Volens nolens нужно кончить начатую прошлый разъ и прерванную, за недостаткомъ мѣста, рѣчь объ упраздненіи интеллигентнаго человѣка; а я, между тѣмъ, затрудняюсь, какъ это сдѣлать такъ, чтобы и сказать, что слѣдуетъ, и никого не разсердить... Свойство предмета таково, что водевильнымъ речитативомъ или на манеръ камаринской говорить о немъ нельзя, невольно приходится прибѣгать къ гекзаметру или впадать въ элегическій тонъ и нытье, а послѣднее очень непріятно, да и не хорошо за это бываетъ. Нытье и вытье -- вещи, вообще, непріятныя. Каждый, вѣроятно, не разъ слыхалъ, какъ говорятъ: "прогоните эту воющую собаку!" и видѣлъ затѣмъ, какъ собаку эту прогоняютъ. Дѣло извѣстное, что собака воетъ всегда къ несчастію, а иногда и яму зачѣмъ-то роетъ. Ужь эта навѣрное чуетъ что-нибудь недоброе, и, такъ какъ неизвѣстно для кого именно эта яма предназначается, то тѣмъ для всѣхъ становится страшнѣе, тѣмъ неистовѣе всѣ набрасываются на несчастную нервную нарушительницу общаго спокойствія и нерѣдко ее же первую укладываютъ въ яму. Comparaison n'est pas raison, конечно, но не безлюбопытно, между прочимъ, что ни съ кѣмъ, кажется, такъ часто не сравнивали пишущую братію, какъ съ собаками. Даже въ Англіи, напримѣръ, на послѣднемъ обѣдѣ лондонскихъ журналистовъ, происходившемъ нынѣшнимъ лѣтомъ, подъ предсѣдательствомъ сына королевы Викторіи, герцога Альбани, этотъ послѣдній, провозглашая тостъ за литераторовъ, сказалъ между прочимъ слѣдующее: "Если мы въ чемъ-нибудь убѣждены, такъ это въ преимуществахъ свободной печати. Мы знаемъ, что господа журналисты -- сторожевые псы цивилизаціи и что какъ только гдѣ бы то ни было что-нибудь идетъ не ладно, они, возвышая голосъ, предостерегаютъ отъ угрожающей опасности и весьма часто указываютъ на дѣйствительное практическое средство помочь горю". Это остроуміе его высочества было бы, разумѣется, довольно неудачно, еслибы онъ понималъ сдѣланное сравненіе буквально и кромѣ него ничего не сказалъ бы о пользѣ, вліяніи и могуществѣ прессы, еслибы не было извѣстно его уваженіе къ ней и еслибы онъ, считая журналистовъ сторожевыми собаками, считалъ себя творцомъ цивилизаціи. Англійскіе государственные люди, обязанные литературѣ всѣмъ ихъ умственнымъ достояніемъ (не исключая и остроумія) и англійское общество умѣютъ цѣнить и уважать своихъ писателей, что выражается, какъ грубымъ, чисто матерьяльнымъ образомъ, въ видѣ огромнаго распространенія изданій и высокаго литературнаго гонорара, такъ и въ видѣ чисто духовнаго почтенія, выражающагося устройствомъ въ честь знаменитыхъ писателей клубовъ, обществъ, библіотекъ, празднествъ и т. д. На обычномъ ежегодномъ обѣдѣ журналистовъ присутствуютъ обыкновенно вовсе не одни только писатели, но и европейскіе послы, члены палаты лордовъ и палаты общинъ, генералы, адмиралы и другія высокопоставленныя лица. Еслибы наше общество смотрѣло на своихъ писателей даже только какъ на сторожевыхъ псовъ цивилизаціи, то, право, и это было бы не дурно, ибо теперь оно зачастую смотритъ на нихъ совершенно также, какъ фурманщикъ смотритъ на бродячихъ собакъ безъ ошейниковъ. Дѣло, однако, не въ этомъ.
Есть люди, которые думаютъ, что извѣстная часть печати умышленно останавливается на мрачныхъ сторонахъ жизни и нарочно накладываетъ на все мрачныя краски, чтобы волновать и возбуждать общество противъ существующаго порядка вещей. Это, говорятъ они, доставляетъ пишущимъ даже удовольствіе. Ахъ, съ какимъ удовольствіемъ, вѣроятно, каждый изъ пишущихъ предоставилъ бы это удовольствіе другимъ и предался бы веселью, еслибы дѣйствительность была радостна! Кому можетъ доставлять удовольствіе постоянная пачкотня въ грязи, постоянная роль какой-то землечерпательной машины, откачивающей житейскую тину, чтобы дать мѣсто живому теченію? Кому можетъ быть пріятно постоянно имѣть дѣло, хотя бы только на бумагѣ, съ кражами, хищеніями, враждою и злобой, кому можетъ быть пріятно сообщество глупцовъ и казнокрадовъ? Что касается, по крайней мѣрѣ, до меня, то я съ большимъ удовольствіемъ отправился бы въ земскія собранія и сталъ бы слушать и разбирать свободныя рѣчи ораторовъ, съ большимъ удовольствіемъ поѣхалъ бы по счастливымъ деревнямъ, гдѣ обиліе хлѣба на гумнахъ, гдѣ хорошія школы, гдѣ довольство на лицахъ, а въ супѣ курица, съ большимъ удовольствіемъ пошелъ бы даже въ вольные лѣса и степи, чтобы вести записки охотника, еслибы только не стыдно было уходить и оставлять позади себя страданіе. Значитъ, нельзя всего этого дѣлать, значитъ жизнь вамъ даетъ другое, предоставляетъ другой жребій. Мрачна дѣйствительность -- мрачны и краски, и ничего съ этимъ не подѣлаешь. Мнѣ давно, напримѣръ, хочется заняться земскими дѣлами и погрузиться въ земскіе отчеты, но какъ я займусь этимъ, когда братъ мой проситъ о помощи, когда другъ мой дѣлается жертвою ложнаго доноса, когда женщину бьютъ на улицѣ, когда, затворивъ плотнѣе двери, мучаютъ ребенка и когда надо всѣмъ этимъ стоитъ хохотъ и гоготанье политиковъ изъ Охотнаго ряда. Чтобы поскорѣе отдѣлаться отъ безобразій, излишне не утомлять ими читателя и поскорѣе перейдти къ земской жизни! я прошлый разъ оставилъ въ сторонѣ, по крайней мѣрѣ, 4/5 фактовъ, и, тѣмъ не менѣе, получилась, говорятъ, "мрачная картина". Да что же наконецъ, такое эта мрачная картина? Вымыселъ что ли она, или дѣйствительность? И что, наконецъ, желательно: чтобы не было въ дѣйствительности такихъ картинъ, или, чтобы онѣ только прикрывались московскою розовою кисеею? Кажется, съ общественной точки зрѣнія, не можетъ быть даже и вопроса о томъ, что лучше -- внимательное ли наблюденіе за всякою общественною неурядицей, для своевременнаго предотвращенія бѣды, или скрыванье дурныхъ сторонъ жизни и прикрываніе зла. Печать, о которой идетъ рѣчь, не чурается свѣта и изслѣдованія истины, и, напротивъ, всегда желала и желаетъ, чтобы все ею говоримое подвергалось самому точному изслѣдованію. Это вѣдь не та печать, которая привыкла дѣйствовать во тьмѣ, которая требуетъ безапелляціонной вѣры въ спасительное дѣйствіе тьмы и постоянно твердитъ, что недостаточно еще темно, чтобы привести общество къ надлежащему подчиненію консервативнымъ, а