Лабрюйер Жан
Характеры, или Нравы этого века. Часть вторая

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    (Les Caractères).
    О материальных благах.
    Перевод Павла Первова.
    Изданіе журнала "Пантеонъ Литературы". С.-Петербургъ. 1890.

ЖАНЪ ДЕ-ЛАБРЮЙЕРЪ.
О матеріальныхъ благахъ.

   Очень богатый человѣкъ можетъ ѣсть всякія сласти, разрисовывать свои плафоны и альковы, наслаждаться однимъ дворцомъ въ деревнѣ, другимъ въ городѣ, имѣть большой экипажъ, принимать герцога въ своемъ семействѣ и сдѣлать изъ своего сына вельможу. Все это такъ, все ему по плечу, но быть довольнымъ -- это, пожалуй, свойственно кому-нибудь другому, а не ему.

-----

   Знатное рожденіе и большое богатство возвѣщаютъ о заслугахъ и заставляютъ скорѣе ихъ замѣтить.

-----

   Если что извиняетъ честолюбиваго фата въ его честолюбіи такъ это забота другихъ, если онъ добился большого матеріалъ наго благосостоянія, найти для него заслугу, которой онъ вовсе не имѣлъ, и притомъ столь-же большую, какъ ему хочется имѣть.

-----

   По мѣрѣ того, какъ отъ человѣка удаляются милости и большія богатства, въ немъ все болѣе и болѣе обнаруживается то смѣшное, которое они прикрывали и которое до того времени оставалось въ немъ никѣмъ не замѣченнымъ.

-----

   Если бы мы не видѣли своими глазами, то могли ли бы мы представить себѣ ту поразительную неравномѣрность, которая происходитъ между людьми отъ большаго или меньшаго количества принадлежащихъ имъ монетъ?
   Это-то большее или меньшее количество побуждаетъ людей надѣвать военный мундиръ или судейскую мантію или служить церкви; иного побудительнаго мотива почти и нѣтъ.

-----

   Два купца были сосѣдями и вели одну и ту-же торговлю, но впослѣдствіи разорились; у каждаго изъ нихъ было по одной дочери, онѣ вмѣстѣ были воспитаны и жили въ такой дружбѣ, какой только можно было ожидать отъ одинаковаго ихъ возраста и положенія. Одна изъ нихъ, чтобы выйти изъ крайней нищеты, стала искать себѣ мѣста и поступила въ услуженіе къ одной очень знатной дамѣ, и вотъ она одна изъ первыхъ при дворѣ... у своей подруги.

-----

   Если финансистъ не имѣетъ успѣха, придворные говорятъ о немъ: "Это -- буржуа, ничего не стоющій человѣкъ, просто болванъ". Если-же онъ успѣваетъ, то просятъ у него руки его дочери.

-----

   Иные {Придворные, которые начали со службы въ лакеяхъ.} въ своей юности были въ ученьи у какого-нибудь ремесленника, а остальную часть жизни имъ удалось заниматься другимъ, совершенно не похожимъ на первое ремесло.
   Вотъ невзрачный человѣкъ, маленькаго роста и съ небольшимъ умомъ. Мнѣ говорятъ на ухо: "У него пятьдесятъ тысячъ ливровъ ренты". Это касается его одного, отъ этого онъ не сдѣлается въ моихъ глазахъ ни хуже, ни лучше. Какъ глупо было бы, еслибы я началъ на него смотрѣть другими глазами и если бы я не властенъ былъ поступать иначе.

-----

   Обратить очень глупаго и очень богатаго человѣка въ смѣшного -- довольно пустая задача. Это заслужило бы одобреніе большинства....

-----

   У Н.-- очень грубый и неприступный привратникъ, пародія на швейцара; у него есть прихожая и передняя; если онъ хоть немного заставитъ потомиться тутъ посѣтителя и продрогнуть, если онъ покажется, наконецъ, съ важной миной и разсчитанной походкой, кое-какъ выслушаетъ и не проводитъ, то, какимъ бы жалкимъ подчиненнымъ самъ онъ ни былъ, онъ заставитъ этимъ почувствовать къ себѣ нѣчто похожее на уваженіе.

-----

   Я спѣшу къ вамъ, Клитифонъ; нужда, которую я имѣю до васъ, согнала меня съ постели и выгнала изъ комнаты. Не дай Богъ быть вашимъ кліентомъ или просителемъ! Ваши рабы говорятъ мнѣ, что вы заперлись у себя и можете выслушать меня только черезъ часъ; я снова прихожу раньше назначеннаго мнѣ срока, а мнѣ говорятъ, что вы ушли. Чѣмъ вы занимаетесь, Клитифонъ, въ самомъ отдаленномъ углу вашего дома, столь прилежно, что вамъ некогда меня даже выслушать? Вы ведете какія нибудь записки, свѣряете счеты, подписываетесь подъ бумагами; мнѣ только одну вещь и нужно спросить у васъ, вамъ стоило бы только отвѣтить: "да" или "нѣтъ". Хотите вы быть важнымъ, оказывайте услугу тѣмъ, кто зависитъ отъ васъ; и при такомъ образѣ дѣйствій вы скорѣе будете важнымъ, чѣмъ если вы не будете показываться другимъ. О важный и обремененный дѣлами человѣкъ! Если вамъ понадобится, въ свою очередь, моя услуга, смѣло идите въ мой уединенный кабинетъ. Философъ доступенъ, я не откажу вамъ до другого дня; вы найдете меня за книгами Платона, трактующими о нематеріальности души и объ ея отличіи отъ тѣла, или съ перомъ въ рукѣ вычисляющимъ разстояніе Сатурна отъ Юпитера; я пораженъ изумленіемъ передъ Богомъ, созерцая Его твореніе; познавая истину, я стремлюсь урегулировать и просвѣтить свой умъ. Войдите: всѣ двери отперты, моя передняя назначена не для того, чтобы скучать въ ней въ ожиданіи меня, проходите ко мнѣ безъ всякаго доклада; для меня дороже всякаго серебра и золота случай оказать вамъ услугу. Говорите, чего вамъ хочется отъ меня; можетъ быть, мнѣ нужно оставить книги, свои научныя занятія, прекратить свою работу, остановиться на линіи, которую я началъ? Какъ пріятенъ мнѣ будетъ этотъ перерывъ занятій, если онъ полезенъ для васъ.

-----

   Дѣловой человѣкъ, который все считаетъ деньги, все равно что медвѣдь, котораго трудно приручить, его только съ трудомъ застанешь въ его берлогѣ. Да что я говорю? Его совсѣмъ нельзя увидѣть: сначала онъ еще не показывался, а потомъ скоро и исчезаетъ. Человѣкъ науки, наоборотъ, общедоступенъ, какъ столбъ на углу площади; его всѣ могутъ видѣть, каждый часъ, во всякомъ положеніи, за столомъ, на постели, раздѣтымъ, одѣтымъ, здоровымъ и больнымъ; онъ не можетъ быть важнымъ и не хочетъ вовсе этого.
   Не станемъ завидовать инымъ людямъ по поводу ихъ большихъ богатствъ: обладать ими стоитъ такого тяжелаго труда, что намъ это не по силамъ; они пожертвовали своимъ покоемъ, здоровьемъ, своимъ счастіемъ и совѣстью, чтобы имѣть ихъ; это слишкомъ дорого, ихъ вовсе не стоитъ пріобрѣтать по такой цѣнѣ.

-----

   Избранники придворной партіи {У Лабрюйера вмѣсто полнаго имени стоятъ буквы P. T. S. Посмертные издатели поставили здѣсь слово "partisans", на которое, очевидно, указываютъ эти три буквы.} заставляютъ насъ испытать одна за другою всѣ страсти: сначала ихъ презираютъ вслѣдствіе ихъ неизвѣстности, потомъ имъ завидуютъ, далѣе ихъ ненавидятъ, боятся, иной разъ цѣнятъ и, наконецъ, уважаютъ, а кто проживетъ подольше, тотъ кончитъ и состраданіемъ къ нимъ.

-----

   Сосій отъ ливреи мало по малу, благодаря доходамъ, перешелъ къ участію въ откупахъ; благодаря взяткамъ, насилію и злоупотребленію своею "властью", онъ наконецъ поднялся на значительную высоту; благодаря своей должности, онъ сталъ благороднымъ; ему не доставало только быть добродѣтельнымъ человѣкомъ: но должность церковнаго старосты сдѣлала и это послѣднее чудо.

-----

   Ардюра ходила въ одиночку и пѣшкомъ въ храмъ Св.***, издали слушала проповѣдь кармелитскаго монаха, не видя даже его въ лицо и не будучи въ состояніи разслышать многія его слова; ея добродѣтель была тайною, ея благочестіе такъ-же мало извѣстно другимъ, какъ и ея личность. Но вотъ ея мужъ вошелъ "въ восьмой пай" по откупу, и какая удивительная перемѣна произошла менѣе, чѣмъ въ шесть лѣтъ! Она уже ѣздитъ въ церковь не иначе какъ въ каретѣ, за нею носятъ тяжелый шлейфъ, ораторъ прерываетъ рѣчь, пока она садится на мѣсто, она сидитъ прямо противъ него, слышитъ каждое слово и видитъ каждый жестъ его; священники интригуютъ между собою, чтобы переманить ее къ себѣ на исповѣдь: всякому изъ нихъ хочется отпускать ей грѣхи, и наконецъ приходскій священникъ беретъ верхъ.

-----

   Креза несутъ на кладбище. Изъ всѣхъ его огромныхъ богатствъ, которыя онъ пріобрѣлъ воровствомъ и лихоимствомъ и истратилъ на роскошь и хорошій столъ, едва осталось, на что похоронить его. Онъ умеръ неоплатнымъ должникомъ, безъ средствъ и лишеннымъ всякой помощи; у него не было передъ смертью ни прохладительнаго питья, ни крѣпительныхъ средствъ, ни врачей: ни одинъ врачъ по увѣрялъ его, что онъ выздоровѣетъ.

-----

   Шампань, по выходѣ изъ-за продолжительнаго обѣда, раздувшаго ему животъ, чувствуя пріятный шумъ въ головѣ послѣ авенайскаго или силлерійскаго вина, подписываетъ поданную ему бумагу, которая отниметъ хлѣбъ у цѣлой провинціи, если никто не исправитъ дѣла. Ему извинительно: какъ понять въ первый часъ пищеваренія послѣ сытнаго обѣда, что можно уморить иныхъ съ голоду!...

-----

   Сильванъ на свои деньги пріобрѣлъ знатное рожденіе и дру гое имя; онъ господинъ того прихода, гдѣ его предки платила подать; когда-то его не пустили бы и въ качествѣ пажа къ Клеобулу, а теперь онъ его зять.

-----

   Дора несутъ въ носилкахъ по Аппіевой дорогѣ, впереди идутъ его отпущенники и рабы, разгоняя народъ и заставляя очистить дорогу; ему не хватаетъ только ликторовъ, онъ вступаетъ въ Римъ съ этою свитою, совершая какъ бы тріумфъ по поводу бѣдности и низости своего отца Санта.

-----

   Трудно было бы лучше Періандра воспользоваться своимъ состояніемъ; оно дало ему чинъ, уваженіе и авторитетъ; теперь уже не предлагаютъ ему подѣлиться дружбой, теперь выпрашиваютъ его протекціи. Сначала онъ говорилъ о себѣ: "человѣкъ моего сорта", а потомъ сталъ говорить: "человѣкъ моего званія"... Онъ выдаетъ себя за знатнаго и никто изъ тѣхъ, которыхъ онъ ссужаетъ деньгами или принимаетъ за своимъ изысканнымъ столомъ, не хочетъ спорить съ нимъ. Его жилище роскошно, снаружи вездѣ строго дорическій стиль; это, напр., не дверь, а настоящій портикъ. Трудно сказать, домъ-ли это частнаго человѣка или храмъ? Народъ часто попадаетъ въ обманъ по этому поводу. Это -- господинъ. властвующій надъ всѣмъ кварталомъ, ему всѣ завидуютъ и ждутъ его паденія; его жена своимъ жемчужнымъ ожерельемъ вооружила противъ себя всѣхъ женщинъ по сосѣдству; все пока крѣпко держится у этого человѣка, ничуть еще не слабѣетъ то величіе, которое онъ пріобрѣлъ себѣ, заплативъ за него и только. Жаль, что его отецъ, столь старый и дряхлый, не умеръ за двадцать лѣтъ раньше, прежде чѣмъ кто-нибудь въ мірѣ упомянулъ бы о Періандрѣ! Какъ теперь послѣдній перенесетъ ту неизвѣстную бумагу {Похоронный билетъ (Лабр.)}, которая разоблачитъ его званіе и которая часто заставляетъ краснѣть вдову и наслѣдниковъ? Или онъ уничтожитъ ее на глазахъ всего города, завистливаго, злорѣчиваго и проницательнаго, наперекоръ тысячѣ людей, которые рѣшительно заявляютъ желаніе выставить свой рангъ, участвуя въ похоронахъ? Да хотятъ-ли еще, чтобы онъ сдѣлалъ изъ своего отца "благороднаго человѣка", а, пожалуй, и "его превосходительство", хотя онъ былъ только "господиномъ N"?

-----

   Сколько бываетъ людей похожихъ на тѣ, уже окрѣпшія и подросшія деревья, которыя пересаживаютъ въ сады, гдѣ они поражаютъ взоры прохожихъ, видящихъ ихъ посаженными на прекрасныхъ мѣстахъ, но не знающихъ, гдѣ они прежде росли и какъ ихъ пересаживали!

-----

   Если бы иные умершіе вернулись въ міръ и увидѣли, что ихъ великія имена и титулы носятъ люди, отцы которыхъ были, быть можетъ, арендаторами, что эти люди владѣютъ ихъ землями со всѣми замками и старинными зданіями, то какое мнѣніе они составили бы себѣ о нашемъ вѣкѣ?

-----

   Распредѣленіе богатствъ, денегъ, большихъ состояній и другихъ матеріальныхъ благъ, и родъ людей, которые больше всего ими надѣлены, лучше всего даютъ намъ понять, какою бездѣлицею считаетъ Богъ эти блага, предоставляя ихъ людямъ.

-----

   Если вы войдете въ кухню и увидите, до какого методичнаго искусства доведенъ секретъ льстить вашему вкусу и заставлять васъ ѣсть сверхъ необходимаго; если вы подробно изслѣдуете всѣ приправы къ мясу, которыя должны составить приготовляемое для васъ пиршество; если вы посмотрите, черезъ какія руки онѣ проходятъ и сколько принимаютъ различныхъ формъ, прежде чѣмъ стать изысканнымъ блюдомъ и дойти до той чистоты и изящества, которыя прельщаютъ ваши взоры, заставляютъ васъ колебаться въ выборѣ и наконецъ побуждаютъ отвѣдать всего; если вы увидите всѣ эти яства въ другомъ мѣстѣ, а не на роскошно сервированномъ столѣ, то какою грязью все это покажется вамъ, какое вызоветъ отвращеніе! Если вы пойдете въ заднія помѣщенія театра и пересчитаете всѣ гири, блоки, веревки, которыми производятся полеты и изъ которыхъ состоятъ машины: если вы разсмотрите, сколько людей принимаютъ участіе въ исполненіи этихъ движеній, какай требуется отъ нихъ сила рукъ и какое напряженіе мускуловъ, т"" вы воскликните: "Какъ! неужели этотъ механизмъ приводитъ въ дѣйствіе всю сцену, которая такъ прекрасна и естественна, которая кажется одушевленною и дѣйствующею сама по себѣ? Какихъ напряженій все это требуетъ, какого усилія!"
   Точно также не углубляйтесь въ судьбу избранниковъ придворной партіи.

-----

   Этотъ столь свѣжій и цвѣтущій мальчикъ, отъ котораго вѣетъ такимъ здоровьемъ, состоитъ сеньёромъ аббатства и десяти другихъ бенефицій; все это вмѣстѣ приноситъ ему сто двадцать тысячъ ливровъ дохода, такъ что онъ весь заваленъ золотомъ. А въ другомъ мѣстѣ живетъ сто двадцать бѣдныхъ семействъ, которымъ нечѣмъ согрѣться зимою, у которыхъ нѣтъ одежды, чтобы прикрыться, нѣтъ часто и хлѣба; они въ крайней бѣдности, которой поневолѣ стыдно. Какое неравномѣрное распредѣленіе! Не доказываетъ-ли оно ясно, что будетъ съ тѣмъ и другими?...

-----

   Хризиппъ, "новый человѣкъ", первый достигшій "благородства" въ своемъ родѣ, тридцать лѣтъ тому назадъ мечталъ увидѣть себя, въ одинъ прекрасный день, обладателемъ хоть двухъ тысячъ ливровъ ренты; это было верхомъ его желаній и его честолюбія, онъ самъ это говорилъ, многіе помнятъ это. Теперь онъ достигъ, не знаю какими путями, того, что даетъ въ приданое за одною изъ своихъ дочерей тотъ капиталъ, который онъ самъ желалъ имѣть для себя на всю свою жизнь; такая же сумма лежитъ въ сундукахъ для каждаго изъ его остальныхъ дѣтей, которыхъ онъ долженъ надѣлить, а дѣтей у него много; но это еще не все ожидаемое наслѣдство; послѣ его смерти можно надѣяться на полученіе и другихъ еще богатствъ: онъ живъ еще, хотя уже въ лѣтахъ, и употребляетъ остатокъ своей жизни на то, чтобы еще больше обогатиться.

-----

   Дайте волю Эргасту и онъ предъявитъ свое право и тѣмъ, кто пьетъ воду изъ рѣки или идетъ по твердой землѣ; онъ умѣетъ обратить въ золото даже тростникъ и крапиву. Онъ выслушиваетъ всѣ совѣты и исполняетъ все, что выслушалъ. Государь жалуетъ другихъ только на счетъ Эргаста, оказываетъ имъ только тѣ милости, которыми они ему обязаны. Это ненасытная жажда имѣть и владѣть; онъ готовъ торговать искусствами и науками, чтобы все у него было въ полной гармоніи; если вѣрить слухамъ, ему хочется, чтобы народъ, изъ-за удовольствія видѣть его богатымъ, видѣть у него стаю гончихъ и полную конюшню, забылъ о музыкѣ Орфея и довольствовался его музыкою.

-----

   Не связывайтесь съ Критономъ: его трогаютъ только его собственныя выгоды; кто позавидуетъ его должности, его землѣ, вообще тому, чѣмъ онъ владѣетъ, тотъ попадетъ въ ловушку; онъ навалитъ на васъ несообразныя условія; нечего ждать пощады или выгодной сдѣлки отъ человѣка, столь полнаго своими интересами и столь враждебнаго вашимъ; онъ васъ одурачитъ.

-----

   Въ народѣ говорятъ, что Бровтинъ ищетъ уединенія и уже цѣлую недѣлю заперся съ образами. Но образа сами по себѣ, а онъ самъ по себѣ.

-----

   Народу трагедія часто доставляетъ удовольствіе. Онъ видитъ, какъ погибаютъ на міровомъ театрѣ личности самыя ненавистныя, которыя сдѣлали очень много зла въ различныхъ сценахъ и которыхъ онъ всей душою ненавидитъ.

-----

   Если раздѣлить жизнь избранниковъ партіи на двѣ равныя части, то первая, полная жизни и дѣятельности, цѣликомъ занята тѣмъ, что они изнуряютъ народъ, а вторая, ближайшая къ смерти, тѣмъ, что они выводятъ другъ друга на чистую воду и устраиваютъ одинъ другому гибель.

-----

   Этотъ человѣкъ, составившій благосостояніе для нѣсколькихъ лицъ и для васъ самихъ, не могъ поддержать своего, не могъ обезпечить прежде своей смерти ни жены своей, ни дѣтей; они теперь живутъ въ неизвѣстности и несчастій. но какъ хорошо вамъ ни извѣстно ихъ горестное положеніе, вамъ не приходитъ въ голову поправить его; вы, дѣйствительно, не можете этого сдѣлать: вы держите богатый столъ, вы строитесь. Но вы зато съ признательностью сохраняете портретъ вашего благодѣтеля, который, правда, перешелъ изъ кабинета въ переднюю... Какое уваженіе! вѣдь его можно было бы вынести и въ чуланъ.

-----

   Есть природная жесткость, есть еще жесткость, обусловленная состояніемъ и общественнымъ положеніемъ. Та и другая можетъ сдѣлать человѣка нечувствительнымъ къ нищетѣ другихъ, даже болѣе: та и другая можетъ сдѣлать его способнымъ не горевать по поводу несчастій въ своей семьѣ. Хорошій финансистъ не оплакиваетъ ни своихъ друзей, ни жены, ни дѣтей.

-----

   Бѣгите, удаляйтесь! Вы слишкомъ еще близко...-- "Я подъ другимъ тропикомъ", говорите вы.-- Ступайте на полюсъ, въ другое полушаріе, взбирайтесь на звѣзды, если можете.-- "Вотъ я тамъ".-- Хорошо: вы въ безопасности. Я открываю на землѣ человѣка, жаднаго, ненасытнаго, неумолимаго: онъ хочетъ жить на счетъ всего того, что найдетъ на своемъ пути и при своихъ встрѣчахъ, онъ хочетъ, во что бы то ни стало для другихъ, заботиться о себѣ одномъ, увеличивать свое имущество, изобиловать по горло всякими благами...

-----

   "Составлять себѣ состояніе" -- это такая прекрасная фраза, съ такимъ прекраснымъ значеніемъ, что она во всеобщемъ употребленіи; она извѣстна на всѣхъ языкахъ, нравится всѣмъ иностранцамъ и варварамъ, царствуетъ при дворѣ и въ городѣ, перебирается за стѣны аббатствъ того и другого пола: нѣтъ столь священныхъ мѣстъ, куда бы она ни проникла, нѣтъ пустыни или уединенія, гдѣ она была бы неизвѣстна.

-----

   Иной, заключая все новые и новые контракты и замѣчая, какъ прибываютъ деньги въ его сундукахъ, начинаетъ, наконецъ, думать, что онъ -- дѣльная голова и почти способенъ управлять.

-----

   Нуженъ извѣстный сортъ ума, чтобы составить себѣ состояніе, особенно большое; для этого нуженъ не бодрый умъ, не острый, не великій, не возвышенный, не свободный, не нѣжный; я не знаю, какой именно нуженъ умъ, и жду, чтобы кто-нибудь разрѣшилъ мнѣ этотъ вопросъ.

-----

   Чтобы составить себѣ состояніе, для этого меньше нужно ума чѣмъ привычки и опытности; объ этомъ думаютъ обыкновенно слишкомъ поздно: рѣшившись добиться богатства, начинаютъ съ ошибокъ, исправить которыя не всегда есть досугъ; отсюда, можетъ быть, и происходитъ то, что большія состоянія такъ рѣдки.

-----

   Если человѣку съ небольшими способностями захочется выдвинуться, онъ пренебрегаетъ всѣмъ, съ утра до вечера только и думаетъ, во снѣ только и видитъ, какъ бы выдвинуться. Началъ онъ съ давнихъ поръ гнаться за состояніемъ, еще съ юности; если онъ встрѣчаетъ преграду, которая не даетъ ему дороги, онъ просто-на-просто обходитъ ее, идетъ направо или налѣво, смотря по тому, гдѣ видитъ свѣтъ или слѣды; если натыкается на новыя препятствія, снова сворачиваетъ на тропинку, которую только что оставилъ; смотря по роду затрудненій, онъ то перелѣзаетъ, то уклоняется въ сторону, то принимаетъ другія мѣры: онъ руководится своимъ интересомъ, навыкомъ, обстоятельствами. Развѣ большіе таланты и много ума въ головѣ нужно имѣть путешественнику, чтобы сначала итти по большой дорогѣ, а если она загромождена, сойти съ нея и итти черезъ поля, потомъ снова выбраться на прежнюю дорогу, продолжать по ней путь и, наконецъ, дойти до своей цѣли? Не столько ли же ума нужно и этому человѣку, чтобы добиться цѣли? Развѣ чудо -- глупый и все-таки уважаемый всѣми богачъ?

-----

   Есть даже такіе, съ позволенія сказать, глупцы и слабоумные, которые занимаютъ видные посты и умѣютъ умереть среди богатства, между тѣмъ никому и въ голову не могло бы прійти, чтобы они удѣлили на это сколько-нибудь своего труда или искусства. Кто-нибудь подвелъ ихъ къ источнику рѣки или скорѣе случай натолкнулъ ихъ на источникъ; имъ сказали: "Хотите вы воды? Черпайте!" И они стали черпать.

-----

   Когда человѣкъ молодъ, онъ часто бѣденъ: онъ не сдѣлалъ еще пріобрѣтеній, ему не досталось еще наслѣдство. Дѣлаясь богатымъ, онъ въ то-же время дѣлается и старымъ: такъ рѣдко людямъ удается соединить всѣ свои выгоды; а если инымъ и удается, то не изъ чего имъ завидовать: имъ такъ много приходится терять при своей смерти, что они достойны сожалѣнія.

-----

   Лѣтъ тридцать нужно употребить на заботы о состояніи, въ пятьдесятъ лѣтъ оно еще не пріобрѣтено. Въ старости начинаютъ строиться и умираютъ, когда въ зданіи работаютъ еще маляры и стекольщики.

-----

   Какой же результатъ получается отъ большого состоянія, если не наслажденіе тщеславіемъ, своимъ искусствомъ, трудомъ, запасами тѣхъ, которые жили раньше насъ, и нашей собственной работой: разведеніемъ садовъ, постройками, пріобрѣтеніемъ для потомства?

-----

   Иной начинаетъ всякое утро тѣмъ, что обманываетъ людей, и заканчиваетъ вечеръ тѣмъ же, проведя цѣлый день въ обманахъ.

-----

   Купецъ, чтобы продать самый дурной товаръ, показываетъ его лицомъ; онъ наводитъ лоскъ и подкрашиваетъ, чтобы скрыть его недостатки и чтобы онъ казался хорошимъ; онъ поддѣлываетъ его, чтобы продать дороже, чѣмъ онъ стоитъ; онъ ставитъ ложныя и таинственныя клейма, чтобы всѣ повѣрили, что онъ продаетъ по настоящей цѣнѣ; у него невѣрный аршинъ, чтобы отмѣривать меньше, чѣмъ нужно; но у него стоятъ за то монетные вѣсы, чтобы покупатель платилъ ему полновѣснымъ золотомъ.

-----

   Во всѣхъ положеніяхъ бѣднякъ очень близокъ къ человѣку добродѣтельному, а богачъ почти не минуетъ мошенничества; ловкость и способность не ведутъ къ огромнымъ богатствамъ.
   Въ любомъ мастерствѣ и въ любой торговлѣ можно обогатиться, выставляя на показъ извѣстнаго рода честность.
   Изъ всѣхъ средствъ составить себѣ состояніе самое короткое и самое лучшее -- это поставить людей въ такое положеніе, чтобы они ясно видѣли, что, дѣлая вамъ добро, они дѣйствуютъ въ собственныхъ интересахъ.

-----

   Люди, тѣснимые нуждою, а иной разъ понуждаемые желаніемъ барыша и славы, пускаютъ въ дѣло свои грязныя способности или принимаются за двусмысленныя профессіи, опасность и послѣдствія которыхъ они сами отъ себя долго скрываютъ; впослѣдствіи они оставляютъ ихъ изъ скромнаго благочестія, которое, впрочемъ, приходитъ къ нимъ всегда только послѣ того уже, какъ они собрали жатву и пріобрѣли прочное благосостояніе.

-----

   Есть такая нищета на землѣ, что она сжимаетъ сердце. Инымъ нечего даже ѣсть, иные боятся зимы: имъ страшно за жизнь. Въ иныхъ мѣстахъ ѣдятъ незрѣлые плоды, насніуя землю и времена года, чтобы удовлетворить своему неизысканному вкусу. Простые буржуа, только потому, что они были богаты, имѣли смѣлость проглатывать сразу столько, сколько хватило бы на прокормленіе ста семействъ. Пусть, кто хочетъ, выступитъ противъ этихъ крайностей: я укрываюсь въ среду умѣренности и не хочу, если можно, быть ни несчастнымъ, ни счастливымъ.

-----

   Мы знаемъ, что бѣдные горюютъ по поводу того, что всего имъ недостаетъ, что никто не облегчаетъ ихъ положенія; но если правда, что богатые гнѣваются, то развѣ только на то, что у нихъ не можетъ быть недостатка ни въ малѣйшей вещи, или только тогда, когда кто-либо хочетъ имъ сопротивляться.

-----

   Богатъ тотъ, кто больше получаетъ, чѣмъ тратитъ; бѣденъ тотъ, у кого расходъ выходитъ за предѣлы дохода.
   Иной, имѣя два милліона ренты, можетъ быть ежегодно бѣднымъ на пятьсотъ тысячъ ливровъ.
   Дольше всего держится среднее состояніе, а большое состояніе ведетъ всегда къ одному несомнѣнному концу.
   Большія богатства -- это случайность, недалекая отъ бѣдности.
   Если правда, что богаты мы тѣмъ, въ чемъ не нуждаемся, то самый богатый человѣкъ -- это мудрецъ.
   Если правда, что бѣдны мы всѣмъ тѣмъ, чего желаемъ себѣ, то честолюбивый и скупой находятся въ крайней бѣдности.

-----

   Страсти тиранствуютъ надъ человѣкомъ, а честолюбіе перевѣшиваетъ въ немъ другія страсти и даетъ ему на время внѣшній видъ всѣхъ добродѣтелей. Трифонъ страдаетъ всѣми пороками, а я считалъ его трезвымъ, цѣломудреннымъ, щедрымъ, скромнымъ и даже набожнымъ; я и теперь все еще считалъ бы его такимъ, если бы онъ не достигъ, наконецъ, благосостоянія.

-----

   Люди никогда не отступаютъ отъ желанія владѣть и возвышаться; желчь уже разливается и смерть приближается, а мы все еще, съ помраченнымъ лицомъ и ослабшими ногами, твердимъ: "мое состояніе", "мое имущество".

-----

   Въ мірѣ есть два способа подняться -- съ помощью собственнаго искусства и съ помощью глупости другихъ.

-----

   Черты лица обнаруживаютъ характеръ и нравы, но выраженіе лица отмѣчаетъ обладателя матеріальныхъ благъ; на лицѣ написано, кто больше и кто меньше тысячи ливровъ имѣетъ ренты.

-----

   Хризантъ, богатый и грубый человѣкъ, не хочетъ, чтобы его видѣли съ Евгеніемъ, человѣкомъ заслуженнымъ, но бѣднымъ; онъ думаетъ, что это сообщество безчеститъ его. Евгеній также относится къ Хризанту: они не подвергаются риску столкнуться.

-----

   Когда я вижу, что иные люди, прежде предупреждавшіе меня въ знакахъ вѣжливости, теперь, напротивъ, ждутъ, пока я съ ними поздороваюсь, и считаются со мною, кто выше и кто ниже, то я говорю самому себѣ: "Отлично! Я очень радъ.... тѣмъ лучше для нихъ".... Очевидно, что этотъ человѣкъ теперь имѣетъ лучшую квартиру, лучшую меблировку, лучшій столъ, чѣмъ онъ имѣлъ обыкновенно, что онъ нѣсколько мѣсяцевъ тому назадъ принялъ на себя какое-нибудь дѣло, обѣщающее значительный барышъ. Дай Богъ, чтобы онъ дошелъ въ скоромъ времени до презрѣнія ко мнѣ!

-----

   Если бы мысли, книги и ихъ авторы зависѣли отъ богачей и отъ тѣхъ, которые составили себѣ хорошее состояніе, то какая произошла бы проскрипція! Тогда не допускалось бы возраженій: какой тонъ, какую власть они проявили бы въ отношеніи къ ученымъ! Какое величіе они выказали-бы въ отношеніи къ этимъ жалкимъ людямъ, которымъ ихъ заслуги не дали ни мѣста, ни богатства и которымъ все еще приходится разсудительно думать и писать! Нужно признаться, что настоящее принадлежитъ богачамъ, а будущее добродѣтельнымъ и способнымъ людямъ. Гомеръ остается и теперь и всегда будетъ, а откупщиковъ податей, публикановъ уже нѣтъ; да и были-ли они? кому извѣстно ихъ отечество, ихъ имена? были-ли въ Греціи избранники партіи? Что стало съ тѣми важными лицами, которыя презирали Гомера, избѣгали на площади встрѣчи съ нимъ, не отвѣчали на его привѣтствіе или окликали при встрѣчѣ только по имени, которыя не удостоивали его приглашенія къ своему столу и смотрѣли на него, какъ на человѣка, не имѣвшаго богатствъ, а составлявшаго книгу? Что станется съ Фоконнетами {У нихъ было много фермъ, сдававшихся въ аренду.}? Сохранится-ли о нихъ такъ долго память въ потомствѣ, какъ о Декартѣ, который родился французомъ, а умеръ въ Швеціи?

-----

   Изъ одного и того-же источника, гордости, происходить и то. что люди надменно возвышаются надъ своими подчиненными, и то, что низко пресмыкаются передъ тѣми, кто выше ихъ; этому пороку, который основанъ не на личной заслугѣ или добродѣтели, а на богатствахъ, важныхъ постахъ, вліяніи и ложномъ знаніи, одинаково свойственно внушать вамъ презрѣніе къ тѣмъ, которые меньше насъ имѣютъ этого сорта благъ, и излишнее уваженіе къ тѣмъ, которые обладаютъ ими въ количествѣ, превосходящемъ наше.

-----

   Есть души грязныя, испачканныя всякою дрянью и соромъ, влюбленныя въ барышъ и интересъ, какъ прекрасныя души влюблены въ славу и добродѣтель, воспріимчивыя къ одному только удовольствію -- пріобрѣтать и не терять, любостязательныя и жадныя, когда дѣло идетъ о 10 денье, вѣчно занятыя своими должниками, вѣчно горюющія о паденіи цѣнъ и запрещеніи монеты, погруженныя и какъ-бы утонувшія въ контрактахъ и документахъ. Это уже не родители, не друзья, не граждане, не христіане; это, можетъ быть, уже не люди: у нихъ за то деньги.

-----

   Исключимъ сначала тѣхъ благородныхъ, мужественныхъ, готовыхъ помочь и изобрѣтательныхъ въ благодѣяніи людей -- если они остались еще на землѣ, которыхъ никакая нужда, никакая неравномѣрность, никакія уловки не могутъ отдалить отъ людей, разъ избранныхъ ими въ друзья. Послѣ этой предосторожности, мы смѣло выскажемъ печальную вещь, о которой горько и подумать:
   Нѣтъ въ мірѣ такого человѣка, тѣсно связаннаго съ нами товариществомъ и благожелательствомъ, любящаго насъ, находящаго въ насъ удовольствіе, дѣлающаго намъ тысячу предложеній всякихъ услугъ и приносящаго иной разъ пользу, который, изъ-за привязанности къ своему личному интересу, не готовъ-бы былъ порвать съ нами связи и стать нашимъ врагомъ.

-----

   Въ то время, какъ Оронтъ увеличиваетъ съ годами свои капиталы и доходы, въ одномъ семействѣ рождается дѣвочка; она воспитывается, растетъ, хорошѣетъ, достигаетъ, наконецъ, шестнадцати лѣтъ: и вотъ его приглашаютъ жениться на этой молодой, красивой и умной особѣ, хотя ему 50 лѣтъ: этотъ человѣкъ, безъ знатнаго происхожденія, безъ ума, безъ малѣйшей заслуги, предпочтенъ всѣмъ своимъ соперникамъ.

-----

   Бракъ, который долженъ былъ-бы для человѣка быть источникомъ всѣхъ благъ, часто бываетъ для него, вслѣдствіе недостатка состоянія, тяжелымъ бременемъ, подъ которымъ онъ изнемогаетъ, жена и дѣти служатъ тогда для него сильнымъ соблазномъ къ обману, ко лжи и къ недозволеннымъ доходамъ; онъ среди двухъ опасностей, мошенничества и бѣдности: трудный выборъ!
   "Жениться на вдовѣ" для настоящаго француза значитъ устроить свое благосостояніе; но на дѣлѣ не всегда оправдывается это значеніе.

-----

   Кто при раздѣлѣ съ братьями получилъ столько, чтобы жить вдоволь, будучи хорошимъ стряпчимъ, тотъ хочетъ быть офицеромъ; простой офицеръ мѣтитъ въ судьи, а судья хочетъ быть предсѣдателемъ. Тоже бываетъ во всѣхъ положеніяхъ: попытавшись забраться выше своего положенія и насилуя, такъ сказать, спою судьбу, люди томятся, чувствуя себя стѣсненными и нуждающимися; они неспособны ни не желать богатства, ни оставаться постоянно богатыми.

-----

   Обѣдай, Клеархъ, въ свое удовольствіе, ужинай, клади дрова въ огонь, покупай себѣ плащъ, обивай свою комнату: ты не любишь своего наслѣдника, ты не знаешь, есть ли у тебя наслѣдникъ, ты не имѣешь наслѣдника.

-----

   Когда человѣкъ молодъ, онъ бережетъ для старости; когда старъ, копитъ на смерть. Расточительный наслѣдникъ заплатитъ за все пышными похоронами, а остальное поглотитъ.

-----

   Скупой, если умретъ, въ одинъ день тратитъ больше, чѣмъ тратилъ въ десять лѣтъ при жизни; а его наслѣдникъ въ десять мѣсяцевъ истратитъ больше, чѣмъ онъ самъ съумѣлъ истратить во всю свою жизнь.

-----

   Что человѣкъ расточаетъ, то отнимаетъ у своего наслѣдника, а что гнусно копитъ, то отнимаетъ у самого себя. Средина есть справедливость къ себѣ и къ другимъ.

-----

   Дѣти, можетъ быть, были-бы дороже для своихъ родителей и, обратно, отцы дороже своимъ дѣтямъ, если-бы послѣдніе не имѣли званія наслѣдниковъ.

-----

   Печально положеніе человѣка: оно можетъ внушить отвращеніе къ жизни! Сколько нужно потѣть, бодрствовать, сгибаться, зависѣть, чтобы добыть самому небольшое состояніе или получить его, благодаря смерти вашихъ близкихъ: кто удерживается отъ желанія, чтобы его отецъ разстался скорѣе съ міромъ, тотъ уже добродѣтельный человѣкъ.

-----

   Характеръ человѣка, который имѣетъ въ виду получить съ кого-нибудь наслѣдство, бываетъ очень угодливъ; кто думаетъ выиграть отъ нашей смерти и желаетъ, чтобы она скорѣе наступила, тотъ больше всего льститъ, повинуется, слѣдуетъ намъ, больше всего ищетъ нашего общества и дружбы, больше всего бережетъ и ласкаетъ насъ въ продолженіе нашей жизни.

-----

   Всѣ люди, въ отношеніи къ должностямъ, титуламъ и имуществу, считаютъ себя наслѣдниками другъ друга и въ продолженіе всей своей жизни, въ силу своего личнаго интереса, тайно желаютъ смерти для другого; самый счастливый въ каждомъ положеніи тотъ, кто больше всего долженъ потерять со своею смертью и оставить своему наслѣднику.

-----

   Говорятъ, что при игрѣ условія противниковъ равны; но на самомъ дѣлѣ они иногда столь поразительно неравны, между однимъ и другимъ условіемъ иногда лежитъ столь огромная и глубокая пропасть, что глазамъ больно смотрѣть, какъ такія крайности сближаются; это производитъ такое-же непріятное впечатлѣніе, какъ музыка, которая сбивается съ тона, какъ дурно подобранныя краски, какъ бранныя и оскорбляющія слухъ слова, какъ шумъ или звукъ, заставляющій ихъ дрожать; это, однимъ словомъ, полное нарушеніе всякой пристойности. Если мнѣ возразятъ, что это практикуется на всемъ Западѣ, я отвѣчу, что все-таки это, можетъ быть, одна изъ вещей, за которыя считаютъ насъ варварами въ другой части свѣта, и что восточные путешественники, являясь къ намъ, быть можетъ, заносятъ въ свои памятныя книжки объ этомъ странномъ обычаѣ; я не сомнѣваюсь даже, что наше излишество въ этомъ отношеніи имъ не менѣе противно, чѣмъ намъ ихъ "Замбайя" {Лабрюйеръ ссылается на сочиненіе "Relations du royaume de Siam" гдѣ описанъ обычай "Замбайя".} и другіе знаки униженія.
   

КНИГА ВТОРАЯ.
Будущее искусства и поэзіи.

   Лѣтъ сорокъ тому назадъ, къ концу одного обѣда у англійскаго живописца Гэйдона, поэтъ Китсъ поднялъ свой стаканъ и провозгласилъ слѣдующій тостъ: "Да будетъ стыдно памяти Ньютона"! Присутствующіе были крайне удивлены, и Уордсвортъ, прежде чѣмъ выпить, попросилъ объясненія. Китсъ отвѣтилъ: "Потому что онъ уничтожилъ поэзію радуги, низведя ее къ призмѣ". И всѣ выпили за посрамленіе Ньютона.-- Что-же, и дѣйствительно поэзія вещей уничтожена, благодаря научнымъ знаніямъ? Неужели и вся-то поэзія подобна этому легкому, разноцвѣтному покрывалу, повиснувшему между небомъ и землей, этому шарфу, сотканному изъ свѣта, котораго древніе обоготворяли, Ньютонъ-же обнажилъ предъ всѣми чисто геометрическую, земную его основу? Еще въ семнадцатомъ столѣтіи Паскаль говорилъ, что не слѣдуетъ дѣлать различія между ремесломъ поэта и "вышивальщика". Это довольно пренебрежительное опредѣленіе Паскаля было еще болѣеи реувеличено Монтескьё: "Поэты, говоритъ онъ, имѣютъ ремесломъ своимъ обремененіе разума и природы разнаго рода прикрасами, какъ нѣкогда отягощали женщинъ разнаго рода украшеніями". Эти слова, возмущавшія Вольтера, который обвинялъ ихъ въ преступномъ "оскорбленіи поэзіи", но въ глазахъ большинства имѣвшія значеніе пустой болтовни, въ настоящее время, значительному числу ученыхъ и мыслителей показались-бы точнымъ выраженіемъ истины. Поэзія, имѣвшая за себя, въ семнадцатомъ и восемнадцатомъ столѣтіяхъ, большинство "честныхъ людей", скоро будетъ имѣть, говорятъ намъ, лишь меньшинство. Наука -- это великій предметъ поклоненія нашего вѣка; мы всѣ устраиваемъ ей, подчасъ не вполнѣ ясно сознавая причины, въ глубинѣ души.
   Засѣданіе штатовъ или засѣданіе соединенныхъ камеръ по какому-нибудь очень важному дѣлу не представляетъ такого важнаго и серьезнаго зрѣлища, какъ засѣданіе игроковъ, ведущихъ большую игру: мрачная строгость написана на ихъ лицахъ; эти неумолимые другъ къ другу и непримиримые враги, пока продолжается игра, не признаютъ ни связей, ни дружбы, ни знатнаго рожденія, ни сословныхъ отличій; случай, это слѣпое и жестокое божество, предсѣдательствуетъ въ этомъ кружкѣ и властно рѣшаетъ дѣло; они выражаютъ ему почтеніе своимъ глубокимъ молчаніемъ и вниманіемъ, на которое они, въ другое время, вовсе неспособны; всѣ страсти какъ будто замираютъ и уступаютъ мѣсто одной: придворный, и тотъ перестаетъ быть не только пріятнымъ, льстивымъ, угодливымъ, но даже набожнымъ.

-----

   Кто поднялся въ гору игрою и выигрышемъ, въ томъ не найдешь ни малѣйшаго слѣда его первоначальнаго положенія: онъ теряетъ изъ виду равныхъ себѣ и льнетъ къ самымъ знатнымъ вельможамъ. Правда, счастье, зависящее отъ игральной кости или ландскнехта {Особая карточная игра.}? часто возвращаетъ такихъ людей въ ихъ прежнее положеніе.

-----

   Я не удивляюсь, что существуютъ публичные игорные дома, эти ловушки, разставленныя противъ людской жадности, эти пучины, куда безвозвратно надаютъ деньги частныхъ лицъ, эти ужасные подводные камни, о которые разбиваются игроки и гибнутъ, не удивляюсь, что изъ этихъ мѣстъ разсылаются агенты, чтобы узнать въ нужный моментъ, кто высадился на землю съ только что захваченнымъ золотомъ, кто выигралъ процессъ, получивши при этомъ изрядную сумму, кто получилъ хорошій подарокъ, кто очень удачно велъ игру, какой сынокъ только что пріобрѣлъ богатое наслѣдство, какой неразумный прикащикъ захотѣлъ поставить на карту что скопилось у него въ кассѣ: это грязное и недостойное человѣка ремесло все основано, правда, на обманѣ, но оно древняго происхожденія, общеизвѣстно и практиковалось во всякое время тѣмъ сортомъ людей, которыхъ зовутъ картежниками; у нихъ на двери виситъ и вывѣска, гдѣ почти прямо на писано: "Здѣсь откровенно обманываютъ". Да и къ чему имъ выдавать себя за безупречныхъ? Кто не знаетъ, что войти въ эти дома значитъ потерять что-нибудь? Я ужъ умолчу о томъ, что они легко находятъ у себя подъ рукою столько простаковъ, сколько имъ нужно для своего существованія.

-----

   Тысячи людей разоряются отъ игры и хладнокровно говорятъ вамъ, что они не умѣютъ обойтись безъ игры. Какое оправданіе! Найдите такую страсть, какъ-бы насильна и позорна она ни была, которая не могла-бы привести такое-же оправданіе. Позволительно-ли сказать, что такой-то человѣкъ не можетъ обойтись безъ воровства, безъ убійства, не можетъ не впасть въ преступленіе?
   Позволительна-ли эта ужасная, непрерывная игра, безъ всякой осторожности и границъ, въ которой человѣкъ имѣетъ въ виду только полное разореніе противника, выходитъ изъ себя изъ-за желанія выигрыша, приходитъ въ отчаяніе при проигрышѣ, снѣдается жадностью, въ которой ставятъ на карту или рискуютъ изъ-за игральной кости своимъ собственнымъ состояніемъ и судьбою своей жены и своихъ дѣтей, или, наоборотъ, это такая вещь, безъ которой мы обязаны обходиться? Не доводитъ-ли эта страсть иной разъ до еще большаго насилія надъ собою, когда человѣкъ, доведенный игрою до полнаго разоренія, принужденъ бываетъ обходиться даже безъ платья и пищи и не можетъ добыть ихъ для своего семейства?
   Я не позволяю никому быть мошенникомъ, но допускаю, чтобы мошенникъ игралъ въ большую игру. Я запрещаю это честному человѣку: рисковать большою потерею -- это слишкомъ большое мальчишество.

-----

   Горе, происходящее отъ потери матеріальныхъ благъ, тянется дольше всякаго другого; время только обостряетъ его, смягчая всякое другое горе; мы каждый моментъ во всю свою жизнь чувствуемъ, что намъ не хватаетъ того добра, которое мы потеряли.

-----

   Хорошо быть тѣмъ, кто не пользуется своимъ добромъ, чтобы выдавать замужъ своихъ дочерей, платить свои долги или заключать контракты, лишь-бы только не быть его дѣтьми или его женой.

-----

   Ни смуты, волнующія ваше царство, ни война, которую вы мужественно выдерживаете противъ могущественной націи, со времени смерти вашего супруга, ничуть не уменьшаютъ вашего, Зеповія, великолѣпія; вы предпочли всякой другой странѣ берега Евфрата для того, чтобы воздвигнуть здѣсь гордое зданіе; тутъ здоровый и умѣренный климатъ, прелестное мѣстоположеніе; священный лѣсъ осѣняетъ зданіе со стороны запада; лучшаго жилища не могли бы выбрать и боги Сиріи, которые поселяются иной разъ на землѣ; окрестность кипитъ людьми, которые рубятъ, пилятъ, уходятъ и приходятъ, катятъ и возятъ ливанскій лѣсъ, добываютъ мѣдь и пурпуръ; въ воздухѣ носится стонъ рычаговъ и машинъ, такъ что путешественники, проникшіе въ Аравію, могутъ надѣяться, что съ ихъ возвращеніемъ къ своимъ очагамъ дворецъ будетъ оконченъ и притомъ во всемъ блескѣ, до котораго вы хотите довести его, прежде чѣмъ туда переселиться съ своими дѣтьми. Не щадите ничего, великая царица; употребите въ дѣло золото и все искусство самыхъ превосходныхъ мастеровъ: пусть Фидій и Зевксисъ вашего вѣка развернутъ свои знанія на плафонахъ и гипсовой отдѣлкѣ вашего дворца; раскиньте кругомъ обширные и прелестные сады, которые были-бы на столько очаровательны, что казались-бы созданными не рукою человѣка; истощайте ваши сокровища и ваше искусство на это несравненное сооруженіе. Лишь только вы, Зеновія, приложите въ послѣдній разъ свою руку, какой-нибудь изъ тѣхъ пастуховъ, которые живутъ въ сосѣднихъ съ Пальмирою пескахъ, обогатившись провозными пошлинами на вашихъ рѣкахъ, купитъ на чистыя деньги этотъ дворецъ, чтобы еще болѣе украсить его и сдѣлать достойнымъ себя самого и своего счастья.

-----

   Васъ очаровываетъ этотъ дворецъ, эта меблировка, эти сады, эти прелестныя воды; вы отъ удивленія вскрикиваете, увидѣвши въ первый разъ этотъ восхитительный домъ, вы поражены чрезмѣрнымъ счастьемъ его обладателя. Но его нѣтъ ужъ, онъ не такъ пріятно и спокойно наслаждался, какъ вы; онъ ни разу не имѣлъ яснаго дня или спокойной ночи: онъ запутался въ долгахъ, чтобы довести домъ до той красоты, которая восхищаетъ васъ, кредиторы выгнали его вонъ; онъ оглянулся назадъ, посмотрѣлъ издали въ послѣдній разъ на свой домъ и умеръ отъ ужаса.

-----

   Мы поневолѣ видимъ на примѣрѣ иныхъ фамилій то. что называютъ капризомъ случая или игрою судьбы. Сто лѣтъ тому назадъ объ этихъ фамиліяхъ никто и не упоминалъ, ихъ тогда и не было; но вотъ вдругъ небо пролило на нихъ свои милости: на нихъ полились рѣкою блага, почести, титулы, онѣ очутились на верху благополучія. У Эвмолпа, одного изъ такихъ людей, не имѣющихъ предковъ, отецъ, по крайней мѣрѣ, поднялся на столько высоко, что достигъ всего, чего только могъ желать въ продолженіе своего долгаго вѣка. Отличались-ли эти два лица выдающимся умомъ и высокою способностью, или ужъ такъ сложились обстоятельства?

-----

   Впрочемъ, счастье имъ уже не улыбнется: оно играетъ уже другими людьми, а ихъ потомство стало такимъ-же. какимъ были предки.

-----

   Ближайшею причиною разоренія людей обоихъ сословій, чиновнаго и военнаго, служитъ то обстоятельство, что ихъ расходами управляетъ одно только ихъ общественное положеніе, а не средства ихъ.

-----

   Если вы ничего не забыли сдѣлать для своего благосостоянія, то какой вы вынесли трудъ! Если вы пренебрегли одной самой маловажною вещью, то какая досада мучитъ васъ!

-----

   У Гитона свѣжій цвѣтъ лица, полное лицо, отвислыя щеки, пристальный и увѣренный взглядъ, широкія плечи, большой животъ, твердая и рѣшительная походка; говоритъ онъ увѣренно, заставляетъ собесѣдника повторять сказанное, а самъ не спѣша выслушиваетъ, что ему говорятъ; онъ употребляетъ большой платокъ и сморкается съ большимъ шумомъ; онъ плюетъ очень далеко и чихаетъ очень громко; спитъ онъ день и ночь и притомъ глубокимъ сномъ, въ обществѣ онъ сопитъ; за столомъ или на прогулкѣ занимаетъ мѣста больше всякаго другого: прогуливаясь съ равными себѣ, онъ забивается въ середину: онъ останавливается, и тѣ останавливаются; онъ снова идетъ, и тѣ идутъ -- всѣ соразмѣряютъ съ нимъ свои дѣйствія; онъ прерываетъ собесѣдника и даетъ свое направленіе разговору, по его не прерываютъ и слушаютъ, какъ-бы долго онъ ни говорилъ; всѣ держатся его мнѣнія и вѣрятъ новостямъ, которыя онъ впервые сообщаетъ. Если онъ садится, то погружается въ кресла, скрещиваетъ ноги одна на другой, нахмуриваетъ брови, нахлобучиваетъ шляпу на глаза, чтобы никого не видѣть или приподнять ее потомъ, гордо и дерзко открывши свой лобъ. Онъ веселъ, большой охотникъ до смѣха, нетерпѣливъ, самонадѣянъ, склоненъ сердиться, своенравенъ, хитеръ и таинствененъ въ текущихъ дѣлахъ, онъ думаетъ, что у него есть таланты и умъ.-- Это богачъ.
   У Федона глаза впалые, лицо загорѣлое, тѣло сухопарое, видъ печальный; спитъ онъ мало и притомъ очень неспокойнымъ сномъ; онъ склоненъ къ отвлеченностямъ и мечтательности, такъ что, при всемъ своемъ умѣ кажется на видъ глупымъ: онъ забываетъ сказать, что знаетъ, передать о происшествіяхъ, которыя ему извѣстны, а если и говоритъ иной разъ, то неудачно пользуется случаемъ; онъ боится надоѣсть собесѣднику, разсказываетъ кратко, но холодно и не можетъ возбудить ни вниманія, ни смѣха: онъ рукоплещетъ и улыбается тому, что другіе говорятъ, согласенъ съ ихъ мнѣніемъ, бѣгаетъ и летаетъ, оказывая всѣмъ маленькія услуги; онъ угодливъ, льстивъ, хлопотливъ и таинствененъ въ своихъ дѣлахъ, а иной разъ склоненъ и солгать; онъ суевѣренъ, совѣстливъ, робокъ, ходитъ тихо и легко, будто боится топтать землю, глаза опускаетъ и не осмѣливается поднять ихъ на прохожихъ; онъ никогда не пристаетъ къ кружку, собравшемуся для бесѣды, а станетъ сзади того, кто говоритъ, украдкой выслушиваетъ все и удаляется, если на него станутъ смотрѣть; онъ не занимаетъ особаго для себя мѣста, не раздвигаетъ прохожихъ, идетъ съежившись, съ опущенной на глаза шляпою; чтобы не быть замѣченнымъ, закутывается въ свой плащъ; какъ-бы ни были улицы или корридоры наполнены людьми, онъ найдетъ средство пройти безъ усилій и проскользнуть незамѣченнымъ; если его просятъ садиться, онъ помѣщается на самомъ кончикѣ стула, въ обществѣ говоритъ тихо и неразборчиво; но къ общественнымъ вопросамъ относится свободно, негодуетъ противъ вѣка, считаетъ себя не очень подвластнымъ министрамъ и министерству. Онъ открываетъ ротъ только для того, чтобы отвѣчать, кашляетъ и сморкается, заслонившись своею шляпою, плюетъ почти на себя, чихнуть старается гдѣ-нибудь въ углу или такъ, чтобы никто не замѣтилъ; съ нимъ никто не здоровается, никто не говоритъ ему комплиментовъ.-- Это бѣднякъ.
   

О столицѣ.

   Въ Парижѣ, съ буквальной точностью, каждый вечеръ устраивается нѣчто въ родѣ общественнаго свиданія на Курѣ или въ Тюльери, куда собираются, чтобы посмотрѣть и судить другъ друга.
   Никто не можетъ обойтись безъ этого свѣтскаго общества, которое всѣ осмѣиваютъ и котораго никто не любитъ.
   Гуляющіе высматриваютъ взаимно другъ друга, проходя одинъ передъ глазами другого; коляски, лошади, ливреи, гербы, все съ любопытствомъ или насмѣшкой наблюдается, ничто не ускользаетъ отъ глазъ: смотря по величинѣ экипажа, то или иное лицо внушаетъ или уваженіе, или презрѣніе.

-----

   Всякому знакома та длинная плотина {Набережная Сенъ-Бернардская.}, которая ограничиваетъ и сжимаетъ русло Сены съ той стороны, гдѣ она входитъ въ Парижъ, только что принявши въ себя Марну; во время лѣтней жары, тутъ многіе купаются внизу плотины; сверху видно, какъ они бросаются въ воду и выходятъ изъ воды. Это забавляетъ гуляющую публику: пока не наступилъ купальный сезонъ, городскія женщины не ходятъ сюда гулять, а лишь только онъ пройдетъ, онѣ перестаютъ сюда ходить.

-----

   Въ подобныхъ мѣстахъ всеобщаго стеченія публики, куда женщины собираются для того, чтобы показать прекрасную матерію и произвести впечатлѣніе своимъ туалетомъ, всякій гуляетъ въ компаніи, вслѣдствіе потребности побесѣдовать; тутъ соединяются въ кружки, чтобы упрочить свое положеніе въ театрѣ, пріучить къ себѣ публику и сплотиться противъ критики; тутъ именно много говорятъ другъ другу, ничего однако не высказывая или, лучше сказать, говорятъ для того, чтобы слышали прохожіе: для нихъ-то и возвышаютъ свой голосъ, жестикулируютъ, шутятъ, склоняютъ небрежно голову, проходятъ и снова возвращаются.

-----

   Городъ раздѣленъ на различныя общества, въ родѣ маленькихъ республикъ, изъ которыхъ каждая имѣетъ свои законы, обычаи, свой жаргонъ и свои остроты. Пока подобное общество находится въ силѣ, пока каждый увлекается, члены его только то и могутъ находить хорошимъ, что сказано или сдѣлано кѣмъ-нибудь изъ своихъ, будучи совершенно неспособными постичь прелести того, что сказано или сдѣлано кѣмъ-нибудь постороннимъ; это самомнѣніе доходитъ до презрѣнія къ людямъ, не посвященнымъ въ ихъ тайны; человѣкъ болѣе умный, попавшій случайно въ ихъ среду, оказывается чуждымъ для нихъ; онъ чувствуетъ себя у нихъ какъ будто въ отдаленной странѣ, дороги, языкъ, нравы и обычаи которой ему незнакомы; онъ видитъ, какъ люди бесѣдуютъ, шутятъ, шепчутъ другъ другу на ухо, покатываются со смѣху и потомъ впадаютъ въ угрюмое молчаніе; онъ теряется, не знаетъ, какъ вставить хоть одно слово, ему не о чемъ даже слушать. Въ такихъ кружкахъ всегда есть злой шутникъ, который господствуетъ и служитъ какъ бы героемъ общества; его обя занность веселить другихъ, онъ постоянно заставляетъ смѣяться, прежде чѣмъ скажетъ что-нибудь. Если попадетъ иной разъ туда женщина непричастная удовольствіямъ кружка, то веселое сборище никакъ не можетъ понять, почему это она не смѣется по поводу шутокъ, которыхъ она и не понимаетъ, почему она такъ нечувствительна къ пошлостямъ, которыя нравятся только тому, кто ихъ дѣлаетъ; ей все ставятъ въ упрекъ: тонъ ея голоса, ея молчаніе, ея станъ, лицо, одежду, манеру ея входа и выхода. Однако такія партіи существуютъ не больше двухъ лѣтъ, обыкновенно уже съ перваго же года появляются сѣмена раздора, ведущія къ разрыву въ слѣдующій годъ: соревнованіе изъ-за красоты, столкновенія при игрѣ, излишество въ пирахъ, которые, будучи сначала скромными, скоро переходятъ въ пышные банкеты съ цѣлыми пирамидами мяса,-- все это разстраиваетъ республику и наноситъ наконецъ ей смертельный ударъ, и въ самое короткое время объ этой республикѣ начинаютъ столь же мало говорить, какъ о прошлогоднихъ мухахъ.

-----

   Въ городѣ есть крупный чиновный кругъ и мелкій чиновный людъ. Первый вымещаетъ на второмъ пренебреженіе и небольшія униженія, которыя ему приходится испытывать при дворѣ. Указать ихъ границы, гдѣ кончается крупный и начинается мелкій людъ, дѣло нелегкое; есть даже значительный контингентъ такихъ людей, которые отказываются принадлежать ко второму кругу и у которыхъ оспариваютъ принадлежность къ первому кругу; но они все-таки не сдаются, а, напротивъ, стараются, по своей важности и по расходамъ, сравняться съ высшей магистратурой; они ей уступаютъ нехотя и обыкновенно говорятъ, что благородство ихъ должности, независимость ихъ профессіи, ихъ ораторскій талантъ и личныя заслуги стоятъ, по крайней мѣрѣ, кошелька съ тысячью франковъ, которые заплатилъ за свою должность какой-нибудь сынъ избранника придворной партіи или банкира.

-----

   Вамъ смѣшнымъ кажется мечтать, сидя въ каретѣ, или, пожалуй, даже и отдыхать, развалившись въ ней? Чтожъ! Возьмите книгу или бумаги свои, читайте, нехотя здоровайтесь съ проѣзжающими мимо, и они подумаютъ, что вы слишкомъ заняты, они скажутъ: "Вотъ трудолюбивый, неутомимый человѣкъ, онъ даже на улицѣ и въ дорогѣ читаетъ и работаетъ". У самаго плохого адвоката можно научиться, какъ нужно казаться заваленнымъ дѣлами, какъ хмурить брови и очень глубоко размышлять, ни о чемъ не думая; какъ нужно во-время терять аппетитъ, не показываться нигдѣ, кромѣ дома, исчезать и скрываться, какъ привидѣніе, въ тиши своего кабинета, прятаться отъ публики, избѣгать театра, предоставляя его тѣмъ только, кому не рискованно показаться въ немъ, кто не имѣетъ почти досуга на это, разнымъ Томонамъ и Дюгамелямъ.

-----

   Многіе молодые чиновники, вслѣдствіе своихъ большихъ богатствъ и любви къ удовольствіямъ, сблизились съ иными изъ тѣхъ людей, которыхъ при дворѣ называютъ "петиметрами"; они подражаютъ имъ, держатъ себя гораздо важнѣе, чѣмъ прилично ихъ должности, увѣрены, что они избавлены по своему возрасту и богатству отъ необходимости быть умными и умѣренными: они заимствуютъ отъ двора все, что есть тамъ худшаго; они предаются тщеславію, изнѣженности, неумѣренности, распутству, какъ будто эти пороки относятся къ ихъ обязанностямъ: принимая такимъ образомъ на себя совершенно несвойственный себѣ характеръ, они достигаютъ наконецъ желаемаго и становятся вѣрными копіями очень плохихъ оригиналовъ.

-----

   Чиновникъ въ городѣ и при дворѣ-это два различные человѣка. Вернувшись къ себѣ, онъ снова принимаетъ на себя свои нравы, свою осанку и лицо, которое при дворѣ онъ измѣнялъ; дома онъ уже не такъ хлопотливъ и не такъ представителенъ.
   Криспины въ складчину запрягаютъ до шести лошадей, чтобы удлинить свой цугъ;.за-то ихъ экипажъ съ кучей людей въ ливреяхъ, на которыхъ каждый потратилъ свою часть издержекъ, даетъ имъ возможность торжествовать на Курѣ или въ Венсеннѣ и равняться съ новобрачными, съ Язономъ, который уже разоряется, и съ Тразономъ, который хочетъ жениться, но на имущество котораго уже наложенъ арестъ.

-----

   О Саньонахъ говорятъ, что у нихъ одинаковое имя и одинаковый гербъ, но что нужно различать три вѣтви: старшую, младшую и младшую въ этой младшей; у первой -- полный гербъ, у второй -- составной, съ гербовою связкою, у третьей -- съ зубчатымъ бордюромъ; у нихъ въ гербѣ одинаковый фонъ и одинаковый металъ съ Бурбонами; у нихъ, какъ и у послѣднихъ, на гербѣ двѣ и одна... но только не лиліи. Впрочемъ, для нихъ это еще не бѣда: въ душѣ они можетъ быть увѣрены, что ихъ гербовые знаки не менѣе почетны, тѣмъ болѣе, что такіе же знаки есть и у знатныхъ вельможъ, а послѣдніе ими довольны. Они ставятъ свой гербъ на траурныхъ поясахъ и на стеклянныхъ дверяхъ, на воротахъ своего замка, на позорномъ столбѣ, гдѣ они, отправляя свое высокое правосудіе, только что повѣсили человѣка, который заслуживалъ изгнанія; гербы эти бросаются въ глаза со всѣхъ сторонъ: они и на мебели, и на замкахъ, имя усѣяны кареты и ливреи. Но мнѣ хотѣлось бы сказать Саньовамъ: "Ваше безумное увлеченіе пока преждевременно; подождите по крайней мѣрѣ, пока пройдетъ одинъ вѣкъ вашему роду: люди, видѣвшіе вашего дѣда и говорившіе съ нимъ, уже старые, имъ не долго остается жить, а послѣ нихъ никто уже не скажетъ: "Эти гербы очень дорого куплены"...

-----

   Саньонамъ и Криспинамъ еще больше хочется, чтобы о нихъ говорили, что они дѣлаютъ очень большіе расходы, хотя на самомъ дѣлѣ они не любятъ ихъ; они долго и скучно повѣствуютъ о данномъ ими праздникѣ или пирѣ, говорятъ о проигранныхъ деньгахъ, громко жалѣютъ о томъ, чего и не думали терять; таинственно и на особомъ жаргонѣ говорятъ о какихъ-то женщинахъ; показываютъ видъ, что имъ нужно разсказать другъ другу сотню занимательныхъ вещей, что они сдѣлали только что какія-то открытія.... представляютъ себя испытавшими массу приключеній въ жизни. Одинъ изъ нихъ, живя въ деревнѣ, хотя легъ поздно и хотѣлъ еще спать, поднимается рано утромъ, надѣваетъ штиблеты и парусинное платье, вѣшаетъ на шнурокъ пороховницу, подвязываетъ волосы и беретъ ружье! Вотъ онъ и охотникъ. еслибы только хорошо стрѣлялъ! Возвращается онъ ночью, измокшій и усталый и ничего не убивши; на другой день онъ снова идетъ на охоту и ни одинъ день не встрѣчаетъ ни дрозда, ни куропатки.
   Другому очень пріятно повторять: "моя свора, моя свора"... хотя у него всего нѣсколько плохихъ собакъ. Онъ знаетъ, гдѣ водится дичь, онъ участвуетъ въ облавѣ, стоитъ, гдѣ спускаютъ собакъ, подходитъ къ логовищу, толкается между доѣзжачими, носитъ рогъ черезъ плечо; онъ не скажетъ, какъ Меланиппъ: "Да получу-ли я еще удовольствіе въ охотѣ?" Онъ увѣренъ, что получитъ. Онъ забываетъ законы и судебную процедуру, это -- настоящій Гипполитъ. Менандръ, видѣвшій его вчера за процессомъ, который у него на рукахъ, не узналъ бы сегодня своего докладчика. Посмотрите на него завтра въ камерѣ, гдѣ предстоитъ разбирательство важнаго уголовнаго дѣла: онъ окруженъ своими коллегами и разсказываетъ имъ, какъ онъ чуть не выпустилъ оленя, какъ надорвался отъ крика на собакъ, которыя дали маху, или на охотниковъ, сбившихся съ толку, какъ пустились шесть собакъ... Но вотъ пора начинать засѣданіе, онъ кончаетъ разсказомъ о послѣднемъ издыханіи оленя и о томъ, какъ бросили часть добычи собакамъ, и бѣжитъ, чтобы усѣсться съ другими для судебнаго разбирательства.

-----

   Въ какомъ заблужденіи тѣ частныя лица, которыя, только что получивши наслѣдство отъ своихъ отцовъ, обогатившихся торговлею, подражаютъ принцамъ въ роскоши своего платья и своего экипажа, возбуждаютъ своими чрезмѣрными расходами и смѣшною пышностью язвительныя насмѣшки во всемъ городѣ, думая ослѣпить его своимъ великолѣпіемъ, и такимъ образомъ разоряются, заставляя этимъ только смѣяться надъ собою!

-----

   Иные не имѣютъ даже и того печальнаго преимущества, чтобы распространять свое сумасбродство дальше того квартала, въ которомъ они живутъ: это единственная сцена для ихъ тщеславія. На островѣ вовсе и не знаютъ, что Андрей блистаетъ въ Маре {Иль (островъ на Сенѣ) и Маре (болото) -- мѣстности въ Парижѣ.} и тратитъ тамъ отцовское добро. Еслибы онъ былъ извѣстенъ во всемъ городѣ и въ предмѣстьяхъ, то конечно изъ такого большого числа гражданъ, не умѣющихъ вовсе здраво судить о вещахъ, трудно было бы не найти хоть одного, который сказалъ бы о немъ: "Какъ онъ великолѣпенъ!" и подивился бы роскоши пировъ, которые Андрей устраивалъ въ честь Ксанта и Аристона, и праздниковъ, которые онъ давалъ Эламирѣ. Но теперь онъ разоряется въ неизвѣстности; по милости какихъ-нибудь двухъ-трехъ личностей, которыя не цѣнятъ его, онъ быстро подвигается къ бѣдности и. сегодня разъѣзжая въ каретѣ, мѣсяцевъ черезъ шесть не будетъ имѣть въ чемъ выйти пѣшкомъ.

-----

   Нарциссъ утромъ встаетъ, чтобы вечеромъ лечь спать; извѣстные часы постоянно посвящаетъ туалету, какъ женщина; бываетъ регулярно каждый день у обѣдни въ монастырѣ фельянтинцевъ или францисканцевъ; это человѣкъ хорошаго обращенія; въ квартирѣ X. съ нимъ садятся играть въ ломбертъ или реверси по трети или по пятой; четыре часа подрядъ онъ занимаетъ кресло у Ариси, рискуя каждый вечеръ пятью пистолями {Пистоль около 5 руб.} золота: онъ аккуратно читаетъ "Голландскую Газету" и "Изящнаго Меркурія", прочелъ "Бержерака" {Чирано.}, "Маретовъ" {Сенъ-Сорлена, ум. 1673.}, Мекланіа, повѣсти Барбэна и нѣсколько сборниковъ стиховъ. Онъ прогуливается съ женщинами по Плену или Куру и держится строгой пунктуальности въ визитахъ. Завтра онъ будетъ дѣлать то-же, что дѣлаетъ сегодня и что дѣлалъ вчера; проживши такимъ образомъ всю жизнь, онъ, наконецъ, умираетъ.

-----

   "Этого человѣка, говорите вы, я гдѣ-то видѣлъ. Гдѣ именно, это трудно припомнить, по его лицо мнѣ знакомо". Какъ не видать такого человѣка! Я, если можно, помогу вамъ припомнить. Не видали-ли вы его на бульварѣ на скамеечкѣ, или въ Тюліери на большой аллеѣ, или на балконѣ въ комическомъ театрѣ? Не видали-ли на проповѣди, на балѣ, въ Рамбулье {Рамбулье -- городокъ въ 25 в. изъ Версаля, съ лѣсомъ, куда ѣздили гулять.}? Да гдѣ вы могли его не видѣть? гдѣ его не было? Если на площади происходитъ знаменитая казнь или иллюминація, онъ показывается въ окнѣ Отель-де-Вилля; если ждутъ великолѣпнаго королевскаго выхода. онъ на подмосткахъ; если устраивалась карусель, онъ уже вышелъ и помѣстился въ амфитеатрѣ; если король принимаетъ посланниковъ, онъ видитъ ихъ шествіе, присутствуетъ при аудіенціи и стоитъ въ шеренгахъ солдатъ при ихъ выходѣ съ аудіенціи. Его присутствіе при клятвахъ швейцарскихъ лигъ также необходимо, какъ присутствіе канцлера и самыхъ лигъ; его лицо увидишь въ альманахъ, гдѣ представленъ народъ или присутствующіе; во время охотничьяго празднества {Св. Губертъ, епископъ люттихскій (ум. 727),-- патронъ охотниковъ. Въ день Губерта (3 ноября и. ст.) давались охотничьи празднества.}, въ день св. Губерта, онъ на лошади; заговорили о лагерѣ и о военномъ смотрѣ, и вотъ онъ въ Уилѣ или въ Ашерѣ; онъ любитъ войско, военную службу, войну, онъ видѣлъ все вблизи, даже фортъ Бернарда. Шанли отлично знакомы походы, Жакьеръ знаетъ провіантскую часть, Дю-Метцъ -- артиллерію, а онъ все это видѣлъ... Онъ состарился подъ лямкою своей обязанности все видѣть: это -- зритель по профессіи; онъ ничего не дѣлаетъ, что человѣкъ обязанъ дѣлать, ничего не знаетъ, что человѣкъ обязанъ знать, но зато онъ видѣлъ, по его словамъ, все, что только можно видѣть, и ему не жаль будетъ умереть. Но какой потерей это будетъ для всего города! Кто скажетъ послѣ него: "Куръ запертъ, тамъ уже не гуляютъ", "прудъ въ Венсеннѣ высохъ и уничтоженъ, его ужъ не будутъ наливать водою"? Кто извѣститъ о концертѣ, о парадномъ салютѣ, о прелестяхъ ярмарки? Кто сообщитъ, что Бомавиль вчера умеръ, что Рошуа получилъ насморкъ и цѣлую недѣлю не будетъ пѣть? Кто лучше его узнаетъ буржуа по гербу и ливреямъ? Кто скажетъ: "Скапэнъ имѣетъ въ гербѣ лиліи", и кто лучше его все это знаетъ? Кто съ большимъ паѳосомъ и тщеславіемъ произнесетъ имя дочери простого буржуа? Кто лучше добудетъ народныя пѣсенки? Кто доставитъ дамамъ "Любовную лѣтопись" и "Любовный журналъ"? Кто лучше его сумѣетъ пропѣть за столомъ цѣлый діалогъ изъ оперы или о неистовствахъ Роланда въ ущельѣ? Наконецъ, такъ какъ въ городѣ, а равно и въ другихъ мѣстахъ, много глупыхъ, пустыхъ, праздныхъ, ничѣмъ не занятыхъ людей, кто такъ хорошо сумѣетъ раздѣлить съ ними компанію?

-----

   Тераменъ былъ богатъ и имѣлъ заслуги; онъ получилъ наслѣдство: теперь онъ очень богатъ и имѣетъ очень большія заслуги. И вотъ всѣ женщины пустились въ походъ за его любовью, всѣ дѣвушки видятъ въ немъ своего жениха. Онъ переходить изъ дома въ домъ, чтобы внушить матерямъ надежду, что онъ женится. Не успѣетъ онъ сѣсть, онѣ уже удаляются, чтобы предоставить дочерямъ полную свободу разсыпать любезности, а Терамену -- свободу дѣлать предложенія; тутъ онъ перебиваетъ чиновное лицо съ бархатной шапочкой, тамъ кавалера или дворянина; ни одинъ молодой человѣкъ, цвѣтущій, живой, веселый и умный, не встрѣчаетъ такого хорошаго пріема, не составляетъ предмета такихъ горячихъ желаній; его наперерывъ всѣ занимаютъ, а другому, сдѣлавшему вмѣстѣ съ нимъ визитъ, едва кто улыбнется. Сколькимъ ухаживателямъ перебьетъ онъ дорогу! Сколько хорошихъ партій не состоится изъ-за него! А можетъ-ли его хватить на столькихъ искательницъ полученнаго имъ наслѣдства? Это не только ужасъ для мужей, но ужасъ и для всѣхъ тѣхъ, кто желаетъ стать мужемъ или мечтаетъ пополнить съ помощью брака пустоту, оказавшуюся послѣ взятія имѣнія въ казну. Такихъ господъ, столь счастливыхъ и столь богатыхъ деньгами, слѣдовало бы изгнать изъ благоустроеннаго города или обязать женскій полъ, подъ страхомъ безчестья или признанія безумнымъ, обходиться съ такими людьми только по ихъ заслугамъ, если онѣ есть у нихъ.

-----

   Парижъ, подражая обыкновенно двору, не всегда умѣетъ перенимать: онъ не умѣетъ перенять у него того пріятнаго и любезнаго внѣшняго обращенія, съ которымъ придворные, особенно женщины, относятся къ человѣку съ заслугами, не имѣющему даже ничего, кромѣ заслугъ: онѣ не освѣдомляются ни о его контрактахъ, ни о его предкахъ, онѣ видятъ его при дворѣ, и этого для нихъ достаточно: онѣ терпятъ его. цѣнятъ, не спрашиваютъ, явился-ли онъ въ коляскѣ или пѣшкомъ, есть-ли у него должность, земли, экипажъ; когда онѣ по горло пресытятся своею свитой, блескомъ и величіемъ, онѣ охотно отдыхаютъ въ обществѣ философа или человѣка добродѣтельнаго. А городская женщина, лишь только заслышитъ шумъ кареты, которая останавливается у ея крыльца, вся замлѣетъ отъ удовольствія и угодливости, не зная еще, кто въ ней сидитъ: если она увидитъ изъ окна прекрасную упряжь, много ливрей, если ослѣпятъ ее нѣсколько рядовъ изящно позолоченныхъ гвоздей, то какое охватываетъ ее нетерпѣніе видѣть поскорѣе въ своей комнатѣ кавалера или важное чиновное лицо! Какой очаровательный пріемъ она ему сдѣлаетъ! Она не спуститъ съ него глазъ... Войдя къ ней, онъ ничего не теряетъ: сосчитаютъ, сколько у него въ каретѣ двойныхъ пасовъ и рессоръ, и она станетъ выше его цѣнить, больше любить...

-----

   Самодовольство иныхъ городскихъ женщинъ, происходящее отъ дурного подражанія придворнымъ женщинамъ, хуже грубости женщинъ изъ простонародья и крестьянокъ; въ немъ больше неестественности, чѣмъ въ послѣднихъ.

-----

   Какая тонкая выдумка дѣлать великолѣпные свадебные подарки, которые ничего не стоятъ, но которые должны быть размѣнены на деньги!

-----

   Какой полезный и похвальный обычай -- терять на свадебные расходы треть приданаго, которое приноситъ жена! Какъ хорошо начинать дѣло съ обѣднѣнія, накупивши груды ненужныхъ вещей, и потомъ брать уже свой капиталъ на уплату Гольтье. за мебель и туалетъ!

-----

   Какой нелѣпый обычаи, заключающій въ себѣ больше безстыдства, чѣмъ благопристойности и скромности,-- ложиться женѣ послѣ первой ночи на кровать, какъ въ театрѣ, и играть въ продолженіе нѣсколькихъ дней смѣшную роль, выставляя себя въ такомъ положеніи на любопытство знакомыхъ и незнакомыхъ людей того и другого пола, которые сбѣгаются со всего города на это зрѣлище, пока оно продолжается! Другое дѣло, если-бы мы читали о подобномъ, совершенно нелѣпомъ и непонятномъ обычаѣ въ какомъ-нибудь сообщеніи изъ Мингреліи!

