Гольдебаевъ. Разсказы. Томъ первый. Изд. товарищества "Знаніе". Всего два разсказа -- количество скромное, но зато размѣръ... размѣръ почтенный: въ первомъ, напримѣръ, разсказѣ ("Въ степи") ни больше, ни меньше, какъ 200 страницъ. И чего только нѣтъ въ этомъ широкомъ раздольѣ словесности: и властный голосъ святой плоти, и темь, провалы, изгибы, извивы, изломы... Эсъ-эры, съ томной улыбкой говорящіе рѣчи, "пропитанныя поэзіей негодованія и поэтической мечтательности", и блудливыя монахини, и чернецы-обжоры, и троглодиты-милліонеры... Все -- какъ въ "лучшихъ домахъ". Героиня "вырѣшаетъ" вопросъ о поѣздкѣ въ Австралію, "задумчиво внюхиваясь въ какой-то желтый, цвѣтокъ". Ноздри ея "отплясываютъ веселый танецъ". Десятилѣтняя дѣвочка цѣлуетъ ее съ "недѣтской страстностью". Зной "чего-то требуетъ, чего-то ждетъ; ощущаются члены, ихъ упругость щупаетъ бѣлье и томится въ немъ, сухая, горячая". Когда героиня любуется на свое отраженіе въ водѣ, оно "кажетъ ей бѣлые зубы въ пунцовомъ атласѣ", что вызываетъ такой самоободрительный отзывъ:-- "А ты ничего дѣвка, нагуляла жиръ-то въ Шестиглазомъ: видишь, плечи-то сахарныя"...
Герой -- тоже необычайной оригинальности: 80 тысячъ годового дохода, заграничное образованіе, знаніе чуть-ли не всѣхъ европейскихъ языковъ, въ кабинетѣ -- стеклянный дискъ Гольца, астрономическая труба, модели машинъ, рѣдкія гравюры, а при встрѣчѣ съ героиней конфузится, какъ семинаристъ,-- сразу видно, что заочно уже влюбился, бѣдняга. И говоритъ такимъ образомъ:-- "А мнѣ помстилось... т. е. подумалось, хочу сказать, что... какъ публицисту -- не лишено интереса... Публицистъ, писатель... это, такъ сказать... человѣкъ, который... отмѣченный природой"... Публицистъ (пояснимъ въ скобкахъ) -- это героиня, та самая, что говоритъ о себѣ: "а ты ничего, дѣвка, нагуляла жиръ-то". По увѣренію автора, она работаетъ въ большой столичной газетѣ. Какъ же не сконфузиться передъ столь "отмѣченнымъ природой" лицомъ. И авторъ погрузилъ своего европейски образованнаго героя въ самый глубокій кладезь смущенія. Впрочемъ, черезъ нѣсколько страницъ онъ разрѣшилъ ему оправиться и заставилъ въ присутствіи обворожительной героини восторженно кричать:-- "жизнь! я ненавижу, я люблю тебя безумно! Муки! Кровь! Страданія! Гор-рдое, до спазмъ въ горлѣ надменное презрѣніе къ жизни у юноши, у героя дѣвушки, едва начавшихъ жить!... И лепетъ невиннаго ребенка, и прекрасные глаза обожаемой женщины, и музыкальный смѣхъ, и надгробное рыданіе... Жизнь!-- я обожаю тебя!"... Потомъ, конечно, дерзаніе, вызовъ "старымъ деспотамъ, рабамъ тупоумныхъ свычаевъ-обычаевъ":-- "долой! я хочу свободы!"... Все въ обычномъ порядкѣ. А черезъ двѣ страницы авторъ опять роняетъ своего героя и въ нашихъ глазахъ, и въ глазахъ героини. Героиня приглашаетъ его: дерзай! надо мной нѣтъ ферулы! Разстегнула даже лифъ, "замираетъ въ томленіи, тяжело, мучительно гудящемъ повсюду, до костей". А онъ не дерзнулъ: "въ мозгу мрачно зіяла черная пропасть, грозившая всѣмъ похмельнымъ словамъ и звукамъ, давилъ могильный холодъ безволія, неувѣренности, погибели"... Конечно, до добра это не довело: героиня уѣхала къ своей газетѣ, а герой взялъ да заморозилъ себя въ степи; зажавъ въ ладони такую, по увѣренію автора, записку:-- "ave, Еленочка, moriturus te salut" (sic)...
Не смотря на столь трагическій конецъ, разсказъ все-таки -- забавный. Въ наше хмурое время первый опытъ издательской фирмы "Знаніе" развеселить читателя такимъ замаскированно-серьезнымъ способомъ можно даже привѣтствовать. На обложкѣ значится: томъ первый. Увидимъ, пожалуй, и второй.