въ сущности реакціоннымъ элементамъ. Съ самого 1861 г. тянутся двѣ эти пѣсни -- одна о свободѣ, другая о тюрьмѣ, одна объ обѣднѣніи народа и необходимости улучшенія его положенія, другая о необходимости большей его зависимости отъ реакціонныхъ элементовъ. Первая пѣсня пѣлась въ полголоса ("и даже въ полголоса ея не пѣвали горемыки-пѣвцы", говоритъ Некрасовъ), и осталась невыслушанной, вторая -- во весь аппетитъ, и выслушана до конца. Кажется, теперь уже можно рѣшить хороша ли эта пѣсня, хорошъ ли аппетитъ гг. Рыковыхъ съ братіей. Еслибы кто-нибудь взялъ на себя трудъ собрать все, что говорилось въ теченіи 20 лѣтъ либеральной и реакціонной печатью и сличить съ тѣмъ, что дѣлалось и выходило изъ того и другого на практикѣ, то предметъ уяснился бы съ замѣчательной ясностью. Вотъ что говоритъ, напримѣръ, по этому поводу писатель, котораго ни на минуту нельзя заподозрить въ злонамѣренности. Я говорю о г. Кавелинѣ, издавшемъ недавно книжку о крестьянскомъ вопросѣ. Указывая на то, что недостатокъ свободы печати ни въ чемъ не принесъ столько зла, какъ въ крестьянскомъ дѣлѣ, г. Кавелинъ высказываетъ: "Полезныя, вполнѣ безвредныя и безобидныя мысли не могли высказаться, а явно ошибочныя и пристрастныя, опровергаемыя всѣмъ ходомъ русской исторіи, наукой и опытомъ, чужимъ и нашимъ, напротивъ, пользовались въ печати совершенной свободой и высказывались подъ часъ такъ откровенно и торжествующе, что невольно думалось, будто они пользуются, со стороны цензурнаго вѣдомства, особеннымъ благоволеніемъ и покровительствомъ". Говоря затѣмъ, что такое предположеніе, "конечно, было неосновательно", ибо ему противорѣчило все наше законодательство, перестроившее въ 1861 г. нашъ гражданскій бытъ, г. Кавелинъ, тѣмъ не менѣе, добавляетъ, что "разладъ между законодательною дѣятельностью и цензурными распоряженіями поддерживалъ недоумѣнія относительно истиннаго смысла и значенія крестьянскаго вопроса": Положенія 1861 г. и цѣлый рядъ послѣдующихъ преобразованій признавали крестьянъ "граждански свободными, а говорить въ печати съ сочувствіемъ о крестьянахъ считалось неблаговиднымъ, приводить доводы въ пользу общиннаго владѣнія... было чуть-чуть не равнозначительно съ провозглашеніемъ коммунистическихъ теорій; доказывать, что крестьянскіе земельные надѣлы недостаточны, что лежащія на крестьянахъ подати и повинности обременительны, что необходимо допустить и организовать переселеніе крестьянъ изъ малоземельныхъ губерній -- значило заявлять себя политически неблагонадежнымъ!" И, въ тоже время, "совершенно свободно высказывался и точно будто поощрялся въ печати взглядъ, что крестьяне непробудные пьяницы, лѣнтяи, плуты и воры, съ которыми нельзя имѣть никакого дѣла; что помѣщичьи хозяйства пришли въ упадокъ отъ крайней недобросовѣстности нашихъ рабочихъ, съ которыми совершенно немыслимо сколько-нибудь правильное хозяйство", (стр. 2).
Послѣдствія этого разлада были самыя горестныя: "у огромнаго большинства владѣльцевъ, не сочувствовавшихъ отмѣнѣ крѣпостного права, въ томъ видѣ, какъ оно совершилось, и у весьма значительнаго числа административнаго персонала, все болѣе и болѣе пополнявшагося недовольными этой реформой, возродилась, благодаря этому обстоятельству, надежда, что если новыя законоположенія и не будутъ совершенно отмѣнены, то, по крайней мѣрѣ, на дѣлѣ будутъ допущены существенныя отступленія отъ ихъ духа и буквы". И надежды такого рода, говоритъ г. Кавелинъ, казалось, были не совсѣмъ напрасны: "гдѣ только можно было, Положенія 19 февраля и послѣдующія крестьянскія законоположенія примѣнялись не въ пользу крестьянъ, а въ пользу владѣльцевъ; укрѣпленіе за крестьянами земель, купленныхъ въ прежнее время на ихъ деньги, часто отклонялись подъ самыми ничтожными предлогами; надѣлы отводились, вопреки смыслу Положеній, къ невыгодѣ крестьянъ и къ выгодѣ владѣльцевъ; выкупные платежи и оброки взыскивались съ безпощадною и раззорительною строгостью... Всякіе пріемы съ цѣлью обмануть крестьянъ при отводѣ имъ надѣла, по возможности стѣснить ихъ, установить экономическую ихъ зависимость отъ владѣльцевъ, нетолько считались позволенными, но владѣльцы и управляющіе ими гордились и хвастали. Незамѣтное, почтенное меньшинство помѣщиковъ и должностныхъ лицъ, не сочувствовавшихъ такому обороту крестьянскаго дѣла, мало-по-малу устранилось или было устранено отъ всякого въ немъ участія" (3). "А въ результатѣ всего этого, говоритъ г. Кавелинъ:-- вышло коренное зло и для владѣльцевъ и для крестьянъ" -- "тѣ и другіе обѣднѣли, множество ихъ раззорилось въ конецъ"; по результаты и такъ всѣмъ извѣстны.
Вотъ когда еще началось устраненіе и упраздненіе желавшаго добра мужику интеллигентнаго человѣка. Вначалѣ процессъ этотъ не былъ такъ интенсивенъ и сосредоточивался преимущественно въ сферѣ экономическихъ вопросовъ, теперь же онъ распространился и на нравственныя и политическія воззрѣнія, а участіе въ немъ принято такимъ множествомъ лицъ самыхъ разнообразныхъ общественныхъ положеній, что порою можно подумать, что дѣло идетъ объ окончательномъ истребленіи интеллигентнаго человѣка, подобно тому, какъ истребленъ волкъ въ Англіи. Принимаютъ въ этомъ походѣ, какъ мы видѣли прошлый разъ, участіе даже и духовныя лица, не брезгуя, при случаѣ, доносомъ, а часто просто набрасывая на человѣка тѣнь или дѣлая на его счетъ какое-нибудь долженствующее скомпроментировать его предположеніе, въ родѣ предположенія о. Ушмарскаго относительно нашего сотрудника г. Абрамова: я не ручаюсь, говорится обыкновенно въ такихъ случаяхъ, что предположеніе мое вѣрно, но, кто слѣдуетъ, посмотрите -- можетъ быть, оно и справедливо...
Мы обѣщали, въ отвѣтъ на неосновательныя гипотезы о. Ушмарскаго, показать, что писатель можетъ высказывать критическое отношеніе духовенству, исходя вовсе не изъ заранѣе составленнаго противъ него предубѣжденія, вовсе не изъ принципіальной нелюбви къ нему и злокозненныхъ политическихъ соображеній, а изъ фактовъ, даваемыхъ жизнью и, можетъ быть, изъ желанія ему же помочь указаніемъ на недостаточную высоту его духовнаго авторитета, на его недостатки и неправильное направленіе его дѣятельности.
