Курочкин Николай Степанович
Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

  

СОЧИНЕН Я
П. И. ЯКУШКИНА

Изданіе Вл. Михневича.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1884.

  

H. О. Курочкинъ.

  
   Севастопольскій погромъ, перемѣна царствованія, заключеніе мира съ союзниками, воевавшими противъ насъ, милостивый манифестъ, возвѣщеніе съ высоты престола неслыханныхъ дотолѣ реформъ, - цѣлый рядъ событій, разбудившихъ спавшую безмятежнымъ сномъ Россію, - представляютъ собою такой моментъ въ жизни нашей родины, который никогда не будетъ забытъ людьми, переживавшими его. Сравнить его можно развѣ только съ наступленіемъ весны или, вѣрнѣе, первыхъ ея предвѣстниковъ, когда, по словамъ поэта, "еще не успѣла снизойти на землю ея душистая нѣга", "овраги полны снѣговъ", дороги еще скованы морозомъ; но уже въ воздухѣ носится бодрящая весенняя струя и ручьи начинаютъ журчать.
   И дѣйствительно, русская общественная жизнь начинала въ то время въ разныхъ точкахъ и съ разныхъ сторонъ какъ бы сразу оттаивать; ледяной покровъ оффиціальнаго застоя и мундирнаго однообразія какъ бы давалъ трещины по всѣмъ швамъ своимъ, обычное вынужденное безмолвіе и приниженная повсюдная оцѣпенѣлость стали прерываться то здѣсь, то тамъ, сначала неяснымъ гуломъ недовольства, потомъ болѣе смѣлымъ говоромъ критическаго обсужденія, и еще далѣе молодымъ порывистымъ выраженіемъ горячихъ надеждъ на будущее и страстныхъ плановъ возможности его осуществленія. Начинался если не на дѣлѣ, то, по крайней мѣрѣ, въ страстныхъ пожеланіяхъ какой-то еще не опредѣлившійся, но давно необходимый, общій обновляющія перестрой жизни. Слышались неслыханныя до того слова и рѣчи, обнаруживались новыя стремленія, закипала какая то непривычная дѣятельность, и повсюду и всѣми чувствовалась потребность какого-то новаго дѣла, новыхъ людей и дѣятелей.
   И вотъ, отвѣтомъ на эту потребность, въ разныхъ мѣстностяхъ Россіи, а прежде всего, разумѣется, въ Петербургѣ и Москвѣ, начали появляться какіе-то необыкновенные коллежскіе, провинціальные {Чинъ провинціальнаго секретаря или XIII классъ давался при опредѣленіи къ "штатскимъ дѣламъ", между прочимъ, лицамъ, оставляющимъ военную службу въ чинѣ подпоручика. Съ такимъ чиномъ, сказать къ слову, вступилъ въ департаментъ Ревизіи Отчетовъ Вѣдомства Путей Сообщенія покойный поэтъ В. С. Курочкинъ. Авт.} и губернскіе секретари, которые, состоя по прежнему, какъ и надлежало быть въ служебной Россіи, въ разныхъ вѣдомствахъ и департаментахъ, уже не удовлетворялись исполненіемъ своихъ чиновничьихъ обязанностей и изъ узкой сферы отношеній и предписаній уносились мыслью въ области науки, искуства и литературы, и задумывались о приложеніи своихъ молодыхъ силъ къ общественной дѣятельности, вдругъ почему то ставшей для всѣхъ необходимостью.
   Точно также въ военномъ званіи въ тоже время объявлялись молодые прапорщики и подпоручики, внезапно осмѣлившіеся разглядѣть, что величіе и слава страны не исчерпываются однимъ воеваніемъ, а что есть и другіе пути, на которыхъ можно способствовать ихъ упроченію.
   Правда, нѣчто подобное этимъ новымъ птицамъ зарождалось на Руси и нѣсколько ранѣе Русско-Турецкой войны, лѣтъ за шесть до ея начала, но только въ средѣ весьма небольшой группы людей, пришедшихся въ то время совершенно не подъ масть господствовавшему тону, а потому быстро изъятыхъ изъ обращенія и только впослѣдствіи вынырнувшихъ снова на свѣтъ Божій. Новымъ, слѣдовательно, былъ не типъ самой птицы, а то положеніе, вслѣдствіе котораго ей открылась возможность гласно заявлять о своемъ существованіи и, хотя съ оглядкою, пробовать первые взмахи своихъ едва нароставшихъ крыльевъ. Нѣкоторымъ изъ такихъ птицъ, какъ извѣстно, удалось впослѣдствіи опериться и составить себѣ почтенныя имена, тѣсно связанныя со всѣми перипетіями умственнаго, нравственнаго и общественнаго развитія на Руси за послѣднее тридцатилѣтіе...
   Одною изъ такихъ птицъ былъ и Павелъ Ивановичъ Якушкинъ. Много или мало онъ сдѣлалъ - я разбирать не стану, дѣло не въ этомъ, а въ томъ, что этотъ необыкновенный для своего времени "губернскій секретарь" не обратился, какъ бы подобало, сначала въ титулярнаго, а потомъ и въ болѣе основательнаго совѣтника, но, отдавшись весь цѣликомъ излюбленной своей идеѣ, посвятилъ ей всю свою жизнь и прошелъ въ мірѣ не безслѣдно. Если бы и всѣ тѣ люди, "кто съ бору, кто съ сосенки", къ категоріи которыхъ принадлежалъ онъ, каждый въ отдѣльности сдѣлали еще менѣе того, чѣмъ имъ это удалось, то за ними все таки оставалась бы заслуга, какъ за піонерами - предвозвѣстниками русскаго прогресса и первыми воскресителями личности среди формально-мертвенной и обезличенной до того Россіи. Личность же Якушкина представляется весьма своеобразной, характерной и вполнѣ цѣльной. Это былъ, въ полномъ смыслѣ, какъ выражаются французы, человѣкъ "taillé d'un мос". Рожденный въ старозавѣтной многочисленной помѣщичьей семьѣ черноземной полосы Россіи, онъ съ малолѣтства должень быль приглядѣться ко всѣмъ причудамъ и привередничаньямъ стародворянскаго быта и насмотрѣться всласть на всевозможныя чудачества сосѣдей помѣщиковъ, въ числѣ которыхъ находилась, по его разсказамъ, всевозможные раритеты, начиная съ отставныхъ адмираловъ, катавшихся въ обширныхъ своихъ баняхъ верхомъ на крѣпостныхъ дѣвушкахъ, называвшихся въ то время по просту "дѣвками", до такихъ, которые одѣвалась въ женскіе кружевные, распашные капоты и чепчики, и не отказались бы вѣроятно носить и лайковыя перчатки на 16-ти пуговицахъ, если бы таковыя были тогда уже извѣстны. Казалось бы, очень трудно было понять, какъ при такой обстановкѣ, особливо принявъ во вниманіе общую темень того времени, изъ мальчика, необладавшаго ни особенными какими либо талантами, ни выходящимъ изъ ряда умомъ, какимъ былъ Якушкинъ въ дѣтствѣ, при томъ скромномъ запасѣ знаній, какія онъ пріобрѣлъ впослѣдствіи, могло выработаться что либо иное, кромѣ обыкновеннаго барича, если бы не два обстоятельства, которыя вѣроятно и оказали благопріятное вліяніе на личность и характеръ его.
   Дѣло въ томъ, что извѣстный Иванъ Дмитріевичъ Якушкинъ былъ нѣсколько сродни отцу Павла Ивановича и традиція о немъ свято сохранялась въ этой семьѣ; съ другой же стороны мать Павла Ивановича, по разсказамъ знавшихъ её и достойныхъ вѣры лицъ, была, что называется, хорошею и дѣловитою женщиною, отличавшеюся по народному выраженію своей "умственностью", и сама происходила изъ простаго званія. Такимъ образомъ вліяніе матери и капля крови, общая съ народомъ, обусловили, вѣроятно, то, что барчукъ Якушкинъ, продѣлавшій все, что обыкновенно было принято продѣлывать для благорожденныхъ дворянскихъ дѣтей, т. е., пройдя гимназическій курсъ, понюхавъ немного университета и поступивъ, какъ надлежало россійскому дворянину, на государственную службу, по достиженіи чина губернскаго секретаря, не пожелалъ дальнѣйшихъ чиновъ и отличій, а вдругъ и внезапно объявился горячимъ народолюбцемъ, въ качествѣ каковаго и повелъ кочевую, цыганскую жизнь, въ погонѣ за русскою пѣснью и, распѣвая ее, былъ увѣренъ, что живетъ полною жизнью и исполняетъ честно и добросовѣстно земное свое назначеніе {На развитіе П. И. Якушкина сверхъ того, кажется, имѣло значительное вліяніе знакомство его съ Стаховичемъ. Авт.}.
   Для этого, подобно тому, какъ и другіе губернскіе секретари, осмѣливавшіеся въ то время открыто посвящать себя литературѣ или наукѣ, онъ бросилъ службу, вышелъ въ отставку и пристроился въ редакціи издававшейся тогда "Русской Бесѣды". Сверхъ того, въ то время какъ его современники, бывшіе съ нимъ одного поля людями, снимали съ себя вицъ-мундиры для сюртуковъ, Якушкинъ отказался даже и отъ послѣдняго, а одѣлся въ рубашку съ косымъ воротомъ, поддевку и смазные сапоги, не опасаясь нисколько, что вызоветъ этимъ смѣхъ или негодованіе окружающей среды.
   Замѣчательно при этомъ было то, что народная одежда пришлась какъ разъ ему по плечу, и онъ не оказался въ ней переодѣтымъ бариномъ, а явился настоящимъ сыномъ народа, такъ что всѣ знавшіе и видѣвшіе Якушкина впослѣдствіи, не могли бы себѣ и представить его иначе какъ въ этомъ костюмѣ. Другими словами, носить крестьянскую одежду было для него дѣломъ насущной потребности, соотвѣтствовавшимъ вполнѣ какъ складу его ума и характера, такъ и привычкахъ, наклонностяхъ и всему образу жизни, а не маскараднымъ славянофильскимъ переодѣваніемъ.
   Я еще студентомъ медицинской академіи былъ очень близокъ и даже жилъ на одной квартирѣ года два съ однимъ изъ братьевъ Якушкина, Викторомъ (тоже весьма симпатичною личностью), бывшимъ впослѣдствіи врачемъ, а нынѣ уже умершимъ, поэтому еще, до личнаго знакомства съ П. И., я слышалъ о немъ уже многое. Случилось же такъ, что въ первый пріѣздъ П. И. въ Петербургъ, когда я жилъ вмѣстѣ съ покойнымъ моимъ братомъ В. С. и С. В. Максимовымъ, Якушкинъ, знакомый съ послѣднимъ, полузнакомый со мною и разумѣется очень быстро сошедшійся съ покойнымъ братомъ, разсудилъ, что наша общая квартира - самое подходящее ему мѣсто для того, чтобы временно въ ней поселиться. Мы, конечно, были этому очень рады и онъ тогда, что-то, мѣсяцъ или полтора сряду передавалъ намъ свои первыя наблюденія надъ народомъ, ежедневно, каждое утро, часа по два громко распѣвалъ намъ записанныя имъ пѣсни, любимою изъ которыхъ была пѣсня о дѣвушкѣ, убившей своего друга и загадывавшей потомъ "неотгадчивую загадку" о томъ, какъ она могла на "миломъ сидѣть" и "милымъ подчивать" {Пѣсня эти помѣщена ниже въ числѣ другихъ, собранныхъ П. И. Изд.}.
   Пѣніе его, не доставлявшее, правда, особеннаго эстетическаго наслажденія, было, такъ сказать, выразительное, усердное и энергически-настойчивое. За это-то время пребыванія его у насъ, я и успѣлъ хорошо его разглядѣть и полюбить. Въ сожительствѣ Якушкинъ былъ человѣкомъ до нельзя покладнымъ и уживчивымъ. Какъ въ этотъ его пріѣздъ, такъ и во всѣ другіе, когда онъ у меня временно останавливался (иногда, какъ напр. въ 1861 году, на 2 мѣсяца сряду), я не помню, чтобы между имъ и мною или кѣмъ либо изъ общихъ нашихъ друзей и знакомыхъ, промелькнула хотя бы какая либо тѣнь неудовольствія или недоразумѣнія. Замѣчательно, что этотъ совсѣмъ не практическій человѣкъ, не умѣвшій во всю свою жизнь свить себѣ даже собственнаго гнѣзда (какъ онъ устроился во время своей подневольной осѣдлости въ Красномъ Ярѣ - я не знаю) съумѣлъ самымъ блистательнымъ образомъ разрѣшить трудную задачу отношеній къ другимъ людямъ. Обращаясь прямо по-братски ко всѣмъ, съ кѣмъ онъ вступалъ въ близкія отношенія, онъ въ отвѣтъ встрѣчалъ тоже братское радушіе, почему и находилъ себѣ всегда, какъ въ извѣстной баснѣ, "столъ и домъ" чуть не подъ каждымъ "листкомъ". Для успѣшнаго разрѣшенія такой задачи было необходимо не мало различныхъ качествъ, и всѣми ими вполнѣ обладалъ П. И. Человѣкъ всегда ровнаго расположенія духа, никогда не выходившій изъ себя, онъ умѣлъ, по врожденной деликатности, никому не навязываться, ни въ чемъ никому не мѣшать, а чуть замѣчалъ, что онъ - лишній, тотчасъ куда то стушевываться. Лишенный всякаго тщеславія, онъ никогда не задѣвалъ ни чьего самолюбія, а, ограничивъ до послѣдняго минимума свои потребности, не былъ взыскателенъ и въ дѣлѣ ихъ удовлетворенія. Точно также просто, вѣроятно, разрѣшалъ онъ и другую задачу: находилъ всегда средства для своихъ частыхъ поѣздокъ. А задача такая была не легкая: по разстройству имущественныхъ дѣлъ въ его семьѣ, онъ врядъ ли могъ получать изъ дому серьезное пособіе, лично-же не обладалъ буквально никакой собственностью, даже хотя бы въ смыслѣ лишней пары сапоговъ, и при этомъ никогда не затруднялъ друзей своихъ денежными просьбами сколько нибудь значительныхъ размѣровъ. Писалъ онъ такъ немного, что его литературныя произведенія, за исключеніемъ трехъ, четырехъ случаевъ, могли ему доставлять развѣ только какіе нибудь жалкіе гроши.
   Правда, въ 60-годахъ онъ употреблялъ весьма много времени на хлопоты по продажѣ своихъ сочиненій, постоянно взодилъ въ какіе то сношенія и соглашенія съ разными издателями и книгопродавцами, но изъ всего этого какъ-то ничего не выходило, кромѣ развѣ того, что онъ нерѣдко бывалъ этими лицами угощаемъ до "положенія ризъ". Иногда, правда, въ результатѣ такихъ переговоровъ у него получалась новая шапка или кушакъ и появлялись на день на два мелкія деньги, но сколько нибудь крупныхъ суммъ, если онѣ не получались изъ изъ редакціи журналовъ послѣ помѣщенія въ нихъ главныхъ его статей, ни я, да, вѣроятно, и никто изъ друзей его никогда у него не видалъ.
   Въ воспоминаніяхъ о Якушкинѣ его друзей, которыми, по плану этого изданія, будетъ наполнено собраніе его сочиненій, вѣроятно, будетъ приведено не мало частныхъ фактовъ изъ его жизни, почему я и счелъ себя вправѣ ограничиться только общею характеристикой его личности и значенія въ русской жизни и передачею тѣхъ впечатлѣній, какія производилъ онъ на ту среду, въ которой преимущественно обращался; на для полноты этого очерка, позволю сказать себѣ еще нѣсколько словъ о томъ, что въ наше время всѣми конечно вплотную забыто.
   Скромная, хотя вполнѣ почтенная и полезная дѣятельность Павла Якушкина, явись онъ во всякое другое время, а не въ ту знаменательную пору, о которой я говорилъ выше, - хотя, конечно, и не прошла бы незамѣченной, но она безспорно не доставила бы ему ни особенныхъ лавровъ при жизни, ни той, по истинѣ, громадной извѣстности, какою онъ нѣкоторое время пользовался на Руси. На такую высоту вознесло его совершенно случайное столкновеніе съ псковскою полиціею, столкновеніе настолько обыденное въ Россіи, что оно, по характеру своему, было совершенно въ порядкѣ вещей. Подобное столкновеніе, конечно, было возможно и раньше, и повторялось, конечно, не однажды и впослѣдствіи съ другими лицами. Но не такой моментъ переживала тогда Россія, и мыслящему меньшинству того времени казалось, что вотъ, вотъ наступитъ пора, когда въ нашемъ отечествѣ начнутъ вдругъ созрѣвать повсюду золотые померанцы, и общественное мнѣніе и литература разомъ махнутъ на ту высоту, каковая подобаетъ ихъ достоинству. Поэтому, "incident" съ однимъ изъ литературныхъ представителей и его столкновеніе съ патріархально-полицейскими воззрѣніями и порядками были обслѣдованы едва возникавшей горячей и молодой публицистикой со всевозможнымъ тщаніемъ и полнотою - что и придало ему размѣры чуть не міроваго событія. Имя П. И. Якушкина, употребленное во всѣхъ падежахъ, во множествѣ газетныхъ листковъ, съ блескомъ и трескомъ пронеслось и прогремѣло по всей Россіи. Разсказъ объ его злоключеніи передавался и комментировался на тысячу ладовъ десятками тысячъ устъ во всевозможныхъ мѣстностяхъ Россіи, что и обусловило сразу его громадную извѣстность и придало ему чуть не легендарное значеніе.
   Лучшимъ же доказательствомъ справедливости этого служитъ тотъ фактъ, что въ различныхъ россійскихъ захолустьяхъ, черезъ годъ или два послѣ событія, стали появляться различные Якушкины-самозванцы или Лже-Якушкины. Говоря проще, разные прощалыги и забулдыги, набуянивъ или накуралесивъ гдѣ либо и желая оградить себя отъ полицейскихъ преслѣдованія, стали выдавать себя за него, полагая, что имя Якушкина представляло собою какъ бы запугивающій талисманъ для полиціи... Что этотъ фактъ не мое изобрѣтеніе, у меня есть очень вѣское доказательство. Такъ, одинъ изъ подобныхъ буяновъ, бушевавшій на волжскомъ пароходѣ или на пароходной пристани (теперь не помню) "Самолета" и выдававшій себя за П. Якушкина, до того возмутилъ своими выходками свидѣтелей этого безобразія, что одинъ изъ пассажировъ парохода рѣшился на печатное обличеніе его буйствъ и, полагая, вѣроятно по русской логикѣ, что только настоящій Якушкинъ могъ себѣ позволить подобныя выходки подъ упоеніемъ своей славы, безъ справки - онъ ли это былъ дѣйствительно, отправилъ свой протестъ для напечатанія въ "Сѣверную Пчелу". Дальнозоркая же редакція этой газеты, которая могла бы разобрать, способенъ ли былъ Якушкинъ на подобное публичное буянство, такъ какъ онъ былъ безвѣстенъ лично ея тогдашнему редактору, "ничтоже сумняся", напечатала это письмо цѣликомъ. Къ счастью, клевета эта не очень распространилась, такъ какъ одинъ изъ близкихъ знакомыхъ Якушкина получилъ въ это самое время письмо отъ него, въ которомъ Якушкинъ описывалъ ему свою поѣздку изъ Устюжны, происходившую какъ разъ въ то самое число (26 Августа 1860 года), когда самозванецъ бушевалъ на Волгѣ. Пріятель передалъ письмо это немедленно нѣкоему Пр. Преображенскому, {Въ виду исторической давности разсказаннаго факта, позволяю себѣ раскрыть псевдонимъ Пр. Преображенскій - это самъ почтенный авторъ настоящей статьи, что, впрочемъ, давно извѣстно въ литературѣ. Изд.} который и могъ на этомъ основаніи опровергнуть нелѣпое обвиненіе, что и совершилъ въ "Русскомъ Мірѣ", въ числѣ сотрудниковъ котораго состоялъ. Прилагаю для окончанія своей замѣтки это опроверженіе: оно можетъ быть прочтется и теперь...
  
   Псковской исторіи томимъ воспоминаньемъ,
   Съ отрадой тайною и тайнымъ содраганьемъ,
   О, гласность юная, я на тебя смотрю!
   Ты знаешь, что тебя я искренно люблю!
   Мнѣ милы всѣ твои ошибки, увлеченья,
   Во имя честнаго, живаго обличенья;
   Но для чего, скажи, порой желаешь ты
   Служить оружіемъ презренной клеветы?
   Передо мной статья, за подписью Покоя:
   "Якушкинъ" пишетъ онъ "буянъ и все такое...
   "Ему не въ обществѣ жить должно, а въ тюрьмѣ.
   "Скандалъ онъ произвелъ ужасный въ Костромѣ.
   "Я очевидцемъ былъ изъ рубки Самолета.
   "Что онъ за человѣкъ, какого онъ полета!
   "Онъ пьянъ былъ, всѣхъ ругалъ, властямъ грозилъ бѣдой
   "И былъ безъ бороды -- хоть ходитъ съ бородой.
   "То было въ августѣ, числа двадцать шестаго.
   "Ахъ! сердце въ тѣ часы мое болѣло много!.."
   Вотъ публикѣ въ "Пчелѣ" поднесъ протестъ какой
   Пѣвецъ Якушкина, подъ буквою Покой!"
   О маска! вымыслы кому такіе нужны,
   Якушкинъ въ этотъ день катился изъ Устюжны.
   А ты писателя рѣшился замарать,
   Не сдѣлавъ ничего, чтобъ истину узнать!
   О маска! мнѣ повѣрь, все это очень дико!..
   А ты, герой статьи, какъ Сильвіо Пеллико,
   Отвѣтомъ успокой тревожные умы,
   Которыхъ возмутилъ поэтъ изъ Костромы,
   Безъ озлобленія, хотя тебя, быть можетъ,
   Губернскій тотъ разсказъ разсердитъ иль встревожитъ...
   За именемъ творца памфлета ты не стой,
   Не узнавай его. Что имя!- звукъ пустой,
   Пусть, такъ и быть, Покой для всѣхъ пребудетъ тайно!....
   Но если какъ нибудь, когда нибудь случайно
   Ты будешь въ Костромѣ.... въ опроверженье лжи
   На бороду свою безмолвно укажи!
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru