшая, быстро и громко заговорила со своей сосѣдкой о бенефисѣ итальянской примадонны, нарочно отвлекая вниманіе слушателей.
   -- Да, да, хорошо!-- засмѣялась Ninon, замѣтившая маневръ Юліи Андреевны и покрывая ея слова своимъ звонкимъ голосомъ.-- Вы хотѣли молодиться! Нѣтъ, нѣтъ, не отрекайтесь, теперь это всѣ поняли! Ай, ай, Ѳедоръ Густавовичъ, какъ стыдно! и вы не краснѣете?
   И она шутливо грозила ему, весело смѣясь.
   Кругомъ всѣ насмѣшливо улыбались, искоса поглядывая на поблѣднѣвшую отъ гнѣва Юлію Андреевну, а Ѳедоръ Густавовичъ, принявшій слова Ninon въ буквальномъ смыслѣ, благодушно и громко хохоталъ.
   -- О! когда имѣешь такую старушку, то старость не есть страшна!-- воскликнулъ онъ весело и, воспользовавшись удобнымъ случаемъ, схватилъ ручку Юліи Андреевны, перевернулъ ее ладонью кверху и звучно, со вкусомъ, точно что-то смакуя, поцѣловалъ ее въ. открытое между пуговицами мѣстечко.
   Ему сейчасъ же, почти всѣ мужчины, нѣсколько сконфуженные дерзкою выходкой Ninon, стали апплодировать, одобрительно и любезно смѣясь его находчивости, а Ѳедоръ Густавовичъ, очень довольный и своей находчивостью, и поцѣлуемъ жениной ручки, шутливо раскланивался, обводя всѣхъ торжествующими взглядами.
   Въ эту минуту раздались первые звуки вальса, и всѣ оживились.
   Ѳедоръ Густавовичъ не танцовалъ уже много лѣтъ, но "на радостяхъ", какъ онъ выразился, рѣшился сегодня тряхнуть стариной и, быстро подскочивъ къ Софи, обнялъ ее за талію и воскликнулъ:
   -- Ну, дочка, будемъ открывать балъ!
   Юліи Андреевнѣ, не любившей никакихъ трогательныхъ сценъ, а тѣмъ болѣе при постороннихъ, не особенно понравилось "столь семейное начало" торжества;, но останавливать это было уже поздно, такъ какъ Ѳедоръ Густавовичъ, подхвативъ сконфузившуюся Софи, уже несся съ ней изъ гостиной въ залу, и большинство гостей послѣдовало ихъ примѣру.
   Юлія Андреевна оглянулась и увидѣла, что подлѣ нея въ выжидательныхъ позахъ стоятъ нѣсколько лучшихъ кавалеровъ, все еще повидимому разсчитывавшихъ, что она перемѣнитъ свое рѣшеніе. Ихъ настойчивость была ей очень пріятна.
   -- Eh bien!-- сказала она, съ улыбкой обращаясь къ нимъ: -- сегодня мы на положеніи "мамаши", а потому нужно выбрать гдѣ-нибудь уютный уголочекъ "возлѣ стѣнки", и смотрѣть оттуда какъ танцуетъ дочка.
   И она подошла къ порогу залы, отрицательно качая головой на новыя уговариванья и упрашиванія своей свиты.
   -- Господа, зачѣмъ вы теряете даромъ время? Я рѣшила, что не буду -- и не буду; право, я уже слишкомъ стара для этого и это было бы очень смѣшно,-- смѣясь отвѣчала на ихъ просьбы, и смѣхъ ея при этихъ словахъ звучалъ такъ молодо и весело, глаза сверкали, и отъ всей ея фигуры, лица и голоса вѣяло такой жизнью, страстью и очарованіемъ, что красота ея казалась еще ярче и обаятельнѣе.
   Подлѣ нея остались всѣ лучшіе танцоры и самые блестящіе кавалеры всѣхъ баловъ. Тутъ былъ и изящный баронъ Ферингъ, красивый блондинъ, съ роскошною, расчесанною бородой, которую онъ, несмотря на моду, не рѣшался подстричь и которая чрезвычайно шла къ нему, составляя нѣкоторымъ образомъ его гордость; тутъ были и два брата Лотухины, блестящіе кавалергарды, прозванные въ свѣтѣ братьями-красавцами; и молодой милліонеръ Шуровцынъ, ловимый всѣми мамашами и дочками, но безнадежно влюбленный въ Юлію Андреевну; и мужъ Ninon, сдѣлавшій карьеру между прочимъ и танцами, въ которыхъ онъ былъ виртуозомъ, какъ выразилась про него жена одного изъ его начальниковъ. Надоставало только Бахманова, и Юлія Андреевна тревожно поджидала его, боясь въ душѣ, что онъ, пожалуй, совсѣмъ не пріѣдетъ.
   Ѳедоръ Густавовичъ, передавшій Софи молодому Юрину, дирижировавшему танцами, подлетѣлъ къ женѣ, еще совсѣмъ красный и запыхавшійся отъ непривычнаго для него моціона, но тѣмъ не менѣе въ самомъ пріятномъ расположеніи духа и желая непремѣнно пройтись и съ Юліей Андреевной еще хоть одинъ туръ.
   -- Ну что такое!-- упрашивалъ онъ, смотря на нее влюбленными глазами: -- съ мужемъ можно! Будемъ воображать, что эта наша серебряный свадьба, это обычай!
   Но Юлія Андреевна нахмурилась; упоминаніе вслухъ о серебряной свадьбѣ, до которой ей оставалось всего какихъ-нибудь пять-шесть лѣтъ, было ей непріятно и она слегка даже разсердилась.
   -- Идите, идите,-- сказала она сухимъ, повелительнымъ голосомъ,-- встрѣчайте гостей, еще не всѣ пріѣхали, или устройте винтъ на своей половинѣ; право, карты идутъ къ вамъ больше танцевъ,-- прибавила она съ насмѣшливой улыбкой.
   Ѳедоръ Густавовичъ опять былъ нѣсколько и разочарованъ, и обиженъ, но не желалъ показывать этого при гостяхъ, и съ натянутымъ смѣхомъ развелъ руками.
   -- Ну, будемъ утѣшать себя картами!-- воскликнулъ онъ, и, опять не утерпѣвъ, поцѣловалъ ручку жены.
   -- И такъ это рѣшено безповоротно и окончательно?-- спросилъ, вздыхая, полковникъ Шиллингъ, когда Ѳедоръ Густавовичъ отошелъ отъ нихъ.
   -- Окончательно и безповоротно,-- повторила Юлія Андреевна, весело играя глазами.
   -- Въ такомъ случаѣ, вѣроятно многіе на сегодняшній вечеръ послѣдуютъ вашему примѣру; по крайней мѣрѣ за себя я ручаюсь,-- сказалъ онъ съ покорнымъ поклономъ.
   -- Отличная идея!-- воскликнулъ обрадовавшійся почему-то баронъ Ферингъ:-- я съ восторгомъ присоединяюсь къ ней!
   "Идею" одобрили и Шуровцынъ, и братья Лотухины, которымъ она въ сущности совсѣмъ не нравилась, но которымъ не хотѣлось отставать отъ другихъ.
   -- Къ чему это, господа!-- воскликнула Юлія Андреевна съ неискреннимъ упрекомъ,-- зачѣмъ вы хотите лишить моихъ бѣдныхъ дамъ лучшихъ кавалеровъ?
   -- А зачѣмъ же вы насъ, бѣдныхъ кавалеровъ, хотите лишить лучшей дамы?!-- воскликнулъ тоже съ упрекомъ полковникъ Шиллингъ.
   Это неожиданное, но любезное рѣшеніе всей ея свиты было очень пріятно Юліи Андреевнѣ, и торжествуя въ душѣ, она упрашивала ихъ не дѣлать глупостей и танцевать съ другими дамами; но теперь отказывались уже они, увѣряя, что имъ гораздо пріятнѣе будетъ провести время разговаривая съ нею, чѣмъ танцуя безъ нея,
   Между тѣмъ Юринъ, узнавъ, что Юлія Андреевна рѣшительно не хочетъ танцевать, пришелъ въ полное отчаяніе. Онъ не хотѣлъ даже дирижировать, заявляя, что теперь у него пропалъ весь пылъ и вдохновеніе.
   -- Боже мой!-- воскликнула она съ шутливымъ отчаяніемъ: -- что вы всѣ со мной дѣлаете! Право, мой балъ, кажется, совсѣмъ разстроится, если вы всѣ будете такъ капризничать!
   Но Юринъ, любившій всегда подурачиться и побалагурить, требовалъ, чтобы его пропустили къ выходу, говоря, что ему остается теперь только кричать:
   
   Карету мнѣ, карету!
   Пойду искать по свѣту,
   Гдѣ оскорбленному есть чувству уголокъ!
   
   -- Не пускайте его, баронъ!-- просила, смѣясь, Юлія Андреевна.