Для чего, напримѣръ, ведется духовенствомъ такъ много борьбы съ сельскими учителями, и ведется не во имя какихъ-нибудь высшихъ интересовъ, а по большей части во имя какихъ-нибудь совершенно стороннихъ соображеній. Для чего, напримѣръ, въ мѣстечкѣ Векшни, Ковенской губ., священникъ предпринялъ цѣлую кампанію противъ сельскаго учителя К. и въ концѣ концовъ выжилъ-таки его изъ школы? Не угодилъ ли онъ ему чѣмъ-нибудь, не понравилось ли ему, "что крестьяне стали относиться къ учителю съ большимъ уваженіемъ, чѣмъ къ нему самому или что К. занялъ мѣсто, которое до него занималъ родной братъ священника, прославившійся весьма нетрезвой жизнью и вообще оставившій по себѣ дурную память -- сказать навѣрно нельзя, говоритъ корреспондентъ:-- извѣстно только, что сейчасъ же, по назначеніи К. въ Векшню, въ дирекцію стали посылаться доносы, въ которыхъ К. обвинялся во всевозможныхъ преступленіяхъ: въ неблагонадежности, въ недостаткѣ добрыхъ чувствъ къ православію, въ интригахъ противъ него священника", и т. д. Пока былъ директоромъ училищъ г. Савельевъ, знавшій лично какъ священника, такъ и учителя, дѣло оставалось безъ послѣдствій; но когда былъ назначенъ новый директоръ и доносы возобновились, то на нихъ было обращено вниманіе. По поводу ихъ, сначала пріѣхалъ инспекторъ, а потомъ и директоръ; "оба производили явное и тайное слѣдствіе и оказалось, что написанное въ доносахъ -- ложь". Тѣмъ не менѣе, однако, директоръ объявилъ учителю, что переведетъ его на худшее мѣсто. Узнавъ объ этомъ, крестьяне всею волостью составили приговоръ и подали въ дирекцію прошеніе, прося не переводить отъ нихъ учителя, знающаго дѣло и имѣющаго очень хорошее вліяніе на дѣтей. Дирекція сначала вняла было этой просьбѣ и прислала формальное увѣдомленіе, что учитель остается, что доносамъ значенія не придаютъ и считаютъ К. очень хорошимъ учителемъ; но священникъ этимъ не удовольствовался, поѣхалъ въ Ковно и вручилъ директору новый доносъ, на цѣлыхъ 6-ти листахъ, и учителя, безъ всякаго слѣдствія, перемѣстили. Пришлось К. забрать семью и пожитки и уѣхать изъ м. Векшни ("Страна").
Въ западномъ краѣ священники вообще нерѣдко берутъ на себя роль блюстителей и охранителей въ сферѣ чисто административной и въ особенности часто обрушиваются на учителей, а положеніе учителей тамъ и безъ того плохо. Вотъ что писалъ, напримѣръ, одинъ учитель въ "Современныхъ Извѣстіяхъ": народный учитель здѣсь живой свидѣтель и невольный наблюдатель всякихъ неправдъ, обидъ, скорби и слезъ народныхъ. Ставши головой выше своего отца-крестьянина, онъ всего больше видитъ и сильнѣе чувствуетъ этотъ гнетъ. "Въ душѣ онъ чистъ и въ дѣлахъ нравъ... а между тѣмъ, на него обрушивается цѣлая буря, гоненіе явное и тайное, преслѣдованіе отъ своихъи чужихъ. Его морятъ голодомъ и холодомъ, отпуская всего-навсего 150 р. въ годъ или 12 р. 50 к. въ мѣсяцъ, да изъ этого еще вычитывается въ два мѣсяца 30 к. Его презираетъ мѣстная аристократія: онъ русскій, онъ москаль, онъ нищій, онъ бѣднякъ. Сочувствія и защиты ему нѣтъ нигдѣ и ни отъ кого". Мировой посредникъ держитъ его "у порога", а если онъ осмѣлится надоѣсть волостному начальству тѣмъ, что въ его училищѣ рамы безъ стеколъ, крыша течетъ, печей топить нечѣмъ, "то разгнѣванный начальникъ немилостиво затопаетъ ногами, пригрозитъ... изгнаніемъ по третьему пункту, пригрозитъ казематомъ, а бывали случаи и розгами. Священникъ держитъ себя свысока и требуетъ безусловнаго подчиненія, Дьячекъ -- и тотъ гордится передъ учителемъ: онъ получаетъ жалованья больше; у него есть тепленькій и уютный домикъ, прекрасный огородъ и хорошо обработанный участокъ земли" и т. д. Сѣдлецкій корреспондентъ "Русс. Кур." пишетъ, что учителя у нихъ получаютъ только по 120 рублей въ годъ, что, за вычетомъ 6% въ эмеритуру, даетъ въ мѣсяцъ по 9 р. 40 к., которыхъ семейному человѣку, конечно, не хватаетъ и вслѣдствіе чего учителя гораздо больше занимаются постороннимъ дѣломъ, чѣмъ школой. "Съ утра учитель рубитъ дрова, послѣ топитъ печи, затѣмъ заметаетъ училищныя комнаты (отпускаемые ежегодно 12--15 р. на наемъ сторожа дороги учителю, да и не найдешь никого за такую плату въ сторожа), а вечеромъ чинитъ башмаки или мелетъ муку на хлѣбъ въ жерновахъ своего же издѣлія, или занятъ столярной работой". Холостой учитель ежедневно по нѣскольку часовъ, съ засученными рукавами, возится съ горшками около камина, нерѣдко моетъ самъ себѣ бѣлье и чинитъ платье. "Въ нѣкоторыхъ мѣстахъ священникъ или тминный писарь пользуютъ учителя столомъ, за который учитель по цѣлымъ днямъ работаетъ имъ". Одинъ учитель служитъ экономомъ у священника, другой за ничтожную плату помогаетъ писарю въ канцеляріи, третій состоитъ дьячкомъ при мѣстной церкви. Иногда, "учитель въ классѣ ведетъ урокъ; на половинѣ урока прерываетъ его батракъ батюшкинъ съ приказомъ идти отпѣвать покойника, и учитель распускаетъ школу и идетъ". (No 175).
Не лучше положеніе учителей и въ русскихъ губерніяхъ. Въ Кадниковскомъ уѣздѣ, напримѣръ, вслѣдствіе рпустѣнія езмской кассы, учителя сидятъ, не получая жалованья, по пяти мѣсяцевъ "буквально безъ копейки". ("Русскія Вѣдѣм.", No 91). Тоже и въ Коломенскомъ уѣздѣ, Московской губ., и въ Вольскомъ, Саратовской губ. ("Русскій Курьеръ", 161), и въ Землянскомъ, Воронежской губ., гдѣ недавно, по случаю неурожая, закрылось 13 (земскихъ) сельскихъ школъ (ib., 285) и т. д. Размѣры жалованья нѣсколько больше, но немногимъ въ Тульскомъ уѣздѣ, напримѣръ, въ среднемъ 204 руб., (ib. 266), въ Коротоякскомъ отъ 180 до 250 р. (ib., 170), а иногда и гораздо меньше (ib., 228). Въ Жиздринскомъ уѣздѣ во многихъ школахъ не хватаетъ зимою стеколъ и учителя и ученики мерзнутъ отъ холода, а въ другихъ, рядомъ съ убогою комнаткою учителя, находятся четвероногія (ib., 292); въ Коротоякскомъ уѣздѣ корреспондентъ "Русскаго Курьера", попавши въ лѣво-россошенское училище, въ первый моментъ долго не могъ дать себѣ отчета гдѣ онъ -- "на мельницѣ или въ училищѣ" (No 170); въ Зарайскомъ уѣздѣ учителя разбѣгаются "отъ голода и холода" (ib., 215), и т. д. Мудрено ли, послѣ всего этого, что въ учителя идутъ и уживаются въ народныхъ школахъ не наиболѣе способные и порядочные люди, а люди зачастую весьма сомнительныхъ способностей, знаній и нравственности. Изъ Велижа пишутъ, напримѣръ, что учителями въ приходскихъ училищахъ "являются семинаристы, убоявшіеся "бездны премудрости", проворовавшіеся волостные писаря, спившіеся съ кругу чиновники-подъячіе" и т. п. ("Русск. Кур." Иногда, по случаю родства или кумовства, въ учителя попадаютъ даже совсѣмъ безграматные люди. Въ "Кіевлянинѣ" былъ сообщенъ, напримѣръ, такой фактъ, что въ с. Гарбузинѣ, Каневскаго уѣзда, учитель не могъ расписаться въ полученіи жалованья и указавъ на приведеннаго имъ человѣка, который "за него неграмотнаго" и расписался.
Мудрено ли послѣ всего этого, что народное образованіе идетъ у насъ такъ худо, что въ школѣ нерѣдко встрѣчаются "кулакъ", "вихры", "линейка" и тому подобные педагогическіе пріемы и что ребята пробываютъ по 2, по 4 зимы въ школѣ и выходятъ оттуда безграматными. Я не говорю уже о нравственномъ вліяніи плохихъ учителей на дѣтей и окружающую среду вообще, а это, по меньшей мѣрѣ, половина задачи народнаго образованія. О народномъ образованіи мы поговоримъ, впрочемъ, особо: здѣсь же хотѣли только сказать, что положеніе интеллигентнаго учителя въ высшей степени плохо и зависимо чуть ли не отъ всѣхъ и каждаго (это какой-то парія въ обществѣ, необезпеченный въ самыхъ элементарныхъ вещахъ, постоянно въ чемъ-то подозрѣваемый, обязанный угождать и кланяться нетолько кому повыше, но и каждому волостному писарю, старшинѣ и псаломщику), что положеніе это въ особенности стало шатко и тяжело подъ вліяніемъ политическихъ причинъ, эксплуатируемыхъ по большей части для совершенно иныхъ, стороннихъ цѣлей. Хуже всего, что подобное отношеніе роняетъ авторитетъ учителей въ глазахъ крестьянъ, мало-по-малу переходитъ и въ ихъ отношенія къ нимъ. Случаевъ открытаго въ высшей степени небрежнаго отношенія къ учителямъ великое множество. Жалуется, напримѣръ, учитель с. Гусинскаго, Холмскагоу., Люблинской губ., въ люблинское по крестьянскимъ дѣламъ присутствіе, что помѣщикъ отобралъ часть училищной земли и не отпускаетъ для училища дровъ; присутствіе командируетъ для разслѣдованія дѣла комиссара; пріѣзжаетъ комиссаръ и первымъ дѣломъ, въ присутствіи крестьянъ, какъ бы вы думали, о чемъ спрашиваетъ учителя? Знаетъ ли онъ басню Крылова "Волкъ и ягненокъ". А затѣмъ прибавляетъ, что "за такія жалобы на помѣщика, учителя слѣдовало бы посадить на двѣ недѣли подъ арестъ". Когда крестьяне попробовали было подтвердить заявленіе учителя, то комиссаръ приказалъ имъ "молчать" и для пущаго ихъ уразумѣнія разсказалъ, "что въ Любартовскомъ уѣздѣ онъ, за противудѣйствіе его власти, засадилъ въ тюрьму трехъ крестьянъ, изъ которыхъ одинъ повѣсился" ("Недѣля"). Послѣ этого крестьяне, конечно, замолчали, но замолчала ли ихъ мысль, это -- неизвѣстно.
Но процессъ упраздненія интеллигентныхъ учителей скоро, вѣроятно, пойдетъ еще быстрѣе, съ переходомъ сельскихъ школъ въ руки духовенства, что, какъ говорятъ газеты, предстоитъ въ непродолжительномъ времени...
Насколько расширеніе сферы дѣятельности духовенства можетъ увеличить его нравственное вліяніе среди народа -- это еще вопросъ. Сущность этого вліянія останется, конечно, тою же, какова она и въ настоящее время, и увеличится только его доза; а увеличеніе дозы, какъ извѣстно, не всегда дѣлаетъ извѣстное средство полезнѣе. Увеличеніе дозы въ одномъ случаѣ полезно, въ другомъ безразлично, въ третьемъ можетъ быть даже вредно. Судя по усиленію за послѣдніе годы раскола и сектантскаго движенія, можно думать, что авторитетъ духовенства не особенно великъ, а это составляетъ самую сущность вопроса объ его вліяніи, и на эту-то вотъ тэму, какъ намъ кажется, и надлежало бы прежде всего подумать. Конечно, участіе въ такомъ истинно гражданскомъ и въ высокой степени полезномъ дѣлѣ, какъ народное образованіе, лучше всего могло бы пріобрѣсти популярность и увеличить нравственное вліяніе духовенства на крестьянъ; но нельзя упускать изъ виду, что любовь и уваженіе всегда пріобрѣтаются добровольно, трудомъ, заслугами и достоинствами, а не предписаніями и оффиціальнымъ положеніемъ.
Къ сожалѣнію, жизнь нашего сельскаго духовенства даетъ слишкомъ много печальныхъ фактовъ. Въ одномъ мѣстѣ какъ въ с. Писаревкѣ, Сумскаго уѣзда, священникъ, вслѣдствіе какого-то недоразумѣнія съ крестьяниномъ, не хочетъ хоронить его жену и трупъ покойницы стоитъ на телегѣ посерединѣ улицы, передъ его домомъ, такъ какъ крестьянинъ, не имѣя возможности держать его въ избѣ, привезъ и оставилъ въ полное распоряженіе священника ("Р. Вѣд."). Въ другомъ мѣстѣ, какъ въ с. Бородинѣ, Порѣчскаго уѣзда, родители просятъ дать первенцу имя Николая, а священникъ нарочно даетъ Епифродита и объясняетъ отцу новорожденнаго, что это сдѣлано за то, что онъ не далъ ему вчера мякины. "Да у меня нѣтъ, взмолился несчастный отецъ." -- "Нѣтъ?-- вотъ ты и родилъ сына Епифродита; а впередъ въ моей просьбѣ никогда отказывать не будешь" ("Рус. Кур."). Въ третьемъ, за бракосочетаніе съ одной дѣвицей назначается 10 р., а съ другой 50 р., потому что отецъ послѣдней долженъ священнику ("Донск. Гол."). Въ четвертомъ, какъ въ с. Ясашномъ-Помряскинѣ, Симб. губ., священникъ перебиваетъ у крестьянъ на торгахъ сдающуюся въ аренду казенную землю, набиваетъ, въ угоду приходскому кулаку, на нее цѣну и содѣйствуетъ открытію кабака ("Каз. Б. Лист."). Въ пятомъ, штрафуютъ за нехожденіе въ церковь, несоблюденіе праздниковъ, поѣздку въ праздникъ на ярмарку и даже за то, что одинъ крестьянинъ "не свяченымъ разговився" ("Заря"). Въ шестомъ, какъ въ с. Долгоруковѣ, Сердобскаго у., священникъ постоянно судится съ прихожанами у мировыхъ судей, возводитъ безъ согласія общества постройки на крестьянской землѣ и когда тѣ приходятъ разбирать эти постройки, то залѣзаетъ на срубъ и сидитъ тамъ, пока ему не заявляютъ, что сбросятъ его оттуда ("Рус. Вѣд."). Въ седьмомъ, какъ въ Брянскомъ у., скупаютъ у крестьянъ весною скотъ, во время сбора податей хлѣбъ и прямо открываютъ мелочную лавочку ("Р. Кур.). И такъ далѣе до безконечности.
Нельзя сказать, чтобы все это дѣйствовало морализующимъ образомъ на народъ и содѣйствовало въ его глазахъ возвышенію авторитета духовенства. О каждомъ частномъ случаѣ безобразія непремѣнно расходится молва; каждый о немъ думаетъ, сравниваетъ, дѣлаетъ заключенія и обобщаетъ; зачастую являются подробности, послѣдствія и побочныя обстоятельства, которыя нетолько освѣщаютъ дѣло съ новой стороны, но и даютъ ему болѣе широкій смыслъ.
Возьмите, напримѣръ, такой случай съ явленною иконою. Когда тяжело живется народу и будущее темно, то всегда является много чудесъ, явленныхъ иконъ и разныхъ другихъ утѣшеній и предзнаменованій. Много почему-то такихъ чудесъ и предзнаменованій и въ нынѣшемъ году. Въ Херсонской губерніи съ неба упала говорящая бумага, предсказавшая кончину міра черезъ семь лѣтъ ("Совр. Изв."), а въ Рославлѣ появлялся уже даже антихристъ. Иконы явились не въ одномъ только Ростовскомъ уѣздѣ, но и въ Прилукскомъ, ("Заря"), и въ Чигиринскомъ (id), и въ Острогожскомъ ("Русскій Кур.") и, вѣроятно, и еще гдѣ-нибудь. Появились онѣ всѣ почему-то въ колодцахъ, гдѣ и плавали; а откуда появились неизвѣстно, за исключеніемъ, впрочемъ, прилукской иконы, которая прямо перешла въ колодецъ изъ ближайшей церкви, для чего, какъ это констатировалъ производившій дознаніе становой приставъ, выставила въ церкви одно стекло; но дѣло собственно не въ этомъ, а въ народной вѣрѣ, въ душевномъ состояніи народа, искавшемъ успокоенія въ религіозномъ чувствѣ. Если священникъ с. Ново-Батайска пожелалъ нестолько успокоить крестьянъ, сколько эксплуатировать ихъ чувство, то, узнавъ объ этомъ, могли ли они почувствовать къ нему уваженіе. Онъ разсказывалъ, говорятъ, что ему было откровеніе во снѣ, поддерживалъ мнѣніе о чудотворныхъ свойствахъ образа и вообще поддерживалъ создавшуюся иллюзію. Далѣе: разоблачителями его явились епархіальное начальство и полиція -- становой и исправникъ, явившіеся почему-то ночью и увезшіе икону уже изъ церкви, куда она была перенесена съ большою церемоніею. Разоблаченію этому крестьяне не повѣрили и приписываютъ, говорятъ, "появленіе саранчи, неурожай и всѣ свои неурядицы гнѣву Пресвятой Богородицы, обрушившемуся на нихъ за то, что они не съумѣли удержать у себя ея святую икону", при чемъ "многіе искренно сокрушаются, что не уходили безбожнаго исправника и нечестиваго станового" ("Р. Кур.", 250). Епархіальное начальство и полиція обвиняютъ священника въ самыхъ тяжкихъ преступленіяхъ, до подстрекательства крестьянъ къ сопротивленію властямъ включительно, и между тѣмъ священникъ оказывается только уволеннымъ за штатъ. Значитъ, заключаютъ крестьяне, онъ не такъ виноватъ, какъ говорятъ. На это имъ отвѣчаютъ, что онъ потому только такъ дешево отдѣлался, что былъ богатъ и имѣлъ какихъ-то заступниковъ. Представьте себѣ теперь, что крестьяне, наконецъ, повѣрили виновности священника, но что же они могутъ подумать тогда объ его заступникахъ и не вправѣ ли они предположить, что собранными съ нихъ грошами можно съ кѣмъ-то подѣлиться и прекратить что угодно.
Путаница, вообще, страшная, но производитъ ее, какъ видите, вовсе не литература да и распутываетъ ее не она, не имѣя къ тому возможности. Мы обыкновенно не обращаемъ на подобные факты никакого вниманія и только развѣ замѣчаемъ: "ахъ, какая курьёзная исторія"; между тѣмъ, эти исторіи наполняютъ народную жизнь, въ этихъ противорѣчіяхъ и путаницѣ, какъ въ сѣтяхъ, бьется народная мысль, онѣ для него не курьезныя вовсе исторіи, а исторіи въ высшей степени серьёзныя и мучительныя. Слыша о духовенствѣ компрометирующія вещи даже отъ самого начальства, и, видя многое своими глазами, народъ не видитъ въ духовенствѣ того пастыря, какимъ оно должно быть и какимъ мы его себѣ представляемъ въ отвлеченномъ видѣ. Это сказывается безпрестанно и въ его отношеніяхъ къ духовенству: то возбуждаются ходатайства объ удаленіи священниковъ, какъ въ с. Куйтунѣ, Забайкальской области ("Сиб. Газ."), то отбираются ключи отъ церкви и передаются благочинному, какъ въ с. Лещиновкѣ, Кіевской губерніи ("Кіевл."), то говорится въ церкви прямо въ глаза священнику, что онъ "не пастырь, а наемникъ, продавецъ", какъ сказалъ это крестьянинъ Артеменко въ с. Топиловкѣ, Чигиринскаго у. ("Р. Кур.") и т. д. Все это невозможно не имѣть въ виду, при расширенія роли духовенства въ жизни и въ особенности въ дѣлѣ народнаго образованія. У насъ существовало предположеніе, что сельское духовенство можетъ даже съ пользою заниматься леченіемъ больныхъ, въ видахъ чего, какъ сообщали "Моск. Вѣд.", собирались даже свѣденія о числѣ духовныхъ лицъ, уже занимающихся леченіемъ. "Число такихъ полезныхъ дѣятелей" оказалось, однако, "очень незначительно", и врядъ ли можно объ этомъ сожалѣть, ибо медицина требуетъ совершенно особыхъ, спеціальныхъ познаній. Мало ли чѣмъ вздумали бы лечить больныхъ гг. богословы? Въ Кишиневѣ, напримѣръ, теперь подвизаются два священника, гг. Д. и Ч. на поприщѣ врачеванія посредствомъ "бауншейтизма", но кромѣ несомнѣннаго вреда, изъ этого ничего не происходитъ (одинъ изъ этихъ медиковъ недавно совсѣмъ было уморилъ обратившуюся къ нему за помощью барыню). Все это вотъ и надлежало бы имѣть въ виду о. Ушмарскому прежде, чѣмъ писать о существующемъ въ литературѣ предубѣжденіи противъ духовенства и набрасывать на писателей тѣнь. Мы знаемъ, что между духовенствомъ есть чрезвычайно почтенные люди и очень полезные общественные дѣятели, но неполагаемъ, чтобы таково было большинство, а потому, расчитывать замѣнить духовенствомъ упраздняемую интеллигенцію никоимъ образомъ нельзя.
Мало также надежды и на культурную роль тѣхъ дѣятелей изъ чиновниковъ и частныхъ лицъ, которыя теперь выступили съ закрытіемъ кабаковъ, введеніемъ интенсивнаго хозяйства и "квашеной кукурузы" и т. д. Что-то совсѣмъ непригодное для жизни и глубоко фальшивое сказывается въ каждомъ ихъ словѣ и шагѣ. Мы, напримѣръ, приводили въ сентябрьской книжкѣ "Отеч. Зап.", адресъ крестьянъ одной изъ волостей Усманскаго уѣзда, Тамб. губ., который они поднесли кн. Леониду Димитріевичу Вяземскому, за его дѣятельность по распространенію трезвости въ народѣ и за его стараніе обратить крестьянъ "на путь здравомыслящихъ людей". Въ настоящее же время мы узнаемъ изъ источника, вполнѣ компетентнаго, слѣдующее: тотъ же князь Л. Д. Вяземскій имѣетъ въ Саратовской губерніи, сосѣдней съ Тамбовскою, а именно въ Балашовскомъ уѣздѣ -- огромный винокуренный заводъ и пять винныхъ складовъ, въ Аткарскомъ уѣздѣ -- три винныхъ склада и въ Сердобскомъ -- одинъ винный складъ; кромѣ того, управляющій заводомъ и складомъ князя имѣетъ на свое имя въ Балашовскомъ и Аткарскомъ уѣздахъ ни много, ни мало какъ тридцать одно питейное заведеніе, которыя принадлежатъ, "конечно, тому же князю". Если обратить вниманіе на то, что винокуренный заводъ князя устроенъ на коммерческомъ основаніи, что на немъ выкуривается въ годъ 250,000 ведеръ полугара вина и что князь получаетъ отъ винной операціи ежегодно minimum 50,000 руб., то, кажется, станетъ ясно, насколько заботы князя объ искорененіи пьянства суть дѣло только моды.
Другой примѣръ. Г. Н. Неплюевъ, написалъ три тощенькихъ и довольно забавныхъ брошюрки: "Историческое призваніе русскаго помѣщика", "Совѣсть", стимулъ, забытый проф. Иванюковымъ, и "Мысли и совѣты искренняго друга", которыя онъ разсылалъ по редакціямъ съ циркулярною просьбою дать о нихъ отзывъ. Г. Неплюевъ помѣщикъ, и помѣщикъ, по собственному его свидѣтельству, богатый. Первая брошюрка опредѣляла, что историческое призваніе русскаго помѣщика заключается въ "улучшеніи крестьянскаго быта въ экономическомъ, умственномъ и нравственномъ отношеніи" и трогательнѣйшимъ образомъ изображала крестьянскую нужду и бѣдность: тамъ были и надѣлы едва достаточные для прокормленія семьи, и многоразличные сборы и налоги, и хлѣбъ съ примѣсью древесной коры, и надрывающія душу лачуги, съ лохматыми соломенными крышами, съ зеленовато-бурыми, едва пропускающими свѣтъ осколками стекла въ крошечныхъ оконцахъ (стр. 9--10) и разное другое прочее. Закрывать глаза и бездѣйствовать, въ виду столь "отчаяннаго положенія крестьянина-земледѣльца", оказывалось "преступнымъ и пагубнымъ по своимъ послѣдствіямъ безуміемъ". Начать же, однако, предлагалось пока съ малаго, и при томъ непремѣнно съ умственнаго и нравственнаго развитія, за которымъ, само собою должно было послѣдовать и матерьяльное благосостояніе. Г. Неплюевъ предлагалъ взять у многодѣтныхъ родителей или у вдовъ нѣсколько штукъ дѣтей (кто сколько можетъ) и заняться ихъ воспитаніемъ, посвящая на это 2--3 часа въ день (опять кто сколько можетъ) и стараясь ласковымъ, справедливымъ обхожденіемъ и отсутствіемъ дурныхъ примѣровъ смягчитъ ихъ нравы и дать имъ понятіе о честности. Въ послѣдней же брошюрѣ уже разсказывается, какъ г. Неплюевъ осуществилъ свое желаніе, взявъ къ себѣ на воспитаніе цѣлыхъ десять штукъ крестьянскихъ дѣтей. Брошюрка "Мысли и совѣты искр. друга" написана исключительно для дѣтей, содержимыхъ г. Неплюевымъ въ м. Янполѣ, Глуховскаго уѣзда, Черниговской губ., и носитъ характеръ "мыслей и совѣтовъ искренняго друга", изложенныхъ гораздо менѣе граматно, чѣмъ медоточиво: дѣти называются дѣтками, Ильюшами, Мишунами, и т. п. Если кто хочетъ познакомиться съ образчикомъ самодовольства и отвратительнаго смакованія собственныхъ добродѣтелей по поводу поданнаго нищему, гроша, тотъ пускай возьметъ брошюрку г. Неплюева въ подлинникѣ. Если кто хочетъ видѣть образецъ презрительнаго отношенія благотворящаго, человѣка къ благотворимому имъ маленькому существу, тотъ пусть прочтетъ брошюру г. Неплюева. На первыхъ страницахъ рѣчь идетъ, конечно, о себѣ, о своемъ дѣтствѣ, воспитаніи, любви къ родинѣ и стремленіи къ добру: "Три года прожилъ я въ чужихъ краяхъ, говоритъ г. Неплюевъ:-- но сердце манило (три года все манило) назадъ въ бѣдную Россію, въ сѣрые русскіе будни". Бывало стоитъ г. Неплюевъ въ роскошной залѣ (въ Парижѣ), "люстры блестятъ тысячью огнями, гремитъ веселая музыка", а ему мерещатся покосившіяся хижины, снѣжная равнина... "И стыдно мнѣ станетъ, говоритъ онъ:-- среди всѣхъ этихъ веселыхъ людей, которые во мнѣ не нуждаются, когда у меня на родинѣ такъ много страдаютъ, такъ много во мнѣ нуждаются. И далъ я себѣ слово, всю мою жизнь, всѣ мои силы отдать на служеніе моей бѣдной родинѣ. Нѣтъ словъ, дѣтки сказать вамъ, какъ сильно я желаю добра и счастія Россіи... Я рѣшилъ посвятить всю мою жизнь на счастіе скромнаго, никому неизвѣстнаго Янполя"; а "для счастія Янполя я нашелъ нужнымъ заняться воспитаніемъ десяти бѣдныхъ, никому неизвѣстныхъ дѣтей. Да, дѣтки, вы избранны мною орудіемъ добра"... (9--10). "Помните, что я жду отъ васъ, чтобы вы дѣлали для другихъ то, что я для васъ дѣлаю; вы нуждались во мнѣ, я взялъ васъ къ себѣ, полюбилъ васъ, какъ отецъ родныхъ дѣтей".. (11) "Ровно годъ прошелъ съ того дня, какъ я взялъ васъ на воспитаніе, а прошлое, то, что было передъ тѣмъ, кажется, вамъ уже далекимъ... не хочется мнѣ, дѣтки, чтобы вы совсѣмъ забыли объ этомъ прошломъ". (12) Если какіе-нибудь злые и глупые люди "упрекнутъ васъ прошлымъ, напомнятъ, что было время, когда вы были нищими, посмотрите имъ прямо въ глаза и скажите: "да я помню все свое прошлое", скажите это просто, безъ стыда и безъ гордости" (13). Есть, говоритъ г. Неплюевъ, люди, которые на словахъ гордятся своимъ бѣдствепннымъ прошлымъ, но это только на словахъ; "не вѣрьте и не подражайте имъ, въ глубинѣ души ени его стыдятся". (14), Затѣмъ слѣдуетъ выводка всѣхъ своихъ воспитанниковъ поочередно и разсказываніе уже про каждаго отдѣльно, какъ онъ былъ бѣденъ, какъ родители его совсѣмъ обнищали и какъ г. Неплюевъ сдѣлалъ его счастливымъ. Иногда, для большей чувствительности, дѣло начинается очень издалека, съ какихъ-нибудь разсужденій или описанія красотъ природы. Если мальчикъ, напр., оказывается сыномъ умершаго лѣсника и жилъ въ лѣсу, то г. Неплюевъ описываетъ лѣсъ въ самые разнообразные моменты: и утромъ, и вечеромъ, и въ тихій жаркій лѣтній день, и ночью, и во время бури. "Зашелестѣли листья... Грохочетъ громъ, трещатъ, ломаясь, высокія сосны, а могучій лѣсъ, какъ страждущій духъ, скрежещетъ и стонетъ, и рвется куда-то, зачѣмъ-то" (36) и т. д. Потомъ начинается указаніе, или, вѣрнѣе, наказаніе, въ видѣ посрамленія, за пороки и подбадриваніе къ исправленію: одному совѣтуется большая твердость характера, другому чистоплотность, третьему откровенность, четвертому любовь къ ближнему, а преимущественно къ г. Ненноеву, и опять все это перемежается чѣмъ-нибудь, въ родѣ: "помните, дѣтки, когда я васъ взялъ" (40), или: "вѣдь вотъ годъ тому назадъ, между мною и вами была цѣлая пропасть; казалось, ничего общаго быть не можетъ между богатымъ помѣщикомъ и бѣдными крестьянскими сиротами. Я полюбилъ васъ, наполнилась пропасть; я сталъ вашимъ отцомъ, вы стали моими дѣтьми" (46). Это разсужденіе о любви въ особенности предназначается для Ильюши Галенка (г. Неплюевъ всѣхъ доподлинными именами называетъ), который недоброжелателенъ къ товарищамъ, а больше, повидимому, къ самому г. Неплюеву. Ему оказывается нужнымъ почаще читать слѣдующія строки: и зарубить себѣ на память, что "тотъ, кто, называя меня отцомъ, а васъ братьями, не любитъ насъ, тотъ воръ; онъ крадетъ имя сына и брата, онъ крадетъ счастіе у другого бѣднаго, одинакого сироты, который на его мѣстѣ любилъ бы насъ, чью жизнь мы согрѣли бы своею любовью" (47). Искренняя и глубокая любовь къ дѣтямъ, которой, "можетъ быть, не имѣютъ и родные отцы", не мѣшаетъ, однако, г. Неплюеву тѣхъ мальчиковъ, которые ему не поправятся, прогонятъ отъ себя; а это опять-таки не мѣшаетъ вспоминать о какомъ-нибудь "бѣдномъ Егорушкѣ", котораго хоть и нечѣмъ хорошимъ помянуть, по несчастную долю котораго пожалѣть слѣдуетъ (52). Не самого пожалѣть, а несчастную долю его, не о томъ пожалѣть, что выгнали его отъ себя, а о томъ, что онъ довелъ себя до этого. Я не вдаюсь въ подробности педагогической системы г. Неплюева, гдѣ такъ много говорится дѣтямъ объ оказываемыхъ имъ благодѣяніяхъ и любви къ нимъ (и только между прочимъ какъ-то разъ сказано, что отцы нѣкоторыхъ изъ нихъ, а можетъ быть и всѣ были крѣпостными гг. Неплюевыхъ), несмотря на то, что имъ такъ нерѣдко приходится почему-то грустить и плакать; о приторныхъ утѣшеніяхъ и утираніи дѣтскихъ слезъ г. Неплюевымъ: о выбираніи ребятъ въ старшины другъ надъ другомъ и затѣмъ о смѣщеніи съ этой должности неоправдавшихъ довѣрія и недостойныхъ этой чести; о залѣзаніи въ душу къ дѣтямъ и о требованіи отъ нихъ такой откровенности къ себѣ, чтобы не оставался закрытымъ ни одинъ уголокъ ихъ мыслей и желаній (23), о такомъ разъясненіи провинившихся ихъ дурныхъ поступковъ, выслушавъ которое, ребенокъ затоскуетъ, и о держаніи ребятъ въ такомъ положеніи по цѣлымъ недѣлямъ и т. дисе это очень любопытно съ педагогической точки зрѣнія. Зная, напр., что ребенокъ любитъ свою бѣдную, больную мать, которая лежитъ въ глуховской городской больницѣ, г. Неплюевъ вдругъ заиграетъ "на фортепьянахъ грустную пѣсенку". Ребенокъ выйдетъ въ другую комнату и сидитъ тамъ "грустный такой, весь блѣдненькій". Наигравшись вволю и видя, что ребенокъ долго не возвращается, г. Неплюевъ пойдетъ къ нему и спрашиваетъ: "Что ты, Яша, пригорюнился?" Но пусть разсказываетъ самъ г. Неплюевъ: "Что ты, Яша, пригорюнился, спрашиваю его: -- а онъ молчитъ, глаза опустилъ, слезы закапали. Взялъ я его на колѣни: "скажи, говорю, что у тебя на душѣ, легче станетъ". Спряталъ онъ ко мнѣ на грудь свое блѣдное личико, да такъ тихо, чуть слышно, говоритъ: "О мамѣ вспомнилъ", крѣпко обвилъ мою шею рученками, да такъ зарыдалъ, какъ рыдать умѣютъ только тѣ, кто нетолько много горя видѣлъ, но и чуткимъ сердцемъ это горе перечувствовалъ" (17). Г. Неплюевъ такой добрый человѣкъ, что дня черезъ два послѣ этого свозилъ Яшу къ матери повидаться и показать, что ей тамъ хорошо. А по возвращеніи домой, когда Яша совершилъ какой-то дурной поступокъ, такъ объяснилъ ему значеніе и послѣдствія этого поступка, что онъ затосковалъ, цѣлую недѣлю играть не хотѣлъ съ товарищами и все сидѣлъ "въ уголку, грустный такой". Наконецъ, говоритъ г. Неплюевъ: "Жаль мнѣ его стало, приласкалъ (я) его. Ты понялъ, говорю ему, что поступилъ дурно, значитъ другой разъ такъ не поступишь, ну, посмотри мнѣ въ глаза, видишь и я на тебя не сержусь болѣе", а онъ отвѣчаетъ: "вижу, а все думается", и опять горько заплакалъ" (18). Г. Неплюеву, повидимому, доставляетъ большое удовольствіе разсказывать всѣ эти подробности. Яша любимый его ученикъ, у него нѣжное, чуткое сердце, но г. Неплюевъ и теперь разсказываетъ ему объ его проступкахъ и душевныхъ макахъ, о любви къ несчастной матери, больной изнурительною какою-то болѣзнью, о томъ, какъ она, не будучи въ состояніи кормить дѣтей, не разъ плакала, и какъ, прослышавъ, что г. Неплюевъ задумалъ взять дѣтей на воспитаніе, поднялась черезъ силу съ постели и, опираясь на палку, медленно приплелась къ нему и привела Яшу, какъ г. Неплюевъ, желавшій сначала принимать однихъ сиротъ, подумалъ, что Яша такой же сирота и взялъ его (18) и т. д. Въ одномъ изъ романовъ А. Михайлова (Шеллера) есть герой-реалистъ, который, увидѣвъ, что другой герой занимается дрессированіемъ лягаваго щенка. говоритъ ему: "Вы бы лучше взяли какого-нибудь ребенка, да и учили его". Еслибы этотъ герой былъ знакомъ съ г. Неплюевымъ, то, вѣроятно, онъ нѣсколько поступился бы своимъ реализмомъ и сказалъ бы ему совершенно обратное. Чему г. Неплюевъ учитъ набранныхъ имъ ребятъ неизвѣстно. Но намъ и не нужно этого знать, ибо совершенно достаточно и того, что мы уже видѣли, да къ тому же намъ гораздо интереснѣе было показать, что нельзя придуманную г. Неплюевымъ для собственнаго развлеченія игрушку выдавать за серьёзное общественное дѣло, даже за выполненіе исторической задачи... Стимулъ, забытый проф. Иванюковымъ въ его изслѣдованіи о крестьянской реформѣ, забытъ имъ вовсе не безосновательно, потому что онъ отсутствуетъ въ жизни, потому что онъ забытъ многими, потому что очень многіе распространяясь о немъ, занимаются только его контрафакціей. Г. Неплюевъ только еще разъ доказываетъ это. Затѣмъ, въ частности, весьма вѣроятно, что дѣти, надъ которыми г. Неплюевъ производитъ свои нервные эксперименты, очень скоро поймутъ, что не особенна сильна та любовь, которая не хочетъ позаняться Егорушкой и гонитъ его за порогъ, что не особенно велико великодушіе г. Неплюева, имѣющаго съ ихъ отцами или родственниками и теперь кое-какія отношенія, поймутъ, вообще, то, чего нельзя не понять. А кто знаетъ -- можетъ быть, не поймутъ? Можетъ быть, г. Неплюевъ добьется и этого...
Мы желали бы одного -- поменьше чувствительности, но за то болѣе прямой постановки общественныхъ вопросовъ. Въ народъ и безъ того вносится много разныхъ и самаго плохого и прозрачнаго хитроумія. Мы увѣряемъ его въ нашей пламенной любви и чуть ли не ежечасной заботѣ объ его благополучіи, а даемъ ему только совѣты, въ родѣ совѣтовъ -- научиться приготовлять "квашеную кукурузу", которая, будто бы, есть самый прекрасный кормъ для скота, и поскорѣе закрыть кабаки, отъ которыхъ, будто бы, все зло и зависитъ; но развѣ онъ не понимаетъ, что на одной квашеной кукурузѣ и закрытіи кабаковъ, нами же содержимыхъ, далеко не уѣдешь. Мы доходимъ до того, что рекомендуемъ ему даже доносить на себя, по крайней мѣрѣ, на своихъ же ближнихъ, и обѣщаемъ за это вознагражденіе.. По крайней мѣрѣ, вотъ что заключается, напр., въ расчетной книжкѣ казанской механическо-ткацкой мануфактуры мануфактуръ-совѣтника Алафузова. Изъ 27 параграфовъ, изъ которыхъ состоитъ книжка, цѣлыхъ 26 параграфовъ заняты разнаго рода штрафами, налагаемыми чуть ли не на каждый неправильный шагъ рабочаго, а одинъ послѣдній § рекомендуетъ слѣдующее: "Рабочіе должны быть честными и старательными людьми, помнить Бога, законъ и правду, и не доводить хозяина до убытковъ. Если рабочіе между собой или въ средѣ разныхъ служащихъ фабрики замѣтятъ злоупотребленія, какъ-то: кражу, порчу, тайное укрывательство и, вообще, все, что можетъ вредить хозяйскому интересу, то рабочій или работница, какъ честные служащіе, должны немедленно, удостовѣрившись въ истинѣ, противодѣйствовать злому умыслу, довести до свѣдѣнія хозяина или конторы. За всякое открытіе злоупотребленій, если въ дѣйствительности таковыя подтвердятся, рабочій получаетъ награду, смотря по важности открытій, отъ 5-ти до 15-ти рублей и болѣе, и, кромѣ того, услуга его будетъ награждена прибавкой жалованья на будущее время". Все это несомнѣнныя знаменія времени. Рабочіе, конечно, помнятъ Бога, законъ и правду не меньше г. Алафузова, знаютъ, конечно, и то, что надо быть честными и старательными людьми, и говорить имъ все это понадобилось, разумѣется, только для того, чтобы сдѣлать возвышенное вступленіе къ совсѣмъ невозвышенному предложенію, и даже не предложенію, а прямо узаконенію, требованію. Выйдетъ ли какой-нибудь толкъ изъ этого требованія для г. Алафузова -- не знаемъ, но что въ общественномъ смыслѣ изъ него, кромѣ вреда, ничего не произойдетъ -- это не подлежитъ никакому сомнѣнію. Подобныя требованія деморализуютъ общество и прежде всего ту среду, куда направляются. Слабыя натуры всегда и вездѣ есть, соблазнъ наверстать доносомъ потерянное на штрафахъ всегда будетъ передъ глазами и попытки въ этомъ направленіи, вѣроятно, будутъ; но это только возставитъ противъ нихъ рабочую корпорацію, заставитъ ее выработать какіе-нибудь драконовскіе законы противъ предателей и увеличитъ ея раздраженіе противъ самого законодателя-фабриканта, такъ что въ концѣ-концовъ, вѣроятно, останется въ проигрышѣ и самъ г. Алафузовъ. Не гораздо ли было бы лучше г. Алафузову, вмѣсто того, чтобы прибѣгать къ развращающему рабочихъ средству, вмѣсто того, чтобы соблазнять ихъ возможностью наверстать доносомъ потерю на штрафахъ, совсѣмъ не устанавливать штрафовъ и постараться устроить дѣло такъ, чтобы рабочіе не имѣли поводовъ умышленно наносить ему вредъ. А то теперь: "опоздалъ рабочій на 10 минутъ -- у него вычитаютъ полдневную заработную плату; прошелся, крадучись, по двору (§ 24-й) -- его штрафуютъ на 2 и 5 рублей; заговорилъ одинъ рабочій съ другимъ и тѣмъ отвлекъ его отъ занятій (§ 25-й) опять штрафъ -- по усмотрѣнію заводскаго начальства и т. д., и т. д. На фабрикѣ Алафузова рабочій не просто увольняется, а, по своеобразному жаргону "правилъ", "ссылается". И при всей массѣ штрафовъ, говоритъ корреспондентъ: -- думаете, позаботились, не говорю объ удобствахъ рабочихъ, а просто объ ихъ безопасности? Ничуть не бывало. Еще на-дняхъ, въ мѣстную больницу доставлена дѣвочка-ребенокъ, изуродованная на фабрикѣ Алафузова. Г. же Алафузовъ полагаетъ, что сдѣлалъ достаточно, "измысливъ штрафъ для дотрогивающихся къ машинамъ и газовымъ рожкамъ, а о предохранительныхъ сѣткахъ и тому подобномъ, конечно и рѣчи быть не можетъ" ("Р. Кур.", No 273).