-----

   Тяжелое ярмо приходится носить тѣмъ женщинамъ, которыя ищутъ безпрестанно одна другую, боясь не встрѣтиться, встрѣчаются только для того, чтобы поговорить о пустякахъ, сообщить другъ другу вещи, которыя обѣимъ одинаково извѣстны и знать которыя нѣтъ никакой надобности, входятъ въ комнату для того именно, чтобы выйти изъ нея, уходятъ изъ дому послѣ обѣда, чтобы вернуться вечеромъ, вполнѣ удовлетворившись тѣмъ, что въ какихъ-нибудь пять часовъ видѣли трехъ швейцаровъ, одну женщину, съ которой едва знакомы, и другую, которую почти не любятъ. Кто поразмыслилъ-бы хорошенько, какъ дорого время и какъ невозвратима его потеря, тотъ горько сталъ-бы оплакивать подобную непроизводительную трату.

-----

   Въ городѣ многіе доходятъ до грубаго равнодушія ко всему деревенскому; они едва умѣютъ отличить коноплю отъ льна, пшеницу отъ ржи, ту и другую отъ помѣси {Méteil -- помѣсь ржи и пшеницы, суржанка.}: они довольствуются тѣмъ, что питаются и одѣваются. Если хотите быть понятыми, то съ большинствомъ буржуа нечего говорить о нивахъ, лѣсныхъ поросляхъ, виноградныхъ отводкахъ, отавѣ; эти слова для нихъ незнакомы. Съ одними говорите объ аршинахъ, тарифѣ или о наживѣ су на каждый ливръ, съ другими о порядкѣ аппеляціи, о прошеніи по гражданскимъ дѣламъ, о подачѣ объясненій, о переносѣ дѣла. Они знаютъ еще людей, хотя только въ томъ, что въ нихъ есть менѣе хорошаго и менѣе благовиднаго, но природы они не знаютъ; имъ неизвѣстно, какъ что зарождается и растетъ, какіе дары и съ какою щедростью она раздаетъ; ихъ невѣжество часто добровольное, основанное на томъ высокомъ значеніи, которое они придаютъ своей профессіи и своему таланту; всякій самый плохой стряпчій, сидя въ глубинѣ своей мрачной и закоптѣлой конторы и погрузившись въ еще болѣе мрачныя ябеды, считаетъ себя выше земледѣльца, который наслаждается небомъ, обрабатываетъ землю, во время сѣетъ и собираетъ богатую жатву; слыша иной разъ разсказы о первыхъ людяхъ или патріархахъ, объ ихъ сельской жизни и хозяйствѣ, онъ удивляется, какъ можно было жить въ такое время, когда не было ни службы, ни коммисій, ни президентовъ, ни прокуроровъ; онъ не понимаетъ, какъ можно было обойтись безъ канцелярій, судейскаго засѣданія и судейскаго буфета.

-----

   Римскіе императоры никогда такъ легко, удобно и съ такимъ вѣрнымъ разсчетомъ не брали верха надъ вѣтромъ, дождемъ, пылью и солнцемъ, какъ это дѣлаютъ теперь парижскіе буржуа, разъѣзжая по всему городу. Какая разница между ихъ способомъ ѣзды и мулами ихъ предковъ! Послѣдніе не умѣли еще лишать себя необходимаго, чтобы имѣть излишекъ, не предпочитали еще пышности полезнымъ вещамъ; они не освѣщали комнатъ восковыми свѣчами и не грѣлись у слабаго огонька: воскъ употребляли для алтаря и для Лувра; выходя изъ-за плохого обѣда, они не садились прямо въ карету; они были убѣждены, что человѣкъ имѣетъ ноги для ходьбы, поэтому ходили пѣшкомъ; когда было сухо, ноги у нихъ оставались чистыми, а въ грязную погоду они такъ же мало затруднялись марать свою обувь, переходя черезъ улицы и переулки, какъ не затрудняется охотникъ, переходя черезъ пашни, или какъ солдатъ мокнетъ въ траншеѣ; они не додумывались еще до того, чтобы приставить двухъ людей къ по силкамъ; даже нѣкоторые судьи ходили пѣшкомъ въ камеру или на слѣдствіе такъ-же охотно, какъ Августъ ходилъ пѣшкомъ въ Капитолій. На столахъ и въ буфетахъ въ то время блистало олово, подобно тому, какъ на очагахъ желѣзо и мѣдь; серебро же и золото хранилось въ сундукахъ. Женщинамъ прислуживали женщины, онѣ же завѣдывали и кухней. Названія гувернеровъ и гувернантокъ не были знакомы нашимъ отцамъ; они умѣли, кому довѣрить воспитаніе дѣтей короля и самыхъ знатныхъ принцевъ, но у себя дома они раздѣляли свои занятія съ своими слугами и дѣтьми, съ удовольствіемъ сами наблюдая непосредственно за ихъ воспитаніемъ. Они были разсчетливы во всемъ, расходъ пропорціоналенъ былъ доходу; ливреи, экипажи, мебель, столъ, городскіе и деревенскіе дома, все было соразмѣрено съ рентами и состоя кіемъ; между ними сохранялись внѣшнія различія, такъ что жену мелкаго стряпчаго не принимали за жену судьи, разночинца или слугу не принимали за дворянина; будучи склонными не столько расточать или увеличивать отцовское добро, сколько беречь, они передавали его цѣликомъ своимъ наслѣдникамъ и такимъ образомъ отъ умѣренной жизни переходили къ покойной смерти. Они не говорили, что они переживаютъ тяжелый вѣкъ, когда нищета велика, а деньги рѣдки; у нихъ было меньше денегъ, чѣмъ у насъ, но все-таки достаточно для нихъ: они были богаче своею экономіей и скромностью, чѣмъ доходами и помѣстьями; наконецъ, они были проникнуты тѣмъ убѣжденіемъ, что то самое, что въ вельможахъ является блескомъ, пышностью, великолѣпіемъ, въ частномъ человѣкѣ есть расточительность, безуміе, глупость.
   

О королевскомъ дворѣ.

   Чтобы сдѣлать упрекъ человѣку въ самомъ почетномъ тонѣ, стоитъ только сказать о немъ, что онъ не знаетъ двора. Нѣтъ ни одной добродѣтели, которая не совмѣщалась бы въ человѣкѣ, знающемъ дворъ.

-----

   Человѣкъ, знающій дворъ, умѣетъ владѣть своими жестами, глазами и лицомъ; онъ глубокъ и непроницаемъ, скрываетъ дурныя отношенія, улыбается своимъ врагамъ, насилуетъ свое настроеніе, утаиваетъ свои страсти, обманываетъ своими чувствами, говоритъ и дѣйствуетъ противъ убѣжденіи; но вся эта крайняя утонченность есть не что иное какъ порокъ, который называютъ ложью, норокъ, иногда для придворныхъ не менѣе безполезный въ устройствѣ своего счастья, чѣмъ откровенность, искренность и добродѣтель.

-----

   Кто сумѣетъ назвать тѣ измѣнчивые цвѣта, разнообразящіеся, смотря по различному освѣщенію, при которомъ смотрятъ на нихъ? Точно также -- кто сумѣлъ бы опредѣлить, что такое дворъ?

-----

   Скрыться отъ двора на одинъ моментъ значитъ отказаться отъ него; придворный, видѣвшій его утромъ, является къ нему и вечеромъ, и на слѣдующій день, чтобы тамъ знали о немъ.

-----

   Иные ничтожны при дворѣ и, какое бы тщеславіе ни выказывали, все находятъ себя ничтожными. Но это общая бѣда: и вельможи тамъ ничтожны.

-----

   Провинція есть мѣсто, гдѣ дворъ, какъ и съ его собственной точки зрѣнія, кажется вещью удивительною; но если приближаешься къ нему, прелести его уменьшаются, подобно тому, какъ исчезаютъ прелести перспективы, если смотрѣть слишкомъ близко.

-----

   Трудно привыкнуть къ жизни, которая проходитъ въ передней, на дворахъ или на лѣстницѣ.

-----

   Дворъ не дѣлаетъ довольнымъ, онъ мѣшаетъ чувствовать довольство въ другихъ мѣстахъ.

-----

   Честному человѣку стоило бы отвѣдать придворной жизни; онъ откроетъ, войдя въ нее, новый міръ, неизвѣстный ему раньше, гдѣ, какъ онъ увидитъ, одинаково царитъ и порокъ, и вѣжливость, гдѣ все для него полезно -- хорошее и дурное.

-----

   Дворъ есть какъ бы зданіе, построенное изъ мрамора: онъ состоитъ изъ людей очень жесткихъ, но очень отшлифованныхъ.
   Иной идетъ ко двору только для того, чтобы, возвратившись изъ него, заставить почитать себя, какъ благороднаго, въ своей провинціи или въ своей епархіи.

-----

   Золотошвей или кондитеръ были бы излишни, еслибы всѣ были скромны и воздержны, дворы опустѣли бы, короли остались бы почти одинокими, еслибы всѣ излѣчились отъ тщеславія и погони за матеріальными выгодами. Въ иныхъ отношеніяхъ людямъ хочется быть рабами, чтобы почерпнуть изъ этого средства господствовать въ другихъ мѣстахъ. Первыя лица при дворѣ получаютъ оптомъ величіе, гордость и власть, повидимому, для того, чтобы раздать все это по мелочамъ въ провинціи; они дѣлаютъ именно то, что съ ними дѣлаютъ, это усердные подражатели королевскому достоинству.

-----

   Ничто такъ не обезображиваетъ иныхъ придворныхъ, какъ присутствіе короля, я едва ихъ могу узнать по лицамъ: черты измѣнились, осанка потеряла всю внушительность. Люди гордые и надменные больше всего унижаются, потому что они больше теряютъ, а кто честенъ и скроменъ, тотъ лучше выдерживаетъ себя: ему нечего преобразовывать.

-----

   Придворный тонъ заразителенъ. Въ В. {Лабрюйерь разумѣетъ Версаль.} усваиваютъ его, какъ въ Руанѣ или Фелезѣ нормандскій акцентъ; его встрѣчаешь въ Фурьерахъ, въ младшихъ контролерахъ, въ надзирателяхъ за фруктовыми погребами. Съ долею самаго посредственнаго ума можно сдѣлать въ этомъ отношеніи большіе успѣхи; а человѣкъ съ высокимъ геніемъ и большими заслугами не на столько цѣнитъ подобнаго рода талантъ, чтобы прилагать всѣ силы къ изученію его и усвоенію; онъ пріобрѣтаетъ этотъ тонъ безъ всякихъ размышленій и не думаетъ вовсе отдѣлываться отъ него.

-----

   N. входитъ съ большимъ шумомъ; онъ раздвигаетъ народъ, заставляетъ уступить себѣ мѣсто, лѣзетъ впередъ, почти толкается, но называетъ себя, и всѣ переводятъ духъ; онъ входитъ не иначе, какъ производя давку.

-----

   При дворахъ появляются иной разъ смѣлые искатели приключеній, съ свободнымъ и развязнымъ характеромъ, которые сами представляютъ себя другимъ, увѣряя, что они обладаютъ въ своемъ искусствѣ тою ловкостью, которой не достаетъ другимъ, и всѣ вѣрятъ имъ на слово. А между тѣмъ они извлекаютъ пользу изъ всеобщаго заблужденія или изъ любви людей къ новизнѣ; они протискиваются черезъ толпу и пробираются до самаго государя, который говоритъ съ ними въ то время, какъ придворные находятъ себя счастливыми и тѣмъ, что государь видитъ ихъ. Они имѣютъ ту выгоду передъ вельможами, что ихъ терпятъ и увольняютъ даже безъ дурныхъ послѣдствій: тогда они вдругъ исчезаютъ, обогатившись, хотя и обезславившись, и люди, которыхъ они только что обманывали, опять готовы даться въ обманъ кому-нибудь другому.

-----

   Вы иной разъ видите людей, которые входятъ, слегка кивнувши головой, которые поднимаютъ вверхъ плечи и чванятся, какъ женщины; они задаютъ вамъ вопросы, не глядя на васъ, говорятъ громкимъ голосомъ, показывающимъ, что они чувствуютъ себя выше присутствующихъ; они остановятся, и ихъ сейчасъ-же окружаютъ; они ведутъ бесѣду, предсѣдательствуютъ въ кружкѣ; упорно держатся этого смѣшного и притворнаго величія до тѣхъ поръ, пока не появится вельможа, который сразу заставляетъ ихъ упасть своимъ присутствіемъ и приводитъ ихъ въ естественное состояніе, которое не такъ дурно.

-----

   Придворная жизнь не обходится безъ извѣстнаго сорта людей, льстивыхъ, угодливыхъ, вкрадчивыхъ, преданныхъ женщинамъ, которымъ они доставляютъ удовольствіе, изучая въ то же время ихъ слабости и льстя всѣмъ ихъ страстямъ: они нашептываютъ имъ не совсѣмъ пристойныя вещи, говорятъ въ условленныхъ терминахъ объ ихъ мужьяхъ и любовникахъ, угадываютъ ихъ печали и болѣзни, назначаютъ имъ ставки въ игрѣ, вводятъ моды, ломаютъ головы надъ увеличеніемъ роскоши и расходовъ, научаютъ этотъ полъ, какъ скорѣе можно истратить большія суммы на платья, мебель и экипажи; сами они носятъ одежду, которая блистаетъ изобрѣтательностью и богатствомъ, переселяются въ старинные дворцы не иначе, какъ обновивши ихъ и украсивши; ѣдятъ съ тонкимъ и разборчивымъ вкусомъ; нѣтъ удовольствія, котораго они не испытали бы и о которомъ не могли бы дать отчета. Счастьемъ своимъ они обязаны самимъ себѣ и поддерживаютъ его съ тою же ловкостью, съ какою они поднялись; презрительные и гордые, они перестаютъ вращаться съ равными себѣ и не здорова ются съ ними: если они говорятъ, то въ это время всѣ молчатъ; они входятъ и проникаютъ, когда имъ вздумается, и въ такія мѣста, куда не осмѣливаются показаться даже вельможи; у послѣднихъ, при всей ихъ долгой службѣ, при множествѣ ранъ на тѣлѣ, при всѣхъ ихъ важныхъ должностяхъ и званіяхъ, нѣтъ все-таки такого самоувѣреннаго лица, такой свободной осанки. Эти люди дѣлятся секретами съ самыми знатными принцами, участвуютъ во всѣхъ ихъ удовольствіяхъ и празднествахъ, не выходятъ изъ Лувра или замка, гдѣ они расхаживаютъ и дѣйствуютъ, какъ у себя дома, то и дѣло показываясь въ сотнѣ различныхъ мѣстъ: они всегда прежде всего бросаются въ глаза только что прибывшимъ ко двору; они обнимаютъ и сами попадаютъ въ объятія, смѣются, даже помираютъ со смѣху отпускаютъ шутки, разсказываютъ исторіи. Вообще это общительныя, пріятныя, богатыя личности, которыя ссужаютъ, но которыя не имѣютъ важнаго значенія.

-----

   О Кимонѣ и Клитандрѣ можно подумать, что они одни завѣдуютъ всѣми подробностями государственнаго управленія и одни должны за все отвѣчать: одинъ изъ нихъ завѣдуетъ всѣми сухопутными дѣлами, другой всѣми морскими; кто сумѣлъ бы изобразить всю ихъ дѣятельность, все усердіе, хлопоты, любознательность? кто сумѣлъ бы описать всѣ ихъ движенія? Ни разу никто не видалъ чтобы они сидѣли, или стояли на мѣстѣ.

-----

   Да видѣлъ-ли кто даже, чтобы они шли? Они только бѣгаютъ, на бѣгу говорятъ и спрашиваютъ васъ, не ожидая отвѣта; они идутъ не изъ опредѣленнаго мѣста и не въ опредѣленную сторону, а просто ходятъ мимо, взадъ и впередъ; не останавливайте ихъ во время стремительнаго бѣга, а то собьете съ толку; не задавайте имъ вопросовъ или, по крайней мѣрѣ, дайте имъ время вздохнуть и сообразить, что у нихъ нѣтъ никакого дѣла, что они могутъ оставаться съ вами и притомъ долго, даже слѣдовать за вами, куда вамъ угодно будетъ повести ихъ. Это не "спутники Юпитера": они не окружаютъ государя и не тѣснятся вокругъ него, но только предвозвѣщаютъ его приходъ и предшествуютъ ему; они стремительно бросаются въ толпу придворныхъ; все, что попадется имъ на дорогѣ, подвергается опасности. Ихъ профессія -- быть видимыми постоянно, они никогда не ложатся спать, не исполнивъ своей столь серьезной и полезной для государства обязанности. Они, впрочемъ, доподлинно знаютъ всѣ никому неинтересныя новости, они знаютъ при дворѣ все, что можно игнорировать. У нихъ есть всѣ таланты, необходимые для того, чтобы подвигаться понемногу впередъ: они, по крайней мѣрѣ, бдительны и смѣтливы во всемъ, что, по ихъ мнѣнію, имъ пригодится, нѣсколько предпріимчивые, проворные и стремительные. Даже болѣе: они идутъ по вѣтру; оба они запряжены въ колесницу судьбы, но обоимъ еще далеко до того, чтобы сѣсть въ нее.

-----

   Придворный человѣкъ, если имѣетъ недостаточно громкое имя, долженъ прятать его подъ болѣе громкимъ; а если онъ имѣетъ такое имя, которое осмѣливается носить, то долженъ, въ такомъ случаѣ, внушать всѣмъ, что его имя изъ всѣхъ именъ самое знаменитое, что его домъ изъ всѣхъ домовъ самый древній: онъ долженъ тянуться за принцами Лорренами, Роганами, Шатильонами. Монморанси, а, если можно, то и за принцами крови, говорить только о герцогахъ, кардиналахъ и министрахъ, упоминать во всякомъ разговорѣ своихъ предковъ съ отцовской и материнской стороны, приплетать постоянно государственную хоругвь и крестовые походы, украшать залы генеалогическими древами, гербовыми щитами съ изображеніемъ 16 поколѣній, портретами своихъ предковъ и всѣхъ породнившихся съ ними бракомъ; хвастаться стариннымъ замкомъ съ башенками, зубцами и бойницами; говорить при всякой встрѣчѣ: "мое поколѣніе", "моя вѣтвь", "мое имя", "мой гербъ"; говорить о такомъ-то, что онъ не знатный человѣкъ, а о такой-то, что она не дворянка; если говорятъ, что Гіацинтъ получилъ главный выигрышъ, онъ долженъ спрашивать, дворянинъ-ли онъ. Кто станетъ смѣяться, если онъ попадетъ впросакъ, пусть смѣется; кто станетъ разсказывать о немъ небылицы, пусть разсказываетъ: онъ всегда будетъ говорить, что онъ идетъ вслѣдъ за царствующимъ домомъ, и, повторяя это постоянно, достигнетъ того, что ему повѣрятъ.

-----

   Большая глупость принести ко двору что-нибудь простонародное и не быть тамъ дворяниномъ.

-----

   При дворѣ, ложась и вставая, всѣ только и думаетъ о личномъ интересѣ; онъ управляетъ всѣми утромъ и вечеромъ, днемъ и ночью; онъ заставляетъ думать, говорить, молчать и дѣйствовать; изъ-за него сходится (между собой) или пренебрегаютъ другъ другомъ, поднимаются и опускаются; по этой мѣркѣ измѣряютъ свои заботы, свое угодничество, уваженіе или презрѣніе; сколько шаговъ кто ни дѣлаетъ по направленію къ умѣренности и мудрости, главная двигательная сила честолюбія -- все-таки увлекаетъ его наравнѣ съ самыми жадными, самыми необузданными въ своихъ желаніяхъ и самыми честолюбивыми. Какое средство оставаться недвижнымъ тамъ, гдѣ все идетъ, все движется? Какъ не побѣжать, куда всѣ бѣгутъ? Всякій думаетъ тоже, что онъ отвѣтствененъ самъ передъ собой за свое возвышеніе и счастье; кто не добился этого при дворѣ, того почитаютъ за человѣка, которому и не должно было добиваться: ему не мѣсто при дворѣ. Но удалиться-ли, не извлекши никакого результата, или упорно оставаться при дворѣ безъ милостей и безъ вознагражденія?-- вотъ щекотливый и ставящій втупикъ вопросъ, который такъ трудно рѣшить, что безконечное число придворныхъ успѣютъ состариться, пока не скажутъ себѣ "да" или "нѣтъ", и умираютъ въ сомнѣнія.

-----

   Нѣтъ ничего при дворѣ столь презрительнаго и недостойнаго какъ человѣкъ, который ни въ чемъ не можетъ содѣйствовать нашему счастью: я удивляюсь, какъ онъ осмѣливается тамъ показываться....

-----

   Кто видитъ далеко сзади себя человѣка своего времени и своего положенія, съ которымъ онъ въ первый разъ пришелъ ко двору, и думаетъ, что самъ онъ имѣетъ большія основанія стоять выше по своимъ заслугамъ и цѣнить себя выше того и другого, который пока еще остается на дорогѣ, тотъ совершенно забываетъ, что онъ самъ думалъ до того времени, какъ вошелъ въ милость, о себѣ и о тѣхъ, которые тогда его опередили.

-----

   Мы нашли отличнаго друга, если онъ, достигши большихъ милостей, все еще знакомъ съ нами.

-----

   Если человѣкъ, находящійся въ милости, осмѣливается чваниться, пока она не ускользнетъ отъ него, если онъ пользуется всякимъ благопріятнымъ вѣтромъ, чтобы проложить себѣ дорогу, если онъ таращитъ глаза на всякую вакансію, на всякій незанятый постъ или аббатство, чтобы выпросить ихъ себѣ и получить если онъ надѣленъ пенсіями, привиллегіями и правами на преемничество, то вы упрекаете его въ жадности и честолюбіи, вы говорите, что все его соблазняетъ, все онъ присвоиваетъ себѣ или своимъ родственникамъ и креатурамъ, что по числу и разнообразію милостей, которыми онъ заваленъ, онъ одинъ составилъ состояніе, котораго хватило-бы на многихъ; а между тѣмъ что-же ему было дѣлать? Если судить объ этомъ не по рѣчамъ вашимъ, а по тому, какъ вы поступили-бы сами въ подобномъ положеніи, то онъ и дѣлалъ то именно, что нужно.
   Иные порицаютъ людей, которые составляютъ большое состояніе, пользуясь удобными случаями, потому что сами они не надѣятся, вслѣдствіе ничтожности своего состоянія, когда-нибудь имѣть возможность добиться того-же; они должны понять, что тѣ не на столько виноваты, и быть сдержаннѣе въ порицаніи, изъ опасенія произнести себѣ заранѣе осужденіе.

-----

   Не нужно преувеличивать или вообще приписывать дворамъ зло, котораго въ нихъ нѣтъ. Правда, нѣтъ ничего хуже такого отношенія къ истинной заслугѣ, какъ оставленіе ея безъ вознагражденія; но при дворѣ не всегда презираютъ заслугу, если разъ могли замѣтить ее: о ней просто забываютъ и въ такихъ-то случаяхъ или ничего не дѣлаютъ, или дѣлаютъ, очень немногое для людей, которыхъ высоко цѣнятъ.

-----

   Трудно при дворѣ изъ всѣхъ камней, которые употребляютъ для постройки зданія своего счастья, не наткнуться на такой, который никуда не годится. Одинъ изъ моихъ друзей, обѣщавшихся поговорить за меня, забываетъ объ этомъ, другой говоритъ слишкомъ неубѣдительно, у третьяго невольно вырывается что-нибудь противное моимъ интересамъ и его намѣреніямъ; у этого не хватаетъ доброй воли, у того ловкости и благоразумія; они не настолько желаютъ видѣть меня счастливымъ, чтобы способствовать всѣми своими силами моему счастью. Каждый достаточно помнить, какъ трудно было ему упрочить свое счастіе, въ какой онъ нуждался помощи, чтобы проложить себѣ дорогу; этого достаточно было бы, чтобы побудить ихъ отплатить за услуги, полученныя отъ однихъ, оказываньемъ услугъ другимъ въ подобныхъ же обстоятельствахъ, еслибы ихъ первою и единственною заботою, послѣ упроченія своего счастью, не было -- думать о себѣ.

-----

   Придворные употребляютъ весь свой умъ, всю ловкость и тонкость не на то, чтобы найти способы оказать услугу друзьямъ, которые просятъ помощи, а только на то, чтобы найти очевидные резоны, благовидные предлоги къ отказу или, какъ они говорятъ, "невозможность" что нибудь сдѣлать, и послѣ этого они убѣждены, что они, съ своей стороны, расквитались за всѣ обязанности дружбы и признательности.

-----

   Никто при дворѣ не хочетъ начинать, всѣ предлагаютъ поддержку, потому что, судя о другихъ по самимъ себѣ, надѣются, что никто не начнетъ и что они такимъ образомъ избавятся отъ необходимости поддерживать; это вѣжливый способъ отказать въ своемъ вліяніи, своихъ услугахъ и посредничествѣ тому, кто нуждается въ этомъ.

-----

   Сколько людей въ частной бесѣдѣ осыпаютъ васъ ласками, любятъ васъ и цѣнятъ, а на народѣ тяготятся вами, на придворномъ выходѣ или въ церкви взбѣгаютъ вашихъ глазъ и встрѣчи съ вами! Только немногіе придворные, вслѣдствіе своего величія или вслѣдствіе увѣренности въ самихъ себѣ, осмѣливаются почитать на глазахъ у всѣхъ заслугу, которая стоитъ въ одиночку и лишена поддержки со стороны богатствъ и чиновъ.

-----

   Я вижу человѣка, котораго всѣ окружаютъ и сопровождаютъ: значитъ, онъ занимаетъ важное мѣсто; я вижу другого, къ которому всѣ обращаются: значитъ, онъ въ милости; третьяго всѣ обнимаютъ и ласкаютъ, даже вельможи: значитъ, онъ богатъ; на четвертаго всѣ смотрятъ съ любопытствомъ и указываютъ пальцами, это -- ученый и блестящій ораторъ; вотъ пятый -- съ нимъ никто не забываетъ поздороваться: это -- злой человѣкъ.... Но мнѣ хочется найти такого человѣка, который былъ бы только добрымъ, и больше ничего, и съ которымъ тѣмъ не менѣе всѣ искали бы знакомства.

------

   Иного человѣка только что помѣстили на новый постъ, и вотъ потокъ похвалъ въ его пользу наполняетъ дворы и капеллу, наполняетъ лѣстницу, залы, корридоръ и всѣ аппартаменты: онъ доходитъ до шеи, его не выдержишь. Нѣтъ двухъ лицъ, которыя отзывались бы различно объ этомъ человѣкѣ; зависть высказывается такъ же, какъ лесть; всѣ позволяютъ увлечь себя потоку, онъ несетъ всѣхъ и вынуждаетъ говорить о человѣкѣ, что кто думаетъ или даже чего кто не думаетъ о немъ, хвалить его, даже если онъ вовсе неизвѣстенъ. Человѣкъ съ умомъ, съ заслугами іми съ вѣсомъ въ одинъ моментъ дѣлается геніемъ первой величины, героемъ, полубогомъ; ему такъ чудовищно льстятъ во всѣхъ изображеніяхъ, сдѣланныхъ съ него, что онъ оказывается уродливымъ въ сравненіи съ своими портретами; ему никогда и невозможно достигнуть того положенія, которое приписали ему угодничество и униженіе другихъ: онъ краснѣетъ за свою собственную репутацію.
   Но вотъ онъ начинаетъ колебаться на своемъ постѣ, и всѣ легко переходятъ къ другому мнѣнію о немъ; вотъ онъ палъ совсѣмъ, и машины, которыя подняли его такъ высоко, благодаря одобренію и похваламъ, спускаютъ его внизъ, въ глубину полнаго презрѣнія; я хочу этимъ сказать, что нѣтъ человѣка, который его больше презиралъ бы, язвительнѣе осмѣивалъ бы, хуже отзывался бы о немъ, чѣмъ тѣ, которые съ бѣшенымъ рвеніемъ только что наперерывъ расхваливали его.

-----

   На выдающійся и отвѣтственный постъ, по моему мнѣнію, легче взойти, чѣмъ оставаться на немъ.

-----

   Люди часто падаютъ съ высоты счастья, вслѣдствіе тѣхъ же самыхъ недостатковъ, которые возвели ихъ на эту высоту.

-----

   Въ придворной жизни есть два способа отдѣлываться отъ людей -- можно или сердиться на нихъ, или такъ поступать, чтобы они сердились на васъ и получили отвращеніе къ вамъ.

-----

   Хорошо говорятъ при дворѣ объ извѣстномъ лицѣ по двумъ причинамъ: чтобы оно знало, что мы хорошо говоримъ о немъ, и чтобы оно о насъ такъ же отзывалось.

-----

   Давать обѣщанія при дворѣ такъ же опасно, какъ затруднительно не давать ихъ.

-----

   Есть люди, которые, если не знакомы съ именемъ или лицомъ человѣка, то считаютъ себя въ правѣ смѣяться надъ нимъ и презирать его. Они спрашиваютъ, кто этотъ человѣкъ: это не Руссо, не Фабри {"Сожженный двадцать лѣтъ тому назадъ" (Лабр.).}, не Лакотюръ {Портной супруги дофина, сошедшій съ ума и остававшійся при дворѣ, гдѣ онъ выдѣлывалъ разныя штуки, ходилъ, напр., въ туалетѣ супруги дофина.}, ибо тогда они не могли бы не знать его.

-----

   Мнѣ говорятъ столь много дурного объ этомъ человѣкѣ, а я вижу столь мало въ немъ дурного, что начинаю подозрѣвать, не имѣетъ-ли онъ какую-нибудь неудобную для другихъ заслугу, которая затмеваетъ заслуги другихъ.

----

   Если вы добродѣтельный человѣкъ и не заботитесь о томъ, нравитесь вы фаворитамъ или не нравитесь, а привязаны единственно къ своему владыкѣ и своему дому, то вы пропали.
   Безстыдными люди бываютъ не случайно, а по своему характеру; это порокъ, но порокъ природный; кто не родился безстыднымъ, тотъ скроменъ и не легко перейдетъ изъ одной крайности въ другую. Кто говоритъ: "будьте безстыдными, и вы успѣете", тотъ даетъ безполезный урокъ -- дурное подражаніе въ этомъ случаѣ не принесетъ пользы и не приведетъ къ успѣху. Но истинное и естественное безстыдство ведетъ къ успѣху при дворѣ.
   Иной ищетъ, хлопочетъ, домогается, волнуется, проситъ; ему отказываютъ, онъ снова проситъ и, наконецъ, получаетъ. Но если вѣрить его словамъ, онъ получаетъ безъ всякихъ просьбъ съ своей стороны, въ такое время, когда и не думалъ получить, а добивался чего-нибудь совершенно другого. Это старинный пріемъ невинной лжи, который никого не обманетъ.
   Иные употребляютъ всѣ происки, чтобы получить важный постъ, пускаютъ въ ходъ всѣ средства, принимаютъ всѣ мѣры, и должны были бы получить мѣсто но своему желанію, стоило бы только однимъ начать, а другимъ поддержать. Но когда затравка подведена и мина готова къ взрыву, они удаляются отъ двора. Кто посмѣетъ заподозрить Артемона, что онъ мечталъ занять столь прекрасное мѣсто, если его отвлекли отъ земли или вытащили изъ провинціи, чтобы помѣстить на этотъ постъ? Но это грубая уловка, избитая хитрость: придворные столько разъ ею пользовались, что еслибы я захотѣлъ обмануть всю публику и скрыть отъ нея свое честолюбіе, то я нарочно остался бы на глазахъ государя, чтобы получить отъ него милость, которой я искалъ бы съ самымъ большимъ увлеченіемъ.

-----

   Люди не желаютъ, чтобы другіе знали ихъ виды на свое счастье или чтобы проникли въ ихъ мечты о такомъ-то важномъ постѣ, потому что, еслибы они не добились его, то имъ не было бы стыдно, по ихъ убѣжденію, того, что они получили отказъ; а если бы они добились, то для нихъ больше было бы славы въ томъ, что ихъ счелъ достойными тотъ, кто далъ имъ мѣсто, чѣмъ если бы они сами выставляли себя достойными, съ помощью своихъ происковъ и своего коварства; во второмъ случаѣ, они украсили бы себя сразу и достоинствомъ, и скромностью.
   Гдѣ больше стыда: когда отказываютъ дать постъ, котораго заслуживаешь, или когда даютъ такой, котораго не заслуживаешь?
   Какъ бы ни было трудно получить мѣсто при дворѣ, но еще труднѣе сдѣлать себя достойнымъ полученія мѣста.
   Меньше стоитъ труда заставить говорить о себѣ: "Почему это дали ему этотъ постъ?", чѣмъ заставить кого-нибудь спросить: "Почему это не дали ему этого поста?"
   И теперь еще просятъ себѣ должностей въ городѣ, требуютъ мѣста во французской академіи, какъ прежде требовали консульства. Не резоннѣе-ли было бы потрудиться въ первые годы своей жизни, чтобы сдѣлать себя способнымъ занять важную должность, и потомъ уже, безъ всякой тайны, безъ всякихъ интригъ, но открыто и увѣренно, проситься на службу отечеству, государю и государству?

-----

   Я не знаю ни одного придворнаго, который, только что получивши отъ государя видное начальство, выдающійся постъ или большую пенсію, не увѣрялъ-бы, изъ-за тщеславія или чтобы выставить свое безкорыстіе, что онъ не такъ доволенъ самымъ пожалованіемъ, какъ способомъ, которымъ оно было сдѣлано. Но очевидно, онъ только говоритъ такъ, а на самомъ дѣлѣ думаетъ вовсе не то.

-----

   Давать что-нибудь нелюбезно -- это признакъ грубости; вѣдь вся сила и весь трудъ въ томъ, чтобы дать; что стоило-бы прибавить къ этому и улыбку?
   Нужно сознаться, однако, что есть люди, которые умѣютъ пристойнѣе отказаться, чѣмъ другіе дать; про иныхъ говорятъ, что они такъ долго заставляютъ себя просить, даютъ такъ сухо и обставляютъ милость, которую у нихъ выпрашиваютъ, такими непріятными условіями, что еще большею милостью было-бы съ ихъ стороны, если-бы они избавили отъ необходимости получать что-нибудь отъ нихъ.

-----

   При дворахъ замѣчаютъ такихъ жадныхъ людей, которые изъ-за выгодъ принимаютъ на себя всякое мѣсто: начальствованье, должность, бенефиція -- все имъ годится; они такъ хорошо прилаживаютъ себя къ любому положенію, что становятся способными исправлять любую пожалованную должность. Это нѣчто въ родѣ "амфибій": они носятъ церковное облаченіе и военную шпагу и ко всему этому ухитряются присоединить судейскую мантію. Если вы спросите: "что дѣлаютъ эти люди при дворѣ?" я отвѣчу: они получаютъ и завидуютъ всѣмъ, кого чѣмъ-нибудь жалуютъ.

-----

   Тысяча людей при дворѣ проводитъ свою жизнь въ обниманіи, рукопожатіи и поздравленіи тѣхъ, которые получаютъ, до тѣхъ поръ, пока не умрутъ, ничего не имѣя.

-----

   Менофилъ заимствуетъ нравы отъ своей профессіи и отъ той или другой своей одежды. Онъ маскируется цѣлые годы, хотя лицо у него открыто; при дворѣ, въ городѣ и въ другихъ мѣстахъ, онъ вездѣ показывается подъ особымъ именемъ и переряживается особымъ способомъ. Его узнаютъ, впрочемъ, такъ какъ всѣ знаютъ, каковъ онъ съ лица.

-----

   Чтобы достигнуть высокаго званія, есть два пути -- большая дорога, протоптанная многими, и окольная тропинка, которая гораздо короче.

-----

   Иные бѣгутъ за несчастными, чтобы взглянуть на нихъ, становятся по дорогѣ шпалерами, занимаютъ окна, чтобы наблюдать черты лица и осанку осужденнаго человѣка, который знаетъ, что идетъ на смерть. Какое пустое, злое и нечеловѣческое любопытство! Еслибы люди были умны, то публичная площадь была-бы пуста, было принято-бы считать позорнымъ присутствіе на подобныхъ зрѣлищахъ. Если васъ такъ ужъ разбираетъ любопытство, удовлетворяйте его, по крайней мѣрѣ, болѣе благороднымъ образомъ: смотрите на счастливца, наблюдайте его въ тотъ самый день, когда онъ призванъ на новый постъ, когда онъ получаетъ поздравленія; читайте въ его глазахъ, сквозь его заученное спокойствіе и притворную скромность, насколько онъ доволенъ и проникнутъ сознаніемъ своего достоинства; наблюдайте, какую ясность распространяетъ въ его сердцѣ и на его лицѣ исполненіе его желаній, какъ онъ только и думаетъ о томъ, чтобы пожить и пользоваться здоровьемъ, какъ, наконецъ, у него невольно вырывается наружу радость и онъ не въ состояніи уже притворяться, какъ онъ сгибается подъ тяжестью своего счастья, какъ холодно и серьезно начинаетъ относиться къ тѣмъ, которые теперь уже не равны ему, не отвѣчая имъ и не смотря на нихъ; но вотъ, наконецъ, объятія и ласки вельможъ, которыхъ онъ видитъ уже не изъ такой дали, какъ прежде, портятъ его: онъ сбивается съ толку, забывается -- это уже короткое умопомѣшательство.

-----

   Если вы хотите быть счастливымъ и желаете добиться милостей, то сколькихъ вещей вамъ придется избѣгать!

-----

   Человѣкъ, только что получившій важное мѣсто, перестаетъ пользоваться своимъ разумомъ и разсудкомъ для того, чтобы управлять своимъ поведеніемъ и своими отношеніями къ другимъ: онъ заимствуетъ правила поведенія отъ своего поста и своего положенія; отсюда-то происходитъ забвеніе своего прошлаго, гордость, заносчивость, суровость, неблагодарность.

-----

   Теонасъ тридцать лѣтъ былъ аббатомъ, а теперь уже не аббатъ. Не такъ иные горятъ нетерпѣніемъ увидѣть себя одѣтыми въ пурпуръ, какъ онъ добивался возможности носить золотой крестъ на груди; но такъ какъ большіе праздники постоянно проходили, не сдѣлавши никакихъ перемѣнъ въ его судьбѣ, то онъ сталъ роптать на современные порядки, находилъ, что государствомъ дурно управляютъ, и предвидѣлъ во всемъ зловѣщую будущность. Сознавая, въ душѣ, что при дворахъ заслуга опасна тому, кто хочетъ выдвинуться впередъ, онъ рѣшился, наконецъ, отказаться отъ прелатства; но вотъ кто-то прибѣжалъ сказать ему, что онъ назначенъ епископомъ. Исполненный радости и увѣренности въ этой столь неожиданной новости, онъ говоритъ: "Вы увидите, что я не долго буду епископомъ: меня сдѣлаютъ скоро и архіепископомъ".

-----

   При вельможахъ и министрахъ, даже самыхъ благонамѣренныхъ, необходимо бываютъ плуты; но нужно умѣть пустить ихъ въ дѣло, а это не легко; бываютъ такія обстоятельства и случаи, гдѣ ихъ нельзя замѣнить кѣмъ-нибудь другимъ. Честь, добродѣтель, совѣсть, -- все это почетныя качества, но онѣ часто бываютъ безполезны: что вы иной разъ станете дѣлать съ инымъ добродѣтельнымъ человѣкомъ!

-----

   Одинъ старинный {Полагаютъ, что Лабрюйеръ подражалъ здѣсь Монтэню, не имѣя въ виду никакого другого опредѣленнаго писателя.} писатель говоритъ (скажу его собственными словами, чтобы не ослабить смысла ихъ приблизительной передачей): иные "удаляются отъ мелкихъ людей, видятся только съ равными себѣ, но и ихъ считаютъ ничтожными и презираютъ; дружатся съ вельможами и людьми, изобилующими всякими благами и всякимъ имуществомъ, и вслѣдствіе этой близости и фамильярности въ обращеніи, участвуютъ во всѣхъ забавахъ, шутливыхъ выходкахъ, переряживаньяхъ и непристойныхъ поступкахъ; своевольничаютъ безъ всякаго стыда, дозволяютъ себѣ насмѣшки и грубыя шутки надъ каждымъ, но при всемъ томъ не затрудняясь идутъ впередъ и при своей смѣтливости достигаютъ счастья и богатства".

-----

   Юность принца -- источникъ блестящихъ успѣховъ.

-----

   Тимантъ все одинъ и тотъ-же и ничего не теряетъ изъ тѣхъ заслугъ, которыми въ первый разъ снискалъ себѣ репутацію, но въ глазахъ придворныхъ онъ сталъ терять значеніе: они холодно съ нимъ стали здороваться, перестали улыбаться ему, перестали разговаривать съ нимъ, обнимать его и увлекать въ сторону, чтобы сообщить таинственно какую-нибудь неинтересную вещь; имъ нечего стало даже говорить съ нимъ. Но стоило только получить ему пенсію или новый постъ, и сразу ожили его добродѣтели, наполовину изгладившіяся изъ ихъ памяти, сразу освѣжилась мысль о немъ: теперь къ нему относятся такъ-же, какъ въ началѣ относились, и даже еще лучше.

-----

   Сколько друзей и родственниковъ рождается въ одну ночь у новаго министра! Одни возобновляютъ свои старинныя связи, товарищество по ученью, права сосѣдства; другіе перелистываютъ свою генеалогію, доходятъ до прапрадѣда, припоминаютъ отцовскую и материнскую сторону; всякому хочется имѣть какое-нибудь отношеніе къ этому человѣку, по нѣскольку разъ въ день всякій толкуетъ объ этихъ отношеніяхъ, охотно повторяя: "Это мой другъ, и я очень радъ его возвышенію; я тоже долженъ принять тутъ участіе: онъ мнѣ довольно близокъ". Йо назадъ тому недѣлю, вовсе никто изъ этихъ пустыхъ и преданныхъ наживѣ людей, никто изъ этихъ пошлыхъ придворныхъ не говорилъ ничего подобнаго. Неужели съ тѣхъ поръ онъ сталъ болѣе добродѣтельнымъ человѣкомъ, болѣе достойнымъ того выбора, котораго онъ удостоился отъ государя? Неужели только при этомъ обстоятельствѣ его лучше разузнали.

-----

   Я получаю увѣренность въ себѣ и поддерживаю себя противъ того небольшого презрѣнія, которое я испытываю иной разъ отъ вельможъ и людей равныхъ мнѣ, тѣмъ, что говорю самому себѣ: "Эти люди недовольны, можетъ быть, мною изъ-за моего положенія; они правы: мое положеніе очень ничтожно. Они, безъ сомнѣнія, меня обожали-бы, если-бы я былъ министромъ".
   Вотъ вельможа здоровается со мной. Что это значитъ? Не долженъ-ли я скоро получить мѣсто? Не знаетъ-ли онъ этого? Нѣтъ-ли въ немъ предчувствія? Онъ, очевидно, предупреждаетъ меня.

-----

   Этотъ человѣкъ часто говорилъ: "Я обѣдалъ вчера въ Тибурѣ". "я сегодня тамъ ужинаю"; онъ по десяти разъ вставлялъ имя Планка въ самый пустой разговоръ, говоря постоянно: "Планкъ меня просилъ... Я говорилъ Планку" и т. д. Но вотъ въ настоящій моментъ онъ узнаетъ, что его герой только что похищенъ, при странной обстановкѣ, смертью {Въ этомъ отрывкѣ, прибавленномъ въ 1692 г., годъ спустя по смерти Лувуа, подъ именемъ Планка многіе хотятъ видѣть этого славнаго министра, смерть котораго произошла при столь странной обстановкѣ, что многіе думали, что онъ умеръ отъ яда. Подъ Тибуромъ тогда нужно разумѣть Медонъ, гдѣ жилъ Лувуа среди блестящей роскоши.}. Онъ тотчасъ-же берется за дѣло, Собираетъ на площадяхъ или въ портикахъ народъ, объявляетъ о смерти, описываетъ его поведеніе, чернитъ всячески его консульство, не признаетъ за нимъ даже того знанія деталей управленія, которое приписывалъ ему народный голосъ, не признаетъ его счастливой памяти, отказываетъ ему въ славѣ строгаго и трудолюбиваго человѣка, не хочетъ даже приписать ему чести считать его настоящимъ врагомъ между врагами имперіи.

-----

   Прекрасное зрѣлище, я думаю, представляется заслуженному человѣку, когда то самое мѣсто въ обществѣ или на спектаклѣ, въ которомъ ему отказали, даютъ человѣку, не имѣющему ни глазъ, чтобы видѣть, ни ушей, чтобы слышать, ни ума, чтобы понимать и судить, и пріобрѣтшему почетъ только благодаря ливреямъ, которыхъ онъ даже не носитъ уже.

-----

   Теодотъ {Полагали, что тутъ изображенъ аббатъ де-Шоази.} носитъ строго простую одежду, но лицо у него комическое, какъ у человѣка, который выходитъ на сцену; голосъ, жесты, осанка соотвѣтствуютъ лицу; онъ тонокъ, лукавъ, съ заискивающей и скрытной физіономіей, онъ подходитъ къ вамъ и говоритъ на ухо: "Какая прекрасная погода! Какая большая оттепель!" Если онъ не имѣетъ важныхъ манеръ, зато онъ имѣетъ всѣ тонкія манеры, даже тѣ, которыя идутъ почти только жеманницѣ. Вообразите себѣ ребенка, который построилъ замокъ изъ картъ или поймалъ бабочку,-- таковъ же и Теодотъ въ своихъ пустякахъ, не заслуживающихъ того, чтобы по поводу нихъ волноваться: онъ дѣлаетъ ихъ серьезно, какъ дѣло важное, хлопочетъ, суетится, добивается въ нихъ успѣха; вотъ наконецъ онъ переводитъ духъ и отдыхаетъ, онъ правъ: ему много пришлось потратить труда. Бываютъ люди, опьяненные погонею за милостями: они какъ-бы околдованы, весь день думаютъ о нихъ, всю ночь ими грезятъ; то и дѣло поднимаются и спускаются по лѣстницѣ министра, входятъ и выходятъ изъ его передней; говорятъ съ нимъ ничего не имѣя сказать, говорятъ во второй разъ, и вотъ они довольны: они бесѣдовали съ нимъ.
   Усмиряйте ихъ: они обнаруживаютъ гордость, заносчивость, самомнѣніе; вы обращаетесь къ нимъ съ рѣчью, они не отвѣчаютъ и не узнаютъ васъ; у нихъ блуждающіе глаза и поврежденный умъ: ихъ родственникамъ нужно было-бы позаботиться о нихъ и запереть ихъ изъ опасенія, чтобы ихъ безуміе не перешло въ ярость и чтобы другіе не потерпѣли отъ этого. У Теодота болѣе кроткая манія; онъ до безумія любитъ милости, но его страсть имѣетъ менѣе блеска, онъ секретно лелѣетъ свои желанія, тайкомъ служитъ своей страсти; онъ стоитъ на стражѣ и развѣдываетъ все, что оказывается новаго съ признаками, обѣщающими милость; если кто имѣетъ намѣреніе добиться какой-нибудь милости, онъ предлагаетъ свои услуги, интригуетъ въ его пользу, приноситъ въ тихомолку ему въ жертву заслугу, связи, дружбу, обязательство, признательность; если-бы мѣсто Кассини {Кассини -- директоръ обсерваторіи.} было вакантнымъ и если-бы швейцаръ или разсыльный фаворита пожелали получить его, то онъ поддерживалъ-бы ихъ просьбы, считалъ-бы ихъ достойными этого мѣста, находилъ бы способными производить наблюденія и вычислять, толковать о побочномъ солнцѣ и параллаксахъ. Если вы спросили бы у меня, авторъ-ли Теодотъ или плагіаторъ, оригинальный писатель или копіистъ, то я далъ бы вамъ его произведенія и сказалъ-бы: "читайте и судите"; но кто можетъ рѣшить, ханжа-ли онъ или придворный, по тому портрету, который я только что далъ? Но я гораздо смѣлѣе высказался-бы относительно его счастливой звѣзды, я сказалъ-бы ему: "Я наблюдалъ пунктъ вашего рожденія, Теодотъ: вы получите важное мѣсто и притомъ скоро; не заботьтесь, не хлопочите: пощадите хоть другихъ".

-----

   Не ожидайте ужъ искренности, откровенности, справедливости помощи, услугъ, доброжелательства, благородства, твердости отъ человѣка, который недавно вступилъ въ придворную жизнь и въ душѣ мечтаетъ добиться счастья.

-----

   По лицу и по разговорамъ вы не узнаете его: онъ уже не называетъ каждую вещь по имени, для него нѣтъ уже плутовъ, мошенниковъ, глупцовъ и нахаловъ; онъ боится, чтобы человѣкъ, о которомъ онъ невольно скажетъ то, что думаетъ, не помѣшалъ ему, узнавши объ этомъ, пролагать себѣ дорогу; думая дурно о всѣхъ людяхъ, онъ ни о комъ не говоритъ дурно; желая добра только самому себѣ, онъ хочетъ убѣдить, что желаетъ его всѣмъ, чтобы всѣ въ свою очередь дѣлали ему добро или чтобы, по крайней мѣрѣ, никто ему не противился. Будучи недоволенъ неискренностью, онъ не терпитъ, чтобы кто нибудь былъ искрененъ; истина терзаетъ его уши; онъ холоденъ и равнодушенъ къ наблюденіямъ надъ дворомъ и придворными, а такъ какъ онъ слышалъ ихъ, то считаетъ себя соучастникомъ въ этомъ и лицомъ отвѣтственнымъ. Будучи тиранномъ общества и мученикомъ своего честолюбія, онъ отличается мрачною осторожностью въ поведеніи и разговорахъ, невинной, но холодной и вынужденною шутливостью, вынужденнымъ смѣхомъ, притворными любезностями, отрывистой бесѣдой и постоянной разсѣянностью. Сказать-ли, на что онъ щедръ? На потоки похвалъ всему тому, что сдѣлалъ или сказалъ человѣкъ, занимающій важное мѣсто и находящійся въ милости; но ко всякому другому онъ до крайности сухъ. У него есть формулы особыхъ привѣтствій при входѣ и выходѣ въ отношеніи къ тѣмъ лицамъ, которымъ онъ дѣлаетъ визитъ или которыя его посѣщаютъ; если кто довольствуется минами и пріемами рѣчи, тотъ выходитъ отъ него вполнѣ удовлетвореннымъ; онъ добивается создать себѣ патроновъ и имѣть свои креатуры, служить посредникомъ, довѣреннымъ лицомъ и управлять; съ ревностью новичка онъ изучаетъ всѣ мелкія придворныя уловки: знаетъ, гдѣ нужно помѣститься, чтобы быть замѣченнымъ, умѣетъ во время обнять васъ, принять участіе въ вашей радости, задавать вамъ одинъ за другимъ тревожные вопросы о вашемъ здоровьѣ и о вашихъ дѣлахъ; но пока вы ему отвѣчаете, онъ теряетъ нить своего любопытства, перебиваетъ васъ и заводитъ рѣчь о другомъ; если случится тутъ быть человѣку, съ которымъ умѣстенъ совершенно противоположный разговоръ, онъ умѣетъ, поздравляя васъ, выразить ему соболѣзнованіе: однимъ глазомъ онъ плачетъ, другимъ смѣется, подлаживаясь иной разъ къ образу дѣйствій министра или фаворита. Въ обществѣ говоритъ онъ о пустыхъ вещахъ, о вѣтрѣ или морозѣ; напротивъ, молчитъ и принимаетъ видъ таинственности, когда дѣло касается чего-нибудь болѣе важнаго, что ему извѣстно, а еще охотнѣе это дѣлаетъ относительно того, чего вовсе не знаетъ.

-----

   Есть страна {Дворъ.}, гдѣ радости очевидны, но ложны, а печали скрыты, но дѣйствительны. Кто могъ-бы повѣрить, что увлеченіе зрѣлищами, взрывы апплодисментовъ въ театрахъ Мольера и Арлекина, пиры, охота, балеты, карусели, скрываютъ подъ собою столько тревогъ, заботъ и различныхъ интересовъ, столько страховъ и надеждъ, столько сильныхъ страстей и серьезныхъ дѣлъ?

-----

   Придворная жизнь это -- серьезная, глубокомысленная и приковывающая вниманіе игра. Нужно разставить свои шашки, составить планъ и слѣдовать ему, разстраивать планъ противника, иной разъ рисковать и играть на удачу, и послѣ всѣхъ мечтаній о выигрышѣ, послѣ всѣхъ мѣръ, въ результатѣ получается шахъ, а иной разъ матъ; часто пѣшки, хорошо защищенныя, пробираются въ дамки, и партія выигрывается; наиболѣе ловкій или наиболѣе счастливый беретъ верхъ.

-----

   Колеса, пружины, ихъ движеніе -- все скрыто; мы видимъ только часовую стрѣлку, которая незамѣтно подвигается впередъ и, наконецъ, оканчиваетъ свой кругъ, чтобы снова начать. Совершенно то-же бываетъ и въ жизни придворнаго: совершивши достаточную долю пути, онъ часто возвращается снова къ тому пункту, съ котораго отправился.

-----

   Двѣ трети моей жизни протекли; зачѣмъ-же столько безпокоиться въ остальную треть? Самая блестящая судьба не заслуживаетъ ни того мученія, которому я предаю себя, ни тѣхъ низостей, на которыхъ самъ себя ловлю, ни тѣхъ униженій и того стыда, который я испытываю; пройдетъ 30 лѣтъ, и рухнутъ эти колоссы могущества, на которые смотрѣть можно, только поднимая вверхъ голову. Мы исчезнемъ: исчезну и я, такъ мало стоющій вниманія, исчезнутъ и тѣ, которыхъ я созерцалъ такъ жадно и отъ которыхъ ждалъ получить все свое величіе; самое лучшее благо, если только есть блага, это покой, уединеніе, мѣстечко, которое было-бы моимъ собственнымъ владѣніемъ". Такъ думалъ N., пока былъ въ немилости, но онъ забылъ все это, достигши снова благополучія.

-----

   Дворянинъ, если живетъ у себя въ провинціи, свободенъ, но лишенъ опоры; если-же онъ живетъ при дворѣ, онъ пользуется протекціей, но онъ рабъ. Одно стоитъ другого.

-----

   Ксантиппу, живущему въ глуши провинціи, подъ старой кровлей, грезилось ночью на бѣдномъ ложѣ, что онъ видѣлъ государя, говорилъ съ нимъ и чувствовалъ крайнюю радость; печаленъ онъ былъ послѣ пробужденія, разсказалъ свой сонъ и прибавилъ: "Какія нелѣпицы лѣзутъ въ голову людямъ во снѣ!" Но вотъ Ксантиппъ уже попалъ ко двору, видѣлъ государя, говорилъ съ нимъ: на яву случилось гораздо больше, чѣмъ снилось: онъ фаворитъ.

-----

   Кого мы скорѣе всего назвали-бы рабомъ, какъ не завзятаго придворнаго? развѣ только человѣка, который оказывается еще болѣе завзятымъ придворнымъ?

-----

   Рабъ имѣетъ одного господина, а честолюбецъ имѣетъ ихъ столько, сколько есть людей, полезныхъ для его возвышенія.

-----

   Тысяча людей, едва извѣстныхъ, толпятся во время придворнаго выхода, чтобы быть замѣченными государемъ, который неможетъ-же увидѣть всю тысячу сразу; а если онъ сегодня видитъ тѣхъ-же, которыхъ видѣлъ вчера и которыхъ увидитъ завтра, то сколько остается несчастныхъ!

-----

   Изъ всѣхъ людей, суетящихся около вельможъ и составляющихъ дворъ, небольшое число почитаетъ ихъ въ душѣ, большое число заискиваетъ изъ видовъ честолюбія и интереса, еще большее число -- изъ-за смѣшного тщеславія или изъ-за глупаго желанія показать себя.

-----

   Иныя семейства, по законамъ свѣта или потому что называютъ приличіемъ, должны были-бы быть непримиримыми. Но вотъ они соединились: гдѣ религія потерпѣла неудачу, когда желала соединить ихъ, тамъ одержалъ побѣду интересъ и устроилъ дѣло безъ всякаго труда.

-----

   Говорятъ, есть страна {Дворъ.}, гдѣ старики галантны, вѣжливы и пріятны въ обращеніи, а молодежь, напротивъ, груба, необузданна, безнравственна и невѣжлива; отъ страсти къ женщинамъ она избавилась въ такомъ еще возрастѣ, когда въ другихъ мѣстахъ юноши только еще начинаютъ ее испытывать; она предпочитаетъ пирушки, яства, любовныя шашни; у ней тотъ считается трезвымъ и умѣреннымъ, кто пьетъ только вино; слишкомъ неумѣренное употребленіе сдѣлало его невкуснымъ для нея, поэтому она старается возбудить въ себѣ уже утраченный вкусъ съ помощью водки и всякихъ самыхъ крѣпкихъ ликеровъ; для ея разгула недостаетъ только того, чтобы она пила крѣпкую водку. Женщины этой страны ускоряютъ упадокъ своей красоты съ помощью разныхъ средствъ, которыя, по ихъ мнѣнію, дѣлаютъ ихъ красивыми; у нихъ въ обычаѣ разрисовывать губы, щеки, брови и плечи, которыя онѣ выставляютъ на показъ за одно съ горломъ, руками и ушами; онѣ какъ-будто боятся, какъ-бы не скрыть хоть одного мѣста, которое можетъ нравиться. У обитателей этой страны физіономія не открытая, а закутанная въ густотѣ чужихъ волосъ, которые они предпочитаютъ своимъ природнымъ и изъ которыхъ составляютъ длинное сплетеніе, чтобы закрыть голову; они спускаются до половины тѣла, измѣняютъ черты и не даютъ возможности узнать человѣка по лицу. У этихъ народовъ есть свой Богъ и свой король; вельможи націи собираются ежедневно въ извѣстный часъ въ храмѣ, который они зовутъ церковью; въ глубинѣ этого храма стоитъ алтарь, посвященный ихъ Богу, гдѣ священникъ совершаетъ таинства, которыя они называютъ "святыми и страшными": вельможи образуютъ обширный кругъ у подножья этого алтаря и стоятъ, повернувшись спиною прямо къ священнику и Св. Тайнамъ, а лицомъ къ королю, который стоитъ на колѣняхъ на возвышеніи: къ нему, повидимому, устремлена вся ихъ душа и все сердце. Въ этомъ обычаѣ нельзя не видѣть особой постепенности въ подчиненіи: народъ, очевидно, поклоняется государю, а государь Богу! Жители называютъ свою страну..... она лежитъ почти на 48о с. ш., болѣе, чѣмъ въ 1800 лье отъ моря Ирокезовъ и Гуроновъ.

------

   Кто приметъ въ соображеніе, что лицо государя составляетъ все счастье придворнаго, что послѣдній всю свою жизнь занятъ и наполненъ желаніемъ видѣть государя и быть видѣннымъ имъ. тотъ составитъ себѣ приблизительное понятіе о томъ, какимъ образомъ лицезрѣніе Бога составляетъ всю славу и все блаженство святыхъ.

-----

   Самые знатные вельможи исполнены благоговѣнія въ отношеніи къ государямъ: въ этомъ главная ихъ обязанность; но у нихъ есть подначальные, мелкіе придворные; послѣдніе не такъ строго исполняютъ эту обязанность, фамильярничаютъ и живутъ, какъ люди, которымъ не предстоитъ случаевъ жаловать кого-нибудь.

------

   Чего не хватаетъ въ наши дни для молодежи? Она можетъ и умѣетъ сдѣлать, что нужно; по крайней мѣрѣ, если бы она умѣла столько-же, сколько можетъ, то она не была-бы болѣе рѣшительною.
   Какъ легковѣрны люди! Одинъ вельможа сказалъ о Тимогенѣ, вашемъ другѣ, что онъ глупъ, но ошибся въ сужденіи, а вы и повѣрили! Я ужъ не требую отъ васъ, чтобы вы возражали, чтобы вы говорили, что онъ умный человѣкъ; будьте хоть настолько смѣлы, чтобы думать, что онъ не глупецъ!

------

   Тотъ-же вельможа выразился объ Ификратѣ, что у него нѣтъ сердца, а между тѣмъ вы сами видѣли, какъ онъ совершилъ прекрасный поступокъ, и все-таки повѣрили вельможѣ... Да что вы дѣлаете! Я ужъ не требую, чтобы вы разсказали объ этомъ поступкѣ: слыша отзывъ вельможи, не забывайте, по крайней мѣрѣ, что вы сами видѣли этотъ поступокъ!

------

   Если придворный умѣетъ говорить съ королями, этимъ, пожалуй, и ограничивается вся его мудрость и изворотливость. Разъ сорвавшееся съ языка слово, достигая уха государя, глубоко западаетъ въ его памяти, а иной разъ даже проникаетъ въ его сердце; вернуть его ужъ невозможно; сколько придворный ни употребляетъ заботъ или ловкости, чтобы объяснить его какъ-нибудь иначе или ослабить его силу, все это служитъ только къ тому, что оно глубже запечатлѣвается и дальше проникаетъ въ душу государя; если мы выразились -- хотя это рѣдко бываетъ -- во вредъ намъ самимъ, то-есть еще одно готовое средство: наша ошибка научитъ насъ и мы потерпимъ наказаніе за свое легкомысліе; но какое уныніе, какая досада овладѣваетъ нами, если мы скажемъ что-нибудь во вредъ другому! Есть очень полезное правило противъ такого опаснаго затрудненія: говорить въ присутствіи государя о другихъ, объ ихъ личности, трудахъ, дѣйствіяхъ, нравахъ и поведеніи -- нужно, по крайней мѣрѣ, съ тѣмъ вниманіемъ, съ тѣми мѣрами предосторожности, которыя мы принимаемъ относительно самихъ себя.

------

   Любитель острыхъ словецъ -- человѣкъ дурного характера; я-бы такъ его и назвалъ, если онъ еще не названъ. Но вотъ чего никто еще не говорилъ и что я беру на себя смѣлость сказать: кто изъ-за остраго словца готовъ повредить репутаціи или счастью другихъ, тотъ заслуживаетъ позорнаго наказанія.

-----

   Есть извѣстное число совершенно готовыхъ фразъ, которыя берутся нами какъ будто изъ магазина и служатъ намъ для поздравленія другъ друга съ какимъ-нибудь пріятнымъ событіемъ; хотя онѣ произносятся часто безъ увлеченія и принимаются безъ признательности, при всемъ томъ не позволительно обходиться безъ такихъ фразъ, потому что онѣ служатъ, по крайней мѣрѣ, изображеніемъ того, что въ мірѣ есть лучшаго, именно дружбы: не будучи почти въ состояніи разсчитывать другъ на друга въ дѣйствительности, люди какъ будто условились между собой довольствоваться внѣшними изъявленіями сочувствія.

------

   Зная пять-шесть терминовъ и больше ничего, иные выдаютъ себя за знатоковъ въ музыкѣ, живописи, архитектурѣ или въ гастрономіи; воображая, что они больше другого испытываютъ удовольствія, когда слушаютъ музыку, видятъ картину или ѣдятъ хорошее блюдо, они производятъ внушительное впечатлѣніе на другихъ и сами себя обманываютъ даже.

------

   При дворѣ никогда не бываетъ недостатка въ людяхъ, у которыхъ знаніе свѣтскаго обращенія, вѣжливость и счастье занимаютъ мѣсто ума и заслугъ. Они умѣютъ войти и выйти, дать нужный оборотъ бесѣдѣ, во время промолчать, умѣютъ сдѣлать себя важными съ помощью продолжительнаго молчанія или нѣсколькихъ односложныхъ звуковъ; они отдѣлываются однѣми минами, измѣненіемъ голоса, жестомъ или улыбкой; они не имѣютъ, если можно такъ выразиться, и двухъ дюймовъ глубины; если вы углубитесь въ нихъ больше, то встрѣтите непроницаемую кожу.

------

   Инымъ людямъ милость выпадаетъ, какъ неожиданный случай: они первые ею изумлены, но, наконецъ, они приходятъ въ себя и находятъ себя достойными своей счастливой звѣзды; они вѣрятъ даже въ свой умъ, какъ будто глупость и счастье -- двѣ непримиримыя вощи, какъ будто невозможно быть сразу и счастливымъ и глупымъ; они рѣшаются говорить или, лучше сказать, они самоувѣренно начинаютъ говорить при всякой встрѣчѣ, по всякому поводу, не дѣлая никакого различія въ слушателяхъ. Стоитъ-ли говорить, что они ужасаютъ или внушаютъ крайнее къ себѣ отвращеніе своимъ самодовольствомъ и пошлостью? Они несомнѣнно и безвозвратно позорятъ тѣхъ, которые принимали какое-нибудь участіе въ ихъ случайномъ возвышеніи.

------

   Какъ назвать тотъ сортъ людей, которые хитры только въ отношеніи глупцовъ? Я знаю, что люди ловкіе смѣшиваютъ ихъ съ тѣми, которыхъ они умѣютъ обмануть.
   Заставить думать о себѣ, что ты не очень хитеръ, значитъ сдѣлать большой шагъ на пути хитрости.
   Хитрость это не слишкомъ хорошее и не слишкомъ дурное качество, она колеблется между порокомъ и добродѣтелью; но нѣтъ почти ни одного такого случая, гдѣ ее нельзя было-бы или, пожалуй, не должно было-бы замѣнить благоразуміемъ.
   Хитрость часто близко стоитъ къ плутовству; переходъ отъ одной къ другому очень легокъ; вся разница въ присутствіи или отсутствіи лжи: если къ хитрости присоединяется ложь, то получается плутовство.
   Съ людьми, которые вслѣдствіе хитрости все слушаютъ, а говорятъ мало, говорите еще меньше; или если вы говорите много, то высказывайтесь меньше.

------

   Ваше справедливое и важное дѣло зависитъ отъ согласія двухъ липъ. Одинъ говоритъ вамъ: "Я похлопочу, лишь-бы такой-то былъ согласенъ". Послѣдній согласенъ и желаетъ только освѣдомиться о намѣреніяхъ перваго. Между тѣмъ проходятъ мѣсяцы, годы, а дѣло все не подвигается впередъ. "Я теряюсь въ догадкахъ, я ничего не понимаю", говорите вы: "вѣдь имъ стоило только переговорить другъ съ другомъ". Я рѣшу ваше сомнѣніе, я вижу ясно и все понимаю: они не только переговорили, но и сговорились.

------

   Мнѣ кажется, что кто хлопочетъ за другихъ, тотъ внушаетъ довѣріе къ себѣ, какъ человѣкъ, добивающійся справедливаго, а кто говоритъ или дѣйствуетъ самъ за себя, тотъ испытываетъ такое-же затрудненіе и стыдъ, какъ человѣкъ, просящій милости.

------

   Остерегаясь ловушекъ, которыя постоянно разставляются при дворѣ для того, чтобы кто-нибудь попалъ въ смѣшное положеніе, иной, при всемъ своемъ умѣ, къ великому своему удивленію, находитъ себя одураченнымъ людьми, которые глупѣе его.

------

   Бываютъ случаи въ жизни, гдѣ истина и простота являются самою лучшею въ свѣтѣ уловкою.

------

   Если вы въ милости, всякая уловка ваша хороша, вы не дѣлаете ошибокъ, всѣ пути ведутъ васъ къ одной и той-же цѣли; въ противномъ-же случаѣ, все оказывается ошибкой, все безполезно, на любой тропинкѣ вы собьетесь съ пути.

------

   Человѣкъ, прожившій извѣстное время въ интригахъ, не можетъ уже обойтись безъ нихъ: всякая другая жизнь ему кажется томительною.

------

   Чтобы быть человѣкомъ коварнымъ, нужно имѣть умъ; однакоже, многіе имѣютъ столько ума, что онъ стоитъ выше интригъ и коварства и не можетъ подчиниться имъ; тогда до высокаго положенія и высокой репутаціи люди доходятъ уже другими путями, а не интригами.

------

   Обладая возвышеннымъ умомъ, всеобъемлющею ученостью, испытанною честностью и несомнѣнными заслугами, вамъ, Аристидъ, нечего бояться, какъ-бы не пасть при дворѣ и не потерять милости вельможъ: этого не случится, пока они будутъ имѣть нужду въ васъ.

------

   Пусть фаворитъ получше наблюдаетъ за собой! Вѣдь если онъ меньше обыкновеннаго заставляетъ меня ждать его въ передней, если лицо у него болѣе открыто, если брови меньше сдвинуты, если онъ охотнѣе меня выслушиваетъ и дальше проводитъ въ свои комнаты, то я могу подумать, что онъ начинаетъ падать, и я не ошибусь.

------

   Человѣкъ имѣетъ мало источниковъ добра въ себѣ: только немилость или оскорбленіе, испытанное имъ, дѣлаетъ его болѣе человѣчнымъ и доступнымъ, болѣе честнымъ и менѣе жестокимъ.

------

   При дворахъ встрѣчаются люди, по разговорамъ и по всему поведенію которыхъ видно, что они не заботятся ни о дѣдахъ своихъ, ни о внукахъ: для нихъ существуетъ только настоящее, но они имъ не наслаждаются, а злоупотребляютъ.

------

   Стратонъ родился подъ двумя звѣздами, счастливой и несчастливой, въ одинаковой степени. Его жизнь есть романъ. Впрочемъ, нѣтъ: ей не хватаетъ правдоподобія: въ ней не было приключеній. Въ ней были только прекрасные сны и дурные сны... Да что я говорю! Такихъ сновидѣній и не бываетъ, какъ онъ жилъ. Никто не извлекъ изъ своей судьбы больше пользы, чѣмъ онъ; ему знакомы крайности и все среднее: онъ блисталъ, страдалъ и велъ обыденную жизнь; ни одна сторона жизни не ускользнула отъ него. Онъ пріобрѣлъ значеніе своими добродѣтелями, въ которыхъ онъ былъ совершенно увѣренъ; онъ говорилъ о себѣ: "У меня есть умъ, я обладаю мужествомъ", и всѣ повторяли за нимъ: "У него есть умъ, онъ обладаетъ мужествомъ". Онъ проявилъ въ томъ и другомъ положеніи геній придворнаго, который обнаруживалъ въ немъ, можетъ быть, больше хорошаго и больше дурного, чѣмъ онъ на самомъ дѣлѣ имѣлъ. Прекрасный, любезный, рѣдкій человѣкъ, чудесный, героическій -- всѣ эти названія употреблялись въ его похвалу; а впослѣдствіи не щадили противоположныхъ эпитетовъ, чтобы только его унизить. Это двусмысленный, смѣшанный, замкнутый характеръ, это загадка, вопросъ почти неразрѣшимый.

------

   Милость ставитъ человѣка выше равныхъ ему, а паденіе -- ниже ихъ.

------

   Кто въ одно прекрасное время съумѣетъ твердо отказаться отъ громкаго имени, большого вліянія, высокаго счастья, тотъ въ одинъ моментъ освободится отъ многихъ заботъ и постояннаго бодрствованія, а иной разъ и отъ многихъ преступленій.

------

   Черезъ сто лѣтъ міръ будетъ еще существовать въ цѣломъ; тотъ-же будетъ театръ и тѣ-же декораціи, но не тѣ-же будутъ актеры. Все, что теперь наслаждается по поводу полученной милости или что печалится и отчаивается по поводу отказа, все это исчезнетъ со сцены. На театръ выступятъ другіе люди, которые будутъ играть въ той же пьесѣ и тѣ-же роли; они, въ свою очередь, сойдутъ со сцены: когда-нибудь не будетъ и тѣхъ, которыхъ теперь еще нѣтъ, ихъ мѣсто займутъ новые актеры. Какъ послѣ этого разсчитывать на дѣйствующихъ лицъ комедіи?

------

   Кто видѣлъ дворъ, тотъ видѣлъ, что есть самаго прекраснаго, самаго благовиднаго и разукрашеннаго въ мірѣ; кто презираетъ дворъ, увидѣвши его, тотъ презираетъ міръ.

------

   Столица отбиваетъ охоту быть въ провинціи; дворъ образумливаетъ на счетъ столицы и излѣчиваетъ отъ стремленія къ двору.
   Здравый умъ при дворѣ почерпаетъ вкусъ къ уединенію.
   

О вельможахъ.

   Предубѣжденіе народа въ пользу вельможъ столь слѣпо, увлеченіе ихъ жестами, лицомъ, тономъ голоса и манерами столь всеобще, что еслибы имъ вздумалось быть добрыми, дѣло дошло-бы до идолопоклонства.

------

   Если вы, Теагенъ, порочны отъ рожденія, мнѣ жаль васъ; еслиже вы стали порочнымъ вслѣдствіе слабости къ тѣмъ, которымъ выгодно, чтобы вы были такимъ, которые поклялись другъ другу испортить васъ и уже хвастаются, что успѣли въ этомъ, то вы заслуживаете, чтобы я васъ презиралъ. Но если вы умны, воздержны, скромны, обходительны, великодушны, признательны, трудолюбивы, притомъ-же обладаете такимъ званіемъ и такимъ происхожденіемъ, что скорѣе должны подавать примѣръ, чѣмъ брать съ другихъ, скорѣе давать правила жизни, чѣмъ получать, то условьтесь съ подобными людьми, что вы съ удовольствіемъ будете слѣдовать ихъ разврату, порокамъ и безумію, если они, изъ уваженія, которое они обязаны къ вамъ имѣть, станутъ держаться тѣхъ добродѣтелей, которыя вы такъ любите. Это будетъ большой ироніей, но зато полезной, очень удобной для того, чтобы обезопасить вашу нравственность, рушить всѣ ихъ проекты, поставить ихъ въ такія условія, чтобы они продолжали оставаться такими, какъ есть, и вамъ дали возможность быть, какъ есть.

------

   Преимущество вельможъ надъ другими людьми огромно въ одномъ отношеніи; пускай ужъ у нихъ будетъ хорошій столъ и богатая меблировка, пускай будутъ собаки, лошади, обезьяны, карлики, дураки и льстецы, но я завидую ихъ счастью имѣть къ своимъ услугамъ людей, которые равняются съ ними сердцемъ и умомъ, а иногда и превосходятъ ихъ.

------

   Вельможи хвастаются тѣмъ, что проводятъ аллеи въ лѣсу, окружаютъ свои владѣнія длинными стѣнами, позолачиваютъ плафоны, устраиваютъ фонтаны и оранжереи; но ихъ любознательность не простирается до того, чтобы сдѣлать сердце довольнымъ, наполнить душу радостями, предупредить крайнюю нужду или найти противъ нея средство.

------

   Спрашивается, не замѣчается-ли, при сравненіи другъ съ другомъ различныхъ положеній людей, ихъ трудовъ и преимуществъ, нѣкотораго рода смѣшенія блага со зломъ или взаимнаго зачета между ними, который устанавливалъ-бы равенство между этими положеніями или, по крайней мѣрѣ, не дѣлалъ-бы одного положенія болѣе желательнымъ, чѣмъ другое. Поставить такой вопросъ можетъ человѣкъ могущественный, богатый, ни въ чемъ не имѣющій недостатка; но рѣшить его долженъ бѣднякъ.
   Съ каждымъ изъ различныхъ положеній почти всегда связана нѣкотораго рода прелесть, которая остается до тѣхъ поръ, пока ее не отниметъ нищета. Такимъ образомъ вельможи находятъ удовольствіе въ излишкѣ, а люди мелкіе любятъ умѣренность; тѣ любятъ господствовать и начальствовать, эти находятъ удовольствіе и даже гордятся службой и повиновеніемъ; вельможи окружены свитой, встрѣчаютъ привѣтствія и уваженіе, люди мелкіе окружаютъ, привѣтствуютъ, кланяются, и всѣ оказываются довольными.

------

   Вельможамъ столь малаго труда стоитъ давать одни обѣщанія, ихъ положеніе столь резонно избавляетъ ихъ отъ обязанности исполнять свои обѣщанія, что это является съ ихъ стороны еще скромностью, что они не даютъ болѣе широкихъ обѣщаній.

------

   "Онъ старъ и изнуренъ", говоритъ вельможа, "онъ надорвался, бѣгая за мною, но что мнѣ съ нимъ дѣлать?" И вотъ другой, болѣе молодой, уноситъ всѣ его надежды и занимаетъ постъ, въ которомъ отказали тому несчастному только потому, что онъ слишкомъ много служилъ.

------

   "Право, не знаю", говорите вы съ холоднымъ и презрительнымъ видомъ, "Филантъ имѣетъ заслуги, умъ, пріятность въ обращеніи, точенъ въ исполненіи долга, вѣренъ и привязанъ къ своему господину, а все-таки его не совсѣмъ цѣнятъ: онъ не нравится, онъ пришелся не по вкусу". Объясните, пожалуйста, Филанта-ли вы осуждаете или того вельможу, которому онъ служитъ?

------

   Часто полезнѣе покинуть вельможъ, чѣмъ жаловаться на нихъ.

------

   Кто можетъ сказать, почему тѣ, а не иные получаютъ главный выигрышъ или милость у вельможъ?

------

   Вельможи столь счастливы, что въ продолженіи всей своей жизни не испытываютъ даже непріятности сожалѣть о потерѣ самыхъ лучшихъ своихъ слугъ или личностей, знаменитыхъ въ своемъ родѣ, изъ которыхъ они извлекли очень много удовольствія и пользы {Лабрюйеръ дѣлаетъ тутъ намекъ на образъ дѣйствія придворныхъ послѣ смерти Лувуа, знаменитаго министра Людовика XIV.}. Послѣ смерти этихъ единственныхъ въ своемъ родѣ и невознаградимыхъ людей льстецы первымъ дѣломъ начинаютъ выставлять ихъ слабыя стороны, отъ которыхъ, по ихъ мнѣнію, свободны будутъ тѣ, которые займутъ мѣсто умершихъ; льстецы увѣряютъ, что преемникъ, обладая всѣми способностями и свѣдѣніями предшественника, не имѣетъ его недостатковъ. Подобными рѣчами обыкновенно утѣшаютъ государей въ потерѣ великаго и превосходнаго человѣка, котораго замѣняетъ посредственность.
   Вельможи пренебрегаютъ людьми ума, которые кромѣ ума не имѣютъ ничего; люди ума презираютъ вельможъ, у которыхъ ничего нѣтъ кромѣ величія; добродѣтельные люди жалѣютъ тѣхъ и другихъ, если у нихъ кромѣ величія или ума нѣтъ никакой добродѣтели. Когда я, съ одной стороны, вижу при вельможахъ, за ихъ столомъ, а иной разъ и въ дружбѣ съ ними, смѣтливыхъ и заискивающихъ интригановъ, опасныхъ и вредныхъ авантюристовъ, когда я, съ другой стороны, разсуждаю, какъ трудно сблизиться съ вельможами человѣку съ заслугами, то я всегда расположенъ думать, что злыхъ людей терпятъ изъ-за матеріальнаго интереса или что на добродѣтельныхъ людей смотрятъ, какъ на безполезныхъ; я нахожу болѣе для себя выгоднымъ утвердиться въ той мысли, что величіе и разборчивость -- двѣ вещи совершенно различныя, а любовь къ добродѣтели и къ людямъ добродѣтельнымъ тоже вещь совершенно особаго рода.

-----

   Люцилію пріятнѣе всю жизнь добиваться, чтобы его терпѣли нѣкоторые вельможи, чѣмъ жить въ дружескихъ отношеніяхъ съ равными себѣ.
   Правило смотрѣть болѣе на знатныхъ, чѣмъ на себя, должно имѣть исключенія; чтобы исполнять его на практикѣ, иной разъ нуженъ необыкновенный талантъ.

-----

   Какою неизлѣчимою болѣзнью страдаетъ Теофилъ? Она у него тянется уже лѣтъ тридцать, а онъ все не выздоравливаетъ. Онъ хотѣлъ, хочетъ и будетъ хотѣть управлять вельможами; одна смерть освободитъ его отъ этой жажды власти и вліянія надъ умами. Неужели онъ такъ усерденъ къ ближнему? или это привычка? а, можетъ быть, это излишнее самомнѣніе? Нѣтъ дворца, куда онъ не проникъ-бы; при этомъ онъ не остановится среди комнаты, а пройдетъ непремѣнно за портьеру или въ кабинетъ; кто хочетъ получить аудіенцію или представиться, тому приходится ждать, пока онъ не переговоритъ, а онъ говоритъ долго и подробно. Онъ проникаетъ въ семейную тайну, принимаетъ участіе во всемъ, что только случается печальнаго или выгоднаго; предупреждаетъ, предлагаетъ услуги, заранѣе радуется успѣху; чтобы наполнить свое время и удовлетворить своему честолюбію, ему недостаточно заботы о десяти тысячахъ душъ, за которыя онъ отвѣчаетъ передъ Богомъ, какъ за свою собственную; онъ охотнѣе принимаетъ на себя роль, которая ему вовсе не подходитъ, добиваясь болѣе высокаго ранга и большаго почета: онъ выслушиваетъ и бдительно смотритъ за всѣмъ, что только служитъ пищею для его ума, склоннаго къ интригамъ, посредничеству и разнымъ уловкамъ; едва вельможа высадился на берегъ, какъ онъ ужъ хватается за него и хочетъ забрать въ свои руки; не успѣлъ онъ еще привести въ исполненіе своихъ намѣреній, какъ всѣ говорятъ ужъ, что онъ имъ управляетъ {Ключи называютъ здѣсь аббата де-Рокета, епископа Отюнскаго, который, при прибытіи Іакова II во Францію, употреблялъ всѣ усилія, чтобы по. пасть въ милость къ послѣднему.}.

------

   Холодный пріемъ или невѣжливость со стороны тѣхъ, которые стоятъ выше насъ, внушаютъ намъ ненависть къ нимъ; но привѣтствіе или улыбка примиряютъ насъ съ ними.

-----

   Иныхъ гордыхъ людей смиряетъ и укрощаетъ возвышеніе ихъ соперниковъ; попадая въ немилость, они доходятъ до того, что привѣтствуютъ послѣднихъ; но время, сглаживающее постепенно всѣ вещи, возвращаетъ ихъ въ концѣ концовъ въ прежнее, естественное для нихъ положеніе.

-----

   Презрѣніе вельможъ къ народу дѣлаетъ ихъ равнодушными къ лести и похваламъ со стороны послѣдняго и умѣряетъ ихъ тщеславіе; точно такъ-же и государи, безъ конца и безъ отдыха расхваливаемые вельможами и придворными, были-бы болѣе тщеславны, еслибы больше цѣнили тѣхъ, кто ихъ хвалитъ.

-----

   Вельможа однихъ себя cчитаютъ совершенными, едва допуская въ другихъ людяхъ прямоту ума, ловкость, деликатность и присвоивая себѣ эти богатые таланты, какъ вещь, которою они обязаны своему знатному происхожденію; однако-же, они грубо ошибаются, питая себя столь ложными предубѣжденіями. Все, что только было когда-либо хорошо придумано, хорошо сказано, хорошо написано, а, пожалуй, и все, что было наиболѣе деликатнаго, дошло до насъ далеко не отъ нихъ; у нихъ большія помѣстья и длинный рядъ предковъ: этого никто не можетъ у нихъ оспаривать.
   Есть-ли у васъ умъ, величіе, ловкость, вкусъ, разборчивость или только предубѣжденіе и лесть распространяетъ смѣло молву о вашихъ заслугахъ? Онѣ для меня подозрительны, я отказываюсь вѣрить. Не могу-же я ослѣпить себя видомъ той способности и высоты вашего ума, которая ставитъ васъ выше всего, что сдѣлано, сказано или написано, дѣлаетъ васъ равнодушнымъ къ похваламъ и не дозволяетъ исторгнуть изъ васъ хоть какое-нибудь одобреніе кому-нибудь! Изъ всего этого я скорѣе заключаю, что вы обладаете милостями, вѣсомъ и большими богатствами. Да и какъ опредѣлить, что такое вы, Телефонъ? Къ вамъ, какъ къ огню, можно подойти только на извѣстное разстояніе; а чтобы составить о васъ здравое и основательное сужденіе, нужно былобы взять васъ въ руки, развернуть вашъ внутренній міръ и поставить васъ на очную ставку съ людьми, подобными вамъ. Вашего довѣреннаго человѣка, большого вашего пріятеля, съ которымъ вы совѣтуетесь, покидая для него Сократа и Аристида, съ которымъ вы смѣетесь, который смѣется громче васъ, однимъ словомъ, Дава, я отлично знаю; но достаточно-ли этого, чтобы и васъ хорошо знать?

-----

   Иные, если-бы могли узнать своихъ подчиненныхъ и самихъ себя, то стыдились-бы угнетать ихъ.

-----

   Превосходныхъ ораторовъ мало, но много-ли людей, способныхъ слушать ихъ? Хорошихъ писателей недостаточно, но гдѣ люди, умѣющіе читать? Точно также постоянно раздается жалобы на малочисленность лицъ, способныхъ совѣтовать королямъ и помогать имъ въ управленіи дѣлами; но если-бы, наконецъ, народилось много такихъ ловкихъ и разумныхъ людей, еслибы они дѣйствовали сообразно съ своими взглядами и свѣдѣніями, столько-ли любили-бы ихъ и цѣнили, сколько они заслуживаютъ? Получили-ли бы они похвалу за то, что думаютъ и что дѣлаютъ для отечества? Такіе люди есть, ихъ достаточно; но если они падаютъ, ихъ осуждаютъ; если они успѣваютъ, имъ завидуютъ. Нечего бояться высказывать порицаніе народу тамъ, гдѣ было-бы смѣшно извинить; но его неудовольствіе и зависть вельможи и могущественные люди считаютъ неизбѣжными, а это незамѣтно доводитъ ихъ до того, что они ставятъ его ни во что, пренебрегаютъ его голосомъ во всѣхъ своихъ предпріятіяхъ, такъ что это дѣлается даже правиломъ политики.
   Мелкіе люди ненавидятъ другъ друга въ томъ случаѣ, если вредятъ другъ другу. Вельможъ ненавидятъ мелкіе люди за то зло, которое тѣ причиняютъ имъ, и за то, что они лишены всего того добра, котораго тѣ не дѣлаютъ; вельможи отвѣтственны въ глазахъ мелкихъ людей или, по крайней мѣрѣ, кажутся отвѣтственными за низкое положеніе, бѣдность и злополучіе послѣднихъ.

-----

   "Ужъ слишкомъ много и того, что мы имѣемъ одинаковую съ на родомъ религію и поклоняемся одному и тому-же Богу, что за охота называться еще (Петрами, Иванами, Яковами, какъ какой-нибудь купецъ или рабочій! Постараемся не имѣть ничего общаго съ толпой, будемъ твердо держаться тѣхъ различій, которыя отдѣляютъ насъ отъ нея: пусть она беретъ себѣ имена двѣнадцати апостоловъ, ихъ учениковъ, первыхъ мучениковъ (по человѣку глядя и патронъ его!); пусть тамъ съ удовольствіемъ встрѣчаютъ тотъ особый день, когда каждый празднуетъ свой праздникъ! У насъ особые великіе люди, мы станемъ брать свѣтскія имена: станемъ нарекать при крещеніи имена Ганнибала, Цезаря, Помпея: это были великіе люди; назовемъ сына Лукреціемъ: это былъ знаменитый римлянинъ; возьмемъ имена Рено, Рожера, д'Оливье, Танкреда: это были паладины, ни въ одномъ романѣ нѣтъ болѣе чудеснаго героя; возьмемъ имена Гектора, Ахилла, Геркулеса: все это полубоги, даже имена Феба и Діаны; а кто помѣшаетъ намъ взять имя Юпитера или Меркурія, Венеры или Адониса?"

-----

   Вельможи пренебрегаютъ всякими знаніями; но не только въ интересахъ государей и общественныхъ дѣлъ, но и въ ихъ собственныхъ интересахъ, я долженъ сказать, что они не имѣютъ экономіи и знаній, необходимыхъ отцу семейства, даже хвалятся этимъ незнаніемъ, позволяютъ интендантамъ обирать себя и распоряжаться собою, довольствуются тѣмъ, что они знатоки вина и "Реймскихъ косогоровъ" {Буало такъ осмѣиваетъ трехъ знатныхъ вельможъ, которые никакъ не могли согласиться въ оцѣнкѣ винъ, получаемыхъ съ косогоровъ въ окрестностяхъ Реймса, и сами были прозваны "косогорами".}, ходятъ къ Тайсѣ и Фринѣ, толкуютъ о своей сворѣ, "старинной сворѣ", о томъ, сколько почтовыхъ станцій отъ Парижа до Безансова или Филисбурга. Между тѣмъ граждане изучаютъ внутреннюю и внѣшнюю жизнь королевства, знакомятся съ управленіемъ, дѣлаются тонкими политиками, знаютъ всѣ сильныя и слабыя стороны государства, заботятся о полученіи лучшаго мѣста, получаютъ мѣсто, возвышаются, становятся могущественными, облегчаютъ общественныя заботы государя: а вельможи, которые прежде презирали ихъ, начинаютъ почитать, считая за счастье сдѣлаться ихъ зятьями.

-----

   Когда я сравниваю два совершенно противоположныя положенія людей, именно вельможъ съ народомъ, то послѣдній кажется мнѣ довольнымъ, хотя имѣетъ только необходимое, а первые -- бѣдными и нспокойными при всемъ своемъ излишкѣ. Человѣкъ изъ среды народа не съумѣлъ-бы сдѣлать никакого зла, вельможа не хочетъ дѣлать никакого добра и способенъ причинить большія бѣдствія; первый развивается и упражняется только на вещахъ полезныхъ, второй кромѣ того и на гибельныхъ; въ первомъ простодушно обнаруживается грубость и откровенность, во второмъ скрываются злые и испорченные задатки подъ корою вѣжливости; народъ не имѣетъ почти ума, вельможи не имѣютъ души; у того хорошее основаніе и нѣтъ внѣшняго лоска, у этихъ только внѣшность и блестящая поверхность. Если нужно сдѣлать выборъ, я не стану колебаться -- я хочу принадлежать къ народу.

-----

   Какъ-бы глубоко вельможи ни знали придворную жизнь, какое-бы искусство ни употребляли, чтобы казаться тѣмъ, чего нѣтъ на самомъ дѣлѣ, и не казаться тѣмъ, что есть, они не могутъ все-таки скрыть своей злобности, склонности посмѣяться на счетъ другого, поднять на смѣхъ то, въ чемъ нѣтъ ничего смѣшного; эти таланты открываются въ нихъ съ перваго-же взгляда; они кажутся удивительными только тогда, когда приходится одурачивать человѣка, который и безъ того глупъ, но зато они способны лишить себя всего удовольствія, которое можно извлечь отъ умнаго человѣка: послѣдній, еслибы опасный характеръ придворныхъ не обязывалъ его къ самой большой осторожности, съумѣлѣбы на тысячу ладовъ развернуть свой умъ, къ великому удовольствію придворныхъ. Но умный человѣкъ противополагаетъ имъ свой серьезный характеръ, ограждая имъ самого себя, и онъ это дѣлаетъ такъ хорошо, что насмѣшники съ своими дурными намѣреніями никакъ не найдутъ случая посмѣяться на его счетъ.

-----

   Вслѣдствіе изобилія жизненныхъ благъ и спокойствія среди большого благополучія, принцы находятъ удовольствіе въ томъ, чтобы посмѣяться надъ карликами, обезьяной или дуракомъ, надъ какой-нибудь сказкой; люди-же менѣе счастливые смѣются не иначе, какъ при подходящемъ случаѣ.

-----

   Вельможа любятъ шампанское, гнушается бри: онъ пьетъ лучшее вино, чѣмъ народъ. Вотъ и вся та разница между знатнымъ вельможей и содержателемъ таверны, которую допускаетъ ихъ бранничанье, уравнивающее самыя неравномѣрныя положенія людей.

-----

   Съ перваго разу кажется, что нѣсколько стѣснять другихъ входитъ въ кругъ удовольствій принцевъ. Но нѣтъ; принцы походятъ на остальныхъ людей: они тоже заботятся о самихъ себѣ, слѣдуютъ своему вкусу, своимъ страстямъ, ищутъ себѣ удобства,-- все это вполнѣ естественно.

-----

   Иной разъ кажется, что главный результатъ знакомства съ должностными или могущественными людьми заключается въ томъ, что они ставятъ тѣмъ, кто зависитъ отъ нихъ по обстоятельствамъ своего дѣла, всякія помѣхи, какихъ только боятся послѣдніе.

-----

   Если вельможа достигъ извѣстной степени счастья сравнительно съ прочими людьми -- я разумѣю счастье имѣть возможность и случай доставлять другимъ удовольствіе -- то, кажется, онъ обязанъ пользоваться имъ; если такой случай благопріятенъ добродѣтельному человѣку, то вельможа долженъ принять мѣры, какъ-бы не упустить его; но такъ какъ такое дѣло всегда право, то онъ долженъ предупредить хлопоты и повидаться съ подобнымъ человѣкомъ хоть-бы для того только, чтобы получить благодарность; если дѣло неважное, то онъ не долженъ придавать ему значенія въ глазахъ послѣдняго; если-же онъ откажетъ ему въ дѣлѣ, то мнѣ жаль ихъ обоихъ.

-----

   Иные люди какъ-бы родились недоступными: это тѣ, въ которыхъ другіе имѣютъ нужду или отъ которыхъ зависятъ. Они постоянно на ногахъ; подвижны какъ ртуть, юлятъ, жестикулируютъ, кричатъ, хлопочутъ, они похожи на тѣ картонныя фигуры которыя выставляются на народныхъ празднествахъ; они выбрасываютъ пламя, гремятъ, мечутъ молніи: къ нимъ никто не подходить. Передъ тѣмъ, какъ потухнуть, они падаютъ и, вслѣдствіе паденія, становятся доступными, но тогда они безполезны.

-----

   Если швейцаръ, камердинеръ, вообще ливрейный слуга не стоятъ умомъ выше своего положенія, то они о самихъ себѣ судятъ не по своему первоначальному, низкому положенію, а по степени возвышенія и благосостоянія тѣхъ, которымъ они служатъ; поэтому всѣхъ безразлично, кто входитъ у нихъ въ дверь и поднимается по лѣстницѣ, ставятъ ниже себя и своихъ господъ. Правду говорятъ, что приходится терпѣть не только отъ вельможъ, но и отъ того, что имъ принадлежитъ.

-----

   Человѣкъ, занимающій должность, долженъ любить своего государя, жену, дѣтей, а послѣ нихъ людей умныхъ; послѣднихъ онъ долженъ привлекать къ себѣ, запасаться ими такъ, чтобы никогда не было въ нихъ недостатка. Онъ столько получаетъ отъ нихъ помощи и услугъ, что не съумѣлъ-бы заплатить за нихъ не только пенсіями и благодѣяніями, но даже дружбою и ласками. Сколько они опровергаютъ дурныхъ слуховъ! Сколько исторій обращаютъ въ басню и выдумку! Они умѣютъ оправдать дурной исходъ хорошими намѣреніями, доказать доброкачественность плана и справедливость мѣръ удачею исполненія, возстать противъ злобы и зависти и приписать хорошимъ предпріятіямъ еще лучшіе мотивы, дать дурнымъ признакамъ благопріятное объясненіе, отвратить небольшіе промахи, выставить только добродѣтели, показавъ ихъ во всемъ свѣтѣ, подмѣтить въ тысячѣ случаевъ выгодные факты и подробности, обратить насмѣшки и издѣвательство противъ тѣхъ, кто осмѣлился-бы сомнѣваться, предупредить непріятные факты. Я знаю, что у вельможъ принято за правило давать волю толкамъ и все-таки продолжать дѣйствовать; но мнѣ извѣстно и то, что въ иныхъ случаяхъ предоставленіе, свободы разнымъ толкамъ мѣшаетъ имъ дѣйствовать.

-----

   Понять заслугу и, разъ она замѣчена, отнестись къ ней должнымъ образомъ -- вотъ два шага, которые тотчасъ-же нужно сдѣлать; большая часть вельможъ неспособны на это.

-----

   Ты -- важное лицо, ты -- могущественъ, но этого не достаточно. Сдѣлай такъ, чтобы я цѣнилъ тебя, чтобы для меня было горемъ лишиться твоихъ милостей или не быть въ состояніи получить ихъ.

-----

   Вы говорите о вельможѣ или о человѣкѣ, занимающемъ важное мѣсто, что онъ предупредителенъ, услужливъ, что онъ радъ доставить всякому удовольствіе; вы это подтверждаете длиннымъ перечнемъ всего того, что онъ сдѣлалъ въ дѣлѣ, въ которомъ вы заинтересованы. Я понимаю: васъ предупреждаютъ въ хлопотахъ; значитъ, вы пользуетесь вѣсомъ, знакомы съ министромъ, въ хорошихъ отношеніяхъ съ властями. А можетъ быть, васъ какъ-нибудь иначе надо понимать?
   Иной говоритъ вамъ: "Мнѣ жаль такого-то: онъ возмечталъ о себѣ со времени своего возвышенія, презираетъ и не хочетъ знать меня". А вы ему отвѣчаете: "Я, напротивъ, не имѣю повода жаловаться на него, я очень доволенъ имъ; мнѣ кажется даже, что онъ достаточно вѣжливъ". Я понимаю, что вы хотите этимъ сказать: вамъ хочется, чтобы всѣ знали, что человѣкъ, занимающій высокое мѣсто, внимателенъ къ вамъ, что онъ отличаетъ васъ въ передней отъ тысячи честныхъ людей, отвращая отъ нихъ свои взоры изъ опасенія, какъ-бы не попасть въ непріятную обязанность отвѣтить на ихъ привѣтствіе или улыбнуться имъ.
   Употребляя слова: "Я доволенъ такимъ-то вельможей", мы несомнѣнно хотимъ тонко выразить, что мы довольны самими собою, довольны всѣмъ тѣмъ добромъ, которое онъ сдѣлалъ для насъ, а также и тѣмъ, котораго онъ не думалъ дѣлать.
   Вельможъ хвалятъ для того, чтобы показать, что ихъ видятъ вблизи, а рѣдко изъ уваженія или благодарности; иной и не знаетъ того, кого хвалитъ; тщеславіе и легкомысліе иной разъ берутъ верхъ надъ чувствомъ злобы: люди не довольны вельможами, а все-таки хвалятъ ихъ.

-----

   Опасно запутаться въ подозрительномъ дѣлѣ, еще опаснѣе быть въ немъ соучастникомъ вельможи; онъ выпутается и оставитъ васъ расплачиваться вдвойнѣ, за него и за себя.

-----

   Государю не хватило-бы всего имущества, чтобы расплатиться за низкое угодничество, если цѣнить его по тѣмъ усиліямъ, которыя употребилъ тотъ, кого пришлось-бы вознаграждать; точно такъ-же ему не хватило-бы всего его могущества, чтобы наказать низкаго угодника, если онъ соразмѣряетъ наказаніе съ виною.

-----

   Дворянство подвергаетъ опасности свою жизнь, сражаясь за благо государства и за славу государя; судейское сословіе снимаетъ съ государя часть заботъ по поводу производства правосудія въ народѣ. Это очень возвышенные роды дѣятельности и удивительно полезные: люди почти неспособны на что-нибудь болѣе великое. Удивляюсь послѣ этого, откуда берутъ судьи и воины поводы презирать другъ друга.

-----

   Если правда, что вельможа, подвергая опасности жизнь, предназначенную для смѣха, удовольствія и изобилія, больше подвергается случайностямъ судьбы, чѣмъ частный человѣкъ, рискующій своею жалкою жизнью, то нужно также признаться, что онъ получаетъ совершенно особое возмездіе за это, именно славу и высокую репутацію, а солдатъ не чувствуетъ, чтобы онъ былъ извѣстенъ всѣмъ, умираетъ въ неизвѣстности, среди толпы; правда, онъ и жилъ-бы въ неизвѣстности, но все-таки онъ жилъ-бы. Подобная неизвѣстность служитъ однимъ изъ источниковъ недостатка мужества въ людяхъ низкаго и рабскаго состоянія. Тѣ, напротивъ, которыхъ высокое происхожденіе выдѣляетъ изъ народа и выставляетъ на глаза людей, подвергающихъ ихъ осужденію или осыпающихъ похвалами, способны съ помощью усилій измѣнить свой характеръ, если онъ не ведетъ ихъ къ добродѣтели; а то расположеніе ума и сердца, которое переходитъ отъ предковъ черезъ отцовъ къ потомкамъ, и есть храбрость, столь свойственная лицамъ благороднаго происхожденія; въ немъ, пожалуй, заключается и самое благородство.

-----

   Если вы забросите меня въ кучу войскъ, какъ простого солдата, я -- Терситъ; если вы поставите меня во главѣ арміи, за которую я долженъ отвѣчать передъ цѣлой Европой, я -- Ахиллъ.

-----

   Государи, безъ всякихъ особыхъ наукъ или правилъ, получаютъ вкусъ къ сравненію; они родились и воспитались среди и даже какъ-бы въ центрѣ, самыхъ лучшихъ вещей, съ которыми они и сравниваютъ все, что читаютъ, видятъ и слышать. Все, что слишкомъ далеко отъ Люлли, Расина и Лебрюна, подвергается осужденію.

-----

   Говорить молодымъ принцамъ только о заботѣ поддерживать санъ -- излишняя предосторожность, коль скоро весь дворъ считаетъ своею обязанностью и закономъ вѣжливости почитать ихъ, коль скоро они скорѣе могутъ смѣшать въ кучу всѣхъ людей и безразлично относиться къ разнымъ положеніямъ и титуламъ, чѣмъ забыть хоть одинъ изъ знаковъ уваженія, которые всѣ обязаны имъ оказывать въ силу ихъ рожденія. У нихъ есть природная гордость, которая обнаруживается въ надлежащихъ случаяхъ; имъ нужны только такіе уроки, которые научили-бы управлять ею, внушили-бы имъ доброту, честность, разборчивость.

-----

   Со стороны человѣка, занимающаго высокое положеніе, былобы чистымъ лицемѣріемъ не занимать съ перваго-же разу мѣста, соотвѣтственнаго его сану, которое ему принадлежитъ по праву и которое всѣ уступаютъ. Ему ничего не стоитъ выказать себя скромнымъ, вмѣшаться въ толпу, которая раздается передъ нимъ, занять послѣднее мѣсто въ собраніи, чтобы всѣ видѣли его тамъ и хлопотали пересадить. Скромность горче отзывается на людяхъ обыкновеннаго положенія: если они бросаются въ толпу, ихъ готовы раздавить; если они выбираютъ неудобное мѣсто, то на немъ приходится и оставаться.

-----

   Аристархъ {Говорятъ, что это относится къ первому президенту Гарлея, который получивъ въ наслѣдство 25,000 ливровъ, нарочно переселился въ Фонтенбло, чтобы на глазахъ всего двора раздавать бѣднымъ пособія.} отправляется на площадь въ сопровожденіи герольда и барабана. Барабанъ бьетъ, все населеніе сбѣгается. Герольдъ говоритъ: "Слушайте, слушайте! Молчаніе, молчаніе! Аристархъ, присутствующій здѣсь, завтра долженъ сдѣлать доброе дѣло"...
   Я скажу ему прямо безъ прикрасъ: если онъ хочетъ дѣлать добро лучше другихъ, то пусть дѣлаетъ такъ, чтобы я не зналъ, что онъ дѣлаетъ добро, или, по крайней мѣрѣ, не подозрѣвалъ, что онъ меня извѣстилъ объ этомъ.

-----

   Самыя лучшія дѣйствія измѣняются и теряютъ силу вслѣдствіе того способа, которымъ они совершаются, а иногда даже" заставляютъ усомниться въ хорошихъ намѣреніяхъ. Кто покровительствуетъ добродѣтели или хвалитъ ее ради добродѣтели, кто исправляетъ или порицаетъ порокъ ради уничтоженія самаго порока, тотъ поступаетъ просто, естественно, безъ всякой уловки, безъ всякой странности, безъ чванства и притворства; онъ не употребляетъ важныхъ и поучительныхъ выраженій, а тѣмъ болѣе колкихъ и насмѣшливыхъ, никогда не разыгриваетъ сцены передъ публикой: онъ даетъ хорошій примѣръ и исполняетъ свою обязанность; онъ не даетъ никакого матеріала ни для толковъ женщинъ при визитахъ, ни для кабинетной бесѣды, ни для собирателей новостей, не даетъ пріятному человѣку матеріала для прекраснаго разсказа. При такихъ условіяхъ, правда, нѣсколько менѣе знаютъ о добрѣ, которое онъ только что сдѣлалъ, но онъ все-таки сдѣлалъ его, а чего-же ему больше желать?

-----

   Вельможи, должно быть, не любятъ первыхъ временъ; они для нихъ неблагопріятны; имъ горько видѣть, какъ всѣ мы происходимъ отъ брата и сестры. Люди составляютъ вмѣстѣ одну семью, между ними бываетъ только большая или меньшая степень родства.

-----

   Теогнисъ изысканъ въ своемъ костюмѣ и выходитъ изъ дому разукрашеннымъ, какъ женщина; онъ не успѣлъ еще выйти изъ дому, какъ наладилъ уже на извѣстный манеръ свои глаза и лицо, чтобы все было готовымъ, когда онъ покажется въ публикѣ, чтобы и прохожіе находили его граціознымъ, улыбающимся, чтобы ничего не ускользнуло отъ вниманія. Если идетъ онъ по залѣ, то поворачивается и направо, гдѣ собрался большой свѣтъ, и налѣво, гдѣ никого нѣтъ, здоровается съ тѣми, кто есть на лицо, и съ тѣми, кого нѣтъ, обнимаетъ перваго попавшагося подъ руку человѣка, прижимаетъ голову ему къ груди, а потомъ спрашиваетъ, кого это онъ обнялъ. Кто-то имѣетъ нужду въ немъ по поводу какого-то неважнаго дѣла, находитъ его и излагаетъ свою просьбу; Теогнисъ благосклонно выслушиваетъ, приходитъ въ восхищеніе, что пригодился на что-нибудь, клянется, что разыщетъ, во что-бы то ни стало, случай оказать услугу; а такъ какъ тотъ настаиваетъ на своемъ дѣлѣ, то Теогнисъ заявляетъ, что не можетъ ничего сдѣлать; тотъ проситъ войти въ его положеніе, проситъ быть судьею... Наконецъ, кліентъ уходитъ, провожаемый, обласканный, смущенный и почти довольный, что получилъ отказъ.

-----

   Тотъ очень дурного мнѣнія о людяхъ, а все-таки хорошо ихъ знаетъ, кто, занимая важный постъ, думаетъ произвести на нихъ впечатлѣніе заученною любезностью, продолжительными, но безплодными объятіями.

-----

   Памфилъ разговариваетъ только съ тѣми людьми, которыхъ встрѣчаетъ въ залахъ или при дворѣ; если судить по его важности и возвышенію голоса, то можно сказать, что онъ принимаетъ ихъ, даетъ аудіенцію и отпускаетъ; онъ употребляетъ выраженія вѣжливыя и, вмѣстѣ съ тѣмъ, кичливыя, выказываетъ безъ всякаго разбора высокомѣрную учтивость и ложное величіе, которое унижаетъ его и ставитъ въ сильное затрудненіе друзей его и людей, не желающихъ презирать его.

-----

   Памфилъ полонъ самомнѣнія, не теряетъ никогда себя изъ виду, только и думаетъ о своемъ величіи, о своихъ связяхъ, о своей должности и званіи; онъ собираетъ, такъ сказать, всѣ свои преимущества и облекается въ нихъ, чтобы придать себѣ вѣсу, говоритъ постоянно о своемъ орденѣ, о своей голубой лентѣ; и выставляетъ и прячетъ ее изъ тщеславія; Памфилъ, однимъ словомъ, хочетъ быть вельможей, считаетъ себя имъ, но онъ не вельможа, а состоитъ при вельможѣ. Если онъ иной разъ улыбается человѣку низшаго сословія или человѣку ума, то онъ такъ удачно выбираетъ для этого время, что его никто не можетъ застать на этомъ; онъ покраснѣлъ-бы, еслибы, къ несчастью, застали егова малѣйшемъ проявленіи фамиліарности въ отношеніи къ человѣку, который не богатъ, не могущественъ, не состоитъ ни другомъ министра, ни его родней, ни слугою; онъ строгъ и неумолимъ ко всѣмъ, кто не составилъ еще своего благосостоянія: замѣчая васъ въ галлереѣ, бѣжитъ прочь отъ васъ, а если на другой день находитъ васъ въ не столь публичномъ мѣстѣ или, хотя и въ публичномъ, но въ обществѣ вельможи, то беретъ на себя мужество, подходитъ къ вамъ и говоритъ: "Вы вчера не показали вида, что замѣтили насъ". То онъ грубо покидаетъ васъ, чтобы присоединиться къ знатному вельможѣ или важному чиновнику, то, находя ихъ въ бесѣдѣ съ вами, перебиваетъ васъ и уводитъ; вы подходите къ нему во второй разъ, онъ не останавливается, заставляетъ васъ идти за нимъ, говоритъ съ вами такъ громко, что получается сцена для проходящихъ мимо. Такимъ образомъ, Памфилы всегда какъ будто представляютъ въ театрѣ, они пропитаны ложью и ничего такъ не боятся, какъ быть естественными, это настоящіе персонажи изъ комедіи, настоящіе Флоридоры и Мондорисы.
   Но еще не все сказано о Памфилахъ. Они униженны и робки передъ принцами и министрами, но полны высокомѣрія и самоувѣренности въ отношеніи къ людямъ, обладающимъ только добродѣтелью; нѣмы и застѣнчивы съ учеными, живы, смѣлы и рѣшительны съ людьми, ничего не знающими; съ приказнымъ человѣкомъ говорятъ о войнѣ, съ финансистомъ о политикѣ, передъ женщинами выказываютъ знаніе исторіи, съ докторомъ оказываются поэтами, съ поэтомъ геометрами; правилами они не обременяютъ себя, а еще менѣе принципами, живутъ на авось, гонимые и увлекаемые вѣтромъ, несущимъ всякія милости, и приманкою богатствъ; у нихъ нѣтъ своего собственнаго мнѣнія, они его заимствуютъ по мѣрѣ нужды, но заимствуютъ не отъ умнаго, способнаго или добродѣтельнаго человѣка, а отъ человѣка, который въ модѣ.
   Мы чувствуемъ къ вельможамъ и людямъ, занимающимъ высокое мѣсто, ту безплодную зависть и ту безсильную ненависть, которая не вознаграждаетъ насъ за ихъ блескъ и возвышеніе, но только къ нашей собственной нищетѣ прибавляетъ невыносимое бремя счастья другихъ. Что дѣлать противъ столь застарѣлой и заразительной болѣзни души? Будемъ довольны малымъ,-- если возможно, еще меньшимъ, чѣмъ имѣемъ, съумѣемъ при случаѣ перенести потерю! Это лѣкарство очень дѣйствительное, я готовъ его испробовать; тогда я не стану бояться швейцара или сгибаться передъ канцелярскимъ служителемъ, меня не станетъ оттѣснять къ двери безчисленная толпа кліентовъ или придворныхъ, которыми домъ министра наполняется по нѣскольку разъ въ день, не стану томиться въ его пріемной залѣ, просить у него, трепеща и запинаясь, по справедливому дѣлу, испытывать его важность, колкій смѣхъ и лаконизмъ, тогда я не стану ни ненавидѣть его, ни завидовать ему; онъ ко мнѣ не обращается съ просьбой, и я къ нему не обращаюсь: мы равны, только, можетъ быть, онъ не спокоенъ, а я спокоенъ.

-----

   Если вельможи имѣютъ случаи дѣлать намъ добро, они рѣдко ими пользуются; а если они желаютъ намъ сдѣлать зло, то не всегда находятъ случай; такимъ образомъ легко обмануться тому, кто вѣруетъ въ нихъ, если эта вѣра основана на надеждѣ или на страхѣ; иной разъ долгая жизнь уже успѣетъ окончиться, прежде чѣмъ успѣешь получить отъ нихъ какую-нибудь услугу или будешь обязанъ имъ своимъ благополучіемъ или злополучіемъ. Мы обязаны почитать ихъ, потому что они -- вельможи, а мы -- люди мелкіе и потому что есть другіе люди, болѣе мелкіе, чѣмъ мы, которые насъ почитаютъ.

-----

   При дворѣ, въ городѣ, повсюду тѣ-же страсти, тѣ-же сладости, тѣ-же ничтожности, тѣ-же искаженія въ умѣ, тѣ-же ссоры въ семействахъ и между близкими, та-же зависть и антипатія; всюду есть снохи и свекрови, мужья и жены, разводы, разлады, непрочное примиреніе; всюду дурныя настроенія, гнѣвъ, партійность, доносы, злые толки; у кого хорошіе глаза, тотъ безъ труда увидитъ, что маленькій городокъ, улица Сенъ-Дени какъ будто перенесены въ В. и Ф. {Версаль и Фонтенбло.}. Здѣсь только ненавидятъ другъ друга съ большею гордостью и высокомѣріемъ, а, пожалуй, и съ большимъ достоинствомъ, вредятъ другъ другу съ большею ловкостью и тонкостью, гнѣвъ болѣе краснорѣчивъ, обиды наносятъ другъ другу съ большею вѣжливостью и въ лучшихъ выраженіяхъ: стараются не испортить изящности языка, а только обидѣть человѣка или унизить его репутацію; порокъ тутъ всегда имѣетъ благовидную внѣшность, но основаніе у него, снова повторяю, то-же самое, какое бываетъ въ самыхъ низкихъ состояніяхъ; тутъ можно найти все низкое, все недостойное, всякую слабость: эти люди, столь великіе по рожденію, по милости, которою пользуются, или по званію, эти столь храбрыя и столь способныя души, эти столь вѣжливыя и умныя женщины презираютъ народъ, но они сами -- тотъ-же народъ.
   Кто говоритъ о народѣ, тотъ говоритъ о многомъ, это -- обширное понятіе: оно удивительно много обнимаетъ и удивительно широко простирается; есть народъ, противоположный вельможамъ, это чернь и толпа; есть народъ, который можно противополагать мудрецамъ людямъ способнымъ или добродѣтельнымъ, въ этомъ смыслѣ и вельможи являются какъ-бы мелкими людьми.
   Вельможи управляются чувствомъ, это праздныя души, на которыхъ все производитъ, на первыхъ порахъ, живое впечатлѣніе. Случится что-нибудь или встрѣтятся съ чѣмъ-нибудь, и вотъ начинаютъ ежеминутно говорить объ этомъ, но скоро перестаютъ говорить и все забываютъ, будь это дѣйствіе, поведеніе, произведеніе чье-нибудь, происшествіе. Не требуйте отъ нихъ ни исправленія, ни предусмотрительности, ни размышленія, ни признательности, ни вознагражденія.

-----

   Люди доходятъ до противоположныхъ крайностей въ отношеніи къ нѣкоторымъ личностямъ. Послѣ ихъ смерти, по рукамъ народа ходитъ сатира, между тѣмъ какъ своды храмовъ оглашаются похвальными словами въ ихъ память. Иной разъ они не заслуживаютъ ни пасквилей, ни надгробныхъ рѣчей, а иной разъ стоятъ того и другого.
   Нужно помолчать по отношенію къ могущественнымъ людямъ. Если говорить хорошо о нихъ, то это почти всегда отзывается лестью; отзываться дурно, пока они живы, опасно, а когда умрутъ, низко.
   

О королѣ или о государствѣ.

   Когда кто разсматриваетъ безъ предубѣжденія къ своей странѣ всѣ формы правленія, то обыкновенно не знаетъ, какой держаться: во всѣхъ есть дурныя и хорошія стороны. Самый основательный и самый вѣрный исходъ это считать ту форму наилучшею, подъ которою мы родились, и подчиняться ей.

-----

   Чтобы быть тиранномъ, не нужно ни искусства, ни знанія; политика, состоящая только въ пролитіи крови,-- очень ограниченная политика, не заключающая въ себѣ никакой утонченности, она внушаетъ убивать тѣхъ, чья жизнь служитъ препятствіемъ нашему честолюбію; человѣкъ, жестокій отъ природы, дѣлаетъ это безъ труда; это самое ужасное и самое грубое средство держаться на мѣстѣ или даже усиливаться.

-----

   Предоставлять народу засыпать среди празднествъ и зрѣлищъ, въ роскоши и пышности, въ удовольствіяхъ, тщеславіи и изнѣженности, давать ему волю наполнять жизнь пустяками и наслаждаться бездѣлицами -- это надежная и издавна принятая политика въ государствахъ. Какіе большіе шаги сдѣланы къ деспотизму съ помощью такой снисходительности!

-----

   Въ деспотическомъ государствѣ нѣтъ отечества: другія вещи замѣняютъ его -- интересъ, слава, служба.

-----

   Когда хотятъ сдѣлать измѣненіе или нововведеніе въ государствѣ, то принимаютъ въ разсчетъ не столько самыя вещи, сколько время. Бываютъ обстоятельства, когда хорошо чувствуютъ, что нельзя слишкомъ много покушаться противъ народа, но бываютъ и такія, когда ясно, что его можно не слишкомъ беречь. Сегодня вы можете отнять у этого города его вольности, права и привиллегіи, а завтра не думайте уже преобразовывать его знамена!

-----

   Когда народъ въ движеніи, то не знаютъ, какъ привести его въ покойное состояніе; а когда онъ миренъ, не знаютъ, какъ вывести его изъ покоя.
   Иныя бѣдствія въ государствѣ переносимы, потому что они предупреждаютъ или задерживаютъ еще большее зло. Но есть и такія, которыя оказываются бѣдствіями только по своему происхожденію, которыя, хотя произошли сначала отъ злоупотребленія или дурного обычая, все-таки менѣе опасны въ своихъ послѣдствіяхъ и на практикѣ, чѣмъ иной законъ, болѣе справедливый, или обычай, болѣе основательный. Бываютъ бѣдствія, которыя можно исправить измѣненіемъ или нововведеніемъ, но они въ этомъ случаѣ то-же есть зло и притомъ очень опасное. Иногда зло бываетъ скрыто, какъ грязь въ клоакѣ, погребено подъ спудомъ, тайной, среди полнаго мрака; когда станешь въ немъ рыться, трогать его, оно распространяетъ ядъ и позоръ; самые умные люди сомнѣваются иной разъ, что лучше, знать его или игнорировать. Бываетъ и такъ, что въ государствѣ терпится довольно большое зло, если оно отвращаетъ милліонъ меньшихъ золъ и неудобствъ, которыя иначе были-бы неизбѣжны и неизлѣчимы. Отъ иного зла стонетъ каждый частный человѣкъ и все-таки оно становится общественнымъ благомъ, хотя общество не что иное, какъ совокупность частныхъ людей. Есть зло личное, которое конкурируетъ съ благомъ и выгодами каждаго семейства. Бываетъ и такое зло, которое удручаетъ, разоряетъ или безчеститъ семейства, но имѣетъ цѣлью благо и охраненіе государственнаго механизма и управленія. Иное зло разрушаетъ государства, а на ихъ развалинахъ воздвигаетъ новыя. Люди видѣли, наконецъ, и такія бѣдствія, которыя подрывали основанія великихъ имперій и заставляли ихъ исчезнуть съ лица земли, чтобы тѣмъ самымъ видоизмѣнилась и обновилась поверхность вселенной.

-----

   Что за дѣло государству, что Эргастъ богатъ, что у него есть отличныя гончія собаки, что онъ создаетъ моды на тотъ или иной экипажъ или платье, что онъ изобилуетъ всѣмъ до излишка? Когда дѣло идетъ объ интересѣ и выгодахъ всего общества, развѣ принимаются въ разсчетъ интересы частнаго человѣка? Утѣшеніемъ для народовъ въ перенесеніи того, что немного тяжело для нихъ, служитъ сознаніе, что они облегчаютъ этимъ государя или обогащаютъ его одного, а не кого-нибудь другого; но они не считаютъ себя обязанными передъ Эргастомъ украшать его благосостояніе.

-----

   Война имѣетъ за собою большую древность, она была во всѣ вѣка, постоянно наполняла міръ вдовами и сиротами, лишала семейства наслѣдниковъ и губила по нѣскольку братьевъ въ одномъ и томъ-же сраженіи. Жаль мнѣ тебя, молодой Сойекуръ! Жаль твою доблесть и стыдливость, твой умъ, зрѣлый, проницательный, возвышенный, общительный; я сожалѣю твою преждевременную смерть, которая соединила тебя съ твоимъ безтрепетнымъ братомъ и возвысила тебя при дворѣ, гдѣ ты только что показался. Какое прискорбное, хотя и обыкновенное несчастіе! Во всѣ времена люди изъ-за какого-нибудь клочка земли условливались грабить, сожигать, убивать, рѣзать другъ друга, а чтобы сдѣлать это болѣе искусно, съ большею несомнѣнностью, они изобрѣли прекрасныя правила, которыя называютъ военнымъ искусствомъ; съ исполненіемъ этихъ правилъ они связали славу и самую прочную репутацію и съ тѣхъ поръ изъ вѣка въ вѣкъ превосходили другъ друга способами взаимнаго истребленія. Изъ несправедливости первыхъ людей, какъ своего единственнаго источника, произошла война, а также необходимость ставить себѣ начальниковъ, которые опредѣляли-бы права и притязанія; еслибы люди, довольствуясь своимъ, могли воздержаться отъ присвоенія себѣ имущества сосѣдей, то они всегда пользовались-бы миромъ и свободой.

-----

   Народъ, мирно живущій у своихъ очаговъ, среди своихъ родныхъ, среди большого города, гдѣ нечего бояться за свое добро и за свою жизнь, жаждетъ огня и крови, занятъ войной, разрушеніемъ, пожарами, убійствами, недоволенъ, если арміи, ведущія кампанію, не встрѣтятся съ нимъ, а разъ появились, недоволенъ, что не сражаются; если-же произошла стычка, недоволенъ, что не было кроваваго сраженія, и что легло на мѣстѣ менѣе 10,000 людей. Онъ доходитъ часто до того, что изъ-за любви къ перемѣнамъ, изъ-за вкуса къ новизнѣ или вещамъ необычнымъ, забываетъ самые дорогіе, свои интересы, покой и безопасность; иные согласились-бы видѣть во второй разъ непріятеля у воротъ Дижона или Корби, видѣть, какъ растягиваютъ цѣпи и строятъ баррикады, лишь-бы имѣть удовольствіе разсказать или узнать новость.

-----

   Демофилъ, сидя рядомъ со мною, плачется и восклицаетъ: "Все потеряно, государству конецъ или, по крайней мѣрѣ, оно на краю гибели. Какъ сопротивляться столь сильному и всеобщему враждебному союзу? Какимъ образомъ можно было-бы, ужъ не говорю побѣдить, а только вынести нападеніе столь многочисленнаго и могущественнаго врага? Въ исторіи монархіи такихъ примѣровъ не было. Тутъ герой, Ахиллъ, и тотъ не устоялъ-бы. Сколько надѣлали грубыхъ ошибокъ!... Я хорошо понимаю, что говорю, я спеціалистъ по этой части, войну я видѣлъ, исторію много изучалъ". Затѣмъ онъ говоритъ съ удивленіемъ объ Оливье Ледемѣ и Жакѣ Кёрѣ {Оливье Леденъ, сынъ Фландрскаго крестьянина, бывшій сначала брадобрѣемъ Людовика XI, а потомъ его первымъ министровъ, былъ повѣшенъ въ 1483 г. въ началѣ царствованія Карла VIII. Какъ Кёръ, богатый коммерсантъ, сдѣлался государственнымъ казначеемъ при Карлѣ VII, которому онъ оказалъ большія услуги, но который, осыпавъ его сперва почестями, пожертвовалъ потомъ имъ въ угоду придворной партіи.}: "Вотъ ужъ люди! вотъ ужъ министры!" восклицаетъ онъ.
   Онъ разсказываетъ все самыя печальныя и самыя невыгодныя, какія только можно выдумать, новости: то отрядъ нашихъ солдатъ завлеченъ въ засаду и изрѣзанъ въ куски, то часть войска, запертая въ замкѣ, безусловно сдалась непріятелю и всѣ перебиты; если вы скажете, что это ложный слухъ, что онъ вовсе не подтверждается, то онъ не станетъ васъ слушать; онъ прибавляетъ, что такой-то генералъ убитъ, и хотя на самомъ дѣлѣ онъ получилъ только легкую рану, хотя вы увѣряете его въ этомъ, онъ все-таки оплакиваетъ его смерть, жалѣетъ его вдову, дѣтей, государство, самаго себя: онъ, по его словамъ, потерялъ въ немъ близкаго друга и хорошую протекцію. Онъ говоритъ, что нѣмецкая конница непобѣдима, блѣднѣетъ при одномъ имени императорскихъ кирасиръ. "Если нападутъ на эту крѣпость", продолжаетъ онъ, "то придется снять осаду".-- "Придется остаться въ оборонительномъ положеніи и не давать битвы", говоритъ онъ, немного спустя: "если дадутъ битву, то должны проиграть ее, а если проиграютъ, то непріятель сейчасъ же будетъ на границѣ". Такъ какъ у Демофила непріятель летаетъ, то вотъ онъ уже въ центрѣ королевства: Демофилъ слышитъ уже, какъ бьютъ въ набатъ по городамъ и кричатъ тревогу; онъ подумываетъ о своемъ имуществѣ и своихъ земляхъ; куда отправить ему деньги, мебель, семейство? куда ему бѣжать? въ Швейцарію или въ Венецію?
   Но по другую руку рядомъ со мной сидитъ Базилидъ. Онъ сразу ставитъ на ноги армію въ 300,000 человѣкъ, не согласенъ убавить ни одной бригады.
   Онъ имѣетъ списокъ эскадроновъ и баталіоновъ, генераловъ и офицеровъ, не забываетъ ни артиллеріи, ни обоза. Онъ рѣшительно располагаетъ всѣ эти войска: столько то посылаетъ въ Германію и во Фландрію, извѣстное число оставляетъ для Альпъ, немного менѣе для Пиренеевъ, остальное переправляетъ за море; онъ знаетъ маршрутъ этихъ армій, знаетъ, что онѣ будутъ дѣлать и чего не будутъ дѣлать; вы, пожалуй, скажете, что онъ переговорилъ на ухо съ государемъ или вывѣдалъ тайну у министра. Если враги только что проиграли сраженіе, гдѣ осталось на мѣстѣ съ ихъ стороны около 9 или 10,000 человѣкъ, онъ насчитываетъ до 30.000 убитыхъ, не больше и не меньше, ибо его цифры всегда точны и несомнѣнны, какъ у человѣка, получившаго самыя вѣрныя свѣдѣнія.
   Если онъ узнаетъ утромъ, что мы потеряли плохо укрѣпленное мѣстечко, онъ не только посылаетъ извиненіе своимъ друзьямъ за вчерашнее приглашеніе ихъ къ себѣ на обѣдъ, но даже вовсе не обѣдаетъ въ этотъ день, если же ужинаетъ, то безъ аппетита. Если наши осадили очень сильную и правильно укрѣпленную крѣпость, снабженную съѣстными припасами и оборонительными средствами, имѣющую хорошій гарнизонъ, стоящую подъ начальствомъ весьма мужественнаго человѣка, то онъ говоритъ, что городъ имѣетъ слабыя и плохо укрѣпленныя мѣста, что въ немъ нѣтъ пороху, что начальнику не достаетъ опытности, что городъ сдается на капитуляцію.
   Въ другой разъ онъ прибѣгаетъ, весь запыхавшись, и, чуть переводя духъ, восклицаетъ: "Какая важная новость! Они разбиты на голову: генералъ, всѣ офицеры или, покрайней мѣрѣ, большая часть, убиты, все погибло. Вотъ такъ пораженіе! Нужно согласиться, что мы очень счастливы"... Онъ садится, переводитъ духъ, разсказавши эту новость; но въ ней не достаетъ одного несомнѣннаго обстоятельства, именно того, что сраженія вовсе и не было...
   Въ другой разъ онъ увѣряетъ, что такой-то государь отказывается отъ союза и покидаетъ своихъ сообщниковъ, а другой торомъ все дышало единствомъ Бога и отвращеніемъ къ идолопоклонству. Къ счастію, остались возлѣ алтарей нѣкоторые слѣды богоблуженія мечети: три или четыре фонтана, служившіе для омовенія, и mirhab, часовня созерцанія: довольно большая нишь, означавшая во всѣхъ мечетяхъ ту сторону, гдѣ находится Мекка: сюда должны были обращаться правовѣрные въ своихъ молитвахъ. Надобно видѣть, съ какою изящною роскошью украсила ее арабская фантазія! Вся она изъ самаго чистаго бѣлаго мрамора съ маленькими колонками, окруженными мозаикою изъ цвѣтныхъ кристалловъ; всюду разбросаны изрѣченія корана; буквы изъ золоченыхъ кристалловъ, и около всего этого вьются самыя роскошныя, самыя капризныя арабески.
   Почти въ одно время съ мечетью, за пять миль отъ Кордовы, на берегу Гвадалквивира, выстроенъ былъ арабами дворецъ. По сказаніямъ арабскихъ историковъ, это было зданіе великолѣпія удивительнаго, съ 4,300 колоннами. Теперь отъ него не осталось ни малѣйшаго слѣда. Да и сама Кордова при мавританскомъ владычествѣ имѣла 200,000 домовъ, 90,000 дворцовъ и 900 бань: 12,000 деревень служили ей предмѣстьями. Теперь въ Кордовѣ едва ли есть 30,000 жителей, городъ въ самомъ жалкомъ видѣ. Къ невѣжеству и фанатизму испанцевъ присоединилось еще и землетрясеніе, которое въ 1589 году разрушило большую часть города.
   Гостинница, въ которой стою я, есть вмѣстѣ и кофейная; хозяинъ-французъ, оставшійся въ Испаніи послѣ 1823 г. Ея мавританскій съ тонкими, изящными колоннами дворъ (patio), густо покрытый виноградомъ съ огромными темными кистями, даетъ днемъ самую отрадную прохладу, которую еще увеличиваетъ бьющій посереди фонтанъ, обсаженный криномъ; по вечерамъ эти великолѣпные цвѣты имѣютъ запахъ упоительный, страшно раздражающій нервы и воображеніе... Днемъ patio обыкновенно пустъ, вечеромъ наполняется женщинами и мужчинами, приходящими освѣжаться апельсиннымъ, слегка замороженнымъ сокомъ (naranjada). Я, по обыкновенію, гдѣ можно, завтракаю и обѣдаю почти одними плодами; теперь время разнаго рода фигъ, дынь, гранатовъ, винограда; но., увы! здѣшніе плоды такъ сладки, что нѣтъ возможности ихъ ѣсть, и я тоскую по арагонскимъ персикамъ. Жители Кордовы теперь заняты на дняхъ разстрѣляннымъ здѣсь атаманомъ разбойниковъ, и я по этому случаю наслышался много подробностей о разбойникахъ испанскихъ. Но объ этомъ классическомъ предметѣ я склоненъ сдѣлать то-же самое; онъ твердо вѣритъ, какъ и чернь, что третій умеръ, называетъ даже мѣсто, гдѣ его похоронили, а когда его станутъ разубѣждать въ этихъ базарныхъ толкахъ, онъ предлагаетъ держать пари. Онъ узналъ изъ несомнѣннаго источника, что Т. К. Л. очень успѣшно ведетъ борьбу съ императоромъ, что султанъ "мощно" вооружается, не хочетъ мира, что визирь его готовъ во второй разъ показаться у воротъ Вѣны; онъ хлопаетъ въ ладоши, трепещетъ отъ радости по поводу этого событія, нисколько въ немъ не сомнѣваясь "Тройной союзъ" въ его глазахъ это Церберъ, а врагиэто чудовища, которыхъ надо избить; онъ только и толкуетъ о лаврахъ, пальмовыхъ вѣтвяхъ, тріумфахъ и трофеяхъ. Въ дружеской бесѣдѣ онъ постоянно употребляетъ такія выраженія: "Нашъ августѣйшій герой", "Нашъ великій властелинъ", "Нашъ непобѣдимый монархъ". Его не заставить сказать попроще, напр.: "У короля много враговъ; они могущественны, объединены и ожесточены; но онъ ихъ побѣждалъ; надѣюсь, что и теперь будетъ въ состояніи побѣдить". Подобный способъ выраженія, слишкомъ рѣшительный и увѣренный для Демофила, Базилиду кажется не достаточно пышнымъ, не достаточно преувеличеннымъ; у него другія мысли бродятъ въ головѣ: онъ изобрѣтаетъ надписи на аркахъ и пирамидахъ, которыя должны украшать столицу въ день тріумфальнаго шествія а лишь только онъ услышитъ, что арміи стоять на виду другъ у друга или что крѣпость обложена осадою, онъ велитъ достать свой парадный костюмъ и вѣшаетъ его на виду, чтобы быть совершенно готовымъ для церемоніи въ кафедральномъ соборѣ.
   Если сущность дѣла, изъ-за котораго собираются въ городѣ полномочные министры и представители коронъ и республикъ, возбуждаетъ продолжительныя и необычайныя пренія, только въ такомъ случаѣ на дѣло употребляется больше времени, чѣмъ на размѣщеніе по чинамъ, выборы предсѣдателя и другія церемоніи, не говоря уже о предварительныхъ переговорахъ.
   Министръ или полномочный представитель -- это хамелеонъ или протей; какъ ловкій игрокъ, онъ не обнаруживаетъ ни настроенія, ни нрава своего, то для того, чтобы не дать мѣста догадкамъ и не позволить проникнуть въ себя, то для того, чтобы вслѣдствіе слабости или страсти, не обнаружить невольно своей тайны. Иногда онъ умѣетъ притворно показать въ себѣ характеръ, наиболѣе соотвѣтственный его цѣлямъ и потребностямъ, и выставить себя такимъ, какимъ выгодно ему быть въ глазахъ другихъ. Поэтому, если онъ пользуется большимъ могуществомъ или страдаетъ большою слабостью и хочетъ то и другое скрыть отъ людей, то онъ является твердымъ и непреклоннымъ, чтобы отнять у всѣхъ охоту приставать къ нему съ просьбой; а иногда онъ податливъ, чтобы доставить другимъ случай просить чего-нибудь у него и такимъ образомъ самому получить подобную же возможность. То онъ непроницаемъ и скрытенъ, чтобы, сообщая истину, все-таки не обнаруживать ее, такъ какъ для него важно, чтобы она была высказана и чтобы все-таки ей не вѣрили; то онъ открытъ и искрененъ, чтобы, хотя скрываетъ то, чего не должно никому знать, тѣмъ не менѣе всѣ думали, что онъ ничего больше не знаетъ, и убѣждены были, что онъ все высказалъ. Точно также -- то онъ является живымъ по характеру и большимъ говоруномъ, чтобы заставить другихъ высказаться или не дать другимъ возможности высказать то, чего онъ не хочетъ или не долженъ знать, чтобы самому высказать нѣсколько неважныхъ вещей, которыя видоизмѣняютъ или уничтожаютъ другъ друга и поселяютъ въ умахъ одновременно и страхъ и довѣріе, чтобы предохранить себя отъ открытія, которое онъ невольно сдѣлалъ, сообщая совсѣмъ о другомъ; то онъ холоденъ и молчаливъ, чтобы другихъ поставить въ необходимость говорить, а самому слушать, чтобы быть лучше выслушаннымъ, когда станетъ говорить, чтобы говорить съ вѣсомъ и вліяніемъ, чтобы дѣлать обѣщанія или угрозы, которыя нанесли бы большой ударъ и поколебали бы. Въ одномъ случаѣ, онъ откровенничаетъ и говоритъ первымъ, чтобы, открывши противодѣйствіе, противорѣчія, происки и козни иностранныхъ министровъ, направленные противъ его собственныхъ предложеній, принять мѣры и дать отпоръ; въ другомъ случаѣ, онъ говоритъ послѣднимъ, чтобы ничего не сказать лишняго, быть точнымъ, узнать въ совершенствѣ, на что можно разсчитывать ему или его союзникамъ, знать, чего онъ долженъ просить и чего можетъ достигнуть. Онъ умѣетъ выражаться ясно и точно, но еще лучше умѣетъ говорить двусмысленно, замаскировывая мысли, пользоваться такими двусмысленными словами и оборотами, силу которыхъ можно увеличить или уменьшить, смотря по обстоятельствамъ и интересамъ. Онъ то проситъ мало, если не хочетъ давать многаго; то проситъ много, чтобы получить мало, но зато несомнѣнно. Онъ требуетъ сначала неважныхъ вещей, ожидая, что ихъ потомъ уступятъ ему охотно, когда онъ начнетъ просить болѣе важнаго; напротивъ, избѣгаетъ напирать сначала на важный пунктъ, если онъ мѣшаетъ добиться нѣсколькихъ менѣе важныхъ, но въ своей совокупности превосходящихъ по важности первый. Онъ требуетъ слишкомъ многаго, чтобы получить отказъ, но зато имѣть самому право или приличный поводъ отказать въ томъ, чего несомнѣнно у него попросятъ и чего ему не хочется уступить; въ послѣднемъ случаѣ, онъ старается, съ одной стороны, выставить на показъ несоразмѣрную огромность предъявляемыхъ ему требованій и заставить согласиться, если можно, что онъ имѣетъ всѣ основанія отказать, съ другой стороны, ослабить силу тѣхъ доводовъ, на основаніи которыхъ не хотятъ уступить ему того, о чемъ онъ настойчиво хлопочетъ, будучи одинаково способнымъ какъ заставить то немногое, что онъ предлагаетъ, звучать громко и представляться огромнымъ въ глазахъ другихъ, такъ и открыто высказать презрѣніе къ тому немногому, которое согласны ему уступить. Онъ дѣлаетъ ложныя, но необыкновенныя предложенія, которыя, внушая недовѣріе, обязываютъ отвергнуть то, что было бы безполезно получить а между тѣмъ даютъ ему возможность предъявить непомѣрныя требованія и свалить всю вину на тѣхъ, которые отказываютъ ему въ нихъ. Онъ соглашается на большее, чѣмъ у него просятъ, чтобы въ другихъ случаяхъ дать какъ можно меньше; заставляетъ долго просить себя, убѣждать, надоѣдать по поводу неважныхъ вещей, чтобы лишить надежды на полученіе чего-нибудь болѣе значительнаго и отнять самую мысль требовать что-нибудь подобное; если же онъ позволяетъ склонить себя до уступки, то всегда на такихъ условіяхъ, которыя даютъ ему возможность раздѣлить барыши и выгоды съ получающими. Онъ защищаетъ прямо или косвенно интересы союзника, если находитъ полезными и выгодными для себя его притязанія; толкуетъ только о мирѣ, союзахъ, общественномъ спокойствіи, общемъ благѣ, а въ дѣйствительности только и думаетъ о своихъ интересахъ, т. е. объ интересахъ своего государя или своей республики. То онъ соединяетъ прежнихъ противниковъ, то разъединяетъ соединенныхъ; пугаетъ сильныхъ и могущественныхъ, воодушевляетъ слабыхъ, соединяетъ сначала нѣсколько слабыхъ противъ одного сильнаго, чтобы устроить равновѣсіе, а потомъ присоединяется къ первымъ, чтобы перевѣсить въ одну сторону, но имъ дорого обходится его протекція и союзъ съ нимъ. Онъ умѣетъ завлекать тѣхъ, съ которыми ведетъ дѣло; ловкими пріемами, тонкими и искусными изворотами онъ заставляетъ ихъ почувствовать тѣ особенныя выгоды, блага и почести, на которыя они могутъ надѣяться, если выкажутъ нѣкотораго рода снисходительность, нисколько не затрогивающую ни ихъ миссіи, ни намѣреній ихъ повелителей; онъ не хочетъ такимъ образомъ, чтобы его считали неприступнымъ съ этой стороны: онъ хочетъ имъ выказать въ себѣ нѣкоторую чувствительность къ своему благополучію; получаетъ такимъ путемъ предложенія, которыя открываютъ ему самыя тайныя цѣли другихъ, самые глубокіе планы и самыя отдаленныя надежды, и извлекаетъ изъ нихъ пользу для себя. Если онъ бываетъ обиженъ по какому-нибудь пункту, который потомъ былъ исправленъ, онъ громко кричитъ; если обиженъ противникъ, онъ кричитъ еще громче и доводитъ потерпѣвшаго до необходимости оправдываться и защищаться. Онъ руководимъ въ поступкахъ дворомъ, всѣ шаги его заранѣе измѣрены, самое незначительное предложеніе онъ дѣлаетъ по предписанію, тѣмъ не менѣе въ трудныхъ пунктахъ и въ спорныхъ статьяхъ онъ дѣйствуетъ такъ, какъ-будто самъ только что преодолѣлъ свою волю, какъ будто единственно изъ желанія примиренія; онъ осмѣливается даже обѣщать собранію, что онъ заставитъ дворъ одобрить предложеніе и не будетъ отрекаться отъ него; онъ пускаетъ ложный слухъ, что уполномоченъ только на то-то, а между тѣмъ онъ снабженъ еще особыми полномочіями, которыя открываетъ только въ крайности, въ тотъ моментъ, когда было бы опасно не пустить ихъ въ дѣло. Онъ стремится своими интригами добиться прочнаго и существеннаго, всегда готовъ пожертвовать въ пользу этого мелочами и воображаемыми вопросами чести. Онъ флегматиченъ, вооружается мужествомъ и терпѣніемъ, не утомляется, а утомляетъ другихъ и доводитъ до отчаянія; принимаетъ мѣры предосторожности и не боится медленности и отсрочекъ, упрековъ и подозрѣній или недовѣрія, трудностей и препятствій, будучи убѣжденъ, что только время и обстоятельства доводятъ вещи и умы до желанной цѣли. Онъ доходитъ до того, что выдумываетъ какой-нибудь тайный интересъ, будто побуждающій его прервать переговоры, между тѣмъ какъ самъ горячо желаетъ ихъ продолженія; если же, напротивъ, онъ получилъ точныя предписанія употребить всѣ усилія на то, чтобы прервать ихъ, то онъ считаетъ своею обязанностью, для успѣха въ своей цѣли, настаивать на продолженіи и окончаніи. Если неожиданно случается важное событіе, онъ упорствуетъ или уступаетъ, смотря по тому, что полезно и что предосудительно; если же по своей крайней осторожности онъ съумѣетъ предвидѣть его, онъ торопитъ или замедляетъ его, смотря потому, должно-ли государство, для котораго онъ трудится, бояться или надѣяться, и сообразно съ своими цѣлями направляетъ ходъ дѣла. Онъ принимаетъ въ разсчетъ время, мѣсто, случай, свое могущество или свою слабость, характеръ націй, съ которыми ведетъ дѣло, темпераментъ и характеръ лицъ, съ которыми ведетъ переговоры: всѣ его замыслы, всѣ правила и ухищренія въ политикѣ стремятся къ одной цѣли -- чтобы не быть обманутымъ и обмануть другихъ.

-----

   Характеръ французовъ требуетъ серьезности въ монархѣ.

-----

   Одно изъ несчастій государя заключается въ томъ, что онъ долженъ слишкомъ много заботиться о храненіи своего секрета, боясь, чтобы онъ не открылся; счастливъ онъ, если встрѣчаетъ надежное лицо, которое снимаетъ съ него это бремя.

-----

   Королю недостаетъ только прелестей частной жизни; онъ можетъ утѣшить себя въ этомъ лишеніи только обаяніемъ дружбы и вѣрностью своихъ друзей.

-----

   Король, заслуживающій этого имени, иной разъ находитъ удовольствіе нѣсколько спускаться съ своего высокаго мѣста, сходить съ театральной сцены, снимать подкладку подъ военный плащъ {Трагическіе актеры въ римскихъ и греческихъ пьесахъ надѣвали подъ сагу (римскій военный плащъ) родъ фартука, со складками, надутаго и выпуклаго, для того, чтобы формы тѣла казались болѣе округлыми.} и котурны, играть съ довѣреннымъ лицомъ болѣе фамиліарную роль.

-----

   Ничто не дѣлаетъ больше чести государю, какъ скромность его фаворита.

-----

   Фаворитъ не имѣетъ вокругъ себя свиты: онъ безъ привязанностей и безъ связей; онъ можетъ быть окруженъ родными и креатурами, но онъ ничѣмъ имъ не обязанъ; онъ оторванъ отъ всего и какъ бы изолированъ.

-----

   Я увѣренъ, что фаворитъ, если имѣетъ нѣкоторую силу и стоитъ на извѣстной высотѣ, часто чувствуетъ себя смущеннымъ и приведеннымъ въ замѣшательство униженіемъ, лестью, излишними заботами и притворнымъ вниманіемъ людей, которые бѣгутъ вслѣдъ за нимъ и пристаютъ къ нему, какъ презрѣнныя креатуры, которыхъ наединѣ съ собой онъ вознаграждаетъ за всю ихъ рабскую услужливость насмѣшкой.

-----

   Позвольте мнѣ дать вамъ совѣтъ, люди, занимающіе высокій постъ, министры, фавориты!
   Не полагайтесь на своихъ потомковъ въ заботѣ сохранить память о себѣ и свое имя: титулы уничтожаются, милость исчезаетъ, высокія званія теряются, богатства проматываются, заслуга вырождается. Правда, ваши дѣти достойны васъ; я прибавлю: они даже способны поддержать все ваше благосостояніе. Но кто обѣщаетъ вамъ, что и внуки ваши будутъ такими же? Если вы мнѣ не вѣрите, взгляните въ этотъ единственный разъ на людей, на которыхъ вы никогда не смотрите, которыхъ презираете: какъ бы ни были вы знатны, вы происходите только отъ ихъ предковъ -- будьте добродѣтельны и человѣчны! Если вы спросите меня: что же еще нужно? Я вамъ повторю то-же самое: будьте добродѣтельны и человѣчны, и тогда вы будете владыками своего будущаго, будете независимыми отъ потомства и увѣренными, что имя ваше будетъ столько же жить, сколько монархія; когда будутъ указывать развалины вашихъ замковъ, а, можетъ быть, только мѣсто, гдѣ они нѣкогда были построены, мысль о вашихъ похвальныхъ дѣяніяхъ все еще будетъ свѣжа въ умѣ народовъ; они жадно будутъ разсматривать ваши портреты и медали въ честь васъ. Они скажутъ: "Этотъ человѣкъ, котораго изображеніе вы видите, рѣшительно и свободно говорилъ съ своимъ повелителемъ, больше боялся повредить ему, чѣмъ не понравиться; давалъ ему возможность быть добрымъ и благотворительнымъ, говорить о своихъ городахъ: "мой дорогой городъ", о своемъ народѣ: "мой дорогой народъ". А вотъ изображеніе другого: смотрите, какое у него рѣшительное выраженіе лица, какой важный, строгій и величественный видъ. Его репутація растетъ съ году на годъ; самые великіе политики пострадали бы отъ сравненія съ нимъ; его главною цѣлью было укрѣпить авторитетъ государя и безопасность народовъ униженіемъ гордости и силы вельможъ; ни партія, ни заговоры, ни измѣны, ни опасность смерти, ни собственные недуги не могли его отвратить отъ этого плана; у него осталось еще время начать дѣло, продолженное впослѣдствіи и оконченное однимъ изъ наиболѣе великихъ и лучшихъ нашихъ государей, именно уничтоженіе ереси {Рѣчь идетъ о кардиналѣ Жоржѣ д'Амбуазѣ, кардиналѣ Ришедьё и Людовикѣ XIV.}.

-----

   Дѣльцы во всѣ времена разставляютъ самыя тонкія и самыя обманчивыя сѣти вельможамъ, а министры королямъ, давая наставленіе постоянно пріобрѣтать и обогащаться. Какой превосходный совѣтъ, какое полезное правило! Чистый золотой рудникъ, настоящее Перу!-- по крайней мѣрѣ, для тѣхъ, кто сумѣлъ до сихъ поръ внушить подобный совѣтъ своимъ повелителямъ.

-----

   Это высшее счастье для народа, когда государь награждаетъ своимъ довѣріемъ и избираетъ въ министры тѣхъ самыхъ лицъ, которыхъ народъ хотѣлъ бы дать ему въ министры, если бы могъ этимъ распоряжаться.

-----

   Знаніе деталей, строгое вниманіе къ малѣйшимъ нуждамъ государства есть существенная сторона хорошаго управленія, слишкомъ, правда, пренебрегаемая въ послѣднія времена королями или министрами, но въ высшей степени желательная для монарха, который игнорируетъ ее, и въ высшей степени достойная уваженія въ монархѣ, который обладаетъ этою чертою. Что, въ самомъ дѣлѣ, пользы для блага и благоденствія народовъ въ томъ, что государь раздвигаетъ границы своей имперіи на земли своихъ непріятелей, что изъ ихъ владѣній онъ дѣлаетъ провинціи своего королевства, что онъ одинаково выходитъ побѣдителемъ и въ осадахъ и въ битвахъ, что непріятели не безопасны передъ нимъ ни на равнинахъ, ни въ самыхъ сильныхъ укрѣпленіяхъ, что націи зовутъ другъ друга, соединяются въ союзъ, чтобы защитить себя и остановить его, но что онѣ напрасно заключаютъ союзы: онъ все-таки идетъ и постоянно торжествуетъ, что ихъ послѣднія надежды должны пасть вслѣдствіе крѣпкаго здоровья монарха, которое доставитъ ему удовольствіе видѣть, какъ его внуки будутъ поддерживать или увеличивать свое счастіе, предпринимать походы, овладѣвать сильнѣйшими крѣпостями, побѣждать новыя государства, распоряжаться старыми и испытанными полководцами, не столько въ силу своего сана и рожденія, сколько въ силу своего генія и мудрости, итти по славнымъ слѣдамъ своего побѣдоноснаго отца, подражать ему въ добротѣ, покорности, справедливости, бдительности, неустрашимости? Что мнѣ, какъ и всему народу, за польза въ томъ: что государь счастливъ, покрылъ самъ себя славою и прославленъ своими приближенными, что мое отечество могущественно и страшно, если я печально и тревожно жилъ бы въ немъ среди угнетеній и бѣдности, если я, будучи защищенъ отъ набѣговъ непріятелей, подвергался бы опасности на площадяхъ и улицахъ города наткнуться на ножъ убійцы, если бы я не такъ боялся быть ограбленнымъ или убитымъ среди ужасовъ ночи въ густыхъ лѣсахъ, какъ на городскихъ перекресткахъ, если бы безопасность, порядокъ и чистота не дѣлали столь пріятнымъ пребываніе въ городахъ и не веди за собою вмѣстѣ съ изобиліемъ всей прелести общежитія; если бы будучи слабымъ и беззащитнымъ, я долженъ былъ на своей мызѣ терпѣть отъ сосѣдства вельможи, если бы не такъ заботились оградить меня закономъ отъ его покушеній; если бы я не имѣлъ подъ рукою столько учителей и при томъ превосходныхъ, чтобы обучить своихъ дѣтей наукамъ или искусствамъ, которыя современемъ упрочатъ ихъ благосостояніе; если бы для меня было менѣе доступно, чѣмъ теперь, ври легкости торговыхъ сношеній, одѣваться въ хорошія ткани, питаться здоровымъ мясомъ и дешево покупать его; если бы, наконецъ, заботы государя не дѣлали меня такъ же довольнымъ своею судьбою, какъ онъ, конечно, доволенъ своею въ силу своихъ добродѣтелей?

-----

   Восемь или десять тысячъ людей для государя служатъ какъ бы монетою, на которую онъ покупаетъ крѣпость или побѣду; если онъ старается, чтобы ему это меньше стоило, если онъ щадитъ людей, то онъ похожъ на того, кто торгуется и кто лучше всякаго другого знаетъ цѣну деньгамъ.

-----

   Все благоденствуетъ въ монархіи, гдѣ интересовъ государства не отличаютъ отъ интересовъ государя.

-----

   Называть короля "отцомъ народа" скорѣе значитъ называть его настоящимъ именемъ или, иначе говоря, дѣлать опредѣленіе понятія, чѣмъ дѣлать похвальный отзывъ о немъ.

-----

   Между обязанностями монарха къ подданнымъ и обязанностями подданныхъ къ монарху существуетъ связь или, точнѣе сказать, взаимность. Которыя изъ нихъ наиболѣе тягостны и трудны, я не берусь рѣшать. Чтобы судить объ этомъ, приходится, съ одной стороны, ставить строгія обязанности почтенія, помощи, службы, повиновенія, зависимости, а съ другой неизбѣжныя обязательства доброты, справедливости, попеченій, защиты, покровительства. Говорить, что государь есть властелинъ жизни людей, значитъ говорить только что люди, вслѣдствіе своихъ преступленій, естественно дѣлаются подсудными закону и справедливости, а распорядителемъ законовъ является государь; добавлять, что государь есть абсолютный владыка надъ всѣмъ имуществомъ своихъ подданныхъ безъ всякаго разбора и отчета, значитъ высказывать лесть -- это мнѣніе фаворита, отъ котораго онъ откажется при смерти.

-----

   Вотъ вы видите немногочисленное стадо, разсыпавшееся по холму при закатѣ солнца въ прелестный день; оно спокойно пасется среди тимьяна и богородичной травы или щиплетъ на лугу тонкую и нѣжную травку, которую миновала коса крестьянина; заботливый и внимательный пастухъ стоитъ около своихъ овецъ, онъ не теряетъ ихъ изъ виду, слѣдуетъ за ними, гоняетъ ихъ, перемѣняетъ мѣста пастбища; если онѣ разбрелись, онъ собираетъ ихъ; если показался жадный волкъ, онъ пускаетъ собаку, которая обращаетъ его въ бѣгство; онъ кормитъ ихъ и защищаетъ; заря застаетъ его уже среди поля, откуда онъ возвращается только съ заходомъ солнца. Сколько тутъ заботъ! Сколько бдительности, сколько рабской привязанности!
   Какое положеніе кажется вамъ наиболѣе пріятнымъ и наиболѣе свободнымъ: положеніе пастуха или овецъ? Стадо-ли существуетъ для пастуха или пастухъ для стада? Вотъ нехитрое изображеніе народовъ и государя, ими управляющаго, если только онъ добрый государь.
   Роскошь и пышность въ монархѣ все равно, что украшенная золотомъ и камнями одежда на пастухѣ, золотой посохъ въ его рукахъ, золотое ожерелье на собакѣ, привязанной золотымъ или шелковымъ шнуромъ. Какая польза въ этомъ золотѣ для стада? какая защита противъ волковъ?

-----

   Есть-ли положеніе болѣе счастливое, чѣмъ то, которое всякую минуту даетъ возможность дѣлать добро столькимъ тысячамъ людей? Есть-ли постъ опаснѣе того, который каждый моментъ подвергаетъ человѣка опасности повредить милліону людей?

-----

   Если люди неспособны на землѣ ни къ какой другой болѣе естественной, болѣе заманчивой и чувствительной радости, чѣмъ сознаніе того, что они любимы, и если короли суть люди, то, какъ бы ни любили ихъ народы, все мало.

-----

   Мало общихъ правилъ и извѣстнаго рода мѣръ для хорошаго управленія; приходится обыкновенно слѣдовать времени и обстоятельствамъ, а это сводится къ благоразумію и цѣлямъ тѣхъ, которые царствуютъ; такимъ образомъ вполнѣ совершенное правленіе есть результатъ самаго высокаго ума, а оно, можетъ быть было бы невозможно, если бы народы, по привычкѣ къ зависимости и подчиненію, не дѣлали сами половину дѣла.

-----

   Подъ властью великаго короля людямъ, занимающимъ первыя мѣста, выпадаютъ на долю только легкія обязанности, исполняемыя безъ всякаго труда: все идетъ естественнымъ ходомъ; авторитетъ и геній государя уравниваетъ ихъ пути, избавляетъ ихъ отъ трудности и даетъ возможность всему благоденствовать сверхъ ихъ ожиданія: вся ихъ заслуга въ подчиненіи.

-----

   Если ужъ тяжело бываетъ и тому, кто обремененъ однимъ семействомъ, если человѣку подъ силу отвѣчать только за самого себя, то какую тяжесть, какое обремененіе представляетъ собою управленіе всѣмъ королевствомъ! Вознаграждается-ли монархъ за свои труды удовольствіемъ, которое, очевидно, получается имъ отъ его абсолютнаго могущества, и всѣми поклоненіями придворныхъ? Размышляя о тѣхъ трудныхъ, сомнительныхъ, и опасныхъ путяхъ, по которымъ онъ принужденъ иной разъ итти, чтобы добиться общественнаго спокойствія, припоминая тѣ крайнія, но необходимыя средства, которыя онъ употребляетъ часто ради достиженія какой нибудь благой цѣли, зная, что онъ долженъ дать отвѣтъ передъ Богомъ даже за счастье своихъ народовъ, что въ его рукахъ все благо и зло и что никакое невѣдѣніе не можетъ его извинить, я задаю себѣ вопросъ: да захотѣлъ-ли бы я еще царствовать? Стоитъ-ли человѣку, наслаждающемуся нѣкоторымъ счастьемъ въ частной жизни, отказываться отъ него ради монархіи? Легко ли носить санъ короля даже тому, кто имѣетъ на это наслѣдственное право?

-----

   Какихъ только даровъ неба {Портретъ Людовика XIV.} не нужно для того, чтобы хорошо царствовать! Нужно имѣть августѣйшее происхожденіе, властный и авторитетный видъ, лицо, которое удовлетворяло-бы любопытство народовъ, стремящихся видѣть государя, и сохраняло-бы почтеніе въ придворномъ; нужно имѣть совершенную ровность характера, сильное отвращеніе къ колкимъ насмѣшкамъ или. по крайней мѣрѣ, достаточно разсудительности, чтобы не позволять ихъ себѣ; нужно никогда не дѣлать ни угрозъ, ни упрековъ, не предаваться гнѣву, всегда умѣть внушить повиновеніе; нужно обладать обходительнымъ и проникающимъ въ душу умомъ, открытымъ и искреннимъ сердцемъ, такъ чтобы всѣ думали, что видятъ всю глубину его, и быть такимъ образомъ способнымъ привлечь къ себѣ друзей, своихъ избранниковъ и союзниковъ; нужно глубоко и непроницаемо хранить тайну относительно своихъ мотивовъ и проектовъ, быть серьезнымъ и важнымъ на глазахъ публики, кроткимъ и вмѣстѣ съ тѣмъ вполнѣ справедливымъ и полнымъ достоинства при отвѣтахъ посланникамъ государей и на совѣтахъ; нужно обладать умѣньемъ оказывать милости, которое является какъ-бы вторымъ благодѣяніемъ, умѣньемъ выбрать лицъ, достойныхъ награжденія, отличить умы, таланты, нравственность при распредѣленіи постовъ и должностей, выбрать генераловъ и министровъ; нужно обладать какъ твердымъ, стойкимъ и рѣшительнымъ сужденіемъ въ дѣлахъ, которое выставляло-бы на видъ лучшую и самую справедливую сторону дѣла, такъ и духомъ правоты и справедливости, который увлекалъ-бы другихъ иной разъ до того, что они высказывались-бы противъ себя, но въ пользу народа, союзниковъ, даже непріятеля, обладать счастливою и постоянно живою памятью, такъ чтобы всегда помнить нужды своихъ подданныхъ, ихъ лица, имена, просьбы; нужно отличаться обширною многосторонностью, которая простиралась-бы не только на внѣшнія дѣла, на торговлю, на различныя правила государственной мудрости и политическіе замыслы, на расширеніе границъ съ помощью покоренія новыхъ провинцій, на обезпеченіе ихъ безопасности съ помощью большаго числа неприступныхъ крѣпостей, но умѣла-бы проявиться и внутри, въ частностяхъ государственной машины, могла-бы изгнать ложный, подозрительный и враждебный верховной власти культъ, если таковой встрѣтится, уничтожить жестокіе и нечестивые обычаи, если они господству ютъ въ странѣ, преобразовать законы'и привычки, если они полны злоупотребленій, дать городамъ больше безопасности и удобствъ возобновленіемъ строгой полиціи, больше блеска и величія съ по, мощью пышныхъ зданій; нужно строго наказывать скандалезные пороки, придавать своимъ авторитетомъ и примѣромъ больше вѣсу благочестію и добродѣтели; покровительствовать церкви, защищать ея права, ея служителей и ея вольности; беречь свой народъ, какъ своихъ дѣтей, быть постоянно занятымъ мыслью, какъ-бы облегчить его положеніе, уменьшить налоги, сдѣлавъ ихъ такими, чтобы они лежали на провинціяхъ, не разоряя ихъ; нужно имѣть большіе военные таланты, быть бодрымъ, старательнымъ, трудолюбивымъ, имѣть многочисленныя арміи, лично командовать ими, быть хладнокровнымъ въ опасности, беречь свою жизнь только для блага государства, любить благо государства и славу его больше, чѣмъ свою жизнь; нужно обладать абсолютнымъ могуществомъ. которое не даетъ мѣста проискамъ, интригамъ и кознямъ, уничтожаетъ то огромное разстояніе, которое иногда бываетъ между вельможами и мелкими людьми, сближаетъ первыхъ съ послѣдними и одинаково заставляетъ преклоняться тѣхъ и другихъ; нужно имѣть обширныя познанія, такъ чтобы государь все видѣлъ своими глазами, чтобы дѣйствовалъ непосредственно, самъ по себѣ, чтобы и генералы были только его замѣстителями, хотя-бы и находились вдалекѣ отъ него, чтобы министры были только его исполнителями; нужно отличаться глубокою мудростью; умѣть вовремя объявить войну, побѣждать и пользоваться побѣдой, умѣть во-время заключить миръ, во время разорвать его, а иной разъ, смотря по тѣмъ или другимъ интересамъ, принудить непріятеля къ принятію его, умѣть ставить границы обширному честолюбію; среди открытыхъ и тайныхъ враговъ нужно найти время предаваться играмъ, празднествамъ и зрѣлищамъ, упражняться въ искусствахъ и наукахъ, составлять и исполнять проекты удивительныхъ сооруженій; нуженъ наконецъ высшій и могущественный геній, который своихъ заставляетъ любить и почитать государя, а чужимъ внушаетъ страхъ, который дѣлаетъ изъ двора, и даже изъ всего царства, какъ-бы одно семейство, совершенно объединенное подъ властью одного главы и своимъ единствомъ и добрымъ согласіемъ страшное для всего остального. Вотъ какія удивительныя добродѣтели, по моему мнѣнію, заключаются въ понятіи о монархѣ. Правда, рѣдко приходится видѣть ихъ соединенными въ одномъ лицѣ -- трудно сразу встрѣтить столь много свойствъ: и умъ, и сердце, и надлежащую внѣшность, и темпераментъ; мнѣ кажется, что монархъ, совмѣщающій все это въ своемъ лицѣ, вполнѣ достоинъ имени Великаго.
   

О человѣкѣ.

   Не станемъ сердиться на людей, видя ихъ жестокость, неблагодарность, несправедливость, гордость, самолюбіе, забвеніе другихъ: они такъ созданы, это лежитъ въ ихъ природѣ. Сердиться на это значитъ все равно, что не выносить того, что камень падаетъ внизъ или пламя поднимается вверхъ.

-----

   Въ одномъ смыслѣ люди не легкомысленны; они легкомысленны только въ мелочахъ: перемѣняютъ платье, языкъ, внѣшность, приличія, а иногда и вкусъ; но нравы свои они сохраняютъ постоянно дурными, будучи тверды и постоянны въ отношеніи зла и равнодушны къ добродѣтели.

-----

   Стоицизмъ это игра ума, похожая по идеѣ на республику Платона. Стоики вообразили себѣ, что можно смѣяться среди бѣдности, быть нечувствительнымъ къ обидамъ, къ неблагодарности, къ потерямъ матеріальныхъ благъ, равно какъ къ потерѣ родныхъ и друзей; хладнокровно смотрѣть на смерть, какъ на явленіе безразличное, которое не должно ни радовать, ни печалить; не предаваться ни удовольствію, ни печали; чувствуя желѣзо въ какой-нибудь части тѣла или подвергая ее огню, не испускать при этомъ ни малѣйшаго вздоха, не проливать ни одной слезы; и вотъ такой-то воображаемый призракъ добродѣтели и твердости имъ угодно было назвать мудрецомъ. Человѣку-же они оставили всѣ недостатки, которые нашли въ немъ, и не уничтожили почти пи одной изъ его слабостей; вмѣсто того, чтобы дать ужасное или смѣшное изображеніе его пороковъ, которое служило-бы для его исправленія, они намѣтили ему идею совершенства и героизма, на который онъ не способенъ, и увѣщеваютъ его сдѣлать невозможное. Такимъ образомъ мудрецъ, котораго нѣтъ, котораго можно только воображать, по своей природѣ уже стоитъ выше всѣхъ случайностей и всѣхъ золъ; изъ него не могутъ исторгнуть жалобы ни самая мучительная подагра, ни самая острая колика; пусть перевернутся небо и земля, они все-таки не увлекутъ его при своемъ паденіи: онъ останется твердымъ на развалинахъ вселенной; между тѣмъ дѣйствительный человѣкъ выходитъ изъ себя, кричитъ, отчаивается, сверкаетъ глазами, не можетъ перевести духъ отъ волненія и все по поводу какой-нибудь пропавшей собаки или разбитой фарфоровой вазы.

-----

   Неспокойный умъ, неровность характера, непостоянство сердца, безпорядочность въ поведеніи -- все это пороки души, но совершенно различные: при всемъ ихъ видимомъ взаимномъ соотношеніи, присутствіе одного не всегда предполагаетъ присутствія другого въ одномъ и томъ-же лицѣ.

-----

   Трудно рѣшить, дѣлаетъ-ли нерѣшительность человѣка скорѣе несчастнымъ, чѣмъ жалкимъ; точно также не легко сказать, гдѣ больше неудобствъ: въ принятіи-ли дурного рѣшенія или въ непринятіи никакого рѣшенія.

-----

   Неровный человѣкъ -- это не одинъ и тотъ-же человѣкъ, а нѣсколько людей: онъ умножаетъ себя во столько разъ, сколько у него новыхъ вкусовъ и различныхъ пріемовъ; всякую минуту онъ не то, чѣмъ былъ, черезъ минуту будетъ тѣмъ, чѣмъ никогда не былъ; онъ наслѣдуетъ самому себѣ. Не спрашивайте, какого онъ характера, спросите лучше, какихъ онъ характеровъ. Не обманываетесь-ли вы еще? къ Эвтикрату-ли вы обращаетесь? Какъ онъ сегодня холоденъ къ вамъ! А вѣдь вчера еще онъ заискивалъ передъ вами, ласкалъ васъ, ревновалъ къ вамъ своихъ друзей. Узналъ ли онъ еще васъ? Скажите ему свое имя...

-----

   Меланкъ спускается съ лѣстницы, отворяетъ дверь, чтобы выйти, но вдругъ опять затворяетъ ее: онъ замѣчаетъ, что онъ въ ночномъ колпакѣ, а вглядѣвшись получше, видитъ, что онъ выбритъ только на половину, что шпага у него виситъ на правомъ боку, что чулки спустились до пятокъ, а рубашка надѣта сверхъ перевязи. Вотъ онъ идетъ по площади, вдругъ чувствуетъ, что его кто-то грубо ударилъ въ животъ или въ лицо, недоумѣваетъ, что-бы это такое могло быть, пока, поднявши глаза и очнувшись, не увидитъ прямо передъ собою оглоблю телѣги или сзади себя длинную доску, которую несетъ на плечахъ столяръ. Одинъ разъ онъ столкнулся лбомъ со слѣпымъ: они спутались ногами и упали навзничь каждый въ свою сторону; ему нѣсколько разъ случалось чуть не столкнуться при встрѣчѣ съ государемъ, нерѣдко при проходѣ послѣдняго онъ едва имѣлъ время прійти въ себя и прижаться къ стѣнѣ, чтобы дать дорогу. Онъ ищетъ, бранится, кричитъ, сердится, зоветъ одного за другимъ своихъ слугъ: "все у него теряютъ, все не на мѣстѣ"; онъ требуетъ перчатокъ, которыя у него на рукахъ, въ родѣ той женщины, которая тратила время на поиски за маской, хотя маска у ней была на лицѣ. Вотъ онъ входитъ въ залу, проходитъ подъ люстрой, парикъ зацѣпился, и повисъ; всѣ придворные оглядываются и смѣются, Меланкъ тоже смотритъ и смѣется, даже громче другихъ, онъ ищетъ по всему собранію, кто это показываетъ свои уши, у кого это нѣтъ парика. Вотъ онъ идетъ по городу, пройдя извѣстное разстояніе, онъ вдругъ воображаетъ, что заблудился, волнуется, спрашиваетъ у прохожихъ, гдѣ онъ, тѣ называютъ ему имя той самой улицы, которая ему нужна; входитъ онъ въ свой домъ и вдругъ стремительно бросается вонъ, думая, что ошибся. Выходитъ онъ изъ дворца, находя внизу у крыльца карету, принимаетъ ее за свою и садится въ нее; кучеръ трогаетъ, думая, что въ карету сѣлъ его господинъ, Меланкъ пріѣзжаетъ, бросается изъ кареты, переходитъ дворъ, всходитъ по лѣстницѣ, пробѣгаетъ переднюю, комнаты, кабинетъ: все ему знакомо, ничто не кажется новымъ, онъ усаживается, отдыхаетъ -- онъ дома. Но вотъ приходитъ хозяинъ, онъ поднимается, чтобы принять его, очень вѣжливо встрѣчаетъ, проситъ садиться, принимая за гостя, говоритъ съ нимъ, мечтаетъ, снова заводитъ рѣчь; хозяинъ дома скучаетъ, и продолжаетъ удивляться; Меланкъ не менѣе скучаетъ, но не говоритъ того, что думаетъ; очевидно, онъ имѣетъ дѣло съ надоѣдливымъ и празднымъ человѣкомъ, который долженъ-же наконецъ уйти, онъ надѣется, беретъ на себя терпѣніе; ночь наступаетъ -- тутъ только онъ понялъ, въ чемъ дѣло. Въ другой разъ, дѣлаетъ онъ визитъ женщинѣ и, будучи вполнѣ убѣжденъ, что онъ ее, а не она его принимаетъ, усаживается покойно въ креслѣ и ничуть не думаетъ оставить ее; но вотъ онъ находитъ, что дама эта что-то долго слишкомъ дѣлаетъ свой визитъ, ждетъ каждую минуту, что она встанетъ и оставитъ его на свободѣ; но такъ какъ визитъ все тянется, ему хочется ѣсть и ночь уже наступаетъ, то онъ проситъ ее поужинать; она смѣется и притомъ столь громко, что заставляетъ его прійти въ себя. Утромъ онъ женился, а вечеромъ забылъ и провелъ свадебную ночь внѣ дома; нѣсколько лѣтъ спустя, онъ теряетъ жену, она умираетъ у него на рукахъ, онъ присутствуетъ на похоронахъ, а на другой день, когда ему докладываютъ, что столъ накрытъ, спрашиваетъ, готова-ли его жена, доложили-ли ей, что кушать подано. Входя въ церковь и принимая слѣпого, прижавшагося къ двери, за колонну, а чашку его за кропильницу, онъ опускаетъ въ нее руку, подноситъ руку ко лбу и вдругъ слышитъ, что колонна говоритъ и проситъ у него милостыни. Онъ идетъ въ главный храмъ, воображаетъ, что передъ нимъ налой для моленія, тяжело бросается на него; налой сгибается, опускается, дѣлаетъ усилія вскрикнуть. Меланкъ изумленъ, видя, что стоитъ на колѣняхъ на ногахъ маленькаго мальчика, опершись ему на спину, разставивъ руки на его плечахъ, а сложенными ладонями касаясь его носа и закрывая ему ротъ; сконфузившись онъ удаляется и на другомъ мѣстѣ падаетъ на колѣна, вынимаетъ книгу, чтобы прочитать молитву -- въ рукахъ оказывается туфля, которую онъ взялъ вмѣсто часослова, положивши въ карманъ передъ выходомъ изъ дому; не успѣлъ онъ выйти изъ церкви, какъ слуга въ ливреѣ бѣжитъ за нимъ, нагоняетъ его и спрашиваетъ съ улыбкой, не у него-ли туфля его высокопреосвящества. Меланкъ показываетъ ему свою и говоритъ: "Вотъ и всѣ туфли, которыя при мнѣ". Тѣмъ не менѣе онъ обшариваетъ свои карманы и вытаскиваетъ оттуда туфлю епископа N, котораго онъ только что посѣтилъ, заставъ больнымъ у камина, причемъ, прощаясь съ нимъ, поднялъ съ пола его туфлю, принимая ее за свою перчатку; такимъ образомъ Меланкъ домой возвращается, по крайней мѣрѣ, съ туфлею. Одинъ разъ проигралъ онъ всѣ деньги, бывшія у него въ кошелькѣ; желая продолжать игру, онъ входитъ къ себѣ въ кабинетъ, открываетъ шкафъ, беретъ шкатулку, вынимаетъ изъ нея, что нужно, и ставитъ ее на прежнее мѣсто, но вдругъ слышитъ лай въ шкафу, который только что заперъ; удивленный этимъ чудомъ, онъ снова открываетъ его и покатывается со смѣху, видя, что заперъ въ него свою собачку вмѣсто шкатулки. Играетъ онъ въ триктракъ, проситъ пить, ему приносятъ; вотъ ему очередь играть, въ одной рукѣ у него ста канъ съ игральными костями, въ другой -- съ водой; чувствуя сильную жажду, онъ чуть не принялся глотать кости, а стаканъ воды пустилъ въ триктракъ, такъ что облилъ всего партнера; если онъ сидитъ въ комнатѣ у хорошаго знакомаго, то плюетъ на постель, а шляпу бросаетъ на полъ, думая, что поступаетъ совершенно напротивъ. Совершаетъ онъ на водѣ прогулку, спрашиваетъ, который часъ; ему даютъ часы; взявши ихъ въ руки, онъ, не думая уже ни о часахъ, ни о времени, бросаетъ ихъ въ рѣку, какъ вещь, которая только мѣшаетъ ему.
   Пишетъ онъ длинное письмо и засыпаетъ нѣсколько разъ пескомъ, а песокъ всякій разъ стряхиваетъ въ чернильницу; но это еще не все: онъ пишетъ второе письмо и запечатавъ оба, перепутываетъ адресы; одно изъ писемъ получаетъ герцогъ и перъ; открывая его, онъ читаетъ: "Г. Оливье, не замедлите, по полученіи настоящаго письма, выслать мнѣ сѣна"... Другое письмо получаетъ его фермеръ; онъ открываетъ его, заставляетъ прочесть и ему читаютъ: "Всемилостивѣйшій государь! съ слѣпою покорностью я получилъ приказанія, которыя угодно было Вашему Высочеству"... Въ другой разъ онъ пишетъ ночью письмо и, не запечатавъ его, тушитъ свѣчу; утромъ онъ удивленъ, что на письмѣ нѣтъ печати, и не знаетъ, какъ это случилось. Спускается онъ съ лѣстницы въ Луврѣ, другой кто-то поднимается на встрѣчу, Меланкъ говоритъ ему: "А я васъ ищу", беретъ его за руку, заставляетъ спуститься съ собой, проходитъ нѣсколько дворовъ, входитъ въ залы и выходитъ изъ нихъ; тотъ идетъ по его слѣдамъ; наконецъ Меланкъ смотритъ, кого это онъ таскаетъ за собою цѣлую четверть часа, удивляется, что это за человѣкъ, и не зная, что ему сказать, выпускаетъ его руку и поворачиваетъ въ другую сторону. Ивой разъ онъ спрашиваетъ васъ, и не успѣли вы ему еще отвѣтить, какъ онъ далеко уже отъ васъ; иной разъ на бѣгу освѣдомляется у васъ о здоровьѣ вашего отца, вы говорите ему, что здоровье его очень плохо, а онъ кричитъ, что очень радъ; встрѣтивъ васъ по дорогѣ, онъ заявляетъ, что очень радъ этой встрѣчѣ, что онъ былъ у васъ, желая переговорить съ вами кое о чемъ, затѣмъ разсматриваетъ вашу руку и говоритъ: "Какой у васъ прекрасный рубинъ! Это баласъ?" {Баласъ -- блѣдный рубинъ.} Послѣ этого вопроса, онъ продолжаетъ свой путь, какъ будто объ этомъ важномъ дѣлѣ и хотѣлъ только переговорить съ вами. Вотъ онъ въ деревнѣ; одному сосѣду онъ говоритъ, что находитъ его счастливымъ, такъ какъ онъ могъ укрыться на осень отъ двора и провести у себя въ помѣстьяхъ все время пребыванія двора въ Фонтенбло; потомъ онъ ведетъ съ другими другіе разговоры; наконецъ, снова обращаясь къ первому сосѣду, говоритъ: "Вы, навѣрно, провели бы отлично время въ Фонтенбло: вы, безъ сомнѣнія, тамъ много охотились бы..." Онъ начинаетъ снова разсказъ, который забылъ окончить, смѣется самъ съ собою, отвѣчаетъ на свои же мысли, поетъ сквозь зубы, свиститъ, разваливается на стулѣ, испускаетъ жалобный крикъ, зѣваетъ, думая, что онъ одинъ. Если онъ присутствуетъ на обѣдѣ, то на его тарелкѣ незамѣтно прибываетъ все больше и больше хлѣба; правда, за-то нѣтъ его у сосѣдей... не долго онъ даетъ имъ пользоваться и ножами или вилками. Къ столу подана большая ложка для разливанія, онъ беретъ ее, опускаетъ въ блюдо, несетъ ко рту и не можетъ надивиться, почему это супъ, который онъ хочетъ проглотить, разливается на его бѣлье и платье. Во все время обѣда онъ забываетъ выпить, а если вспомнитъ и увидитъ, что ему даютъ слишкомъ много вина, то выплеснетъ половину въ лицо сидящаго по правую сторону и выпьетъ спокойно остальное, не понимая, почему это всѣ помираютъ со смѣху, видя, какъ онъ выплеснулъ на землю излишекъ налитаго ему вина. Однажды онъ слегъ въ постель отъ какой-то легкой болѣзни, его посѣщаютъ кое-кто изъ знакомаго ему кружка мужчинъ и жеи щинъ, чтобы побесѣдовать съ нимъ, но онъ въ ихъ присутствіи поднимаетъ свое одѣяло и плюетъ на свои простыни. Везутъ его въ Картезіанскій монастырь, украшенный превосходнѣйшими произведеніями живописи; монахъ объясняетъ ему ихъ; разсказывая длинную исторію о св. Бруно и капелланѣ, онъ указываетъ ихъ изображенія на одной изъ картинъ; Меланкъ между тѣмъ носится мыслями во время разсказа гдѣ-то далеко за монастыремъ и наконецъ спрашиваетъ у монаха, кто же былъ осужденъ; капелланъ или Бруно. Вотъ пришлось ему быть вмѣстѣ съ только что овдовѣвшей женщиной; онъ разговариваетъ съ ней о похоронахъ ея мужа, разспрашиваетъ, какъ онъ умеръ; она плачетъ, рыдаетъ, такъ какъ подобный разсказъ возобновляетъ всѣ ея горести, и все-таки передаетъ ему всѣ подробности болѣзни своего супруга, начиная со дня, предшествовавшаго его горячкѣ, когда онъ чувствовала. себя еще хорошо, и кончая его предсмертной агоніей. "Только этотъ и былъ у васъ, сударыня?" спрашиваетъ Меланкъ, повидимому, внимательно слушавшій ее. Вотъ онъ цѣлое утро торопитъ всѣхъ на кухнѣ, встаетъ изъ-за стола до дессерта и прощается съ обществомъ; въ этотъ день его можно было видѣть въ любомъ мѣстѣ города, только не въ томъ, въ которомъ онъ назначилъ неотложное свиданіе по дѣлу, помѣшавшее ему окончить обѣдъ и заставившее его выйти изъ дому пѣшкомъ, изъ опасенія чтобы не опоздать въ ожиданіи кареты. Вотъ онъ кричитъ, ворчитъ, сердится на одного изъ своихъ слугъ: онъ удивленъ, что не видитъ его. "Куда онъ дѣвался?" спрашиваетъ онъ: "Что онъ дѣлаетъ? что съ нимъ? Если онъ не явится сейчасъ же ко мнѣ, я его прогоню!" Слуга приходитъ; онъ гордо спрашиваетъ: откуда онъ; тотъ отвѣчаетъ, что онъ пришелъ оттуда, куда былъ посланъ, и даетъ точный отчетъ въ своемъ порученіи. Вы часто могли бы приписать Меланку то, чего въ немъ нѣтъ; вы могли бы счесть его за глупца, такъ какъ онъ вовсе не слушаетъ, а говоритъ еще меньше; то за сумасшедшаго, такъ какъ кромѣ того, что онъ говоритъ самъ съ собою, онъ часто дѣлаетъ гримасы и непроизвольныя движенія головой; то за гордеца и невѣжу, такъ какъ онъ проходитъ мимо, не глядя на васъ, хотя вы съ нимъ здороваетесь, или смотритъ на васъ, не здороваясь; то за необдуманнаго человѣка, такъ какъ онъ разговариваетъ о банкротствѣ въ семействѣ, на которомъ лежитъ это пятно, о казни и эшафотѣ съ человѣкомъ, отецъ котораго былъ повѣшенъ, о разночинцахъ съ богатыми разночинцами, выдающими себя за благородныхъ. Онъ намѣренъ воспитать при себѣ своего родного сына подъ именемъ и видомъ слуги, и хотя онъ старается скрыть эту тайну отъ жены и законныхъ дѣтей, все-таки по десяти разъ въ день проговаривается, называя его сыномъ; онъ рѣшилъ женить сына на дочери дѣлового человѣка, и вотъ, говоря о своемъ домѣ и о своихъ предкахъ, не разъ заявляетъ, что Меланки ни разу еще не вступали въ неравные браки. Наконецъ, онъ разсѣянно и невнимательно относится въ обществѣ къ предмету бесѣды: думаетъ и говоритъ сразу, но говоритъ рѣдко о томъ же, о чемъ думаетъ, и притомъ никогда не излагаетъ своихъ мыслей послѣдовательно; гдѣ нужно сказать "да", тамъ онъ часто говоритъ "нѣтъ", а гдѣ онъ говоритъ "да", вы подумаете, что онъ хочетъ сказать "нѣтъ"; отвѣчая удачно на вашъ вопросъ, онъ широко открываетъ глаза, но онъ не видитъ васъ, не видитъ никого и ничего въ мірѣ; вы можете извлечь изъ него -- и то лишь въ такое время, когда онъ особенно расположенъ говорить,-- только такія слова, какъ: "да, это вѣрно", "правда", "хорошо", "отлично", "да", "думаю, что такъ", "несомнѣнно", "ахъ, Боже мой" и нѣкоторыя другія краткія восклицанія, которыя онъ употребляетъ тоже часто не кстати. Онъ постоянно принимаетъ однихъ лицъ за другихъ; своего лакея серьезно называетъ "господиномъ", своего друга "голубушкой", принцу крови говоритъ "ваше преподобіе", іезуиту "ваше высочество". Слушаетъ онъ мессу, священникъ вдругъ чихаетъ, онъ говоритъ ему: "Желаю вамъ здравствовать". Вызываютъ его къ судьѣ, судья, человѣкъ важнаго вида, почтенный по возрасту и достоинству, разспрашиваетъ его о происшествіи, добивается знать, такъ-ли было дѣло; Меланкъ ему отвѣчаетъ: "такъ именно, сударыня!" Возвращался разъ онъ изъ деревни; слуги его рѣшили "ограбить господина и удачно выполнили свой планъ: они сошли съ его кареты, приставили ему къ горлу конецъ факела, вмѣсто ножа, потребовали кошелекъ, и онъ отдалъ имъ; пріѣхавши домой, онъ разсказывалъ объ этомъ приключеніи друзьямъ, тѣ стали разспрашивать о подробностяхъ, а онъ говоритъ имъ: "спросите у моихъ людей: они были при этомъ".

-----

   Невѣжливость не есть душевный порокъ, это результатъ нѣсколькихъ пороковъ: глупаго тщеславія, незнанія своихъ обязанностей, лѣности, глупости, разсѣянности, презрѣнія къ другимъ, ревности; распространяясь только на внѣшность, она тѣмъ самымъ бываетъ еще болѣе ненавистною, такъ какъ всегда является очевиднымъ и открытымъ для всѣхъ недостаткомъ, между тѣмъ задѣваетъ она не всегда одинаково, а то больше, то меньше, смотря по причинѣ, которая ее производитъ.

-----

   Говорить о гнѣвномъ, неровномъ, вздорливомъ, досадливомъ, навязчивомъ, капризномъ человѣкѣ, что онъ таковъ ужъ по характеру, значитъ не извинять его, какъ думаютъ иные, а невольно признаваться, что эти столь великіе недостатки неизлѣчимы.
   Вообще люди слишкомъ мало обращаютъ вниманія на такъ называемое настроеніе. Они должны были бы понять, что недостаточно быть добрымъ, нужно еще казаться такимъ, по крайней мѣрѣ, если они стремятся быть общительными, способными къ единенію и взаимному знакомству, т. е. стремятся быть людьми; отъ злыхъ людей никто не требуетъ кротости и снисходительности; когда имъ нужно, они проявляютъ ее, но это служитъ ловушкой для простодушныхъ людей и прикрываетъ ихъ собственную хитрость; а у кого доброе сердце, того желательно было бы видѣть всегда уступчивымъ, привѣтливымъ, снисходительнымъ, такъ чтобы не всегда оказывалось правдой, что злые люди вредятъ, а добрые заставляютъ терпѣть.

-----

   Большая часть людей переходятъ отъ гнѣва къ обидѣ, а иные поступаютъ иначе: они обижаютъ, а потомъ сердятся, но неожиданность подобныхъ вспышекъ не даетъ мѣста злопамятству.

-----

   Люди мало заботятся имѣть постоянно возможность доставлять другимъ удовольствіе; на должности поступаютъ какъ будто только для того, чтобы быть въ состояніи оказывать услуги и все-таки ничего не дѣлать; обыкновенно прежде всего получаешь отказъ, и только, подумавши хорошенько, должностное лицо соглашается на просьбу.

-----

   Разузнайте, чего именно вы можете достигнуть отъ людей вообще и отъ каждаго изъ нихъ въ частности, и тогда только пускайтесь въ сношенія съ ними.

-----

   Если бѣдность -- мать преступленій, то недостатокъ ума -- ихъ отецъ.

-----

   Трудно допустить, чтобы очень безчестный человѣкъ имѣлъ достаточно ума: здравый и проницательный умъ ведетъ въ концѣ концовъ къ законности, честности и добродѣтели, а кто упорствуетъ въ дурномъ или ложномъ, у того не хватаетъ смысла и проницательности. Напрасно стараются исправить такого человѣка сатирой: она обрисовываетъ его для другихъ, а себя самого онъ въ ней не узнаетъ; это все равно, что бранить глухого. Было бы желательно въ интересахъ честныхъ людей и общественной мести {Наказаніе преступника разсматривается, какъ месть со стороны общества за преступленіе.}, чтобы плутъ не былъ настолько плутомъ, чтобы быть лишеннымъ всякаго чувствованія.

-----

   Одними пороками мы никому не обязаны: мы носимъ ихъ въ себѣ отъ рожденія, усиливая вслѣдствіе привычки; другими мы заражаемся: они чужды нашей природѣ. Иной родился привѣтливымъ, снисходительнымъ, склоннымъ всячески угождать другимъ, но вслѣдствіе обхожденія тѣхъ, съ которыми живетъ или отъ которыхъ зависитъ, скоро выбивается изъ своей колеи и даже становится въ разрѣзъ съ своею первоначальной природой: онъ постоянно досадуетъ и становится вспыльчивымъ, чего прежде не было, замѣчаетъ въ себѣ перемѣну характера и наконецъ съ удивленіемъ находитъ себя суровымъ и обидчивымъ.

-----

   Спрашиваютъ, почему это всѣ люди въ совокупности не соcтавляютъ какъ бы одной націи, не хотятъ говорить однимъ языкомъ, жить подъ одними законами, сговориться другъ съ другомъ насчетъ обычаевъ и культа. Я же, напротивъ, размышляя о противоположности умовъ, вкусовъ, чувствованій, удивляюсь, какъ это даже семь-восемь лицъ соединяются подъ одну кровлю, въ однихъ и тѣхъ же стѣнахъ, составляя одно семейство?

-----

   Бываютъ такіе странные отцы, которые всю жизнь, кажется, заняты тѣмъ, чтобы дать своимъ дѣтямъ право впослѣдствіи утѣшиться въ ихъ смерти.

-----

   Все чуждо въ характерѣ, нравахъ и манерахъ большей части людей. Иной нею жизнь прожилъ печальнымъ, вспыльчивымъ, скупымъ, унижающимся, покорнымъ, заваленнымъ работой, корыстнымъ, а между тѣмъ родился веселымъ, кроткимъ, лѣнивымъ, любящимъ пышность, мужественно-гордымъ и далекимъ отъ всякаго униженія; жизненныя потребности, общественное положеніе, законъ необходимости насилуютъ природу и дѣлаютъ въ ней большія измѣненія. Поэтому нельзя опредѣлить, что такое въ своей сущности данный человѣкъ: слишкомъ много вещей, лежащихъ внѣ его, искажаютъ его, измѣняютъ, разстраиваютъ его природу; онъ дѣлается не такимъ, какъ родился, и бываетъ не такимъ, какъ кажется.

-----

   Коротка и скучна жизнь: вся она проходитъ въ желаніяхъ. Покой и радости мы откладываемъ на будущее время, часто на тотъ возрастъ, когда лучшія блага -- здоровье и юность -- уже исчезнутъ. Приходитъ это время, а мы все еще не перестаемъ желать; мы желаемъ и тогда, когда постигаетъ насъ тяжкая болѣзнь, когда начинаемъ угасать; если мы выздоравливаемъ, то развѣ для того, чтобы еще дольше лелѣять свои желанія.

-----

   Когда мы желаемъ чего-нибудь, то сдаемся на полную волю того, отъ кого надѣемся получить; но если мы увѣрены, что получимъ, то мы выжидаемъ случая, ведемъ переговоры, заключаемъ условія относительно капитуляціи.

-----

   Человѣку столь свойственно не быть счастливымъ и покупать всякое благо только за огромное количество труда, что, если дѣло дѣлается легко, то оно кажется намъ подозрительнымъ; мы никакъ не можемъ понять, чтобы дѣло, стоющее такъ мало труда, могло быть очень выгоднымъ для насъ или чтобы такъ легко достигалась предположенная цѣль съ помощью надлежащихъ мѣръ; мы увѣрены, что мы заслуживаемъ хорошаго успѣха, но что разсчитывать на него можно только крайне рѣдко.

-----

   Кто говоритъ, что онъ родился несчастнымъ, тотъ могъ бы стать счастливымъ, по крайней мѣрѣ, вслѣдствіе счастья своихъ друзей и близкихъ; но зависть отнимаетъ у него и этотъ послѣдній источникъ счастья.

-----

   Хотя я могъ бы сказать въ иныхъ случаяхъ, что люди сами виноваты въ своихъ горестяхъ, все-таки они кажутся мнѣ рожденными для несчастій, горя и бѣдности: они рѣдко избавляются отъ этого и, такъ какъ съ ними можетъ приключиться всякая напасть, то они должны всегда быть готовы къ ней.

-----

   Люди съ такимъ трудомъ сближаются другъ съ другомъ въ дѣлахъ, по такимъ ничтожнымъ поводамъ обижаются другъ на друга, столь склонны къ ссорамъ, столь сильно желаютъ обмануть и не быть обманутыми, столь высоко ставятъ все принадлежащее себѣ и столь низко все принадлежащее другимъ, что, право, я не знаю, какъ это могутъ заключаться между ними браки, контракты, покупки, миры, перемирія, трактаты, союзы.

-----

   У иныхъ заносчивость замѣняетъ собою величіе, безчеловѣчность заступаетъ мѣсто твердости, плутовство -- мѣсто ума.
   Плуты склонны считать другихъ плутами; ихъ почти нельзя обмануть, но и они не долго обманываютъ.
   Я бы гораздо охотнѣе желалъ быть глупцомъ и слыть за глупца, чѣмъ быть плутомъ.

-----

   Никто не обманываетъ въ хорошую сторону, плутовство ко лжи присоединяетъ еще злость*

-----

   Если бы меньше было простаковъ, то меньше было бы и такъ называемыхъ тонкихъ и смышленыхъ людей, тѣхъ, которые изъ умѣнья всю жизнь обманывать другихъ извлекаютъ для себя столько же тщеславія, сколько уваженія. Какъ не хвастаться безконечно собою и своею изобрѣтательностью Ерофилу, которому недостатокъ вѣрности данному слову, плохія услуги, плутни не только не повредили, но даже снискали милость и благодѣянія тѣхъ самыхъ людей, которымъ онъ не оказалъ услуги или надѣлалъ непріятностей?

-----

   На площадяхъ и улицахъ большихъ городовъ только и слышишь въ устахъ прохожихъ слова: "повѣстка", "наложеніе запрещенія", "допросъ", "обязательство", "тяжба вопреки обязательству". Неужели это значитъ, что въ мірѣ нѣтъ ни малѣйшей справедливости, что міръ, напротивъ, наполненъ людьми, хладнокровно требующими того, что имъ не принадлежитъ, и наотрѣзъ отказывающимися дѣлать то, что они должны дѣлать?
   Дворянскія граматы изобрѣтены для того, чтобы заставить людей помнить свое слово или уличить ихъ, что они дали слово. Какой стыдъ для человѣчества!
   Отнимите страсти, интересы, несправедливости, и какой миръ будетъ въ большихъ городахъ! Нужда и добываніе пропитанія не ведутъ за собою и трети всѣхъ людскихъ хлопотъ.

-----

   Ничто такъ не обязываетъ разсудительнаго человѣка спокойно переносить обиды со стороны родственниковъ и друзей, какъ размышленія о порокахъ человѣчества, размышленія о томъ, какъ трудно людямъ быть постоянными, великодушными, вѣрными, слѣдовать больше дружбѣ, чѣмъ своимъ интересамъ. Если онъ знаетъ предѣлы ихъ способностей, онъ не требуетъ отъ нихъ, чтобы они проникали въ тѣла, летали по воздуху, чтобы были справедливыми; онъ можетъ ненавидѣть людей вообще, въ которыхъ такъ мало добродѣтели, но онъ извиняетъ отдѣльныхъ лицъ, онъ даже любитъ ихъ, въ силу болѣе возвышенныхъ мотивовъ, и старается какъ можно меньше самъ заслужить подобное снисхожденіе со стороны другихъ.

-----

   Иныхъ благъ мы желаемъ съ увлеченіемъ: одна мысль о нихъ возвышаетъ и восхищаетъ насъ; но если намъ удается достигнуть ихъ, мы спокойнѣе испытываемъ ихъ, чѣмъ раньше думали о нихъ, мы не столько наслаждаемся, сколько желаемъ еще большихъ.

-----

   Есть такія страшныя бѣдствія и такія ужасныя несчастія, что и подумать о нихъ страшно: одинъ видъ ихъ приводитъ въ трепетъ. Но если они случаются съ нами, то мы находимъ въ себѣ такіе источники, которыхъ раньше не знали: мы не поддаемся бѣдѣ и поступаемъ гораздо лучше, чѣмъ ожидали.

-----

   Чтобы смягчить сильнѣйшую печаль, помирить съ большой потерей, иногда достаточно получить въ наслѣдство прекрасный домъ, стать хозяиномъ хорошей лошади, красивой собаки, ковра какого-нибудь или стѣнныхъ часовъ.

-----

   Предположимъ, что люди были бы вѣчны на землѣ. Гдѣ доказательства, что они въ этомъ случаѣ не станутъ еще больше хлопотать объ упроченіи своего матеріальнаго благополучія, чѣмъ при настоящемъ порядкѣ вещей?

-----

   Если жизнь жалка, то трудно ее переносить; если же она счастлива, то ее страшно потерять. Одно сводится къ другому.

-----

   Ничего люди не желаютъ больше сохранить и ничего между тѣмъ меньше не берегутъ, чѣмъ свою собственную жизнь.

-----

   Ирина съ большими издержками пріѣзжаетъ въ Епидавръ повидаться съ Эскулапомъ въ его храмѣ и посовѣтоваться съ нимъ по поводу всѣхъ своихъ болѣзней. Сначала она жалуется на свое утомленіе и усталость: богъ заявляетъ, что это произошло отъ продолжительности ея путешествія. Она говоритъ, что по вечерамъ у ней нѣтъ аппетита; оракулъ предписываетъ ей меньше обѣдать. Она прибавляетъ, что подвержена безсонницѣ: онъ предписываетъ ей быть въ постели только въ продолженіе ночи. Она спрашиваетъ, почему она толстѣетъ и какъ отъ этого избавиться; оракулъ отвѣчаетъ, что она должна вставать до полудня и пользоваться иногда своими ногами для ходьбы. Она заявляетъ ему, что ей вредно вино; оракулъ совѣтуетъ ей пить воду. Она жалуется на плохое пищевареніе; онъ велитъ ей соблюдать діэту. "У меня слабѣетъ зрѣніе", говоритъ Ирина. "Носите очки", отвѣчаетъ Эскулапъ. "Я слабѣю и сама", продолжаетъ она: "я уже не столь крѣпка и здорова, какою была раньше". "Это, значитъ, вы старѣете", отвѣчаетъ богъ.-- "Но какъ же исцѣлиться отъ этой слабости"?-- "Очень просто: стоитъ умереть, какъ это сдѣлала ваша мать и ваша бабушка". "Что за совѣтъ вы мнѣ даете, сынъ Аполлона!" восклицаетъ Ирина: -- "неужели и все тутъ ваше знаніе, о которомъ всюду толкуютъ люди и которое заставляетъ почитать васъ по всей землѣ? Что же сообщили вы мнѣ особеннаго и таинственнаго? Развѣ я сама не знала всѣхъ этихъ средствъ которыя вы мнѣ предлагаете"? "Такъ чего-жъ вы не пользовались ими", возражаетъ богъ, "не являясь ко мнѣ изъ такой дали и не сокращая своихъ дней продолжительнымъ путешествіемъ?"

-----

   Смерть бываетъ только разъ, по чувствовать себя она заставляетъ во всякій моментъ жизни. Тяжелѣе бояться ея, чѣмъ переносить ее....

-----

   Безпокойство, страхъ, упадокъ духа не удаляютъ отъ смерти, а, напротивъ, приближаютъ; я сомнѣваюсь только, приличенъ-ли чрезмѣрный смѣхъ людямъ, которые смертны.

-----

   Что есть несомнѣннаго въ смерти, то нѣсколько смягчается тѣмъ, что въ ней есть неизвѣстнаго. Неопредѣленность времени напоминаетъ собою нѣсколько безконечное, то, что мы называемъ вѣчностью.

-----

   Подумайте, что, какъ вы теперь вспоминаете со вздохомъ цвѣтущую юность, которой уже нѣтъ и которая никогда не возвратится, точно такъ-же съ наступленіемъ дряхлости будете сожалѣть возрастъ мужества, въ которомъ вы пока еще находитесь, но который не достаточно цѣните.

-----

   Люди боятся старости, хотя не увѣрены, достигнутъ-ли ея.

-----

   Мы съ одной стороны надѣемся дожить до старости, съ другой боимся ея. Это значитъ, что мы любимъ жизнь и избѣгаемъ смерти.

-----

   Употреблять всякія усилія, вооружаться доводами и размышленіями, бороться непрерывно съ самимъ собою, чтобы не бояться смерти,-- это скорѣе значитъ уступать природѣ и бояться смерти.

-----

   Еслибы изъ всѣхъ людей одни умирали, а другіе нѣтъ, то смерть была бы безутѣшною скорбью.

-----

   Продолжительная болѣзнь занимаетъ какъ бы среднее мѣсто между жизнью и смертью, такъ что самая смерть дѣлается облегченіемъ и для умирающихъ, и для тѣхъ, которые остаются въ живыхъ....

-----

   Говоря по человѣческимъ понятіямъ, смерть имѣетъ одну и хорошую сторону: она полагаетъ конецъ старости.

-----

   Смерть, предупреждающая дряхлость, является болѣе кстати, чѣмъ смерть, оканчивающая собою дряхлость.

-----

   Сожалѣніе о дурномъ употребленіи уже прожитого времени не всегда заставляетъ людей изъ остальной части жизни дѣлать лучшее употребленіе.

-----

   Жизнь -- это сонъ. Старики -- это тѣ, у кого сонъ былъ продолжительнѣе: они начинаютъ пробуждаться только тогда, когда нужно умирать. Вспоминая все теченіе своей жизни, они часто не находятъ ни добродѣтелей, ни похвальныхъ дѣйствій, которыя отличали бы одинъ годъ ихъ жизни отъ другого, они смѣшиваютъ различные свои возрасты, не видя въ нихъ ничего такого, что достаточно выдавалось бы для того, чтобы измѣрить прожитое ими время: сонъ ихъ былъ смутный, безформенный и непослѣдовательный; но они все-таки чувствуютъ, какъ и всякій пробуждающійся отъ сна, что они долго спали.

-----

   Для человѣка существуютъ только три событія: рожденіе, жизнь и смерть. При рожденіи онъ не чувствуетъ себя, при смерти страдаетъ, во время жизни забываетъ, что живетъ.

-----

   Въ жизни человѣка есть время, когда разума еще нѣтъ, когда въ немъ замѣчается только инстинктъ, подобный инстинкту животныхъ и не сохраняющій въ памяти никакого слѣда. Есть и другое время, когда разумъ развивается, даже уже сформировался и могъ бы дѣйствовать, еслибы не былъ затемненъ и какъ-бы погашенъ нравственными пороками, увлеченіемъ страстями, которыя слѣдуютъ одна за другой и ведутъ человѣка къ третьему и послѣднему возрасту. Тутъ разумъ, находясь во всей своей силѣ, долженъ былъ бы производить; но онъ уже охлажденъ и разслабленъ годами, болѣзнью и горемъ; затѣмъ онъ еще болѣе разстраивается вслѣдствіе разстройства человѣческаго механизма, клонящагося къ разрушенію..... Тѣмъ не менѣе эти періоды составляютъ человѣческую жизнь.

-----

   Дѣти горделивы, презрительны, гнѣвны, завистливы, любопытны, корыстны, лѣнивы, вѣтрены, робки, неумѣренны, лживы, притворны; они легко смѣются и плачутъ, предаются неумѣренной радости и горькой печали по поводу самыхъ незначительныхъ вещей; они не хотятъ терпѣть боли, но любятъ причинять ее. Они, значитъ, уже все одно, что взрослые люди.

-----

   Дѣти не имѣютъ ни прошедшаго, ни будущаго; они наслаждаются настоящимъ, что съ нами рѣдко бываетъ....

-----

   По характеру дѣти кажутся одинаковыми; нравы въ этомъ возрастѣ довольно однообразны и только при тонкомъ вниманіи можно подмѣтить разницу. Съ развитіемъ разума она увеличивается, потому что съ ростомъ разума растутъ страсти и пороки, которые одни только и дѣлаютъ людей столь непохожими другъ на друга и столь противоположными самимъ себѣ.

-----

   Дѣти обладаютъ уже воображеніемъ и памятью, чего старики уже не имѣютъ. Изъ своего воображенія и памяти они дѣлаютъ чудесное употребленіе въ своихъ играхъ и всякихъ забавахъ: они повторяютъ то, что слышали, перенимаютъ, что видѣли; они мастера на всѣ руки: то дѣйствительно занимаются тысячью мелкихъ работъ, то подражаютъ въ движеніяхъ и жестахъ различнымъ ремесленникамъ; они устраиваютъ большіе пиры съ лакомыми кушаньями, переносятся во дворцы и въ очаровательныя мѣстности, заводятъ у себя, хотя и играютъ въ одиночку, богатый экипажъ и большую свиту, предводительствуютъ арміями, даютъ битвы, наслаждаются удовольствіемъ побѣды, бесѣдуютъ съ королями и самыми знатными принцами, сами дѣлаются королями, имѣютъ своихъ подданныхъ, владѣютъ сокровищами, которыя составляютъ изъ древесныхъ листьевъ или изъ кучи песку; они умѣютъ въ этомъ возрастѣ быть рѣшителями своей судьбы и владыками своего собственнаго счастья, чего не сумѣютъ сдѣлать въ продолженіи остальной своей жизни.

-----

   Нѣтъ ни одного внѣшняго порока или тѣлеснаго недостатка, который могъ бы остаться незамѣченнымъ дѣтьми; они схватываютъ его съ перваго взгляда и умѣютъ выразить подходящими словами, такъ что трудно бываетъ подыскать болѣе удачное названіе. Сдѣлавшись взрослыми, они, въ свою очередь, получаютъ тѣ несовершенства, надъ которыми смѣялись.
   Единственная забота дѣтей состоитъ въ томъ, чтобы находить слабую сторону въ своихъ учителяхъ и вообще въ тѣхъ, кому они подчинены. Лишь только подмѣтятъ ее, они берутъ верхъ и пріобрѣтаютъ надъ ними власть, которой уже и не теряютъ. Что роняетъ въ первый разъ наше превосходство надъ ними, тоже самое и послѣ постоянно мѣшаетъ намъ вернуть свой авторитетъ.

-----

   Лѣность, безпечность и праздность, пороки, столь свойственные дѣтямъ, исчезаютъ въ ихъ играхъ: тутъ дѣти живы, внимательны, точны, любятъ правила и симметрію, не прощаютъ другъ другу ни одной ошибки и по нѣскольку разъ начиняютъ одно и то-же, если замѣтили промахъ. Это вѣрное предвѣстіе того, что они нѣкогда будутъ въ состояніи пренебрегать своими обязанностями, но что они ничего не будутъ забывать, когда дѣло будетъ касаться удовольствій.

-----

   Дѣтямъ все кажется великимъ: дворъ, сады, зданія, мебель, люди, животныя; людямъ взрослымъ предметы міра кажутся такими же и, смѣю думать, на томъ же самомъ основаніи, именно потому, что сами они малы.

-----

   Дѣти начинаютъ съ народнаго правленія, когда каждый самъ себѣ владыка, но они, что вполнѣ естественно, не долго держатся его и переходятъ къ единовластію. Одинъ изъ нихъ выдѣляется большею живостью, лучшимъ тѣлосложеніемъ, болѣе точнымъ знаніемъ различныхъ игръ и мелкихъ законовъ, по которымъ происходятъ игры; другіе уступаютъ ему первенство, и вотъ образуется абсолютное правленіе, которое ведетъ къ общему удовольствію.

-----

   Кто сомнѣвается, что дѣти понимаютъ, составляютъ сужденія, послѣдовательно размышляютъ? Если все это проявляется только на мелочахъ, то это потому, что они дѣти и не имѣютъ продолжительной опытности; а если они дурно выражаютъ свои мысли, то это не столько ихъ вина, сколько вина родителей или учителей.

-----

   Кто наказываетъ дѣтей за проступки, которыхъ они не дѣлали, или даже кто строго наказываетъ за легкую вину, тотъ теряетъ всякое довѣріе къ себѣ въ душѣ дѣтей и дѣлается безполезнымъ для нихъ. Они точно знаютъ и лучше всякаго другого, чего заслуживаютъ; они почти только и заслуживаютъ того, чего боятся; они хорошо сознаютъ, по дѣламъ или безъ вины ихъ наказываютъ; несправедливое наказаніе не менѣе ихъ портитъ, чѣмъ безнаказанность.

-----

   Мы недостаточно долго живемъ, чтобы извлечь пользу изъ своихъ ошибокъ; мы всю жизнь дѣлаемъ ошибки; умереть исправленнымъ -- вотъ вся польза, которую можно извлечь изъ своихъ постоянныхъ ошибокъ.

-----

   Ничто такъ не ободряетъ насъ, какъ сознаніе, что мы избѣжали опасности сдѣлать глупость.

-----

   Трудно разсказать о своихъ грѣхахъ: намъ хочется прикрыть ихъ и свалить на другого; это даетъ преимущество руководителю надъ духовникомъ.

-----

   Ошибки глупцовъ иной разъ столь грубы и непредвидѣнны, что ставятъ втупикъ умныхъ людей: онѣ полезны только тѣмъ, кто ихъ дѣлаетъ.

-----

   Духъ партіи самыхъ великихъ людей унижаетъ до мелочности простого народа.

-----

   Изъ тщеславія или приличія мы дѣлаемъ тѣ-же самыя вещи, которыя сдѣлали бы по склонности или по обязанности. Одинъ человѣкъ недавно умеръ въ Парижѣ отъ горячки, которою заразился, ухаживая за больною женою, хотя ея не любилъ {Лабрюйеръ разумѣетъ принца Конти, заразившагося оспой отъ своей жены, которую онъ вовсе не любилъ.}.

-----

   Въ душѣ люди желаютъ, чтобы ихъ цѣнили, но они старательно скрываютъ это желаніе, потому что хотятъ слыть за добродѣтельныхъ, а желать извлечь изъ добродѣтели какую-нибудь другую выгоду, кромѣ самой добродѣтели, т. е. извлечь уваженіе и похвалы, не значило бы быть добродѣтельнымъ, а значило бы любить почетъ и похвалу, иначе говоря, быть тщеславнымъ; люди очень тщеславны, но имъ въ высшей степени непріятно слыть тщеславными.

-----

   Тщеславный человѣкъ находитъ выгоднымъ хорошо или дурно говорить о себѣ, а скромный человѣкъ вовсе не говоритъ о себѣ.
   Какъ смѣшно тщеславіе и какой это постыдный порокъ, это лучше всего видно изъ того, что оно не осмѣливается показаться наружу и часто прячется подъ внѣшностью совершенно противоположнаго свойства.
   Ложная скромность -- это крайне утонченное тщеславіе; вслѣдствіе ея, тщеславный человѣкъ не кажется тщеславнымъ, напротивъ, заставляетъ цѣнить въ себѣ мнимую добродѣтель, противоположную тому пороку, который лежитъ въ основѣ его характера; ложная скромность -- это обманъ. Ложная слава есть путь къ тщеславію, она ведетъ насъ къ тому, что мы добиваемся почета за такія вещи, которыя, хотя и есть въ насъ, но совершенно ничтожны и недостойны того, чтобы превозносить ихъ; ложная слава это заблужденіе.

-----

   О себѣ люди говорятъ такъ, что признаются только въ незначительныхъ недостаткахъ, и при томъ еще такихъ, которые предполагаютъ въ ихъ лицѣ прекрасные таланты или высокія качества. Жалуются, напр., на недостатокъ памяти, а между тѣмъ разсказываютъ о своемъ большомъ пониманіи и большой разсудительности; получаютъ упрекъ въ разсѣянности и мечтательности, а между тѣмъ стремятся прослыть остроуміемъ; говорятъ о своей неловкости, жалуются, что ничего не могутъ сдѣлать своими руками, будучи вполнѣ утѣшены въ этомъ маленькомъ горѣ талантами ума или высокими душевными дарами, которые признаетъ за ними весь свѣтъ; сознаются въ своей лѣности, но въ такихъ выраженіяхъ, которыя указываютъ на ихъ безкорыстіе или на то, что они излѣчились отъ честолюбія; не краснѣютъ за свою неопрятность, если она есть только пренебреженіе къ мелочамъ и очевидно предполагаетъ исключительную заботу о важномъ и существенномъ. Военный человѣкъ любитъ говорить, какъ онъ вслѣдствіе излишняго рвенія или изъ любопытства очутился на траншеѣ или на другомъ какомъ-нибудь очень опасномъ посту, не будучи на караулѣ и не получивши на это приказанія; онъ добавляетъ, что генералъ порядочно пожурилъ его за это. То-же можно сказать и о такомъ умномъ человѣкѣ или высокомъ геніи, который отъ рожденія уже обладаетъ благоразуміемъ, составляющимъ для другихъ предметъ напрасныхъ стремленій, который закалилъ свой духъ продолжительнымъ опытомъ и легко справляется съ тяжелой массой разнообразныхъ, трудныхъ и важныхъ дѣлъ, который вслѣдствіе обширности своего кругозора и проницательности господствуетъ надъ всѣми событіями и, не имѣя нужды справляться со всѣми написанными въ книгахъ разсужденіями объ управленіи и политикѣ, самъ, пожалуй, принадлежитъ къ числу великихъ душъ, рожденныхъ для того, чтобы править другими, и давшихъ образецъ для составленія правилъ правленія; вслѣдствіе великихъ дѣлъ, которыя онъ совершаетъ, ему нѣтъ времени читать прекрасное и пріятное, онъ ничего не потеряетъ, если вмѣсто книгъ станетъ припоминать и, такъ сказать, перелистывать свою жизнь и свои дѣянія. Такой человѣкъ легко можетъ, не компрометируя себя, сказать, что онъ не знакомъ ни съ одной книгой, что онъ никогда не читалъ.

-----

   Люди хотятъ иногда скрыть свои слабости или уменьшить ихъ въ глазахъ другихъ добровольнымъ въ нихъ признаніемъ. Одинъ говоритъ: "я невѣжественъ"; значитъ, онъ ничего не знаетъ; другой говоритъ: "я старъ"; и дѣйствительно, ему уже 60 лѣтъ; третій говоритъ: "я не богатъ"; онъ на самомъ дѣлѣ бѣденъ.

-----

   Если за скромность принимаютъ то внутреннее чувство, которое унижаетъ человѣка въ его собственныхъ глазахъ и которое составляетъ неестественную добродѣтель, называемую смиреніемъ, то тутъ нѣтъ никакой скромности или, лучше сказать, тутъ скромность смѣшиваютъ съ свойствомъ, совершенно отличнымъ отъ нея Человѣкъ по своей природѣ держится высокаго и гордаго мнѣнія о себѣ и думаетъ такъ только о самомъ себѣ; скромность имѣетъ въ виду только то, чтобы никто не страдалъ отъ этого; это внѣшняя добродѣтель, управляющая его глазами, походкой, словами, тономъ голоса; она учитъ его поступать съ внѣшней стороны съ другими такъ, чтобы не ясно было, что онъ ставитъ ихъ ни во что.

-----

   Міръ полонъ людей, которые, сравнивая съ внѣшней стороны и по привычкѣ самихъ себя съ другими, всегда рѣшаютъ дѣло въ свою собственную пользу и сообразно съ этимъ поступаютъ.

-----

   Вы говорите, что нужно быть скромнымъ. Отъ людей съ хорошими природными свойствами нечего требовать лучшихъ; хлопочите только о томъ, чтобы люди не давили тѣхъ, кто уступаетъ имъ вслѣдствіе скромности, и не сокрушали тѣхъ, кто склоняется передъ ними.
   Точно также говорятъ, что нужно носить скромное платье. Отъ людей съ заслугами нечего больше, кромѣ заслугъ, и требовать, другое дѣло свѣтъ... Но если онъ хочетъ нарядовъ, ему даютъ наряды; онъ жадно стремится къ излишеству, и вотъ ему предоставляютъ во всемъ излишекъ; иные цѣнятъ людей только по прекрасному бѣлью и роскошной матеріи, и вотъ имъ даютъ возможность мѣрить людей подобной мѣркой. Бываютъ случаи, гдѣ нужно умѣть показать себя: отъ большей или меньшей ширины галуна зависитъ вѣроятность быть принятымъ въ домъ или получить отказъ.

-----

   Наше тщеславіе и слишкомъ высокое мнѣніе о себѣ заставляетъ насъ подозрѣвать въ другихъ гордость въ отношеніи къ намъ, которая иной разъ есть въ нихъ, а часто вовсе отсутствуетъ; скромная личность не отличается такою щепетильностью.

-----

   Подобно тому, какъ нужно остерегаться того рода тщеславія, которое заставляетъ насъ думать, что другіе смотрятъ на насъ съ любопытствомъ и уваженіемъ, только и дѣлаютъ, что говорятъ о нашихъ заслугахъ и хвалятъ насъ, точно также мы должны имѣть извѣстнаго рода увѣренность въ себѣ и не думать, что если кто шепчется, то, значитъ, дурно отзывается о насъ, если смѣется, то, значитъ, насмѣхается надъ нами.

-----

   Что это Алкиппъ сегодня здоровается со мной, улыбается мнѣ и бросается изъ кареты изъ опасенія, какъ-бы не пропустить меня? Я не богатъ и иду я пѣшкомъ; по правиламъ онъ долженъ былъ бы не замѣчать меня. Не для того-ли онъ это дѣлаетъ, чтобы его самого видѣли на равной ногѣ съ вельможей?

-----

   Люди такъ исполнены самомнѣнія, что все относятъ къ себѣ; они любятъ, чтобы на нихъ смотрѣли, показывали ихъ, привѣтствовали даже незнакомые; мы гордимся, если забываемъ знакомыхъ, и желаемъ, чтобы они насъ угадывали.

-----

   Мы ищемъ счастья внѣ насъ и во мнѣніи другихъ людей, хотя знаемъ, что они льстивы, мало искренни, несправедливы, полны зависти, капризовъ и предубѣжденій. Какая нелѣпость!

-----

   Смѣяться, кажется, можно только по поводу чего-нибудь смѣшного; тѣмъ не менѣе есть люди, которые одинаково смѣются по поводу смѣшного и надъ тѣмъ, что вовсе не смѣшно. Если вы глупы и необдуманны, если у васъ нечаянно вырывается въ ихъ присутствіи какая-нибудь нелѣпость, они смѣются надъ вами; если вы умны, говорите вполнѣ разсудительно, такимъ тономъ, какимъ нужно говорить -- они тоже смѣются.

-----

   Кто насильно или несправедливо похищаетъ наше имущество или отнимаетъ у насъ честь посредствомъ клеветы, тотъ достаточно обнаруживаетъ свою ненависть къ намъ; по этимъ онъ не доказываетъ, что потерялъ всякое уваженіе къ намъ, поэтому не станемъ считать себя неспособными помириться съ нимъ и оказать ему когда-нибудь дружеское расположеніе. Напротивъ, насмѣшка изъ всѣхъ обидъ наименѣе извинительна; она выражаетъ презрѣніе и притомъ самымъ выразительнымъ способомъ; она настигаетъ человѣка въ самомъ послѣднемъ его убѣжищѣ, именно въ его мнѣніи о самомъ себѣ; она хочетъ его сдѣлать смѣшнымъ въ его собственныхъ глазахъ, убѣждаетъ, что другіе находятся въ самомъ дурномъ, какое только можетъ быть, расположеніи въ отношеніи къ нему, и дѣлаетъ его непримиримымъ.

-----

   Чудовищное соединеніе представляютъ собою наша охота и наклонность издѣваться, порицать и презирать другихъ и рядомъ съ нею гнѣвъ на тѣхъ, кто надъ нами издѣвается, насъ порицаетъ и презираетъ.

-----

   Здоровье и богатство, лишая людей опытности въ перенесеніи несчастій, внушаютъ имъ жесткость въ отношеніи къ подобнымъ себѣ, а люди, обремененные уже своимъ собственнымъ несчастіемъ, скорѣе вслѣдствіе состраданія входятъ въ бѣдственное положеніе другихъ....

-----

   Если человѣкъ обладаетъ высокими природными свойствами, то празднества, спектакли, симфоніи лучше, кажется мнѣ, даютъ почувствовать горе близкихъ или друзей, сближая его съ ними.

-----

   Благородная душа стоитъ выше обидъ, несправедливости, огорченія, насмѣшки; она была бы неуязвимой, еслибы не страдала отъ состраданія.

-----

   Какъ-то стыдно быть счастливымъ на виду иныхъ несчастій.

-----

   Мы скоро узнаемъ свои мелкія преимущества, но долго не замѣчаемъ своихъ недостатковъ; иной отлично знаетъ, что у него прекрасныя брови, прелестные ногти, едва знаемъ, что у него кривой глазъ, и вовсе не знаетъ, что у него нѣтъ ума.
   Аргира снимаетъ перчатку, чтобы показать прекрасную ручку, и не забываетъ показать маленькій башмачекъ, по которому можно заключить, что у ней маленькая ножка; смѣшно или нѣтъ, она все-таки смѣется, чтобы показать свои прекрасные зубы; если она выставляетъ на показъ свое ухо, то это значитъ, что оно у ней прелестно сложено; если она никогда не танцуетъ, то это значитъ, что она недовольна своею таліей, что она толста. Она понимаетъ всѣ свои выгоды за исключеніемъ одной: говоритъ она постоянно, а ума въ ней ни капли.

-----

   Люди ставятъ почти ни во что всѣ добродѣтели сердца и преклоняются передъ способностями тѣла и ума. Кто хладнокровно и не думая, что онъ нескроменъ, говоритъ о себѣ, что онъ добръ, постояненъ, вѣренъ, искрененъ, справедливъ, признателенъ, тотъ не осмѣливается сказать, что онъ ловокъ въ движеніяхъ, что у него прекрасные зубы и нѣжная кожа; это было бы слишкомъ сильно сказано.
   Правда, что люди удивляются всего менѣе двумъ добродѣтелямъ, храбрости и щедрости, потому что есть двѣ вещи, которыя они высоко цѣнятъ, но которыми эти добродѣтели учатъ пренебрегать -- именно жизнь и деньги; поэтому-то никто не заявляетъ о себѣ, что онъ храбръ или щедръ.
   Никто не говоритъ о себѣ, особенно безъ основаній, что онъ красивъ, великодушенъ или обладаетъ возвышеннымъ характеромъ; эти качества цѣнятъ слишкомъ высоко, поэтому люди довольствуются тѣмъ, что мысленно считаютъ себя такими.

-----

   Какъ бы близкимъ ни казалось соотношеніе между соперничествомъ и соревнованіемъ, все-таки между ними такая же разница, какъ между порокомъ и добродѣтелью. Соперничество и соревнованіе проявляются по одному и тому же поводу, именно по поводу матеріальныхъ благъ или заслугъ другихъ, но съ тою разницею, что послѣднее есть чувство добровольное, мужественное, искреннее, благотворное для души: оно учитъ ее извлекать пользу изъ великихъ примѣровъ и часто брать верхъ надъ тѣмъ, чему они удивляются, между тѣмъ соперничество есть насильственное душевное движеніе, какъ бы вынужденное признаніе чужой заслуги; оно доходитъ до того, что отрицаетъ добродѣтель тамъ, гдѣ она есть, или, будучи вынужденнымъ признать ее, отказываетъ ей въ похвалахъ и завидуетъ получаемой ею наградѣ; это безплодная страсть, оставляющая человѣка въ томъ положеніи, въ какомъ онъ былъ, наполняющая его самомнѣніемъ и мыслями о своей репутаціи; она дѣлаетъ его холоднымъ и сухимъ въ отношеніи къ дѣйствіямъ или произведеніямъ другихъ людей и заставляетъ удивляться, что въ мірѣ есть и другіе таланты, кромѣ его талантовъ или что есть и другіе люди съ такими же талантами, какими онъ хвастается; это постыдный порокъ, всегда переходящій вслѣдствіе своего излишества въ тщеславіе и надменность, убѣждающій того, кто имъ страдаетъ, не только въ томъ, что онъ имѣетъ больше ума и заслугъ, чѣмъ другіе, но даже въ томъ, что онъ одинъ обладаетъ умомъ и заслугами. Соревнованіе и соперничество встрѣчаются почти только въ лицахъ одной и той же профессіи, одинаковыхъ талантовъ и одинаковаго положенія. Самые плохіе ремесленники больше всего склонны къ соперничеству: но люди занимающіеся свободными искусствами или изящной литературой, живописцы, музыканты, ораторы, поэты, всѣ тѣ, которые пускаются въ писательство, должны были бы быть способными только на соревнованіе.
   Соперничество никогда не свободно отъ нѣкотораго рода зависти, часто даже эти двѣ страсти принимаются одна за другую. Зависть, напротивъ, иной разъ не соединена съ соперничествомъ, именно когда ее возбуждаютъ въ нашей душѣ слишкомъ высокое положеніе другихъ сравнительно съ нашимъ, большія богатства, милость, высокая должность.
   Зависть и ненависть всегда соединяются вмѣстѣ и укрѣпляютъ другъ друга въ одномъ и томъ же лицѣ; ихъ можно различить другъ отъ друга только тѣмъ, что одна связывается съ личностью, а другая съ положеніемъ и имуществомъ личности.
   Умный человѣкъ не завидуетъ мастеру, сдѣлавшему прекрасную шпагу, или лѣпщику, только что окончившему прекрасную статую, онъ знаетъ, что въ этихъ искусствахъ есть правила и пріемы, которые не приходится выдумывать, есть инструменты, неизвѣстные ему ни по употребленію, ни по имени, ни по виду; ему стоитъ только принять въ разсчетъ, что онъ не учился тому или иному ремеслу, чтобы утѣшиться въ томъ, что онъ не мастеръ; напротивъ, онъ можетъ быть воспріимчивымъ къ зависти и даже соперничеству въ отношеніи къ министру и къ тому, кто управляетъ, какъ будто разумъ и здравый смыслъ, качества, общія у него съ послѣдними, суть единственныя средства для управленія государствомъ и завѣдыванія общественными дѣлами и какъ будто ими можно вполнѣ замѣнить правила и опытность.

-----

   Мало людей совершенно тупыхъ и глупыхъ; еще меньше возвышенныхъ и превосходныхъ умовъ; большая часть людей стоитъ между этими двумя крайностями; этотъ промежутокъ наполненъ большимъ числомъ талантовъ обыкновенныхъ, но имѣющихъ множество примѣненій: они служатъ государству и заключаютъ въ себѣ полезное и пріятное; они, напр., обнимаютъ финансовыя сношенія, военное дѣло, мореплаваніе, искусства, ремесла; сюда не относится счастливая память, искусство въ игрѣ, умѣнье вращаться въ обществѣ и вести бесѣду.

-----

   Весь умъ, какой только встрѣчается въ мірѣ, безполезенъ для того, кто не имѣетъ вовсе ума: у него нѣтъ никакихъ задачъ и онъ неспособенъ извлечь пользу изъ дѣятельности другого.

-----

   Вторую ступень послѣ разума занимаетъ сознаніе, что мы потеряли разумъ; самое безуміе непримиримо уже съ подобнымъ сознаніемъ. Точно также, если въ насъ нѣтъ ума, то лучшее послѣ этого положеніе -- это сознаніе, что намъ не хватаетъ ума; тогда человѣкъ, не обладающій умомъ, могъ бы и умѣлъ бы не быть глупцомъ, фатомъ или наглецомъ.

-----

   Человѣкъ съ посредственнымъ умомъ серьезенъ и монотоненъ; онъ не смѣется, не шутитъ никогда, не можетъ извлечь ничего пріятнаго изъ пустяковъ; онъ одинаково неспособенъ какъ подняться до важнаго, такъ и заниматься, даже ради отдыха, мелочами; онъ едва умѣетъ играть съ своими дѣтьми.

-----

   Всѣ говорятъ о фатѣ, что онъ фатъ, но никто не осмѣливается сказать это ему самому; онъ умираетъ, не зная этого и не испытавши ни отъ кого мести.

-----

   Какой разладъ между умомъ и сердцемъ! Философъ дурно живетъ со всѣми своими правилами, а политикъ, исполненный всякихъ замысловъ и размышленій, не умѣетъ управлять собою.

-----

   Умъ, какъ и всякая вещь, расходуется; науки суть его пища: онѣ питаютъ его и расходуютъ.
   Мелкіе люди иногда надѣлены тысячью добродѣтелей, безполезныхъ для нихъ: имъ негдѣ приложить ихъ къ дѣлу.

-----

   Есть люди, которые легко несутъ бремя милости и вліянія, свыкаются съ своимъ собственнымъ величіемъ, которымъ самое высокое положеніе не кружитъ головы. Тѣ, напротивъ, которыхъ слѣпая судьба безъ разбора и различія осыпала своими благодѣяніями, пользуются своимъ счастьемъ гордо и неумѣренно: ихъ взоры, походка, тонъ голоса, доступъ къ нимъ,-- все показываетъ, что они удивляются сами себѣ, видя себя столь возвысившимися; они дѣлаются столь неприступными, что одно паденіе можетъ ихъ приручить.

-----

   Рослый и сильный человѣкъ, съ широкой грудью и широкими плечами, легко и охотно несетъ тяжелое бремя, у него остается еще одна рука свободною, а карлика раздавила бы и половина его бремени. Точно такъ же и выдающіеся посты важныхъ людей дѣлаютъ еще болѣе важными, а мелкихъ людей еще болѣе мелкими.

-----

   Иные люди какъ будто обязались быть чудаками; они пускаются въ море, гдѣ другіе садятся на мель и терпятъ крушеніе; они достигаютъ цѣли, нарушая всѣ правила, нужныя для ея достиженія; изъ этого нарушенія и своего безумія они извлекаютъ всѣ плоды, которые можно извлечь изъ самой закопченной мудрости. Будучи преданы другимъ людямъ, посвятивъ себя вельможамъ и возложивъ на нихъ всѣ свои надежды, они не служатъ имъ, а забавляютъ ихъ; заслуженные и служащіе люди полезны вельможамъ, а они необходимы имъ, они всю жизнь проводятъ въ остроумничаньѣ передъ ними, которое замѣняетъ имъ подвиги и за которое они ждутъ наградъ; своими постоянными шутками они дѣйствительно достигаютъ важныхъ должностей, съ помощью постояннаго веселья поднимаются до высокихъ званій; но когда кончается карьера ихъ, они встрѣчаютъ неожиданно такую будущность, которой никогда и не думали бояться; на землѣ остается послѣ нихъ только примѣръ ихъ судьбы, роковой для тѣхъ, кто пожелалъ бы ему послѣдовать.

-----

   Отъ лицъ, которыя разъ совершили благородный и героическій подвигъ, ставшій извѣстнымъ по всей землѣ, можно требовать, чтобы они въ продолженіе остальной жизни не казались какъ бы истощившими всѣ свои силы на одинъ подвигъ, а держались, по крайней мѣрѣ, того мудраго и разсудительнаго поведенія, которое мы замѣчаемъ даже въ обыкновенныхъ людяхъ; чтобы не унижали недостойнымъ образомъ пріобрѣтенной высокой репутаціи, чтобы, рѣже показываясь въ народѣ и не давая ему возможности видѣть себя ближе, не заставляли, по крайней мѣрѣ, его переходить отъ любопытства и удивленія къ равнодушію, а пожалуй и къ презрѣнію.

-----

   Нѣкоторымъ людямъ {Полагаютъ, что Лабрюйеръ имѣетъ тутъ въ виду парижскаго архіепископа Гардея де-Шанваллона.} меньшаго труда стоитъ украсить себя тысячью добродѣтелей, чѣмъ исправить одинъ свой недостатокъ; къ ихъ великому несчастью, этотъ порокъ часто меньше всего приличенъ ихъ положенію и можетъ поставить ихъ въ свѣтѣ въ очень смѣшное положеніе; онъ затемняетъ блескъ ихъ великихъ качествъ, мѣшаетъ имъ быть людьми совершенными и сохранять всю свою репутацію. Отъ нихъ не требуютъ, чтобы они были болѣе просвѣщенные и непорочные, чтобы болѣе любили порядокъ и дисциплину, были болѣе преданы своимъ обязанностямъ и ревнивѣе относились къ общественному благу: желательно только, чтобы они не были влюбчивыми.

-----

   Иные люди въ теченіе своей жизни настолько по уму и сердцу разошлись сами съ собою, что еслибы кто судилъ теперь о нихъ только по тому, чѣмъ были они во время цервой юности, тотъ, навѣрное, ошибся бы. Иные были благочестивыми, умными, свѣдущими, а теперь, вслѣдствіе изнѣженности, неразлучной съ слишкомъ улыбающимся счастьемъ, стали уже не тѣ. Другіе начали жизнь съ удовольствій, употребивъ на ознакомленіе съ ними весь свой умъ; а потомъ несчастія сдѣлали ихъ религіозными, умными, умѣренными; это обыкновенно очень достойные люди, на нихъ можно крѣпко положиться; они отличаются испытанною терпѣніемъ и горемъ честностью, крайнею вѣжливостью, пріобрѣтенною ими вслѣдствіе обращенія съ женщинами и навсегда вошедшею въ привычку, духомъ законности, разсудительностью, а иногда высокими способностями, которыми они обязаны домашнему уединенію и досугу, связанному съ ихъ несчастнымъ положеніемъ.
   Вся ваша бѣда въ томъ, что мы не можемъ быть въ одиночку; отсюда происходитъ страсть къ игрѣ, роскошь, расточительность, страсть къ вину, женщинамъ, невѣжество, злорѣчіе, зависть, забвеніе себя и Бога.

-----

   Человѣкъ, повидимому, иногда не довольствуется самимъ собою: темнота, уединеніе приводятъ его въ смущеніе и повергаютъ въ напрасный и пустой страхъ; худшее зло для него -- это скука въ одиночествѣ.

-----

   Скука проникла въ міръ вслѣдствіе лѣности; отъ нея много зависитъ стремленіе людей къ удовольствіямъ, игрѣ, обществу. Кто любитъ трудъ, тотъ доволенъ самимъ собою.

-----

   Большая часть людей употребляютъ лучшую часть своей жизни на то, чтобы сдѣлать другую часть жалкою.

-----

   Иныя произведенія начинаются съ А и кончаются V; хорошее, дурное, самое дурное,-- все въ нихъ входитъ, ничего въ нихъ не забыто въ томъ или другомъ отношеніи. Но какая въ нихъ натянутость, какая изысканность! Ихъ называютъ игрою ума. Такая же игра бываетъ и въ поведеніи иныхъ лицъ: одинъ началъ, а нужно кончать; другой хочетъ окончить свою карьеру, между тѣмъ ему лучше было бы перемѣнить или оставить на время должность, но этого труднѣе достигнуть; третій домогается, воодушевляется противорѣчіями, но его поддерживаетъ одно тщеславіе, замѣнившее разумъ, который уступаетъ и отказывается помогать; подобныя ухищренія проявляются даже въ самыхъ добродѣтельныхъ поступкахъ, даже въ области религіи.

-----

   Только обязанности наши тяжелы для насъ, потому что исполненіе вещей, которыя мы строго обязаны исполнять, не ведетъ за собою большихъ похвалъ, а похвала -- единственный мотивъ, побуждающій насъ къ похвальнымъ дѣйствіямъ и поддерживающій насъ въ нашихъ предпріятіяхъ. N. любитъ чванное благочестіе, которое даетъ ему возможность надзора за нуждами бѣдняковъ, дѣлаетъ его хранителемъ ихъ имѣнья, а его домъ превращаетъ въ общественный складъ, гдѣ происходитъ раздача; люди съ маленькими воротничками и сердобольныя вдовы имѣютъ свободный туда доступъ; весь городъ видитъ его милостыню и разглашаетъ о ней. Кто можетъ послѣ этого сомнѣваться -- кромѣ, пожалуй, его заимодавцевъ,-- что онъ добродѣтельный человѣкъ?

-----

   Геронтъ умираетъ отъ дряхлости, не составивши завѣщанія, которое онъ проектировалъ цѣлыхъ тридцать лѣтъ: десять человѣкъ явилось на дѣлежъ наслѣдства, оставшагося безъ завѣщанія. Геронтъ долгое время жилъ, только благодаря заботамъ своей жены Астеріи, которая, будучи еще молодою, обрекла себя ему, не теряла его изъ виду, поддерживала въ старости, и наконецъ, закрыла ему глаза; но онъ не оставилъ ей даже столько имущества, чтобы она могла жить и обойтись безъ другого старика.

-----

   Кто, находясь даже въ глубокой старости, лучше хочетъ потерять повинности и бенефиціи, чѣмъ продать или отказать кому-нибудь, тотъ, значитъ, убѣжденъ, что не принадлежитъ къ числу смертныхъ людей, а если знаетъ, что можетъ умереть, то, значитъ, любитъ только себя самого и больше никого.

-----

   Фавстъ, котораго дядя его Аврелій любилъ и не могъ лишить наслѣдства, распутникъ, мотъ, неблагодаренъ, заносчивъ.
   Фронтинъ, племянникъ Аврелія, послѣ двадцати лѣтъ честной жизни и слѣпой угодливости передъ старикомъ, не могъ склонить его въ свою пользу и получаетъ изъ его наслѣдства только небольшой пенсіонъ, который обязанъ ему платить Фавстъ, единственный наслѣдникъ.

-----

   Ненависть обыкновенно столь продолжительна и упорна, что самый вѣрный признакъ близкой смерти въ больномъ человѣкѣ есть примиреніе.

-----

   Въ довѣріе къ людямъ вкрадываются или льстя ихъ страстямъ или сочувствуя недугамъ, удручающимъ ихъ тѣло. Въ этомъ только и состоитъ вся заботливость, которую можно къ нимъ проявить, поэтому-то, кто пользуется здоровьемъ и домогается немногаго, тотъ менѣе поддается управленію.

-----

   Изнѣженность и любовь къ удовольствіямъ рождаются вмѣстѣ съ человѣкомъ и умираютъ только вмѣстѣ съ нимъ; ихъ не могутъ раздѣлить ни счастливыя, ни несчастныя происшествія: для человѣка это или плодъ благополучія или вознагражденіе за несчастную участь.

-----

   Влюбчивый старикъ -- большая уродливость въ природѣ.

-----

   Мало людей помнятъ, какъ они были молоды и какъ трудно было имъ быть цѣломудренными и воздержными; когда человѣкъ отказался отъ удовольствій вслѣдствіе требованій благопристойности, вслѣдствіе утомленія или перемѣны образа жизни, то прежде всего онъ начинаетъ осуждать въ другихъ страсть къ удовольствіямъ; въ подобный образъ дѣйствій входитъ родъ привязанности даже къ тому, что мы только что оставили: намъ хотѣлось бы, чтобы то благо, которое для насъ перестало быть благомъ, стало зломъ и для остального міра: это -- чувство зависти.

-----

   Не опасеніе впасть въ нужду въ деньгахъ дѣлаетъ стариковъ скупыми, ибо у иныхъ изъ нихъ столько капиталовъ, что они почти не могутъ испытывать этого опасенія; да, кромѣ того, какъ могли бы они бояться лишиться во время дряхлости удобствъ жизни, когда они сами себя добровольно лишаютъ ихъ, чтобы удовлетворить свою скупость? Съ другой стороны, это и не желаніе оставить больше богатствъ своимъ дѣтямъ, ибо неестественно любить что-нибудь больше самого себя, не говоря уже о томъ, что есть и такіе скупые, у которыхъ нѣтъ наслѣдниковъ. Этотъ порокъ скорѣе есть результатъ возраста и нрава стариковъ, которые предаются ему такъ же естественно, какъ предавались удовольствіямъ въ своей молодости или честолюбію въ возрастѣ мужества; чтобы быть скупымъ, для этого не нужно ни крѣпости, ни молодости, ни здоровья; чтобы беречь свои доходы, для этого нѣтъ нужды хлопотать и быть постоянно въ движеніи: стоитъ только оставить свое имущество въ сундукахъ и лишать себя всего; это удобно дѣлать старикамъ, которымъ нужна все-таки страсть, такъ какъ они люди.

------

   Есть люди, которые живутъ въ дурныхъ квартирахъ, неудобно спятъ, худо одѣваются, еще хуже питаются, испытываютъ всѣ суровости различныхъ временъ года, лишаютъ себя общества людей. проводя дни свои въ уединеніи, терпятъ отъ настоящаго, прошедшаго и будущаго; вся жизнь ихъ какъ бы непрерывное покаяніе; они нашли такимъ образомъ секретъ самымъ труднымъ путемъ итти къ своей гибели. Это скупые.

-----

   Въ старикахъ нѣжны воспоминанія молодости: они любятъ мѣста, гдѣ провели ее; имъ дороги лица, съ которыми они тогда начали знакомство; они часто употребляютъ нѣкоторыя слова, которыя были первыми на ихъ языкѣ, держатся старинныхъ напѣвовъ и танцевъ, хвалятся модами, которыя господствовали тогда въ одеждѣ, мебели и экипажахъ; они не могутъ порицать вещей, которыя служили ихъ страстямъ, были столь полезны для ихъ удовольствій и вызываютъ послѣднія въ ихъ памяти; какъ имъ предпочитать новые обычаи и всякія недавнія моды, если они не принимали въ нихъ никакого участія, если они ничего не ждутъ отъ нихъ хорошаго, если ихъ ввели молодые люди, извлекающіе изъ нихъ, въ свою очередь, столь большія преимущества передъ стариками?...

-----

   Слишкомъ большая небрежность, равно какъ излишняя нарядность умножаетъ морщины стариковъ и лучше даетъ замѣтить ихъ дряхлость....

-----

   Старикъ гордъ, презрителенъ, грубъ въ обхожденіи, если въ немъ немного ума.

-----

   Старикъ, который жилъ при дворѣ и обладаетъ большимъ смысломъ и вѣрною памятью, представляетъ собою неоцѣнимое сокровище. Онъ полонъ фактовъ и правилъ; въ немъ найдешь исторію вѣка, украшенную самыми занимательными обстоятельствами, о которыхъ негдѣ прочитать; отъ него научишься правиламъ поведенія и нравственности, которыя всегда надежны, потому что основаны на опытности.

----

   Молодые люди, вслѣдствіе страстей, которыя ихъ развлекаютъ, лучше мирятся съ уединеніемъ, чѣмъ старики.

-----

   Филиппъ уже старъ, а изощряется въ опрятности и изнѣженности; онъ мастеръ на всякія изящныя тонкости, пьетъ, ѣстъ, отдыхаетъ, занимается дѣломъ -- все съ особымъ искусствомъ; онъ строго соблюдаетъ правила, которыя предписалъ себѣ и которыя всѣ имѣютъ цѣлью его личныя удобства, и не нарушилъ бы ихъ ради хозяйки дома, еслибы заведенный ею порядокъ позволялъ ему держаться ихъ; онъ заваленъ излишествами, которыя въ силу привычки стали для него необходимостью; онъ удвоиваетъ и усиливаетъ свои связи съ жизнью и хочетъ употребить остальную часть ея на то, чтобы сдѣлать свою гибель болѣе печальною. Не достаточно-ли было бы ему бояться смерти?

-----

   Гнатонъ живетъ только для себя, всѣхъ остальныхъ людей на его взглядъ какъ будто не существуетъ. Не довольствуясь первымъ мѣстомъ за столомъ, онъ одинъ занимаетъ мѣсто двоихъ; онъ забываетъ, что пиръ устроенъ не только для него, но и для всѣхъ гостей; онъ овладѣваетъ блюдомъ и присвоиваетъ себѣ всякую перемѣну кушанья; онъ не принимается ни за одно кушанье, не попробовавъ предварительно всѣхъ остальныхъ: ему хотѣлось бы отвѣдать всѣ сразу; за столомъ онъ пускаетъ въ дѣло свои руки, беретъ рукою мясо, перебираетъ его, отрываетъ часть, раздѣляетъ на куски, вообще ведетъ себя такъ, что остальнымъ гостямъ приходится ѣсть, если хотятъ, остатки послѣ него. Онъ не стѣсняется передъ ними въ своей неопрятности, способной отнять аппетитъ у самыхъ голодныхъ: сокъ и соусъ течетъ у него по подбородку и бородѣ; если онъ поднимаетъ рагу надъ блюдомъ, то разливаетъ соусъ по дорогѣ въ другое блюдо и на скатерть, оставляя слѣдъ за собою; ѣстъ онъ съ большимъ шумомъ, громко чавкая, при этомъ ворочаетъ глазами; столъ для него нѣчто въ родѣ яслей; онъ чиститъ зубы и продолжаетъ опять ѣсть. Гдѣ бы онъ ни былъ, онъ дѣлаетъ вокругъ себя родъ укрѣпленія и въ театрѣ или на проповѣди требуетъ себѣ не меньше простору, чѣмъ въ своей комнатѣ; въ каретѣ для него удобны только заднія мѣста, на всякомъ другомъ мѣстѣ, по его словамъ, ему дѣлается дурно. Если онъ путешествуетъ съ нѣсколькими другими лицами, онъ предупреждаетъ ихъ въ гостинницахъ и умѣетъ всегда занять лучшую постель въ лучшей комнатѣ; онъ все беретъ въ свое пользованье; по его приказанію бѣгутъ одновременно и его слуги и слуги другихъ; онъ все присвоиваетъ себѣ, что попадается подъ руку, будь то скарбъ какой-нибудь или экипажи; для него всѣ хлопочутъ, а онъ ни для кого не принуждаетъ себя, никого не жалѣетъ, знаетъ только свое горе, свою тучность и желчь; онъ не оплакиваетъ смерти другихъ, боится только своей собственной и охотно заплатилъ бы за нее уничтоженіемъ всего человѣческаго рода.

-----

   Клитонъ во всю свою жизнь имѣлъ только два дѣла -- обѣдалъ днемъ и ужиналъ вечеромъ; онъ, повидимому, и рожденъ для пищеваренія, о немъ онъ только и ведетъ разговоръ: разсказываетъ, какое первое блюдо было подано на послѣднемъ обѣдѣ, гдѣ онъ присутствовалъ, сколько было суповъ и какіе, потомъ перечисляетъ жаркія и пирожныя, точно вспоминая, какая смѣна слѣдовала за какой, не забываетъ закусокъ, плодовъ и десерта, называетъ всѣ вина и ликеры, которые пилъ; онъ такъ владѣетъ кухоннымъ языкомъ. что можетъ о чемъ-угодно говорить, и поневолѣ возбуждаетъ охоту поѣсть за хорошимъ столомъ. У него всегда вѣрный вкусъ, не измѣняющій ему, онъ никогда не подвергался ужасной непріятности ѣсть дурно приготовленное рагу или пить плохое вино. Это личность знаменитая въ своемъ родѣ, доведшая искусство хорошо себя питать до высшей степени; міръ не увидитъ уже человѣка, который такъ много и такъ хорошо бы ѣлъ. Онъ является властителемъ вкуса: никто почти не смѣетъ находить вкуснымъ то. чего онъ не одобряетъ. Но его уже нѣтъ: до послѣдняго издыханія онъ велѣлъ носить себя къ столу и тотъ день, въ который умеръ, онъ употреблялъ на ѣду. Гдѣ бы онъ ни былъ, онъ все ѣстъ и, если онъ возвратится въ міръ, то развѣ для того, чтобы ѣсть.

-----

   Руффинъ начинаетъ сѣдѣть, но онъ здоровъ, со свѣжимъ лицомъ и быстрыми глазами, которые обѣщаютъ ему еще лѣтъ двадцать жизни; онъ веселъ, шутливъ, общителенъ, беззаботенъ, онъ смѣется отъ всего сердца, даже въ одиночку и безъ всякаго повода, доволенъ собою, своими близкими, своимъ небольшимъ состояніемъ, утверждаетъ, что онъ счастливъ; теряетъ онъ единственнаго сына, молодого человѣка, подававшаго большія надежды. который могъ бы нѣкогда быть честью своей фамиліи, а заботу оплакивать его предоставляетъ другимъ: онъ говоритъ: "У меня умеръ сынъ, это сведетъ въ могилу его мать", а самъ уже утѣшенъ. У него нѣтъ ни страстей, ни друзей, ни враговъ, никто его не стѣсняетъ, всѣ ему нравятся, все родное для него; съ человѣкомъ, котораго видитъ въ первый разъ, онъ говоритъ такъ же свободно и довѣрчиво, какъ съ тѣми, кого называетъ старыми друзьями, и тотчасъ же посвящаетъ его въ свои шуточки и исторійки; съ нимъ встрѣтишься и разстанешься, не возбудивъ его вниманія: разсказъ, который началъ передавать одному, онъ заканчиваетъ передъ другимъ, заступившимъ мѣсто перваго.

-----

   N. ослабъ не столько отъ лѣтъ, сколько отъ болѣзни: ему не стукнуло еще 68 лѣтъ, но онъ страдаетъ подагрой и болѣзнью почекъ; у него испитое лицо, землистый цвѣтъ кожи, угрожающій разрушеніемъ. Но онъ удабриваетъ мергелемъ свою землю, разсчитывая, что цѣлыхъ 15 лѣтъ ее не нужно будетъ унавоживать, разводитъ молодой лѣсъ, надѣясь, что меньше, чѣмъ въ двадцать лѣтъ, онъ разростется въ прекрасную рощу; строитъ домъ изъ тесанаго камня, скрѣпленный по угламъ полосами желѣза, увѣряя слабымъ и хриплымъ голосомъ, прерываемымъ кашлемъ, что дому и конца не будетъ; каждый день онъ прогуливается между рабочими, ведомый подъ руку слугою, показываетъ друзьямъ, что отъ, и объясняетъ планы будущихъ построекъ. Строится онъ не для дѣтей: у него ихъ нѣтъ, и не для наслѣдниковъ: наслѣдники -- пустые люди, притомъ же перессорились съ нимъ: все это онъ дѣлаетъ для себя одного, а завтра умретъ.

-----

   Лицо Антагора всякому знакомо: онъ извѣстенъ всей публикѣ не меньше швейцара приходской церкви или статуи святого, украшающей главный алтарь. Утромъ онъ обѣгаетъ всѣ камеры и канцеляріи парламента, а вечеромъ всѣ улицы и перекрестки города сорокъ лѣтъ уже онъ ведетъ тяжбы и прежде разстанется съ жизнью, чѣмъ съ процессами; во все это время въ палатѣ не было ни одного знаменитаго дѣла, ни одного продолжительнаго и запутаннаго процесса, въ которомъ онъ не былъ бы, по крайней мѣрѣ, посредникомъ; его имя постоянно на устахъ адвокатовъ и согласуется съ именами истца и отвѣтчика, какъ существительное съ прилагательнымъ. Онъ всѣмъ родственникъ и всѣми ненавидимъ: нѣтъ почти семейства, на которое онъ не подавалъ бы иска или которое на него не подавало бы иска; его послѣдовательно приглашаютъ къ наложенію запрещенія на землю, къ протесту противъ приложенія печати, къ поручительству, къ приведенію приговора въ исполненіе, кромѣ того, что онъ ежедневно присутствуетъ въ нѣсколькихъ собраніяхъ кредиторовъ; состоя повсюду синдикомъ конкурсныхъ правленій и лицомъ, потерпѣвшимъ при всѣхъ банкротствахъ, остальные часы дня онъ употребляетъ на визиты, будучи постояннымъ посѣтителемъ переулковъ, гдѣ онъ разсказываетъ новости и толкуетъ о процессѣ; вы только что видѣли его въ одномъ домѣ въ Марэ, какъ уже снова встрѣчается въ Большомъ Фобургѣ, гдѣ онъ предупредилъ васъ и уже снова передаетъ свои новости и толкуетъ о процессѣ; если вы сами ведете дѣло и придете завтра рано утромъ къ одному изъ судей, чтобы переговоритъ съ нимъ, то вамъ придется ждать, пока судья не выпроводитъ Антагора.

-----

   Многіе люди проводятъ свою долгую жизнь въ томъ, что защищаются отъ однихъ и вредятъ другимъ, и умираютъ отъ старости, столько же причинивши зла, сколько сами потерпѣли.

-----

   Положимъ, нужна конфискація земли и опись имущества, нужны тюрьмы и наказанія; но оставляя въ сторонѣ справедливость, законы, требованія жизни, я долженъ замѣтить, что для меня было постоянно новою вещью наблюденіе надъ тѣмъ, съ какою жестокостью одни люди обходятся съ другими.

-----

   Вотъ разсѣяны по полямъ какія-то дикія животныя, самцы и самки, смуглыя, багровыя, всѣ загорѣвшія отъ солнца, наклонившіеся къ землѣ, которую они роютъ и пашутъ съ непреодолимымъ упорствомъ; между ними какъ будто слышна членораздѣльная рѣчь, а когда они выпрямляются, то мы видимъ человѣческое лицо; и дѣйствительно, это -- люди; на ночь они являются въ свои логовища, гдѣ питаются чернымъ хлѣбомъ, водой и кореньями; они избавляютъ другихъ людей отъ труда сѣять, обработывать и собирать для пропитанія и такимъ образомъ заслуживаютъ того, чтобы у нихъ не было недостатка въ хлѣбѣ, который они посѣяли.

-----

   Донъ Фернандъ извѣстенъ въ своей провинціи за человѣка празднаго, невѣжественнаго, злорѣчиваго, вздорливаго, плутоватаго, невоздержнаго, наглаго, но онъ дерется на шпагахъ съ своими сосѣдями и изъ-за пустяковъ рискуетъ своею жизнью; онъ убивалъ людей и самъ будетъ убитъ.

-----

   Провинціальный дворянинъ, будучи безполезнымъ для отечества, своего семейства и себя самого, часто не имѣя ни кровли, ни платья, ни заслуги, по десяти разъ въ день твердитъ о своемъ благородномъ происхожденіи, пренебрежительно отзывается о мѣховыхъ мантіяхъ и красныхъ шапочкахъ буржуазіи, всю жизнь занятый своими дворянскими граматами и титулами, которые онъ не промѣнялъ бы на жезлъ канцлера.

-----

   Всѣ люди, вообще говоря, представляютъ собою безконечныя комбинаціи могущества, фаворизма, генія, богатствъ, званій, знатности, силы, искусства, пронырливости, добродѣтели, порока, слабости. глупости, бѣдности, безсилія, темнаго происхожденія и низости. Всѣ эти вещи, перемѣшанныя между собою на тысячу ладовъ и вознаграждающія одна другую, образуютъ собою различныя общественныя положенія и различныя состоянія. Кромѣ того, люди, хорошо зная другъ у друга сильныя и слабыя стороны, дѣйствуютъ взаимно такъ, какъ находятъ нужнымъ, знакомятся съ равными себѣ, чувствуютъ превосходство другихъ надъ собою и свое надъ другими, а отсюда возникаетъ между ними то дружба, то почетъ и уваженіе, то гордость и презрѣніе. Вотъ источникъ того, что въ общественныхъ мѣстахъ и вообще, гдѣ собирается общество, имъ всякій моментъ приходится то искать встрѣчи или привѣтствовать, то притворяться незнакомыми и всячески уклоняться отъ встрѣчи, что быть съ однимъ они считаютъ за честь для себя, а быть съ другимъ стыдятся; что иной разъ даже вы считаете за честь для себя бесѣдовать съ извѣстнымъ лицомъ и хотите его больше задержать, а оно стѣсняется вами и оставляетъ васъ; что часто вы краснѣете отъ стыда при встрѣчѣ съ кѣмъ: нибудь, а послѣднему стыдно съ вами встрѣтиться; что кто въ одномъ мѣстѣ гнушается, тотъ въ другомъ часто самъ внушаетъ презрѣніе. Презирать того, кто насъ презираетъ, это самое обыкновенное явленіе. Какое жалкое положеніе! Если ужъ въ людскихъ сношеніяхъ всегда такъ бываетъ, что, думая выиграть съ одной стороны, мы теряемъ съ другой, то не къ тому-ли же результату мы придемъ, если откажемся отъ всякаго величія и всякой гордости, столь мало приличной такимъ слабымъ, какъ мы, существамъ, и условимся обходиться другъ съ другомъ съ взаимной добротой, которая, избавляя насъ самихъ отъ оскорбленій, доставляла бы намъ и другое столь же великое благо, именно не позволяла бы намъ оскорблять другихъ.

-----

   Нечего пугаться имени философа или даже краснѣть за него; напротивъ, всякій обязанъ походить на философа. Философія прилична всѣмъ людямъ и полезна всѣмъ возрастамъ, поламъ и положеніямъ; она утѣшаетъ насъ въ счастіи и незаслуженномъ предпочтеніи передъ нами другихъ, въ не успѣхахъ, въ упадкѣ нашихъ силъ и въ увяданіи нашей красоты; даетъ намъ оружіе противъ бѣдности, старости, болѣзни и смерти, противъ глупцовъ и злыхъ насмѣшниковъ; она даетъ намъ возможность жить безъ жены или терпѣть дурной характеръ своей жены.

-----

   Люди, даже въ одинъ и тотъ же день, то открываютъ свою душу для небольшихъ радостей, то даютъ полное господство небольшимъ печалямъ; ничто не бываетъ неровнѣе и непослѣдовательнѣе подобныхъ чувствованій, такъ скоро проходящихъ въ сердцѣ и умѣ. Средство противъ этого зла состоитъ въ томъ, чтобы цѣнить въ мірѣ вещи только на столько, сколько онѣ стоютъ.

-----

   Не менѣе трудно найти тщеславнаго человѣка, который считалъ бы себя достаточно счастливымъ, чѣмъ скромнаго человѣка, который считалъ бы себя слишкомъ несчастнымъ.

-----

   Участь рабочаго въ виноградникѣ, солдата и каменьщика не мѣшаетъ мнѣ считать себя несчастнымъ по сравненію съ счастьемъ принцевъ или министровъ, котораго я не имѣю.

-----

   Истинное несчастіе для человѣка заключается только въ томъ, если онъ чувствуетъ себя виноватымъ и имѣетъ поводъ упрекать себя.

-----

   Большая часть людей, въ виду извѣстной цѣли, скорѣе способны на большое усиліе, чѣмъ на продолжительное и упорное стремленіе; вслѣдствіе лѣности или непостоянства, они теряютъ плоды лучшихъ начинаній и часто позволяютъ опережать себя другимъ, которые пошли послѣ нихъ и идутъ медленно, но упорно.

-----

   Я смѣло могу увѣрять, что люди лучше умѣютъ принимать мѣры, чѣмъ выполнять ихъ, лучше рѣшать, что нужно сдѣлать или сказать, чѣмъ дѣлать или говорить, что нужно; иные твердо рѣшаются въ извѣстномъ дѣлѣ молчать о чемъ-нибудь, но потомъ, вслѣдствіе страсти, невоздержности языка или въ пылу бесѣды, тайна срывается у нихъ съ языка прежде всего остального.

-----

   Люди вяло дѣйствуютъ въ дѣлахъ, относящихся къ ихъ обязанностямъ, между тѣмъ ставятъ себѣ въ заслугу или скорѣе даже тщеславятся хлопотами по такимъ дѣламъ, которыя посторонни для нихъ и не соотвѣтствуютъ ни ихъ положенію, ни характеру.

-----

   Когда человѣкъ, принявшій на себя чуждый ему характеръ, возвращается къ своему естественному, то это возвращеніе можно сравнить со снятіемъ маски съ лица.

-----

   У Теледа есть умъ, по его по строгому разсчету, въ десять разъ меньше, чѣмъ онъ воображаетъ себѣ; поэтому, что-бы онъ ни говорилъ, что-бы ни дѣлалъ, что-бы ни обдумывалъ, что-бы ни проектировалъ, все это въ десять разъ выше его ума, все это никогда не соотвѣтствуетъ ни силамъ, ни обширности его таланта. Подобное заключеніе вполнѣ справедливо: передъ нимъ стоитъ какъ бы барьеръ, который долженъ предупреждать его, что на такомъ-то пунктѣ нужно остановиться, но онъ идетъ черезъ, бросается за предѣлы своей сферы; находя самъ въ себѣ слабое мѣсто, онъ выставляетъ себя именно съ этой слабой стороны: говоритъ онъ о томъ, чего не знаетъ или что плохо знаетъ, берется за то, что выше его власти, желаетъ того, что выше предѣловъ возможнаго; равняетъ себя съ тѣмъ, что есть лучшаго въ каждомъ родѣ; въ немъ есть кое-что хорошее и похвальное, но все это затмѣвается претензіей на великое и чудесное; чего въ немъ нѣтъ, это видно ясно, а что такое онъ на самомъ дѣлѣ, это нужно угадывать. Это человѣкъ, который не соразмѣряется съ собою и не знаетъ себя: въ основѣ его характера лежитъ неумѣнье замкнуться въ томъ, что ему свойственно, что у него есть своего собственнаго.

-----

   Человѣкъ высшаго ума не всегда одинаковъ; онъ испытываетъ приливъ и отливъ: онъ входитъ въ восторгъ, но онъ и выходитъ изъ этого состоянія; въ послѣднемъ случаѣ, если онъ мудръ, онъ говоритъ мало, ничего не пишетъ: онъ не старается ни выдумывать, ни нравиться. Поетъ-ли кто при насморкѣ? не ждутъ-ли, пока возвратится чистый голосъ?

-----

   Глупецъ есть автоматъ, машина, пружина; тяжесть его перевѣшиваетъ, приводитъ въ движеніе и вращаетъ, притомъ постоянно въ одну и ту-же сторону и съ одинаковою скоростью; онъ однообразенъ, онъ никогда не образумляется; что онъ увидѣлъ разъ, то онъ видѣлъ во всѣ моменты и во всѣ періоды своей жизни; самое большее это -- быкъ, который мычитъ, или черный дроздъ, который свиститъ; онъ установленъ и точно опредѣленъ по своей природѣ и даже если можно сказать, по своему виду; меньше всего проявляется въ немъ его душа, она вовсе не дѣйствуетъ, не упражняется: она отдыхаетъ.

-----

   Глупецъ не умираетъ; если же и умираетъ, какъ мы выражаемся. то, по правдѣ сказать, онъ отъ этого выигрываетъ; въ тотъ моментъ, когда другіе умираютъ, онъ начинаетъ жить: тогда его душа думаетъ, разсуждаетъ, дѣлаетъ выводы, заключаетъ, судитъ, предвидитъ, дѣлаетъ, однимъ словомъ, то именно, чего раньше не дѣлала; она чувствуетъ себя избавленной отъ той плотской массы, въ которой она была какъ бы погребена безъ проявленій, безъ движенія, безъ такого, по крайней мѣрѣ, движенія, которое достойно ея; она, можно сказать, краснѣетъ за свое собственное тѣло, стыдится тѣхъ грубыхъ и несовершенныхъ органовъ, къ которымъ была такъ долго привязана и изъ которыхъ не могла ничего сдѣлать, кромѣ глупца; тогда она становится наравнѣ съ великими душами, съ тѣми, которыя образуютъ умныхъ людей. Душа Алена тогда не выдѣляется изъ ряда такихъ душъ, какъ души великаго Кондэ, Ришелье, Паскаля, Лингенда {Епископъ въ городѣ Сарла, а потомъ въ Маконѣ, отличавшійся ораторскимъ талантомъ, у и. 1665 г.}.

-----

   Ложная утонченность въ свободныхъ дѣйствіяхъ, въ нравахъ или поведеніи, не потому называется ложною, что она вымышлена, а потому, что проявляется въ такихъ вещахъ и случаяхъ, которые не заслуживаютъ этого. Ложная утонченность вкуса и организаціи, напротивъ, называется ложною потому, что она -- вымышленная или притворная. Эмилія, напр., кричитъ изо всѣхъ силъ при видѣ опасности, которая вовсе не внушаетъ ей страха, а иная дѣвушка изъ жеманства блѣднѣетъ при видѣ крысы или любитъ, напр., фіалки, а отъ туберозъ готова упасть въ обморокъ.

-----

   Кто осмѣлится обѣщать, что удовлетворитъ людей? Какъ бы ни былъ добръ и могущественъ государь, рѣшится-ли онъ на это? Пусть испробуетъ, пусть приметъ самъ на себя доставленіе людямъ удовольствій, пусть откроетъ свой дворецъ для придворныхъ и допуститъ ихъ даже въ свои домашнія дѣла, пусть показываетъ имъ зрѣлища въ такихъ мѣстахъ, которыя уже сами по себѣ представляютъ цѣлое зрѣлище, пусть предложитъ имъ на выборъ игры, концерты, всякіе напитки, пусть присоединитъ сюда блестящій столъ и полную свободу, пусть самъ приметъ участіе во всѣхъ забавахъ, пусть изъ великаго человѣка станетъ любезнымъ, изъ героя кроткимъ и дружественнымъ,-- послѣ всего этого онъ все-таки не достигнетъ цѣли. Людямъ надоѣдаетъ и то, что въ началѣ очаровывало ихъ; они оставили бы наконецъ и "трапезу боговъ", нектаръ со временемъ сталъ бы для нихъ невкуснымъ; они не колеблются критиковать и то, что вполнѣ совершенно, побуждаемые тщеславіемъ и напускною тонкостью вкуса; ихъ вкусъ, если имъ вѣрить, настолько развитъ, что безполезны всѣ претензіи удовлетворить его и всѣ чисто королевскія издержки; къ ихъ самомнѣнію примѣшивается и доля злобнаго чувства, которое доходитъ до того, что они желаютъ отбить у другихъ охоту дѣлать ихъ довольными. Но эти же самые люди, обыкновенно столь льстивые и угодливые, могутъ измѣнять себѣ: иногда ихъ не узнаешь, иногда даже въ придворномъ виденъ человѣкъ.

-----

   Принужденность въ жестахъ, въ рѣчи и манерахъ часто есть слѣдствіе праздности или равнодушія; большая привязанность или серьезныя дѣла, кажется, возвращаютъ человѣка въ его природное состояніе.

-----

   У людей нѣтъ постоянства въ характерѣ; если есть характеръ, то онъ непослѣдователенъ, противорѣчитъ себѣ, такъ что по нему трудно ихъ признать; они сильно страдаютъ, если они всегда одни и тѣ-же, если приходится упорствовать въ извѣстномъ правилѣ или безпорядкѣ; если иной разъ они послѣ строгаго соблюденія одной добродѣтели и находятъ отдыхъ въ соблюденіи другой, все-таки чаще отвращеніе къ одному пороку внушается имъ стремленіемъ къ другому; они имѣютъ противорѣчивыя страсти и слабости; имъ легче соединить крайности, чѣмъ имѣть такое поведеніе, чтобы одна сторона его рождалась изъ другой; будучи врагами умѣренности, они преувеличиваютъ всѣ вещи, хорошія и дурныя, а не будучи потомъ въ силахъ переносить излишество, они избавляются отъ него съ помощью перемѣны страсти или поведенія. Адрастъ былъ такъ испорченъ и распутенъ, что ему легче было послѣдовать модѣ и сдѣлаться ханжей, чѣмъ быть добродѣтельнымъ человѣкомъ.

-----

   Почему это тѣ самые люди, которые имѣютъ такой флегматическій характеръ, что готовы равнодушно принять самыя большія бѣдствія, выходятъ изъ себя и неудержимо раздражаются по поводу самыхъ ничтожныхъ затрудненій? Подобное поведеніе нельзя назвать мудростью, ибо добродѣтель всегда ровна и не противорѣчитъ себѣ; значитъ, это порокъ, но порокъ не похожій на тщеславіе; тщеславіе проявляется въ такихъ дѣлахъ, которыя даютъ людямъ много матеріалу для толковъ и въ которыхъ оно должно много выиграть, а этотъ порокъ пренебрежительно относится ко всему остальному.

-----

   Мы рѣдко раскаиваемся въ томъ, что мало говорили, но очень часто въ томъ, что говорили слишкомъ много; это избитая и пошлая истина; ее всѣ знаютъ, но никто не примѣняетъ на практикѣ.

-----

   Приписывать своимъ врагамъ то, въ чемъ нѣтъ правды, и лгать для того, чтобы уронить ихъ въ глазахъ свѣта, значитъ мстить самому себѣ и давать имъ слишкомъ большое преимущество.

-----

   Если человѣкъ умѣлъ бы краснѣть за себя, то онъ берегся-бы не только тайныхъ преступленій, но и публичныхъ и общеизвѣстныхъ.

-----

   Если нѣкоторые люди не идутъ по пути добра до того предѣла, до котораго могли бы дойти, то это происходитъ отъ недостатковъ ихъ первоначальнаго образованія.

-----

   Въ нѣкоторыхъ людяхъ есть извѣстнаго рода посредственность ума, которая способствуетъ тому, чтобы сдѣлать ихъ умными.

-----

   Дѣтямъ нужны розги и ферула, а взрослымъ людямъ нужны корона, скипетръ, бархатная шапочка, мантія изъ горностая, пучки прутьевъ, литавры, отрядъ тѣлохранителей. Разумъ и справедливость, лишенныя всѣхъ своихъ украшеній, ихъ не убѣждаютъ и не пугаютъ; человѣкъ есть духъ, а руководятъ имъ глаза и уши.

-----

   Тимонъ, какъ и всякій мизантропъ, можетъ имѣть суровую и жесткую душу, но съ внѣшней стороны онъ вѣжливъ и церемоненъ. Онъ не забывается и не привыкаетъ къ людямъ; напротивъ, онъ обходится съ ними учтиво и серьезно, употребляетъ въ отношеніи къ нимъ всѣ мѣры, чтобы не допустить себѣ фамильярности, не хочетъ ближе познакомиться съ ними или подружиться; онъ похожъ въ этомъ случаѣ на женщину, которая дѣлаетъ визитъ другой женщинѣ.

-----

   Разумъ похожъ на истину: онъ -- одинъ; достигаютъ его однимъ путемъ, а уклониться отъ него можно тысячью путей; изучить умныхъ людей можно скорѣе, чѣмъ глупцовъ и безразсудныхъ. Кто видѣлъ только учтивыхъ и порядочныхъ людей, тотъ не знаетъ человѣка или знаетъ его только на половину; какая бы разница ни была въ организаціи и нравахъ, обращеніе въ обществѣ и вѣжливость даютъ всѣмъ одинаковые внѣшніе пріемы, дѣлаютъ однихъ похожими на другихъ, такъ какъ приличія, доставляя взаимное удовольствіе, кажутся общими для всѣхъ и заставляютъ думать, что за ними не скрывается ничего такого, что не имѣетъ къ нимъ никакого отношенія; кто, напротивъ, проникнетъ въ народъ или въ провинцію, тотъ, если умѣетъ наблюдать, дѣлаетъ скоро тамъ странныя открытія, видитъ вещи, совершенно новыя для него, которыхъ онъ никакъ не могъ уже подозрѣвать; онъ подвигается впередъ въ познаніи человѣчества по мѣрѣ постоянно прибывающей опытности и наконецъ почти въ состояніи вычислить, сколькими различными способами человѣкъ можетъ быть невыносимымъ.

-----

   Кто глубже вникнетъ въ людей и ознакомится съ ложной стороной ихъ мыслей, чувствованій, вкусовъ и привязанностей, тотъ придетъ поневолѣ къ заключенію, что имъ приходится терять не меньше вслѣдствіе упорства, чѣмъ вслѣдствіе непостоянства.

-----

   Сколько на свѣтѣ слабыхъ, изнѣженныхъ и равнодушныхъ людей, которые не страдаютъ большими недостатками, но все-таки могутъ дать матеріалъ для сатиры! Сколько между людьми встрѣчается смѣшныхъ проявленій, которыя, по своей исключительности, не ведутъ къ послѣдствіямъ и не позволяютъ извлечь изъ себя какое-нибудь правило для нравственнаго исправленія и развитія! Эти единичные пороки не заразительны; это скорѣе пороки личности, чѣмъ человѣчества.
   

О сужденіяхъ.

   Ничто такъ не походитъ на искреннее убѣжденіе, какъ тупое упрямство: отсюда происходятъ партіи, шайки, ереси.

-----

   Мы не всегда одинаково заняты мыслями объ одномъ и томъ же предметѣ: увлеченіе и отвращеніе близко слѣдуютъ другъ за другомъ....

-----

   Великія вещи удивляютъ, а мелкія отталкиваютъ, но привычка пріучаетъ насъ къ тѣмъ и другимъ.

-----

   Двѣ совершенно противоположныя вещи одинаково дѣлаютъ васъ предубѣжденными: привычка и новизна.

-----

   Превозносить въ пышныхъ словахъ того, о комъ очень скромно отзывались до его возвышенія, это очень низко и скорѣе прилично простому народу.

-----

   Милость со стороны государей не исключаетъ заслугъ, но и не доказываетъ того, что онѣ есть.

-----

   Удивительно, что, при всей гордости, которою мы надуты, при всемъ нашемъ высокомъ мнѣніи о самихъ себѣ и о доброкачественности нашего сужденія, мы все-таки не хотимъ воспользоваться имъ, чтобы высказать свое мнѣніе о заслугахъ другихъ; насъ увлекаетъ, какъ потокъ, мода, расположеніе къ тѣмъ или другимъ лицамъ народа или государя. Что уже расхвалено, то мы гораздо болѣе хвалимъ, чѣмъ то, что достойно похвалы.

-----

   Чуть-ли не труднѣе всего одобрять и хвалить то, что наиболѣе достойно одобренія и похвалы, и я не знаю, что естественнѣе и надежнѣе ведетъ въ извѣстному результату -- добродѣтель, заслуга, красота, добрыя дѣянія и прекрасныя произведенія или, наоборотъ, зависть, ревность и антипатія. Ханжа хорошо отзывается не о святомъ человѣкѣ, а о другомъ ханжѣ; если красивая женщина хвалитъ красоту другой женщины, то можно заключить, что она сама красивѣе той, о которой она хорошо отзывается; если поэтъ хвалитъ стихи другого поэта, то можно держать пари, что они дурны и не стоютъ вниманія.

-----

   Людямъ не легко понравиться другъ другу; они мало склонны одобрять другъ друга. Будь то дѣйствіе, поведеніе, мысль или выраженіе, имъ ничто не нравится, ихъ ничто не удовлетворяетъ. На мѣсто того, что имъ разсказываютъ, о чемъ говорятъ или читаютъ, они подставляютъ то, что они сами сдѣлали-бы при подобныхъ-же обстоятельствахъ, что они сами думали-бы или писали-бы по подобному-же вопросу; они столь наполнены своими собственными мыслями, что у нихъ не хватаетъ мѣста для мыслей другихъ людей.

-----

   Большая часть людей столь склонна къ безпорядочности и мелочамъ и въ мірѣ столь много примѣровъ гибельныхъ или смѣшныхъ, что я легко счелъ-бы стремленіе къ исключительности за обычный и правильный образъ дѣйствія, еслибы это стремленіе могло ограничивать себя и не заходить слишкомъ далеко.
   Правило "поступать, какъ другіе", подозрительно: оно почти всегда означаетъ, что нужно поступать дурно, лишь только распространить его за предѣлы чисто внѣшнихъ вещей, которыя не влекутъ за собою важныхъ послѣдствій и зависятъ отъ обычая, моды или законовъ приличія.

-----

   Еслибы люди скорѣе были людьми, чѣмъ медвѣдями и пантерами, еслибы они были справедливы, оказывали-бы справедливость не только въ отношеніи къ самимъ себѣ, но и въ отношеніи къ другимъ, то что стало-бы съ законами, съ ихъ текстомъ и съ чудовищнымъ накопленіемъ толкованій къ нимъ? Что стало-бы съ исками о полученіи собственности, съ правами на владѣніе, со всею такъ называемою юриспруденціею? Что стало-бы даже съ тѣми, которые всѣмъ своимъ блескомъ и всею своею гордостью обязаны данной имъ власти поддерживать силу этихъ самыхъ законовъ? Если эти люди отличаются правотой и искренностью, если они недоступны предубѣжденію, то къ чему служатъ школьные диспуты, схоластика и пренія? Если врачи были-бы воздержны и безупречны, то къ чему имъ нуженъ былъ-бы тотъ таинственный жаргонъ, который служитъ золотымъ рудникомъ для тѣхъ, кому вздумается пользоваться имъ? Какою гибелью было-бы для васъ, законовѣды, ученые доктора и врачи, если мы могли-бы всѣ стать учеными! Безъ сколькихъ великихъ людей можно было-бы обойтись въ различныхъ мирныхъ и военныхъ занятіяхъ! До какого совершенства и какой утонченности доведены иныя искусства и науки, въ которыхъ нѣтъ необходимости, но которыя существуютъ въ мірѣ какъ средство противъ золъ, имѣющихъ единственнымъ своимъ источникомъ нашу склонность ко злу!
   Сколько вещей произошло со времени Баррона, которыхъ Барронъ не зналъ! Не достаточно-ли было-бы намъ и той учености, которою обладали Платонъ или Сократъ?

-----

   Слушая проповѣдь или музыку или осматривая картинную галлерею, направо и налѣво слышишь совершенно противоположныя сужденія объ одной и той-же вещи. Это невольно наводитъ меня на мысль, что во всякомъ родѣ произведеній можно смѣло допускать хорошее и дурное: хорошее нравится однимъ, дурное другимъ. Нѣтъ почти риска допустить даже весьма дурное: оно тоже имѣетъ своихъ сторонниковъ.

-----

   Фениксъ "пѣсенной" поэзіи {Тутъ разумѣется опера.} возрождается изъ своего пепла; онъ видѣлъ, какъ его репутація въ одинъ и тотъ-же день умирала и оживала; даже такой непогрѣшимый и стойкій въ своихъ мнѣніяхъ судья, какъ публика, и то измѣнилъ взглядъ по этому поводу. Что-нибудь одно: или теперь она обманывается или прежде была въ обманѣ; кто теперь отозвался бы о К. {Кино (1635--1688) -- написалъ нѣсколько оперъ, изъ которыхъ лучшія "Армида" и "Атисъ".}, что онъ въ извѣстномъ родѣ произведеній -- плохой поэтъ, тому столько-же стоитъ вѣрить, сколько стоило-бы раньше, когда онъ говорилъ" что К.-- хорошій поэтъ.
   Ш. п. {Шапленъ (1595--1674), другъ Ришелье, одинъ изъ первыхъ членовъ Академіи. Его "Pucelle" уронила его въ общественномъ мнѣніи.} былъ богатъ, а К. н. {Корнель. "Родогуна" -- одна изъ лучшихъ его пьесъ.} -- нѣтъ; поэтому казалось-бы, что "Дѣвственница" и "Родогуна" заслуживали каждая другой участи, а не той, которая выпала имъ на долю. Въ такихъ случаяхъ всегда является вопросъ, почему въ той или ивой профессіи одинъ успѣваетъ, а другому нѣтъ счастья. Въ подобной игрѣ счастья люди ищутъ основанія для своихъ собственныхъ прихотей, которыя заставляютъ ихъ оставлять въ сторонѣ лучшее и выбирать худшее, когда дѣло касается ихъ занятій, удовольствій, здоровья или даже жизни.

-----

   У римлянъ положеніе комедіантовъ было безчестно, а у грековъ почетно. Каково оно у насъ? Думаемъ мы о нихъ, какъ римляне, а живемъ съ ними, какъ греки.
   Батиллу достаточно было быть "пантомимомъ", чтобы за нимъ бѣгали римскія женщины; Роѣ достаточно было танцовать въ театрѣ, а Росціи и нервнѣ -- фигурировать въ хорахъ, чтобы привлечь къ себѣ толпу любовниковъ. Тщеславіе и смѣлость, въ соединеніи съ слишкомъ большимъ могуществомъ, отняли у римлянъ вкусъ къ таинственному; имъ нравилось изъ общественнаго театра дѣлать театръ своихъ любовныхъ похожденій; они ничуть не ревновали къ публикѣ амфитеатра и раздѣляли съ толпою ласки своихъ любовницъ; ихъ вкусъ не развивался до желанія показать всѣмъ, что они любятъ прекрасную женщину или превосходную комедіантку: имъ достаточно было просто комедіантки.

-----

   Ничто такъ не обнаруживаетъ мнѣнія людей о наукахъ и изящной литературѣ и о пользѣ ихъ для государства, какъ оцѣнка ими лицъ, посвятившихъ себя этой дѣятельности, и понятіе, составленное ими о такихъ лицахъ. Каждое, даже самое механическое искусство, каждое, даже самое низкое положеніе даетъ болѣе вѣрныя и болѣе прочныя выгоды, чѣмъ наука и литература. Комедіантъ, развалившись въ каретѣ, забрызгиваетъ грязью лицо Корнеля, который идетъ пѣшкомъ. Въ глазахъ иныхъ лицъ "ученый" и "педантъ" это синонимы.
   Часто, гдѣ богачъ говоритъ, и притомъ говоритъ о наукѣ, ученымъ приходится молчать, слушать, апплодировать, если они хотятъ слыть только за ученыхъ.

-----

   Нужна извѣстнаго рода смѣлость, чтобы слыть ученымъ въ глазахъ иныхъ людей, которые считаютъ ученость чуть не постыдною; они глубоко предубѣждены противъ ученыхъ, не допуская въ нихъ свѣтскихъ манеръ, умѣнья держаться, духа общественности и воображая ихъ всецѣло погруженными въ книги въ своихъ кабинетахъ. Такъ какъ невѣжество есть мирное состояніе, не стоющее ни капли труда, то невѣждъ цѣлыя толпы; при дворѣ и въ городѣ они образуютъ многочисленную партію, которая беретъ верхъ надъ кучкою ученыхъ. Если послѣдніе ссылаются въ свою пользу на имена д'Эстре {Д'Эстре (1628--1707), знаменитый адмиралъ, разбившій Рюйтера и отнявшій у голландцевъ Кайену.}, Гарлея, Боссюэта, Монтозье {Монтозье (1610--1690), извѣстный дипломатъ; салонъ его супруги былъ собраніемъ лучшихъ умовъ того времени.}, Варда, Шеврёза, Новьона, Ламуаньона, г-жи Скюдери, Пелиссона и на многихъ другихъ лицъ, одинаково и ученыхъ и свѣтски-образованныхъ, если они осмѣливаются даже припомнить великія имена Шартреза, Кондэ, Конти, Бурбона, Мэна, Вандома, принцевъ, умѣвшихъ съ самыми превосходными и высокими познаніями соединить и греческій аттидизмъ и римскую утонченность, то имъ, не стѣсняясь, возражаютъ, что это единичные примѣры; если они прибѣгаютъ къ самымъ вѣскимъ доводамъ, все-таки они безсильны передъ голосомъ толпы. Впрочемъ, рѣшительно высказываться по этому поводу нужно съ большою осторожностью: достаточно поставить вопросъ, неужели не можетъ содѣйствовать и свѣтскому лоску тотъ самый умъ, который производитъ столь великій прогрессъ въ наукахъ и даетъ возможность правильно думать и судить, хорошо говорить и писать?
   Очень мало нужно задатковъ, чтобы отличаться тонкостью въ манерахъ, но очень много для того, чтобы обладать тонкостью ума.

-----

   "Это -- ученый", говоритъ политикъ: "онъ неспособенъ, значитъ, къ дѣламъ, я ему не довѣрилъ-бы завѣдывать даже моимъ гардеробомъ". Если такъ, то Осса, Кейломъ, Ришелье, значитъ, были неспособными? Вѣдь они были учены... Неужели ихъ нельзя назвать хорошими министрами? "Онъ знаетъ по-гречески", продолжаетъ нашъ государственный человѣкъ, "это схоластикъ, философъ!" Но вѣдь продавщицы фруктовъ въ Афинахъ очевидно говорили тоже по-гречески, неужели и онѣ были философами? Значитъ и такіе люди какъ Биньонъ {Биньонъ (1589--1656), наставникъ дофина при Генрихѣ IV. Лучшія его сочиненія: "Превосходство французскихъ королей", "Формулы Маркульфа", "Трактатъ объ избраніи папъ".} и Ламуаньонъ, тоже были "схоластиками?" Вѣдь и они знали греческій языкъ. Какой, значитъ, вздоръ несъ великій, мудрый, разсудительный Антонинъ, говоря, что народы были бы счастливы, еслибы императоръ былъ философомъ или еслибы философъ получилъ власть!
   Языки это ключъ или входъ къ наукамъ и только. Презрѣніе къ первымъ падаетъ на вторыя. Все дѣло не въ томъ, древніе или новые языки мы изучаемъ, мертвые или живые, а въ томъ, грубы ли они или обработаны, хорошаго или дурного вкуса книги, написанныя на этихъ языкахъ. Положимъ, что нашъ языкъ когда-нибудь испытаетъ участь греческаго или латинскаго; сколько бы вѣковъ ни прошло съ тѣхъ поръ, какъ на немъ перестанутъ говорить, все-таки читать Мольера или Лафонтена никогда не будетъ педантствомъ.

-----

   Слыша имя Эврипида, вы говорите: это -- остроумецъ". Кто строитъ что-нибудь изъ бревенъ, того вы называете плотникомъ; кто починяетъ стѣну, того каменьщикомъ, но какимъ же ремесломъ занимается остроумецъ? Какая у него вывѣска? Какимъ онъ отличается платьемъ? Какіе употребляетъ инструменты? Плащъ или наковальня у него на вывѣскѣ? На чемъ онъ рубитъ или куетъ? Гдѣ выставляетъ свою работу на продажу?-- Ремесленникъ гордится своимъ ремесломъ. А Эврипидъ гордится-ли тѣмъ, что онъ остроумецъ? Если гордится, то вы изображаете мнѣ фата, который пускаетъ свой умъ въ мелкіе обороты, продажную и пустую душу, которой серьезно нельзя приписать ни ума, ни того, что мы называемъ остротою ума. Если же онъ не хвастается ничѣмъ, то, значитъ, это дѣйствительно умный человѣкъ.
   Но не говорите-ли вы иной разъ и о какомъ-нибудь буквоѣдѣ или плохомъ поэтѣ: "онъ остроуменъ"? А за самимъ собою развѣ вы не признаете никакого ума? Если же у васъ есть умъ, то конечно онъ не тупой: значитъ, и вы остроумны. А можетъ быть, вы принимаете названіе остроумца чуть низа обиду? Въ такомъ случаѣ я совершенно согласенъ съ вами: зовите такъ Эврипида! Это тонкая иронія. Глупцовъ и невѣждъ можно такъ звать: эта кличка можетъ утѣшить ихъ нѣсколько въ недостаткѣ образованія, которое они видятъ только въ другихъ, но не въ себѣ.

-----

   Пусть никто не напоминаетъ мнѣ про чернила, бумагу и перо, про слогъ и типографію! Пусть никто не смѣетъ мнѣ твердить: "Какъ хорошо вы пишете, Антисѳенъ! Продолжайте, продолжайте! Авось мы дождемся отъ висъ большого тома in folio. Трактуйте о всѣхъ добродѣтеляхъ, изображайте всякіе пороки въ своемъ послѣдовательномъ и методичномъ трудѣ, такъ чтобы и конца ему не было" (имъ слѣдовало бы сказать: "ни конца, ни всей середины!") Я совершенно отрекаюсь отъ всего, что было, есть и будетъ книгой. Берилла падаетъ въ обморокъ при видѣ крысы, а я при видѣ книги. Вотъ уже цѣлыхъ двадцать лѣтъ толкуютъ о мнѣ на площадяхъ, а сталъ-ли я лучше отъ этого питаться, теплѣе одѣваться, защищенъ-ли я въ своей комнатѣ отъ холоднаго вѣтра, есть-ли у меня пуховая постель? "Но вы имѣете громкое имя и большую славу", возражаютъ мнѣ. Да, но это все равно, что имѣть много вѣтру, который ни на что не нуженъ. А есть-ли у меня хоть одно зерно того металла, который доставляетъ людямъ что угодно? Плохой адвокатишко наживается, получаетъ доходы безъ всякихъ расходовъ и имѣетъ зятемъ графа или судью. Иной снялъ красную или темножелтую ливрею, сталъ приказчикомъ и скоро разбогатѣлъ больше своего хозяина, такъ что хозяинъ остался разночинцемъ, а онъ на деньги пріобрѣлъ себѣ дворянство. Б. {Бенуа, обогатившійся театромъ восковыхъ фигуръ.} обогащается своимъ театромъ маріонетокъ, Бб. {Барберо продавалъ сенскую воду за минеральную.} -- продажею въ бутылкахъ рѣчной воды. А вотъ одинъ шарлатанъ {Каретти, нажившій состояніе продажею разныхъ секретовъ и фокусовъ.} явился сюда изъ-за торъ съ чемоданомъ и не успѣлъ сложить своей ноши, какъ къ нему потекли кучи денегъ; теперь онъ готовъ вернуться назадъ съ мулами и фургонами. Отъ "Меркурія" нечего ждать добра: золото не можетъ вознаградить за его интриги. Не говорю уже о законныхъ доходахъ, всякому черепичнику вѣдь платятъ за черепицу, всякому работнику платятъ за работу и время, но платятъ-ли автору за то, что онъ думаетъ и пишетъ? Если мысли его очень цѣнны, получаетъ-ли онъ очень щедрую за это плату? Можно-ли хорошо омеблировать свой домъ или получить дворянство съ помощью правильнаго мышленія и хорошаго изложенія мыслей? Люди должны быть одѣты, выбриты; сидя у себя дома, они должны имѣть крѣпко запирающуюся дверь; но есть-ли необходимость для нихъ въ образованіи? Какое безуміе какая глупость, продолжаетъ Антисѳенъ, поставить у себя вывѣску автора или философа! Я согласенъ имѣть, если можно, доходную должность, которая дѣлала бы жизнь пріятною и давала бы возможность помогать друзьямъ и оказывать услуги тѣмъ, кто не можетъ отплатить, и въ такомъ положеніи писать въ видѣ забавы, отъ нечего дѣлать, какъ Титиръ свиститъ или играетъ на флейтѣ для забавы. На такихъ условіяхъ я буду писать, а иначе вовсе не буду. На этихъ условіяхъ я уступлю насилію тѣхъ, которые берутъ меня за горло и говорятъ: "пишите!" На обложкѣ моей новой книги прочтутъ: "О прекрасномъ, о добрѣ и истинѣ, объ идеяхъ и о первомъ началѣ", сочиненіе Антисѳена, торговца свѣжею морскою рыбою

-----

   Если бы послы {Сіамскіе послы, прибывшіе около этого времени въ Парижъ.} иностранныхъ государей были обезьянами, пріученными ходить на заднихъ ногахъ и умѣющими говорить черезъ переводчика, мы и тогда не обнаружили бы большаго удивленія, чѣмъ обнаруживаемъ теперь по поводу правильности ихъ отвѣтовъ и здраваго смысла, заключающагося въ ихъ рѣчахъ. Предубѣжденіе противъ страны въ соединеніи съ національною гордостью заставляетъ насъ забывать, что разумъ принадлежитъ всѣмъ климатамъ и что повсюду, гдѣ есть люди, тамъ есть и правильное мышленіе; намъ бы не понравилось, еслибы съ нами точно также обошлись тѣ, которыхъ мы называемъ варварами; если въ насъ есть какое варварство, то оно состоитъ въ нашемъ изумленіи при видѣ того, какъ другіе народы разсуждаютъ не хуже насъ.

-----

   Не всѣ иностранцы -- варвары и не всѣ наши соотечественники цивилизованы; точно также не всякая деревня груба и не всякій городъ отличается вѣжливостью. Въ Европѣ въ приморской провинціи одного великаго королевства есть мѣсто, гдѣ крестьянинъ пріятенъ въ обращеніи и вкрадчивъ, а буржуа и чиновникъ, напротивъ, грубъ, причемъ эта грубость наслѣдственна.

-----

   Хотя у насъ такой чистый языкъ, такая изысканность въ одеждѣ, столь культурные нравы, столь прекрасные законы и бѣлое лицо, все-таки для нѣкоторыхъ народовъ мы являемся варварами.

-----

   Еслибы мы услышали о жителяхъ востока, что они обыкновенно напиваются жидкостью, которая ударяетъ въ голову, мутитъ разсудокъ и вызываетъ рвоту, то мы сказали бы про нихъ: это чистое варварство!

-----

   Этотъ прелатъ рѣдко показывается при дворѣ, не водитъ никакихъ знакомствъ, не бываетъ никогда въ обществѣ женщинъ, не играетъ ни въ большую, ни въ малую приму {Родъ игры.}, не присутствуетъ ни при празднествахъ, ни при зрѣлищахъ, не принадлежитъ ни къ какой партіи и не терпитъ интригъ; будучи постоянно въ своей епархіи, которую онъ сдѣлалъ своею резиденціей, онъ только и думаетъ, какъ бы наставить словомъ свой народъ и подать ему примѣръ; свое имущество онъ тратитъ на милостыню, а свое тѣло удручаетъ покаяніемъ; точно соблюдая правила христіанской жизни, онъ подражаетъ въ своемъ рвеніи и благочестіи апостоламъ. Но вотъ времена измѣнились, и ему при новомъ папѣ мерещится болѣе высокій титулъ.

-----

   Хорошо было бы дать понять лицамъ извѣстнаго характера и серьезной профессіи, что -- не говоря уже о чемъ-либо другомъ -- имъ вовсе незачѣмъ заставлять говорить про себя, что они играютъ, поютъ и шутятъ, какъ и всѣ прочіе люди: видя ихъ столь шутливыми и пріятными, никто не повѣрилъ бы, что при другихъ обстоятельствахъ они столь аккуратны и строги. Нельзя-ли имъ даже внушить, что такими манерами они удаляются отъ той свѣтскости, которою они гордятся, что она, напротивъ, сближаетъ и согласуетъ внѣшность съ положеніемъ, что она избѣгаетъ контраста, избѣгаетъ показывать одного и того же человѣка подъ различными видами, образующими изъ него странное и причудливое смѣшеніе.

-----

   О людяхъ нужно судить не по одному первому взгляду, какъ о картинѣ или фигурѣ: нужно углубиться во внутренность и въ сердце. Покровъ скромности часто покрываетъ заслугу, а зло часто скрыто подъ маской лицемѣрія; только очень небольшое число знатоковъ умѣютъ различить все это и въ правѣ высказать прямо мнѣніе; совершенная добродѣтель и закоренѣлый порокъ обнаруживаются только мало по малу, часто даже подъ давленіемъ времени и обстоятельствъ.

-----

   

Отрывокъ.

   ...."Онъ говорилъ, что умъ этой прекрасной особы {Шолье (1639--1720, лирическій поэтъ) утверждаетъ, что здѣсь изображена его возлюбленная, Катерина Тюрго, которую самъ Шолье воспѣвалъ подъ различными именами.} былъ чистымъ алмазомъ, прекрасно оправленнымъ. Это были, по его словамъ, какъ будто переливы ума и прелести, захватывавшіе разумъ и сердце всякаго, кто съ нею говорилъ. Трудно сказать, любишь-ли ее или изумляешься ей; въ ней есть всѣ качества для совершенной дружбы, но есть и такія свойства, которыя повели бы васъ гораздо дальше дружбы; она настолько молода и цвѣтуще, что не можетъ не нравиться, но въ то же время настолько скромна, что вовсе не заботится нравиться; въ людяхъ она цѣнитъ только заслугу и считаетъ ихъ только друзьями; полная живости и способная на глубокія чувствованія, она удивляетъ и увлекаетъ; обладая всѣмъ, что только есть прелестнаго и утонченнаго въ свѣтской бесѣдѣ, она, кромѣ того, блещетъ удачными остротами, которыя, въ числѣ другихъ удовольствій, доставляемыхъ ими, избавляютъ окружающихъ отъ всякаго возраженія; говоритъ она съ вами, какъ женщина, которая неопытна въ наукѣ, сомнѣвается и старается просвѣтиться, послушаетъ васъ какъ женщина, которая много знаетъ, понимаетъ цѣну того, что вы ей говорите, такъ что ни одна мысль, сорвавшаяся у васъ съ языка, не пропадаетъ для нея даромъ. Она не только не противорѣчитъ вамъ и не подражаетъ Эльвирѣ, которая лучше хочетъ слыть за живую женщину, чѣмъ выказать здравый смыслъ и справедливость, она даже усвоиваетъ себѣ ваши чувствованія, считаетъ ихъ своими, развиваетъ ихъ и украшаетъ, такъ что вы остаетесь довольны собою, тѣмъ, что такъ правильно судили и выразились еще лучше, чѣмъ сами ожидали. Говоритъ-ли она или пишетъ, она всегда стоитъ выше всякаго тщеславія; гдѣ нужны доводы, тамъ она не станетъ щеголять выраженіями, она уже поняла, что краснорѣчіе есть простота. Если требуется оказать кому-нибудь услугу и привлечь васъ къ этой самой услугѣ, то, предоставляя Эльвирѣ блестящія бесѣды и чтеніе изящной литературы, которому она вся предана, Артеника употребитъ въ дѣло въ отношеніи къ вамъ всю свою искренность и пылкость, все свое увлеченіе и убѣжденіе. Преобладающая въ ней черта -- это охота къ чтенію и знакомству съ личностями, обладающими громкимъ именемъ и репутаціею, причемъ она стремится не столько быть извѣстной имъ, сколько знать ихъ. Заранѣе уже можно предугадать, какую она пріобрѣтетъ нѣкогда мудрость, какія проявитъ съ годами заслуги, потому что, отличаясь превосходнымъ поведеніемъ, она имѣетъ еще лучшія намѣренія и самые зрѣлые принципы, особенно полезные для такихъ женщинъ, которыя какъ бы выставлены для всеобщихъ заботъ и лести; такъ какъ она довольно склонна къ частной жизни и даже къ уединенію (хотя ее вовсе нельзя назвать нелюдимою), то ей быть можетъ не будетъ доставать только случаевъ или того, что мы называемъ обширной сценой, для того, чтобы проявить въ блескѣ всѣ свои добродѣтели".

-----

   Красивая женщина мила и при своей природной красотѣ; она ничего не теряетъ, если и не разряжена, если все ея убранство состоитъ въ ея красотѣ и молодости; наивная грація блеститъ на ея лицѣ и одушевляетъ ея малѣйшія дѣйствія; менѣе было бы опасности увлечься ею, еслибы мы видѣли ее со всѣми принадлежностями наряда и моды. Точно такъ же добродѣтельный мужчина достоинъ почтенія самъ по себѣ, независимо отъ той внѣшности, съ помощью которой онъ хотѣлъ бы сдѣлать свою особу болѣе важною и свою добродѣтель болѣе видною: измѣненная наружность, преувеличенная скромность, особенность въ одеждѣ, широкая шапочка ничего не прибавляютъ къ честности, не возвышаютъ заслуги, но только прикрашиваютъ ее и дѣлаютъ ее, пожалуй, менѣе чистою и менѣе открытою.
   Слишкомъ заученная важность дѣлается комическою: тутъ какъ бы сходятся крайности, между тѣмъ какъ все достоинство заключается въ срединѣ. Это значитъ не быть важнымъ, но играть роль важнаго лица; кто заботится стать важнымъ, тотъ никогда не будетъ имъ: или нѣтъ вовсе важности или она естественна; легче спуститься, чѣмъ подняться до важности.

-----

   Если человѣкъ съ талантомъ и репутаціей скученъ и суровъ, то онъ разгоняетъ отъ себя молодежь, заставляя ее дурно думать о добродѣтели и подозрѣвать, что слѣдовать ей слишкомъ трудно и скучно; если же, напротивъ, онъ развязенъ въ обществѣ, то онъ даетъ полезный урокъ молодежи: онъ учитъ ее, что можно жить весело и все-таки быть трудолюбивымъ, имѣть серьезныя цѣли въ жизни и все-таки не отказываться отъ честныхъ удовольствій; онъ становится примѣромъ, которому можно слѣдовать.

-----

   Физіономія не есть образецъ, по которому мы должны судить о людяхъ: она можетъ намъ служить только догадкою.

-----

   Умное выраженіе лица у мужчинъ то-же, что правильность чертъ у женщинъ; это родъ красоты, которую и самые тщеславные люди желали бы имѣть.

-----

   Человѣкъ, имѣющій много заслугъ и ума, всѣми признанныхъ, не противенъ, даже если имѣетъ безобразныя черты лица; безобразіе, если оно есть, не произведетъ впечатлѣнія.

-----

   Сколько требуется искусства, чтобы вернуться къ природѣ! Сколько требуется времени, правилъ, вниманія и труда, чтобы танцовать съ такою же свободою и граціей, какъ ходимъ, чтобы пѣть, какъ говоримъ, выражать мысли, какъ думаемъ, проявлять столько же силы, живости, страсти и убѣжденія въ заученной бесѣдѣ, которую мы ведемъ въ обществѣ, сколько проявляемъ этихъ свойствъ вполнѣ естественно и безъ приготовленій, когда ведемъ семейную, бесѣду!...

-----

   Кто, недостаточно зная насъ, дурно о насъ думаетъ, тотъ не обижаетъ этимъ насъ; онъ не на насъ нападаетъ, а на фантомъ, созданный его воображеніемъ.

-----

   Есть такія мелкія правила, обязанности, приличія, связанныя съ извѣстными мѣстами, обстоятельствами и лицами, которыхъ съ помощью ума никакъ не угадаешь, но которыя безъ всякаго труда усваиваются въ силу привычки; судить о людяхъ по ошибкамъ, которыя невольно встрѣчаются у нихъ по этому поводу, если они не достаточно еще научились этимъ правиламъ и приличіямъ, значитъ судить по ихъ ногтямъ или по прическѣ волосъ и впадать поэтому въ обманъ.

-----

   Я не знаю, можно-ли судить о людяхъ по единственной ихъ ошибкѣ, даетъ-ли право дѣлать заключеніе крайняя нужда, сильная страсть или первое проявленіе воли или чувства?

-----

   Противорѣчіе въ слухахъ, которые распускаются о какихъ-нибудь дѣлахъ или лицахъ, часто заключаетъ въ себѣ истину.

-----

   Безъ упорнаго и непрерывнаго вниманія ко всѣмъ своимъ словамъ мы подвергаемся опасности менѣе, чѣмъ въ одинъ часъ, высказаться утвердительно и отрицательно объ одной и той же вещи или объ одномъ и томъ-же лицѣ, единственно вслѣдствіе законовъ приличія, которые естественно побуждаютъ насъ не противорѣчить ни тому, ни другому мнѣнію, хотя эти мнѣнія совершенно различны.

-----

   Человѣкъ партіи часто подвергается небольшимъ непріятностямъ: такъ какъ одинаково невозможно, чтобы тѣ, которымъ онъ сочувствуетъ, постоянно оказывались счастливыми или мудрыми, а тѣ, противъ которыхъ онъ высказывается, всегда ошибались или были несчастными, поэтому ему часто приходится попадать въ просакъ въ обществѣ, или вслѣдствіе неудачъ своихъ друзей или вслѣдствіе новой славы, которая выпадаетъ на долю его противниковъ.

-----

   Человѣкъ, позволяющій себя предубѣждать и осмѣливающійся при этомъ занимать какую-нибудь свѣтскую или духовную должность, похожъ на слѣпого, который хочетъ рисовать, на нѣмого, взявшагося произнести рѣчь, или на глухого, который высказываетъ сужденіе о симфоніи; но и эти сравненія слабы и не вполнѣ выражаютъ всю бѣду, происходящую отъ предубѣжденія. Предубѣжденіе -- это болѣзнь отчаянная, неизлѣчимая, заражающая всѣхъ, кто приближается къ больному, и заставляющая бѣжать прочь и равныхъ, и подчиненныхъ, и родственниковъ, и друзей, и даже врачей; послѣдніе никогда не исцѣлятъ, если не заставятъ больного сознаться въ болѣзни и употреблять годныя противъ нея средства, т. е. если не заставятъ выслушивать самому, сомнѣваться, освѣдомляться, и такимъ образомъ просвѣщать себя. Льстецы, клеветники, плуты, которые открываютъ свои уста только ради лжи или выгоды, вотъ тѣ шарлатаны, которымъ онъ довѣряетъ, которые заставляютъ его проглатывать все, что имъ угодно; они-то и отравляютъ его или убиваютъ.

-----

   Правило Декарта -- не высказываться рѣшительно ни за малѣйшую истину прежде, чѣмъ она будетъ ясно и отчетливо узнана,-- настолько прекрасно и справедливо, что его нужно расширить и на область сужденій нашихъ объ извѣстныхъ личностяхъ.

-----

   Въ дурныхъ отзывахъ людей о нашемъ умѣ, нравахъ и манерахъ лучше всего утѣшаетъ насъ низость и дурной характеръ тѣхъ, которыхъ они одобряютъ.
   Пренебреженіе къ человѣку съ заслугами происходитъ изъ того же источника, какъ и удивленіе передъ глупцомъ.

-----

   Глупецъ -- это тотъ, кто не имѣетъ столько ума, чтобы быть фатомъ.

-----

   Фатъ -- это тотъ, кого глупцы считаютъ человѣкомъ съ заслугами.

-----

   Нахалъ -- это утрированный фатъ; послѣдній утомляетъ, наводитъ скуку, надоѣдаетъ, отталкиваетъ, а первый отталкиваетъ, ожесточаетъ, раздражаетъ, оскорбляетъ; гдѣ первый кончаетъ, тамъ второй начинаетъ.
   Фатъ -- средина между нахаломъ и глупцомъ: онъ состоитъ изъ того и другого.

-----

   Пороки ведутъ начало отъ испорченности сердца; недостатки -- отъ порока темперамента, а смѣшныя стороны -- отъ недостатка ума.
   Смѣшной человѣкъ -- это тотъ, кто, пока бываетъ смѣшнымъ, имѣетъ наружность глупца.
   Глупецъ не выходитъ никогда изъ роли смѣшного человѣка: это его отличительное свойство; кто же съ умомъ, тотъ, если иной разъ и попадетъ въ смѣшное положеніе, все-таки выходитъ изъ него.
   Ошибочный поступокъ ставитъ и умнаго человѣка въ смѣшное положеніе.
   Глупость проявляется въ глупцѣ, фатовство въ фатѣ, нахальство въ нахалѣ, а смѣшное заключается повидимому то въ томъ, кто дѣйствительно смѣшонъ, то просто въ воображеніи людей, думающихъ видѣть смѣшное даже тамъ, гдѣ его нѣтъ и не можетъ быть.

-----

   Грубость, неотесанность могутъ быть пороками и умнаго человѣка.

-----

   Тупица -- это глупецъ, не умѣющій говорить, хотя въ этомъ отношеніи онъ болѣе выносимъ, чѣмъ глупецъ, который любитъ говорить....

-----

   Одна и та-же вещь часто въ устахъ умнаго человѣка является наивностью или остротою, а въ устахъ глупца -- глупостью.

-----

   Еслибы фатъ боялся неумѣнья говорить, это противорѣчило бы его характеру.

-----

   Одна изъ примѣтъ посредственности ума есть желаніе постоянно разсказывать.

-----

   Глупецъ стѣсненъ собою, фатъ имѣетъ свободный и увѣренный видъ, нахалъ переходитъ къ безстыдству, а заслуга отличается стыдливостью.

-----

   Самодовольный -- это тотъ, въ комъ занятіе какими-нибудь мелочами, которыя удостоиваются имени "дѣлъ", соединено съ очень большою посредственностью ума.
   Стоитъ прибавить еще каплю ума или "дѣлъ", и изъ самодовольнаго получается кичливый.
   Надъ кичливымъ только смѣются, но лишь только на него начинаютъ жаловаться, онъ уже -- не просто кичливый, а заносчивый.

-----

   Порядочный человѣкъ занимаетъ середину между ловкимъ человѣкомъ и добродѣтельнымъ, хотя и находится не въ равномъ разстояніи отъ этихъ двухъ крайностей.
   Разстояніе между порядочнымъ человѣкомъ и ловкимъ человѣкомъ со дня на день уменьшается и скоро, пожалуй, исчезнетъ.
   Ловкій человѣкъ -- это тотъ, кто скрываетъ свои страсти, понимаетъ свои выгоды, многимъ жертвуетъ въ пользу нихъ и сумѣлъ пріобрѣсти или сохранить богатство.
   Порядочный человѣкъ -- это тотъ, кто не грабитъ по большимъ дорогамъ, никого не убиваетъ, пороки котораго не скандалезны.
   Что добродѣтельный человѣкъ есть въ то-же время и порядочный человѣкъ, это достаточно извѣстно, но вотъ что странно: не всякій порядочный человѣкъ есть добродѣтельный человѣкъ.
   Добродѣтельный человѣкъ -- это тотъ, кто не ханжа и не считаетъ себя святымъ, но ограничивается тѣмъ, что имѣетъ добродѣтель.

-----

   Талантъ, вкусъ, умъ, здравый смыслъ -- вещи различныя, но нельзя назвать ихъ непримиримыми. Между здравымъ смысломъ и хорошимъ вкусомъ такая же разница, какъ между причиною и слѣдствіемъ. Между умомъ и талантомъ такое же соотношеніе, какъ между цѣлымъ и его частью.
   Назову-ли я умнымъ человѣка, который замкнувшись въ какомъ-нибудь искусствѣ или даже въ извѣстной наукѣ и достигши въ ней большого совершенства, внѣ ея не обнаруживаетъ ни разсудительности, ни памяти, ни живости, обусловливая ею свои нравы и свой образъ жизни, человѣка, который не понимаетъ меня, не умѣетъ думать и дурно выражаетъ свои мысли? Какъ назвать умнымъ, напр., музыканта, который, очаровавши меня своими аккордами, потомъ какъ будто прячется въ одинъ чехолъ съ своею лютнею и похожъ безъ этого инструмента на разстроенную машину, у которой чего-то не хватаетъ, и отъ которой нечего уже больше ждать?
   А что сказать объ умѣ въ игрѣ? Какъ его опредѣлить? Нужнали предусмотрительнось, тонкость, ловкость, чтобы играть въ ломбертъ или шахматы? Если нужна, то почему въ этихъ играхъ отличаются часто люди глупые, а самые великіе геніи не могли иной разъ достигнуть даже посредственности, такъ что шашка или карта въ рукахъ заставляетъ ихъ теряться?
   Есть въ мірѣ вещи пожалуй и болѣе непонятныя. Вотъ человѣкъ {Лафонтенъ.}, который кажется неотесаннымъ, неповоротливымъ, тупымъ, не умѣетъ хорошо говорить или разсказать, что видѣлъ; но стоитъ ему приняться писать и онъ является образцовымъ разказчикомъ, заставляя говорить животныхъ, деревья, камни, все, что не имѣетъ дара слова; въ его произведеніяхъ повсюду легкость, изящество, естественность и нѣжность.
   Вотъ другой {Пьеръ Корнейль.}. Онъ простъ, робокъ, скученъ въ разговорахъ, путаетъ одно слово съ другимъ, судитъ о достоинствѣ своей пьесы только по суммѣ полученныхъ за нее денегъ, не умѣетъ ни разсказать, ни хорошо прочесть свое произведеніе. но какъ высоко онъ стоитъ въ своихъ сочиненіяхъ! Онъ не ниже Августа, Помпея, Никомеда, Гераклія, онъ -- король и притомъ великій, онъ политикъ и философъ; онъ заставляетъ говорить и дѣйствовать героевъ; когда онъ рисуетъ намъ римлянъ, то они въ его стихахъ являются болѣе великими и болѣе римлянами, чѣмъ въ своей исторіи.
   Вотъ и еще чудо. Представьте человѣка {Сантёль.} обходительнаго, пріятнаго, угодливаго, сговорчиваго и вмѣстѣ съ тѣмъ буйнаго, гнѣвнаго, запальчиваго, капризнаго. Онъ простодушенъ, довѣрчивъ, шутливъ, вѣтренъ,-- однимъ словомъ, чистое дитя; но дайте ему собраться съ силами, дайте развернуть свои геній, который дѣйствуетъ въ немъ безъ его, такъ сказать, участія и вѣдома, и какое вы встрѣтите вдохновеніе, какую возвышенность, какіе образы, какую образцовую латынь! "Да одно-ли и то-же это лицо"? спросите вы. Да, одно и то-же: это все Теодасъ. Вотъ онъ кричитъ, волнуется, катается по полу, поднимается; это громъ и молнія, но послѣ ея является свѣтъ, который блеститъ и радуетъ; онъ говоритъ какъ безумный и думаетъ какъ мудрецъ; истину онъ высказываетъ смѣшно, умныя и разсудительныя вещи -- безумно; мы съ удивленіемъ видимъ, какъ у него изъ шутовства, гримасъ и кривлянья рождается и распускается въ полномъ цвѣтѣ здравый смыслъ. Онъ говоритъ и дѣлаетъ лучше, чѣмъ умѣетъ; въ немъ какъ бы двѣ души, которыя не знаютъ другъ друга и не зависятъ одна отъ другой, имѣя каждая свой кругъ и свои отдѣльныя функціи. Остается прибавить еще одну черту къ этому столь странному изображенію: онъ при всемъ томъ ненасытно жаденъ къ похваламъ, любитъ бросаться въ глаза своимъ критикамъ и въ сущности настолько послушенъ, что пользуется ихъ указаніями. Въ немъ столько противорѣчій, что я самъ, наконецъ, чуть не убѣждаюсь, что я нарисовалъ портретъ двухъ лицъ, совершенно различныхъ. Но въ Теодасѣ можно, пожалуй, было бы найти и еще третье лицо: онъ добрый человѣкъ, онъ забавный человѣкъ и, наконецъ, онъ превосходный человѣкъ.

-----

   Рѣже критическаго ума встрѣчаются въ мірѣ развѣ только алмазы и перлы.

-----

   Иной, будучи повсюду почитаемъ и любимъ, въ своемъ домашнемъ кругу и въ глазахъ своихъ близкихъ на столько малъ, что не можетъ заслужить отъ нихъ никакого уваженія. Другой, напротивъ, является пророкомъ въ своей странѣ, пользуется извѣстностью между своими и въ стѣнахъ своего дома, превозносится за рѣдкія и примѣрныя заслуги, приписываемыя ему его же семействомъ, для котораго онъ служитъ идоломъ, но этихъ заслугъ онъ не носитъ съ собою, а оставляетъ всякій разъ дома.

-----

   Весь свѣтъ поднимается противъ человѣка, который входитъ въ репутацію; развѣ только тѣ, кого онъ считаетъ своими друзьями, прощаютъ ему его зарождающуюся извѣстность и первые признаки славы, полагая, что она стоитъ въ связи съ тою славой, которую они сами уже пріобрѣли. Сдаются всѣ только въ крайности, только послѣ того, какъ государь выскажется въ пользу его съ помощью наградъ: тогда ужъ всѣ лѣзутъ къ нему; только съ этого дня онъ получаетъ рангъ заслуженнаго человѣка.

-----

   Мы часто преувеличенно расхваливаемъ людей довольно посредственныхъ и стараемся, если можно, поднять ихъ до высоты людей дѣйствительно превосходныхъ. Это мы дѣлаемъ или потому, что не любимъ удивляться постоянно однимъ и тѣмъ же лицамъ, или потому, что, если мы распредѣлили такимъ образомъ ихъ славу, то она менѣе задѣваетъ насъ и становится болѣе пріятною и сноcною для насъ.

-----

   Иныхъ людей вѣтеръ фаворизма сначала несетъ на всѣхъ парусахъ; въ одну минуту они теряютъ землю изъ виду и быстра несутся впередъ; все имъ улыбается, все удается, всякое дѣйствіе, всякое произведеніе осыпается похвалами и наградами; ихъ только и дѣло обнимаютъ и поздравляютъ. Но въ сторонѣ стоитъ неподвижная скала, волны разбиваются у ея подошвы; могущество, богатство, сила, угодничество, власть, милость -- все безсильно передъ нею. Это -- публика: у этой-то скалы терпятъ крушеніе эти люди.

-----

   О трудѣ другого мы обыкновенно и какъ бы невольно судимъ только по отношенію его къ тому, чѣмъ мы занимаемся. Поэтъ, полный великихъ и высокихъ идей, мало цѣнитъ рѣчь оратора, который беретъ часто одни простые факты; кто пишетъ исторію своей страны, тотъ не можетъ понять, какъ это разсудительный человѣкъ рѣшается употребить свою жизнь на изображеніе вымысла и подыскиванье риѳмъ; точно также баккалавръ, погруженный въ исторію четырехъ первыхъ вѣковъ, всякій другой отдѣлъ науки считаетъ скучнымъ, пустымъ и безполезнымъ, между тѣмъ его самаго, можетъ быть, презираетъ какой-нибудь геометръ.

-----

   Иной имѣетъ достаточно ума, чтобы отличаться въ какой-нибудь области и быть спеціалистомъ, но недостаточно для дого, чтобы видѣть, что онъ долженъ молчать по поводу какого-нибудь другого вопроса, о которомъ у него только слабыя познанія; онъ смѣло выходитъ изъ границъ своей способности, но сбивается съ пути, и вотъ знаменитый человѣкъ начинаетъ говорить какъ глупецъ....

-----

   Гериллъ, разговариваетъ-ли, произноситъ-ли рѣчь или пишетъ, постоянно любитъ цитировать. Что вино опьяняетъ, онъ ссылается въ этомъ на главнѣйшаго изъ философовъ, что вода умѣряетъ его крѣпость, это подтверждаетъ словами римскаго оратора. Если онъ пускается въ область морали, то не онъ, а божественный Платонъ увѣряетъ, что добродѣтель достойна любви, а порокъ ненавистенъ или что то и другое обращается въ привычку; самыя общеизвѣстныя и обыденныя вещи, которыя онъ и самъ способенъ былъ бы выдумать, онъ непремѣнно приписываетъ древнимъ, латинамъ или грекамъ. И все онъ дѣлаетъ не для того, чтобы придать больше авторитета своимъ словамъ или приписать себѣ честь, что онъ знаетъ это, а просто потому, что любитъ цитировать.

-----

   Выдавать остроту за свою часто значитъ рисковать ею и лишать ее силы; она не выигрываетъ, а проигрываетъ въ присутствіи умныхъ людей или такихъ, которые выдаютъ себя за умныхъ, если сказали ее не они, хотя отъ нихъ ее нужно было ожидать. Напротивъ, передать ее какъ будто со словъ другого значитъ придать ей силу: это фактъ, который никто не считаетъ себя обязаннымъ знать. Острота въ такомъ случаѣ лучше попадетъ въ цѣль и меньше возбуждаетъ зависти: тутъ никто не терпитъ; если смѣшно,-- смѣются; если удивительно,-- удивляются.

-----

   О Сократѣ говорили, что онъ былъ въ бреду, что это былъ безумный полный ума, но тѣ изъ грековъ, которые такъ отзывались о столь мудромъ человѣкѣ, похожи были сами на безумныхъ. "Какіе нелѣпые портреты рисуетъ намъ этотъ философъ!" восклицали они: "какіе странные и исключительные нравы онъ описываетъ! гдѣ это онъ откопалъ такія необычныя идеи! Какія у него краски! какая кисть! Это просто химеры..." Они ошибались: это были чудовища, это были пороки, нарисованные въ своемъ натуральномъ видѣ: они внушали страхъ... Сократъ не похожъ былъ на циника: онъ щадилъ лица, а порицалъ нравы, которые были дурны.

-----

   Если кто обогатился, благодаря своей ловкости, и знакомъ съ философомъ, его правилами, нравственностью и поведеніемъ, то, не будучи въ состояніи представить ни въ комъ другой цѣли дѣйствій, кромѣ той, которую онъ поставилъ себѣ на всю жизнь, обыкновенно говоритъ въ своемъ сердцѣ: "Жаль мнѣ этого суроваго исправителя людей: пропадетъ онъ! Онъ совсѣмъ сбился съ дороги. Развѣ такъ плывутъ по вѣтру и достигаютъ пріятной пристани счастья!" Если судить по его правиламъ жизни, онъ разсуждаетъ правильно.
   "Я извиняю", говорить Антистій, "тѣхъ, кого я хвалилъ въ своемъ произведеніи, если они меня забываютъ. Что я особенно сдѣлалъ для нихъ? Они и безъ того были достойны похвалы. Но я не такъ охотно извинилъ бы забывчивость тѣхъ, на пороки которыхъ я нападалъ, не затрогивая ихъ личностей, еслибы они обязаны были мнѣ такимъ большимъ благомъ, какъ исправленіе своихъ пороковъ; но такъ какъ это событіе небывалое, то отсюда слѣдуетъ, что ни тѣ, ни другіе не чувствуютъ себя обязанными отплатить мнѣ добромъ".
   "Можно завидовать моимъ сочиненіямъ", продолжаетъ этотъ философъ -- "можно отказать имъ въ вознагражденіи; но никто не можетъ уменьшить ихъ репутаціи. Если же кто это дѣлаетъ, то что мѣшаетъ мнѣ презирать его?"

-----

   Хорошо быть философомъ, но почти безполезно выдавать себя за философа. Иного нельзя даже назвать философомъ: это будетъ для него обидой, пока людямъ не угодно будетъ распорядиться иначе и, возвративши этому столь прекрасному названію его собственный и приличный смыслъ, придать ему должное уваженіе.

-----

   Есть философія, которая возвышаетъ васъ надъ честолюбіемъ и фортуной, сравнивая и даже ставя насъ выше богачей, вельможъ и могущественныхъ людей, заставляетъ насъ презирать важныя должности и людей, домогающихся ихъ, избавляетъ отъ необходимости желать, просить, требовать, хлопотать, безпокоиться и сохраняетъ даже отъ излишнихъ волненій и радости при полученіи просимаго. Но есть и другая философія, которая подвергаетъ насъ всѣмъ этимъ тревогамъ ради нашихъ ближнихъ и друзей: послѣдняя философія самая лучшая.

-----

   Думать объ извѣстныхъ людяхъ, что они неспособны говорить справедливо, и осуждать все, что они говорятъ, говорили и будутъ говорить, значитъ сократить дѣло и избавить себя отъ тыф сячи споровъ.

-----

   Другихъ мы одобряемъ только по соотношенію ихъ съ нами самими: оцѣнить кого-нибудь повидимому значитъ сравнять съ собою.

-----

   Тѣ самые недостатки, которые въ другихъ тяжки и невыносимы, въ насъ самихъ оказываются какъ бы уравновѣшенными; они не давятъ насъ, такъ что мы не чувствуемъ ихъ. Одинъ, отзываясь о другомъ, рисуетъ ужасный портретъ, не видя, что изображаетъ самого себя.
   Ничто такъ быстро не исправляло бы наши недостатки, какъ то, если мы были бы способны сознаться въ нихъ и потомъ уже замѣчать ихъ въ другихъ; при такомъ условіи они казались бы нами такими, какъ есть, поэтому внушали бы намъ заслуженное отвращеніе къ себѣ.

-----

   Мудрое поведеніе сообразуется съ прошедшимъ и будущимъ; у кого вѣрная память и большая предусмотрительность, тотъ внѣ опасности порицать въ другихъ то, что самъ, быть можетъ, дѣлалъ, или осуждать поступокъ, совершенный среди такихъ обстоятельствъ, когда и для него самого онъ, можетъ быть, будетъ неизбѣженъ....

-----

   Военный человѣкъ и политикъ, равно какъ и ловкій игрокъ, не создаютъ для себя удачу, но только подготовляютъ ее, ищутъ и какъ бы предрѣшаютъ; они не только умѣютъ дѣлать то, чего не умѣетъ глупецъ или трусъ, не только пользуются благопріятнымъ случаемъ, но, кромѣ того, благодаря предосторожности и принятымъ мѣрамъ, умѣютъ выбрать тотъ или иной случай или нѣсколько сразу: случится одно, они выигрываютъ; случится другое, они еще болѣе выигрываютъ; часто одинъ и тотъ же случай даетъ имъ выигрышъ нѣсколькими способами. Этихъ умныхъ людей можно похвалить какъ за ихъ удачи, такъ и за ихъ хорошій образъ дѣйствій, такъ что удачу нужно вознаграждать, какъ добродѣтель....

-----

   Выше великаго политика я ставлю только того, кто не обращаетъ вниманія на будущее и все болѣе и болѣе убѣждается, что міръ не заслуживаетъ того, чтобы имъ занимались.

-----

   И самыми лучшими совѣтами можно не угодить. Такъ какъ они исходятъ только изъ нашего ума, то этого достаточно, чтобы сначала ихъ отвергли въ силу предубѣжденія или каприза и только потомъ послѣдовали имъ въ силу необходимости и послѣ размышленія.

-----

   Какое изумительное счастье сопровождало этого фаворита всю его жизнь! Кто еще такъ полно наслаждался имъ, безъ перерыва и безъ малѣйшей непріятности! Первыя должности, близость къ государю, огромныя сокровища, отличное здоровье и сладкая смерть выпали ему на долю. Но какой за-то отчетъ придется ему дать за это пользованье всю жизнь милостями, за совѣты, которые онъ давалъ, за нежеланіе давать совѣты, или слѣдовать имъ, за неохоту дѣлать добро, за зло, которое онъ сдѣлалъ самъ или черезъ другихъ,-- однимъ словомъ за все свое благоденствіе!

-----

   Умирая мы выигрываемъ тѣмъ, что насъ хвалятъ тѣ, кто пережилъ насъ, часто безъ всякой другой заслуги, кромѣ той, что насъ нѣтъ. Въ этомъ случаѣ одно и то-же служитъ похвалой и для Катона и для Пизона.
   Слухъ идетъ, что Низовъ умеръ. "Какая потеря!" восклицаете вы: "это былъ добродѣтельный человѣкъ, который заслуживалъ бы болѣе долгой жизни; онъ обладалъ умомъ и пріятностью, твердостью и мужествомъ; былъ стоекъ, великодушенъ, вѣренъ"...-- "Бѣда только, если онъ не умеръ", добавляете вы про себя.

-----

   Способъ, которымъ превозносятъ иныхъ лицъ, отличающихся прямодушіемъ, безкорыстіемъ и честностью, служитъ не столько имъ въ похвалу, сколько порицаніемъ человѣческаго рода.

-----

   Одинъ облегчаетъ несчастныхъ, пренебрегая своимъ семействомъ и оставляя сына въ нищетѣ; другой строитъ новое зданіе, не заплативши еще за отдѣлку дома, оконченнаго десять лѣтъ тому назадъ; третій дѣлаетъ подарки и выказываетъ щедрость, но разоряетъ своихъ кредиторовъ. Спрашивается: можно-ли милосердіе, щедрость и великолѣпіе считать достоинствами въ несправедливомъ человѣкѣ? и не служитъ-ли здѣсь прихоть и тщеславіе причинами несправедливости?

-----

   Когда нужно оказать справедливость другимъ, то все дѣло въ томъ, чтобы она была оказана немедленно безъ отсрочекъ: заставлять дожидаться ея значитъ поступать несправедливо.

-----

   Кто сейчасъ же дѣлаетъ, что должно, тотъ хорошо поступаетъ; а кто при всякомъ поступкѣ заставляетъ долго говорить о себѣ, что онъ хорошо поступитъ, тотъ поступаетъ очень дурно.

-----

   О вельможѣ, который дважды въ день садится за пышный столъ и всю жизнь посвящаетъ пищеваренію, говорятъ, что онъ умираетъ съ голоду, чтобы выразить ту мысль, что онъ не богатъ или что его дѣла очень плохи. Но это фигуральное выраженіе, оно скорѣе бы шло къ его кредиторамъ, чѣмъ къ нему.

-----

   Учтивость, вниманіе и вѣжливость пожилыхъ лицъ обоего пола внушаютъ мнѣ хорошее мнѣніе о такъ называемыхъ старинныхъ годахъ.

-----

   Ожидать всего отъ хорошаго воспитанія своихъ дѣтей значитъ имѣть излишнюю самоувѣренность; но ничего не ждать отъ воспитанія и пренебрегать имъ -- большая ошибка.

-----

   Еслибы и правда было, что воспитаніе, какъ говорятъ иные, не даетъ человѣку ни другого сердца, ни другого тѣлосложенія, что оно ничего не перемѣняетъ въ его сущности, а касается только поверхности, я все-таки не переставалъ бы говорить, что оно ему не безполезно.

-----

   Мало говорить -- выгодно: это рождаетъ предубѣжденіе, что такой человѣкъ -- съ умомъ, а если и въ самомъ дѣлѣ у него нѣтъ недостатка въ умѣ, то всѣ предубѣждены, что у него превосходный умъ....

-----

   Источникъ заблужденій въ политикѣ состоитъ въ томъ, что думаютъ только о себѣ и о настоящемъ.

-----

   Послѣ несчастія быть уличеннымъ въ преступленіи самымъ большимъ несчастіемъ бываетъ часто необходимость оправдываться. Иные приговоры оправдываютъ насъ, если они отмѣнены голосомъ народа.

-----

   Одинъ человѣкъ строго исполняетъ церковные обряды; его никто не хвалитъ и не одобряетъ, о немъ никто и не думаетъ; другой цѣлыхъ десять лѣтъ пренебрегалъ ими, а теперь снова возвращается къ нимъ, и вотъ всѣ превозносятъ его. Какъ кому угодно, а я порицаю его за столь продолжительное забвеніе своихъ обязанностей и нахожу счастливымъ, что онъ вернулся къ нимъ.

-----

   Льстецъ не имѣетъ достаточно хорошаго мнѣнія ни о себѣ, ни о другихъ.

-----

   Иныхъ забыли при распредѣленіи милостей, и вотъ о нихъ говорятъ: "Почему ихъ забыли?" Но еслибы о нихъ вспомнили, то всѣ спрашивали бы: "Почему это о нихъ вспомнили?" Откуда происходитъ это противорѣчіе? Отъ характера-ли этихъ лицъ оно зависитъ, отъ непрочности-ли нашихъ сужденій или отъ того и другого вмѣстѣ?

-----

   Постоянно толкуютъ: "Кто будетъ канцлеромъ послѣ такого-то? кто будетъ примасомъ Галліи? кто будетъ папой?" и т. д. Каждый, по своему желанію и капризу, производитъ мысленно повышеніе, часто даже такихъ лицъ, которыя старше и дряхлѣе занимающаго постъ; а такъ какъ санъ не только не убиваетъ лицъ облеченныхъ въ него, но напротивъ, даже дѣлаетъ ихъ болѣемо" лодыми, придавая тѣлу и духу новые источники силы, то не рѣдко занимающему должность приходится хоронить своего преемника.

-----

   -- "Немилость погашаетъ всякую ненависть и зависть; тотъ хорошъ въ нашихъ глазахъ, кто перестаетъ раздражать насъ тѣми большими милостями, которыми онъ пользовался; ему мы прощаемъ всѣ его заслуги и добродѣтели; онъ легко могъ бы стать героемъ".
   -- "Все перестаетъ казаться добромъ въ человѣкѣ, впавшемъ въ немилость: добродѣтели, заслуги -- все или пренебрегается или истолковывается въ дурную сторону или вмѣняется въ порокъ; пусть такой человѣкъ имѣетъ великое сердце, пусть не боится ни меча, ни огня, пусть такъ же охотно идетъ на врага, какъ Байярдъ и Монтревель {Маркизъ де Монтревель, главный коммисаръ кавалеріи (Лабр.).}, все-таки онъ хвастунъ, надъ нимъ смѣются; онъ никоимъ образомъ не станетъ героемъ".
   Я противорѣчу себѣ. Это правда, но вините не меня, а тѣхъ людей, сужденія которыхъ я привожу; я говорю тутъ даже не о различныхъ людяхъ, а объ однихъ и тѣхъ же, но и они судятъ столь различно.

-----

   И двадцати лѣтъ не пройдетъ, какъ люди измѣняютъ свои мнѣнія о самыхъ серьезныхъ вещахъ, о такихъ, которыя прежде казались имъ самыми зрѣлыми и истинными. Я не рѣшился бы утверждать, что огонь самъ по себѣ, независимо отъ нашихъ ощущеній, не заключаетъ въ себѣ никакого жара, т. е. ничего подобнаго тому, что мы испытываемъ на себѣ при приближеніи къ нему, такъ какъ я опасаюсь, какъ бы онъ когда нибудь не сталъ столь же горячимъ, какъ прежде считался. Точно также я не стану настаивать, что прямая линія, падая на другую прямую, образуетъ два прямыхъ угла или два угла, равные двумъ прямымъ, изъ опасенія, чтобы не осмѣяли мою теорему, когда откроютъ что-нибудь больше. То-же и въ другихъ областяхъ знанія. Я, напр., повторяю вслѣдъ за всей Франціей: "Вобанъ непогрѣшимъ", но кто поручится, что черезъ нѣсколько времени не станутъ увѣрять, что даже въ искусствѣ осады, гдѣ онъ особенно силенъ и считается первымъ авторитетомъ, онъ иногда ошибается, подобно Антифилу?

-----

   Если повѣрить людямъ, раздраженнымъ другъ на друга, когда страсть въ нихъ господствуетъ, то ученый человѣкъ -- это "буквоѣдъ", судья -- "мѣщанинъ" или "приказная строка", финансистъ-лихоимецъ, а дворянина они зовутъ "дворянинишкомъ"; странно, что эти злыя клички, созданныя ненавистью и гнѣвомъ, становятся обиходными и что ими же пользуется самое холодное и невозмутимое пренебреженіе.
   Вы хлопочете и выказываете большое волненіе, особенно когда непріятели пустились въ бѣгство и побѣда несомнѣнна или когда городъ уже сдался; въ сраженіи или во время осады вы любите показываться въ сотнѣ различныхъ мѣстъ, чтобы не быть ни въ одномъ изъ нихъ, любите предупреждать приказанія полководца изъ страха, какъ бы не пришлось исполнять ихъ, любите искать случаевъ вмѣсто того, чтобы выжидать ихъ и выдерживать опасность. Неужели послѣ этого храбрость ваша притворна?

-----

   Поручайте людямъ охранять такіе посты, гдѣ они могли бы быть убитыми и гдѣ все-таки они не были бы убиты: они любятъ честь и жизнь.

-----

   Видя, какъ люди любятъ жизнь, можно ли подозрѣвать, что нѣчто другое они любятъ еще больше жизни, что слава, которую они предпочитаютъ жизни, есть не что иное, какъ мнѣніе о нихъ, установившееся въ умѣ тысячи такихъ людей, которыхъ они не знаютъ или не цѣнятъ?

-----

   Кромѣ военныхъ и придворныхъ на войну идутъ, слѣдуя за дворомъ, и такіе люди, которые не ведутъ осады, а только присутствуютъ при ней. Они скоро истощили свое любопытство, осматривая мѣсто войны (какъ изумительно оно ни было), слѣдя за устройствомъ траншей, дѣйствіемъ бомбъ и пушекъ, за рукопашнымъ боемъ, за порядкомъ и успѣхомъ атаки, видѣнной ими издали. Осада между тѣмъ затягивается, наступаютъ дожди, увеличивается усталость, люди тонутъ въ грязи, приходится сражаться съ непогодой и съ непріятелемъ; легко подвергнуться нападенію даже въ своемъ строю и быть заперту между городомъ и непріятельской арміей. Какая крайность! Эти люди теряютъ мужество, начинаютъ роптать: "Какъ будто большая бѣда снять осаду! неужели благо государства зависитъ отъ того, будетъ-ли у него одною крѣпостью больше или меньше? Нужно преклониться передъ волею небесъ: небеса противъ насъ... нужно отложить осаду до другого времени". Они не могутъ понять твердости и "упрямства" (какъ они говорятъ) полководца, который не признаетъ препятствій, а трудностью предпріятія только воодушевляется, который ночи бодрствуетъ, а днемъ подвергается опасностямъ, чтобы довести его до конца. А лишь только послѣдовала сдача, эти люди, упавшіе настолько духомъ, начинаютъ выставлять всю важность покоренія, предсказываютъ его послѣдствія, преувеличиваютъ его необходимость, опасность и стыдъ отступленія, доказываютъ, что армія, прикрывавшая насъ отъ непріятеля, была непобѣдима; возвращаясь съ дворомъ, они проходятъ по городамъ и селеніямъ, гордятся, что на нихъ смотритъ изъ оконъ буржуазія, какъ будто они сами взяли крѣпость; по дорогамъ они идутъ настоящими тріумфаторами, воображая себя храбрецами; возвратившись домой, они засыпаютъ васъ словами: "Флангъ", "редантъ", "равелинъ", "куртина", "прикрытый путь", и т. п.; подробно опишутъ мѣста, куда завлекла ихъ "страсть видѣть все самому" и гдѣ имъ "все время угрожала опасность", перечислятъ случаи, когда присвоенъ возвращеніи они чуть не были взяты въ плѣнъ или убиты непріятелями: они умолчатъ только о томъ, какъ они перепугались.

-----

   Запнуться въ проповѣди или рѣчи -- самая ничтожная непріятность; она оставляетъ за ораторомъ весь его умъ, весь его здравый смыслъ, его воображеніе, нравственность и ученость, она ничего у него не отнимаетъ; но мы не перестаемъ удивляться тому, что люди, разъ приписавши этой непріятности что-то укоризненное и смѣшное, сами постоянно подвергаютъ себя опасности натолкнуться на подобную непріятность, благодаря своимъ продолжительнымъ и часто безполезнымъ разговорамъ.

-----

   Кто дурно пользуется своимъ временемъ, тотъ первый жалуется на его краткость; такъ какъ онъ тратитъ его на одѣванье, ѣду, спанье, на глупые разговоры, на раздумыванье, что дѣлать, на ничего-недѣланье, то ему не хватаетъ его для дѣлъ и удовольствій; кто же, напротивъ, дѣлаетъ изъ него лучшее употребленіе, у того есть даже остатокъ.

-----

   Нѣтъ министра, столь занятого, чтобы онъ не терялъ ежедневно часовъ двухъ, а сколько онъ потеряетъ въ теченіе своей долгой жизни! Если же это зло еще больше въ другихъ положеніяхъ людей, то какая происходитъ безконечная трата этой столь драгоцѣнной вещи, на недостатокъ которой мы жалуемся!

-----

   Есть такія созданья Божіи, называемыя людьми и имѣющія душу, у которыхъ всю жизнь все вниманіе устремлено на обтачиванье камня; но это еще не важно; есть другіе, которые удивляются этому, но сами совершенно безполезны и проводятъ всѣ дни, ничего не дѣлая; это еще болѣе пустая вещь, чѣмъ обтачиванье камня.

-----

   Большая часть людей настолько забываютъ, что у нихъ есть душа, и столько тратятъ силъ и времени на такія дѣйствія и занятія, гдѣ она повидимому безполезна, что если говорятъ о комъ нибудь, что онъ "думаетъ", то это, значитъ, выгодно о немъ отзываются; эта похвала стала обычною, но она ставитъ человѣка только выше собаки или лошади.

-----

   "Чѣмъ вы заняты? въ чемъ проводите время?" спрашиваютъ васъ глупцы и люди умные. Еслибы я возразилъ, что я открываю глаза и смотрю, подставляю уши и слушаю, забочусь имѣть здоровье, покой, свободу, то это не сочли бы за отвѣтъ: прочныя блага, великія блага, единственныя блага не принимаются въ счетъ, ихъ и не чувствуютъ. Занимаюсь ли я игрою, переряживаньемъ -- вотъ что имъ нужно знать, вотъ о чемъ они спрашиваютъ.

-----

   Что за благо для человѣка свобода, если она можетъ быть слишкомъ великою и широкою, даже такою, что заставляетъ его желать чего-то другого, именно уменьшенія свободы?

-----

   Свобода не есть праздность; это свободное употребленіе времени, свободный выборъ труда и занятія; быть свободнымъ не значитъ, однимъ словомъ, ничего не дѣлать, а значитъ быть единственнымъ судьею того, что дѣлать и чего не дѣлать: какое большое благо свобода въ этомъ смыслѣ!

-----

   Цезарь {См. "Мысли" Паскаля, гл. XXXI, гдѣ говорится напротивъ (Лабр.).} не былъ слишкомъ старъ, чтобы думать о покореніи вселенной; все свое блаженство онъ полагалъ въ прекрасной жизни и великомъ имени послѣ смерти; будучи отъ природы гордымъ и честолюбивымъ и отличаясь хорошимъ здоровьемъ, онъ не могъ лучше употребить свое время, какъ на покореніе міра. Александръ былъ очень молодъ для такого серьезнаго плана; удивительно, какъ еще раньше въ этомъ первомъ возрастѣ не прервали его предпріятіе вино и женщины.

-----

   Молодой принцъ августѣйшаго происхожденія {Дофинъ, сынъ Людовика XIV.}, любовь и надежда народа, данная небомъ для того, чтобы продолжить счастье земли, болѣе великій, чѣмъ его предки, сынъ героя, который служитъ ему образцомъ, уже показалъ вселенной своими изумительными свойствами и проявившеюся раньше ожиданія добродѣтелью, что дѣти героевъ болѣе другихъ людей способны быть героями {Вопреки пошлой латинской пословицѣ (Лабр.). Эта пословица; Heroum filii noxae.}.

-----

   Если міру суждено существовать только сто милліоновъ лѣтъ, то онъ еще во всей своей свѣжести и только еще начинаетъ свою жизнь, мы сами соприкасаемся еще съ первыми людьми и патріархами, такъ что въ отдаленные вѣка насъ очень легко смѣшаютъ съ ними. Но если по прошлому судить о будущемъ, то сколько новаго мы еще не знаемъ въ искусствахъ, наукахъ, въ природѣ и, если можно сказать, въ исторіи! Сколько будетъ сдѣлано открытій! сколько произойдетъ различныхъ переворотовъ на всей земной поверхности, въ различныхъ государствахъ и имперіяхъ! какъ велико пока наше невѣжество! какую незначительную опытность дали намъ шесть или семь тысячъ лѣтъ!

-----

   Кто идетъ медленно и не торопясь, для того нѣтъ пути слишкомъ длиннаго; кто терпѣливо къ нему готовится, тотъ изъ всѣхъ приготовленій извлечетъ послѣ пользу.

-----

   Не ѣздить ни къ кому на поклонъ и не ждать, пока къ вамъ кто-нибудь пріѣдетъ -- вотъ пріятное положеніе, вотъ золотой вѣкъ и самое естественное состояніе человѣка!

-----

   Свѣтъ для тѣхъ, кто стоитъ при дворѣ и населяетъ города, а природа -- только для тѣхъ, кто населяетъ деревни; они одни живутъ, они одни, по крайней мѣрѣ, сознаютъ, что живутъ.

-----

   Почему вы такъ холодно относитесь ко мнѣ и жалуетесь на то, что у меня невольно вырвалось по поводу нѣкоторыхъ молодыхъ людей, живущихъ при дворахъ? Развѣ вы, Тразилъ, порочны? Я не зналъ этого: вы мнѣ указали на это; я знаю только то, что вы уже не молоды.
   А вы, считающіе себя лично оскорбленными тѣмъ, что я говорилъ о нѣкоторыхъ вельможахъ, кричите отъ чужой раны: развѣ вы презрительны, развѣ вы склонны дѣлать зло и злобно шутить, льстить и лицемѣрить? Я этого не зналъ, я не думалъ о васъ: я говорилъ о вельможахъ.

-----

   Духъ умѣренности и извѣстнаго рода мудрость въ поведеніи оставляютъ людей въ неизвѣстности; чтобы быть извѣстнымъ и заслужить удивленіе, нужны великія добродѣтели или, пожалуй, великіе пороки.

-----

   Люди бываютъ предубѣждены, очарованы, восхищены успѣхомъ, причемъ безразлично, успѣваютъ ли вельможи или мелкіе люди; удачное преступленіе чуть не расхваливается, какъ самая добродѣтель, удача чуть не замѣняетъ мѣсто всѣхъ добродѣтелей; успѣхъ не могъ бы оправдать развѣ только черное злодѣяніе, грязное и ненавистное покушеніе.

-----

   Люди, обольщенные прекрасною внѣшностью и благовидными предлогами, легко одобряютъ всякій честолюбивый проектъ, задуманный вельможами; они съ интересомъ о немъ толкуютъ, онъ нравится имъ смѣлостью и новизною, которую они ему приписываютъ; они уже къ нему привыкли и ждутъ только успѣха, какъ вдругъ, видя, что онъ рушится, самоувѣренно, безъ всякаго опасенія ошибиться, рѣшаютъ, что онъ былъ необдуманнымъ и не могъ имѣть успѣха.

-----

   Иной проектъ {Намекъ на походъ Вильгельма Оранскаго въ Англію я изгнаніе англійскаго короля Іакова II.} столь блестящъ и важенъ по своимъ послѣдствіямъ, заставляетъ столь долго говорить о себѣ, столь многаго ждать или бояться,-- смотря по тому, какъ въ немъ заинтересованы народы, -- что отъ него зависитъ вся слава и все счастье предложившаго его человѣка: появившись на сцену въ такомъ роскошномъ убранствѣ, онъ не можетъ уже удалиться, ничего не сказавши. Какія бы ужасныя опасности онъ ни сталъ замѣчать въ своемъ предпріятіи, онъ все-таки обязанъ начать дѣло: неудача будетъ меньшей бѣдой, чѣмъ отказъ.

-----

   Въ зломъ человѣкѣ нѣтъ задатковъ быть великимъ человѣкомъ. Хвалите его планы и проекты, удивляйтесь его образу дѣйствій, преувеличивайте его ловкость въ выборѣ самыхъ удачныхъ и короткихъ средствъ при достиженіи своихъ цѣлей; если его цѣли дурны, благоразуміе тутъ не причемъ, а гдѣ нѣтъ благоразумія, тамъ нѣтъ и величія.

-----

   Умеръ врагъ {Герцогъ Лотарингскій, зять императора Леопольда I.}, бывшій во главѣ страшной арміи, имѣвшей въ виду перейти Рейнъ; онъ умѣлъ воевать, его опытности могло помочь еще счастье. Но какую мы видѣли иллюминацію по поводу этого? какое народное торжество? Никакого. Есть, напротивъ, люди отъ природы ненавистные, отвращеніе къ которымъ дѣлается всеобщимъ, такъ что вовсе не вслѣдствіе сдѣланныхъ ими успѣховъ или страха передъ будущими успѣхами раздаются громкіе крики народа при извѣстіи объ ихъ смерти и все трепещетъ отъ радости, даже дѣти, лишь только на площадяхъ пойдутъ толки, что наконецъ-то земля избавилась отъ нихъ.

-----

   "О времена! о нравы!" восклицаетъ Гераклитъ: "о несчастный вѣкъ! вѣкъ, полный дурныхъ примѣровъ, въ которомъ добродѣтель страдаетъ, а злодѣяніе господствуетъ и торжествуетъ! Я хочу быть Ликаономъ, Эгистомъ; теперь самый благопріятный случай для этого, если только я желаю процвѣтать и благоденствовать. Одинъ человѣкъ {Вильгельмъ Оранскій.} сказалъ: "Переѣду я море, лишу отца {Іаковъ II.} наслѣдственныхъ его владѣній, прогоню его самого, жену, наслѣдника изъ ихъ земель и государствъ". Какъ сказалъ, такъ и сдѣлалъ. Послѣ этого нужно было бы страшиться мщенія нѣсколькихъ королей, оскорбленныхъ имъ въ лицѣ одного; но короли эти держатъ его сторону, они чуть не говорятъ ему: "Отправляйтесь за море грабить своего отца, покажите всей вселенной, что короля можно прогнать изъ его королевства, какъ какого-нибудь мелкаго сеньора изъ его замка или фермера съ фермы. Нѣтъ больше разницы между нами и частными людьми: надоѣли намъ эти различія! Покажите міру, что народы, которыхъ Богъ повергъ подъ наши стопы, могутъ покинуть насъ, измѣнить и предать насъ, могутъ сами предаться иноземцу, что не столько имъ нужно бояться насъ, сколько намъ ихъ". Кто безъ слезъ, съ спокойной душой могъ бы смотрѣть на столь печальныя вещи? Всякая должность имѣетъ свои привилегіи, всякое должностное лицо споритъ, хлопочетъ и волнуется, защищая ихъ; только королевскій санъ не имѣетъ уже привилегій: короли сами отъ нихъ отказались. Одинъ только король {Людовикъ XIV, давшій Іакову II убѣжище.}, всегда добрый и великодушный, открываетъ объятія несчастному семейству. Всѣ прочіе составляютъ лигу противъ него, какъ бы для того, чтобы отомстить за это семейство и за поддержку ихъ общаго дѣла. Духъ распри и зависти беретъ у нихъ верхъ надъ интересами чести, религіи и государства. Но развѣ тутъ достаточно ихъ личнаго и домашняго интереса? Вѣдь тутъ дѣло идетъ не о простомъ, напр., избраніи, а о наслѣдственности, объ ихъ какъ бы наслѣдственныхъ правахъ; между тѣмъ человѣкъ въ каждомъ изъ нихъ все-таки беретъ верхъ надъ монархомъ. Одинъ государь {Императоръ германскій.} освобождалъ Европу, освобождалъ и и самаго себя отъ рокового врага и почти добился славы разрушенія огромной имперіи {Турецкой.}; а теперь онъ пренебрегаетъ общимъ дѣломъ изъ-за сомнительной войны. Кто же {Папа Иннокентій XI.} по самой природѣ является судьею и посредникомъ, тотъ медлитъ и, хотя могъ бы уже съ пользою употребить свое посредничество, онъ только обѣщаетъ его. О пастухи и поселяне -- продолжаетъ Гераклитъ,-- обитающіе подъ соломенными кровлями въ жалкихъ хижинахъ! Если событія не доходятъ до васъ, если у васъ сердца не пронжены злобою людей, если въ вашемъ краю не говорятъ уже о людяхъ, а только о лисицахъ и рысяхъ, то примите меня къ вамъ: я хочу ѣсть вашъ черный хлѣбъ и пить воду изъ вашихъ колодцевъ.

-----

   Подойдите сюда, мелкія твари {Обращеніе къ государямъ и князьямъ, составившимъ лигу противъ Людовика XIV дли защиты Вильгельма Оранскаго.}, ростомъ въ шесть и самое большее въ семь футовъ! (Кто изъ васъ достигъ восьми футовъ, того вы запираете въ балаганъ на ярмаркахъ и показываете за деньги, какъ великана и большую рѣдкость. Правда, вы безъ стыда даете себѣ такія названія, какъ "Высочество", но высокими можно назвать развѣ только тѣ горы, которыя поднимаются къ небу выше облаковъ). Подойдите сюда, хвастливыя и гордыя животныя, презирающія всякій другой видъ животныхъ, но ничтожныя въ сравненіи съ китомъ или слономъ, подойдите и отвѣтьте Демокриту. Вотъ у васъ вошли въ пословицу хищность волка, свирѣпость льва, страсть къ передразниванью у обезьянъ; но сами вы что такое? Мнѣ то и дѣло кричатъ въ уши, что человѣкъ есть разумное животное; но кто далъ вамъ такое опредѣленіе? волки, обезьяны и львы или вы сами себѣ его присвоили? Странно, что вы животнымъ. своимъ собратьямъ, приписываете все, что есть худшаго, а себѣ берете все лучшее; предоставьте имъ самимъ себя опредѣлять, и вы увидите, что они о себѣ думаютъ и какъ съ вами обойдутся. Я не говорю ужъ, люди, о вашемъ легкомысліи, о вашихъ безумствахъ и капризахъ, которые ставятъ васъ ниже крота и черепахи, мудро ведущихъ свою скромную жизнь и неизмѣнно слѣдующихъ инстинкту своей природы. Если соколъ легокъ на подъемъ и мѣтко падаетъ на куропатку, вы говорите: "вотъ отличная птица"! Если борзая собака ловко беретъ зайца, вы говорите: "какая хорошая собака"! Называйте, пожалуй, храбрымъ и человѣка, который гонится за кабаномъ, доводить его до изнеможенія, настигаетъ и пронзаетъ. Но если вы видите двухъ собакъ, которыя съ лаемъ нападаютъ другъ на друга, кусаютъ и рвутъ одна другую, вы говорите: "какія глупыя животныя"! и берете палку, чтобы разогнать ихъ; еслибы всѣ кошки цѣлой страны собрались тысячами на одну равнину и, замяукавши во всю глотку, бросились съ яростью другъ на друга, пустивши въ тѣло зубы и когти, еслибы послѣ этой схватки осталось на мѣстѣ тысячъ девять или десять кошекъ съ той и другой стороны, такъ что онѣ заразили бы смрадомъ воздухъ лье на десять кругомъ, то вы сказали бы: "какой неслыханно отвратительный шабашъ"! Еслибы волки сдѣлали то-же самое, какой они подняли бы вой, какое было бы кровопролитіе! И если кто сказалъ бы вамъ, что они любятъ славу, то заключили-ли бы отсюда, что они затѣяли это побоище именно изъ-за славы, что изъ-за нея они готовы истребить свою собственную породу? а еслибы и сдѣлали такое заключеніе, то не посмѣялись ли бы отъ всей души надъ простодушіемъ этихъ бѣдныхъ звѣрей? А вы, разумныя животныя, чтобы отличить себя отъ тѣхъ, которыя пользуются только зубами и когтями, придумали копья, пики, дротики, сабли и палаши, и поступили, по моему мнѣнію, очень разсудительно: что вы могли бы сдѣлать другъ другу однѣми руками, развѣ только вырвать волосы или исцарапать лицо, а самое большее -- вырвать глаза? А теперь вы снабжены удобными инструментами, которые служатъвамъ для взаимнаго нанесенія глубокихъ ранъ, такъ чтобы вся кровь ваша вытекала до послѣдней капли и вы не могли бы спастись. Но такъ какъ вы годъ отъ году дѣлаетесь разумнѣе, то вы далеко уже оперѣдили этотъ старинный способъ самоистребленія: у васъ есть маленькіе шарики, которые сразу убиваютъ васъ, если попадаютъ въ голову или грудь; есть другіе, болѣе тяжелые и массивные, которые разрываютъ васъ на двѣ части или вырываютъ вашу утробу, не считая тѣхъ, которые, падая на ваши крыши, пробиваютъ потолки, прыгаютъ съ одной стороны въ другую, поднимаютъ своды, заставляютъ летѣть на воздухъ вмѣстѣ съ вашими домами и вашихъ женъ, хотя бы онѣ лежали больными, вашего ребенка и кормилицу. Въ этомъ то и состоитъ слава: она любитъ сумятицу и охотница до большого шума. Кромѣ того вы имѣете оборонительное оружіе: на войну по настоящему должны вы выходить одѣтыми въ желѣзо: это, по правдѣ сказать, красивый нарядъ, онъ напоминаетъ мнѣ тѣхъ извѣстныхъ четырехъ блохъ, которыхъ когда-то показывалъ одинъ ловкій фокусникъ въ пузырькѣ; онъ надѣлъ каждой изъ нихъ шлемъ на голову, тѣло облекъ въ панцирь, надѣлъ наручники и наколѣнники, привѣсилъ на бедро копье и въ такомъ вооруженіи онѣ прыгали и скакали въ склянкѣ. Вообразите себѣ человѣка ростомъ съ Аѳонъ (душѣ вѣдь не трудно воодушевить и такое тѣло: ей было бы даже просторнѣе), еслибы у этого человѣка было столь острое зрѣніе, что онъ открылъ бы гдѣ нибудь на землѣ васъ со всѣмъ вашимъ наступательнымъ и оборонительнымъ оружіемъ, то что онъ подумалъ бы о такихъ наряженныхъ пигмеяхъ, о томъ, что вы называете войной, кавалеріей, инфавтеріей, достопамятной осадой, славной битвой? Вѣдь вы объ этомъ только и толкуете: весь міръ дѣлится на полки и роты, все стало батальономъ или эскадрономъ. Только и слышишь: "Онъ взялъ городъ; онъ взялъ второй городъ, третій... Онъ выигралъ битву... двѣ битвы... Онъ прогналъ непріятеля... Онъ побѣдилъ на морѣ... Онъ побѣдилъ на сушѣ".... Да о комъ это вы говорите? о гигантѣ что-ли какомъ? объ Аѳонѣ? Нѣтъ, это все тотъ же блѣдный, синебагровый человѣкъ, у котораго не больше десяти фунтовъ мяса и котораго вѣтеръ, пожалуй, свалилъ бы на землю; тѣмъ не менѣе онъ производитъ шуму больше, чѣмъ четверо другихъ; онъ приводитъ все въ смятеніе и только что выудилъ въ мутной водѣ цѣлый островъ; правда, въ другомъ мѣстѣ онъ былъ разбитъ и преслѣдуемъ, но онъ спасается въ болотахъ и не хочетъ слышать ни о мирѣ, ни о перемиріи {Вильгельмъ Оранскій, завладѣвшій Англіей.}.
   Издавна еще онъ показывалъ на что онъ способенъ: онъ укусилъ грудь у своей кормилицы {Разумѣется Голландія.} и бѣдная женщина умерла... Думаю, достаточно этимъ сказано. Однимъ словомъ, онъ родился подчиненнымъ, а теперь онъ уже владыка; а тѣ, которыхъ онъ покорилъ и на которыхъ наложилъ иго, идутъ за плугомъ и трудятся изо всѣхъ силъ; эти добрые люди боятся даже и подумать о свободѣ: они слышали хлопанье бича въ рукахъ того, кто ихъ погоняетъ. Они всячески усиливаютъ свое рабство, давая ему возможность перейти за море для пріобрѣтенія другихъ вассаловъ и подчиненія новыхъ земель; правда, онъ хочетъ взять за плечи своего отца и мать и выбросить ихъ изъ дому, но они помогаютъ ему и въ этомъ столь честномъ предпріятіи; по сю и по ту сторону моря общими силами стараются его сдѣлать болѣе страшнымъ для себя; пикты и саксонцы налагаютъ молчаніе на батановъ, а послѣдніе на пиктовъ и саксонцевъ; всѣ они могутъ похвалиться тѣмъ, что они -- смиренные его рабы и настолько покорны ему, сколько желаютъ. Но что я слышу о такихъ лицахъ, которыя носятъ короны (я говорю не о графахъ и маркизахъ, которыми кишитъ земля, а о государяхъ)? И они пляшутъ по его дудкѣ, и они снимаютъ шляпу еще въ прихожей его {Герцогу Бавьерскому въ 1690 г. пришлось слишкомъ долго ждать въ передней выхода Вильгельма.} и сами не смѣютъ при разговорѣ задавать вопросовъ.... Тѣ-ли это государи, которыхъ всѣ привыкли видѣть такими пунктуальными формалистами въ отношеніи чиновъ и приличій и которые тратятъ цѣлые мѣсяцы на ихъ установленіе? Чѣмъ отплатитъ этотъ новый "Архонтъ" за такое слѣпое подчиненіе? чѣмъ онъ заслужилъ такое высокое мнѣніе о немъ? Если онъ даетъ битву, то, значитъ, долженъ ее выиграть, и притомъ лично; если непріятель осаждаетъ городъ, онъ долженъ заставить его снять осаду, и притомъ съ позоромъ, если только не отдѣляетъ его отъ непріятеля цѣлый океанъ. Онъ сдѣлалъ бы, что угодно, для своихъ "придворныхъ". Самъ Цезарь чуть-ли не долженъ войти въ ихъ число (по крайней мѣрѣ, онъ ждетъ отъ послѣдняго важныхъ услугъ), ибо или Архонтъ потерпитъ неудачу съ своими союзниками, что трудно, хотя и возможно предположить, или, если онъ удачно поведетъ дѣло и не встрѣтитъ нигдѣ сопротивленія, то непремѣнно обрушится на Цезаря съ своими союзниками, завидующими могуществу послѣдняго и враждебно относящимися къ его религіи, отниметъ у него орла и оставитъ ему (лично или его наслѣднику) только серебрянную повязку и наслѣдственныя владѣнія {Цезарь -- германскій императоръ. Серебрянная повязка -- гербъ Австрійскаго дома.}.... Какъ бы то ни было, дѣло сдѣлано: они всѣ отдались добровольно тому, отъ кого скорѣе всего они должны были бы избавить себя. Не о нихъ-ли говоритъ Эзопъ въ слѣдующей баснѣ: "Тревогу и ужасъ нагнало сосѣдство льва на пернатое царство: отъ одного рычанья птицы чуть не помирали со страху. Вотъ онѣ ищутъ убѣжища у лисицы; та совѣтуетъ заключить миръ и беретъ ихъ подъ свое покровительство; но кончилось все тѣмъ, что она загрызла ихъ всѣхъ одну за другой?"
   

О модѣ.

   Подчиненіе модѣ, когда оно простирается на все, что касается вкуса, образа жизни, здоровья и совѣсти, безумно и указываетъ ясно на наше ничтожество. Простое мясо {Въ противоположность дичи.} не въ модѣ и, значитъ, оно не вкусно; лѣчить лихорадку кровопусканіемъ значило бы итти противъ моды; точно также давно ужъ при смерти не обращаются къ Теотиму; его нѣжныя увѣщанія годятся только для спасенія простого народа: у Теотима теперь есть уже преемникъ.

-----

   Страсть къ извѣстнаго рода вещамъ есть вкусъ не къ тому, что хорошо или что прекрасно, а къ тому, что рѣдко, единственно, къ тому, что мы имѣемъ, а другіе не имѣютъ. Это привязанность не къ тому, что совершенно, а къ тому, за чѣмъ всѣ гоняются, что въ модѣ. Это не забава, а настоящая страсть, часто столь сильная, что уступаетъ любви и честолюбію только по ничтожности предмета, ее возбуждающаго. Это страсть не вообще къ рѣдкимъ вещамъ, которыя въ ходу, а только къ извѣстнаго рода вещи, которая рѣдка и однакожъ въ модѣ.
   Вотъ любитель цвѣтовъ. У него есть садъ въ предмѣстьѣ. Онъ бѣгаетъ туда съ восходомъ солнца, возвращаясь оттуда при заходѣ. Вотъ вы его видите какъ бы посаженнымъ и пустившимъ корни среди своихъ тюльпановъ, прямо передъ "солитеромъ": онъ смотритъ на него, не спуская глазъ, потираетъ себѣ руки, присѣдаетъ, разсматриваетъ поближе: ни разу онъ не видалъ его столь красивымъ, сердце у него замираетъ отъ радости. Отъ "солитера" онъ переходитъ къ "восточному" тюльпану, отъ послѣднаго къ "вдовѣ", отъ "вдовы" къ "золотой парчѣ" и потомъ къ "агату", а отъ него снова возвращается къ "солитеру": тутъ онъ останавливается, утомляется, садится и забываетъ объ обѣдѣ: до того красивы у него оттѣнки, такъ хорошо онъ окаймленъ, такъ соченъ и ярокъ! А какая у него прекрасная чашечка! Долго онъ ее разсматриваетъ, долго удивляется... Не Богу и природѣ онъ удивляется въ своемъ цвѣткѣ: дальше луковицы тюльпана онъ не идетъ; за тысячу экю онъ не продалъ бы ее теперь, но отдастъ даромъ, когда на тюльпаны пройдетъ мода и когда будетъ предпочитаться гвоздика. Домой возвращается этотъ одаренный разумомъ человѣкъ, имѣющій душу, имѣющій свой культъ и свою религію, усталымъ, голоднымъ, но очень довольнымъ своимъ днемъ: онъ видѣлъ свои тюльпаны.
   Вотъ передъ вами охотникъ до плодовъ. Но если вы говорите ему о богатствѣ жатвы, о большомъ урожаѣ и хорошемъ сборѣ винограда, онъ васъ не пойметъ. Станете говорить о фигахъ и дыняхъ, о томъ, что въ нынѣшнемъ году груши ломятся отъ плодовъ, что персики родились въ изобиліи, и это для него непонятныя рѣчи, онъ ничего не отвѣтитъ вамъ: онъ привязанъ къ однимъ только сливамъ. Не толкуйте съ нимъ даже о своихъ сливахъ: онъ любитъ только одинъ извѣстный сортъ ихъ. всякій другой, если вы назовете его, вызываетъ въ немъ одну улыбку и насмѣшку. Онъ ведетъ васъ къ дереву, искусно срываетъ свою изысканную сливу, вскрываетъ ее, даетъ вамъ половину, беретъ себѣ другую и восклицаетъ: "какая мякоть! пробовали-ли вы такую прелесть? вы нигдѣ не найдете ничего подобнаго!" Ноздри у него раздуваются отъ удовольствія, онъ съ трудомъ скрываетъ свою радость и свое тщеславіе внѣшней скромностью. Дѣйствительно, это удивительный человѣкъ! человѣкъ, котораго нельзя достаточно нахвалить, о которомъ нѣсколько вѣковъ всѣ будутъ говорить! Дайте мнѣ посмотрѣть на его станъ и лицо, пока онъ живъ, дайте взглянуть на черты лица и внѣшность человѣка, который одинъ между смертными обладаетъ такою сливою!
   Посѣщаете вы своего знакомаго, онъ разсказываетъ вамъ о своихъ собратьяхъ, страстныхъ охотникахъ до разныхъ вещей, особенно о Діогнетѣ. "Дивлюсь я ему", говоритъ онъ, "и совсѣмъ не пойму его. Можетъ быть, вы думаете, что онъ хочетъ научиться кой-чему съ помощью медалей, что смотритъ на нихъ, какъ на яркія доказательства тѣхъ или иныхъ фактовъ, какъ на точные и несомнѣнные памятники древней исторіи? Вовсе нѣтъ. Или вы полагаете, что весь трудъ, который онъ беретъ на себя, чтобы отыскать "головку", вызывается удовольствіемъ видѣть всѣхъ императоровъ подрядъ, безъ перерыва? Ничуть не бывало. Діогнетъ умѣетъ отличать стершуюся медаль отъ хорошо сохранившейся; у него есть особая полка, на которой всѣ мѣста заняты, за исключеніемъ одного; эта пустота ему мозолитъ глаза и вотъ для того именно, чтобы ее наполнить, онъ тратитъ свое добро и жизнь.
   "Хотите видѣть мои картины?" прибавляетъ Демоцедъ, и тотчасъ-же разставляетъ ихъ и показываетъ вамъ. Вы встрѣчаете одну, которую нельзя признать ни потемнѣвшею, ни четкою, которая даже не рисована и годится не для храненія въ кабинетѣ, а скорѣе для развѣшиванія въ праздничный день по "Малому мосту" или "Новой" улицѣ {Мѣстности въ Парижѣ.}. Онъ соглашается, что она плохо гравирована и еще хуже нарисована, но увѣряетъ, что она нарисована однимъ мало работавшимъ итальянцемъ, что съ нея нѣтъ почти копій, что это единственная во Франціи картина съ такимъ рисункомъ, что онъ ее очень дорого купилъ и не перемѣняетъ на самую лучшую. "У меня", продолжаетъ онъ, "большое горе, которое заставитъ меня отказаться отъ картинъ на всю жизнь: я имѣю всего Калло {Калло (1592--1635) искусно гравировалъ мелкія жанровыя картинки, воспроизводя повседневную жизнь.}, кромѣ одной картины, которая, правда, принадлежитъ не къ лучшимъ его произведеніямъ, а, напротивъ, къ самымъ незначительнымъ, но которая должна завершить мою коллекцію картинъ Калло; двадцать лѣтъ уже я стараюсь разыскать эту картину и наконецъ впадаю въ полное отчаяніе: это слишкомъ для меня тяжело!"
   Другой осмѣиваетъ людей, которые предпринимаютъ, вслѣдствіе неусидчивости и любопытства, длинныя путешествія, причемъ не ведутъ ни записокъ, ни дневниковъ, не носятъ съ собой и записной книжки, которые пускаются въ путь, чтобы видѣть, и все-таки ничего не видятъ или забываютъ что видѣли, которымъ хочется только посмотрѣть на невиданныя ими башни и колокольни, перейти рѣку, которую не зовутъ ни Сеной, ни Луарой, которые уходятъ съ родины только для того, чтобы опять вернуться въ нее, любятъ считаться отсутствующими и потомъ хвалиться, что вернулись издалека. И этотъ сатирикъ говоритъ справедливо и его охотно слушаютъ.
   Оканчивая рѣчь, онъ прибавляетъ, что книги научаютъ больше, чѣмъ путешествія: это заставляетъ меня заключить, что у него есть библіотека, и вотъ мнѣ хочется видѣть ее. Иду я къ этому человѣку; уже на лѣстницѣ меня одуряетъ запахъ чернаго сафьяна, въ который переплетены всѣ его книги; только что я вошелъ, онъ ужъ кричитъ мнѣ въ уши, чтобы привести меня въ восторгъ отъ книгъ, что онѣ позолочены на обрѣзѣ, украшены золотыми полосками и прекрасно изданы, и называетъ мнѣ самыя лучшія одну за другой. Но хотя у него вся галлерея полна книгами, за исключеніемъ нѣкоторыхъ мѣстъ, которыя разрисованы такъ, чтобы глазъ обманывался и принималъ ихъ за настоящія книги, уставленныя въ рядъ на полкахъ, хотя онъ прибавляетъ, что онъ никогда самъ не читаетъ, даже ни ступаетъ ногой въ эту галлерею, а теперь вошелъ только для того, чтобы доставить мнѣ удовольствіе, я все-таки благодарю его за внимательность и не намѣренъ посѣщать его кожевенный заводъ, который онъ называетъ библіотекой.
   Иные, вслѣдствіе чрезмѣрнаго желанія все знать и неспособности отказаться отъ какого-нибудь рода знаній, обнимаютъ ихъ всѣ, но ни однимъ не владѣютъ вполнѣ; имъ пріятнѣе много знать, чѣмъ хорошо знать, пріятнѣе имѣть слабыя и поверхностныя свѣдѣнія въ различныхъ наукахъ, чѣмъ прочныя и глубокія въ одной: они на каждомъ шагу натыкаются на какого-нибудь учителя, который можетъ вразумить ихъ; но они горько платятся за свое пустое любопытство и, при всѣхъ своихъ продолжительныхъ и трудныхъ усиліяхъ, могутъ избѣжать развѣ только грубаго невѣжества, но никакъ не больше.
   Другіе обладаютъ ключомъ къ наукамъ, но никогда не входятъ въ храмъ наукъ. Они проводятъ жизнь въ томъ, что разбираютъ языки, восточные, сѣверные, обѣихъ Индій, обоихъ полюсовъ и тотъ, которымъ говорятъ на лунѣ; со всею страстью они трудятся надъ самыми безполезными нарѣчіями, надъ самыми прихотливыми и магическими знаками; они жалѣютъ тѣхъ, кто простодушно ограничивается своимъ собственнымъ языкомъ или самое большее еще латинскимъ и греческимъ. Эти люди читаютъ всѣ исторіи, и все-таки не знаютъ исторіи, пробѣгаютъ всѣ книги и ни изъ одной не извлекаютъ пользы; они до невозможности скудны знаніемъ фактовъ и началъ, но за-то они обладаютъ такимъ изобильнымъ богатствомъ словъ, такими запасами выраженій, какіе только можно вообразить себѣ; они сгибаются подъ своимъ бременемъ, память у нихъ биткомъ набита, между тѣмъ какъ умъ остается пустымъ.
   Иной буржуа любитъ строиться; онъ строитъ себѣ столь прекрасный, богатый и разукрашенный дворецъ, что въ немъ некому жить: хозяинъ, стыдясь въ немъ поселиться и не рѣшаясь, можетъ быть, продать его какому-нибудь принцу или большому богачу, поселяется въ вышкѣ, гдѣ и оканчиваетъ жизнь, а анфилада комнатъ и наборные потолки становятся добычею для англійскихъ и нѣмецкихъ путешественниковъ, которые заходятъ сюда изъ Палэ-Рояля, Л-рскаго {Ледигьерскаго.} и Люксембургскаго дворца; они безъ конца стучатъ въ эту прекрасную дверь; всѣмъ хочется видѣть домъ, но никто не спрашиваетъ, какъ видѣть его хозяина.
   Мы знаемъ и такихъ людей, у которыхъ дочери на возрастѣ, а приданаго нѣтъ; мало того: онѣ не одѣты, имъ почти нечего ѣсть, кровать у нихъ безъ полога, бѣлья нѣтъ -- кругомъ бѣдность... А гдѣ источникъ этой нищеты? Онъ недалеко: это шкафъ, весь заставленный рѣдкими бюстами, уже запылившимися и покрытыми грязью; продажа ихъ дала бы средства для жизни, но эти люди не рѣшаются пустить ихъ въ продажу.
   Дифилъ началъ съ одной птицы и кончилъ тысячью; домъ его не только оживленъ, но даже зараженъ; дворъ, зала, лѣстница, прихожая, кабинетъ, всѣ комнаты -- чистый птичникъ; это не чириканье. а содомъ; осенніе вѣтры и потоки при своемъ розливѣ не производятъ такого пронзительнаго и громкаго шума; разговоры слышны не болѣе, какъ лай маленькихъ собачекъ въ тѣхъ комнатахъ, гдѣ ожидаютъ лица, собравшіяся къ придворному выходу. Для Дифила это не пріятная забава, а трудное дѣло, которое онъ едва успѣваетъ сдѣлать; цѣлые дни -- дни, которые уходятъ невозвратно -- онъ проводитъ въ томъ, что сыплетъ зерна и чиститъ грязь; онъ платитъ жалованье человѣку, который только и дѣлаетъ, что свирѣлью учитъ птицъ насвистывать и сажаетъ на яйца канареекъ; правда, если, съ одной стороны, онъ тратитъ, зато сберегаетъ съ другой, такъ какъ его сыновья не имѣютъ учителя и не получаютъ воспитанія. Утомленный своимъ собственнымъ удовольствіемъ, вечеромъ онъ не можетъ вкусить ни малѣйшаго покоя, пока это мелкое племя, которое онъ и любитъ только за пѣніе, не перестанетъ пѣть; во спѣ онъ видитъ опять своихъ птицъ и даже самъ себя видитъ птицей: у него хохолъ на головѣ, онъ щебечетъ и прыгаетъ, а иной разъ ему снится, что онъ линяетъ или сидитъ на яйцахъ.
   Кто могъ бы исчислить всѣ предметы, къ которымъ тѣ или иные люди имѣютъ страсть? Слыша, напр., какъ этотъ человѣкъ толкуетъ о своемъ "леопардѣ", о своемъ "перѣ", о своей "музыкѣ", и хвалится ими, какъ самымъ замѣчательнымъ и чудеснымъ предметомъ на всей землѣ, догадались-ли бы вы, что онъ хочетъ продать свои раковины? Да почему ему не хвалить ихъ, если онъ покупаетъ ихъ на вѣсъ золота?
   Другой любитъ насѣкомыхъ и каждый день дѣлаетъ все новыя и новыя покупки; у него первая въ Европѣ коллекція бабочекъ всякихъ величинъ и цвѣтовъ. Какую бы пору выбрать для визита къ нему? Онъ погруженъ въ горькую печаль, у него мрачное и грустное расположеніе, отъ котораго страдаетъ все его семейство: дотого невозвратную понесъ онъ потерю! Подойдите, посмотрите, что онъ показываетъ вамъ на своемъ пальцѣ... Она безъ жизни, она только что умерла!... Это гусеница, но за-то какая гусеница!...

-----

   Дуэль -- это тріумфъ моды: тутъ она проявляетъ свою тираннію съ наибольшимъ блескомъ. Этотъ обычай лишаетъ труса свободы жить, доводя его до смерти отъ руки болѣе храбраго, чѣмъ онъ, такъ что его самого принимаютъ за отважнаго человѣка; безумному и неестественному дѣйствію онъ приписываетъ честь и славу, при всемъ томъ онъ одобренъ присутствіемъ королей, а нѣкогда даже считался дѣломъ религіи; онъ рѣшалъ вопросъ о невинности людей, о томъ, ложны или истинны были обвиненія даже въ уголовныхъ преступленіяхъ; онъ столь глубоко, наконецъ, укоренился въ обычаѣ народовъ, столь сильно охватилъ ихъ сердце и умъ, что исцѣленіе ихъ отъ этого безумія было однимъ изъ наиболѣе прекрасныхъ дѣлъ въ жизни одного великаго короля.

-----

   Прежде было въ модѣ поручать командованіе арміей и переговоры такому-то лицу, прежде былъ въ модѣ такой-то проповѣдникъ, такой-то поэтъ, а теперь нѣтъ. Но есть ли такіе люди, кокорые вырождаются и перестаютъ быть чѣмъ были прежде? Заслуги-ли ихъ истратились или исчезъ вкусъ къ ихъ заслугамъ?

-----

   Человѣкъ недолго бываетъ въ модѣ, ибо моды проходятъ; но если такой человѣкъ къ тому же имѣетъ и заслуги, то онъ не вполнѣ исчезаетъ, а остается въ нѣкоторомъ отношеніи жить: его только не такъ цѣнятъ, какъ прежде, хотя онъ одинаково достоинъ цѣны.
   Добродѣтель тѣмъ счастлива, что она довольствуется сама собой и умѣетъ обойтись безъ поклонниковъ, приверженцевъ и покровителей; недостатокъ поддержки и одобренія не только не вредитъ ей, но еще сохраняетъ ее, очищаетъ и дѣлаетъ совершенною; въ модѣ-ли она или вышла изъ моды, она все-таки остается добродѣтелью.

-----

   Если вы говорите людямъ, особенно вельможамъ, что такой-то человѣкъ обладаетъ добродѣтелью, вамъ отвѣчаютъ: "ну и пусть ее бережетъ"! Если вы говорите, что у него много ума и при томъ увлекательнаго, вамъ говорятъ: "тѣмъ лучше для него!" Вы говорите, что у него умъ высоко образованный, что онъ много знаетъ, а у васъ спрашиваютъ, который часъ, но если вы сообщите имъ о какомъ-нибудь Тигиллинѣ, который залпомъ выпиваетъ стаканъ водки и (о чудо!) повторяетъ это по нѣскольку разъ за однимъ обѣдомъ, тогда васъ перебиваютъ: "Гдѣ онъ? Проведите меня къ нему завтра... нѣтъ! сегодня вечеромъ!" Вы ведете и вотъ человѣкъ, годный для украшенія ярмарочныхъ балагановъ и для выставки на показъ за деньги, дѣлается ихъ пріятелемъ....

-----

   Ничто такъ внезапно не пускаетъ человѣка въ моду и не поднимаетъ его такъ высоко, какъ большая игра; она не уступитъ въ этомъ отношеніи бражничанью; хотѣлъ бы я знать, что общаго между свѣтски образованнымъ, веселымъ и умнымъ человѣкомъ, будь-то Катуллъ или его ученикъ, и тѣмъ, кто только что проигралъ въ одинъ разъ восемь сотъ пистолей?

-----

   Модная личность похожа на тотъ голубой цвѣтокъ {Васильки при Лабрюйерѣ были одни время въ большой модѣ у парижскихъ дамъ.}, который самъ собою выростаетъ въ бороздахъ, заглушаетъ колосья, уменьшаетъ жатву и занимаетъ мѣсто лучшихъ растеній; вся цѣна и красота его зависитъ отъ легкомысленнаго каприза, который является и пропадаетъ почти въ одинъ и тотъ же моментъ: сегодня онъ въ модѣ, имъ украшаются женщины, а завтра онъ въ пренебреженіи и возвращенъ простому народу.
   Лицо же, обладающее заслугами, похоже на такой цвѣтокъ, который называется не по цвѣту, а своимъ собственнымъ именемъ {Василекъ называли обыкновенно fleur bleue, а не barbeau.} и разводится изъ-за красоты и запаха; онъ -- одна изъ прелестей природы, одна изъ вещей, украшающихъ міръ, и былъ во всѣ времена въ большомъ ходу; его цѣнили наши отцы и мы цѣнимъ по примѣру отцовъ; ему не могутъ вредить чье-либо отвращеніе или антипатія; однимъ словомъ, это лилія или роза.

-----

   Евстратъ садится въ свой челнокъ, чтобы насладиться чистымъ воздухомъ и голубымъ небомъ; ему помогаетъ попутный вѣтеръ, который повидимому долженъ не скоро перестать, но онъ вдругъ стихаетъ; небо заволакивается, разражается буря, вихрь подхватываетъ челнокъ и потопляетъ; Евстратъ выплываетъ на поверхность воды и дѣлаетъ нѣсколько усилій; есть надежда, что онъ спасется и выплыветъ на берегъ; по его вдругъ покрываетъ волна: очевидно, онъ погибъ; по черезъ нѣсколько времени онъ снова появляется: надежды воскресаютъ... Но его настигаетъ снова валъ и на этотъ разъ поглощаетъ совсѣмъ: онъ утонулъ.

-----

   Вуатюръ и Сарразенъ родились для своего вѣка, въ то самое время, когда ихъ будто ожидали; еслибы они менѣе поторопились явиться, то явились бы слишкомъ поздно, и я сомнѣваюсь, были-ли бы теперь они такими, какъ тогда; теперь все исчезло: непринужденныя бесѣды, кружки, тонкая шутка, забавная и дружеская переписка, небольшія собранія, куда допускались только люди съ умомъ; пусть не говорятъ, что они могли бы все это оживить; единственная вещь, на которую я могу согласиться изъ уваженія къ ихъ уму, это то, что они, быть можетъ, отличались бы въ другомъ родѣ; по женщины въ наши дни -- ханжи или кокетки, игроки или честолюбцы, а иныхъ даже можно сразу назвать всѣми этими именами; фаворизмъ, игра, любовники, "руководители" заняли мѣсто людей ума и не хотятъ его уступить.
   Фатъ и смѣшной человѣкъ носитъ длинную шляпу, куртку съ крыльями, панталоны со шнурками и ботинки; еще наканунѣ онъ обдумываетъ, чѣмъ и какъ заставить замѣтить себя на слѣдующій день. Философъ же предоставляетъ портному одѣвать себя; но бѣганье отъ моды представляетъ такую же слабость, какъ излишнее увлеченіе ею.

-----

   Многіе порицаютъ моду, которая, раздѣляя ростъ человѣка на двѣ равныя части, одну принимаетъ всю цѣликомъ за бюстъ, такъ что на другую приходится остальное тѣло; иные осуждаютъ моду, которая изъ головы женщины дѣлаетъ базисъ для зданія въ нѣсколько этажей, порядокъ и постройка которыхъ измѣняется, смотря по ихъ прихотямъ, которая удаляетъ волосы отъ лица, хотя они и растутъ для того, чтобы обрамлять лицо, такъ что поднятые волосы торчатъ, какъ у вакханокъ, и превращаютъ пріятную и скромную физіономію женщинъ въ гордую и дерзкую; вообще часто кричатъ противъ той или иной моды, хотя эта мода, какъ бы странна ни была, украшаетъ пока принято, и даетъ все, чего можно ждать отъ нея, т. е. средства нравиться. Мнѣ же кажется, что нужно было бы удивляться только непостоянству и легкомыслію людей, которые приписываютъ прелесть и приличіе послѣдовательно совершенно противоположнымъ вещамъ и употребляютъ доя комедіи и маскарада то, что служило имъ для наряда и украшенія въ важныхъ и серьезныхъ случаяхъ; удивительно и то, какъ мало времени требуется для такой перемѣны.

-----

   Н.-- богата, она хорошо ѣстъ и хорошо спитъ, но перемѣна причесокъ не даетъ ей покою; когда она и не думаетъ о прическахъ и считаетъ себя счастливою, вдругъ ея прическа выходитъ изъ моды.

-----

   Ифисъ видитъ въ церкви башмакъ новой моды и тотчасъ краснѣетъ, смотря на свой башмакъ; онъ уже не считаетъ себя одѣтымъ: къ обѣднѣ шелъ онъ затѣмъ, чтобы себя показать, а теперь ему приходится прятаться, и вотъ онъ запирается въ свою комнату на цѣлый день. У него нѣжная рука: нѣжность ея онъ поддерживаетъ благовоннымъ составомъ; онъ старается чаще смѣяться, чтобы показать свои зубы, жеманно сжимаетъ губы и каждую минуту готовъ улыбаться; онъ осматриваетъ свои ноги, смотрится въ зеркало: едва-ли можно быть еще довольнѣе своею особой, чѣмъ онъ; онъ выработалъ себѣ тонкій, нѣжный голосокъ и къ счастію картавитъ; онъ умѣетъ дѣлать граціозное движеніе головой и разливать въ глазахъ какую-то слащавость и никогда не забываетъ воспользоваться этимъ умѣньемъ; походка у него мягкая, осанка самая красивая, на какую онъ только способенъ; онъ румянится, но рѣдко: это не въ его привычкахъ; правда, онъ носитъ штаны и шляпу и не носитъ серегъ и жемчужнаго ожерелья, а иначе я помѣстилъ бы его изображеніе въ главу о женщинахъ.

-----

   Тѣ самыя моды, которымъ люди лично такъ охотно слѣдуютъ, на портретахъ ужъ черезчуръ пренебрегаются ими, какъ будто они чувствовали или предвидѣли, когда рисовали портретъ, что лишь только моды потеряютъ то, что называютъ цвѣтомъ и прелестью новизны, то станутъ смѣшными и неумѣстными; модамъ они едпочитаютъ произвольные наряды, взятую на удачу драпировку, фантазіи живописца, которыя не соотвѣтствуютъ ни наружности, ни лицу и не напоминаютъ ни нравовъ, ни личности; они любятъ вынужденныя или нескромныя позы, рѣзкую, грубую, странную манеру, которая изъ молодого аббата дѣлаетъ бахвала, изъ судьи -- храбреца, изъ горожанки -- Діану, изъ простой и робкой женщины -- Амазонку или Палладу, изъ честной дѣвушки -- Лаису, изъ добраго и великодушнаго государя -- Скиѳа или Аттилу.
   Едва одна мода изгнала другую, какъ уже сама уничтожена болѣе новою, которая въ свою очередь уступаетъ слѣдующей, но и слѣдующая не будетъ послѣдней -- такое у насъ легкомысліе! Пока идутъ эти перевороты, вѣкъ уже истекъ, поставивши всѣ эти наряды въ разрядъ прошлаго и уже не существующаго; самой курьезной и самой любопытной на взглядъ тогда оказывается самая древняя мода, благодаря времени, она имѣетъ такую же прелесть на портретахъ, какъ римскій военный плащъ въ театрѣ, какъ мантія, покрывало и тіара на нашихъ вышивныхъ по канвѣ работахъ и картинахъ.

-----

   Передавши намъ свои лица, отцы наши ознакомили насъ и съ своей одеждой, прическами, оружіемъ и другими украшеніями, которыя они любили при жизни; лучшій способъ отблагодарить за это благодѣяніе -- сдѣлать то-же самое въ отношеніи къ своимъ потомкамъ.

-----

   Когда-то придворный носилъ свои волосы, носилъ чулки, куртку, широкіе пантолоны и былъ вольнодумцемъ; теперь это не идетъ уже: онъ носитъ парикъ, узкое платье, ходитъ сложивши руки и сталъ набоженъ. Все управляется модой.

-----

   Кто нѣкоторое время тому назадъ былъ при дворѣ ханжей и вслѣдствіе этого былъ очень недалекъ отъ смѣшного, могъ-ли тотъ надѣяться, что скоро станетъ моднымъ человѣкомъ?

-----

   На что только не способенъ придворный въ погонѣ за счастьемъ, если, для того чтобы добиться его, онъ способенъ стать ханжей!

-----

   Краски и полотно готовы, но какъ усадить на мѣстѣ этого безпокойнаго, легкомысленнаго, непостояннаго человѣка, который измѣняется на тысячу ладовъ? Я рисую ханжу и думаю, что совсѣмъ поймалъ его, а онъ опять вырывается и уже сталъ вольнодумцемъ; пусть бы онъ остался на время хоть въ этой дурной позѣ, такъ чтобы я могъ захватить его въ этомъ пунктѣ разстройства его ума и сердца, потому что и въ такомъ видѣ его легко будетъ узнать; но нѣтъ... мода спѣшитъ, и онъ уже опять сталъ ханжей.

-----

   Кто насквозь узналъ дворъ, тотъ знаетъ, что такое добродѣтель и что такое благочестіе: его уже не обманешь.

-----

   Пренебрѣгать посѣщеніемъ вечерни, какъ стариннымъ обычаемъ, вышедшимъ изъ моды, беречь самому свое мѣсто для поклона {государя.}; знать всѣ входы и выходы капеллы, умѣть выбрать сторону, знать, гдѣ видно тебя и гдѣ не видно: мечтать въ церкви о Богѣ и о своихъ дѣлахъ, принимать въ ней визиты, давать приказанія и порученія, ожидать отвѣтовъ; больше слушаться "руководителя", чѣмъ Евангелія; заимствовать всю свою святость и всю свою репутацію благочестиваго отъ своего "руководителя", презирать тѣхъ, у кого не такой модный "руководитель", и не кланяться даже имъ; любить только то слово Божье, которое проповѣдуется у тебя на дому или твоимъ "руководителемъ"; предпочитать его мессу всякимъ другимъ, причастіе, совершенное его руками, всякому другому; питаться только духовными книгами, но такъ, какъ будто бы Евангелій, апостольскихъ посланій и твореній отцовъ церкви совсѣмъ и не существовало; читать или говорить на жаргонѣ, который былъ невѣдомъ въ первые вѣка; подробно описывать на исповѣди чужіе проступки и прикрывать свои; каяться въ своихъ страданіяхъ и своемъ терпѣніи, выставлять грѣхомъ свои незначительные успѣхи въ героизмѣ; быть въ тайной связи съ одними противъ другихъ; цѣнить только себя и свой кружокъ, имѣть въ подозрѣніи самую добродѣтель; наслаждаться благоденствіемъ и милостями, желать всего этого исключительно для себя; не помогать людямъ съ заслугой, пользоваться благочестіемъ для своего честолюбія, итти къ спасенію путемъ фортуны и важныхъ должностей,-- вотъ въ чемъ всѣ усилія современнаго благочестія, по крайней мѣрѣ, до настоящаго дня. Ханжа это тотъ, кто, при королѣ атеистѣ, сталъ бы атеистомъ.

-----

   Ханжи изъ преступленій знаютъ одно только чувственное не воздержаніе или, говоря точнѣе, боятся только прослыть невоздержными; если Фередикъ слыветъ излѣчившимся отъ страсти къ женщинамъ, если Ференика слыветъ за вѣрную своему мужу, то этого съ нихъ и достаточно. Пускай они ведутъ раззорительную игру, раззоряютъ своихъ кредиторовъ, наслаждаются и пользуются несчастіемъ другого, поклоняются вельможамъ, презираютъ низшихъ, кружатъ себѣ голову собственными заслугами, сохнутъ отъ зависти, лгутъ, злословятъ, строятъ козни, вредятъ,-- это ихъ дѣло; неужели вы хотите, чтобы они перебивали честь быть добродѣтельными у тѣхъ, кто, избѣгая скрытыхъ пороковъ, избѣгаетъ и гордости и несправедливости?

-----

   Когда придворный будетъ смиреннымъ, излѣчившись отъ тщеславія и честолюбія, когда не станетъ основывать свое счастье на раззореніи своихъ конкурентовъ, когда будетъ справедливъ, облегчитъ своихъ вассаловъ, будетъ платить долги, когда не будетъ ни плутомъ, ни злоязычнымъ, откажется отъ пышныхъ пировъ и незаконной любви, будетъ молиться не только губами и притомъ даже въ отсутствіи государя, когда не будетъ недоступнымъ съ перваго разу, не будетъ имѣть строгаго лица и суроваго взгляда, не будетъ лѣнивъ и склоненъ къ празднымъ мечтамъ, съумѣетъ съ самымъ добросовѣстнымъ вниманіемъ исправлять различныя совмѣстныя должности, когда сможетъ и захочетъ обратить свой умъ и свои заботы на великія и трудныя дѣла, особенно на тѣ. которыя наиболѣе важны для народа и всего государства, когда характеръ его помѣшаетъ мнѣ прославлять его въ этомъ отношеніи, а скромность помѣшаетъ ему, если я не прославляю, признаться самому, -- тогда-то вотъ я скажу объ этой личности: это благочестивый человѣкъ, а не ханжа, это человѣкъ, данный нашему вѣку, какъ образецъ искренней добродѣтели и какъ противоположность лицемѣру.

-----

   У Онуфрія вмѣсто всякой постели чехолъ изъ сѣрой саржи, но ложится онъ на пуху и хлопчатой бумагѣ; одѣтъ онъ просто, но за-то удобно, лѣтомъ въ одну очень легкую ткань, а зимой въ другую, очень мягкую; рубашки у него очень тонкія, но онъ очень заботливо прячетъ ихъ. Онъ не говоритъ: "моя власяница", "мое бичеваніе"; въ этомъ случаѣ онъ выдалъ-бы себя за то, что онъ есть, за лицемѣра, а онъ хочетъ выдавать себя за то, чѣмъ его нельзя назвать, за человѣка благочестиваго: онъ такъ поступаетъ, что люди думаютъ о немъ, что онъ носитъ власяницу и подвергаетъ себя суровому бичеванію, хотя онъ и не говоритъ объ этомъ. По его комнатѣ въ безпорядкѣ разбросано нѣсколько книгъ; открываете ихъ -- это "Духовное сраженіе", "Внутренній христіанинъ", "Священный годъ"; подъ замкомъ у него другія книги. Если онъ идетъ по городу и издали видитъ человѣка, предъ которымъ необходимо быть благочестивымъ, то у него опущенные глаза, медленная и скромная походка, сосредоточенный видъ: онъ играетъ свою привычную роль. Если онъ входитъ въ церковь, то сначала наблюдаетъ, кѣмъ онъ можетъ быть замѣченъ и, смотря по этому, или опускается на колѣни и молится, или не думаетъ ни о томъ, ни о другомъ; если около него окажется важный и вліятельный человѣкъ, который видитъ его и можетъ слышать, то онъ не только молится, но и выказываетъ душевные порывы и испускаетъ вздохи; если этотъ человѣкъ удаляется, онъ, видя это, успокоивается и перестаетъ вздыхать. Въ другой разъ, входя въ церковь, онъ пробирается черезъ толпу, выбираетъ мѣсто, чтобы сосредоточиться, но непремѣнно такое, гдѣ всѣ видѣли бы, какъ онъ уничижается; если недалеко слышенъ разговоръ и смѣхъ придворныхъ, которые въ капеллѣ не меньше шумятъ, чѣмъ въ передней, то онъ производитъ еще больше шуму, чѣмъ они, чтобы заставить ихъ молчать: онъ принимается громко читать свои молитвы, которыя всегда заключаютъ въ себѣ сравненіе другихъ съ собою, выгодное для него самого. Онъ не пойдетъ въ уединенную и рѣдко посѣщаемую церковь, гдѣ придется, пожалуй, выслушать подъ рядъ двѣ мессы, проповѣдь, вечерню и повечеріе, и все наединѣ съ однимъ Богомъ, безъ всякихъ постороннихъ свидѣтелей; онъ любитъ такую приходскую церковь, посѣщаетъ такіе храмы, гдѣ бываетъ большое стеченіе: тутъ можно имѣть успѣхъ, тутъ можно быть замѣченнымъ. Онъ выбираетъ два-три дня въ году и, ни съ того, ни съ сего, начинаетъ поститься; но вдругъ, хотя зима уже прошла, начинаетъ кашлять: у него плоха грудь, истеричные припадки, была даже лихорадка, и вотъ онъ заставляетъ просить себя, убѣждать, журить, чтобы онъ прервалъ постъ, хотя послѣдній только что начался, и наконецъ уступаетъ изъ угодливости. Если Онуфрія выбираютъ судьею въ ссорѣ родственниковъ или въ семейномъ процессѣ, онъ стоитъ на сторонѣ наиболѣе сильныхъ, т. е. наиболѣе богатыхъ, и его никакъ не убѣдить, что иной и богатъ, но виновенъ. Если онъ хорошъ съ богатымъ человѣкомъ, умѣлъ произвести на него впечатлѣніе, состоитъ при немъ паразитомъ и можетъ извлечь изъ него большія для себя выгоды, онъ не станетъ соблазнять его жену, по крайней мѣрѣ, не станетъ самъ первый дѣлать предложеніе: онъ убѣжитъ и оставитъ ей плащъ, если не увѣренъ въ ней, какъ самъ въ себѣ; еще менѣе онъ способенъ употреблять языкъ благочестія для того, чтобы польстить ей и увлечь ее; онъ не по привычкѣ ведетъ благочестивыя рѣчи, а съ умысломъ, когда онѣ ему полезны, но ни за что не станетъ вести ихъ, если онѣ могутъ сдѣлать его только смѣшнымъ. Онъ знаетъ, гдѣ искать женщинъ, болѣе сообщительныхъ и послушныхъ, чѣмъ жена его друга: онъ долго, не покидаетъ ихъ, если это служитъ только для того, чтобы о немъ говорили въ публикѣ, что онъ удалился въ уединеніе; кто въ самомъ дѣлѣ могъ бы сомнѣваться въ этомъ, видя, что онъ возвращается съ изнуреннымъ лицомъ, какъ человѣкъ, не берегущій себя? Притомъ же женщины, процвѣтающія и благоденствующія подъ сѣнью благочестія, какъ разъ по немъ, только съ тою маленькою разницею, что на престарѣлыхъ онъ не обращаетъ вниманія, ухаживая за молодыми, а между послѣдними предпочитая самыхъ красивыхъ и лучше всего сложенныхъ -- это для него приманка. Онѣ идутъ куда-нибудь и онъ идетъ, онѣ возвращаются и онъ возвращается, онѣ остаются и онъ остается; во всякомъ мѣстѣ и всякій часъ онъ имѣетъ удовольствіе видѣть ихъ, кто могъ бы не быть этимъ удовлетворенъ? Онѣ ханжи и онъ ханжа. При всемъ томъ онъ не забываетъ извлечь выгоду изъ ослѣпленія своего друга и изъ предубѣжденія послѣняго въ его пользу: то онъ занимаетъ у него денегъ, то такъ ведетъ дѣло, что тотъ самъ предлагаетъ ихъ, то заставляетъ упрекать себя, что онъ не обращается къ своимъ друзьямъ за помощью въ своихъ нуждахъ, то не хочетъ взять у него ни одного обола безъ росписки, будучи увѣренъ, что не получитъ ея. Одинъ разъ, именно когда ему нужна только небольшая сумма, онъ говоритъ, что онъ ни въ чемъ не нуждается, другой разъ онъ при всѣхъ хвалитъ великодушіе своего друга, чтобы затронуть его честь и вынудить его на большую щедрость; онъ не думаетъ воспользоваться всѣмъ его наслѣдствомъ или добиться передачи въ даръ себѣ всего вообще имущества, особенно если придется отнимать его у сына, законнаго наслѣдника. Благочестивый человѣкъ не жаденъ, не любитъ насилія и несправедливости, онъ даже не корыстенъ. Онуфрій не благочестивый человѣкъ, а только хочетъ считаться такимъ, ловко нося маску благочестія, поэтому онъ хлопочетъ о своихъ интересахъ тайкомъ: онъ никогда не пойдетъ на прямикъ, никогда не вкрадывается въ такое семейство, гдѣ отцу приходится и дочь пристроить и сыну дать средства: тутъ права, слишкомъ сильны и ненарушимы, ихъ не перебьешь безъ скандала; онъ боится, какъ бы о такой попыткѣ не прослышалъ государь, отъ котораго онъ скрываетъ свои ходы, изъ страха быть разоблаченнымъ и оказаться тѣмъ, что онъ есть; поэтому-то онъ посягаетъ на побочную линію: тутъ можно производить нападеніе болѣе безнаказанно; это -- ужасъ для двоюродныхъ братьевъ и сестеръ, для племянника и племянницы, отъявленный льстецъ и другъ всѣхъ дядей, составившихъ себѣ состояніе; онъ выдаетъ себя за законнаго наслѣдника всякаго старика, умирающаго богатымъ и бездѣтнымъ, и послѣдній долженъ лишить его наслѣдства, если хочетъ, чтобы родственники получили его наслѣдство; если Онуфрій не находитъ случая лишить ихъ всего, онъ отнимаетъ у нихъ, по крайней мѣрѣ, порядочную часть; незначительной кkеветы, даже менѣе -- легкаго злорѣчія ему достаточно для этого благочестиваго плана; этимъ талантомъ онъ владѣетъ въ высокой степени совершенства; иногда даже онъ ставитъ своею главною задачею -- не оставлять его въ бездѣйствіи; по его мнѣнію, есть люди, которыхъ мы по совѣсти обязаны позорить, такихъ то людей онъ не любитъ, старается имъ вредить, и добивается заполучить ихъ наслѣдство; своихъ цѣлей онъ достигаетъ безъ малѣйшаго труда, не открывая даже рта: ему говорятъ объ Евдоксѣ, а онъ только улыбается или вздыхаетъ; его спрашиваютъ, настаиваютъ, а онъ все ничего не отвѣчаетъ; и дѣйствительно, онъ правъ: онъ уже достаточно выразился.

-----

   Смѣйтесь, Зелія, будьте шутливы и шаловливы по своему обыкновенію! Что стало съ вашей веселостью? "Я богата", говорите вы, "всего у меня вдоволь", а все-таки вы вздыхаете. Смѣйтесь, Зелія, смѣйтесь громче! Что за польза въ самомъ большомъ богатствѣ, если оно ведетъ за собою серьезничанье и печаль? Подражайте вельможамъ, которые родились на лонѣ богатства: они смѣются иногда, они уступаютъ темпераменту, слѣдуйте и вы своему праву; не заставляйте говорить о себѣ, что перемѣна мѣста или какихъ-нибудь тысяча ливровъ лишняго дохода способны бросить васъ изъ одной крайности въ другую.-- "Я достаточно пользуюсь и милостями..." -- Я объ этомъ догадывался, но, пожалуйста, не переставайте смѣяться и даже улыбаться мнѣ, проходя мимо, какъ это вы нѣкогда дѣлали: не бойтесь ничего, я не стану фамильярничать съ вами, я не перемѣню своего мнѣнія о васъ и вашемъ положеніи, я одинаково буду считать васъ богатою и пользующеюся милостями...-- "Я благочестива", добавляете вы.-- Довольно! все сказано! Я теперь понимаю, что чувство чистой совѣсти на лицѣ отражается не меньше, чѣмъ свѣтлое и радостное настроеніе, что унылыя и суровыя страсти взяли верхъ и распространились на всю вашу внѣшность; онѣ далеко поведутъ... и нѣтъ ничего удивительнаго, что набожность еще лучше, чѣмъ красота и юность, способна дѣлать женщину гордою и презрительною.

-----

   Въ одинъ вѣкъ мы далеко ушли въ искусствахъ и наукахъ, которыя всѣ доведены до высокой степени совершенства, даже искусство спасаться и то теперь совершается по извѣстнымъ правиламъ и извѣстному методу и снабжено всѣмъ, что только могъ изобрѣсти умъ людей наиболѣе прекраснаго и возвышеннаго Благочестіе и геометрія имѣютъ каждое свой особый языкъ, свои такъ называемые техническіе термины; кто не знаетъ ихъ, тотъ не геометръ, тотъ не благочестивъ. Первые благочестивые люди, даже тѣ, которыми руководили апостолы, не знали вовсе этихъ терминовъ: эти простые люди имѣли только вѣру и дѣла, ограничивались тѣмъ, что вѣрили и добродѣтельно жили.

-----

   Много требуется тонкости отъ религіознаго государя, чтобы преобразовать дворъ и сдѣлать его благочестивымъ; зная, до какой степени придворные хотятъ ему угодить и на чемъ они основываютъ свое счастье, онъ благоразумно щадитъ ихъ, онъ терпитъ, прикрываетъ, опасаясь, чтобы они не впали въ лицемѣріе или нечестіе; онъ ожидаетъ большаго отъ Бога и времени, чѣмъ отъ своего усердія и искусства.

-----

   Издавна принято при дворахъ платить жалованье и раздавать награды музыкантамъ, учителямъ танцевъ, комедіантамъ, флейтистамъ, льстецамъ и угодникамъ; у нихъ опредѣленныя заслуги, общепризнанные таланты: они забавляютъ вельможъ и даютъ имъ отдохнуть отъ своего величія; Фавье -- отличный танцоръ, Лоренцани составляетъ прекрасныя церковныя пѣсни -- это всѣ знаютъ, но кто знаетъ, имѣетъ-ли набожный человѣкъ добродѣтель? Для него ничего не припасено ни въ шкатулкѣ, ни въ казначействѣ; и дѣйствительно, это ремесло удобно для поддѣлокъ; еслибы за него платили, то это подвергло бы государя опасности воздавать почетъ притворству и плутовству, платить жалованье лицемѣру.

-----

   Можно надѣяться, что набожность двора скоро научитъ набожности и столицу.

-----

   Я не сомнѣваюсь, что истинное благочестіе не бываетъ источникомъ покоя: оно учитъ выносить жизнь и дѣлаетъ смерть тихою; лицемѣріе не даетъ такихъ результатовъ.

-----

   Каждый часъ самъ по себѣ, какъ въ отношеніи къ намъ, единствененъ: разъ онъ протекъ, онъ уже погибъ всецѣло, милліоны вѣковъ не воротятъ его; дни, мѣсяцы, годы погружаются, теряясь невозвратно, въ бездну времени. Само время исчезнетъ, оно не болѣе какъ точка въ неизмѣримыхъ пространствахъ вѣчности, которой тоже суждено изгладиться. Моды, величіе, милости, богатство, могущество, власть, независимость, удовольствія, радости, излишество,-- все это только пустыя и вздорныя принадлежности времени. Что станетъ съ этими модами, когда самое время исчезнетъ? Одна только добродѣтель, какъ мало ни бываетъ она въ модѣ, пойдетъ дальше временъ.
   

О нѣкоторыхъ обычаяхъ.

   Есть люди, которые не имѣютъ средствъ быть благородными.
   Есть и такіе, которые были бы благородными, еслибы получили отъ своихъ кредиторовъ мѣсяцевъ на шесть отсрочку {Выслужившіеся въ чинахъ (Лабр.).}.
   Иные ложатся разночинцами, а встаютъ благородными {Выслужившіеся въ чинахъ (Лабр.).}.
   Сколько такихъ благородныхъ, у которыхъ отецъ и предки были разночинцами!

-----

   У иного отецъ извѣстенъ своею конторою или лавкою, но онъ, помимо отца, ссылается на своего дѣда, который давно уже умеръ и никому неизвѣстенъ; затѣмъ онъ указываетъ на большіе доходы, важную должность, знатныя брачныя связи; выходитъ, что ему не достаетъ только документовъ, чтобы быть благороднымъ.

-----

   Вошедшее въ употребленіе въ трибуналахъ слово "реабилитація" почти вытѣснило собою слова "дворянская грамота", которыя нѣкогда были столь употребительны, а теперь оказываются устарѣлыми; "реабилитація" предполагаетъ, что человѣкъ, ставшій богачемъ, по происхожденію благороденъ, что ему необходимо такимъ быть, хотя, быть можетъ, не совсѣмъ нравственно; что его отецъ могъ потерять право на дворянство, добывая средства сохою, киркою, молотомъ или житьемъ въ прислугахъ, но что ему требуется вернуть прежнія права своихъ предковъ и продолжать носить гербъ своего дома, который однако онъ самъ сочинилъ (но такъ, чтобы онъ не былъ похожъ на гербъ, стоящій на его оловянной посудѣ); что, однимъ словомъ, дворянская грамота къ нему уже не идетъ, что она приноситъ честь только разночинцу, т. е. тому, кто только ищетъ еще секрета стать богатымъ.

-----

   Если увѣрять человѣка изъ простонародья, что онъ видѣлъ чудо, онъ и въ самомъ дѣлѣ убѣждается, что видѣлъ его. Кто постоянно скрываетъ свои лѣта, тотъ, наконецъ, и самъ начинаетъ думать, что онъ такъ молодъ, какъ хочетъ казаться другимъ; точно также разночинцу, который по привычкѣ толкуетъ, что онъ происходитъ отъ какого-нибудь древняго барона или владѣльца замка, пріятно самому себѣ вѣрить въ этомъ, хотя на самомъ дѣлѣ онъ вовсе не такого знатнаго происхожденія.

-----

   У какого теперь мало-мальски счастливаго и состоятельнаго разночинца нѣтъ герба, почетнаго знака въ гербѣ, шлема, нашлемника, девиза, а, пожалуй, и "военнаго крика"? Куда дѣвалась разница между "каской" и "томомъ"?
   Названіе исчезло, вещь вышла изъ употребленія; никому нѣтъ дѣла до того, какъ ихъ носить, съ лица или съ боку, открытыми или закрытыми, или сколько на нихъ должно быть рѣшетокъ. Теперь не любятъ мелочей, а переходятъ прямо къ коронамъ: это проще; если считаютъ себя достойными, то и присуждаютъ ихъ себѣ; лучшіе буржуа, правда, пока еще стыдятся украшать себя короною маркиза, вполнѣ довольствуясь графскою; а иные даже не слишкомъ далеко ходятъ за ней, а переносятъ съ вывѣски прямо на карету.

-----

   Достаточно родиться не въ городѣ, а въ хижинѣ, какихъ много въ деревняхъ, или подъ стоящими въ болотѣ развалинами, которыя называютъ замкомъ, чтобы тебѣ на слово повѣрили, что ты благороднаго происхожденія.

-----

   Простой дворянинъ хочетъ выдать себя за маленькаго сеньора и достигаетъ цѣли. Знатный сеньоръ добивается княжескаго достоинства и принимаетъ столько мѣръ, что, съ помощью громкихъ именъ, споровъ о чинахъ и первенствѣ, новыхъ гербовъ и генеалогіи (которую составилъ ему конечно не Гозье), дѣлается наконецъ маленькимъ княземъ.

-----

   Знатные люди во всемъ берутъ мѣрку и примѣръ съ болѣе знатныхъ, которые, съ своей стороны, чтобы не имѣть ничего общаго съ тѣми, кто ниже ихъ, охотно отказываются отъ всѣхъ почетныхъ рубрикъ и различій, которыми обременено ихъ положеніе, и предпочитаютъ этому рабству болѣе свободную и удобную жизнь; кто идетъ по ихъ слѣдамъ, тѣ уже вслѣдствіе соревнованія соблюдаютъ подобную же простоту и скромность; такимъ образомъ всѣ они вслѣдствіе своего высокаго положенія дойдутъ до того, что станутъ жить естественно, какъ народъ. Ужасное для нихъ несчастіе!

-----

   Иные люди носятъ по три имени изъ опасенія не имѣть имени: одно для деревни, другое для города, третье для мѣстъ ихъ службы, для должности; у другихъ одно двусложное имя, но они облагораживаютъ его частицами, лишь только ихъ благосостояніе улучшается; третій, уничтоживъ одинъ слогъ, изъ незнатной фамиліи дѣлаетъ знаменитую; четвертый, перемѣняя одну букву на другую, переряжается и изъ Сира {Рабовъ древніе называли часто только по имени народности, къ которой рабъ принадлежалъ (Сиръ -- это сиріецъ).} дѣлается Киромъ; нѣкоторые бросаютъ свои имена, которыя они могли бы носить безъ стыда, чтобы присвоить себѣ болѣе громкія, хотя при этомъ имъ приходится много терять отъ сравненія ихъ съ тѣми великими людьми, которые раньше носили эти имена; есть, наконецъ, и такіе, которые, родившись подъ сѣнью парижскихъ колоколенъ, хотятъ быть фламандцами или итальянцами, какъ будто разночинцы есть не во всякой странѣ; для этого они удлинняютъ свои французскія имена иностранными окончаніями, думая, что происходить издалека значитъ происходить изъ знатнаго дома.

-----

   Нужда въ деньгахъ примирила знать съ разночинцами и уничтожила привилегіи, основанныя на четырехъ поколѣніяхъ.

-----

   Сколькимъ дѣтямъ былъ бы полезенъ законъ, который гласилъ бы, что облагораживаетъ животъ! Но за-то сколькимъ другимъ онъ не былъ бы полезенъ!

-----

   Мало такихъ семействъ, которыя однимъ краемъ не соприкасались бы съ самыми знатными принцами, а другимъ съ простымъ народомъ.

-----

   Быть благороднымъ очень выгодно; у кого титулъ, у того и вольности, льготы, изъятія, привилегіи, чего ему еще не хватаетъ? Неужели вы думаете, что отшельники {Нѣкоторые монастыри, чтобы пользоваться привилегіями дворянства, купили должности королевскаго секретаря.} сдѣлались благородными изъ-за самого благородства? Они вовсе не такъ тщеславны. Правъ добивались они изъ-за пользы, хотя это столь же прилично имъ, какъ принимать участіе въ откупѣ соляныхъ пошлинъ; я говорю не о каждомъ въ отдѣльности (ихъ обѣты противорѣчатъ этому), а вообще....

-----

   Я долженъ прямо высказаться, чтобы подготовить другихъ, чтобы никто потомъ не нашелъ неожиданнымъ мое происхожденіе: если случится когда, что какой-нибудь вельможа найдетъ меня достойнымъ своихъ заботъ, если я составлю наконецъ себѣ счастье, то знайте, что былъ нѣкогда Жоффруа де Лабртойеръ, котораго всѣ хроники ставятъ въ числѣ самыхъ знатныхъ сеньеровъ Франціи, послѣдовавшихъ за Готфридомъ Бульонскимъ для покоренія святой земли: вотъ отъ кого я происхожу по прямой линіи.

-----

   Если благородство есть добродѣтель, то оно уничтожается всѣмъ тѣмъ, что не добродѣтельно; если же оно не добродѣтель, то оно ничего не стоитъ.

-----

   Иныя вещи покажутся удивительными и непонятными, если свести ихъ къ началамъ и первоначальному ихъ значенію. Въ самомъ дѣлѣ, видя роскошь нарядовъ, крайнюю изнѣженность и тщеславіе иныхъ аббатовъ, которые въ ухаживаніи за женщинами конкурируютъ съ маркизами и финансистами и берутъ верхъ надъ тѣми и другими, кто могъ бы подумать, что аббатъ по своему происхожденію и значенію самаго слова есть отецъ и глава монаховъ и смиренныхъ отшельниковъ, для которыхъ онъ долженъ быть примѣромъ? Какая сила, какая власть, какая тираннія обычая! Не говоря уже о болѣе важныхъ безпорядкахъ, намъ скоро придется, пожалуй, видѣть простого аббата въ бархатѣ съ разводами, какъ его высокопреосвященство {Титулъ кардинала.}, или съ мушками и румянами, какъ женщину.

-----

   Что всякія мерзости боговъ, Венера, Ганимедъ и другія нагія фигуры Караччи {Аннибалъ Караччи (1560--1609), украсившій фресками дворецъ Фарнезе, былъ одинъ изъ членовъ знаменитаго итальянскаго семейства живописцевъ, основавшаго Болонскую академію живописи.} изображены были для "князей" церкви, называющихъ себя преемниками апостоловъ, доказательствомъ служитъ дворецъ Фарнезе {Въ Римѣ.}.

-----

   Прекрасныя вещи бываютъ менѣе прекрасны, если онѣ не на мѣстѣ; совершенство зависитъ много отъ умѣстности, а умѣстность отъ разумности. Неумѣстна въ церкви "жига" {Родъ пѣсни и танца.} или въ проповѣди театральные тоны, не ставятъ въ храмахъ свѣтскихъ изображеній, не ставятъ Христа, напр., рядомъ съ судомъ Париса или лицъ, посвятившихъ жизнь церкви, рядомъ съ принадлежностями рыцаря.

-----

   Я долженъ, наконецъ, высказать свое мнѣніе и о томъ, что извѣстно подъ именемъ beau salut. Что мы встрѣчаемъ при такой службѣ? Обстановка часто свѣтская, мѣста скромныя и платныя, книги разставлены, какъ въ театрѣ, тутъ и тамъ встрѣчи и свиданія, топотъ и громкая болтовня; если входитъ кто на трибуну, то говоритъ какъ-то сухо, слишкомъ запросто, какъ-бы нарочно для того, чтобы собрать народъ и позабавить его, пока не раздастся оркестръ (говорить-ли о немъ) и голоса, которые давно уже спѣваются. Слѣлуетъ-ли послѣ этого восклицать, что меня снѣдаетъ рвеніе къ дому Господню, и снимать покровъ, скрывающій тайны, среди такой непристойности? Неужели только потому, что у Т-евъ {Театинцы, монашескій орденъ.} пока еще не пляшутъ, принудятъ меня называть подобное зрѣлище церковною службою?

-----

   Никто не даетъ обѣтовъ и не ходитъ на богомолье для того, чтобы получить отъ святого больше духовной кротости и душевной признательности, чтобы быть болѣе справедливымъ и менѣе склоннымъ вредить другому, излѣчиться отъ тщеславія, разныхъ треволненій и страсти къ злымъ насмѣшкамъ.

-----

   Что можетъ быть нелѣпѣе той картины, когда толпа христіанъ того и другого пола собирается въ опредѣленные дни въ одну залу, чтобы апплодировать кучкѣ отлученныхъ отъ церкви людей, которые и отлучены только изъ-за доставляемаго ими и раньше уже оплаченнаго удовольствія? Мнѣ кажется, нужно было-бы или закрыть театры, или менѣе строго относиться къ положенію актеровъ....

-----

   Въ такъ называемые "святые" дни монахъ исповѣдуетъ, между тѣмъ какъ приходскій священникъ гремитъ съ кафедры противъ монаха и его приверженцевъ; иная благочестивая женщина выходитъ изъ алтаря и слышитъ изъ проповѣди, что она только что совершила святотатство. Неужели нѣтъ въ церкви власти, которая въ правѣ или заставить молчать пастора или прекратить на время власть варнавита {Монашескій орденъ варнавитовъ учрежденъ въ 1530 г. въ Миланѣ.}?

------

   За бракъ въ приходахъ больше платятъ, чѣмъ за крещеніе, а за крещеніе больше, чѣмъ за исповѣдь. Пожалуй, иной скажетъ, что это такса на таинства, которыя оказываются какъ будто оцѣненными на деньги. Въ сущности-же это просто обычай: кто получаетъ за совершеніе таинства, тотъ вовсе не думаетъ, что продаетъ его; равно какъ и тотъ, кто платитъ, не думаетъ, что онъ покупаетъ; отъ этой внѣшности, пожалуй, можно было бы освободить простыхъ-и набожныхъ людей.

-----

   Иной пасторъ, совершенно здоровый и свѣжій, въ тонкомъ бѣльѣ и венеціанскихъ кружевахъ, получающій доходу не меньше тѣхъ, кто носитъ пурпуръ и горностай, спокойно отдыхаетъ себѣ послѣ обѣда, между тѣмъ какъ фельянтинецъ или францисканецъ покидаетъ свою уединенную келью, къ которой привязываютъ его обѣты и приличіе, идетъ проповѣдывать ему самому и его паствѣ и получаетъ за это деньги, какъ за кусокъ матеріи. "Какая придирчивость!" восклицаете вы, прерывая меня: "что за странныя новости! Не хотите-ли вы устранить этого пастора и его стадо отъ Божьяго слова, лишить ихъ Евангельской пищи?" Напротивъ, я хотѣлъ-бы, чтобы онъ самъ раздавалъ ее утромъ и вечеромъ въ храмѣ и въ домахъ, на площадяхъ и на кровляхъ, и чтобы никто не брался за столь важное и трудное дѣло, если не имѣетъ столько охоты, талантовъ и силъ, чтобы заслужить тѣ богатыя приношенія и тотъ доходъ, который положенъ за этотъ трудъ; правда, священника я принужденъ извинить за такой образъ дѣйствій принятымъ обычаемъ, который онъ нашелъ уже установившимся и передаетъ своему преемнику; но я не могу одобрить этого нелѣпаго, неосновательнаго и неприличнаго обычая, я скорѣе согласился бы на то, чтобы кто-нибудь за одни и тѣ-же похороны бралъ четыре раза плату: за себя, за свои права, за присутствіе и за совершеніе.

-----

   Титъ, послѣ двадцатилѣтней службы на второстепенномъ мѣстѣ, все еще не достоинъ высшаго мѣста, хотя оно вакантно; ему не могутъ помочь ни таланты, ни ученость, ни образцовая жизнь, ни желаніе прихожанъ; для замѣщенія этого мѣста изъ-подъ земли рождается другой клеркъ, а Тита обошли, если не дали отставки; но онъ не жалуется: это въ обычаѣ.
   "Я завѣдую хорами", говоритъ шофесье {Родъ церковнаго старосты.}, "кто меня принудитъ ходить къ утренѣ? Предшественникъ мой не ходилъ; развѣ я хуже его? могу развѣ я ронять свою должность? Я долженъ держать ее на той высотѣ, на какой принялъ".-- "Не личный интересъ мною руководитъ", говоритъ Схоластъ, "а интересы церковнаго дохода; что за охота главному канонику подчиняться хору, между тѣмъ какъ казначей, архідіаконъ, исповѣдникъ и главный викарій {Все это члены одного капитула, т. с. коллегіи священнослужителей при каѳедральномъ соборѣ. Прево (у лютеранъ пробстъ) соотвѣтствуетъ протоіерею.}, ему не подчиняются".-- "Я имѣю полное основаніе требовать дохода, хотя и не совершаю службы", говоритъ прево: "цѣлыхъ двадцать лѣтъ уже я привыкъ спать по ночамъ; какъ началъ, такъ и кончу, ни за что не откажусь отъ своего права, а иначе что мнѣ за польза быть во главѣ капитула? Другіе не могутъ брать съ меня примѣръ". Всѣ, однимъ словомъ, наперерывъ отказываются хвалить Бога и каждый ссылается на укоренившійся обычай; споръ, кому совершать церковную службу, бываетъ самымъ горячимъ... Звонятъ колокола среди ночной тишины; но ихъ мелодія, пробуждая пѣвчихъ, канониковъ только усыпляетъ, погружая въ сладкій и тихій сонъ съ прекрасными сновидѣніями; уже поздно бываетъ, когда они встаютъ и идутъ въ церковь получать плату за то, что спали.

-----

   Кто могъ бы представить себѣ, еслибы у насъ на глазахъ не было фактовъ, какого труда стоитъ людямъ рѣшиться на свое собственное спасеніе? Кто могъ бы подумать, что имъ нужны для этого особыя лица въ особомъ платьѣ, которыя, съ помощью подготовленныхъ заранѣе нѣжныхъ и патетичныхъ рѣчей, съ помощью извѣстнаго рода измѣненій въ голосѣ, слезъ и движеній, повергающихъ ихъ въ потъ и утомленіе, заставляютъ наконецъ христіанина и разумное существо, болѣзнь котораго неизлѣчима, согласиться на то, чтобы не губить себя и позаботиться о своемъ спасеніи?

-----

   Дочь Аристиппа опасно больна; она посылаетъ къ своему отцу, хочетъ помириться съ нимъ и умереть, получивъ прощеніе; но этотъ мудрый человѣкъ, дающій совѣты цѣлому городу, раздумываетъ, самому-ли ему сдѣлать этотъ шагъ или поручить своей женѣ; не нужно-ли еще вмѣшательства "руководителя", чтобы двинуть съ мѣста ихъ обоихъ?

-----

   Если мать дѣлаетъ дочь монахинею (а не то что уступаетъ ея призванію), то она вмѣстѣ съ своею душою беретъ на себя и другую, отвѣчая за нее передъ Богомъ и служа порукою за нее; чтобы такая мать не погибла, нужно, чтобы ея дочь спаслась.

-----

   Отецъ разоряется игрою; тѣмъ не менѣе онъ выдаетъ замужъ старшую изъ своихъ двухъ дочерей на то, что смогъ уберечь отъ рукъ Амбревилля, зато младшей приходится дать обѣтъ, хотя все ея призваніе обусловлено только игрою ея отца.

-----

   Иныя дѣвушки имѣли добродѣтель, здоровье, рвеніе, истинное призваніе; но не были на столько богаты, чтобы дать обѣтъ бѣдности въ богатомъ аббатствѣ.

-----

   Кто размышляетъ, что выбрать для постриженія, аббатство или простой монастырь, тотъ рѣшаетъ старинный вопросъ, что лучше народное или деспотическое государство.

-----

   Поступить безумно и выйти замужъ вслѣдствіе "какой-то страстишки", значитъ выйти за Мелита, который молодъ, красивъ, уменъ, экономенъ, который нравится и любитъ васъ, но у котораго меньше богатства, чѣмъ у Эгина, хотя предлагаемый вамъ Эгинъ, вмѣстѣ съ большимъ "приданымъ", принесетъ большую охоту тратить его, а вмѣстѣ съ нимъ тратить и ваши капиталы.

-----

   Когда-то было трудно жениться; это было длинной затѣей, серьезнымъ дѣломъ, о которомъ стоило подумать; тогда всю жизнь приходилось быть мужемъ своей жены, будь она хороша или худа -- все равно; тогда былъ одинъ и тотъ же столъ, одно жилище, одно ложе; тогда не отдѣлывались платой на содержаніе; имѣя дѣтей и полное хозяйство, нельзя было жить по наружности, какъ холостяку, и пользоваться утѣхами холостой жизни.

-----

   Пусть бы ужъ избѣгали показываться вдвоемъ съ чужой женой: это вполнѣ умѣстный стыдъ; пусть бы ужъ чувствовали нѣкоторое стѣсненіе быть въ обществѣ съ личностями, у которыхъ репутація запятнана: это тоже понятно; но что за нелѣпый стыдъ заставляетъ краснѣть мужчину отъ своей собственной жены, мѣшая ему показываться въ обществѣ съ тою, которую онъ избралъ себѣ для неразлучной жизни, которая должна составлять всю его радость и утѣху, все его общество, которую онъ любитъ и уважаетъ, которая составляетъ его украшеніе, дѣлая ему честь своимъ умомъ, заслугами, добродѣтелью и вѣрностью? Что хорошаго ждать отъ того, кому стыдно за свой бракъ?
   Я знаю силу обычая, знаю, до чего онъ господствуетъ надъ умами, какъ насилуетъ нравы даже въ вещахъ, лишенныхъ всякаго разумнаго основанія, и все-таки чувствую, что мнѣ стыдно было бы прогуливаться по Куру на виду у всѣхъ съ особою, которая была бы моею женою.

-----

   "Если молодой человѣкъ женится на пожилой женщинѣ, тутъ нѣтъ ни стыда, ни ошибки; это иногда простое благоразуміе, предосторожность. Позорно насмѣяться недостойнымъ образомъ надъ своею благодѣтельницею, такъ чтобы она замѣтила, что она оставлена въ дуракахъ лицемѣромъ и неблагодарнымъ человѣкомъ; если же притворство гдѣ-либо извинительно, то тамъ именно, гдѣ нужно прикидываться другомъ; если позволительно обмануть, то это въ томъ случаѣ, гдѣ жестоко было бы быть искреннимъ. Но вотъ она живетъ долго"... А развѣ вы условились, чтобы она умерла, обезпечивъ васъ и заплативъ всѣ ваши долги? неужели ей остается послѣ такого важнаго дѣла только притаить дыханіе или принять опіума или цикуты? развѣ она виновата, что живетъ? если бы даже вы умерли раньше той, для которой вы составили уже планъ похоронъ, заказали колокольный звонъ во всѣ колокола и лучшія украшенія, развѣ она отвѣчаетъ за это?

-----

   Съ давнихъ поръ существуетъ въ мірѣ одинъ способъ {Билеты и облигаціи (Лабр.).} пускать въ оборотъ свое добро, который постоянно практикуется порядочными людьми и постоянно осуждается ловкими учеными докторами.

-----

   Всегда бывали въ государствѣ такія учрежденія {Кассы для пріема на храненіе (Лабр.).}, которыя какъ бы нарочно и выдуманы для того, чтобы обогащать одного насчетъ многихъ; капиталы частныхъ лицъ стекаются сюда безъ конца и перерыва а отсюда или не возвращаются или возвращаются слишкомъ поздно. Это пучина, это море, принимающее воды рѣкъ, но не возвращающее ихъ; а если оно и возвращаетъ, то тайными подземными путями, не обнаруживая этого и не дѣлаясь менѣе полноводнымъ; это бываетъ только тогда, когда оно долго продержитъ ихъ въ себѣ и уже не можетъ удержать долѣе.

-----

   Капиталы, отданные на благотворительное дѣло за извѣстный пожизненный процентъ, нѣкогда считались надежно-помѣщенными и неприкосновенными, но съ теченіемъ времени, благодаря заботамъ завѣдующихъ лицъ, отдать капиталъ стало значить потерять его {Намекъ на банкротство въ 1689 г. парижскихъ госпиталей и больницъ для неизлѣчимыхъ, отъ которыхъ пострадали многія частныя лица.}? "какіе еще есть секреты удвоить доходы и накопить денегъ? получать "восьмое денье"? войти въ откупа пошлинъ? быть скрягою, сторонникомъ партіи или администраторомъ?

-----

   Вы имѣете одну серебряную или даже золотую монету, но этого мало; дѣлами ворочаетъ число; скопите, если можете, значительную кучу, которая возвышалась бы пирамидой, а остальное я беру на себя. У васъ нѣтъ ни знатнаго происхожденія, ни ума, ни талантовъ, ни опыта, но что нужды! Не убавляйте только вашей кучи и я васъ такъ высоко помѣщу, что вы надѣнете шляпу передъ хозяиномъ, если онъ у васъ есть; но и этого слишкомъ еще много для него: съ вашимъ металломъ, если онъ день отъ дня будетъ прибавляться, я такъ даже устрою, что онъ самъ станетъ снимать шляпу передъ вами.

-----

   Цѣлыхъ десять лѣтъ хлопочетъ Орантъ по судамъ по справедливому, важному дѣлу, отъ котораго зависитъ все его благосостояніе; лѣтъ черезъ пять онъ, быть можетъ, узнаетъ, у кого онъ будетъ судиться и въ какомъ трибуналѣ долженъ хлопотать остальную жизнь.

-----

   Многіе одобряютъ введенный въ трибуналы обычай прерывать адвокатовъ среди ихъ защиты, мѣшать ихъ краснорѣчію и уму, заставляя ограничиваться фактомъ и совершенно сухими доказательствами въ пользу своего дѣла и правъ своихъ довѣрителей; этотъ столь суровый обычай, вслѣдствіе котораго ораторамъ остается только сожалѣть, что не удалось произнести самыхъ лучшихъ мѣстъ своей рѣчи, который изгоняетъ краснорѣчіе изъ единственнаго мѣста, гдѣ оно умѣстно, и превратитъ, пожалуй, парламентъ въ нѣмое судилище, опирается на прочное основаніе, недопускающее возраженій, именно на ускореніе процедуры; но желательно, чтобы объ этомъ основаніи не забывали и во всякомъ другомъ случаѣ, чтобы оно введено было и въ канцелярію, какъ введено въ выслушиванье дѣлъ, чтобы и въ письмоводствѣ такъ-же искали конца, какъ ищутъ въ защитительныхъ рѣчахъ.

-----

   Обязанность судей -- творить судъ, а ремесло ихъ -- отсрочивать судъ; иные знаютъ обязанность, но занимаются ремесломъ.
   Если кто забѣгаетъ къ своему судьѣ, то это не дѣлаетъ ему чести; ибо онъ или не довѣряетъ его свѣдѣніямъ и даже его честности, или хочетъ предрасположить его, или требуетъ у него несправедливости.

-----

   Бываютъ судьи, у которыхъ фаворизмъ, вліяніе, права дружбы и свойства вредятъ правому дѣлу, которыхъ слишкомъ большое стремленіе слыть неподкупными подвергаетъ опасности быть не справедливыми.

-----

   Если судья любитъ кокетничать или ухаживать за женщинами, то это отзывается на дѣлахъ хуже, чѣмъ если судья развратничаетъ; послѣдній скрываетъ свое знакомство и связи, и часто никто не знаетъ, какимъ путемъ подобраться къ нему; первый же открытъ съ тысячи слабыхъ сторонъ, всѣмъ извѣстныхъ, къ нему подбираются съ помощью всѣхъ женщинъ, которымъ онъ хочетъ понравиться.

-----

   Религія и правосудіе чуть не идутъ рука объ руку въ государствѣ, судейское званіе чуть не освящаетъ людей, подобно священству; человѣкъ въ судейской мантіи почти не могъ бы плясать на балѣ, являться въ театрахъ, отказаться отъ простой и скромной одежды, безъ того чтобы не содѣйствовать своему собственному униженію, и странно, что понадобился особый законъ {Опредѣленіе совѣта обязало совѣтниковъ быть въ брыжжахъ, а до этаго времени они почти всегда были въ галстукахъ.}, чтобы урегулировать его внѣшность и принудить его такимъ образомъ быть важнымъ и внушающимъ уваженіе.

-----

   Всякому ремеслу предшествуетъ время обученія; восходя отъ нисшихъ къ высшимъ, во всѣхъ состояніяхъ мы замѣчаемъ время подготовительнаго упражненія, когда ошибки не идутъ въ счетъ, а, напротивъ, ведутъ къ усовершенствованію. Даже война, которая начинается и ведется повидимому безъ всякаго особаго порядка, и та имѣетъ свои правила; убиваютъ другъ друга не кучами и толпами, въ открытомъ полѣ, а методически:есть школа войны. Но гдѣ школа для судьи? Есть традиція, законы, обычаи... А гдѣ то время, и притомъ довольно продолжительное, которое требуется на то, чтобы выправить себя и просвѣтить? Обученіе и первые шаги молодого юноши, который отъ ферулы переходитъ къ пурпуру и котораго капиталъ, отданный на храненіе родителями, сдѣлалъ судьею, состоятъ уже въ томъ, что онъ властно рѣшаетъ вопросы о жизни и счастьи людей.

-----

   Основное требованіе для оратора -- честность; безъ нея онъ вырождается въ декламатора, извращаетъ или преувеличиваетъ факты, ложно цитируетъ, клевещетъ, навлекаетъ страсти и ненависть на тѣхъ, за кого говоритъ; такой ораторъ изъ разряда тѣхъ адвокатовъ, о которыхъ говоритъ пословица, что они наняты для того, чтобы ругать.

-----

   "Правда, эту сумму ему должны, онъ имѣетъ право требовать; но дѣло стало за небольшой формальностью: Онъ забываетъ ее, хотя не отказывается отъ нея; а если такъ, то слѣдовательно онъ теряетъ свою сумму, т. е. лишается своего права"... Вотъ какая совѣсть у стряпчаго!

-----

   Прекраснымъ правиломъ для судейскаго сословія, полезнымъ для публики и полнымъ мудрости и справедливости, было бы правило какъ разъ противоположное тому, которое гласитъ, что отъ формы зависитъ сущность.

-----

   Пытка -- чудесно выдуманное и совершенно вѣрное средство погубить невиннаго съ слабымъ тѣлосложеніемъ и спасти виновнаго, который родился крѣпкимъ и сильнымъ.

-----

   Наказанный виновный служитъ примѣромъ для негодяя, а осужденіе невиннаго затрогиваетъ всѣхъ честныхъ людей.
   Я почти могу сказать о себѣ, что я не буду воромъ или убійцей, но сказать, что я не буду никогда наказанъ, какъ воръ или убійца, было бы очень смѣло.
   Плачевно положеніе человѣка, который невиненъ, но за которымъ поспѣшность процедуры нашла преступленіе; не больше-ли, пожалуй, тутъ преступенъ самъ судья?

-----

   Если кто разсказалъ бы мнѣ, что былъ когда-то такой прево или такой чиновникъ, назначенный для преслѣдованія и искорененія воровъ, который съ давнихъ поръ знакомъ былъ со всѣми ими въ лицо и по имени, зналъ ихъ кражи, т. е. какъ, сколько разъ и насколько они украли, такъ далеко проникъ въ ихъ плутни и настолько былъ посвященъ въ ихъ ужасныя тайны, что сумѣлъ возвратить одному вліятельному человѣку драгоцѣнную вещь, украденную въ толпѣ при выходѣ изъ собранія, о которой уже готовы были сдѣлать огласку, что парламентъ вмѣшался въ это дѣло и предалъ суду этого чиновника, то я посмотрѣлъ бы на это происшествіе какъ на одну изъ такихъ вещей, которыхъ не мало въ исторіи, но которыя современемъ утрачиваютъ всякое вѣроятіе; какъ же послѣ этого я могъ повѣрить, что столь гибельное потворство (какъ нужно заключать по недавнимъ, извѣстнымъ до мелочей фактамъ) и теперь еще продолжается, что оно обратилось даже въ привычку?

-----

   Сколько такихъ людей, которые сильны противъ слабостей, непреклонны на просьбы простого народа, не обращаютъ вниманія на мелкихъ людей, строги и суровы въ мелочахъ, отказываются отъ небольшихъ подарковъ, не слушаютъ ни родственниковъ, ни друзей, которыхъ однѣ только женщины могутъ подкупить?

-----

   Лицу, пользующемуся большою милостью при дворѣ, рѣшительно невозможно проиграть процессъ.

-----

   Умирающій, составляя завѣщаніе можетъ быть увѣренъ, что его будутъ слушать какъ оракула: каждый тянетъ въ свою сторону, каждый толкуетъ по своему, т. е. сообразно съ своими желаніями и интересами.

-----

   Несомнѣнно, что есть такіе люди, о которыхъ можно сказать, что смерть не столько опредѣляетъ ихъ послѣднюю волю, сколько избавляетъ ихъ отъ нерѣшительности и тревоги; какое-нибудь неудовольствіе заставляетъ ихъ составлять завѣщаніе, но только что они успокоятся, какъ разрываютъ чернякъ и обращаютъ его въ пепелъ; у нихъ въ шкатулкѣ не меньше завѣщаній, чѣмъ альманаховъ на столѣ; они считаютъ ихъ по числу лѣтъ; второе завѣщаніе уничтожается третьимъ, которое въ свою очередь уничтожается четвертымъ, еще лучше составленнымъ, а вмѣсто четвертаго появляется пятый "собственноручный акта". Если же у того, кто заинтересованъ въ скрытіи завѣщанія, не хватитъ на это скрытіе злой воли или власти или не будетъ удобнаго момента, то ему придется испытать на себѣ всякія "оговорки" и "условія", ибо настроеніе непостояннымъ людей виднѣе всего въ послѣднемъ актѣ, подписанномъ ихъ рукою, послѣ котораго уже поздно желать чего-нибудь противоположнаго.

-----

   Еслибы не существовало завѣщаній для того, чтобы установить права наслѣдниковъ, то право не знаю, была-ли бы нужда въ трибуналахъ, чтобы рѣшать тяжбы людей; судьямъ пришлось бы ограничиться печальною обязанностью посылать на висѣлицу воровъ и поджигателей. Кого мы видимъ въ углахъ камеръ, у перегородки, у двери и въ залѣ суда? наслѣдниковъ "безъ завѣщанія?" Нѣтъ: законы озаботились заранѣе объ ихъ раздѣлахъ. Мы видимъ тутъ стряпчихъ по завѣщаніямъ, которые хлопочатъ по поводу объясненія какой-нибудь оговорки или статьи, лицъ, лишенныхъ наслѣдства, лицъ, подающихъ жалобы по поводу завѣщанія, составленнаго на досугѣ, обдуманно, человѣкомъ степеннымъ, ловкимъ, добросовѣстнымъ, который притомъ пользовался хорошими совѣтами, или по поводу такого акта, гдѣ стряпчій пустилъ въ дѣло свой жаргонъ и всѣ свои обычныя уловки; онъ подписанъ завѣщателемъ и свидѣтелями, подпись скрѣплена, но актъ и въ такомъ видѣ кассированъ и объявленъ недѣйствительнымъ.

-----

   Титій присутствуетъ при чтеніи завѣщанія съ раскраснѣвшимися и влажными глазами; у него сердце сжимается отъ горя вслѣдствіе смерти человѣка, отъ котораго онъ надѣется получить наслѣдство; одна статья даетъ ему должность, другая городскія ренты, третья дѣлаетъ его хозяиномъ земля въ деревнѣ; есть еще одна оговорка, которая (если хорошо ее понять) отказываетъ ему домъ, расположенный въ центрѣ Парижа, въ томъ самомъ видѣ, какъ онъ есть, и съ мебелью... Его печаль увеличивается, слезы такъ и текутъ изъ глазъ. Какъ ихъ сдержать? Онъ видитъ себя чиновникомъ, у него есть и помѣщеніе въ деревнѣ и въ городѣ и даже съ мебелью, у него хорошій столъ и карета... "Былъ-ли кто въ мірѣ честнѣе и лучше покойнаго"! Но вотъ въ завѣщаніи встрѣчается приписка... Нужно прочесть! Наслѣдникомъ всего имущества она дѣлаетъ Мевія, а Титія отсылаетъ въ его предмѣстье, безъ рентъ, безъ правъ на должность и притомъ пѣшкомъ: онъ осушаетъ свои слезы: теперь Мевіго очередь печалиться!

-----

   Законъ, запрещая убивать человѣка, не обнимаетъ-ли этимъ запрещеніемъ всѣхъ способовъ, которые могутъ служить для убійства: кинжалъ, ядъ, огонь, воду, нападеніе изъ засады, открытое насиліе и т. п.? Точно также, отнимая у мужьевъ и женъ право передавать другъ другу имущество, развѣ онъ разумѣлъ только прямые и непосредственные пути передачи, а непрямыхъ путей развѣ и не предвидѣлъ? Развѣ онъ ввелъ временное завѣщаніе по довѣренности? развѣ онъ допускаетъ такое завѣщаніе? Кто, имѣя жену, которая дорога ему и переживаетъ его, отказываетъ имущество вѣрному другу, изъ чувства признательности къ нему или скорѣе вслѣдствіе крайняго довѣрія и увѣренности, что онъ сдѣлаетъ хорошее употребленіе изъ завѣщаннаго ему? Развѣ можно отдавать имущество тому, кого можно заподозрить въ томъ, что онъ не возвратитъ\его лицу, которому мы на самомъ дѣлѣ хотимъ передать? Нужно-ли объ этомъ особо говорить или писать? Какая нужда въ особомъ договорѣ или клятвѣ, чтобы оформить такую тайную сдѣлку? Не чувствуютъ-ли сами люди, чего они могутъ ждать другъ отъ друга въ этомъ случаѣ? Но съ другой стороны, если право на владѣніе имуществомъ перешло къ душеприказчику, то почему же безчестно удерживать его? На чемъ основано осмѣяніе этого въ сатирѣ и водевиляхъ? Развѣ можно сравнить душеприказчика съ казначеемъ, растратившимъ кассу или съ слугой, укравшимъ деньги, которыя господинъ велѣлъ ему снести кому-нибудь? Мы не въ правѣ дѣлать такое сравненіе. Развѣ безчестно не быть щедрымъ и сохранить у себя то, что есть у насъ? Въ какое ставитъ затрудненіе, какую тяжесть налагаетъ временное завѣщаніе? Если изъ уваженія къ закону мы присвоиваемъ имущество, то намъ нельзя послѣ этого слыть добродѣтельными людьми; если изъ уваженія къ умершему другу мы исполняемъ его волю, возвращая имущество его вдовѣ, то мы нарушаемъ законъ, оказываемся довѣренными по временному завѣщанію. Плохо значитъ законъ согласуется съ людскими взглядами; это еще можно сказать, но неумѣстно было бы сказать тутъ, что законъ грѣшитъ или что люди обманываются.

-----

   Иной разъ слышишь, что какія-нибудь частныя лица или общества оспариваютъ другъ у друга первенство, что членъ парламента споритъ съ перомъ. Мнѣ кажется, что кто избѣгаегъ встрѣчи съ противникомъ, тотъ уступаетъ и, чувствуя свою слабость, самъ признаетъ превосходство своего конкурента.

-----

   Тифонъ снабжаетъ одного вельможу собаками и лошадьми. Да и почему ему не снабжать? Покровительство вельможи дѣлаетъ его дерзкимъ, онъ въ своей провинціи безнаказанно можетъ быть чѣмъ угодно ему -- убійцей, клятвопреступникомъ; онъ поджигаетъ своихъ сосѣдей и не имѣетъ нужды въ убѣжищѣ; чтобы его наказать, пришлось наконецъ вмѣшаться самому государю.

-----

   Рагу, ликеры, "антре" {Первое блюдо.}, пирожное -- всѣ эти слова должны бы быть непонятными въ нашемъ языкѣ. Если среди полнаго мира ихъ не слѣдовало бы употреблять, такъ какъ они служатъ только для поддержанія роскоши и чревоугодія, то какъ неумѣстно слушать ихъ во время войны и общественной нищеты, въ виду непріятеля, наканунѣ сраженія, во время осады! Гдѣ говорится о столѣ Сципіона или Марія? Кто читалъ, что Мильтіадъ, Эпаминондъ. Агезилай имѣли роскошный столъ? Я желалъ бы, чтобы объ утонченности, комфортѣ и пышности генераловъ упоминали только тогда, когда уже нечего говорить о нихъ, когда уже истощились рѣчи о томъ, какъ выиграна была битва или взятъ городъ; мнѣ бы лучше хотѣлось, чтобы они пожелали отказаться отъ подобныхъ похвалъ себѣ.

-----

   Гермиппъ -- рабъ того, что онъ называетъ своими мелкими удобствами; онъ жертвуетъ въ пользу ихъ принятымъ обычаемъ, модами, приличіемъ; онъ ищетъ ихъ всюду, покидаетъ меньшее для большаго, не пренебрегаетъ ни однимъ изъ тѣхъ, которыя удобоисполнимы, нарочно изучаетъ ихъ и не проходитъ дня, чтобы онъ не сдѣлалъ въ этомъ родѣ открытія. "Обѣдать" и "ужинать" онъ предоставляетъ другимъ людямъ, а самъ едва допускаетъ эти слова: онъ ѣстъ, когда голоденъ, и только тѣ кушанья, къ которымъ чувствуетъ аппетитъ; вотъ онъ смотритъ, какъ ему стелютъ постель: нѣтъ въ свѣтѣ столь ловкой и удачливой руки, чтобы она могла постлать такъ именно, какъ онъ хочетъ! Изъ дому онъ выходитъ рѣдко, онъ любитъ сидѣть въ комнатѣ, причемъ его нельзя назвать ни празднымъ, ни занятымъ; онъ суетится, ничего не дѣлая, и притомъ въ нарядѣ человѣка, принявшаго лѣкарство. Люди рабски зависятъ отъ слесаря или столяра, а у него, если нуженъ подпилокъ, есть подпилокъ, нужно пилить -- есть пила, нужно вытащить что-нибудь, есть клещи; придумайте, если можно, какой-нибудь инструментъ, котораго у него нѣтъ; на его взглядъ они у него лучше и удобнѣе, чѣмъ тѣ, которыми пользуются мастера; у него есть и новые инструменты, неизвѣстные никому и не имѣющіе названія, продуктъ его ума, употребленіе которыхъ онъ и самъ забылъ; никто не можетъ сравняться съ нимъ въ умѣньи исполнять въ короткое время и безъ труда самую безполезную работу; прежде онъ дѣлалъ десять шаговъ, чтобы пройти отъ постели къ гардеробу, а теперь онъ дѣлаетъ не больше девяти, благодаря тому, что сумѣлъ перевернуть свою комнату; сколько сбережено такимъ образомъ шаговъ въ теченіе жизни! Люди поворачиваютъ ключъ, толкаютъ или тянутъ къ себѣ и дверь отворяется -- какая утомительная работа! Онъ сумѣлъ избавить себя отъ излишнихъ движеній -- а какъ? это тайна, которой онъ не откроетъ. Онъ, если правду сказать, большой мастеръ въ разныхъ пружинахъ и механикѣ, по крайней мѣрѣ въ той, безъ которой всѣ обходятся. Свѣтъ въ свою квартиру онъ получаетъ не черезъ окно, а иначе; онъ нашелъ секретъ всходить и спускаться не по лѣстницѣ, а другимъ способомъ и теперь ищетъ средства входить и выходить не черезъ дверь, а какъ-нибудь поудобнѣе.

-----

   Уже давно не одобряютъ медиковъ и все-таки ими пользуются; комедія и сатира не касается ихъ доходовъ; они даютъ дочерямъ приданое, опредѣляютъ сыновей въ парламентъ и въ прелатуру, и даже сами насмѣшники снабжаютъ ихъ деньгами. Если здоровый дѣлается больнымъ, то ему нужны такіе люди, ремесло которыхъ состоитъ въ томъ, чтобы увѣрять, что онъ не умретъ. Поэтому, пока люди будутъ умирать и пока будутъ любить жизнь, медика всегда будутъ осмѣивать и хорошо платить ему.

-----

   Хорошій медикъ тотъ, у кого есть специфическія средства или кто, не имѣя ихъ, позволяетъ лѣчить больного тѣмъ, которые ихъ имѣютъ.

-----

   Дерзость шарлатановъ и ихъ печальные успѣхи, какъ послѣдствіе дерзости, даютъ цѣну медицинѣ и медикамъ; послѣдніе предоставляютъ умирать, а тѣ убиваютъ.

-----

   Карро Карри {Разумѣется итальянецъ Киретти.} высаживается на берегъ съ рецептомъ, который онъ называетъ "быстрымъ средствомъ", но который бываетъ иногда медленнымъ ядомъ. Это благо для семейства, "но улучшенное въ его рукахъ"; хотя это средство было специфическимъ противъ колики, но онъ лѣчитъ имъ четверодневную лихорадку, колотье въ боку и груди, водянку, апоплексію, эпилепсію; понатужьте немного свою память, назовите болѣзнь, первую, какая вамъ придетъ въ голову... "Кровотеченіе", говорите вы? Онъ его лѣчитъ. Правда, онъ не воскрешаетъ, не возвращаетъ жизни людямъ, но онъ непремѣнно доводитъ ихъ до глубокой старости, а что отецъ его и дѣдъ, знавшіе это секретное лѣкарство, умерли очень молодыми, это простая случайность. Врачи берутъ за визиты, что даютъ, а иные довольствуются простою благодарностью, а Карро Карри настолько увѣренъ въ своемъ средствѣ и въ производимомъ имъ дѣйствіи, что не колеблется требовать платы впередъ и получать прежде, чѣмъ дать. Если болѣзнь неизлѣчима, тѣмъ лучше: она болѣе достойна его хлопотъ и его лѣкарства. Начинайте съ того, что передайте ему нѣсколько мѣшковъ съ тысячью франковъ, заключите съ нимъ оффиціальный контрактъ, отдавши ему одно изъ вашихъ земельныхъ угодій, самое маленькое, и потомъ уже не безпокойтесь больше него о своемъ выздоровленіи. Соревнованіе съ этимъ человѣкомъ населило міръ пройдохами съ фамиліями на "о" и на "і", фамиліями почетными, производящими сильное впечатлѣніе на больныхъ и болѣзни. Признайтесь, Фагонъ {Первый королевскій медикъ.}, вѣдь ваши медики со всѣхъ вашихъ медицинскихъ факультетовъ не всегда и не навѣрняка излѣчиваютъ; а тѣ, которые отъ отцовъ унаслѣдовали практическую медицину, къ которымъ опытность перешла по наслѣдству, всегда и съ клятвою обѣщаютъ излѣчить. Какъ пріятно людямъ вполнѣ надѣяться на излѣченіе смертельной болѣзни и при самой агоніи чувствовать себя еще довольно хорошо! Смерть пріятно захватываетъ больного, не внушая собою страха; ее чувствуютъ раньше, чѣмъ думаютъ приготовиться къ ней и рѣшиться умереть. Пусть у васъ, Фагонъ-Эскулапъ, по всей землѣ царствуетъ хина и рвотное, доводите до совершенства знаніе лѣкарственныхъ травъ, данныхъ людямъ для продолженія ихъ жизни; наблюдайте при лѣченіи съ большею, чѣмъ кто-либо могъ, точностью и мудростью свойства климата, симптомы, вліяніе погоды, тѣлосложеніе; лѣчите всякаго тѣмъ именно способомъ, которымъ слѣдуетъ; изгоняйте изъ тѣла, въ устройствѣ котораго ничего отъ васъ не скрылось, самыя темныя и самыя неизлѣчимыя болѣзни; не покушайтесь только на болѣзни ума: онѣ неизлѣчимы: оставьте въ Кориннѣ, Лесбіи, Канидіи, Трималкіонѣ и Карпѣ ихъ ярую страсть къ шарлатанству.

-----

   Въ государствѣ терпятъ хиромантовъ и гадателей, людей, составляющихъ гороскопы и гадающихъ на фигурахъ, узнающихъ прошедшее по движенію волосяного сита, показывающихъ въ зеркалѣ или въ сосудѣ съ водою чистую правду; эти люди, дѣйствительно, кое на что годны: они предсказываютъ людямъ счастье" дѣвушкамъ свадьбу съ любимымъ человѣкомъ, утѣшаютъ дѣтей, у которыхъ отцы не умираютъ, заговариваютъ горе молодыхъ женщинъ, у которыхъ мужья старики; они однимъ словомъ, но очень дешевой цѣнѣ обманываютъ тѣхъ, кто ищетъ случая быть обманутымъ.

-----

   Что сказать о магіи и колдовствѣ? Теорія ея темпа, принципы неясны, неопредѣленны, напоминаютъ ученіе духовидцевъ; не есть факты трудно объяснимые, подтвержденные солидными людьми, видѣвшими ихъ или узнавшими о нихъ отъ такихъ же солидныхъ лицъ; допустить ихъ всѣ или всѣ отрицать кажется одинаково труднымъ и мнѣ думается, что въ этомъ случаѣ, какъ и во всѣхъ вещахъ необыкновенныхъ, выходящихъ за предѣлы обычныхъ правилъ, трудно стать на чью-либо одну сторону, на сторону легковѣрныхъ душъ или на сторону вольнодумцевъ.

-----

   Дѣтей едва-ли можно обременить излишнимъ знаніемъ языковъ; мнѣ кажется, что мы должны бы прилагать все свое стараніе къ тому, чтобы обучить ихъ языкамъ; они полезны во всѣхъ положеніяхъ людей и даютъ имъ доступъ одинаково какъ къ глубокому, такъ и къ легкому и пріятному образованію. Если мы откладываемъ это столь трудное изученіе на возрастъ нѣсколько болѣе зрѣлый, на юность, то мы или не имѣемъ силы обнять его во всей полнотѣ или не можемъ упорно предаться ему; а упорно предаваться значитъ тратить на изученіе языковъ то время, которое нужно посвящать уже на употребленіе ихъ, значитъ ограничивать изученіемъ словъ тотъ возрастъ, который стремится уже итти дальше и требуетъ не словъ, а вещей, значитъ потерять первые, самые лучшіе для этого годы своей жизни. Такой большой запасъ хорошо дѣлать только тогда, когда все запечатлѣвается въ душѣ вполнѣ естественно и глубоко, когда память свѣжа, воспріимчива и вѣрна, когда умъ и сердце еще не полны страстей, заботъ и желаній, когда мы предназначены для продолжительнаго труда тѣми, отъ кого зависимъ. Я убѣжденъ, что малочисленность глубоко образованныхъ и многочисленность поверхностно образованныхъ людей происходитъ именно отъ пренебреженія къ этому изученію.

-----

   Изученіе текстовъ въ высшей степени желательно; это самый короткій, самый вѣрный и пріятный путь ко всякаго рода образованію. Получайте вещи изъ первыхъ рукъ, черпайте прямо изъ источника, обращайтесь снова и снова къ тексту, заучивайте его на память, цитируйте при подходящихъ случаяхъ, особенно заботьтесь проникнуть въ его смыслъ во всей его обширности и во всѣхъ подробностяхъ; примиряйте автора оригинала, оправдывайте его принципы, выводите сами заключенія; я желаю для васъ того положенія, въ какомъ находились первые комментаторы; заимствуйте ихъ свѣдѣнья и слѣдуйте ихъ взглядамъ только тогда, когда ваши свѣдѣнія слишкомъ коротки; ихъ объясненія не обязательны для васъ: они легко могутъ ускользнуть отъ вашего пониманія, ваши наблюденія, напротивъ, рождаются изъ вашего ума и тамъ-же остаются, вы ихъ снова находите, когда нужно, въ бесѣдахъ, въ совѣщаніяхъ, въ спорахъ; добивайтесь удовольствія видѣть, что вы останавливаетесь при чтеніи только вслѣдствіе непобѣдимыхъ трудностей, только тамъ, гдѣ комментаторы и схоліасты сами стали "тупикъ, хотя въ другихъ мѣстахъ они очень плодовиты, хотя тамъ, гдѣ все ясно, гдѣ нѣтъ затрудненій ни для нихъ, ни для другихъ, они пускаютъ въ ходъ всю свою пустую и пышную ученость. При такомъ методѣ изученія вы поймете, наконецъ, что только лѣность людская поощрила тотъ педантизмъ, который скорѣе загромождаетъ, чѣмъ обогащаетъ библіотеки, отъ котораго погибаетъ текстъ подъ тяжестью комментарій, что она дѣйствовала въ этомъ случаѣ противъ самой себя, противъ своихъ наиболѣе дорогихъ интересовъ, умножая разночтенія, изысканія и трудъ, котораго она стремилась избѣгнуть.

-----

   Что руководитъ людей въ образѣ жизни и въ выборѣ пищи? здоровье и правильное питаніе? Сомнительно. Цѣлая нація ѣстъ мясо послѣ плодовъ, а другая наоборотъ, а иные одними плодами начинаютъ обѣдъ, другими кончаютъ. Есть-ли тутъ какое-нибудь разумное основаніе или какой-нибудь обычай? Вслѣдствіе-ли заботы о здоровьѣ мужчины одѣваются до подбородка, носятъ брыжжи и воротники, хотя раньше столь долго ходили съ открытою грудью? Или это -- требованіе приличія, особенно въ то время, когда они находили секретъ, вполнѣ одѣвшись, казаться нагими? А женщины, показывающія горло и плечи, развѣ менѣе деликатнаго тѣлосложенія, чѣмъ мужчины? развѣ онѣ менѣе мужчинъ должны слѣдовать приличіямъ? Что это за странный стыдъ, который обязываетъ ихъ покрывать ноги, а руки позволяетъ держать обнаженными даже выше локтя? Кто вбилъ когда-то въ голову людямъ, что они на войнѣ, чтобы защищаться или нападать, и внушилъ употребленіе наступательнаго и оборонительнаго оружія? Кто обязываетъ ихъ теперь отказаться отъ этого оружія и держать землекоповъ, подверженныхъ дѣйствію всего огня контрескарпа, невооруженными, въ одвѣхъ курткахъ, между тѣмъ какъ сами они надѣваютъ сапоги и для того, чтобы итти на балъ? Умны или безумны были наши отцы, не считавшіе такого образа дѣйствій полезнымъ ни для государя, ни для отечества? Какихъ героевъ мы сами прославляемъ въ своей исторіи? Гесклена {Дю-Гескленъ (1314--1380) оказалъ важныя услуги королямъ Іоанну и Карлу V въ войнѣ съ англичанами, помогалъ Генриху, гр. Трастаморе, въ завоеваніи Кастиліи; вызванный вновь во Францію, онъ скоро отнялъ у англичанъ всѣ владѣнія, попавшія въ ихъ руки при Карлѣ V.}, Клиссона {Клиссонъ (1334--1407) былъ коннетаблемъ при малолѣтымъ королѣ Карлѣ VI, разбилъ Фландрійцевъ при Розебекѣ. Когда по болѣзни Карла VI стали регентами герцоги Беррійскій и Бургундскій, онъ былъ удаленъ и осужденъ за лихоимство.}, Фуа {Одинъ Фуа освободилъ королевскую фамилію изъ рукъ жакеріи въ 1385 г. и отнялъ у Карла VI Лангедокъ, другой сражался съ англичанами и наслѣдовалъ послѣ тестя, Іоавна III, корону Наваррскую.}, Бусико, которые всѣ носили легкій шлемъ и надѣвали панцирь.
   

О церковной проповѣди.

   Христіанская проповѣдь стала зрѣлищемъ; въ ней уже не замѣчается той евангельской грусти, которая составляетъ душу ея; она замѣнена приглядною наружностью, изгибами голоса, правильностью жестовъ, подборомъ словъ и длинными перечисленіями; не серьезно слушается священное слово, это родъ увеселенія въ числѣ тысячи другихъ, это игра, въ которой есть соперничество и лица, ставящія ставку.

-----

   Свѣтское краснорѣчіе съ судейской трибуны, гдѣ оно процвѣтало при Местрѣ, Пюселлѣ и Фуркруа и гдѣ оно теперь не въ обычаѣ, перенесено на церковную каѳедру, гдѣ его не должно быть.
   Въ краснорѣчіи соперничаютъ даже у подножья алтаря, въ присутствіи св. Тайнъ; слушающій дѣлается судьею проповѣдующаго, осуждая его или одобряя, и уже не убѣждается даже такой проповѣдью, къ которой благопріятно относится, не говоря уже о той, которую осуждаетъ. Ораторъ однимъ нравится, другимъ нѣтъ, во со всѣми согласенъ въ одномъ, именно въ томъ, что, какъ онъ не стремится исправить ихъ, такъ и они не думаютъ исправиться.
   Кто учится ремеслу, тотъ послушенъ, слушаясь хозяина, онъ извлекаетъ пользу изъ его уроковъ, а потомъ и самъ дѣлается хозяиномъ; а непослушный человѣкъ критикуетъ проповѣдь, какъ книгу философа, и не дѣлается ни христіаниномъ, ни болѣе умнымъ.

-----

   Пока не вернется человѣкъ, который, обладая слогомъ, выработаннымъ на св. писаніи, умѣлъ-бы объяснять народу божественное слово просто и понятно, до тѣхъ поръ будутъ гоняться за ораторами и декламаторами.

-----

   Съ свѣтскими цитатами, ненужными намеками, дурного сорта паѳосомъ, антитезами и преувеличенными фигурами дѣло покончено; оставятъ моду и на портреты, обратясь къ простому объясненію Евангелія, сопровождаемому такими только движеніями, которыя содѣйствуютъ обращенію душъ.

-----

   Пришелъ, наконецъ, человѣкъ, котораго я ждалъ съ нетерпѣніемъ и не думалъ дождаться въ нашемъ вѣкѣ; придворные, благодаря вкусу и знанію того, что прилично, встрѣтили его съ одобреніемъ: они (невѣроятная вещь!) покинули даже королевскую капеллу, чтобы послушать вмѣстѣ съ народомъ слова Божья отъ этого апостольскаго человѣка {Серадэнъ, капуцинъ (Лабр.)}; но городъ не держался мнѣнія двора; гдѣ проповѣдывалъ онъ, тамъ прихожане разбѣгались, даже церковные старосты исчезали, одни пасторы держались крѣпко, а овцы разсѣялись и наполнили аудиторію у сосѣднихъ ораторовъ. Впрочемъ, я долженъ былъ это предвидѣть и никогда не говорить, что стоитъ такому-то человѣку показаться, чтобы за нимъ всѣ послѣдовали, стоитъ заговорить, чтобы всѣ стали слушать; развѣ я не зналъ, сколь непобѣдима въ людяхъ и во всѣхъ вещахъ сила привычки! Тридцать лѣтъ всѣ слушаютъ риторовъ, декламаторовъ, охотниковъ до перечисленій, всѣ бѣгаютъ за мастерами живописать во весь ростъ и въ миніатюрѣ; недавно еще они любили дѣлать хитрыя пониженія въ періодахъ и переходы, иногда столь живые и острые, что они годились скорѣе для эпиграммъ; теперь они, надо признаться, скромнѣе и подражаютъ уже только мадригаламъ; у нихъ всегда, съ неизбѣжной математической необходимостью, предлагаются вашему вниманію три предмета; въ первой части проповѣди они докажутъ одно, во второй другое, въ третьей -- что-нибудь третье; такимъ образомъ, сначала вы будете убѣждены въ одной истинѣ, это первый пунктъ; потомъ въ другой -- это второй пунктъ, а затѣмъ въ третьей -- это третій пунктъ, такъ что первое разсужденіе просвѣтитъ васъ на счетъ одного изъ самыхъ основныхъ началъ вашей религіи, второе на счетъ второго начала, не менѣе основного, а третье на счетъ третьяго и послѣдняго начала, самаго важнаго изъ всѣхъ, но третье, впрочемъ, отложено, за недосугомъ, на слѣдующій разъ; наконецъ, чтобы сократить это дѣленіе и составить планъ... "Еще!" перебиваете вы: "столько приготовленій для проповѣди, на которую остается всего три четверти часа! Вѣдь чѣмъ больше они стараются направить и просвѣтить, тѣмъ больше они запутываютъ меня". Я вамъ охотно вѣрю: это самый естественный результатъ нагроможденія мыслей, которыя сводятся всѣ къ одной и той-же, безжалостно отягощая память слушателей; видя, какъ они упорно держатся этого обычая, подумаешь, что благодать обращенія душъ зависитъ отъ этихъ огромныхъ по числу подраздѣленій, но какъ могутъ обратить насъ такіе апостолы, если мы съ трудомъ понимаемъ ихъ дѣленіе, едва слѣдимъ за ними, едва не теряемъ ихъ изъ виду? Мнѣ-бы очень хотѣлось попросить ихъ, чтобы они среди своего стремительнаго бѣга перевели хоть разъ духъ, отдохнули-бы сами и дали слушателямъ вздохнуть. Но напрасно мы тратимъ слова! Время гомилій прошло, его не вернули-бы и такія лица, какъ Василій и Златоустъ; люди стали-бы переходить въ другія діоцезы, чтобы не слышать ихъ голоса и ихъ вполнѣ безыскусственныхъ наставленій. Большинство людей любитъ фразы и періоды, удивляется тому, чего не понимаетъ, воображаетъ себя просвѣщеннымъ, довольствуясь тѣмъ, что умѣетъ сличить первый пунктъ со вторымъ, послѣднюю проповѣдь съ предпослѣднею.

------

   Менѣе вѣка тому назадъ французская книга была извѣстнымъ числомъ написанныхъ по латыни страницъ, среди которыхъ можно было открыть нѣсколько строкъ или словъ на французскомъ языкѣ. Безпрерывно шли выдержки, "мѣста", цитаты; Овидій и Катуллъ окончательно рѣшили вопросы о бракахъ и завѣщаніяхъ и вмѣстѣ съ Пандектами приходили на помощь вдовѣ и сиротамъ; духовное и свѣтское шло рука объ руку, такъ что второе проскользнуло вслѣдъ за первымъ даже на церковную каѳедру; см Кириллъ и Горацій, св. Кипріанъ и Лукрецій говорили поочеред но; поэты держались мнѣнія св. Августина и всѣхъ отцовъ церкви; латынью по долгу угощали женщинъ и церковныхъ старостъ; по-гречески говорили даже; нужны были чудовищныя познанія для того, чтобы такъ дурно проповѣдывать. Теперь другое время и другіе нравы; текстъ все еще латинскій, но вся проповѣдь французская и притомъ на хорошемъ французскомъ языкѣ; Евангелія даже не цитируютъ; теперь нужно очень мало знать, чтобы хорошо проповѣдывать.

------

   Схоластику изгнали, наконецъ, со всѣхъ каѳедръ въ большихъ городахъ, она удалилась въ бурги и деревни для наставленія и спасенія земледѣльца и владѣльца виноградника.

------

   Чтобы угодить народу блестящимъ стилемъ проповѣди, пріятной для слушателя моралью, часто повторяющимися фигурами, блестящими выраженіями и живыми описаніями, для этого нужно имѣть умъ; но такого ума недостаточно. Умъ лучшаго сорта пренебрегаетъ этими странными украшеніями, недостойными того, чтобы служить Евангелію; человѣкъ съ такимъ умомъ проповѣдуетъ просто, внушительно, по-христіански.

------

   Ораторъ такъ прекрасно изображаетъ иные пороки, вводитъ въ рѣчь столь щекотливыя обстоятельства и влагаетъ столько ума, ловкости и утонченности въ того, кто грѣшитъ, что, если я не имѣю желанія быть похожимъ на такой портретъ, все-таки мнѣ нуженъ какой-нибудь другой апостолъ, обладающій стилемъ, болѣе приличнымъ христіанину, который внушилъ-бы мнѣ отвращеніе къ порокамъ, представленнымъ въ столь пріятной картинѣ.

------

   Хорошая проповѣдь это такая ораторская рѣчь, которая вполнѣ правильна, очищена отъ всякихъ недостатковъ, соотвѣтствуетъ правиламъ краснорѣчія и украшена реторическими украшеніями; кто внимательно слушаетъ, тотъ не теряетъ въ ней ни одной черты, ни одной мысли; онъ безъ труда слѣдитъ за всѣми перечисленіями оратора, равно какъ и за всѣми его градаціями; загадкой такая рѣчь остается только для простого народа.

------

   Какая основательная и удивительная проповѣдь! Въ ней разобраны самые существенные пункты религіи, какъ самые убѣдительные мотивы для обращенія души къ спасенію; какое сильное вліяніе она должна оказать на умъ! какъ глубоко должна отозваться въ душѣ всѣхъ слушателей! Вотъ они сдались, они тронуты -- до такой степени, что рѣшили въ своемъ сердцѣ, что эта проповѣдь Теодора лучше предпослѣдней его проповѣди.

------

   Пріятная для чувства нравственная распущенность не имѣетъ въ проповѣди успѣха; въ ней ничего нѣтъ такого, что возбуждало-бы и подстрекало любопытство мірского человѣка, который менѣе, чѣмъ обыкновенно полагаютъ, боится суровой морали и даже любитъ ее встрѣчать въ человѣкѣ, обязанность котораго просвѣщать другихъ подобною моралью; въ церкви, значитъ, возможны всего два положенія: дѣло однихъ ея членовъ говорить истину во всей ея полнотѣ, безъ уклоненій и безъ лицемѣрія, дѣло другихъ -- жадно ее слушать, съ охотой, съ удивленіемъ, съ похвалами, и въ то-же время поступать какъ разъ по предписаніямъ этой истины.

------

   Героической доблести великихъ людей можно сдѣлать тотъ упрекъ, что она испортила краснорѣчіе или, по крайней мѣрѣ, смягчила стиль большей части проповѣдниковъ; вмѣсто того, чтобы, соединясь съ народомъ, благословлять только небо за столь рѣдкіе дары, посланные имъ, проповѣдники вошли въ компанію съ писателями и поэтами и, ставши, какъ и послѣдніе, панегиристами, перещеголяли ихъ посвятительныя надписи, стансы и прологи; слово Божье они измѣнили въ сплетеніе похвалъ, справедливыхъ, правда, но неумѣстныхъ, корыстныхъ, похвалъ, которыхъ никто отъ нихъ не требуетъ и которыя не идутъ къ ихъ положенію; хорошо еще, если по случаю прославленія героя они скажутъ слова два о Богѣ и таинствѣ, о которомъ они должны проповѣдывать; были и такія лица, которыя, приноровивъ объясненіе св. Евангелія, которое должно быть общимъ для всѣхъ, къ присутствію одного только слушателя, оказывались совсѣмъ сбитыми съ толку, если этотъ ожидаемый слушатель случайно не являлся, не могли произнести передъ собравшимися христіанами христіанской проповѣди, такъ какъ она была составлена не для нихъ, и замѣнялись другими ораторами, которымъ, за недостаткомъ времени, оставалось только хвалить въ проповѣди Бога.

------

   Ѳеодулъ успѣлъ менѣе, чѣмъ ожидали нѣкоторые изъ его слушателей, но они довольны имъ и его проповѣдью; на ихъ взглядъ онъ хуже поступилъ-бы, еслибы очаровалъ ихъ умъ и слухъ, ибо это значило-бы, что онъ льститъ ихъ ревности.

------

   Ремесло оратора въ одномъ отношеніи походитъ на военное ремесло; тутъ и тамъ больше риску, чѣмъ въ другихъ мѣстахъ, но зато и счастье быстрѣе приходитъ.

-----

   Если у васъ есть какая-нибудь способность, если вы не чувствуете въ себѣ другого таланта, кромѣ умѣнья говорить скучныя рѣчи, то проповѣдуйте, говорите скучныя рѣчи: для устройства своего счастья нѣтъ ничего хуже, какъ быть въ совершенной неизвѣстности. Вѣдь платили-же Теодату за его плохія фразы и за его скучную монотонность.

-----

   Прежде получали большія епархіи за заслуги въ проповѣдничествѣ, которыя теперь не принесли-бы оратору и простого приходскаго дохода.

-----

   Имя панегириста погибаетъ подъ тяжестью титуловъ, которыми оно завалено; ими полны тѣ огромныя афиши, которыя раздаются по домамъ, расклеиваются по улицамъ съ чудовищными буквами и которыхъ такъ же нельзя не замѣтить, какъ нельзя не замѣтить общественной площади. Если-же кто по этому столь прекрасному образчику попытается узнать самую личность, послушаетъ ее хоть немного, то увидитъ, что въ перечнѣ ея качествъ недостаетъ одного, именно не отмѣчено, что она -- плохой проповѣдникъ.

-----

   Праздность женщинъ и привычка мужчинъ бѣгать за ними всюду, гдѣ онѣ собираются, даютъ имя посредственнымъ ораторамъ и поддерживаютъ нѣкоторое время тѣхъ, слава которыхъ склонилась къ упадку.

-----

   Неужели достаточно быть при жизни-знатнымъ и могущественнымъ человѣкомъ, чтобы его расхваливали и прославляли при похоронахъ, передъ святымъ алтаремъ, на каѳедрѣ, назначенной для проповѣдыванія истины, не обращая вниманія на то, достоинъ онъ или нѣтъ похвалы? Нѣтъ-ли какого-нибудь другого величія, кромѣ того, которое зависитъ отъ власти и рожденія? Почему не установлено произносить публично панегирикъ человѣку, который всю жизнь отличался добротой, справедливостью, кротостью, вѣрностью, благочестіемъ? Теперь большинству слушателей такъ называемая погребальная рѣчь тѣмъ больше нравится, чѣмъ больше она удаляется отъ чисто христіанской проповѣди или, иначе говоря, чѣмъ ближе подходитъ къ свѣтскому похвальному слову.

-----

   Ораторъ съ помощью проповѣди ищетъ епархіи, апостолъ-же заботится объ обращеніи душъ; послѣдній достоинъ найти то, чего ищетъ первый.

-----

   Иные клерки, возвращаясь изъ какой-нибудь провинціи, гдѣ они не долго оставались, хвастаются обращеніями, которыя были сдѣланы еще до нихъ, равно какъ и такими, которыя на самомъ дѣлѣ имъ не удались, сравниваютъ себя съ Винцентомъ и Ксавье и считаютъ себя чуть не апостолами; за столь большіе труды и за такую счастливую миссіонерскую дѣятельность имъ, по ихъ мнѣнію, мало было-бы и аббатства.

-----

   Иной сразу, не думавши объ этомъ даже наканунѣ, беретъ бумагу, перо и говоритъ самому себѣ: "Надо написать книгу", хотя всякіе таланты у него замѣняетъ нужда въ пятидесяти пистоляхъ. Я кричу ему: "Возьмите пилу, Діоскоръ, пилите или точите что-нибудь! Дѣлайте, напр., ободья для колеса: вы заработаете, что нужно". Но мои крики безполезны: онъ не учился ни одному изъ этихъ ремеслъ.-- "Ну такъ снимайте копіи, переписывайте, будьте наконецъ корректоромъ въ типографіи: только не пишите!" Но онъ хочетъ писать и печатать, а такъ какъ въ типографію не отсылаютъ бѣлой бумаги, то онъ мажетъ на ней, что вздувается; онъ охотно сталъ бы писать, что Сена течетъ черезъ Парижъ, что въ недѣлѣ семь дней или что пора бы итти дождю, а такъ какъ подобное писательство не противно ни религіи, ни государству, такъ какъ отъ этого не будетъ никакихъ противныхъ нравственности послѣдствій для публики, кромѣ того, что онъ отнимаетъ у ней вкусъ и пріучаетъ ее къ пошлымъ и нелѣпымъ вещамъ, то онъ проходитъ цензуру, печатается и даже печатается вторымъ изданіемъ, къ стыду нашего вѣка и къ униженію хорошихъ писателей. Точно такъ-же иной скажетъ въ своемъ сердцѣ: "Начну-ка я проповѣдывать"! и вотъ онъ уже на каѳедрѣ, не имѣя ни таланта, ни призванія, а только нужду въ бенефиціи.

-----

   Если клеркъ мірской и нерелигіозный человѣкъ, то, всходя на каѳедру, онъ бываетъ простымъ декламаторомъ.
   Есть, напротивъ, такіе святые люди, одинъ характеръ которыхъ есть дѣйствительное средство для убѣжденія. Лишь они появляются, какъ весь народъ, ожидающій ихъ слова, уже тронутъ и какъ бы убѣжденъ самымъ ихъ присутствіемъ, а произносимая ими проповѣдь доканчиваетъ остальное.

-----

   Епископъ Мео и Бурдалу напоминаютъ мнѣ Демосѳена и Цицерона. Оба они, будучи мастерами въ области духовнаго краснорѣчія, имѣли назначеніе быть великими образцами, но одинъ создалъ дурныхъ цензоровъ нравственности, а другой дурныхъ копіистовъ.

-----

   Духовное краснорѣчіе, по скольку въ него входить знаніе человѣка и ораторскій талантъ, есть нѣчто скрытое, извѣстное немногимъ и трудно исполнимое. Какое нужно искусство, чтобы понравиться убѣждая! Приходится итти по избитымъ дорогамъ, говорить, что было сказано и что предвидятъ уже слушатели; матеріалъ весьма важенъ, но избитъ и слишкомъ обыченъ; принципы прочны, но выводы изъ нихъ постигаются слушателями съ одного взгляда; дѣло идетъ о возвышенныхъ сюжетахъ, но кто можетъ возвышенно трактовать о нихъ? Приходится объяснять и такія тайны, которыя лучше объяснять на школьныхъ урокахъ, чѣмъ съ помощью ораторской рѣчи; даже мораль проповѣдей, обнимающая столь же обширный и разнообразный матеріалъ, какъ обширны и разнообразны нравы людей, и та вращается все около-одной оси, рисуетъ все однѣ и тѣ-же картины, предписывая себѣ даже болѣе узкія границы, чѣмъ сатира; послѣ общихъ нападокъ на почести, богатства и удовольствія, оратору не остается ничего дѣлать, какъ стремительно итти къ концу своей проповѣди и распустить собраніе; если иные слушатели иногда и плачутъ, если они и тронуты, все-таки, обративши вниманіе на талантъ и характеръ тѣхъ лицъ, которыя вызываютъ слезы, придется, пожалуй, заключить, что въ этомъ случаѣ матеріалъ рѣчи говоритъ самъ за себя, что тутъ даетъ себя чувствовать самый капитальный нашъ интересъ, что колеблетъ насъ и вызываетъ въ насъ всѣ эти движенія не столько истинное краснорѣчіе, сколько крѣпкая грудь миссіонера. Наконецъ, проповѣдникъ не находитъ себѣ поддержки, какъ находитъ ее адвокатъ, въ фактахъ, постоянно новыхъ, въ различныхъ происшествіяхъ, въ небывалыхъ приключеніяхъ; ему не приходится заниматься сомнительными вопросами, подтверждать сильныя догадки и предубѣжденія, хотя всѣ эти вещи возвышаютъ собою геній, даютъ ему силу и обширность и не столько стѣсняютъ краснорѣчіе, сколько опредѣляютъ его и направляютъ; проповѣдникъ, напротивъ, долженъ брать свою проповѣдь изъ общаго источника, изъ котораго всѣ черпаютъ; если же онъ удаляется отъ этихъ общихъ мѣстъ, онъ уже не популярно излагаетъ, онъ абстрактенъ, онъ декламаторъ: о немъ нельзя уже сказать, что онъ проповѣдуетъ Евангеліе. Ему нужна только благородная простота, но такой простоты нужно достичь, а это рѣдкій талантъ, онъ не по силамъ большинству людей: весь ихъ геній, все воображеніе, вся образованность и память служатъ имъ часто только средствомъ удалиться отъ этой простоты.
   Занятія адвоката тяжелы и трудны, они предполагаютъ въ немъ богатый запасъ способностей и большіе источники силъ и знаній; онъ не снабженъ, какъ проповѣдникъ, извѣстнымъ числомъ составленныхъ на досугѣ рѣчей, которыя можно прочесть на память, и притомъ авторитетно, безъ возраженій, которыя, благодаря незначительнымъ измѣненіямъ, не одинъ разъ приносятъ ему честь хорошаго оратора. Онъ произноситъ важныя по значенію рѣчи передъ судьями, которые могутъ лишить его слова, передъ противниками, которые прерываютъ его, ему нужно быть готовымъ на возраженія; въ одинъ и томъ же день онъ говоритъ въ различныхъ судахъ и по различнымъ дѣламъ; его домъ для него не мѣсто покоя и уединенія, не убѣжище отъ истцовъ и отвѣтчиковъ; онъ открытъ для всѣхъ, кто приходитъ заваливать его своими вопросами и сомнѣніями; адвокатъ не ложится въ постель, его не натираютъ, не готовятъ ему прохладительнаго, къ нему въ комнату не стекаются люди всѣхъ положеній и обоихъ половъ, чтобы поздравить его съ прелестью и изящностью его рѣчи, чтобы успокоить по поводу одного мѣста, гдѣ онъ рисковалъ стать въ полный тупикъ, или разсѣять у него угрызенія совѣсти, которыми мучится онъ, лежа на подушкѣ, вслѣдствіе того, что одинъ процессъ велъ медленнѣе обыкновеннаго... Послѣ длинной рѣчи, онъ отдыхаетъ за продолжительнымъ писаніемъ, онъ только и дѣлаетъ, что перемѣняетъ одинъ трудъ на другой, одну усталость на другую; онъ въ своей области то-же (если смѣю сравнить), чѣмъ были въ первые времена апостольскіе мужи.
   Сопоставивъ такимъ образомъ судейское краснорѣчіе съ духовнымъ, занятія адвоката съ служеніемъ проповѣдника, можно видѣть, что проповѣдывать легче, чѣмъ хлопотать въ судѣ, но хорошо проповѣдывать труднѣе, чѣмъ хорошо вести тяжбу.

-----

   Какое преимущество имѣетъ рѣчь, произносимая устно, передъ сочиненіемъ, которое написано! Людей обманываютъ и дѣйствіе и слово, равно какъ и вся обстановка аудиторіи; если они чуть предубѣждены въ пользу того, кто говоритъ, они уже удивляются ему, и уже послѣ этого стараются понять его; не успѣлъ въ начать, а они кричатъ, что онъ отлично произнесетъ рѣчь, между тѣмъ сами скоро засыпаютъ, а когда рѣчь окончена, пробуждаются, чтобы сказать, что она отлично произнесена. Къ писателю же никто не имѣетъ такого пристрастія: его произведеніе читается среди деревенскаго досуга или въ тиши кабинета; не бываетъ общественныхъ сборищъ, чтобы ему апплодировать, не бываетъ партіи, готовой пожертвовать для него всѣми его соперниками и возвысить его до прелатуры; какъ бы превосходна ни была его книга, ее читаютъ съ мыслью найти посредственной; ее перелистываютъ, разбираютъ, сличаютъ: это не звуки, которые теряются въ воздухѣ и забываются; что разъ напечатано, то и остается напечатаннымъ; сочиненіе иной разъ достаютъ за нѣсколько дней до появленія въ печати, чтобы обезславить его, критика -- это самое лучшее удовольствіе, которое можно получить отъ него; читатель досадуетъ, если находитъ на каждой страницѣ черты, способныя нравиться, часто до того даже доходитъ, что боится быть увлеченнымъ и бросаетъ книгу потому только, что она хороша.
   За оратора не всякій выдаетъ себя; не всякій осмѣливается и не всякій хочетъ приписывать себѣ такое же искусство въ фразеологіи и фигурахъ, такой же даръ памяти, какой видитъ въ проповѣдникѣ, не всякій считаетъ себя способнымъ исполнять его должность; напротивъ, всякій считаетъ себя способнымъ хорошо мыслить и еще лучше излагать на письмѣ то, что мыслитъ, поэтому всякій не совсѣмъ благосклоненъ къ тому, кто такъ-же хорошо, какъ онъ, мыслитъ и пишетъ; однимъ словомъ, "охотникъ до поученій" скорѣе епископомъ будетъ, чѣмъ самый серьезный писатель получитъ простое пріорство, и при распредѣленіи милостей перваго постояно жалуютъ, а второй доволенъ и тѣмъ, что остается при своемъ.

-----

   Если васъ ненавидятъ и преслѣдуютъ злые люди, то добродѣтельные люди совѣтуютъ вамъ смириться передъ Богомъ, чтобы уберечь васъ отъ опасности гордиться тѣмъ, что вы не нравитесь дурнымъ людямъ. Точно такъ-же, если извѣстные люди, склонные постоянно жаловаться на то, что сносно, не одобряютъ написаннаго вами произведенія или рѣчи, только что произнесенной вами публично, на адвокатской трибунѣ, съ церковной каѳедры, или еще гдѣ-нибудь, то вамъ слѣдуетъ смириться; если же вы не смиритесь, то вы очень близки къ самому опасному искушенію -- къ гордости.

-----

   Мнѣ кажется, что проповѣдникъ долженъ выбрать для каждой проповѣди одну основную истину, ужасающую или поучительную, и исчерпать ее до основанія, оставивъ въ сторонѣ всякія изысканныя дѣленія со всѣми ихъ видоизмѣненіями и отличіями; онъ не долженъ предполагать то, чего нѣтъ, именно, что свѣтскіе люди знаютъ религію и свои обязанности, не долженъ бояться дѣлать этимъ умнымъ головамъ, этимъ столь утонченнымъ людямъ наставленія въ вѣрѣ; то время, которое у другихъ идетъ на удлиненіе своего произведенія, онъ долженъ употребить на то, чтобы вполнѣ овладѣть своимъ матеріаломъ, такъ чтобы обороты и выраженія рождались изъ самаго дѣйствія и текли потокомъ; послѣ извѣстнаго подготовленія, онъ долженъ отдаться своему генію и тѣмъ душевнымъ движеніямъ, которыя можетъ внушить ему высокій сюжетъ; наконецъ, ему слѣдовало бы избавить свою память отъ тѣхъ чудовищныхъ усилій, которыя походятъ скорѣе на усилія выиграть закладъ, чѣмъ на серьезное дѣло, притомъ же портятъ жестикуляцію и искажаютъ лицо; вмѣсто того онъ долженъ вселять убѣжденіе въ умы и тревогу въ сердца высокимъ энтузіазмомъ и внушать слушателямъ не опасеніе, какъ-бы не сбился проповѣдникъ, а совершенно иного рода страхъ.

-----

   Кто не настолько совершененъ, чтобы забывать самого себя при служеніи слову Божью, тотъ пусть не падаетъ духомъ отъ строгости правилъ, которыя ему предписываютъ, вѣдь они не отнимаютъ у него способовъ выказать свой умъ и достичь должностей, къ которымъ онъ стремится: какой талантъ лучше таланта проповѣдывать по-апостольски? какой другой талантъ скорѣе заслуживаетъ сана епископа? Развѣ Фенелонъ не удостоился этого сана? Развѣ его могъ не замѣтить государь, какъ и всякій другой?
   

О вольнодумцахъ.

   Слово "вольнодумецъ" указываетъ на какую-то волю {Въ текстѣ здѣсь и ниже игра словами fort (вольнодумецъ -- esprit fort) и faible.}, но какая тутъ воля, если кто вовсе не знаетъ, каково начало его бытія, его жизни, его чувствъ и сознанія, и какой долженъ быть конецъ всего этого? Что можетъ быть стѣснительнѣе сомнѣнія, не такая-ли матерія наша душа, какъ камень или пресмыкающееся, не такъ-ли и она подвержена гибели, какъ эти низкія твари? Что можетъ быть въ нашемъ умѣ выше и величественнѣе идеи Существа, которое выше всѣхъ существъ, которое всѣ ихъ создало и къ которому всѣ они должны относиться, Существа всесовершеннаго, чистаго, не имѣющаго ни начала, ни конца, причемъ наша душа есть образъ Его и, если можно сказать, часть Его по своей духовности и по своему безсмертію?

-----

   Послушный и слабый человѣкъ воспріимчивъ къ впечатлѣніямъ; одинъ получаетъ хорошія, а другой дурныя впечатлѣнія,-- иначе говоря, одинъ бываетъ убѣжденнымъ и вѣрующимъ, а другой упрямымъ и испорченнымъ. Такимъ образомъ послушный умъ допускаетъ истинную религію, а слабый умъ или никакой не допускаетъ или допускаетъ ложную, а вольнодумство или вовсе не имѣетъ религіи, или создаетъ себѣ религію; значитъ, вольнодумство есть слабость ума.

-----

   Если говорить о тѣхъ слишкомъ мірскихъ или грубыхъ людяхъ, у которыхъ умъ и сердце привязаны къ той маленькой частичкѣ этого міра, которую они населяютъ и называютъ землей, которые ничего не цѣнятъ и не любятъ за ея предѣлами и столь-же ограничены, какъ ограничено то, что они зовутъ своими владѣніями и помѣстьями, что измѣряютъ, считаютъ десятинами и отмѣчаютъ пограничными знаками, то не удивительно, что они, опираясь на этомъ, шатаются при малѣйшемъ усиліи зондировать истину, такъ-какъ при столь узкомъ кругозорѣ они не видятъ сквозь небо и звѣзды самого Бога и, не замѣчая ни превосходства того, что есть духъ, ни достоинствъ человѣческой души, еще менѣе чувствуютъ, какъ трудно ее утолить, какъ она стоитъ выше цѣлой земли, какъ необходимо для нея бытіе всесовершеннаго Существа -- Бога и какую неизбѣжную нужду она имѣетъ въ религіи, которая указывала-бы ей Его и служила-бы вѣрнымъ ручательствомъ, что Онъ есть. Я, напротивъ, очень легко понимаю, что для такихъ людей естественно впасть въ невѣріе или въ индифферентизмъ и заставить религію служить политикѣ, т. е. устройству и украшенію этого міра, единственной вещи, заслуживающей, по ихъ мнѣнію, того, чтобы о ней думали.

-----

   Иные окончательно совращаются, благодаря продолжительнымъ путешествіямъ и теряютъ ту небольшую долю религіи, которая оставалась у нихъ; изо-дня въ день они видятъ новые культы, различные нравы, различныя церемоніи; они похожи на тѣхъ, кто входитъ въ магазинъ, не рѣшивъ предварительно, какой матеріи хочетъ купить; большое число матерій, показываемыхъ ему, дѣлаетъ его еще болѣе нерѣшительнымъ, такъ-какъ каждая изъ нихъ имѣетъ свою прелесть; онъ ни на чемъ не останавливается и выходитъ безъ покупки.

-----

   Иные люди надѣются быть благочестивыми и религіозными, когда весь міръ окажется нечестивымъ и вольнодумнымъ; вольнодумство будетъ тогда слишкомъ вульгарною вещью, они сумѣютъ отъ нея отдѣлаться; имъ нравится исключительность въ столь серьезномъ и глубокомъ предметѣ; за модой и общимъ теченіемъ они слѣдуютъ только въ мелочахъ и пустякахъ; кто знаетъ, не выказали-ли они уже нѣкотораго рода храбрость и неустрашимость, подвергаясь всему риску будущаго. Впрочемъ, въ извѣстномъ состояніи, съ извѣстною обширностью ума и воззрѣній, люди вѣрятъ, не раздумывая много, какъ, напр., ученые и простой народъ.

-----

   При полномъ здоровьи иные сомнѣваются въ существованіи Бога, равно какъ не считаютъ грѣхомъ сношенія съ особой вольнаго поведенія, а когда заболѣваютъ, когда обнаруживается водянка или еще что-нибудь, то покидаютъ наложницу и вѣрятъ въ Бога.

-----

   Прежде чѣмъ выказать себя вольнодумцемъ, нужно было-бы очень серьезно испытать и изслѣдовать себя, чтобы кончить жизнь, по крайней мѣрѣ, такъ, какъ жилъ, согласно съ своими принципами, а если не чувствуешь въ себѣ силы идти столь далеко, то чтобы умѣть перемѣнить жизнь и жить такъ, какъ хочешь умереть....

-----

   Всякая шутка въ умирающемъ человѣкѣ неумѣстна; если она вертится около извѣстнаго рода предметовъ, то она гибельна. Нѣтъ ничего въ свѣтѣ хуже какъ умирая доставить другимъ удовольствіе сказать на свой счетъ острое словцо.
   Какъ бы мы ни были предубѣждены противъ человѣка, который близокъ къ смерти, все-таки смерть слишкомъ серьезная вещь: не шутливость прилична тутъ, а твердость.

-----

   Во всякое время были люди, которые, отличаясь остроуміемъ, пріятно даже писали, но были рабами вельможъ, раздѣляя ихъ распущенность и нося это иго всю свою жизнь вопреки своей совѣсти и не смотря на всѣ свои свѣдѣнія. Они жили только для другихъ людей и смотрѣли, кажется на послѣднихъ, какъ на свою конечную цѣль; они стыдились скрываться съ ихъ глазъ и являть ея такими, какими, можетъ быть, были въ своемъ сердцѣ, и погибли вслѣдствіе своей снисходительности или слабости. Неужели же есть на землѣ столь важные и могущественные вельможи, что намъ стоитъ для нихъ жить и вѣрить какъ они хотятъ, по ихъ вкусу и капризамъ, а при смерти еще дальше простирать свою угодливость, умирая не такъ, какъ для насъ лучше всего умереть, а такъ, какъ имъ больше нравится?

-----

   Кто идетъ противъ общаго теченія и противъ великихъ законовъ, отъ того я потребовалъ бы, чтобы онъ зналъ больше другихъ, имѣлъ бы ясныя основанія и убѣдительные аргументы.

-----

   Мнѣ хотѣлось бы видѣть воздержнаго, умѣреннаго, цѣломудреннаго и справедливаго человѣка, который заявляетъ, что Бога нѣтъ; такой человѣкъ говорилъ бы, по крайней мѣрѣ, безъ личнаго интереса, но такого человѣка нигдѣ нельзя найти.

-----

   Мнѣ очень любопытно было бы посмотрѣть на человѣка, который былъ бы убѣжденъ, что Бога нѣтъ; онъ мнѣ сообщилъ бы, по крайней мѣрѣ, тѣ неопровержимыя основанія, которыя могли его убѣдить.

-----

   Невозможность доказать, что Бога нѣтъ, открываетъ мнѣ его существованіе.

-----

   Богъ осуждаетъ и наказываетъ тѣхъ, кто Его оскорбляетъ, Онъ одинъ является судьею въ своемъ собственномъ дѣлѣ; это противорѣчило бы справедливости, еслибы Онъ самъ не былъ правдой и истиной, иначе говоря, если бы не былъ Богомъ.

-----

   Я чувствую, что есть Богъ, и не чувствую того, что нѣтъ Его; этого мнѣ достаточно, послѣ этого для меня безполезно все умствованіе людей; я заключаю, что Богъ существуетъ: это заключеніе лежитъ въ моей природѣ; я такъ легко воспринялъ въ дѣтствѣ эти основанія и такъ естественно сохранялъ ихъ въ болѣе зрѣломъ возрастѣ, что никакъ не могу заподозрить ихъ истинность; но есть такіе умы, которые отрекаются отъ этихъ основаній... Впрочемъ это еще вопросъ, есть-ли такіе люди; если бы они и были, это доказывало бы только, что есть на свѣтѣ чудовища.

-----

   Атеизма нѣтъ; вельможи, которыхъ больше всего можно заподозрить въ немъ, слишкомъ лѣнивы, чтобы рѣшить въ своемъ умѣ, что Бога нѣтъ; ихъ безпечность простирается до того, что дѣлаетъ ихъ холодными и равнодушными къ этому столь капитальному вопросу, равно какъ и къ вопросу о природѣ ихъ души и о послѣдствіяхъ истинной религіи; они не отрицаютъ этихъ вещей, но и не принимаютъ ихъ: они просто не думаютъ о нихъ.

-----

   Все свое здоровье, всѣ силы и весь умъ мы тратимъ на помышленія о людяхъ и другихъ болѣе мелкихъ интересахъ. Приличіе и обычай какъ бы требуютъ, чтобы о Богѣ мы думали только въ томъ состояніи, когда у насъ едва остается столько разума, чтобы не сказать, что его вовсе нѣтъ уже.

-----

   Объ одномъ вельможѣ думаютъ, что онъ въ обморокѣ, а онъ умираетъ; другой погибаетъ незамѣтно, каждый день теряетъ нѣкоторую часть самого себя, пока не угаснетъ. Страшные, но безполезные уроки!
   Столь замѣтныя и столь рѣзко противоположныя обстоятельства не бьютъ въ глаза и никого не трогаютъ; люди не больше на нихъ обращаютъ вниманіе, чѣмъ на цвѣтокъ, который блекнетъ, или на падающій листъ: они заняты мыслью о мѣстахъ остающихся вакантными, или освѣдомляются, замѣщены-ли они и кѣмъ.

-----

   Развѣ люди на столько добры, честны и справедливы, что могутъ заслужить всякое наше довѣріе и не заставлять насъ желать по крайней мѣрѣ, чтобы Богъ существовалъ, такъ чтобы мы могли аппелировать къ Нему на ихъ судъ и обращаться за помощью, когда насъ преслѣдуютъ или предаютъ?

-----

   Если вольнодумцевъ ослѣпляетъ и приводитъ въ замѣшательство великое и возвышенное въ религіи, то они, значитъ, очень ограничены умомъ; если же, наоборотъ, ихъ отталкиваетъ то, что въ ней есть скромнаго и простого, то, значитъ, они умнѣе столькихъ великихъ людей, столь просвѣщенныхъ, столь образованныхъ, столь вѣрующихъ, умнѣе такихъ людей, какъ Левъ, Василій, Іеронимъ, Августинъ!

-----

   -- "Отцы церкви", "учители церкви" -- какія громкія имена и какая скука въ ихъ сочиненіяхъ! Какая сухость, какое холодное благочестіе, какая иной разъ схоластика"! такъ восклицаютъ люди, никогда не читавшіе Отцовъ церкви. Но если бы эти люди, составившіе себѣ столь далекое отъ истины понятіе объ Отцахъ церкви, прочли ихъ, то какъ они были бы удивлены, видя въ ихъ твореніяхъ больше тонкости и нѣжности, больше лоска и ума, больше богатства выраженій и силы сужденія, больше живости и естественной граціи, чѣмъ мы находимъ въ большой части современныхъ книгъ, которыя охотно читаются и даютъ авторамъ имя и право гордиться! Какъ пріятно любить религію и въ то-же время видѣть, какъ ее признаютъ, поддерживаютъ и объясняютъ столь прекрасные геніи и столь солидные умы! особенно когда приходится убѣдиться, что кромѣ Платона и Цицерона, нѣтъ ни одного писателя, котораго можно сравнить, напр., съ Августиномъ, по обширности познаній, по глубинѣ и проницательности, по высотѣ принциповъ чистой философіи, ихъ примѣненію и развитію, по правильности заключеній, по достоинству рѣчи, по благородству морали и чувствованій.

-----

   Человѣкъ по природѣ склоненъ ко лжи: истина проста и прямодушна, а онъ хочетъ благовидности и украшеній; истина не его дѣло, она приходитъ съ неба вполнѣ, такъ сказать, готовою, во всемъ своемъ совершенствѣ, а человѣкъ любитъ только свое собственное произведеніе, фикцію и басню. Посмотрите на простой народъ: онъ выдумываетъ, преувеличиваетъ по своей грубости и глупости. Спросите даже у самаго порядочнаго человѣка, всегда-ли онъ говоритъ правду въ разговорахъ, не ловитъ-ли иногда онъ себя на извращеніи, къ которому необходимо влечетъ его тщеславіе и легкомысліе, не случается ли ему къ передаваемому факту нерѣдко прибавить обстоятельство, котораго не было. Дѣло происходитъ теперь почти на нашихъ глазахъ; сто лицъ его видѣли, но разсказываютъ о немъ на сто различныхъ манеръ; сто первый человѣкъ, выслушавъ о немъ, станетъ разсказывать опять новымъ способомъ; какое же довѣріе я могу имѣть послѣ этого къ фактамъ, бывшимъ въ древности, за нѣсколько вѣковъ до насъ? Какъ основываться даже на самыхъ серьезныхъ историкахъ? Что станетъ съ исторіей? Былъ-ли Цезарь убитъ среди сената? Былѣли самъ Цезарь?-- "Какая придирчивость"! скажете вы: "какія сомнѣнія! какая требовательность!" Вы смѣетесь и полагаете, что не стоитъ мнѣ и отвѣчать; впрочемъ, я думаю даже, что вы правы: предположимъ, что книга, упоминающая о Цезарѣ, не есть свѣтская книга, написанная рукою людей, которые всѣ лжецы, и найденная случайно въ библіотекахъ между другими рукописями, содержащими истинныя или апокрифическія исторіи, что, напротивъ, это вдохновенная, святая божественная книга, что она носитъ въ себѣ такой именно характеръ, что въ теченіи почти двухъ тысячъ лѣтъ она находится въ рукахъ многочисленнаго общества, которому не позволено дѣлать въ ней ни малѣйшаго измѣненія, которое поставило для себя религіознымъ закономъ сохраненіе ея во всей неприкосновенности, что наконецъ существуетъ даже религіозное и неизбѣжное обязательство вѣрить всѣмъ фактамъ, содержащимся въ томъ самомъ томѣ, гдѣ сказано о Цезарѣ и его диктатурѣ. Признайтесь Люцилій, станете-ли вы послѣ этого, сомнѣваться, былъ-ли Цезарь?
   Никакая музыка негодится для восхваленія Бога и для слушанія ея въ храмѣ; никакая философія не говоритъ достойнымъ образомъ о Богѣ, о Его могуществѣ, о началахъ Его дѣяній и о Его таинствахъ; чѣмъ проницательнѣе и идеальнѣе философія, тѣмъ она безполезнѣе для объясненія вещей, для познанія которыхъ и то только до извѣстной степени отъ людей требуется только здравый смыслъ, за предѣлами котораго онѣ необъяснимы; желать дать себѣ отчетъ о Богѣ, о Его совершенствахъ и, если можно такъ сказать, о Его дѣйствіяхъ, значитъ итти дальше древнихъ философовъ, дальше апостоловъ и первыхъ учителей, но это значитъ не итти правильно на встрѣчу источникамъ истины, а копать долго и глубоко и все-таки не находить ихъ: лишь только мы оставимъ термины "благость", "милосердіе", "справедливость" и "всемогущество", дающіе намъ столь высокую и полную любви идею о Богѣ, то, какія бы усилія ни употребляло наше воображеніе, мы должны получить въ результатѣ сухія, безплодныя, лишенныя смысла выраженія, должны допускать безсодержательныя мысли, отклоняющіяся отъ общепринятыхъ понятій, а въ лучшемъ случаѣ -- тонкія и слишкомъ замысловатыя и по мѣрѣ открытій въ этой новой метафизикѣ терять небольшую долю своей вѣры.

-----

   Удивительно, до какой степени люди не руководятся интересами религіи, въ которой они такъ мало убѣждены и предписанія которой такъ дурно исполняютъ!

-----

   Ту самую религію, которую люди защищаютъ съ жаромъ и усердіемъ противъ тѣхъ, у кого совершенно противоположная религія, они сами же искажаютъ въ своемъ умѣ своими личными взглядами; они то добавляютъ, то урѣзываютъ тысячу вещей, часто довольно существенныхъ, сообразно съ тѣмъ, что имъ нравится, при чемъ твердо и непоколебимо держатся той формы, которую даютъ ей. Такимъ образомъ, говоря въ общихъ чертахъ, можно сказать, что вся нація держится одного и того-же культа, что у ней только одна религія; но если сказать точнѣе, то окажется, что она имѣетъ нѣсколько религій и что каждый почти имѣетъ свою собственную.

-----

   Два сорта людей благоденствуютъ при дворахъ и господствуютъ тамъ въ различныя времена -- вольнодумцы и лицемѣры; первые ведутъ себя весело, открыто, безъ хитрости и притворства, вторые тонко, хитро, коварно; будучи влюблены въ счастье въ сто разъ больше первыхъ, они ревнивы къ нему до излишка, они хотятъ одни управлять имъ, владѣть, распредѣляя его между собою и исключая всякаго другого; саны, должности, посты, бенефиціи, пенсіи, почести,-- все имъ годится, и притомъ только имъ однимъ, остальные люди недостойны этого: они никакъ не могутъ представить, чтобы кто-нибудь, не будучи имъ преданъ, имѣлъ безстыдство ждать себѣ какой-нибудь должности или пенсіи. Представьте себѣ, что толпа масокъ входитъ на балъ; взявшись за руки онѣ начинаютъ плясать, пляшутъ долго, заставляя другъ друга плясать... время идетъ, а онѣ все пляшутъ и пляшутъ, пляшутъ безконечно, не давая руки никому изъ всего собранія, какъ бы кто ни былъ достоинъ вниманія; публика томится, ей смертельно скучно смотрѣть, какъ пляшутъ, и самой не плясать; нѣкоторые ропщутъ, наиболѣе разумные принимаютъ ихъ сторону и уходятъ...

-----

   Есть два вида вольнодумцевъ: собственно вольнодумцы или, по крайней мѣрѣ, тѣ, которые считаютъ себя такими, и лицемѣры или ханжи, т. е. тѣ, которые не хотятъ, чтобы ихъ считали вольнодумцами; послѣдніе лучше первыхъ.

-----

   Ханжа или не вѣритъ въ Бога или издѣвается надъ Богомъ. Скажемъ о немъ, впрочемъ, учтивѣе: онъ не вѣритъ въ Бога.

-----

   Если всякая религія есть почтительный страхъ передъ Божествомъ, то что думать о тѣхъ, которые осмѣливаются оскорблять ее въ ея наиболѣе живомъ изображенія, въ государѣ?

-----

   Если насъ сталъ бы кто увѣрять, что тайною цѣлью сіамскаго посольства было желаніе побудить "христіаннѣйшаго короля отказаться отъ христіанства и дать въ свое королевство доступъ "талапуанамъ", которые проникли бы въ наши дома, чтобы внушить свою религію нашимъ женамъ и дѣтямъ и намъ самимъ съ помощью своихъ книгъ и бесѣдъ, настроили бы пагодъ среди городовъ и помѣстили бы въ нихъ металлическія фигуры для поклоненія, то съ какимъ хохотомъ и презрѣніемъ мы выслушали бы такую нелѣпую вещь! А между тѣмъ сами мы дѣлаемъ шесть тысячъ лье по морю съ цѣлью обращенія индусовъ, обитателей Сіама, Китая и Японіи, съ цѣлью вполнѣ серьезно сдѣлать этимъ народамъ такія предложенія, которыя должны показаться имъ очень безумными и смѣшными; но они все-таки допускаютъ нашихъ монаховъ и священниковъ, слушаютъ ихъ иной разъ, позволяютъ имъ строить церкви и заниматься миссіонерствомъ. Отчего это происходитъ такая разница между ними и нами? Не указываетъ-ли это на силу истины?

-----

   Не всякому можно принять на себя роль "милостынника" {Особый священникъ, завѣдывавшій раздачею милостыни.} и собирать у своихъ дверей всѣхъ городскихъ бѣдняковъ, приходящихъ за своей долей. Но кто не знаетъ болѣе тайной нищеты, которую можно было-бы облегчить или непосредственно, своею помощью, или, по крайней мѣрѣ, своимъ посредничествомъ? Точно такъ же не всѣмъ дано право всходить на каѳедру и проповѣдывать слово Божіе или поучать въ вѣрѣ; во у кого не бываетъ подъ рукою вольнодумца, котораго можно было-бы возвратить къ послушанію съ помощью кроткихъ и внушительныхъ бесѣдъ? Еслибы мы въ теченіе всей жизни обратили хоть одного человѣка, и то мы не даромъ-бы коптили небо и онъ не былъ-бы безполезнымъ бременемъ на землѣ.

-----

   Есть два міра; въ одномъ мы недолго пребываемъ и должны выйти изъ него съ тѣмъ, чтобы никогда ужъ не возвращаться; въ другой должны скоро войти съ тѣмъ, чтобы никогда не выходить изъ него. Милости, власть, друзья, высокая репутація, большія богатства служатъ для перваго міра, презрѣніе ко всему этому служитъ для второго. Дѣло идетъ о выборѣ между ними.

-----

   Кто прожилъ одинъ день, тотъ прожилъ вѣкъ; все то-же солнце, та-же земля, тотъ-же міръ, тѣ-же чувствованія; ничто такъ не походитъ на сегодняшній день, какъ завтрашній; при такихъ условіяхъ смерть, когда мы перестаемъ быть тѣломъ и остаемся только духомъ, должна-бы быть любопытнымъ явленіемъ; между тѣмъ человѣкъ, столь падкій до новизны, вовсе не любознателенъ по этому вопросу; будучи отъ роду безпокойнымъ, онъ отъ всего скучаетъ, ему не скучно только жить, онъ, можетъ быть, согласился-бы вѣчно жить; его сильнѣе поражаетъ то, что онъ видитъ при смерти, чѣмъ то, что знаетъ о ней: болѣзнь, скорбь, видъ трупа -- все это отнимаетъ у него охоту къ познанію другого міра; чтобы возвратить ее, для этого требуется вся серьезность религіи.

-----

   Еслибы Богъ далъ намъ свободу выбора между смертью и вѣчною жизнью, то, глубоко обдумавши, что такое значитъ не видѣть конца бѣдности, зависимости, скуки и болѣзней или для того только отвѣдывать богатствъ, величія, удовольствія и здоровья, чтобы видѣть, какъ все это обязательно, вслѣдствіе самаго теченія временъ, измѣняется въ совершенно противоположное, и быть такимъ образомъ игралищемъ благъ и золъ, мы почти не знали-бы, на что рѣшиться. Природа опредѣляетъ выборъ, избавляя насъ отъ затрудненія выбрать, причемъ смерть, которую она дѣлаетъ необходимою для насъ, облегчается еще религіей.

-----

   Еслибы моя религія была ложною, то она была-бы ловушкой, такъ искусно поставленной, какъ только можно придумать; взять въ сторону и не попасться было-бы невозможно. Какое величіе, какой блескъ въ таинствахъ! Какая послѣдовательность и связь во всемъ ученіи! Какой выдающійся разумъ! Какая искренность и невинность въ добродѣтеляхъ! Какая непобѣдимая сила, подавляющая массой свидѣтельствъ, идущихъ послѣдовательно въ теченіе трехъ вѣковъ отъ милліоновъ лицъ, самыхъ мудрыхъ и самыхъ умѣренныхъ, какія только были на землѣ, которымъ сознаніе этой самой истины давало силы въ изгнаніи, въ оковахъ, передъ видомъ смерти и послѣдняго мученія! Возьмите исторію, переберите ее всю до начала міра, до кануна его рожденія; было ли когда что нибудь подобное? Какъ вырваться? Куда идти, куда броситься уже не для того, чтобы искать чего-нибудь лучшаго, а чтобы найти хоть что-нибудь похожее? Если суждено погибнуть, я хочу погибнуть этимъ путемъ; мнѣ пріятнѣе было-бы отрицать Бога, чѣмъ приписывать ему подобный обманъ, столь благовидный и столь искусный; но я далеко уже углубился и не могу быть атеистомъ; итакъ, значитъ, я возвращенъ и увлеченъ въ свою религію: дѣло кончено.

-----

   Религія или истинна или ложна. Если она -- пустая фикція, значитъ, пропало лѣтъ шестьдесятъ у добродѣтельнаго человѣка, у картезіанца или отшельника; другой опасности нѣтъ; но если она основана на самой истинѣ, то страшное несчастіе грозитъ порочному человѣку; одна мысль о бѣдствіяхъ, которыя онъ себѣ готовитъ, смущаетъ мое воображеніе; мысль слишкомъ слаба, чтобы постичь ихъ, слова слишкомъ пусты, чтобы выразить ихъ. Но, если даже предположить, что истина религіи не имѣетъ такой несомнѣнности, какую она въ самомъ дѣлѣ имѣетъ, и тогда не было-бы лучшей доли для человѣка, чѣмъ добродѣтель.

-----

   Не знаю, заслуживаютъ-ли люди, осмѣливающіеся отрицать Бога, того, чтобы мы силились доказать имъ Его существованіе и относились къ нимъ серьезнѣе, чѣмъ мы дѣлали это въ настоящей главѣ; невѣжество, отличительная ихъ черта, дѣлаетъ ихъ неспособными понимать самыя ясныя начала и самыя послѣдовательныя разсужденія. Я желаю все-таки, чтобы они прочли, что я скажу, лишь-бы только они не были убѣждены, что это и все, что можно сказать объ этой столь яркой истинѣ.
   Сорокъ лѣтъ тому назадъ меня не было, не было во мнѣ и возможности существовать когда-нибудь, подобно тому, какъ, разъ я существую, не въ моей власти не существовать; итакъ я получилъ начало и продолжаю свое существованіе въ силу чего-то такого, что внѣ меня, что будетъ продолжаться и послѣ меня, что лучше и могущественнѣе меня; если эта причина не Богъ, то пусть мнѣ скажутъ, что-же это такое?
   Можетъ быть, я существую только благодаря силамъ всеобъемлющей природы, которая всегда, даже если мы поднимемся въ безконечность временъ {Это принимаютъ вольнодумцы (Лабр.).}, была такою, какою мы ее видимъ. Но эта природа есть или только духъ -- значитъ, это Богъ, или матерія -- слѣдовательно, она не могла создать моего духа, или, наконецъ, соединеніе матеріи и духа -- тогда то, что является духомъ въ природѣ, я называю Богомъ.
   Можетъ быть, то, что я называю своимъ духомъ, есть только часть матеріи, существующей, благодаря силамъ всеобщей природы, которая есть тоже матерія, причемъ всегда была и всегда будетъ такою, какою мы ее видимъ, и которая не есть Богъ. Но въ такомъ случаѣ нужно согласиться со мною, по крайней мѣрѣ, въ томъ, что, какимъ-бы ни было предметомъ то, что я называю своимъ духомъ, все-таки это предметъ, который способенъ мыслить, если-же это матерія, то непремѣнно такая матерія, которая мыслитъ; а меня никто не убѣдитъ, что во мнѣ нѣтъ такого элемента, который мыслитъ, въ то время какъ я пишу, напр., настоящее разсужденіе. Если же тотъ элементъ, который есть во мнѣ и который мыслитъ, обязанъ своимъ существованіемъ и своимъ сохраненіемъ всеобщей природѣ, которая всегда была и всегда будетъ и которую онъ признаетъ своею причиною, то неизбѣжно выходитъ, что всеобщая природа должна мыслить или быть благороднѣе и совершеннѣе того, что мыслитъ; а если устроенная такимъ образомъ природа есть матерія, то необходимо, кромѣ того, заключить, что всеобщая матерія мыслитъ или болѣе благородна и болѣе совершенна, чѣмъ то, что мыслитъ.
   Я буду продолжать. Если такая матерія, какою ее мы только-что предположили, есть существо дѣйствительное, а не химерическое, то она не должна быть столь недоступной нашимъ чувствамъ; если она не открывается сама по себѣ, то она должна познаваться, по крайней мѣрѣ, изъ различнаго расположенія ея частей, составляющаго тѣла и образующаго разницу между тѣлами; значитъ, всѣ разнообразныя тѣла и составляютъ собою эту самую матерію; а такъ-какъ это такая матерія, которая мыслитъ или которая стоитъ выше всего мыслящаго, то выходитъ, что, если она является таковою въ нѣкоторыхъ тѣлахъ, то необходимо слѣдуетъ, что она такая-же и во всѣхъ тѣлахъ, т. е. что она мыслитъ въ камняхъ, въ металлахъ, въ моряхъ, въ землѣ, во мнѣ самомъ, такъ-какъ я не что иное, какъ тѣло, и вообще во всѣхъ составныхъ своихъ частяхъ; такимъ образомъ тѣмъ присущимъ мнѣ элементомъ, который мыслитъ и который я называю своимъ духомъ, я обязанъ соединенію тѣхъ столь грубыхъ, столь тѣлесныхъ частей, которыя въ совокупности образуютъ всеобщую матерію или этотъ видимый міръ. Но это абсурдъ.
   Если, напротивъ, всеобщая природа, чѣмъ-бы она ни была, вве-таки не есть совокупность тѣлъ или какое-нибудь одно тѣло, то отсюда слѣдуетъ, что она не матерія и не можетъ быть доступной какому-нибудь внѣшнему чувству; а если къ тому-же она мыслитъ или болѣе совершенна, чѣмъ все мыслящее, то я въ правѣ заключить, что она -- духъ или такое существо, которое лучше и совершеннѣе того, что есть духъ; если, наконецъ, тому присущему мнѣ мыслящему элементу, который я называю своимъ духомъ, ничего не остается дѣлать, какъ подняться до этой общей природы и встрѣтить въ ней свою первую причину и свое единственное начало, такъ-какъ онъ не находитъ этого начала ни въ себѣ, ни въ матеріи (какъ это уже доказано мной), въ такомъ случаѣ я не стану спорить изъ-за словъ, но этотъ первоначальный источникъ всякаго духа, который и самъ по себѣ есть духъ и притомъ совершеннѣе всякаго духа, я и называю Богомъ.
   Однимъ словомъ, если я мыслю, значитъ, существуетъ Богъ, ибо тѣмъ элементомъ, который мыслитъ во мнѣ, я обязанъ не самому себѣ, потому что какъ прежде не отъ меня зависѣло дать мнѣ его въ первый разъ, такъ и теперь не въ моей власти сохранить его хоть на одинъ моментъ; я не обязанъ имъ и такому существу, которое было-бы выше меня, по было-бы матеріей, потому что матерія не можетъ быть выше того, что мыслитъ; и такъ я обязанъ имъ такому Существу, которое выше меня, но не есть матерія, иначе говоря, Богу.

-----

   Изъ того, что мыслящая всеобщая природа исключаетъ изъ себя вообще все то, что не есть матерія, необходимо слѣдуетъ, что отдѣльное мыслящее существо не можетъ допустить въ себѣ ни малѣйшей доли матеріи, ибо, хотя всеобщее мыслящее существо заключаетъ въ своей идеѣ безконечно больше величія; могущества, независимости и способности, чѣмъ отдѣльное существо, тѣмъ не менѣе нельзя сказать, что оно больше исключаетъ матерію, чѣмъ отдѣльное существо, потому что это исключеніе въ томъ и другомъ изъ указанныхъ существъ такъ велико, какъ только можетъ быть, и какъ-бы безконечно, такъ что, насколько невозможно, чтобы Богъ былъ матеріей, настолько-же невозможно, чтобы присущій мнѣ мыслящій элементъ былъ матеріей; такимъ образомъ, такъ-какъ Богъ есть духъ, то и моя душа есть духъ.

-----

   Я не знаю, дѣйствительно-ли способна собака дѣлать выборъ, вспоминать, имѣть пристрастіе, бояться, воображать, думать; поэтому, когда мнѣ говорятъ, что всѣ эти проявленія въ ней суть не страсти или чувства, а естественное и необходимое послѣдствіе устройства ея механизма, составленнаго изъ различно расположенныхъ частицъ матеріи, то я могу, по крайней мѣрѣ, успокоиться на этомъ ученіи; но я думаю, я несомнѣнно знаю, что я думаю, а какая-же соразмѣрность между тѣмъ, что мыслитъ, и между такимъ или инымъ распредѣленіемъ частицъ матеріи, т. е. пространства {По ученію Декарта понятіе о матеріи исчерпывается понятіемъ о пространствѣ, имѣющемъ три измѣренія.} со всѣми тремя измѣреніями: длиной, шириной и глубиной, дѣлимаго по всѣмъ этимъ направленіямъ?

-----

   Если все -- матерія, если мысль во мнѣ, какъ и въ другихъ людяхъ, есть только послѣдствіе распредѣленія матеріальныхъ частицъ, то кто внесъ въ міръ совершенно другую идею, совсѣмъ не похожую на идею о матеріальныхъ вещахъ? Развѣ имѣетъ матерія въ своей основѣ чистую идею, столь простую и столь же матеріальную, какова идея духа? Какъ матерія можетъ быть началомъ того, что она отрицаетъ и исключаетъ изъ своего собственнаго существа? Какъ она явится въ человѣкѣ мыслящимъ элементомъ, т. е. тѣмъ, что служитъ человѣку доказательствомъ, что онъ не матерія?

-----

   Есть существа, которыя недолго живутъ, потому что они сложены изъ очень различныхъ вещей, вредящихъ взаимно другъ-другу; другія живутъ дольше, потому что они проще, но и они погибаютъ, потому что не перестаютъ состоять изъ частей, на которыя ихъ можно раздѣлить. Но присущій мнѣ мыслящій элементъ долженъ жить долго, потому что это существо чистое, свободное отъ всякой смѣси и всякаго соединенія, и нѣтъ основаній для его гибели, ибо что можетъ сокрушить или раздѣлить существо простое, не содержащее въ себѣ частей?

-----

   Душа видитъ цвѣтъ съ помощью органа зрѣнія и слышитъ звуки съ помощью органа слуха; но она можетъ перестать видѣть или слышать, когда у ней нѣтъ указанныхъ чувствъ или объектовъ, хотя сама она не перестаетъ изъ-за этого существовать, потому что она не есть то именно, что видитъ цвѣтъ или что слишитъ звуки; она есть только то, что мыслитъ, а какъ она можетъ перестать быть таковою? Этого не можетъ произойти вслѣдствіе недостатка органа, потому что доказано, что она не матерія, не можетъ произойти и вслѣдствіе недостатка объекта, пока будетъ Богъ и вѣчныя истины; слѣдовательно, она не подлежитъ гибели.

-----

   Я никакъ не могу себѣ представить, чтобы душа, которую Богъ наполнилъ идеей своего безконечнаго и всесовершеннаго Существа, должна была исчезнуть.

-----

   Посмотрите, Люцилій, на этотъ клочекъ земли {Замокъ Шантильи.}, который изящнѣе и красивѣе остальныхъ мѣстностей, сосѣднихъ съ нимъ Тутъ узоры изъ зелени съ прудами и бьющими фонтанами, тамъ аллеи съ безконечными палисадами, закрывающими васъ отъ сѣвернаго вѣтра; съ одной стороны густая роща, которая когда угодно защищаетъ отъ солнца, съ другой -- прелестное мѣсто съ обширной панорамой; ниже Иветта или Линьонъ, который прежде таинственно протекалъ между ивами и тополями, а теперь сталъ одѣтымъ въ зелень каналомъ; длинныя, только-что проложенныя дороги теряются въ полѣ и ведутъ къ дому, окруженному фонтанами. "Какая игра случая! воскликнете вы:-- сколько прелестей неожиданно собраны вмѣстѣ!.." Или нѣтъ: вы скажете иначе: "Какъ хорошо все тутъ придумано и устроено! Какой всюду изящный вкусъ, сколько пониманія!.." Я соглашусь съ вами и прибавлю, что это, должно быть, жилище одного изъ тѣхъ людей, у которыхъ Нотру съ того самаго дня, какъ они поселяются, приходится намѣчать аллеи и уравнивать линіи. Что-же такое, однако, этотъ клочекъ земли, на украшеніе котораго употреблено все искусство опытнаго мастера, если даже вся земля не что иное, какъ атомъ, висящій въ воздухѣ? А вотъ послушайте, что я скажу.
   Вы стоите, Люцилій, гдѣ-то на этомъ атомѣ; но и на немъ вы занимаете очень небольшое мѣсто; значитъ, сами вы, должно быть, очень малы; но глаза ваши еще меньше -- это двѣ незамѣтныя точки... а между тѣмъ обратите ихъ къ небу и чего только вы не увидите! Вотъ луна... Прекрасна она во время полнолунія и очень свѣтла, хотя свѣтъ ея есть только отраженіе солнечнаго свѣта; она кажется такою-же большою, какъ солнце, она больше другихъ планетъ, больше всякой звѣзды. Но васъ обманываетъ внѣшность: на небѣ нѣтъ ничего меньше луны; ея поверхность въ 13 разъ меньше поверхности земли, объемъ въ 48 разъ меньше объема земли, а ея діаметръ, простираясь на 750 лье, равенъ только четверти земного діаметра. Такимъ образомъ очевидно, что только близость ея къ намъ придаетъ ей такую большую величину, потому что она удалена отъ насъ почти только на 30 земныхъ діаметровъ, именно на 1.00,000 лье; путь ея почти ничтоженъ сравнительно съ огромнымъ оборотомъ, который дѣлаетъ въ небесныхъ пространствахъ солнце, ибо она оканчиваетъ въ день только 540,000 лье, такъ что на часъ приходится 22,500, а на минуту 375 лье; тѣмъ не менѣе, чтобы совершить этотъ путь, она должна летѣть въ 5,600 разъ скорѣе почтовой лошади, дѣлающей 4 лье въ часъ, и въ 24 раза скорѣе звука, напр., пушечнаго вы стрѣла или грома, пробѣгающаго въ часъ 277 лье.
   Но какое сравненіе между луной и солнцемъ по величинѣ, удаленности отъ насъ и быстротѣ движенія! Вы увидите, что ихъ и сравнить нельзя. Припомните только діаметръ земли; онъ въ 3,000 лье, а діаметръ солнца въ 100 разъ болѣе, значитъ, равняется 300,000 лье. Если это его ширина во всѣ стороны, то какая-же должна быть его поверхность, какой-же объемъ! Милліонъ такихъ земель, какъ наша, не составили-бы вмѣстѣ такого объема, какъ объемъ солнца,-- представьте-же послѣ этого его величину! "На какомъ-же оно громадномъ разстояніи отъ насъ, скажете вы, если судить по его видимой величинѣ". Вы правы: разстояніе чудовищное; доказано, что отъ земли до солнца не можетъ быть меньше 10,000 земныхъ діаметровъ, иначе говоря, 30.000,000 лье, а можетъ быть, оно въ 4, 6, 10 разъ дальше: мы не имѣемъ никакого метода, чтобы опредѣлить это разстояніе.
   Чтобы помочь вашему воображенію оріентироваться, предположимъ, что съ неба на землю падаетъ мельничный жерновъ; придадимъ ему наибольшую скорость, какую онъ способенъ имѣть, даже такую, какой не имѣютъ тѣла, падающія съ большой высоты; предположимъ, что онъ постоянно сохраняетъ эту скорость, не увеличивая и не убавляя ея, и пролетаетъ въ каждую секунду 15 туазовъ, т. е. половину высоты самыхъ высокихъ башенъ; на минуту приходится 900 туазовъ, но для легкости счета примемъ 1,000 туазовъ; 1,000 туазовъ образуетъ половину обыкновенной лье; такимъ образомъ въ 2 минуты жерновъ пролетитъ одну лье, въ часъ 30 лье, въ день 720, а чтобы достигнуть земли, ему нужно пролетѣть 30,000,000 лье, на что потребуется 41,666 дней, т. е. болѣе 114 лѣтъ. Не пугайтесь, Люцилій, послушайте дальше! Разстояніе Сатурна отъ земли, по крайней мѣрѣ, въ 10 разъ больше разстоянія земли отъ солнца, т. е. не меньше 300.000,000 лье; для того, чтобы упасть съ Сатурна на землю, этому камню потребуется болѣе 1,140 лѣтъ. При такой высотѣ Сатурна, вообразите, если можете постичь воображеніемъ, какая должна быть неизмѣримость пути, ежедневно проходимаго имъ надъ нашими головами; кругъ, описываемый Сатурномъ, болѣе 600.000,000 лье въ діаметрѣ и, слѣдовательно, болѣе 1.800.000,000 лье въ окружности; англійская лошадь, дѣлающая 10 лье въ часъ, могла-бы пробѣжать такую окружность не менѣе, какъ въ 20,548 лѣтъ.
   Я не все еще сказалъ, Люцилій, о чудесахъ этого міра или, какъ вы иной разъ говорите, о чудесахъ случая, который вы и допускаете только въ роли первой причины всѣхъ вещей. Онъ еще болѣе удивительный мастеръ, чѣмъ вы думаете,-- я разумѣю случай вашъ: дайте мнѣ только прослѣдить все могущество этого вашего бога. Знаете-ли вы, что разстояніе въ 30.000,000 лье отъ земли до солнца и разстояніе въ 300.000,000 лье отъ земли до Сатурна столь незначительно въ сравненіи съ разстояніемъ земли отъ звѣздъ, что въ примѣненіи къ этимъ разстояніямъ не совсѣмъ даже умѣстно пользоваться сравненіями? Какая въ самомъ дѣлѣ пропорціональность между тѣмъ, что измѣряется, какъ-бы велико оно ни было, и тѣмъ, что не измѣряется? Мы не знаемъ высоты звѣзды, эта высота, если можно такъ сказать, неизмѣрима; тутъ нельзя воспользоваться ни углами, ни синусами, ни параллаксами; еслибы одинъ человѣкъ наблюдалъ неподвижную звѣзду въ Парижѣ, а другой въ Японіи, то двѣ линіи, идущія отъ глазъ этихъ наблюдателей къ звѣздѣ, не образовали-бы угла, а слились бы въ одну; настолько ничтожно пространство цѣлой земли въ отношеніи къ этому разстоянію. Но только-что сказанное о звѣздахъ можно сказать и о Сатурнѣ и о солнцѣ: о звѣздахъ приходится сказать нѣчто большее. Если два наблюдателя, одинъ на землѣ, а другой на солнцѣ, одновременно наблюдали-бы одну звѣзду, то два луча, видимые каждымъ изъ этихъ наблюдателей, не образовали-бы замѣтнаго угла. Чтобы пояснить это иначе, замѣтимъ, чту, еслибы человѣкъ помѣстился на звѣздѣ, то наше солнце, наши земля и тѣ 30.000,000 лье, которыя отдѣляютъ ихъ, ему казались-бы одною точкою; это доказано. Мы не знаемъ также разстоянія одной звѣзды отъ другой, какими близкими ни казались-бы эти звѣзды. Плеяды почти соприкасаются, если судить по тому, что мы видимъ; въ хвостѣ Большой Медвѣдицы одна звѣзда кажется сидящею на другой: зрѣніе едва можетъ различить часть неба, отдѣляющую ихъ другъ отъ друга, такъ что онѣ кажутся какъ-бы одною двойной звѣздой; если при всемъ томъ все искусство астрономовъ оказывается безсильнымъ намѣтить это разстояніе, то что думать о взаимномъ разстояніи такихъ двухъ звѣздъ, которыя дѣйствительно кажутся удаленными одна отъ другой, а тѣмъ болѣе о разстояніи двухъ полярныхъ звѣздъ? Насколько-же неизмѣрима линія, проходящая отъ одной полярной звѣзды къ другой! Какимъ будетъ кругъ, имѣющій эту линію діаметромъ?! Не легче-ли найти дно въ бездонной пропасти, чѣмъ вообразить себѣ объемъ шара, сѣченіемъ котораго образуется этотъ кругъ? Будемъ-ли мы послѣ этого удивляться, что эти самыя звѣзды, столь неизмѣримыя по своей величинѣ, кажутся намъ только искрами? Не удивительнѣе-ли то, что, находясь на такой страшной высотѣ, онѣ все-таки могутъ сохранять для насъ извѣстное очертаніе и не совсѣмъ теряться изъ виду? Невообразимое число ихъ ускользаетъ отъ нашего зрѣнія; правда, мы опредѣляемъ число звѣздъ, но только тѣхъ, которыя видимы. А какъ сосчитать тѣ, которыхъ мы не замѣчаемъ, напр., тѣ, которыя составляютъ млечный путь, этотъ яркій слѣдъ, наблюдаемый въ ясную ночь на небѣ по направленію съ сѣвера къ югу, которыя, не будучи въ состояніи, вслѣдствіе своей чрезвычайной высоты, проникнуть до нашего глаза, такъ чтобы мы видѣли каждую изъ нихъ въ отдѣльности, придаютъ только бѣлый цвѣтъ тому небесному пути, по которому онѣ идутъ?
   Земля, значитъ, на которой я стою, есть какъ-бы песчинка, которая ни на чемъ не держится, а виситъ среди воздушныхъ пространствъ. Почти безконечное число огненныхъ шаровъ невыразимой и пугающей воображеніе величины кружится вокругъ этой песчинки на такой высотѣ, которая превосходитъ наши понятія, проходя ежедневно въ теченіе болѣе шести тысячъ лѣтъ неизмѣримо-огромныя небесныя пространства. Мало этого? Вотъ еще не менѣе чудесныя вещи. Самая земля съ непостижимою быстротою носится вокругъ солнца, центра вселенной, и представьте себѣ, всѣ эти шары, всѣ эти ужасающія тѣла, находясь въ движеніи, не мѣшаютъ другъ-другу, не сталкиваются, не сбиваютъ другъ-друга съ пути; что стало-бы съ землей, еслибы хоть самое меньшее изъ нихъ сбилось съ пути и встрѣтилось съ ней? Напротивъ, они всѣ на своемъ мѣстѣ, всѣ пребываютъ въ томъ порядкѣ, который предписанъ имъ, и слѣдуютъ намѣченному имъ пути, и притомъ столь покойно, что никто изъ насъ не имѣетъ достаточно тонкаго слуха, чтобы слышать ихъ ходъ, а простой народъ не знаетъ даже, существуютъ-ли въ мірѣ такія огромныя тѣла.
   Какъ чудесно все устроено "случаемъ!" Даже разумъ не могъ-бы лучше устроить... Одно только обстоятельство ставитъ меня, Люцилій, въ затрудненіе. Всѣ эти огромныя тѣла столь точны и постоянны въ своемъ ходѣ, въ своемъ обращеніи, вообще во всѣхъ отношеніяхъ, что маленькое животное, запрятавшееся въ одинъ уголокъ того неизмѣримаго пространства, которое называютъ міромъ, наблюдая эти тѣла, нашло безошибочный способъ предсказывать, въ какомъ пунктѣ своего теченія будутъ находиться всѣ эти свѣтила въ такой-то день черезъ двѣ, четыре, двадцать тысячъ лѣтъ. Это ставитъ меня въ тупикъ... Если и эти столь неизмѣнныя правила объяснять "случаемъ", то что-же такое порядокъ? что такое правило?
   Я даже и такой задамъ вамъ вопросъ: что-же такое случай? тѣло это или духъ? существо-ли это, отличное отъ другихъ существъ, имѣющее свое особое существованіе и особое мѣстопребываніе, или это скорѣе образъ, особый видъ существа? Когда шаръ встрѣчается съ камнемъ, то говорятъ, что это случай; но такой-ли тутъ разумѣется случай, какъ случайное столкновеніе этихъ двухъ тѣлъ? Если вслѣдствіе этого случая или столкновенія шаръ пойдетъ не прямо, а въ сторону, если его движеніе будетъ не самостоятельнымъ, а отраженнымъ, если онъ не будетъ катиться, вращаясь около оси, а будетъ вилять въ стороны и прыгать, то. видя эти послѣдствія случая, могу-ли я заключать, что и вообще движеніе шара зависитъ отъ этого-же самаго случая? Не предположу-ли охотнѣе, что онъ движется или самъ по себѣ или вслѣдствіе толчка бросившей его руки? Точно также, видя, что колеса въ часахъ даютъ другъ-другу круговое движеніе такой или иной скорости, я не съ меньшимъ любопытствомъ стану изслѣдовать, какая причина этихъ движеній, сами-ли собою они движутся или вслѣдствіе движущей силы гири, тянущей ихъ за собою. Но ни колеса, ни шаръ не могли сами себѣ дать движеніе, иначе говоря, они движутся не въ силу своей природы, потому что они могутъ терять движеніе, не измѣняя своей природы; очевидно, значитъ, что они получили движеніе извнѣ, отъ силы, посторонней для нихъ. А небесныя тѣла развѣ измѣнили-бы свою природу, развѣ не стали-бы тѣлами, еслибы вдругъ прекратили движеніе? Не думаю этого. Значитъ, они движутся не сами по себѣ, не по своей природѣ. Но они все-таки движутся... Поищите-ка, Люцилій, нѣтъ-ли внѣ ихъ такого начала, которое заставляетъ ихъ двигаться. Кого-бы вы ни нашли, а я называю это начало Богомъ.
   Еслибы мы предположили, что эти огромныя тѣла не имѣютъ движенія, то, конечно, никто не сталъ-бы ужъ предлагать вопроса, кто ихъ приводитъ въ движеніе, во всегда можно было-бы спросить, кто создалъ эти тѣла, подобно тому, какъ можно освѣдомиться, кто сдѣлалъ упомянутыя колеса или шаръ. А еслибы кто предположилъ, что каждое изъ этихъ огромныхъ тѣлъ есть случайное собраніе атомовъ, которые связаны и сцѣплены вмѣстѣ благодаря фигурѣ и устройству своихъ частей, то я взялъ-бы одинъ изъ этихъ атомовъ и спросилъ бы: кто создалъ этотъ атомъ? Матерія онъ или разумъ? Имѣлъ-ли онъ какую-нибудь идею о самомъ себѣ, прежде чѣмъ создать самого себя? Въ такомъ случаѣ онъ существовалъ за нѣсколько времени прежде, чѣмъ существовать: онъ и былъ-бы и не былъ-бы въ одно и то-же время. А если онъ творецъ бытія, если отъ него зависитъ и самый способъ его существованія, то почему онъ создалъ себя тѣломъ, а не духомъ? Можетъ быть, этотъ атомъ вовсе не имѣетъ начала? не вѣченъ-ли онъ? не безконеченъ-ли? не дѣлаете-ли вы изъ этого атома Бога?

-----

   Клещъ имѣетъ глаза, онъ сворачиваетъ въ сторону отъ предметовъ, которые могли-бы повредить ему; если положить его на эбеновое дерево, чтобы лучше разсмотрѣть, и въ то время, какъ онъ ползетъ въ какую-нибудь сторону, подставить ему маленькую соломинку, то онъ перемѣняетъ путь. Неужели дѣйствіе его кристаллика, ретины, оптическаго нерва -- все это игра случая?
   Въ каплѣ воды, испорченной впущеннымъ туда перцемъ, мы видимъ безчисленное множество маленькихъ животныхъ, фигуру которыхъ можно различать съ помощью микроскопа; они движутся съ невѣроятной быстротой, какъ тѣ чудовища, которыя плаваютъ среди обширнаго моря; каждое изъ нихъ въ тысячу разъ меньше клеща и все-таки представляетъ собою тѣло, которое живетъ, питается, ростетъ и должно имѣть мускулы, сосуды, равнозначущіе венамъ, нервамъ, артеріямъ, и мозгъ для распредѣленія "животныхъ духовъ" {Декартовская теорія.}.
   Пятно плѣсени величиною съ песчинку въ микроскопѣ является кучею очень явственныхъ растеній, изъ которыхъ одни имѣютъ цвѣты, другія плоды, третьи только полуоткрытые бутоны, а иныя уже поблекли. Какъ изумительно мелки должны быть корни и фильтры, которые выдѣляютъ пищу этихъ маленькихъ растеній! Если-же принять въ разсчетъ, что эти растенія, подобно дубамъ и соснамъ, имѣютъ зерна, что упомянутыя маленькія животныя размножаются путемъ смѣны поколѣній, подобно слонамъ и китамъ, то наше удивленіе пойдетъ еще дальше. Кто-же сумѣлъ создать столь нѣжныя и тонкія произведенія, ускользающія отъ человѣческаго зрѣнія и приближающіяся къ безконечному, подобно небесамъ, но только въ обратномъ направленіи? Не Тотъ-ли, Кто создалъ небеса и свѣтила, эти огромныя массы, ужасающія своей величиной, высотой, быстротой и обширностью своего пути, и Кто безъ малѣйшаго труда приводитъ ихъ въ движеніе?

-----

   Несомнѣнно, что солнце, звѣзды, небеса со всѣми своими вліяніями служатъ на пользу человѣка, подобно воздуху, которымъ онъ дышетъ, и землѣ, по которой ходитъ и которая его поддерживаетъ. Этотъ несомнѣнный фактъ подтверждается и тѣмъ соображеніемъ, что небеса и все, что они содержатъ, не могутъ итти въ сравненіе по благородству и достоинству, даже съ ничтожнѣйшимъ изъ людей, живущихъ на землѣ, потому что соотношеніе между небесами и человѣкомъ является соотношеніемъ между матеріею, которая неспособна къ чувствованію и есть только пространство съ тремя протяженіями, и между тѣмъ, что есть духъ, разумъ или мыслящая способность; если кто скажетъ, что человѣкъ могъ-бы обойтись и меньшимъ и все-таки сохранить себя, тому я отвѣчу, что Богъ сдѣлалъ въ этомъ случаѣ самое меньшее изъ того, что могъ сдѣлать, чтобы проявить свое могущество, свою благость и величіе, потому-что Онъ могъ-бы сдѣлать безконечно болѣе всего того, что только мы видимъ сотвореннымъ Имъ.
   Цѣлый міръ, если онъ созданъ для человѣка, ничтоженъ сравнительно съ тѣмъ, что Богъ готовъ былъ-бы создать для него; доказать это можно на основаніи религіи. Такимъ образомъ, если человѣкъ уступаетъ силѣ истины въ вопросѣ о своихъ преимуществахъ, то тутъ нѣтъ ни тщеславія, ни самомнѣнія; наоборотъ, было-бы глупостью и ослѣпленіемъ не убѣждаться рядомъ доказательствъ, которыми пользуется религія, чтобы ознакомить человѣка съ его привиллегіями, рессурсами и надеждами, чтобы научить его, что онъ есть и чѣмъ можетъ сдѣлаться...-- "Но и луна обитаема; по крайней мѣрѣ, въ этомъ нѣтъ ничего невозможнаго". Да съ какой стати, Люцилій, вы заводите рѣчь о лунѣ? Если есть Богъ, то что-же для Него невозможно?! Вы, можетъ быть, хотите спросить, къ намъ-ли однимъ во всей вселенной Богъ такъ хорошо отнесся? нѣтъ-ли на лунѣ другихъ людей или другихъ тварей, которымъ Богъ такъ-же благопріятствовалъ-бы, какъ и намъ? Какое пустое любопытство! какой праздный вопросъ! Земля, Люцилій, дѣйствительно обитаема: мы живемъ на ней и отлично знаемъ, что живемъ; у насъ есть свои доказательства, свои очевидные факты, свое убѣжденіе относительно существованія Бога и всѣхъ другихъ вопросовъ, касающихся религіи и насъ самихъ; а кто населяетъ небесныя тѣла, тѣ,-- кто-бы они тамъ ни были,-- пусть безпокоятся сами о себѣ: у нихъ свои заботы, а у насъ свои. Вы, Люцилій, изучили луну, узнали ея пятна, пропасти, неровности, ея высоту, пространство, теченіе, ущербы, вы ушли дальше всѣхъ астрономовъ; придумывайте новые инструменты, наблюдайте еще точнѣе!.. Вы видите, что она обитаема? Какими-же животными? похожи-ли эти животныя на людей? Такъ вотъ какіе люди! Дайте посмотрѣть... Если мы оба убѣдимся, что на лунѣ живутъ люди, тогда займемся вопросомъ, христіане-ли они, надѣлилъ-ли ихъ Богъ тѣми милостями, какими насъ надѣлилъ...

-----

   Все велико и удивительно въ природѣ, все носитъ на себѣ отпечатокъ искусной руки Творца; если что и является въ ней иной разъ неправильнымъ и несовершеннымъ, все-таки предполагаетъ въ себѣ правило и совершенство. Создай, тщеславный и самонадѣянный человѣкъ, хоть земляного червя, котораго ты топчешь ногами и презираешь! Ты боишься жабы, -- создай, если можно, жабу! Какой превосходный нуженъ мастеръ, чтобы создать даже тѣ произведенія, которыхъ люди боятся, не говоря о тѣхъ, которымъ они удивляются! Я ужъ не требую того, чтобы ты пошелъ въ свою мастерскую и создалъ умнаго, добродѣтельнаго человѣка или красивую женщину: это слишкомъ трудная задача, превышающая твои силы; попытайся создать хоть горбатаго, безумнаго человѣка, урода, я и то буду доволенъ.
   Короли, монархи, властелины, священныя особы! (всѣ-ли ваши имена я назвалъ?) великіе люди земли, величайшіе, могущественнѣйшіе (скоро, пожалуй, станете и "всемогущественнѣйшими") государи! Намъ, прочимъ людямъ, нужно немного дождя для нашихъ посѣвовъ -- самую малость дождя и немного росы; дайте намъ росу, пошлите на землю хоть каплю дождя!
   Порядокъ, внѣшняя обстановка и дѣйствія природы -- общедоступны, а причины и начала -- нѣтъ; спросите у женщины, какъ это происходитъ, что стоитъ только открыться прекраснымъ глазкамъ и они видятъ, и спросите тоже у человѣка ученаго.

-----

   Многіе милліоны, сотни милліоновъ лѣтъ, однимъ словомъ какіе угодно періоды времени сравнительно съ вѣчнымъ бытіемъ Бога являются всего однимъ моментомъ; всѣ пространства цѣлаго міра не что иное, какъ точки, легкіе атомы {Нужно принять въ разсчетъ Декартовское отожествленіе матеріи съ пространствомъ, имѣющимъ три протяженія.} по сравненію съ его неизмѣримостью. А если такъ (какая, въ самомъ дѣлѣ, можетъ быть соразмѣрность между конечнымъ и безконечнымъ?), то спрашивается: что же такое вся продолжительность человѣческой жизни? что такое та пылинка, которую называютъ землею? что такое та небольшая частичка этой земли, которою владѣетъ и которую населяетъ человѣкъ?
   "Злые благоденствуютъ при жизни" (нѣкоторые только), "добродѣтель на землѣ подавлена, а порокъ остается безнаказаннымъ" (иногда только); "это несправедливость!" Вовсе нѣтъ. Чтобы вывести такое заключеніе, нужно было-бы доказать, что злые безусловно счастливы, что добродѣтели нѣтъ, что преступленіе постоянно безнаказанно, или нужно было-бы, по крайней мѣрѣ, убѣдиться, что добрые всю жизнь терпятъ, а злые благоденствуютъ, что то самое, что мы зовемъ благоденствіемъ и счастіемъ, не есть ложная внѣшность, простая тѣнь, готовая исчезнуть, что эта земля, этотъ атомъ, на которомъ добродѣтель и порокъ повидимому такъ рѣдко встрѣчаютъ должное воздаяніе, есть единственное мѣсто, гдѣ должны появляться на сценѣ наказанія и награды.
   Какъ изъ того, что я способенъ думать, я заключаю, что я -- духъ, точно также изъ того, что всякую вещь я могу дѣлать и не дѣлать, смотря по тому, что мнѣ угодно, я вполнѣ ясно заключаю, что я свободенъ; а свобода это выборъ, иначе говоря, добро вольная рѣшимость на добро или на зло, такимъ образомъ -- это хорошіе поступки или дурные, т. е. то самое, что мы называемъ добродѣтелью или преступленіемъ. Правда, что, еслибы преступленіе безусловно оставалось безнаказаннымъ, то это было-бы несправедливостью; но оно не остается безусловно безнаказаннымъ. Предположимъ, впрочемъ, вмѣстѣ съ атеистами, что такая несправедливость существуетъ. Всякая несправедливость есть отрицаніе или лишеніе справедливости; такимъ образомъ всякая несправедливость предполагаетъ собою справедливость, а всякая справедливость есть повиновеніе верховному разуму. Но спрашивается, когда разумъ не требовалъ, чтобы преступленіе было наказано? развѣ только тогда, когда, какъ говорится, треугольникъ имѣлъ меньше трехъ угловъ? Далѣе, всякое повиновеніе разуму есть истина; а такъ-какъ это повиновеніе постоянно было, то, значитъ, эта истина принадлежитъ къ тому, что мы называемъ вѣчными истинами; притомъ-же, если разъ существуетъ эта истина, то она есть объектъ пониманія, а иначе она не существовала-бы и не могла-бы существовать. Итакъ это пониманіе вѣчно, иначе говоря, это -- Богъ.
   Въ самыхъ скрытыхъ преступленіяхъ, гдѣ преступники употребляютъ больше всего предосторожностей, чтобы скрыть все съ глазъ людей, улики оказываются столь простыми и такъ легко обнаруживаются, что, кажется, одинъ только Богъ могъ-бы такъ легко разоблачитъ все; притомъ-же подобные факты приводятся въ такомъ множествѣ, что, если кто сталъ-бы приписывать ихъ чистой случайности, тому нужно было-бы увѣрить насъ и въ томъ, что такая случайность испоконъ вѣковъ перешла въ обычное явленіе.

-----

   Если предположить, что всѣ безъ исключенія живущіе на землѣ люди будутъ пользоваться изобиліемъ и не терпѣть ни въ чемъ нужды, то слѣдствіемъ этого будетъ то, что никто изъ людей не будетъ пользоваться изобиліемъ, а всякій будетъ терпѣть во всемъ нужду. Есть два сорта богатствъ, къ которымъ сводятся другіе виды, именно деньги и земли. Если всѣ станутъ богаты, кто станетъ обрабатывать земли и копать рудники? Кто далеко живетъ, тотъ не станетъ копать рудниковъ, точно такъ же, кто живетъ на невоздѣланныхъ и богатыхъ минераллами земляхъ, тотъ не будетъ въ состояніи получать плодовъ: придется прибѣгнуть къ торговлѣ. Но если люди изобилуютъ благами, если никому нѣтъ необходимости жить своимъ трудомъ, кто станетъ перевозить изъ одной страны въ другую куски металла и вообще мѣновой товаръ? кто станетъ отправлять въ море корабли? кто возьмется вести ихъ? кто примется за караванную торговлю? Тогда будетъ недостатокъ даже въ необходимомъ и полезномъ. Если нѣтъ нуждъ, то нѣтъ искусствъ, нѣтъ наукъ, нѣтъ изобрѣтеній, нѣтъ механики. Притомъ-же это равенство владѣній и богатствъ ведетъ за собою другое равенство въ положеніи людей, изгоняетъ всякое подчиненіе, заставляетъ людей служить самимъ себѣ, не помогая другъ-другу, дѣлаетъ законы пустыми и безполезными, влечетъ за собою всеобщую анархію, вызываетъ насиліе, обиды, убійства, безнаказанность.
   Если-же, напротивъ, предположить, что всѣ люди станутъ бѣдны, то напрасно, значитъ, и солнце будетъ подниматься надъ ихъ горизонтомъ, напрасно будетъ грѣть землю, дѣлая ее плодородной, напрасно небо будетъ спускать на нее свои осадки, напрасно рѣки будутъ орошать ее и разносить во всѣ страны плодородіе и изобиліе, напрасно море давать будетъ людямъ возможность изслѣдовать свои глубины, напрасно скалы и горы будутъ открывать свое лоно, давая возможность извлекать изъ нихъ всѣ заключающіяся въ нихъ сокровища. Но если вы согласитесь съ тѣмъ, что одни изъ людей, разсѣянныхъ въ мірѣ, богаты, другіе бѣдны и разумны, то увидите, что нужда взаимно сближаетъ людей, связываетъ, примиряетъ ихъ: одни служатъ, повинуются, изобрѣтаютъ, работаютъ, обрабатываютъ, совершенствуютъ, другіе пользуются, кормятъ, помогаютъ, покровительствуютъ, управляютъ; всюду, значитъ, установленъ порядокъ, всюду открывается Богъ.

-----

   На одной сторонѣ власть, удовольствія, праздность, а на другой-зависимость, заботы, нищета. Не Богъ, а склонность людей ко злу размѣстила такъ эти вещи.
   Извѣстнаго рода неравномѣрность въ положеніяхъ, поддерживающая порядокъ и подчиненіе, есть дѣло рукъ Божіихъ, иначе говоря, предполагаетъ собою божескій законъ; но слишкомъ большая неравномѣрность, такая, какая замѣчается между людьми, есть ихъ собственное дѣло, иначе говоря, это законъ наиболѣе сильныхъ.
   Крайности порочны и происходятъ отъ человѣка, а соразмѣрность справедлива и идетъ отъ Бога.

-----

   Если читатели не одобряютъ эти "Характеры", я удивляюсь; если они одобряютъ, я тоже удивляюсь.

Конецъ.

   
   
   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru