Въ это время, въ теченіи цѣлаго мѣсяца, наши уѣздные города принимаютъ какой-то особенный, печально-оживленный видъ. И много на улицахъ крестьянскаго люду видно, суеты-то пожалуй еще больше, чѣмъ въ иной базаръ, а присмотритесь попристальнѣй къ этому люду, приглядитесь къ этой суетѣ, и вы увидите на лицахъ встрѣчныхъ и поперечныхъ не то озабоченность, не то уныніе: вамъ попадаются то заплаканныя лица деревенскихъ женщинъ, то понурыя лица крестьянъ. Здѣсь вы слышите плачъ и рыданіе, тамъ вопли и причитанія, иногда заглушаемыя отчаянной игрой на гармоніи.
Грустныя лица. Грустныя сцены.
-- Ми-и-лень-кій ты-ы нашъ, го-о-луб-чикъ!.. Ко-орми-лецъ ты-ы нашъ, на ка-а-во ты насъ покида-а-а-аешь! слышатся въ одной стоящей среди улицы крестьянской толпѣ причитанія въ нѣсколько голосовъ особымъ, заунывнымъ, надрывающимъ душу напѣвомъ. Щеголевато одѣтый "голубчикъ", молодой парень лѣтъ двадцати пяти, стоитъ посреди этой воющей толпы, весь разубранный красными кумачными платками, и отчетливо отхватываетъ на гармоніи "русскую". Къ нему на плечо припала женщина съ лицомъ, совсѣмъ опухшимъ отъ слезъ, быть можетъ, его жена, и голосила громче всѣхъ. А "голубчикъ-кормилецъ" стоитъ себѣ съ закрытыми глазами, и то и дѣло движеніями правой руки сдавливаетъ и растягиваетъ мѣхи дорогой, съ виду еще новой, но уже сильно охрипшей тульской гармоніи. Зачѣмъ онъ закрылъ глаза -- не знаю: быть можетъ, чтобы не видѣть плачущей и голосившей женщины. Потому только, что онъ съ особеннымъ азартомъ "отмачивалъ" на гармоніи свою музыку, можно было догадаться, что ему не по себѣ.
А тутъ же о-бокъ, рядомъ съ этою группою воющихъ и причитающихъ бабъ, "толчется" на снѣгу новобранецъ, какъ это можно замѣтить по его коротко остриженному затылку. На него, какъ на "принятого", всѣ обращаютъ вниманіе, смотрятъ, указываютъ. Онъ это сознаетъ и старается показать свою удаль. Заломивши шапку за ухо, уперши "руки въ боки", онъ задаетъ посреди улицы выпляску, подпрыгиваетъ и подскакиваетъ, отбивая "такту" задками сапоговъ.
Такія сцены горькаго горя и горькаго веселья попадались во время набора {Читатель, вѣроятно, понялъ, что здѣсь дѣло идетъ о рекрутскомъ наборѣ до введенія всеобщей воинской повинности. Въ настоящее время, когда "наборовъ" въ прежнемъ смыслѣ слова не существуетъ и ежегодному "призыву" подлежатъ двадцатилѣтки всѣхъ сословій, такія уличныя сцены попадаются сравнительно рѣже. Но въ то время, къ которому относится мой разсказь, разсказываемыя мною сцены встрѣчались на каждомъ шагу.} на каждомъ шагу и всегда производили на меня невыразимо тяжелое впечатлѣніе.
Наши Z-скіе купцы, изъятые въ то время по закону отъ "натуральной" рекрутской повинности, съ удовольствіемъ, бывало, смотрѣли на всѣ эти сцены, служившія имъ развлеченіемъ среди скучнаго однообразія провинціальной жизни.
-- Ишь какъ "ихъ" разбираетъ! замѣтилъ стоявшій около меня краснорядецъ. Онъ только-что бросилъ гонять кубарь. Это мирное занятіе было постояннымъ развлеченіемъ въ теченіе цѣлой зимы всего торгующаго люда города Z отъ мала до велика.
-- И чего ревутъ бѣлугой! замѣтилъ въ свою очередь другой, съ кнутикомъ въ рукѣ, которымъ онъ только-что передъ этимъ настегивалъ кубарь.-- Не навѣкъ вѣдь прощаются!
-- Гляди: все больше притворство.
-- А ты думаешь какъ? Извѣстно -- притворство! Поди-кось пореви-ка на морозѣ-то по заправдашнему! Тебѣ всю рожу раздеретъ!
-- У этихъ бабъ порядокъ такой, что безъ слёзъ нельзя!
Въ то время о всеобщей воинской повинности ходили только слухи. Воображали ли эти коммерсанты, что съ небольшимъ черезъ годъ, они сами будутъ, какъ шальные, рыскать по уѣзду, разыскивая для своихъ птенцовъ рекрутскія квитанціи, чтобы унять горючія слезы своихъ "бабъ"?
-----
Въ время набора ко мнѣ, бывало, каждый день приходили крестьяне съ дѣлами "по некрутству", "на счетъ некрутскаго вочереду", да я пересталъ за нихъ браться съ тѣхъ поръ, какъ по опыту узналъ, что выигрышъ всѣхъ этихъ рекрутскихъ дѣлъ зависѣлъ исключительно отъ состоятельности просителей, а не отъ законности ихъ правъ. Адвокатура по рекрутскимъ дѣламъ составляла прерогативу письмоводителей мировыхъ посредниковъ, уѣзднаго мирового съѣзда и рекрутскаго присутствія, потому что чрезъ руки этихъ господъ проходили всѣ рекрутскія дѣла. Къ адвокату шелъ только тотъ, кто проигралъ у этихъ господъ.
Съ семи часовъ утра, еще при огнѣ, у меня уже открытъ пріемъ просителей. Крестьяне всегда являются къ адвокату чуть ли не до свѣту, "чтобы пораньше управиться съ дѣлами".
Народу пришло на этотъ разъ человѣкъ съ десять. Между посѣтителями замѣчаю нѣсколькихъ бабъ съ сильно заплаканными глазами.
-- Что вамъ, голубушка, угодно? обращаюсь я къ одной изъ нихъ, старушкѣ лѣтъ шестидесяти.
-- Незаконно сдали! выговорила сна и залилась горючими слезами.
-- Кого-жъ это у васъ незаконно сдали? Разскажите-ка! стараюсь я быть съ нею какъ можно поласковѣе.
-- Сынка у меня отдали безъ череду!.. Видишь ты: въ нашемъ обчествѣ есть старшія семьи 26 и 29 лѣта, съ уходящими, значитъ, годами {По рекрутскому уставу отдачѣ въ рекруты подлежали лица податныхъ сословій, недостигшія 20-лѣтняго возраста. Выраженіе "очередной съ уходящими годами" означало, что данный субъектъ имѣлъ возрастъ, приближающійся къ предѣльному, переступивъ который онъ уже навсегда уходилъ отъ. рекрутства.}, да старшій-то старшинѣ зятемъ доводится. Ну, вотъ старшина-то и залёгъ за него... за свово-то! А мово, видишь ты, и младшаго лѣтами поставилъ на кругъ!
Старуха разревѣлась не на шутку. Насилу успокоилъ.
-- Ну, поставили мово сынка на кругъ, а старшее семейство остается дома! начала она снова свой разсказъ, все еще всхлипывая.-- А у меня мужъ не въ полномъ разумѣ. Сбирала я обчество... Предъясняла я: незаконно мово сынка вы ставите! Съ нашей стороны обществу угощеніе, а съ тыё стороны -- вдвое! Съ нашей стороны полведра, со старшиновой стороны -- цѣлое ведро! Ну, цѣлый день и воловодились, цѣлый день били-били -- ничего не выбили! Перепились всѣ въ лёжку! На другой день собрались опять. Съ нашей стороны угощеніе, съ тыё стороны вдвое! опять цѣлый день воловодились, ни на чемъ не рѣшили, перепились полнымъ сходомъ въ лёжку. На третій день собрались опять. Старшина и застращалъ ихъ: "оштрафую, гыртъ, всѣхъ, если вы не дадите мнѣ некрута". Обчество ему въ отвѣтъ и держитъ рѣчь, что "какъ ты хочь, а ёнъ, зятёкъ-то твой, на ставку идти должонъ!" Обчество, грѣхъ напрасно сказать, по-божески разсудило. Отъ насъ угощеніе, съ тыё стороны опять вдвое -- ну, силъ нашихъ противъ нихъ и не хватило! Ну, били, били, да пьяные всѣ по старшинову приказу и сдѣлали, ослушаться его не посмѣли и сдали мово сынка-то, а старшее, вишь ты, семейство осталось. Писарь волостной тутъ сейчасъ живой рукой приговоръ скомандовалъ. Пьяные и подписывались. Ихнее семейство-то, вишь ты, отходчее, а наше младшее. Вотъ обчество-то потомъ ужь, когда хмѣль-то прошелъ, и зажалили меня: "выдадимъ, говорятъ, тебѣ приговоръ, что незаконно твово сынка сдали". Старики-то, все обчество, согласны выдать приговоръ, а староста, вишь ты, печатки не прикладаетъ, потому ему старшиновъ-то зять крестникомъ доводится. Выходили мы и на волость. На волости дали намъ приговоръ, что незаконно сдаденъ сынокъ-то нашъ. Ну, хорошо. Качнулись мы къ мировому къ посреднику; ёнъ и говоритъ: "выходи, говоритъ, старуха, на мировой съѣздъ!" Ну, были мы и на мировомъ съѣздѣ, на посредницкомъ, а словъ нашихъ тамъ и нѣту-ти, потому посредникъ съ писаремъ своимъ сдѣлали наше прошеніе по своему, какъ имъ хотѣлось, въ старшинову пользу, потому что посредницкій писарь взялъ съ тыё стороны хорошіе задатки, а нашихъ рѣчей ужь и не принимаютъ. А посредникъ-то съ писаремъ все одно, вмѣстёкъ они. Онъ самъ, писарь-то, признавался, когда наѣзжалъ къ намъ въ волостную. Со старшиною поздоровался и ушелъ въ его коморку, а выходитъ оттель и говоритъ: "Какъ, говоритъ, я сказалъ, такъ и будетъ; что я, что посредникъ -- все одно, потому мы съ нимъ вмѣстѣ дѣла рѣшаемъ!" Ну, такъ оно и вышло: стёрли мое прошеніе. Выходила я на мировой съѣздъ, а нашихъ словъ тамъ и нѣту, что мы на бумагу списали, да на бумагѣ подавали. Стала я рѣчью говорить: "Почему, говорю, нашихъ рѣчей, нашихъ словъ нѣту, которыя, говорю, мы писали законно, что и какъ было, и по какому основательству мово сынка сдали, когда мой старикъ не способенъ, не совсѣмъ съ умомъ, и что ихнее семейство старшее, отходчее, а наше семейство младчее"? Все это я рѣчью проговорила. Ну, посредники-то слушаютъ, слушаютъ меня, а прошенья моего нѣтъ, какъ нѣтъ, а на рѣчахъ словъ моихъ не принимаютъ! Спиши, говорятъ, ихъ сначала на бумагу, да и додавай. А я ужь подала, да только прошенье-то мое стёрто, а прошенье старшинова зятя вычитывали, что старшиновъ зять-то подавалъ, что быдто волость незаконно его въ некрута назначило, а мово сынка ослобонили. И что вѣдь прописано въ тыёмъ прошеніи-то, въ старшиновомъ-то? И прописано тамъ, что большому-то старшинову зятю-то 27 лѣтъ, а второму 24 года! Года-то и невѣрны, на два годика каждому поубавили. А нашихъ вѣрныхъ словъ и нѣту, которыя мы на бумагѣ показывали. Ну, значитъ, мировой съѣздъ не сталъ насъ на рѣчахъ судить, и нѣту словамъ нашимъ вѣры. Велѣли лишь взять скопію, а нынче сынка-то мово совсѣмъ на ставку ведутъ.
И она снова заплакала, заголосила такъ, что я принужденъ былъ даже "возвысить" голосъ. Попритихла.
-- Пошла я на мировой свѣздъ за скопіей-то, а секретарь не выдаетъ. На что, говоритъ, тебѣ скопія, коли твово сынка все равно теперь въ солдаты возьмутъ? Въ губернію подать, скоро ли оттуда твое прошеніе оборотится, а сынокъ твой служи, да служи!.. Секлетарь-то кумъ старшинѣ и большой ему пріятель. Наѣзжалъ изъ губерніи полковникъ, что за некрутами вотъ назначенъ смотрѣть -- ну, подходила я къ нему, стала было рѣчью свою обиду предъяснять, а ёнъ велѣлъ подать ему прошеніе!-- "Сынка, говоритъ, твово, коли незаконно сдаденъ, приходится вернуть, ну, такъ ты подавай въ губерню и возьми ты съ обсужденья твоего скопіи", а мнѣ скопіи-то и не выдаютъ! Такъ я полковника и упустила. Ходила, ходила я къ секлетарю-то, къ куму-то старшинову за скопіей, а онъ смѣется!-- "Не выдамъ, говоритъ, я теперь тебѣ скопіи, потому тебѣ еще тридцать дёнъ сроку! Тогда выдамъ я тебѣ скопіи, когда твово сынка далёко угонятъ"!..
Старуха разревѣлась опять.
-- Тогда добрые люди посовѣтывали мнѣ сказать ему съ угрозами, что дескать стану я жаловаться прокурору, если ёнъ не выдастъ! Ну, вчера и выдалъ! Ужь очень осерчавши былъ! Поздно выдалъ-то. Присутствіе-то ужь прикрыли и подавать я вчера упоздала, а нынче, вишь, на ставку. Охъ ты головонька моя горькая!
Опять слезы, горючія слезы.
-- Отъ меня-то, матушка, вамъ что же именно угодно? спрашиваю.
-- Наставь на умъ стараго человѣка! Не можешь ли ты постараться, сынка мово схлопотать, чтобы его вернули?
-- Извольте, я напишу вамъ жалобу въ Губернское по крестьянскимъ дѣламъ присутствіе, если найду, что рѣшеніе здѣшняго съѣзда неправильно. Ничего съ васъ не возьму!
Старуха посмотрѣла на меня съ недовѣріемъ.
-- Какъ это, батюшка? Я и въ толкъ не возьму. Ты-жъ положи, что съ насъ за хлопоты-то!
-- Вы разсказывали мнѣ, что вы небогаты, а съ бѣдныхъ я ничего не беру.
-- Кабы были богаты, такъ насъ и не "тушили" бы, а то бѣдныхъ-то, вишь, и тушатъ!
-- Вотъ я и не хочу васъ "тушить"!
-- Нѣтъ, ты мнѣ дѣло говори! Ты напиши мнѣ получше, я тебѣ копеечекъ тридцать дамъ, а помозголовнѣй напишешь, я еще прибавлю.
-- Вы скажите прежде всего, чѣмъ можете доказать, что ваше семейство младшее? Есть у васъ ревизская сказка?
-- Чѣмъ доказать? Оно, вишь ты, младчее и есть, вѣрное слово я тебѣ говорю, что младчее! А это старшиновъ-то зять отъ священника выправилъ себѣ такой листочикъ, что ему на два года лѣтъ стало меньше. Незаконно ему священникъ этотъ листочекъ выдалъ, не въ правилахъ былъ. Мнѣ самъ нашъ дьячекъ сказывалъ, что священникъ красную бумажку за это съ него взялъ. Ну, вишь ты, и я къ священнику сунулась, а ёнъ и говоритъ: "давай десять рублей, я тебѣ настоящую бумагу дамъ", а то старшинову зятю не настоящая родильная бумага-то выдана, а, вишь ты, съ исповѣдальныхъ дѣлъ скопія снята и выдана, а тамъ фальша-то и есть, тамъ ему на два года лѣтъ меньше показано. Прибавлю тебѣ двугривенный, напиши ты мнѣ все это по порядку.
-- Вы еще не брали отъ священника этой настоящей бумаги?
-- А гдѣ-жъ мнѣ денегъ-то было взять! съ сердцемъ отвѣтила старуха. Подико-ся! Десять цалковыхъ проситъ, а у меня всего-то можетъ быть и имущества на пятнадцать не найдешь. Да нѣтъ, не найдешь! Одну корову буренькую обчеству на угощеньи, на водкѣ, по просту сказать, пропоила! Другая коровка, пеструшкой звали, туда-сюда на разные расходы пошла. Лошадка жиду въ залогъ еще съ осени подложена! Остается у меня таперча одинъ годовалый теленокъ всего и капиталу. Все думала, что сынокъ-то останется, ну, и заживетъ мамкины расходы, а его, вишь ты, на ставку сегодня берутъ. Надо будетъ ему и на дорожку деньжонокъ дать, какъ его угонятъ, разрыдалась опять старуха.-- Нельзя ли ужь такъ, безъ поповой бумаги прошеньице-то написать? Семь гривенъ я тебѣ, такъ и быть, ужь дамъ, не пожалѣю!
-- Нѣтъ нельзя! Къ жалобѣ надобно приложить доказательство, что ваше дѣло правое, а для этого необходимо получить изъ духовной консисторіи метрики. Выдайте мнѣ довѣренность; я вамъ достану эти бумаги и подамъ жалобу на здѣшній мировой съѣздъ! предложилъ я старухѣ.
-- А много-ль ты съ меня положишь? спросила она.-- Многого ты не запрашивай, а говори настоящую цѣну.
-- Ничего я съ васъ не возьму.
-- Смѣешься надо мной, старухой. А ты во что мнѣ сдѣлай и я тебя совторительно ублаготворю! Сегодня сынка-то вѣдь на ставку поведутъ, такъ нельзя ли тебѣ постараться прошеньице написать, чтобы погодили брать, пока изъ губерніи бумаги придутъ. Четыре двугривенныхъ съ меня ты ужь, Богъ съ тобой, получи!
-- Прошеніе безъ приложенія доказательствъ правильности вашего ходатайства останется безъ послѣдствій, а сынка вашего все равно на ставку возьмутъ! Рѣшенія мирового съѣзда немедленно приводятся въ исполненіе. Если губернское присутствіе уважитъ вашу жалобу и отмѣнитъ рѣшеніе съѣзда, то вашего сынка вернутъ. Мнѣ васъ очень жаль, и я, повторяю вамъ, ничего съ васъ не возьму...
-- Ну, что пустое болтать: ничего не возьму, да задаромъ! Нѣшто въ наборъ кто что задаромъ мужичку дѣлаетъ! Вижу, что отъ тебя добра мнѣ будетъ мало, пойти другого кого поискать... А то "задаромъ!"
До чего, подумаешь, пріученъ этотъ народъ къ тому, чтобы съ него "брали": не вѣритъ, чтобъ можно было для него что-либо доброе сдѣлать задаромъ.
-- Нетолько не смѣюсь я надъ вами, а напротивъ того очень сочувствую вашему горю и отъ всего сердца готовъ помочь вамъ, стараюсь я объяснить старухѣ.-- Я вамъ сказалъ уже, что я съ бѣдныхъ не беру!
-- Пойти къ другому!
Повернулась и ушла. Попробовалъ я было вернуть ее, сказавши въ догонку, что готовъ составить ей за предложенную цѣну прошеніе сейчасъ же, не согласилась и ушла.
-- Нашъ братъ мужикъ тогда только и понимаетъ, что дѣло по ёмъ будетъ, коли карманомъ своимъ отдуется! замѣтилъ въ слухъ одинъ изъ крестьянъ, стоявшихъ тутъ же въ толпѣ просителей.
-- А у васъ какое дѣло? спросилъ я у этого мужичка.
-- А все одна пѣсня! Прошлаго года братъ мой былъ незаконно сдаденъ. Я обжаловался въ губернію, цѣлый годъ бумаги ходили. Ну, теперь его вернуть хотятъ, другого настоящаго некрута замѣсто его назначили, а обчество-то наше и не хотятъ его вернуть, и сдѣлали приговоръ, чтобы онъ оставался на своемъ мѣстѣ, ну, а мнѣ это очень даже обидно, потому что мнѣ это дороже двухъ сотъ рублей стоитъ, и не знаю я, откуда мнѣ вернуть свои утиры.
-- Я васъ плохо понимаю. Объяснитесь поподробнѣе.
-- Да, слышите вы, обчество-то наше и старшина вознегодовали на него, зачѣмъ онъ ворочается, и 200 рублей съ нихъ убытковъ своихъ требуетъ по бумагѣ, которая изъ полку прислана. Вотъ и поставили его опять на очередь, подъ зачетъ, значитъ, обчества-то. Ему-бы, слышите вы, совсѣмъ вернуться надо, а его опять туды же въ службу пхаютъ! А некрутское присутствіе приняло отъ обчества приговоръ, чтобы, слышите вы, зачислить его некрутомъ на нынѣшній годъ! Такъ вотъ я и прошу таперча обжаловать это дѣло, и нужно мнѣ знать, съ кого и гдѣ мнѣ свои убытки да утиры сыскать! Я ужъ къ секлетарю съѣздовскому толкался: "хорошо, говоритъ, я положу резолюцыю, подавай жалобу, приноси четвертную бумажку!.." Это, ничего еще не видя, къ прежнимъ двумъ стамъ-то прибавка. Ну, вотъ одинъ тутъ человѣкъ написалъ мнѣ жалобу, я и принесъ ее вашей милости показать, такъ ли, все ли по порядку!.. Къ тому же боюсь я секлетарю деньги дать: онъ всѣмъ старшинамъ кумъ, и нашему то же, и большой руки ему пріятель. Тутъ вотъ и бумага, что изъ полку прислана. Извольте-ка посмотрѣть.
Присланная изъ полка бумага представляла собою "отношеніе" командира X--скаго пѣхотнаго полка въ наше Z--ское уѣздное рекрутское присутствіе и содержала въ себѣ слѣдующее:
"Подлежащій обращенію въ первобытное состояніе на основаніи отзыва означеннаго рекрутскаго присутствія за No 699, какъ неправильно сданый въ рекруты, рядовой Иванъ Ивановъ объявилъ, что онъ хотя и не въ очередь, т. е., прежде времени назначенъ въ рекруты, но, желая освободить себя отъ рекрутства замѣною вмѣсто себя наемщика, предъявилъ вмѣсто себя наемщика Петра Миронова, который въ Бурминскомъ волостномъ правленіи протокольнымъ опредѣленіемъ признанъ годнымъ къ военной службѣ, а потому имъ, Иваномъ Ивановымъ, были удержаны на охотника Миронова 212 руб., но волостной старшина, при сдачѣ означеннаго Миронова, вопреки даннаго имъ старшиною приговора, заявилъ о судимости означеннаго Миронова, чрезъ что его, Миронова, не приняли въ рекруты, и въ солдаты пошелъ самъ Иванъ Ивановъ, понеся такимъ образомъ по винѣ старшины убытку 212 руб.".
Пока я читалъ эту бумагу вслухъ, въ толпѣ шелъ свой разговоръ.
-- Ишь ты вѣдь! Енъ служитъ, а его же и ставятъ.
-- Да, вотъ ты и поди!
-- Старшина шибко на меня насѣлъ да налегъ, ну, обчество ему уваженіе! слышны были объясненія очереднаго просителя.
"Вслѣдствіе сего, говорилось далѣе въ бумагѣ:-- опасаясь вторично подвергнуться подъ неправильныя дѣйствія волостного старшины и быть сданнымъ вторично въ рекруты, рядовой Иванъ Ивановъ изъявилъ желаніе, чтобы, если не избавятъ его навсегда отъ военной службы, то чтобы не потерять годъ прослуженной службы -- остаться на службѣ или поступить въ качествѣ замѣстителя. Нанесенныя же его семейству убытки 212 руб. сер. взыскать съ виновнаго.
"Сообщая заявленіе рядоваго Ивана Иванова, имѣю честь просить увѣдомить меня, надлежитъ ли освободить его навсегда отъ службы, уволивъ его по отзыву за No 699 въ первобытное состояніе, такъ какъ на этихъ только условіяхъ онъ желаетъ воспользоваться увольненіемъ, если же на случай востребованія онъ будетъ вторично сданъ въ свою очередь въ рекруты, то въ такомъ случаѣ желаетъ остаться теперь же на службѣ, а о взысканіи съ виновныхъ 212 руб. сдѣлать распоряженіе, о чемъ и увѣдомить меня для объявленія по принадлежности".
Суть дѣла заключалась слѣдовательно въ томъ, что Иванъ Ивановъ нанялъ охотника, котораго, впрочемъ, по особымъ причинамъ, поставить ему не пришлось, отъ чего онъ потерпѣлъ убытку 212 рублей, истраченныхъ на наемъ и угощеніе охотника и на расходы "по начальству". Будучи самъ сданъ въ рекруты и притомъ сданъ неправильно, онъ подлежалъ возвращенію въ первобытное состояніе.
Послѣдняя фраза поставила меня въ нѣкоторый тупикъ. Что слѣдовало подъ симъ названіемъ подразумѣвать? Очевидно подъ первобытнымъ состояніемъ разумѣлось то состояніе, изъ котораго Ивановъ поступилъ на службу, то-есть состояніе крестьянства. И вотъ возвратиться въ это-то состояніе, стать попрежнему "мужикомъ" и желалъ Ивановъ, съ тѣмъ только условіемъ, чтобы уже никогда больше изъ этого состоянія не выходить. Если же сельское общество, къ которому онъ принадлежалъ, благоволитъ снова исключить его изъ первобытнаго состоянія, сдѣлать рекрутомъ, то по весьма естественному разсчету, не желая терять года прослуженной службы, онъ рѣшался остаться въ этомъ новомъ состояніи, а за понесенные имъ отъ "сего" убытки просилъ о взысканіи съ виновныхъ 212 рублей серебромъ.
Я просмотрѣлъ также и просьбу просителя въ съѣздъ мировыхъ посредниковъ, и очень жалѣю, что не оставилъ у себя съ нея копіи.
Просьба эта содержала въ себѣ жалобу на неправильныя, по мнѣнію жалобщика, дѣйствія въ этомъ дѣлѣ волостного старшины, скрывшаго будто-бы судимость наемщика Петра Миронова отъ нанимателей, и подробное исчисленіе убытковъ на сумму 212 руб. Въ числѣ этихъ убытковъ стояли слѣдующіе расходы: "дадено старшинѣ 25 руб., дадено наемщику 100 руб., дадено посредницкому письмоводителю Василію Петровичу Подлецкому 26 руб., пропоено обществу на водкѣ и разномъ прочемъ угощеніи 12 руб., со старшиною пропито 16 руб. 60 коп.".
-- Такъ ли оно написано, наше прошеньице-то?
Право разсмотрѣть эту жалобу безспорно принадлежало съѣзду мировыхъ посредниковъ, куда эта жалоба и была адресована. Обязанность доказать преступность дѣйствій волостного старшины и цифру понесенныхъ отъ того убытковъ лежала на подателѣ. Я указалъ просителю на полнѣйшее отсутствіе этихъ доказательствъ съ его стороны.
-- Наши убытки очень даже явственные! возразилъ онъ мнѣ на мое замѣчаніе.-- Оно конечно, мы, когда платили, росписокъ ни съ кого не брали, а всякій въ волости знаетъ, что точно мы шибко потратились и всего нашего крестьянскаго средства рѣшились. Три коровы да лошадь продали, да домъ одному мужичку подложили подъ залогъ, въ волостномъ правленіи у своего же старшины условіе дѣлали. Вотъ они всѣ и 212 рублей. А куда они дѣвались?
-- Вамъ не присудятъ этихъ убытковъ...
-- Какъ Богу угодно! перебилъ онъ меня.-- Вся волость про мои убытки знаетъ. Всего крестьянства лишился!
Онъ ушелъ. Я крѣпко сомнѣваюсь, чтобы онъ когда нибудь получилъ хотя грошъ изъ затраченныхъ имъ денегъ. И не въ томъ дѣло. Документъ, приведенный мною выше, разъяснялъ мнѣ многое. Во-первыхъ изъ него явствовало, что крестьянское состояніе признается "первобытнымъ". Впослѣдствіи, при большемъ знакомствѣ съ рекрутскими дѣлами, я очень часто встрѣчалъ "первобытное состояніе" {Первобытное состояніе нашихъ податныхъ сословій установлено и закономъ, ибо въ ст. 551 общее, рекрутскаго устава изд. 1857 г. говорится, что "рекрутъ, такимъ образомъ перемѣненный, вступаетъ въ права и обязанности первобытнаго его состоянія".} въ бумагахъ по этимъ дѣламъ, такъ какъ это было общеупотребительное "оффиціальное выраженіе" для опредѣленія того состоянія, въ которое долженъ былъ возвратиться по какимъ бы-то ни было причинамъ неправильно поступившій на военную службу.
-- Прими отъ меня рѣчи-то! прервала мои размышленія крестьянка.
-- Потрудитесь говорить!
-- Не возьмешься ли ты, батюшка, объ насъ постараться? Незаконно сынокъ у меня сдаденъ! Не похлопочешь ли ты мнѣ его назадъ изворотить! Одинъ ёнъ у меня, сынокъ-то, и того взяли! Незаконно взяли!
Старуха заплакала.
-- Разскажите, какъ его взяли?
-- Постой, матушъ, я предъясню! перебила старуху молодая крестьянка, выходя изъ толпы. У самой тоже на глазахъ слезы.
-- Ну, предъясняй хошь ты! она -- жонка евоная, что сдали-то сынка-то моего. Невѣстка, значитъ, моя, отрекомендовала мнѣ ее старуха.
-- Старшина-то у насъ изъ шельмовъ шельма! Очередныхъ всѣхъ распустилъ по паспортамъ, они и разбѣглись. Денегъ онъ съ нихъ набралъ съ писаремъ-то, и не выговорить! Пришло дѣло къ ставкѣ, некого ставить, а ставить нужно пять человѣкъ! Пять человѣкъ убѣгли, очередные-то, что старшипа-то отпустилъ, ну, и стали ловить, кого попало! Мой-то ѣхалъ съ товаромъ: отъ купца изъ здѣшняго города, въ уѣздъ на кладь взялъ. Его схватили, сани бросили, товаръ бросили, на ставку сволокли, да и сдали! Какъ ни барахтался, а уперли, да и забрили лобъ. Четыре часа на колѣнкахъ я съ нимъ у старшины стояла, просила: только отпусти пожалуйста, потому мы не на очереди, мы къ ставкѣ не принадлежимъ. Куды тебѣ! Послужи, говоритъ, сколько нибудь, послѣ перемѣнимъ! Когда это послѣ-то? Это когда тѣ-то придутъ домой? Какже! Скоро ихъ дождешься!
Обѣ женщины въ слезы. Глядя на нихъ, послышался плачъ и въ толпѣ просителей.
-- Мужъ-то мой старъ и хворъ! Сынокъ одинъ кормилецъ всей семьи! Дѣтки-то малыя на кого останутся? Кормить-то ихъ кто-жъ будетъ? Голубчикъ ты нашъ! Горькія мы сироты! голосили просительницы.
-- Вернется! Его перемѣнятъ!
Вмѣсто того, чтобы утѣшиться, онѣ еще больше расхныкались. Между тѣмъ изъ толпы выступила еще крестьянка.
-- У меня вотъ въ прошломъ годѣ сдали сынка, и забрили ему лобъ безъ череду! Тройники мы, да у насъ въ семьѣ есть послуга, такъ считаемся мы двойниками! Ну, а двойникамъ у насъ череду нѣтъ! Билась, билась я до конца, до послѣдняго дня: ничего не подѣлаешь, хоть ты что хошь! Подержали его мѣсяца три и выслали опять назадъ домой! Залишній что ли онъ оказался, или не почереду, не знаю ужь, почему его вернули, а таперича опять ставятъ, не знаю за что, не хуже вотъ ихъ! указала говорившая на двухъ предыдущихъ просительницъ.-- Въ нашемъ обчествѣ есть четверники да пятерники, а они вонъ какъ обдѣлали!
-- Что же, батюшка ты нашъ, такъ и не поможешь? пристали ко мнѣ старуха и ея невѣстка, успѣвшія тѣмъ временемъ вдоволь наплакаться.
-- Въ настоящее время вамъ трудно и даже вовсе невозможно помочь! Когда розыщутъ тѣхъ, кто стоялъ на очереди, тогда вашъ сынъ, а вашъ мужъ вернется.
-- Вотъ намъ и военный пріемщикъ говорилъ, что будутъ тѣхъ искать, кто убѣгъ-то, а когда ихъ найдутъ, то, говоритъ, тебѣ твоего сынка и отдадимъ.
-- Ну, вотъ видите ли! Вамъ остается только ждать, пока вашего сынка вернутъ.
-- Ужь дай-то Господи поскорѣй! Ну, прости ты насъ, Христа ради!
Ушли.
-- А мнѣ-то ты, батюшка, что скажешь? Нельзя ли къ мировому судьѣ мое дѣло перевести! напомнила о себѣ третья крестьянка.
Чтобы знать, правильно или неправильно былъ поставленъ на очередь ея сынъ, нужно было видѣть приговоръ волостного схода, по которому сынъ поставленъ на ставку. Я предложилъ ей достать копію этого приговора и принести ко мнѣ.
-- Таскалась я къ старшинѣ, да не выдаетъ онъ мнѣ скопіи-то! Говоритъ, очень я поередницкаго писаря боюсь! Поди принеси мнѣ отъ него росписку, что можно мнѣ выдать "скопію", а то не выдамъ!.. что ты тутъ будешь дѣлать?
И эта не выдержала и заплакала.
-- Все, что я могу для васъ сдѣлать -- это написать посреднику прошеніе о томъ, чтобы онъ предписалъ старостѣ выдать копію съ приговора.
-- Не въ пользу! Сотретъ все дѣло, сотретъ посредницкій писарь.
-- Если такъ, то помочь я вамъ уже никакъ не могу, потому что не знаю, на какомъ основаніи вашего сына ставятъ на очередь.
-- Я-жь тебѣ предъясняю, что все нападки одни!
-- Это очень можетъ быть, но для того, чтобы доказать, что тутъ однѣ нападки, я долженъ разсмотрѣть, правильно ли составленъ общественый приговоръ, безъ копіи съ котораго не могу написать вамъ жалобу на мировой съѣздъ.
Крестьянка залилась горькими слезами. Крѣпкіе нужно имѣть нервы, чтобы въ теченіи нѣсколькихъ часовъ подъ рядъ терпѣливо выслушивать всѣ эти іереміады.
-- Не плачьте, матушка! Сынъ вашъ вернется!
-- Нѣтъ, ужь не вернется! Посредницкій писарь сказывалъ, что на этотъ разъ ужь не вырвется, потому подъ очередь подогнался!
-- Прослужитъ свое время и вернется къ вамъ въ первобытное состояніе!
-- Вернется-то вернется, да вернется-то не нашъ!
-- Какъ это такъ "не вашъ"? спросилъ я.
-- А такъ: не нашъ и не нашъ! По глупому, по моему бабьему разуму, теперича мы при нашей при землѣ деревенской! Какая она ни на есть плохенькая у насъ землица-то, а все она -- наша матушка кормилица! Она при насъ, а мы при ней, отъ нея, отъ кормилицы, не отпираемся! А какъ придетъ ёнъ со службы-то, за землю-то и не возмется, онъ на соху-то и не посмотритъ! Другое какое себѣ мастерство подыщетъ, или въ услуженіе куда пойдетъ, а по отцовскому дѣлу не пойдетъ! Отпускные-то нѣшто за землю берутся?
Это было для меня неожиданностью. Я заинтересовался.
-- Не все ли для васъ равно, что онъ будетъ кормиться самъ и кормить васъ, обработывая землю или занимаясь какимъ нибудь мастерствомъ, ремесломъ?
-- Я тебѣ, батюшка, по своему, по бабьему разуму всего предъяснить не могу, а старые люди сказывали, что человѣку отъ земли отпираться грѣшно, потому безъ земли человѣку жить никакъ нельзя, а онъ какъ вернется-то, на землю-то ужь и глядѣть не станетъ!
Ей было жалко, что сынъ ея выйдетъ изъ "первобытнаго состоянія".
-- Это оно точно что такъ! какъ-то не смѣло заявилъ свое мнѣніе одинъ изъ крестьянъ-посѣтителей.
-- Почему же именно "точно такъ?" обратился я къ этому послѣднему.
-- А оно, выходитъ, такъ точно и есть, что, выходитъ, намъ земли жалко! насъ не война страшитъ, а жалко, что работникомъ въ дому однимъ меньше станетъ, а расходу станетъ больше, потому нужно будетъ и тому, кто въ службу пошелъ спосылать. Ну, да это все еще ничего, а вотъ какъ со службы-то онъ вернется, такъ изъ него ты ничего ужь не подѣлаешь: по нашему выходитъ, порченый онъ человѣкъ.
-- Какъ это такъ порченый? напротивъ того, вымуштрованный, выправленный, ученый!
-- Такъ оно и выходитъ, что выправленный, да порченый! Къ домашнему, выходить, къ семейному дѣлу не привышный! Да ты, батюшка, деревенскаго нашего обстоятельства не знаешь! Женщина-то вотъ эта правду сказала, что отпущенные-то уже къ землѣ старанья не имѣютъ, а все больше они по кабакамъ, въ кабашникахъ сидятъ, или другое какое дѣло найдутъ, а землю вовсе не тянутъ!
-- Вы по какому дѣлу? спросилъ я говоруна.
-- А вотъ на счетъ этихъ самыхъ дѣловъ.
-- Разсказывайте!
-- Надо, выходитъ, написать намъ прошеньице, что не причемъ намъ со старухой оставаться. Два у насъ сына-то, а не причемъ оставаться! Одинъ, выходитъ, у насъ убогенькій, самъ себя кормить не можетъ. Ну, вотъ и бѣдно намъ, что другого то берутъ, а онъ одинъ, выходитъ, въ дому работникъ. Мнѣ вотъ 58 лѣтъ, изъ работниковъ я еще не вышелъ {По прежнему рекрутскому уставу, крестьяне, не достигшіе 60 лѣтъ, считались способными къ труду работниками. По уставу о воинской повинности способнымъ къ труду считаются не достигшіе 56 лѣтъ.}, а старъ сталъ, работать не могу, ослабъ совсѣмъ! Общество то, выходитъ, не милосердуется, говоритъ -- тройники вы, такъ пусть за вами послуга будетъ, давай здороваго сына на поставку! А какіе мы тройники, когда одинъ кормилецъ и есть, и того суютъ въ сдачу? Больной-то сынъ, выходитъ, калѣкой лежитъ, его и въ работники никто не возьметъ. Кто же дома-то останется?-- старый, да убогонькій. Съ податьми-то наплачешься. Коровушку послѣднюю со двора обчествомъ сведутъ!
Куда дѣвался и резонирующій тонъ! "Выходитъ", что и этотъ, едва дѣло коснулось до первобытнаго состоянія, чуть не въ слёзы.
-- Старшина у насъ всему причиной. Вонъ эти женщины-то, что напередъ-то у васъ были, правду сказали, что онъ изъ шельмовъ шельма. Мы съ нимъ одной волости. Старшина-то съ писаремъ поналегли на богачей. Надавали сынкамъ ихъ паспортовъ и пустили на всѣ четыре стороны гулять по бѣлу-свѣту! Имъ бы на ставку нужно идти, а они всѣ распущены. Ну, а законъ не ждетъ, и волость должна свое число выставить! Вотъ и побрали тѣхъ, кто подъ руку попался.
-- Какъ это такъ "поналегли"?
-- А очень просто: съ кого полсотенки, съ кого и побольше. Намъ это доподлинно извѣстно. На ставку-то ставить некого, а некрутовъ добыть надо! Вотъ они и заставляютъ обчество то перемѣнять очередныхъ, новые приговоры замѣстъ прежнихъ составить. Совсѣмъ, выходитъ, не по закону, а ничего нельзя подѣлать, потому старшина-то съ посредницкимъ писаремъ очень снюхамши, а волостной писарь посредницкому писарю племянникъ. Теперь кого назначатъ, тотъ и ступай! Просто по дорогѣ останавливаютъ, ловятъ! Смѣху подобно, какъ это вонъ парня съ товаромъ-то пристановили! Среди нашей деревни это было какъ разъ около мово двора!-- "Стой, кричитъ старшина:-- иди на ставку сейчасъ безъ разговору"! Не дали ему и лошади до дому довести: и по-сейчасъ она у нашего деревенскаго старосты сохраняется, пока на нее какое распоряженіе выйдетъ!
Но и этотъ ушелъ отъ меня ни съ чѣмъ, потому-что помочь ему было невозможно.
-- Допросите меня напередъ другихъ! Мнѣ долго быть здѣсь нельзя, потому-что я изъ больницы крадучи ушелъ, а время-то вонъ ужь какое: свѣтать стало!
-- Вы служите въ больницѣ?
-- Нѣтъ, положенъ будто вмѣсто больного! Незаконно меня сдали, такъ вотъ и выстарался я, чтобы, пока будутъ ходить мои бумаги, меня въ больницу положили! Я при прошеніи подавалъ: одно прошеніе на мировой съѣздъ -- его стерли; два въ пріемку, тоже стерли, и не могу я себѣ средства никакого найтить! Подавалъ я воинскому начальнику, что изъ губерніи наѣзжалъ, прошеніе и жена моя подавала, да все резонту нѣтъ! Полковникъ то, дай Богъ ему доброе здоровье! и видитъ, что "твое, говоритъ, дѣло правое, ты незаконно сдаденъ", ну, и записалъ меня въ больницу, пока мои дѣла на пересудку выйдутъ, а всѣ мои дѣла стираетъ посредницкій писарь Подлецкій! Съ подставныхъ беретъ взятки, хоть ты что хошь дѣлай! Совалась ужь и жена съ прошеніями, все не выходитъ, а мнѣ сроку лежать ужь не много осталось, всего одна недѣля, потому полковникъ на двѣ недѣли меня положилъ: ''старайся, говоритъ, чтобы за это время твои бумаги вышли". Я вотъ и бросился сегодня чуть свѣтъ къ вашей милости, не можете ли вы за меня постараться: завтра вотъ наѣдутъ въ городъ посредники, на съѣздъ соберутся, такъ нужно мнѣ, чтобы мое дѣло попало на чередъ. Полковникъ самъ обѣщалъ мое прошеніе переслать на мировой съѣздъ!
-- Вамъ и безпокоиться нечего! Ваше дѣло навѣрное будетъ разсматриваться завтра. Это послѣдній съѣздъ по рекрутскимъ дѣламъ.
-- Значитъ, можно быть въ надеждѣ? радостно воскликнулъ мнимый больной.-- Ну, прощайте! Таперь меня навѣрное назадъ оборотятъ! Прощайте!
II.
Когда ушелъ отъ меня послѣдній изъ этихъ любителей "первобытнаго состоянія" было уже около 9 часовъ. Къ десяти мнѣ нужно было поспѣть въ камеру городского мирового судьи, у котораго въ этотъ день было назначено разбирательство одного порученнаго мнѣ дѣла.
Путь лежалъ мнѣ черезъ весь городъ. Я жилъ на одномъ концѣ нашего города, мировой -- на другомъ. Извощиковъ у насъ въ то время еще и въ заводѣ не было, такъ что обыватели, неимѣвшіе средствъ завестись собственною лошадью и экипажемъ, вынуждены были употреблять самый "первобытный" способъ передвиженія.
На дворѣ стоялъ сильный морозъ. Небо было ясно. Солнышко стояло низко и свѣтило искоса, какъ будто изъ-подлобья поглядывая на землю; косвенные лучи его отражались въ холодномъ воздухѣ на множествѣ мельчайшихъ снѣжинокъ, которыя всегда появляются въ воздухѣ въ сильный морозъ.
Середина улицы, по которой я шелъ, была посыпана можжевельникомъ: въ этомъ день хоронили кого-то изъ обывателей. Дорога на кладбище шла какъ разъ мимо моей квартиры. Я не люблю похоронъ и очень былъ бы доволенъ, еслибы мнѣ удалось избѣжать встрѣчи съ этой печальной процессіей. Не хотѣлось окончательно испортить себѣ день: тихое, свѣтлое, ясное, морозное утро подѣйствовало на меня особенно благотворно, освѣжило меня и нѣсколько успокоило мои нервы, разстроенные плачущими и причитающими.
Около рекрутскаго присутствія, помѣщавшагося неподалеку отъ моей квартиры, въ домѣ, нанимаемомъ земствомъ для помѣщенія земской управы, мировыхъ съѣздовъ и рекрутскаго присутствія -- около этого дома стояло уже нѣсколько инвалидныхъ солдатъ. Рекрутское присутствіе было еще не въ сборѣ, и пріемка не начиналась.
Улица была почти пуста. На сторонѣ, противуположной зданію рекрутскаго присутствія, стоялъ длинный рядъ крестьянскихъ саней въ запряжкахъ безъ присмотра: хозяева ихъ, вѣроятно, ушли въ трактиръ "грѣться". Никого изъ подлежащихъ сдачѣ здѣсь еще не было. Присутствіе принимало ежедневно по три волости, и въ присутственные часы вся улица была занята громадной толпой народа, запруживавшей всю улицу и дворъ рекрутскаго присутствія.
Я уже приближался къ рынку, къ рыночной площади, центру торговой дѣятельности города, состоявшему преимущественно изъ лавокъ, трактировъ и кабаковъ, какъ на поворотѣ, который дѣлала въ этомъ мѣстѣ улица, мнѣ послышались изъ-далека какіе-то неясные, неотчетливые заунывные звуки человѣческаго пѣнія, похожіе на извѣстное "святый боже, святый крѣпкій!" Я такъ и думалъ, что попалъ на встрѣчу похоронной процессіи. Каково же было мое удивленіе, когда, обогнувши поворотъ, я очутился лицомъ къ лицу съ густою толпою шедшихъ на встрѣчу людей безъ всякихъ принадлежностей похоронъ, и притомъ людей исключительно крестьянскаго сословія. Неясные звуки, похожіе издали на какое-то заунывное пѣніе, опредѣлились въ цѣлый рядъ такихъ звуковъ, которые однимъ словомъ опредѣлить было невозможно... Плачъ, причитанья, пѣсни, рыданія, ревъ ребятишекъ, пискъ гармоніи, все это сливалось въ какой-то кавардакъ, отъ котораго въ воздухѣ стоялъ стонъ-стономъ. Шедшія въ толпѣ женщины ныли, плакали, голосили; среди этихъ надрывающихъ душу "причитаній", въ разныхъ мѣстахъ раздавалась разухабистая пѣсня подъ аккомпаниментъ гармоніи.
Не было никакого сомнѣнія, что я попалъ на встрѣчу "волости, идущей на ставку". Попалъ я на такую встрѣчу въ первый разъ въ моей жизни, и никогда этого раза не забуду.
Пораженный зрѣлищемъ, которое я имѣлъ передъ собою, я прижался къ сторонкѣ улицы, къ забору, и далъ всей этой толпѣ пройти мимо меня.
Впереди всей процессіи шелъ волостной старшина со знакомъ на шеѣ. Толстый, пухлый, въ крытомъ синимъ сукномъ полушубкѣ, сверхъ котораго въ накидку былъ надѣтъ крытый синимъ же сукномъ тулупъ -- онъ шелъ, стараясь держаться какъ можно бравѣе. Замѣтно было, что онъ былъ сильно выпивши.
За нимъ шли кучкой старосты съ своими медалями на груди.
На нихъ я не обратилъ особеннаго вниманія, привлеченнаго разнообразными группами проходящихъ мимо людей.
Вотъ шелъ молодой крестьянинъ лѣтъ двадцати съ небольшимъ. По одну сторону его не то обнимала, не то вела подъ руки старуха, вѣроятно, мать, а по другую, тоже взявши подъ руки и припавъ къ его плечу, шла молодая, красивая крестьянка. Позади ихъ шелъ съ понурой головой старикъ и два крестьянина, на видъ постарше передняго, какъ сразу можно было догадаться, братья его. Старуха шла вся заплаканная. Слёзы такъ и текли по ея лицу и, несмотря на сильный морозъ, она ихъ не чувствовала, не обтирала. Сперва мнѣ показалось, что она пѣла что-то, но, прислушавшись, можно было понять, что она "голосила" и даже разобрать ея причитанія.
Молодая женщина не причитала, но, по движенію ея головы, склоненной къ плечу этого "родненькаго", замѣтно было, что она рыдала.
Самъ же "родненькій" шелъ со спокойствіемъ, которому я не могъ не позавидовать. Очевидно, онъ былъ доволенъ, что выходитъ изъ "первобытнаго" состоянія, а этимъ женщинамъ жаль было его выпустить.
Далѣе шла группа, которую я уже видѣлъ вчера на рынкѣ: молодой паренъ, разубранный, разукрашенный кумачными платками съ желтыми разводами, шелъ съ гармоніею въ рукахъ и за сутки успѣлъ уже такъ ее измочалить, что она издавала какое-то хрюканье и только попискивала на менѣе попорченныхъ ладахъ дисканта.
Молодуха и старуха шли по обѣ его стороны, каждая крѣпко завернувшись въ полу его накинутаго на плечи большаго тулупа. Обѣ голосили по вчерашнему.
-- Ми-и-ленькій ты нашъ, го-о-олуб-чикъ!.. Ро-о-оди-мое ты мое ди-итятко! На-а кого ты на-асъ по-оки-даешь го-о-о-о-орьки-ихъ сиротъ!
А "голубчикъ" не обращалъ никакого вниманія на эти причитанія его родни. Онъ какъ будто одеревенѣлъ. Пальцы машинально перебирали лады гармоніи, а онъ какъ будто и не слыхалъ, что одни изъ нихъ совсѣмъ не играютъ, другіе только хрюкаютъ.
Сегодня покончится его "первобытное" состояніе, сегодня же онъ доканаетъ свою гармонію: она ему ужь больше не нужна!
Вотъ идутъ три парня, одни одинешеньки, идутъ и на другихъ посматриваютъ: посматриваютъ, да еще и посмѣиваются!
Видно нѣтъ у нихъ ни роду, ни племени, видно некому ихъ и до ставки проводить! Поплакать-то, провожаючи ихъ на ставку, некому! Видно сироты они, горемычные бобыли! Разставаться, прощаться имъ не съ кѣмъ!
-- Намъ гдѣ ни быть, лишь бы сытыми быть! такъ вотъ и хотятъ сказать ихъ веселыя, смѣющіяся физіономіи.
А вотъ съ дешовой гармоніей въ рукахъ, въ старомъ рваномъ, съ чужого плеча тулупчикѣ, въ старой, рваной, не по немъ сшитой шапкѣ, въ старыхъ большущихъ, съ чужихъ ногъ чуняхъ, шелъ парень со старческою, пожилою, изрытою оспой, словно рваной, физіономіей. Онъ шелъ, да подплясывалъ, да подскакивалъ, распѣвая пѣсенку и потѣшая двухъ шедшихъ около него богато одѣтыхъ парней. Онъ пѣлъ:
А на немъ два чина:
Мужикъ -- мужичина!..
Вѣроятно, онъ сегодня получитъ третій! Не было никакого сомнѣнія, что это былъ "наемщикъ".
Я засмотрѣлся на этого плясуна и пропустилъ нѣсколько группъ.
Мимо меня прошелъ крестьянинъ лѣтъ около тридцати и плакалъ навзрыдъ, какъ баба. Позади его шла, поспѣшая за нимъ, стараясь не отставать отъ него, женщина. Кажется, это была одна изъ моихъ утреннихъ посѣтительницъ. Въ полѣ ея тулупа, надѣтомъ сверхъ полушубка, былъ завернутъ грудной ребенокъ, котораго она придерживала лѣвою рукою, а правою вела за собою мальчугана, лѣтъ пяти. Другой мальчикъ, лѣтъ восьми, бѣжкомъ бѣжалъ рядомъ съ мамкой. Мамка не плакала, или быть можетъ ей было неудобно и плакать, и тащить съ собою столько ребятъ?
Прошло еще нѣсколько группъ. Бабы причитали и ныли; парни доканчивали свои осипшія гармоніи. Все одно и тоже. Съ меня было довольно.
Крѣпкіе нужно имѣть нервы, чтобы вынести равнодушно эти причитанія, плачъ, слезы. Послѣ такихъ сценъ становится какъ-то гадко, отвратительно на душѣ.
Изъ-за угла улицы на поворотѣ на рынокъ показалась другая "волость, идущая на ставку". Чтобы избѣжать новой встрѣчи, я зашелъ въ первую попавшуюся лавку и пробылъ тамъ до тѣхъ поръ, пока эта волость не скрылась изъ глазъ.
Не успѣлъ я пройти нѣсколько шаговъ, и предо мною новая сцена.
Около двухъ трактировъ, помѣщавшихся рядомъ -- что подавало поводъ хозяевамъ ихъ къ постоянному соперничеству другъ съ другомъ, и не разъ доводило обѣ стороны до мирового -- около этихъ двухъ трактировъ стояла большая толпа крестьянскаго люда. Толпа стояла группами, въ которыхъ, какъ и слѣдовало ожидать, были свои плачущіе и причитающіе, и очевидно представляли изъ себя тоже "волость", поступающую на сдачу завтра или послѣ завтра, словомъ, въ самомъ скоромъ времени, потому что значительность толпы доказывала, что вся волость была "въ сборѣ". Оба трактирщика, выскочивъ безъ шапокъ изъ своихъ заведеній, крѣпко вцѣпились въ волостного старшину и такъ сильно тянули его каждый къ себѣ, на свою сторону, что, казалось, готовы были скорѣе разорвать его пополамъ, чѣмъ уступить другъ другу.
Волостному старшинѣ все это какъ будто нравилось, потому что онъ ни словомъ, ни свистомъ не давалъ перевѣса на сторону того или другого и очевидно предоставилъ себя въ полное распоряженіе того, кто выйдетъ побѣдителемъ изъ этой борьбы.
-- Водки у меня, сколько хочешь! Бутылку наливки кажи-денъ и закуска задаромъ! Ни гроша, ей богу, ни гроша не. возьму! кричалъ одинъ изъ трактирщиковъ, таща старшину въ свою сторону.
-- Не видалъ его бурды-то! У меня въ водкѣ купаться станешь! Двѣ бутылки наливки кажи-денъ, бальзаму поставлю! Закуска всякая будетъ, чего спросишь, того и подамъ! оралъ другой, таща старшину на свою сторону.
-- Иди-и ко мнѣ! кричалъ первый.-- Бутылку донскова!
-- Четверть бѣлаго и три бутылки донскова! предлагалъ первый.
-- Полу-учай четыре бутылки! заоралъ второй, и что было силы рахнулъ старшину къ себѣ такъ, что тотъ чуть было не упалъ.
Противникъ его вынужденъ была отступить и уступить старшину тому, кто предложилъ за него высшую цѣну. Отступая, онъ, однако, прикрылъ свое отступленіе цѣлымъ залпомъ ругательствъ. Старшина, ведомый побѣдителемъ подъ руку, торжественно вступилъ въ трактиръ. За нимъ вслѣдъ потянулась вся ожидавшая исхода борьбы "волость" и исчезла въ гостепріимныхъ дверяхъ трактира побѣдителя.
Между трактирщиками происходилъ въ нѣкоторомъ родѣ аукціонъ. Съ торговъ покупался волостной старшина, а продавалась "волость". Волостному старшинѣ предлагалось даровое угощеніе съ тѣмъ, чтобы волость заплатила по возвышеннымъ цѣнамъ за все, что будетъ она потреблять, такъ какъ трактирщикъ долженъ былъ возмѣстить свои расходы на даровое угощеніе старшины съ подчиненной этому послѣднему волости.
Я иду дальше и слышу, что кто-то сзади окликаетъ меня по имени. Оборачиваюсь. Въ наскоро накинутомъ на плечи тулупѣ съ приподнятымъ воротникомъ и безъ шапки, побѣжденный трактирщикъ бѣжалъ за мною.
-- Позвольте васъ остановить! началъ онъ весь запыхавшись.-- Дѣльце тутъ до васъ есть... Вы вѣдь видѣли?
Я объяснилъ ему, что спѣшу къ мировому и притомъ на улицѣ совѣтовъ не подаю.
-- Да вѣдь это минутное дѣло!
-- Говорю вамъ, что мнѣ некогда!
-- Ну, на домъ приду! Сегодня-жъ приду! Что-жъ это? Денной разбой! Живого человѣка среди бѣлаго дня, на улицѣ, при всёмъ честномъ народѣ, грабежомъ изъ рукъ у меня отняли!
III.
Окончивши свои дѣла у мирового судьи, я поспѣшилъ къ рекрутскому присутствію. Любопытно было взглянуть на "сдачу", на самый, такъ сказать, обрядъ перехода изъ "первобытнаго" состоянія въ непервобытное.
У рекрутскаго присутствія стояла огромная толпа крестьянъ, запрудившая всю улицу. Ни пройти, ни проѣхать. На дворѣ народу было, кажется, еще больше.
Въ толпѣ стоялъ стонъ-стономъ.
На тумбѣ около воротъ сидѣла старуха крестьянка и какъ будто что-то пѣла. Около нея стояло нѣсколько бабъ. Другія, очевидно, участливо смотрѣли на нее.
-- Что это здѣсь? спрашиваю я у подошедшаго къ старухѣ крестьянина.
-- А все тоже, батюшка! Здѣсь все одно и тоже!.. Сынка вонъ у ней старшова сдаютъ, а второва, ни на что не годнаго, оставляютъ. Старшой-то, вишь, всему дѣлу былъ кормилецъ, а второй-то вышелъ гулящій человѣкъ. Одно слово, непутёвый человѣкъ! Ну, вотъ ей и жалко старшова-то.
Я продвинулся къ этой старухѣ поближе. Она сидѣла, склонивши голову на бокъ. Лицо было прикрыто надвинутымъ ей на глаза платкомъ. Старуха причитывала вполголоса и плакала.
-- Ко-орми-и-лецъ ты-ы мой, на ка-а-а-аво ты меня поки-даа-ешь! словно пѣла она.
Около меня пьяный крестьянинъ пожилыхъ лѣтъ бурлилъ и ко всѣмъ привязывался.
-- Сынокъ, а сынокъ! Подь-ка ты суды, по-одь! кричалъ онъ молодому парню, бросивъ ругаться.
Тотъ подошелъ.
-- На-те вотъ берите его! бери-ите его! заоралъ онъ во всю глотку, бросившись къ сыну на шею.
Съ трудомъ пробрался я чрезъ ворота на дворъ. Около крыльца скопилось столько народу, что войти въ присутствіе не было ни малѣйшей возможности.
У входныхъ дверей стояли инвалидные солдаты и, какъ видно, впускали въ присутствіе не всякаго.
-- Чуточку погодь, а то и такъ много васъ тамъ набралось. Послѣ пустю!
Тутъ же на снѣгу сидѣли въ кружокъ нѣсколько бабъ и голосили такъ, что, я думаю, за версту было слышно. Меня очень поразилъ такой коллективный способъ выражать свое горе: крестьянки сидѣли, поджавши ноги подъ себя, по турецки, и, склонившись головами вмѣстѣ, причитывали -- удобнѣе: морозъ не такъ сильно ѣстъ мокрое лицо.
А рядомъ со мною стояли, обнявшись, двѣ крестьянки. Большой нагольный тулупъ прикрывалъ ихъ обѣихъ съ головами, такъ что онѣ обѣ изображали изъ себя какую-то тучную фигуру. Изъ подъ тулупа тоже слышался плачъ.
Тутъ, тамъ, здѣсь, куда ни кинете взоръ -- всюду плачутъ, всюду голосятъ.
Неплачущую женщину я видѣлъ здѣсь только одну. Это была красивая, молодая баба. Она пересмѣивалась съ двумя подошедшими къ ней парнями.
-- Чего зубы-то скалишь? Аль мужа-то не жаль? огрызнулся на нее пробиравшійся мимо старикъ.
-- А чего его жалѣть? Добро какое! У меня мужей-то уголъ непочатый! со смѣхомъ отвѣтила красавица.
Старикъ отпустилъ ей комплиментъ.
-----
Широко, съ грохотомъ растворились наружныя двери рекрутскаго присутствія, и на крыльцо повалилъ изъ сѣней народъ. Стоявшіе на крыльцѣ напирали на стоявшихъ вокругъ крыльца, а эти не успѣли дать имъ дороги. Давка, шумъ, крикъ, пискъ, ругань. Кого-то шибко стиснули въ дверяхъ.
Одна изъ бывшихъ въ присутствіи крестьянокъ выбралась изъ толпы и отпыхивалась.
-- Ну, поотдавили мнѣ кишки-то! Прахъ ихъ побери!
-- А что, тетка, трудно пройтить-то туда? Хоть глазкомъ бы взглянуть! спросила у ней молодая бабенка.
-- Трудно-то оно не трудно, да вишь ты инвалитные-то что работаютъ. Дарма никого не пускаютъ, а съ кого копейку, съ кого двѣ возьмутъ и пустятъ въ сѣни-то, а какъ набьется ихъ тамъ полны сѣни, такъ что дышать нельзя, старшой сейчасъ всѣхъ вонъ, а потомъ опять за семишникъ зачнетъ впускать! Да что толку-то туда идти! Только кишки давить! Въ самое-то присутствіе не пущаютъ, а только въ сѣняхъ стоятъ всѣ, жмутся зря! Мнѣ индо духъ совсѣмъ захватило, не знала какъ и выкатиться: ни взадъ, ни впередъ! Со двора-то вонъ изъ оконъ лучше видать!
Толпа около крыльца разрѣдѣла. Кое-кто снова пробрался въ сѣни. Большая часть публики отправилась за ворота.
Около обращенныхъ на дворъ оконъ нижняго этажа дома, гдѣ помѣщалось рекрутское присутствіе, дѣйствительно стояла густая толпа бабъ, занявшихъ, какъ смѣялись въ толпѣ, еще съ утра позиціи у оконъ. Въ рекрутскомъ присутствіи, во избѣжаніе духоты, вынуты были зимнія рамы, такъ что зрительницамъ, помѣщавшимся у оконъ, было отлично видно все, что дѣлалось въ присутствіи.
Только-что я сдѣлалъ нѣсколько шаговъ отъ крыльца по направленію къ окнамъ присутствія, какъ дикій вопль, раздавшійся позади меня, невольно заставилъ меня оглянуться.
Въ одной холщевой сорочкѣ съ незастегнутымъ воротомъ, видно только-что сію минуту наскоро накинутой, выскочилъ изъ сѣней парень, чуть не сбивши одного мужичка съ ногъ, и бросился сзади на перваго попавшагося ему подъ руки крестьянина, перевернулъ его такъ, что тотъ полетѣлъ кубаремъ, бросился на другого, завалилъ и этого... Мы всѣ отъ него прочь. Онъ бросился на снѣгъ и закувыркался черезъ голову.
-- Ушелъ! Ушелъ! послышалось съ разныхъ сторонъ.
Онъ, вѣроятно, услыхалъ эти крики, потому что разомъ вскочилъ весь красный и, запыхавшись, едва, едва выговорилъ:
-- Ушо-олъ! Братцы!.. ушо-олъ!
-- Ошалѣлъ, чортъ! окрысился на него крестьянинъ, котораго онъ перевернулъ кубаремъ.
-- Тутъ, братъ, ошалѣешь, тутъ и на морозѣ портки скинешь! заступился за "ушедшаго" крестьянинъ пожилыхъ лѣтъ.
-- И на морозѣ безъ портокъ взопрѣетъ! поддакнулъ третій.
По толпѣ пробѣжало: "ушелъ", "ушелъ"! Непринятаго, вѣроятно, многіе знали, потому что слышны были крики: "Максимка Ивашковскій ушелъ!"
Нѣсколько женщинъ окружили этого дрожащаго и посинѣвшаго отъ холода парня. Одна такъ и повисла у него на шеѣ. На него накинули тулупъ. Инвалидный солдатъ вынесъ ему его одежду. Парня тутъ же на дворѣ одѣли и повели въ трактиръ "грѣться".
Въ толпѣ у оконъ рекрутскаго присутствія шли свои разговоры. Судя по нимъ, можно было заключить, что переходъ изъ "первобытнаго" состоянія въ "производное" совершался не вдругъ, а постепенно, послѣ цѣлаго ряда манипуляцій надъ переходящимъ.
-- Раздѣлся!
-- Ишь подъ мѣрку подвели!
-- Грудь-то тесемкой мѣряютъ.
-- Руки, вишь, мѣряютъ!
-- Никакъ вѣшать стали?
-- Гляди-кось! Да вѣдь это Яшку Костивскаго вѣшали-то! А я и не узнала! раздавались по временамъ восклицанія.
-- Молчи ты!
Около меня бесѣдовали два старика.
-- Оно точно, шамкая, говорилъ одинъ изъ нихъ, беззубый съ сѣдой бородой: -- у кого четыре или пять сыновъ, тому не жалко одного отдать -- отчего не отдать! Только вотъ оно что: прослужитъ онъ тамъ сколько положено, да какъ придетъ ёнъ домой, такъ ему негдѣ и шинелишки своей повѣсить. Тотъ же онъ своимъ братьямъ родной братъ, а все -- солдатъ, солдатомъ его и зовутъ, солдатскій ему и почетъ! Вотъ что! Такъ, что ли?
-- Что про то говорить! согласился съ нимъ его собесѣдникъ.-- Мы всѣ царскаго слова не ослушники, идемъ вѣрой и правдой! У меня у самого братъ да сынокъ на службѣ, а теперь вотъ племянничка снаряжаютъ. На службѣ-то теперь легко, не прежнія времена. А ты мнѣ вотъ что: придетъ онъ домой-то ему въ отцовскомъ домѣ словно и мѣста нѣтъ. Во што!
-----
-- Пріемка кончилась! пробѣжало по толпѣ, и всѣ, кто былъ на дворѣ, придвинулись къ крыльцу вплотную.
Изъ сѣней вышло нѣсколько солдатъ и стали разсовывать толпу.
Передніе хотѣли-было попятиться, да задніе ряды напирали. Послѣ небольшой суматохи, необошедшейся безъ ругани и зуботычинъ, около крыльца было очищено небольшое свободное пространство.
Изъ раскрытыхъ настежъ дверей послышался ревъ и плачъ. Выводили новобранцевъ. Они выходили по одиночкѣ, каждый, окруженный своею семьей, крѣпко, крѣпко обнявшись. Кажется, это была послѣдняя минута, когда первобытный еще находился въ кругу своей семьи. Инвалидные раздали толпу, отобрали къ сторонѣ рекрутъ и стали отсчитывать ихъ.
-- Какіе молодцы! Гляди-кось, какіе все молодцы! На подборъ точно подобраны! послышалось сзади меня.