   Баронъ вмѣстѣ съ Шуровцынымъ и братьями Лотухиными, загородили ему дорогу, и вырвавъ у него шапо-клякъ, передали его на сохраненіе Юліи Андреевнѣ.
   -- Ну вотъ, теперь вы у меня подъ арестомъ,-- сказала Юлія Андреевна, кладя въ его цилиндръ свой тонкій надушенный платокъ,-- и въ наказаніе уѣдете послѣднимъ; раньше я васъ не пущу, впередъ бунтовать не будете.-- Ну, не упрямьтесь же, Юринъ,-- продолжала она нѣжно,-- будьте умницей и постарайтесь дирижировать лучше такъ, чтобы заставить всѣхъ этихъ господъ отказаться отъ ихъ нелѣпаго рѣшенія. Смотрите, какъ всѣ вяло танцуютъ! Идите и увлекайте всѣхъ вашимъ жаромъ; вѣдь когда вы захотите, такъ у васъ даже старички пускаются въ плясъ!
   Юринъ оглянулся на танцующихъ: въ сущности онъ страстно любилъ и танцы, и дирижированіе, но ему хотѣлось немножко поломаться, что было его обычной манерой.
   -- Танцуйте, Юлія Андреевна, и я расшевелю даже мертвыхъ!-- воскликнулъ онъ съ театральнымъ паѳосомъ, но она нетерпѣливо прервала его:
   -- Ну такъ я приказываю, наконецъ!
   -- Слушаю-съ!-- сказалъ онъ съ покорнымъ вздохомъ и, низко поклонившись ей, отправился къ серединѣ залы и сталъ дирижировать съ самымъ вялымъ и равнодушнымъ видомъ, издали показывая Юліи Андреевнѣ и всей ея компаніи, со смѣхомъ наблюдавшей за нимъ, и голосомъ, и жестами, и выраженіемъ лица свое полное равнодушіе на этотъ разъ къ любимому дѣлу.
   -- Ахъ, господа,-- сказала Юлія Андреевна, укорительно покачивая головой, но съ самою милой своей улыбкой,-- право, вы меня очень огорчаете, и право, это очень нехорошо съ вашей стороны; но такъ какъ вы не хотите меня слушаться, то пойдемте ужъ лучше въ восточную гостиную, велимъ подать себѣ фрукты, мороженаго и шампанскаго и будемъ болтать.
   На это вся свита выразила полную готовность и съ видимымъ удовольствіемъ отправилась за ней.
   Но едва они успѣли войти туда и сѣсть, какъ вбѣжалъ Ѳедоръ Густавовичъ, искавшій жену и желавшій познакомить ее съ какимъ-то новымъ гостемъ, высокимъ, сѣдымъ старикомъ, съ двумя внушительными звѣздами у борта фрака и съ красивымъ, но нѣсколько надменнымъ лицомъ, которому Ѳедоръ Густавовичъ очевидно желалъ выказать особенное уваженіе и даже почтительно придерживалъ передъ нимъ тяжелую портьеру.
   Это былъ одинъ изъ очень важныхъ и вліятельныхъ сановниковъ, присутствія котораго у себя Таненбаумы уже давно, но до сихъ поръ безуспѣшно добивались.
   Увидѣвъ его, Юлія Андреевна вся даже радостно вспыхнула.
   "А,-- подумала она,-- какъ все это кстати!" и съ изящной граціей поспѣшно подошла навстрѣчу.
   -- Вотъ, mein Liebchen, его сіятельство бывало такъ любезно, что почитало нашъ вечеръ своимъ присутствіемъ!-- торжественно сказалъ Ѳедоръ Густавовичъ, видимо чрезвычайно польщенный пріѣздомъ стараго князя.
   .Юлія Андреевна медленно подняла на сановника свои жгучіе, загадочные глаза и молча съ улыбкой глядѣла на него, точно чаруя его своимъ сіяющимъ взоромъ и въ то же время какъ бы давая ему лучше разсмотрѣть себя.
   -- Я безконечно благодарна вамъ, князь, вы сдѣлали нашъ сегодняшній вечеръ вдвойнѣ счастливымъ,-- сказала она съ такою глубокою и трогательною благодарностью въ голосѣ, что князю стало даже немножко совѣстно за то, что онъ такъ долго не хотѣлъ ѣхать къ этимъ Таненбаумамъ и былъ столь нелюбезенъ съ ними, особенно съ прелестною madame Таненбаумъ, эффектная красота которой невольно бросилась ему въ глаза.
   Онъ низко поклонился въ отвѣтъ на ея привѣтствіе, съ той истинно рыцарской любезностью, которая отличаетъ почти всѣхъ людей, воспитывавшихся въ сороковыхъ годахъ.
   -- Можетъ быть вашему сіятельству будетъ угодно сдѣлать намъ честь играть въ карты?-- поспѣшилъ освѣдомиться Ѳедоръ Густавовичъ, съ восхищеніемъ смотрѣвшій и на сановника, и на жену.
   Но князь поспѣшно, хотя и очень любезно, отказался, сказавъ, что ему необходимо сегодня быть еще на одномъ вечерѣ, а потому онъ, къ сожалѣнію, пріѣхалъ очень не на долго. какъ бы для большей убѣдительности, онъ даже вынулъ часы и, взглянувъ на нихъ, объявилъ, что въ его распоряженіи всего одинъ часъ.
   "Ну, положимъ!-- подумала Юлія Андреевна:-- если ты уже пріѣхалъ, то я не отпущу тебя такъ скоро,-- да это вздоръ, ты и самъ потомъ не захочешь".
   Она чувствовала, что произвела на князя очень благопріятное впечатлѣніе, и рѣшила, что если хорошенько постараться и пококетничать съ нимъ, то этому пріятному впечатлѣнію весьма легко будетъ перейти "въ маленькое увлеченіе", чего ей очень хотѣлось. Какъ только Ѳедоръ Густавовичъ, еще разъ почтительно раскланявшись и извинившись передъ своимъ почетнымъ гостемъ, убѣжалъ назадъ къ картамъ, гдѣ партнеры нетерпѣливо ожидали его, она граціознымъ жестомъ пригласила князя сѣсть рядомъ съ нею, чѣмъ вся ея свита осталась не очень довольна, такъ какъ этотъ, оффиціально всѣмъ хорошо извѣстный, но лично почти незнакомый сановникъ стѣснялъ всѣхъ, внушая однимъ своимъ присутствіемъ тотъ невольный, почтительный страхъ, который люди склонны чувствовать къ разнымъ высокопоставленнымъ лицамъ, хотя бы вовсе отъ нихъ и не зависѣли.
   Юлія Андреевна всѣми силами старалась поддержать и оживить разговоръ, который съ приходомъ князя тянулся холодно и натянуто; въ душѣ она сознавала, что всѣмъ скучно и даже этому князю, котораго она всячески силилась занять. И несмотря на пріятное впечатлѣніе, сразу произведенное на князя ея красотой, она начала уже опасаться, что изъ этого пожалуй ничего большаго не выйдетъ. Такъ что когда портьера опять приподнялась и вошелъ Бахмановъ вмѣстѣ съ Рогозинымъ, молодымъ, но уже моднымъ художникомъ, котораго въ обществѣ очень любили за его веселость и какую-то особенную симпатичность,-- всѣ очень обрадовались и встрѣтили ихъ привѣтливыми восклицаніями.
   Увидѣвъ Бахманова, Юлія Андреевна вздрогнула и поблѣднѣла; сердце ея забилось такъ сильно, что на мгновеніе ей даже показалось, что она страстно любитъ этого человѣка, который одинъ умѣлъ не покориться ей и мучить ее, задѣвая ея гордость и самолюбіе; но она тотчасъ же пересилила себя и холодно, почти небрежно кивнувъ ему, весело обратилась къ Рогозину:
   -- А!-- сказала она, чему-то нервно смѣясь:-- это очень мило, что вы пріѣхали, а я уже думала не сбѣжали-ли вы опять куда-нибудь въ Италію или Сибирь!-- вѣдь вы любите внезапно исчезать.
   -- Нѣтъ,-- отвѣчалъ Рогозинъ весело, цѣлуя ея руку, съ которой, зная красоту ея, она сняла перчатку.-- Я просто заперся въ своей мастерской и работалъ. На меня напала горячка работы...
   И онъ радостно обвелъ всѣхъ своими веселыми, добрыми глазами, въ которыхъ дѣйствительно сверкалъ тотъ особенный лихорадочный огонекъ, который вообще присущъ художникамъ, писателямъ и музыкантамъ, когда на нихъ вдругъ нападаютъ порывы вдохновенія, продолжающіеся иногда по цѣлымъ недѣлямъ.
   Бываютъ люди, сами по себѣ не очень остроумные, не очень даже веселые, но почему-то всѣмъ невольно симпатичные, на которыхъ пріятно смотрѣть съ доброю улыбкой, пріятно слушать ихъ и быть вмѣстѣ съ ними, хотя они не говорятъ и не дѣлаютъ для этого ничего особенно умнаго или забавнаго. Подобные люди всегда однимъ своимъ появленіемъ, невольно, помимо даже своего старанія, оживляютъ все общество, вызывая во всѣхъ какое-то особенное настроеніе непринужденной веселости и добродушныхъ шутокъ, смѣха и даже дурачествъ.
   Рогозинъ принадлежалъ именно къ такимъ лицамъ. Всѣ его любили, всѣ ему радовались, и всѣмъ становилось съ нимъ необыкновенно легко и пріятно. У Таненбаумовъ онъ бывалъ не особенно часто, но съ Юліей Андреевной они были большіе друзья, и онъ былъ почти единственный человѣкъ, къ которому она относилась съ полной искренностью, хотя онъ никогда не ухаживалъ за ней и не разъ даже, съ добродушіемъ добраго малаго, откровенно говорилъ съ ней о разныхъ ея дурныхъ сторонахъ. Въ ихъ кружкѣ его почти всѣ знали и встрѣтили какъ стараго друга; у него вообще было множество знакомыхъ и, къ общему удовольствію, даже со старикомъ-княземъ, лицо котораго при входѣ Рогозина вдругъ тоже просвѣтлѣло и даже потеряло отчасти свое строго-оффиціальное выраженіе, они оказались хорошими знакомыми; Рогозинъ, не то благодаря своей свободной профессіи, не ставившей его ни отъ кого въ зависимость, не то по врожденному характеру, ни съ кѣмъ никогда не стѣснялся и держалъ себя съ княземъ также просто, какъ и со всѣми другими.
   -- Но, Боже мой!-- воскликнулъ онъ, въ изумленіи останавливаясь передъ Юліей Андреевной.-- Да какая же вы сегодня прелесть! Просто восторгъ и ослѣпленіе!
   И съ безцеремонностью художника, который восхищается не столько самою женщиной, сколько типомъ интересной для него красоты, онъ слегка поправилъ складки ея длиннаго шлейфа, падавшаго у ногъ ея на тигровую шкуру, и разсматривалъ ее тѣмъ пристальнымъ, любующимся взглядомъ, которымъ бывало смотрѣлъ и на прекрасную картину, и на поразившую его своей типичностью голову старика-нищаго, и на классическую статую, словомъ -- на всѣ тѣ предметы, которые будили въ немъ струнки художника.
   Юлія Андреевна чувствовала, что вмѣстѣ съ нимъ ею невольно любуются и всѣ остальные, и съ покорной граціей позволила восхищаться собой.
   -- Вотъ такъ васъ слѣдуетъ написать!-- воскликнулъ Рогозинъ съ загорѣвшимися уже глазами,-- И даже знаете что; не только въ этомъ самомъ костюмѣ, но даже и съ этимъ тигромъ у ногъ, съ этимъ индійскимъ опахаломъ въ рукахъ и въ этой самой восточной комнатѣ! Все это чрезвычайно идетъ къ типу вашей красоты и придаетъ вамъ самой что-то восточное...-- И онъ, казалось, мысленно уже видѣлъ, какъ напишетъ ее въ этомъ темно-зеленомъ бархатномъ платьѣ, съ этимъ жемчугомъ на шеѣ и въ волосахъ, съ этой затаенной и какой-то коварной нѣгой, искрившейся въ ея глазахъ и дрожавшей въ уголкахъ рта.
   Юлія Андреевна смѣялась, искоса взглядывая на князя, и насмѣшливо улыбавшагося Бахманова, и душу ея охватывалъ тотъ радостный, счастливый восторгъ, который свойственъ только женщинѣ въ тѣ минуты, когда она сознаетъ себя прекрасною, интересною, чарующею и чувствуетъ на себѣ любующіеся взгляды мужчинъ.
   Она велѣла подать сюда шампанскаго и фрукты, и они сидѣли тутъ, отдѣленные отъ всѣхъ и никѣмъ не безпокоимые, весело болтая и смѣясь. Изъ залы къ нимъ доносились звуки музыки, и самая эта комната, вся мягкая, застланная по стѣнамъ и по полу пушистыми восточными коврами, со спущенными на дверяхъ персидскими шалями вмѣсто портьеръ и обливаемая пріятнымъ молочнымъ свѣтомъ восточныхъ лампъ, казалось, располагала къ нѣгѣ и истомѣ. По угламъ слегка дымились курильницы съ благовонными травами, и ароматъ ихъ смѣшивался съ сильнымъ и прянымъ запахамъ какихъ-то пунцовыхъ оранжерейныхъ цвѣтовъ въ серебряныхъ вазахъ.
   Балъ былъ въ полномъ разгарѣ и отсутствіе хозяйки почти не замѣчалось танцующими гостями, а если и замѣчалось, то она мало объ этомъ безпокоилась; выбравъ всѣхъ, кто ей нравился, она съ эгоизмомъ женщины предоставляла всѣмъ другимъ забавляться какъ они сами того желали.
   -- Знаете!-- воскликнулъ Рогозинъ,-- Вы теперь похожи на какую-то восточную царицу! Право, въ васъ какая-то странная смѣсь Востока и Парижа. Ахъ, какую великолѣпную Клеопатру можно бы написать съ васъ!
   И онъ началъ ее упрашивать, чтобъ она позволила ему писать съ нея, и горячка творчества такъ охватывала его, что онъ мечталъ теперь только объ одномъ -- начать скорѣй, какъ можно скорѣй.
   -- Вѣдь если поусиленнѣе работать, такъ можно еще къ выставкѣ поспѣть! Ахъ господа, вотъ вы увидите, какъ это выйдетъ!-- восклицалъ онъ съ разгорѣвшимся лицомъ, и не отводя отъ Юліи Андреевны своего лихорадочнаго взгляда, онъ старался уловить въ ея лицѣ то выраженіе, которое ему хотѣлось придать ей на своей будущей картинѣ. Его художественный восторгъ невольно заражалъ и другихъ; силой своего воображенія онъ увлекалъ ихъ, заставляя и ихъ видѣть въ ней то, что желалъ видѣть самъ; но его восторгъ -- восторгъ художника, отражаясь на другихъ мужчинахъ, переходилъ въ простое чувственное увлеченіе, и невольно воображая ее вмѣстѣ съ Рогозинымъ, въ разныхъ позахъ и костюмахъ, въ которыхъ онъ хотѣлъ написать ее на своей картинѣ, они увлекались все больше и, болтая съ ней о разныхъ пустякахъ, не спускали съ нея страстныхъ глазъ.
   Старый князь былъ горячимъ поклонникомъ женской красоты, и такой рѣдкій экземпляръ ея, какой онъ видѣлъ въ лицѣ Юліи Андреевны, невольно очаровывалъ и заинтересовалъ его какъ тонкаго цѣнителя и знатока. Къ тому же, она кокетничала съ нимъ такъ очевидно, что это не могло не льстить его самолюбію. Его оффиціальная натянутость исчезала, и, подъ вліяніемъ ея чарующихъ взглядовъ, онъ постепенно сталъ обращаться изъ холоднаго и строго оффиціальнаго сановника, почтившаго своимъ присутствіемъ домъ, на хозяевъ котораго онъ глядѣлъ съ высоты своего положенія,-- въ нѣжнаго поклонника хорошенькой женщины, передъ которой готовъ былъ и преклоняться, и ухаживать, лишь бы добиться ея особеннаго вниманія. Онъ еще продолжалъ нѣсколько сдерживаться, стараясь до конца выдержать свою высокопоставленную роль и заморозить возникавшую въ немъ страсть сознаніемъ собственнаго достоинства и уваженіемъ къ своему сану, но Юлія Андреевна уже завладѣла имъ и не желала выпускать его изъ своихъ сѣтей, придумывая для него самые обворожительные улыбки, позы и взгляды, и онъ поневолѣ сдавался ей все больше и больше. Къ тому же, общій восторгъ и увлеченіе, которыми Рогозинъ всѣхъ заразилъ, захватывали и его, а шампанское и острый запахъ красныхъ цвѣтовъ слегка кружили ему голову.
   Но въ душѣ князь все-таки подумывалъ, что ему пора бы уже ѣхать; онъ даже вынулъ опятъ часы и посмотрѣлъ на нихъ, больше впрочемъ для очищенія совѣсти, такъ какъ сознавалъ, что ѣхать теперь ему совсѣмъ не хочется... Но Юлія Андреевна, замѣтившая это, вдругъ быстро обернулась къ нему.
   -- Нѣтъ,-- сказала она шутливымъ тономъ, но съ повелительнымъ блескомъ въ глазахъ,-- я не отпущу васъ такъ скоро. Развѣ для этого получаса ждала я васъ такъ долго?-- прибавила она быстрымъ, нѣжнымъ шепотомъ, подъ говоръ и смѣхъ другихъ голосовъ.-- Нѣтъ, я этого не хочу и вы не уѣдете!
   Она слегка дотронулась своей рукой до его руки, и въ нѣжномъ шепотѣ ея было столько повелительнаго, а глаза такъ загадочно и нѣжно манили къ себѣ, что старый князь, котораго обожгло прикосновеніе ея горячей ручки, потерялъ и послѣднее желаніе ѣхать на скучный оффиціальный балъ вмѣсто того, чтобы сидѣть въ этомъ мягкомъ ароматичномъ уголкѣ и любоваться чарующими взглядами прелестной женщины Онъ покорно преклонилъ передъ ней свою сѣдую, но все еще красивую голову.
   -- Я могу остаться еще на часокъ,-- отвѣчалъ онъ ей такимъ же шепотомъ, хотя безсознательно уже рѣшилъ не ѣхать совсѣмъ, но не хотѣлъ еще сознаться въ этомъ вслухъ не только ей, но даже и себѣ.
   Она загадочно усмѣхнулась и протянула къ нему свой бокалъ.
   -- Мы должны чокнуться!-- тихо сказала она.-- Я буду пить,-- заговорила она такъ тихо, что ея слова могъ слышать только князь да Бахмановъ, молча съ угрюмымъ лицомъ слѣдившій за ней,-- за то, чтобы наше знакомство не оборвалось безслѣдно, и за то, чтобы... оно не было такъ холодно, какъ это шампанское!..-- И запрокинувъ голову, она медленными глотками выпила до дна свой искрящійся бокалъ, смотря на князя полузакрытыми глазами, слабо мерцавшими изъ подъ матовыхъ длинныхъ рѣсницъ.
   "Въ ней есть что-то царственное и сатанниское! именно сатанинское!-- думалъ старый князь, съ какимъ-то страстнымъ наслажденіемъ любуясь ею.-- Это какая-то чародѣйка, но какъ она прелестна, какъ прелестна!" -- И съ почтительнымъ поклономъ, онъ чокнулся съ ней и выпилъ все до послѣдней капли.
   -- Теперь,-- сказалъ онъ шутя, но блѣднѣя,-- это шампанское уже никогда не замерзнетъ!
   Она засмѣялась и попросила его очистить себѣ дюшесъ.
   Шуровцынъ, увидѣвшій это, вдругъ страшно огорчился и обидѣлся. Это всегда было его правомъ -- и онъ кидалъ обиженные взгляды на Юлію Андреевну и недовольные на князя, отбившаго у него эту привилегію и чистившаго сочную грушу съ сосредоточенно важнымъ выраженіемъ, присущимъ вообще его лицу.
   -- Господа!-- воскликнулъ вдругъ баронъ Фернигъ, которому Рогозинъ въ пылу увлеченія подробно разсказывалъ, какой костюмъ нужно будетъ надѣть Юліи Андреевнѣ для его Клеопатры.-- Вообразимъ, что мы не въ Петербургѣ и не у милой Юліи Андреевны Таненбаумъ, а гдѣ-нибудь въ Кашмирѣ, въ какомъ-то заколдованномъ дворцѣ, у ногъ какой-то прекрасной индійской царицы, и пьемъ по шампапское, а восточный нектаръ!
   -- Да У васъ, баронъ, богатое воображеніе,-- засмѣялся полковникъ Шиллингъ.-- Я самъ никогда бы не былъ въ состояніи придумать ничего подобнаго; но разъ, что баронъ придумалъ это за всѣхъ насъ, я очень радъ позаимствовать у него!-- И ставъ въ театральную позу, онъ заговорилъ, стараясь придать и голосу, и жестамъ своимъ восточную, красивую плавность.
   -- Привѣтствую тебя, прекрасная царица, звѣзда всего Востока! Повели!-- и вѣрный рабъ твой умретъ за тебя!
   Юлія Андреевна засмѣялась, и всѣмъ очень понравилась неожиданная выходка полковника. Рогозинъ нашелъ въ немъ даже что-то типичное и подходящее къ взятой имъ на себя роли, а Шуровцынъ, пришедшій совсѣмъ въ восторгъ отъ выдумки барона, скинулъ съ одной изъ отоманокъ шитую шелкомъ подушку на полъ и усѣлся на ней, сложивъ ноги по-турецки.
   -- Отчего же и не дать иногда воли воображенію!-- задумчиво сказала Юлія Андреевна, смотря куда-то въ даль печальными глазами.-- Дѣйствительность такъ скучна... Да къ тому же сегодня мой послѣдній день! И я хочу, чтобы онъ прошелъ бы весело; давайте дурачиться, пить, смѣяться! Справьте мнѣ, господа, веселую тризну!-- воскликнула она поднимая свой бокалъ.
   Но ея слова вызвали общій ропотъ и негодованіе. Зачѣмъ она говоритъ такія страшныя вещи! Зачѣмъ портитъ у всѣхъ настроеніе!
   Но Юлія Андреевна тихо и грустно качала головой.
   -- Вы этого не понимаете, господа,-- говорила она съ грустной улыбкой.-- Ну да, сегодня моя тризна, мой послѣдній день, и мнѣ пора уже сказать себѣ: довольно! ты пожила и теперь начинай спокойно стариться! Право, это совсѣмъ не страшно и не грустно. Такъ только жутко немножко сначала! А потомъ ничего, привыкнешь... Стариться, когда сознаешь, что твоя молодость воскресаетъ и повторяется вновь въ твоемъ ребенкѣ -- это не страшно и не горько, это даже пріятно. Только вы, господа, этого не поймете; чтобы понять это -- нужно быть матерью!-- воскликнула она съ прелестной, кроткой улыбкой.
   -- Но позвольте,-- вскричалъ старый князь, которому было непріятно, что такая прелестная женщина говоритъ о старости, вообще непріятной ему,-- вы тоже не можете понимать подобнаго чувства: для этого, вы сами говорите, нужно начать стариться.
   -- Я и начала,-- сказала она съ легкимъ и какъ бы покорнымъ вздохомъ и, поднявъ свои прекрасные глаза, медленно обвела ими своихъ собесѣдниковъ.
   Но всѣ засмѣялись вокругъ нея такъ весело и искренно, какъ будто бы это сказала не сорокалѣтняя женщина, а семнадцатилѣтняя дѣвушка, въ устахъ которой это всегда выходитъ забавно и смѣшно.
   -- Напрасно вы смѣетесь,-- сказала она, грустно качая головой.-- Когда у женщины такая большая дочь, какъ у меня, она не можетъ болѣе считаться ни молодою, ни красивою, и она должна умѣть это понять, иначе она будетъ смѣшна; вы же первые, господа, замѣтите это и начнете смѣяться надъ ней.
   Тогда всѣ горячо и даже обиженно стали протестовать противъ этого.
   -- Это бываетъ совсѣмъ въ другихъ случаяхъ,-- воскликнулъ баронъ Ферингъ: -- если женщина стара и дурна -- это дѣйствительно смѣшно, но разъ, что она еще совсѣмъ молода и прелестна -- тогда эта добровольная, преждевременная старость ея -- положительное преступленіе передъ всѣмъ обществомъ.
   -- О!-- Юлія Андреевна насмѣшливо расхохоталась,-- Общество черезъ мѣсяцъ забудетъ меня, какъ и вообще умѣетъ забывать всѣхъ и все, что сошло съ арены, и никакого лишенія отъ этого не почувствуетъ. На мое мѣсто явится много другихъ, болѣе молодыхъ и красивыхъ, и одна изъ нихъ будетъ моя же собственная дочь и уступить ей свое мѣсто -- мнѣ не будетъ ни обидно, ни непріятно.
   -- Но зачѣмъ же, зачѣмъ же уступать!-- воскликнулъ старый князь и, обернувшись къ маленькому столику, стоявшему подлѣ нея, онъ быстро вынулъ изъ серебряной вазы прелестную пунцовую розу, сидѣвшую въ самой серединѣ букета.
   -- Взгляните,-- сказалъ онъ, указывая на ея пустое мѣсто,-- какъ испортился отъ этого весь букетъ. Въ немъ образовалась некрасивая пустота на самомъ видномъ мѣстѣ, которое совершенно справедливо занимала въ немъ эта чудная роза; маленькій бутончикъ, посаженный на ея мѣсто, не наполнитъ этой пустоты. То же самое будетъ и съ нашимъ бѣднымъ обществомъ, если вы вдругъ его покинете,-- сказалъ онъ, совершенно забывая, что общества ихъ въ сущности различныя и что "его" обществу нѣтъ до нея, говоря правду, никакого дѣла.
   Но рыцарская любезность его находчивости всѣмъ очень понравилась; князь положительно дѣлался въ этомъ кружкѣ все болѣе и болѣе своимъ: его уже не дичились, но и не благоговѣли больше передъ нимъ. Напротивъ, съ нимъ уже и говорили, и смѣялись какъ съ равнымъ. Шампанское, которое они всѣ вмѣстѣ пили, и ухаживаніе за Юліей Андреевной какъ бы свело его въ ихъ глазахъ съ той недосягаемой высоты, на которой онъ представлялся имъ еще часъ тому назадъ.
   Старый князь внутренно сознавалъ это и все это было ему очень непріятно, но улыбки Юліи Андреевны,-- которыя, какъ ему казалось, были обращены исключительно на него,-- были очень пріятны, и онъ старался заглушать въ себѣ докучливое сознаніе, мѣшавшее ему наслаждаться вполнѣ.
   Бахмановъ сидѣлъ подлѣ него почти все время молча и среди всеобщей веселости одинъ былъ угрюмъ и недоволенъ. Еслибы Юлія Андреевна проиграла бы сегодня свою игру -- онъ отошелъ бы отъ нея безъ всякаго труда и сожалѣнія, убѣдивъ себя, что она давно уже перестала ему нравиться, а пожалуй даже и не нравилась никогда. Но дѣло вышло иначе: въ ухаживаніи за ней не только не оказывалось ничего пошлаго или смѣшного, напротивъ, въ немъ открылся тотъ особенный букетъ, ради котораго многіе люди дѣлаютъ глупости изъ-за модной актрисы или танцовщицы, въ сущности нисколько имъ даже не нравящейся, но которая сводитъ съ ума весь Петербургъ, а слѣдовательно и они тоже должны представляться сведенными съ ума.
   Этотъ увлекшійся сановникъ, этотъ Рогозинъ, мечтавшій написать съ Юліи Андреевны свою Клеопатру, эти лучшіе кавалеры бала, не танцующіе ради нея, хотя и раздражали Бахманова, но въ то же время невольно вліяли на него.
   Онъ сидѣлъ угрюмо, злясь и ревнуя ее ко всѣмъ этимъ господамъ, кокетство ея съ которыми и ухаживаніе которыхъ за нею было, по его мнѣнію, положительно неприлично. Но если бы ея кокетство и ихъ ухаживаніе было меньше, то и собственная его ревность, а вслѣдствіе ревности и новый приливъ увлеченія ею были бы тоже гораздо меньше; онъ даже какъ-то безсознательно сознавалъ это. Намъ всегда бываетъ пріятно чувствовать, что та женщина, которая всѣхъ интересуетъ и увлекаетъ, принадлежитъ исключительно намъ и любитъ только насъ -- это невольно обостряетъ чувство къ ней. Бахмановъ зналъ, что въ Юліи Андреевнѣ было гораздо больше тщеславія чѣмъ любви; къ тому же, она была горда, злопамятна и рѣдко прощала обиды, а потому теперь могла воспользоваться удобнымъ случаемъ, чтобы отомстить ему за всѣ его насмѣшки и пренебрежительное поведеніе въ послѣднюю недѣлю и смѣнить прежняго, уже наскучившаго ей поклонника новымъ, гораздо болѣе любезнымъ и къ тому же гораздо болѣе значительнымъ и блестящимъ. Когда старый князь начнетъ всюду являться за шлейфомъ Юліи Андреевны съ ея накидкой и букетомъ въ рукахъ (а зная Юлію Андреевну, Бахмановъ былъ увѣренъ, что изъ одного тщеславія и желанія похвалиться своимъ важнымъ поклонникомъ, она непремѣнно заставитъ его все это продѣлывать), то всѣ поймутъ, что Бахмановъ смѣненъ, и смѣненъ не по своей волѣ и желанію, а просто потому, что онъ надоѣлъ и его прогнали. Этого съ нимъ еще никогда не случалось, и онъ счелъ бы это почти позоромъ; обыкновенно -- "онъ" охладѣвалъ и бросалъ, а теперь... Стыдъ, гнѣвъ и ревность заставили его блѣднѣть и поднимали въ немъ всю желчь.
   Чѣмъ меньше Юлія Андреевна, совсѣмъ невидимому забывшая о его существованіи, обращала на него вниманія, тѣмъ сильнѣе онъ волновался, ревновалъ и желалъ во что бы то ни стало вернуть все то вниманіе, которымъ она дарила его эти полгода.
   Но Ninon и нѣсколько другихъ лицъ открыли ихъ уютный уголокъ, и Юлія Андреевна поневолѣ покинула его и вышла въ другія комнаты, любезно разговаривая и занимая своихъ гостей, передъ которыми чувствовала себя нѣсколько виноватою въ невнимательности. Вѣрная свита ея, въ конецъ очарованная ею, не покидала ее, медленно двигаясь всюду за ея длиннымъ трономъ, и только одинъ князь, котораго Юлія Андреевна, видимо рисуясь имъ, не отпускала отъ себя, шелъ рядомъ съ ней своею осанистою, красивою походкой, съ ея пунцовой розовой въ петличкѣ, которую она сама приколола ему въ награду за его милое сравненіе и на память объ сегодняшнемъ вечерѣ, какъ она сказала ему, съ многозначительнымъ выраженіемъ въ глазахъ. Съ другой стороны, она взяла подъ-руку Софи, и съ нѣжной лаской опиралась на ея руку, не то кокетничая этимъ передъ другими, не то искренно желая хотя лаской загладить передъ, дочерью свое поведеніе.
   Любовь, нѣжная и глубокая, не была въ натурѣ Бахманова, точно такъ же, какъ не была она и въ натурѣ Юліи Андреевны; но онъ могъ страстно увлекаться или, вѣрнѣе, заставлять себя страстно увлекаться и теперь, боясь, что навсегда теряетъ ее, искренно мучился и волновался. При взглядѣ на ея, красивый изящный профиль и всю ея фигуру, стройную и какъ бы созданную для однихъ наслажденій,-- ему начинало казаться, что онъ страстно и безумно любитъ ее и готовъ лучше натворить изъ-за нея сотнюг лупостей, чѣмъ уступить ее кому-нибудь другому и въ то же время онъ почти ненавидѣлъ ее съ какою-то острой и злобной болью.
   Бахмановъ то пробовалъ ухаживать за Ninon, думая пробудить этимъ ревность Юліи Андреевны, то хотѣлъ уѣхать совсѣмъ съ этого бала. Но и злясь на Юлію Андреевну, и на себя, и на сановника, и на всѣхъ этихъ поклонниковъ, курившихъ ей ѳиміамъ и портившихъ ее тѣмъ, еще больше онъ сознавалъ, что уѣхать все-таки не въ силахъ и останется до самаго конца; ухаживаніе за Ninon, казавшейся ему глупою и пошлою, надоѣло ему черезъ пять минутъ, тѣмъ болѣе, что не производило никакого дѣйствія на Юлію Андреевну, изрѣдка только окидывавшую его насмѣшливыми взглядами.
   Но когда Рогозинъ сказалъ Юліи Андреевнѣ, что для полной красоты и гармоніи ея прекраснаго туалета ей недостаетъ только живыхъ желтыхъ розъ на груди, которыя чрезвычайно бы пошли къ темному бархату ея платья и жемчугу на шеѣ, и она стала жалѣть, что не подумала объ этомъ раньше, а теперь уже было невозможно достать ихъ, Бахмановъ, почти неожиданно для самого себя, рѣшилъ, что поѣдетъ и достанетъ ей эти розы.
   Онъ посмотрѣлъ на часы. Былъ второй часъ, конечно все уже давно было заперто, но въ оранжереяхъ, на Каменноостровскомъ, гдѣ онъ всегда покупалъ цвѣты, можно было достучаться и поднять садовника.
   Положимъ, это будетъ глупость, и даже большая глупость, ѣхать теперь на Каменноостровскій, стучать, будить народъ изъ-за какихъ-нибудь десяти розъ, платить за нихъ, благодаря необычайному часу, бѣшеныя деньги... Но на Бахманова находило временами страстное желаніе дѣлать подобныя безумныя и эксцентричныя глупости, о которыхъ потомъ еще долго всѣ говорили.
   И не сказавъ никому ни слова, онъ быстро сбѣжалъ внизъ по лѣстницѣ, наскоро накинулъ шинель и, сѣвъ въ свои сани, крикнулъ съ какимъ-то мальчишескимъ задоромъ своему удивленному кучеру: "на Каменноостровскій".
   

XVII.

   Когда торжествующая Юлія Андреевна замѣтила внезапное исчезновеніе Бахманова, оно очень встревожило ее.
   Весь вечеръ онъ былъ съ ней нелюбезенъ, почти невѣжливъ, хотя ходилъ за нею вмѣстѣ съ другими, но тѣмъ не менѣе съ такимъ насмѣшливымъ, скептическимъ видомъ, какъ будто не довѣрялъ ни ея успѣху, ни ея очарованію, и посмѣивался въ душѣ и надъ ней, и надъ ея поклонниками. И въ довершеніе всего уѣхалъ даже не простясь! Быть можетъ онъ злится и ревнуетъ? Это было бы очень пріятно Юліи Андреевнѣ; женщины всегда любятъ, когда люди, нравящіеся имъ, ревнуютъ ихъ,-- почти каждая женщина видитъ въ этомъ доказательство любви. Но Юлія Андреевна боялась, что онъ просто окончательно охладѣлъ къ ней.
   Если Бахманову хотѣлось властвовать надъ Юліей Андреевной, то и она желала власти надъ нимъ. Любить она не умѣла, но онъ нравился ей болѣе всѣхъ другихъ. А потому, несмотря даже на сознаніе, что она достигла цѣли и сумѣла затмить появленіе своей дочери, придавъ ему ничтожный, ничѣмъ не вредящій ей характеръ,-- торжество ея, если ей не удастся опять увлечь и покорить Бахмапова, казалось ей все-таки неполнымъ и не удовлетворяло ее. Чѣмъ больше ухаживали за ней другіе, тѣмъ больше хотѣлось ей заставить ухаживать за собой его; но онъ повидимому не поддавался ея чарамъ, и, волнуясь въ душѣ, она кокетничала со всѣми, кокетничая въ сущности съ нимъ однимъ. Но убѣдясь, что онъ уѣхалъ, она вдругъ смутилась и разсердилась; ей стало скучно, досадно -- и всѣ ея поклонники сдѣлались ей почему-то непріятны и противны; было даже мгновеніе, когда она вдругъ почувствовала себя уставшею, недовольною и недостигшею ничего, только потому, что не достигла новой побѣды надъ Бахмановымъ.
   Но она пересилила себя, и возбуждая самое-себя тою легкостью побѣдъ, которыя ей сегодня особенно удавались, стала кокетничать еще больше съ какимъ-то нервнымъ оживленіемъ, точно на зло себѣ и Бахманову.
   Между тѣмъ у Софи разболѣлась голова, и она чувствовала себя очень плохо. M-elle Mignard, замѣтившая ея блѣдность и узнавшая, что ей нехорошо, поспѣшила съ таинственнымъ видомъ сообщить Юліи Андреевнѣ, что Софи нужно отдохнуть и освѣжиться, иначе ей сдѣлается дурно.
   Юлія Андреевна встревожилась; она терпѣть не могла подобныхъ сценъ на вечерахъ, считая ихъ крайне неприличными и смѣшными, и вмѣстѣ съ m-elle Mignard увела Софи въ свой китайскій будуаръ.
   -- Ничего,-- сказала она успокаивающимъ, но слегка недовольнымъ тономъ, пока m-elle Mignard суетилась возлѣ Софи, натирая ей виски одеколономъ:-- это пройдетъ, просто съ непривычки. Растегнись немножко.
   Софи сидѣла блѣдная, утомленная и дорогой, и баломъ, и танцами, и массой необычныхъ для нея впечатлѣній; ей было очень совѣстно и оттого, что ей сдѣлалось дурно, и оттого, что мать съ нахмуреннымъ лицомъ хлопочетъ подлѣ нея вмѣстѣ съ m-lle Mignard.
   -- Пожалуйста, maman, не безпокойтесь,-- говорила она сконфуженно:-- теперь мнѣ совсѣмъ уже хорошо, я могу опять выйти въ залу.
   -- Только не танцуй, мой другъ; сейчасъ начнется мазурка, и тебѣ нужно поберечь къ ней свои силы,-- сказала ей Юлія Андреевна и, поправивъ ей волосы и платье, она велѣла ей выйти вмѣстѣ съ m-lle Mignard, а сама еще осталась на минуту поправить слегка прическу. Но въ ту минуту, какъ она хотѣла уже выйти, она вдругъ лицомъ къ лицу столкнулась на порогѣ комнаты съ Бахмановымъ.
   Юлія Андреевна вздрогнула отъ удивленія и неожиданности, но увидѣвъ въ рукахъ его прелестныя желтыя розы, вдругъ разомъ поняла, куда онъ уѣзжалъ и кому привезъ эти розы; глаза ея радостно вспыхнули и заискрились и все лицо покрылось нѣжнымъ розовымъ румянцемъ.
   -- Откуда вы?-- спросила она, притворяясь удивленною, но съ невольной улыбкой на лицѣ.
   Бахмановъ насмѣшливо, но ласково, какъ будто смѣясь немножко надъ самимъ собою, подалъ ей розы.
   -- Вотъ,-- сказалъ онъ,-- теперь вашъ туалетъ будетъ вполнѣ законченъ.
   Она глядѣла на него съ недовѣріемъ, почти не вѣря въ возможность подобной любезности съ его стороны; но всмотрѣвшись въ его лицо и глаза, сверкавшіе теперь восторгомъ и страстью, повѣрила и засмѣялась.
   -- Гдѣ вы ихъ достали?-- спросила она, вдыхая тонкій ароматъ благоухавшихъ розъ, напоминавшихъ цвѣтъ и запахъ персика,-- Теперь все заперто! Какъ вы ухитрились?
   -- Ну, это не трудно, стоитъ только захотѣть!-- сказалъ онъ съ легкой насмѣшкой.
   -- И вы захотѣли?-- спросила она тихо и все лицо ея озарилось какимъ-то мягкимъ, ласковымъ свѣтомъ. Бахмановъ молча, съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ въ лицѣ, кивнулъ ей головой и вдругъ подошелъ къ ней совсѣмъ близко, взялъ ей руку и крѣпко прижалъ ее къ своимъ горячимъ губамъ.
   Юлія Андреевна молча, съ безсознательной улыбкой смотрѣла на него потухшими, едва мерцающими глазами; какое-то новое чувство поднималось въ душѣ ея и медленно, но властно обхватывало все ея существо; голова ея кружилась и ей самой хотѣлось припасть къ этой красивой головѣ, такъ страстно цѣловавшей ея руку, хотѣлось какъ будто даже заплакать...
   "Отчего ты никогда не любила?..-- звучало гдѣ-то внутри ея,-- Люби, люби, вѣдь это счастье... а ты никогда... никогда не знала его... этого счастья"... Лицо ея блѣднѣло и что-то жуткое, но радостное охватывало всю ея душу...
   Но вдругъ она опомнилась.
   "Нѣтъ, нѣтъ!-- рѣшила она, преодолѣвая самое себя:-- если это случится теперь, я все испорчу; онъ влюбленъ сейчасъ, потому что ревнуетъ -- и чѣмъ больше онъ будетъ ревновать, чѣмъ холоднѣе я буду съ нимъ -- тѣмъ сильнѣе станетъ моя власть надъ нимъ!" И она вдругъ захохотала насмѣшливымъ, торжествующимъ хохотомъ.
   -- Вы ли это Бахмановъ!-- воскликнула она.-- Я васъ не узнаю! Но, право, вамъ это новая роль не къ лицу.
   Онъ поднялъ голову и смотрѣлъ на нее еще отуманенными страстью глазами, безъ мысли и безъ сознанія, какъ человѣкъ, котораго грубо оторвали отъ сладкой грезы.
   -- Бахмановъ,-- сказала она вдругъ, странно зазвенѣвшимъ голосомъ и кладя свои руки на его руки:-- скажите мнѣ, что думали вы обо мнѣ сегодня утромъ? скажите!
   Она близко наклонила къ нему свое прелестное, поблѣднѣвшее отъ волненія лицо съ ярко горящими на немъ темными злыми глазами.
   -- Хотите я вамъ скажу сама? Вы думали: "эта женщина стара и надоѣла мнѣ, любить ее смѣшно и дико, а ухаживать за ней пошло и глупо! Къ чему мнѣ возиться съ ней, когда можно найти десятокъ, другихъ на ея мѣсто, и моложе, и лучше ея!" А теперь, Бахмановъ, теперь что вы думаете?
   Она еще ближе наклонила къ нему свое лицо, и глаза ея засверкали торжествующимъ огнемъ.
   -- Теперь вы готовы умолять меня, чтобы только вернуть прошлое! А черезъ мѣсяцъ вы будете ползать предо мной на колѣняхъ, вы отдадите быть можетъ десять лѣтъ жизни за минуту счастья со мной! Но этого никогда уже не будетъ,-- слышите, никогда! А если и будетъ, то тѣмъ хуже для васъ, потому что это будетъ вашимъ горемъ, вашимъ униженіемъ, вашимъ стыдомъ! Новы все-таки будете добиваться этого, потому что даже стыдъ и униженіе изъ-за меня будутъ для васъ счастьемъ! Вы не хотѣли быть господиномъ, теперь будете рабомъ; вы стыдились любить меня, а теперь я васъ измучаю, истерзаю, а вы все-таки побѣжите за мной, потому что я зла, Бахмановъ, потому что я не прощаю обидъ и умѣю мстить за нихъ!
   Она съ трудомъ перевела духъ и остановилась. Грудь ея порывисто дышала и глаза сверкали злобнымъ торжествомъ и наслажденіемъ мести.
   Бахмановъ молча, съ искривившимся отъ бѣшенства и оскорбленія лицомъ смотрѣлъ на нее. Ея слова мучительно хлестали его по самолюбію. Но чѣмъ больше она говорила, чѣмъ дольше глядѣлъ онъ въ это злое, прелестное лицо ея, тѣмъ сильнѣе чувствовалъ всю унизительную, безпощадную правду ея словъ. Теперь онъ одновременно и ненавидѣлъ ее и боготворилъ -- онъ готовъ былъ въ бѣшенствѣ избить ее, и готовъ былъ упасть передъ ней на колѣни и цѣловать ея ноги.
   Когда она кончила и отошла отъ него, злая, торжествующая и гордая своей силой надъ нимъ, онъ дышалъ такъ же тяжело, какъ и она, и лицо его было такъ же блѣдно, какъ и у нея.
   Но онъ вдругъ схватилъ ея руку и самъ не зная, что дѣлаетъ, до боли стиснулъ ее.
   -- Все это ложь!-- вскрикнулъ онъ задыхающимся шепотомъ,-- и вы будете не такою, какою вамъ вздумается быть, а такою, какою я захочу сдѣлать васъ!
   -- Никогда!-- воскликнула она, гордо поднимая голову, и презрительно засмѣялась.
   Рука ея, стиснутая какъ клещами въ его небольшой, но сильной рукѣ, вся затекла и посинѣла, но она даже не вскрикнула отъ боли, и только до крови закусила свои губы. Мгновеніе они молча боролись; онъ точно хотѣлъ сломить ее, точно хотѣлъ силою заставить ее упасть передъ нимъ на колѣни, но она была тоже сильна и гибка какъ змѣя и не сдавалась ему.
   Вдругъ портьера приподнялась, и на порогѣ показалась улыбающаяся Ninon.
   -- Гдѣ же ты опять спряталась?-- спросила она, подозрительно оглядывая ихъ,-- твои старички вездѣ тебя ищутъ.
   Юлія Андреевна оправилась и, дыша еще съ трудомъ, но уже со спокойнымъ лицомъ, улыбнулась своей подругѣ.
   -- Посмотри,-- сказала она,-- какія прелестныя розы привезъ мнѣ Анатолій Николаевичъ.
   -- Боже мой, какъ это трогательно! Вы, Бахмановъ, совсѣмъ рыцарь безъ страха и упрека!-- насмѣшливо проговорила Ninon, иронически поглядывая на Вахманова.
   Юлія Андреевна приколола розы къ своей груди съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ въ глазахъ, и вышла вмѣстѣ съ Ninon и Бахмановымъ въ гостиную, гдѣ ея поклонники начали уже сильно скучать въ ея отсутствіи.
   

XVIII.

   Въ залѣ между тѣмъ шли приготовленія къ мазуркѣ. Лакеи внесли серебряные подносы, заваленные букетами для дамъ и орденами для мужчинъ.
   Увидѣвъ входящую Юлію Андреевну, Юринъ кинулся къ ней.
   -- Юлія Андреевна!-- воскликнулъ онъ:-- ну ради Бога, не отнимайте у меня вдохновенія! Вы должны танцовать! Мазурка -- и вдругъ безъ васъ! Развѣ это мыслимо!
   Всѣ подхватили его просьбу, не только мужчины, даже дамы упрашивали ее танцовать, но Юлія Андреевна все еще упорно качала головой.
   Старый князь, такъ и не уѣхавшій на другой балъ, тоже умолялъ ее не лишать его удовольствія видѣть ее танцующею мазурку, которую, какъ онъ слышалъ, она танцуетъ восхитительно.
   Юлія Андреевна взглянула на него, и въ глазахъ ея вспыхпула какая-то новая мысль.
   -- Ну, хорошо,-- сказала она, смотря на него чарующимъ взглядомъ,-- я буду танцовать...
   -- Неужели! -- радостно воскликнули многіе, а Юринъ даже подпрыгнулъ отъ восторга.
   -- Но съ однимъ условіемъ,-- прибавила она, кокетливо улыбаясь.-- Князь, я хочу танцовать съ вами.
   Князь какъ-то растерянно вспыхнулъ.
   -- Со мной? Помилуйте, вѣдь я не танцовалъ уже двадцать лѣтъ,-- сказалъ онъ, какъ-то печально разводя руками.
   -- Никто не мѣшаетъ начать на двадцать первый!-- воскликнула она смѣясь:-- при томъ же, вѣдь это мое единственное условіе.
   Князь нѣсколько сконфуженно глядѣлъ вокругъ, видимо не зная, на что рѣшиться. Танцовать, да еще въ домѣ Таненбаумовъ, ему понятно очень не хотѣлось. Онъ занималъ для того слишкомъ видный и значительный постъ; довольно и того, что онъ согласился пріѣхать къ нимъ и пробылъ у нихъ весь вечеръ. И разсматривая вопросъ съ этой стороны, князь чувствовалъ необходимость уклониться отъ предложенія прелестной хозяйки; но съ другой стороны, отказать въ просьбѣ, да еще въ подобной просьбѣ хорошенькой женщинѣ, было не въ его правилахъ, и онъ колебался, придумывая, какъ лучше выйти изъ непріятнаго положенія. Но всѣ ждали его отвѣта, онъ задерживалъ танцы, а Юлія Андреевна чаровала его своимъ безмолвнымъ взглядомъ.
   -- Я безмѣрно осчастливленъ вашимъ желаніемъ, но боюсь, что буду неудачно выбраннымъ кавалеромъ. Шестьдесятъ лѣтъ на плечахъ что нибудь да значатъ въ подобныхъ вещахъ!-- проговорилъ онъ, въ душѣ почти уже рѣшая покориться своей участи, которая, если и шокировала его какъ сановника, то, съ другой стороны, все же льстила ему, какъ мужчинѣ, выбранному прелестною женщиной и царицей бала изъ толпы всѣхъ прочихъ, молодыхъ, блестящихъ и красивыхъ.
   Глаза Юліи Андреевны блеснули гордымъ торжествомъ, и съ самой обворожительной своей улыбкой она подала князю руку, а онъ поклонился ей съ такимъ глубоко почтительнымъ видомъ, какъ будто однимъ этимъ поклономъ хотѣлъ возвысить ее въ глазахъ всей этой толпы, которая послѣ такого поклона уже не смѣла бы больше находить ее недостойною для него дамой.
   Когда только узнали, что Юлія Андреевна будетъ танцовать, Юринъ въ восторгѣ кинулся на средину залы и вскрикнулъ; "a vos placer, mesdames et messieurs!" съ такимъ одушевленіемъ, что всѣ сразу оживились и повеселѣли, почувствовавъ, что онъ сегодня въ особенномъ ударѣ и что мазурка пройдетъ великолѣпно; а когда вошла Юлія Андреевна подъ руку со своимъ маститымъ кавалеромъ, ведшимъ ее съ рыцарски-благородною почтительностью,-- по всей залѣ пробѣжалъ ропотъ изумленія.
   Это была такая важная и быстрая побѣда, что невольно поражала всѣхъ какъ какое-то крупное событіе, и дамы, злившіяся на Юлію Андреевну еще съ начала вечера, тихо перешептывались, провожая и ее, и князя насмѣшливыми улыбками и завистливыми взглядами.
   Раздался второй ритурнель. Юринъ всегда начиналъ мазурку польскимъ и очень гордился этою исключительно своею выдумкой. Какъ дирижеръ танцами, онъ шелъ всегда въ первой парѣ, но теперь онъ считалъ это неловкимъ относительно князя и, подлетѣвъ къ нему, съ любезной почтительностью предложилъ ему помѣняться мѣстами. Князю это не очень понравилось, и онъ поспѣшилъ отказаться отъ этой чести.
   Юлія Андреевна тоже засмѣялась и сказала, что сегодня праздникъ ея дочери и она не хочетъ отнимать у нея первенство, Они встали во второй парѣ, и князь, въ душѣ смущенный и упрекающій себя за безхарактерность, тѣмъ не менѣе такъ высоко держалъ свою сѣдую, благородную голову, шелъ такъ плавно и спокойно, съ выраженіемъ такого глубокаго достоинства и уваженія и къ себѣ, и къ своей дамѣ, эффектная красота которой въ величественномъ плавномъ польскомъ выступала еще ослѣпительнѣе, что они невольно выдѣлялись отъ всѣхъ другихъ и обращали на себя всеобщее вниманіе и глаза всѣхъ были обращены на нихъ, эту интересную и прекрасную вторую пару, и никто не замѣчалъ и не говорилъ о первой.
   Даже ярые игроки бросили на время карты и подошли къ дверямъ залы полюбоваться на танцующихъ. Ѳедоръ Густавовичъ тоже пришелъ. Сегодня ему положительно и не сидѣлось за картами, да и не везло. Онъ игралъ разсѣянно, дѣлалъ страшныя ошибки, пропускалъ хорошія игры, ставилъ штрафы, и всѣ его партнеры сердились на него и просили быть внимательнѣе къ игрѣ. Ѳедоръ Густавовичъ извинялся, сознавалъ свою вину и конфузился, стараясь побѣдить разсѣянность; по чудные плечи и глаза жены вставали передъ нимъ и, путая все, мѣшали окончательно сосредоточиться, наполняя его голову совсѣмъ другими, неподходящими для картъ мыслями, такъ что, когда его партнеры рѣшили сдѣлать маленькій перерывъ и выйти въ залу, онъ чрезвычайно обрадовался.
   Увидѣвъ князя, выступавшаго рядомъ съ его женой, сіявшей торжествомъ и красотой, Ѳедоръ Густавовичъ невольно остановился въ дверяхъ, пораженный и растроганный этою неожиданною картиной.
   "О!-- сказалъ онъ себѣ, проникаясь къ женѣ еще большею нѣжностью: -- это геніальная женщина. Ей надо было рождаться королевой или министромъ. Такой побѣда! Такой побѣда! Но это цѣлый выигрышъ въ двѣсти тысячъ. О, это дипломатическій побѣда: теперь мой проектъ объ акціяхъ X. желѣзной дороги будетъ непремѣнно проходить! Я могу бывать спокоенъ".
   И онъ съ восхищеніемъ слѣдилъ за ними, проникаясь усиленнымъ уваженіемъ и къ князю, и къ женѣ, и къ себѣ, и къ своему дому, и съ гордымъ самодовольствіемъ, какъ бы желая воскликнуть: "видите-ли, кто танцуетъ съ моей женой и понимаете ли вы теперь, у кого вы!" -- поглядывалъ на всѣхъ, стараясь придать лицу своему, невольно расплывавшемуся въ счастливую, благодушную улыбку, сосредоточенно важное, но равнодушное выраженіе, какъ будто онъ давно уже привыкъ къ подобнымъ вещамъ и онѣ были ему совсѣмъ не въ диковинку.
   Между тѣмъ польскій перешелъ въ мазурку. Князь сдѣлалъ со своей дамой еще два тура и затѣмъ, подведя ее къ мѣсту и придвинувъ ей стулъ, раскланялся передъ ней съ самымъ глубокимъ почтеніемъ.
   Ѳедоръ Густавовичъ, находившій, что ему все-таки слѣдуетъ поблагодарить князя за такую честь, оказанную его дому, тотчасъ же подлетѣлъ къ нему и, радостно улыбаясь, что-то говоря и за что-то благодаря, но отъ волненія такимъ ломанымъ русскимъ языкомъ, что его не понималъ не только князь, но даже и онъ самъ, крѣпко обѣими руками жалъ руку сановника. Князь хмуро, съ недовольнымъ лицомъ, сердясь на то, что этотъ глупый толстый нѣмецъ своими безтактными благодарностями обращаетъ на него еще большее вниманіе, какъ бы подчеркивая его неосторожный поступокъ,-- сухо и холодно отвѣчалъ ему что-то сквозь зубы, какъ бы нарочно вымещая на немъ ту побѣду, которую одержала надъ нимъ его жена, заставившая его не только ухаживать за собой, но даже и танцовать, какъ какого-нибудь мальчишку.
   А Юлія Андреевна едва успѣла сѣсть, какъ тотчасъ же къ ней поспѣшно, точно боясь, что кто-ніг будь опередитъ его, кинулся Юринъ.
   Она съ улыбкой взглянула на него и, слегка пожавъ плечами, подала ему руку.
   -- Какъ вамъ не скучно танцовать съ такой старухой,-- сказала она, смѣясь такъ весело и счастливо, что ея лицо казалось еще прелестнѣе и моложе.
   Юлія Андреевна танцовала изящно и легко, съ чисто польскимъ пошибомъ, который она унаслѣдовала отъ своей польки бабушки.
   Всѣ мужчины, какъ только увидѣли ее танцующей, желали танцовать съ ней во что бы то ни стало; они перебивали ее другъ у друга, не давая ей даже отдыхать и караулили ее на ея мѣстѣ цѣлыми десятками. А она, точно желая наградить себя за весь вечеръ, танцовала съ какимъ-то страстнымъ упоеніемъ, вся разгорѣвшаяся, съ полуоткрытыми губами, и влажные глаза ея мерцали изъ-подъ рѣсницъ полные нѣги, а желтыя Бахмановскія розы трепетали и вздрагивали на ея открытой, прекрасной груди.
   Она чувствовала на себѣ всѣ эти влюбленные, жадные взгляды и сознавала, что она дѣйствительно прелестна, и что всѣ любуются и восхищаются ею, и что никогда быть-можетъ еще за всю свою жизнь она не была еще такъ обаятельна, такъ прекрасна, какъ сегодня, благодаря тому волненію, въ которомъ пробыла весь день, и тому радостному сознанію своего торжества, своего огромнаго успѣха, которое наполняло ее теперь такимъ счастьемъ. Она никому не отказывала, расточая всѣмъ свои чарующія улыбки, которыя невольно еще больше покоряли ей всѣхъ, и не только дочь ея, съ восторгомъ любовавшаяся своей красавицей-матерью, но почти всѣ другія женщины были забыты; она смѣялась надъ ними и увлекая ихъ мужей и отнимая у нихъ поклонниковъ, нарочно дразнила ихъ и мстила имъ за тѣ обиды и насмѣшки, которыя выслушала отъ нихъ въ началѣ вечера; а блѣдное, страдающее лицо Бахманова, съ мучительной ревностью угрюмо слѣдившее за ней, наполняло ее жуткимъ сладкимъ наслажденіемъ.
   Она смѣялась и надъ нимъ, и надо всѣми, но всѣ они были сегодня ея покорные рабы, жадно ловившіе ея взгляды, и радовавшіеся ея улыбкамъ; успѣхъ этотъ опьянилъ ее самое, но ей съ ненасытнымъ желаніемъ хотѣлось все большаго и большаго.
   Въ той фигурѣ, гдѣ она должна была бросить свой платокъ, она вдругъ порывистымъ движеніемъ сорвала съ груди своей Бахмановскія розы и высоко подбросила ихъ кверху...
   Розы разлетѣлись и кружились въ воздухѣ, упадая внизъ; но сотни рукъ уже бросились ловить ихъ; всѣ суетились, всѣ съ какимъ-то бѣшенствомъ, толкали другъ друга, чтобы только поймать и перехватить у другого ея розу, и даже старикъ-князь, на котораго Юлія Андреевна кинула короткій жгучій взглядъ, вдругъ рванулся въ середину толпы и, ловко перехвативъ у кого-то ея цвѣтокъ, высоко поднялъ его, счастливый тѣмъ, что ему удалось добыть этотъ трофей...
   А она стояла посреди нихъ, властная, торжествующая, улыбающаяся, и глядѣла на Бахманова, поблѣднѣвшаго отъ гнѣва, оскорбленія и муки, злыми наслаждающимися глазами. Но одна роза, случайно или нарочно, осталась на ея груди, и она крѣпко прижала ее къ себѣ своей горячею рукой...
   Балъ кончился; огни потушили, и всѣ разъѣхались уже на зарѣ.
   Юлія Андреевна вошла въ свою комнату и молча дала камеристкѣ раздѣвать себя. Но когда Анна ушла и она осталась одна, передъ своимъ туалетомъ въ глубокомъ, мягкомъ креслѣ, темные, усталые глаза ея, отражавшіеся въ зеркалѣ, засіяли снова гордымъ счастьемъ.
   Слабый свѣтъ зари уже пробивался въ окна и свѣчи тускло мерцали желтовато-красными огоньками; но Юлія Андреевна, вся еще полная впечатлѣніями проскользнувшей какъ чудный сонъ этой ночи, не замѣчала разсвѣта. Желтая роза, слегка уже поблекшая, лежала подлѣ нея, и она съ задумчивой улыбкой смотрѣла на нее.
   "Я спрячу ее,-- подумала она, съ нѣжною лаской прикасаясь къ ней, и любя въ ней не только свой успѣхъ, но даже какъ будто и того, кто ей привезъ эту розу,-- спрячу на память объ этомъ вечерѣ... Осеннія розы... быть можетъ это послѣдніе мои цвѣты".
   -- Но нѣтъ,-- воскликнула она вдругъ, гордо блеснувъ глазами.-- Нѣтъ, они не послѣдніе! Это было мое торжество! Мой лучшій день за всю жизнь! И теперь я опять сильна и уже надолго, а мнѣ... Боже мой! Вѣдь мнѣ уже скоро сорокъ лѣтъ! Вотъ что значитъ быть умной женщиной!
   И лицо ея сіяло счастьемъ и сознаніемъ своего торжества и успѣха, которые она такъ любила и безъ которыхъ не понимала жизни...
   
   1888 годъ.
   С.-Петербургъ.
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru