Лаврентьева Софья Ивановна
Мои воспоминания об Эрнесто Росси

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

   

Мои воспоминанія объ Эрнесто Росси *).

*) Русская Мысль, кн. XI.

VI.

   Послѣдній пріѣздъ Росси въ Россію совпадалъ съ его 50-лѣтней сценической дѣятельностью. Онъ и рѣшилъ отпраздновать свой юбилей въ этой, столь любимой имъ Россіи, сначала назначивъ для того Москву, а затѣмъ (какъ онъ мнѣ потомъ признался, по совѣту одного изъ друзей, оказавшаго ему этимъ медвѣжью услугу),-- перемѣнивъ на Петербургъ. Однако Москва, всегда болѣе чѣмъ Петербургъ отзывчивая на такія чествованія, приготовила артисту прекрасный праздникъ въ день его бенефиса, который такъ и остался его юбилейнымъ торжествомъ.
   Шелъ Гамлетъ. Съ перваго появленія на сценѣ этого идеальнаго Гамлета, въ его печальной траурной одеждѣ, началось чествованіе великаго артиста, давшаго публикѣ столько высокихъ наслажденій! Масса вѣнковъ и простыхъ и серебряныхъ, какъ отъ частныхъ лицъ, такъ и отъ артистовъ оперной и драматической труппы; подарки. Но самое торжественное чествованіе было послѣ 3-го акта, когда занавѣсъ, многократно поднимавшійся для восторженныхъ вызововъ артиста, снова поднялся и на сценѣ появились представители разныхъ депутацій, съ ихъ вѣнками, адресами и рѣчами {Не буду описывать всѣхъ подробностей, о которыхъ много писали въ петербургскихъ и московскихъ газетахъ того времени. Всѣ подарки и адресы мнѣ пришлось снова увидѣть въ артистическомъ музеѣ артиста на его виллѣ близъ Флоренціи.}.
   Когда, по окончаніи этихъ овацій, я въ тотъ антрактъ пошла въ уборную Росси, то едва могла пробраться сквозь толпу его окружавшую на сценѣ. Онъ, веселый, оживленный, направо и налѣво раздавалъ цвѣты, расхватываемые дамами, а его уборная тоже походила на цвѣтникъ, отъ массы вѣнковъ и цвѣтовъ, которыми была завалена. По окончаніи же спектакля его осыпали цвѣтами изъ ложъ. Нечего и говорить о томъ, какъ шелъ этотъ Гамлетъ: это было что-то такое вдохновленное, что даже мнѣ, столько разъ восхищавшейся имъ въ этой роли, казалось, что я еще никогда не видала ничего подобнаго!
   На слѣдующей недѣлѣ, играя въ Отелло, онъ признался мнѣ (онъ не любилъ говорить о своемъ нездоровьи и всегда его скрывалъ), что наканунѣ не спалъ всю ночь, отъ стѣсненія въ груди; мѣшая ему лечь въ постель, оно заставило его прохаживаться по комнатѣ. А въ тотъ же вечеръ, послѣ Отелло, выйдя изъ театра, онъ не нашелъ своей кареты, кучеръ которой, справляя широкую масляницу, напился и гдѣ-то запропастился; и, вмѣсто того, чтобы послать за другой каретой, Росси отправился въ свой отель, отстоявшій далеко отъ театра, въ саняхъ, подъ снѣжною мятелью и при сильномъ морозѣ. Слѣдствіемъ этого и былъ кашель и другія проявленія, какъ позже оказалось, инфлуэнціи, на которыя онъ, несмотря на уговоры прибѣгнуть къ помощи доктора, не обратилъ тогда никакого вниманія, настаивая на томъ, что это кашель нервный, который скоро пройдетъ, какъ прошло, по его увѣренію, и то стѣсненіе въ груди, о которомъ онъ уже жалѣлъ, что сказалъ мнѣ, и что теперь онъ спитъ отлично. Но тотъ смертельный недугъ, что разразился позже, уже тогда пустилъ свои корни, начавъ проявляться въ разныхъ видахъ болѣзни, запущенной упорствомъ больного и поддерживаемой страшнымъ утомленіемъ, пересилить котораго, подконецъ, было уже не въ состояніи надорванное сердце.
   Я уѣхала изъ Москвы въ субботу на масляшщѣ, простившись съ Росси наканунѣ, въ театрѣ, гдѣ онъ снова даль Гамлета, прошедшаго, кажется, еще лучше чѣмъ въ бенефисный спектакль и снова вызвавшаго восторженныя оваціи публики. Уже сильно утомленный, онъ игралъ еще два вечера подъ-рядъ и, пріѣхавъ въ Петербургъ въ четвергъ на первой недѣлѣ поста, совсѣмъ больной, съ невралгическими болями въ головѣ и сильною болью въ ухѣ, прямо слегъ въ постель въ своемъ "Hôtel de Paris". Здѣсь его навѣстилъ докторъ Бертенсонъ, который, самъ полубольной, былъ такъ любезенъ, что не могъ отказаться навѣстить Эрнесто Росси, таланту котораго поклонялся. Но не подѣйствовали на больного и уговоры доктора серьезно взглянуть на свое здоровье и не разстраивать его дальнѣйшимъ утомленіемъ. Слегка оправясь, онъ черезъ три дня уже началъ свои спектакли въ этомъ громадномъ сараѣ, театрѣ Акваріумъ, съ его отдаленностью отъ города и всѣми закулисными неудобствами, начиная съ отвратительнаго подъѣзда для артистовъ, которые изъ кареты попадали въ сугробы снѣга, а затѣмъ въ какой-то грязный чуланъ, изображавшій сѣни, за которыми шли невозможно грязная лѣстница и сквозной коридоръ. Ее всему этому нужно прибавить громадность залы, въ которой, несмотря на ея хорошую акустику, ему все же приходилось форсировать свой голосъ, чтобы были слышиы слова драмы, что опять-таки болѣзненно дѣйствовало на сердце.
   Въ воскресенье утромъ, когда я пріѣхала его навѣстить, онъ еще такъ сильно страдалъ болями въ головѣ, что сталъ уговаривать меня не ѣздить вечеромъ на его спектакль, такъ какъ онъ будетъ "очень плохо играть". И кто бы изъ публики, наполнявшей въ этотъ вечеръ театръ, видя этого неподражаемаго Короля Лира, съ его геніально-тонкой психологической игрой, что этотъ Лиръ-Росси все время страдалъ физически; что только колоссальная сила воли и любовь къ искусству заставляли его, выходя на сцену, забывать свои страданія! И это продолжалось цѣлую недѣлю,-- цѣлую недѣлю труда физическаго и возбужденія нравственнаго, все болѣе разъѣдавшаго натуру, требовавшую покоя; и цѣлую недѣлю публика видѣла передъ собою все того же могучаго артиста, въ роляхъ Іоанна Грознаго, Отелло, Макбета, Скупого рыцаря и Кардинала Ришелье. Даже одинъ изъ свободныхъ вечеровъ этой недѣли -- пятницу -- великій артистъ пожертвовалъ на доброе дѣло, принявъ участіе въ вечерѣ въ пользу новаго женскаго "общества взаимопомощи". Еще передъ моимъ отъѣздомъ въ Москву, одна изъ моихъ знакомыхъ, членъ этого общества, обратилась ко мнѣ съ просьбой написать Росси, прося его содѣйствія въ задуманномъ вечерѣ, въ пользу "общества". Прежде чѣмъ отвѣтить на мое письмо письмомъ, онъ тотчасъ же телеграфировалъ мнѣ: "Распоряжайтесь мною для благотворительнаго вечера". И вотъ, въ этотъ-то вечеръ, совсѣмъ больной, онъ, съ свойственной ему геніальностью неподражаемаго декламатора, прочелъ по-итальянски Послѣдніе часы Христофора Колумба, давъ передъ тѣмъ, для особъ не знающихъ итальянскаго языка, небольшое поясненіе по-французски, а на восторженное "bis" публики уже по-французски продекламировалъ Смерть Тампліера.
   Этотъ вечеръ былъ наканунѣ его бенефиса, который долженъ былъ стать его юбилейнымъ спектаклемъ, но который, однако, петербуржцы не сумѣли отпраздновать по-московски. Говоря, "петербуржцы", я не включаю сюда вообще петербургскую публику, кажется, введенную въ заблужденіе газетными утками, распространившими слухъ, что "для чествованія юбилея Эрнесто Росси составился особый комитетъ, что драматическіе артисты Императорскаго театра затѣяли поднести юбиляру какой-то грандіозный подарокъ, на который г-жа Савина первая, сразу, вложила тысячу рублей, а затѣмъ сумма эта возросла до девяти тысячъ". И вотъ публика, подъ обаяніемъ такихъ слуховъ, привыкнувъ къ тому, что у насъ даже такія невинныя вещи не становятся общими, а держатся втайнѣ, особнячкомъ,-- ждала, въ самомъ дѣлѣ, чего-то монументальнаго; и даже многіе, желавшіе поднести юбиляру свою лепту, остановились передъ ея ничтожностью въ сравненіи съ этими тысячными подарками. Однако, гора,-- что у насъ случается зачастую и съ нашими, петербургскими юбилеями въ особенности,-- родила мышь, болѣе мизерную чѣмъ когда-либо.
   Чествованія юбиляра всѣ, какъ и онъ самъ, ждали на этотъ разъ не столько отъ публики, всегда къ нему восторженной, а преимущественно отъ артистовъ, какъ его собратій по искусству, и отъ представителей прессы, столько воспѣвавшихъ его талантъ своимъ перомъ, что такъ достойно великаго артиста выказалось въ Москвѣ. но какъ тѣ, такъ и другіе отнеслись съ равнодушіемъ къ многознаменательному юбилею артиста, столько лѣтъ послужившему высокому искусству, который могъ служить образцомъ для школы первыхъ, который оказалъ столько вниманія русской литературѣ, введя драматическія произведенія ея поэтовъ въ свой репертуаръ и, такимъ образомъ, своей геніальной игрой познакомивъ съ ними заграничные театры; который, наконецъ, этой же Россіи оказалъ любезность, желая въ ней отпраздновать свой 50-лѣтній юбилей, давъ, притомъ, опять-таки, русское, никогда не дававшееся въ Россіи, произведеніе ея величайшаго поэта!
   Но къ восторженнымъ привѣтствіямъ публики, при нѣсколькихъ скромныхъ вѣнкахъ и подаркахъ, поднесенныхъ тѣми почитателями геніальнаго таланта юбиляра, которыхъ не запугали тысячныя подношенія газетныхъ утокъ, не присоединилась ни одна депутація отъ артистовъ. Приготовлявшаяся депутація отъ русскихъ женщинъ, явившись въ театръ въ полномъ составѣ, съ своимъ адресомъ, за неимѣніемъ на-лицо другихъ депутацій, должна была остаться въ сторонкѣ, чтобы своимъ единичнымъ появленіемъ на сценѣ не возбудить неприличнаго смѣха; и адресъ этой, единственной депутаціи, въ портфелѣ русскаго стиля, былъ скромно переданъ на сцену изъ оркестра, также какъ вѣнокъ антрепренера Форкатти, пріѣхавшаго изъ Одессы на праздникъ, который онъ считалъ общебратскимъ въ дѣлѣ искусства.
   Въ іюльскомъ нумеръ берлинскаго журнала Cosmopolis, въ прекрасной статьѣ, посвященной критикомъ Шлехтеромъ памяти Эрнесто Росси, стоитъ такая фраза: "Самыхъ искреннихъ почитателей онъ находилъ между товарищами по искусству". И эти товарищи по искусству были: Альбертъ Ниманъ, Шарлота Вольтеръ, Зонненталь, Барнай! Вѣдь, и у насъ, въ первые пріѣзды къ намъ Росси, самымъ внимательнымъ посѣтителемъ его спектаклей былъ В. В. Самойловъ; вѣдь, и нынче, въ его московскій бенефисъ, одинъ изъ серебряныхъ вѣнковъ былъ ему поднесенъ отъ артистовъ "Малаго театра", съ еще особымъ лавровымъ вѣнкомъ отъ г-жи Ермоловой.
   -- Я не ожидалъ подарковъ,-- говорилъ мнѣ Росси на другой день этого бенефиса,-- у меня ихъ и безъ того много; но, признаюсь, я былъ увѣренъ, что артисты театровъ захотятъ почтить мой день теплымъ словомъ! Я всегда, прежде всего, думалъ о нихъ, интересовался ими; и нынче, какъ и прежде, пріѣхавъ сюда, далъ распоряженіе, чтобы для нихъ всегда были даровыя мѣста въ театрѣ. И я видѣлъ ихъ на этихъ мѣстахъ,-- прибавилъ онъ, съ полуулыбкой,-- но никто изъ нихъ не захотѣлъ почтить меня при такомъ многознаменательномъ для меня торжествѣ!
   Онъ говорилъ это, какъ всегда, безъ негодованія, но съ примѣтной грустью.
   -- Я ничего не могу сказать о публикѣ,-- продолжалъ онъ:-- она, какъ всегда, съ большимъ сочувствіемъ отнеслась ко мнѣ; но я не ожидалъ такого равнодушія отъ артистовъ!
   Я прочла ему мой переводъ статей газеты Новости, въ которыхъ честили равнодушіе къ великому артисту этихъ "артистовъ", стоющихъ только названія "актеровъ", неподвижныхъ въ своемъ мишурномъ олимпійскомъ величіи, изъ числа которыхъ нужно исключить г-жу Савину, большую поклонницу таланта Росси, бывшую въ то время въ отсутствіи -- въ Варшавѣ.
   На другой день этого грустнаго бенефиса былъ послѣдній въ Петербургѣ (никто тогда не думалъ, что это будетъ именно послѣдній) спектакль Росси, давшаго Кардинала Ришелье -- вещь слабую, не стоившую его могучаго таланта, но въ которой онъ все же, какъ вездѣ, явился великимъ артистомъ, тонко обрисовавъ типъ хитраго, но геніально-умнаго, всемогущаго кардинала. Нечего говорить о безконечныхъ вызовахъ, по окончаніи спектакля, публики, въ особенности молодежи, хотѣвшей подольше не разставаться съ любимымъ артистомъ, явившимся на этотъ разъ, хотя и мимолетно, но, все-таки, подбодрившимъ ея духъ, навѣявъ другія высокія мысли, среди безпорядочной сутолоки будничной жизни. И онъ выходилъ къ намъ больной, усталый, но величавый, въ своей алой кардинальской одеждѣ, съ доброй, но грустной улыбкой прощанія.
   

VII.

   На другой день, въ понедѣльникъ, Росси, сильно страдая отъ увеличившейся боли въ щекѣ, все-таки, рѣшился выѣхать въ Харьковъ, чтобы, прибывъ туда въ среду, въ четвергъ начать свои тамъ гастроли. Какъ я уговаривала его бросить все, порвать контрактъ и прямо ѣхать къ себѣ, во Флоренцію, отдыхать, увѣряя, что всѣ его немощи -- слѣдствія чрезмѣрной усталости! Онъ упорно стоялъ на своемъ, говоря, что съ перемѣной климата и мѣста это пройдетъ, что на сценѣ онъ забываетъ свою болѣзнь; что, наконецъ, онъ никогда не измѣнялъ своему слову и разъ заключивъ контрактъ, доведетъ дѣло до конца. Уговаривали его, по крайней мѣрѣ, отдохнуть здѣсь хотя бы одинъ день; докторъ спеціалистъ, осмотрѣвшій его щеку, совѣтовалъ ему сдѣлать небольшую операцію, могущую принести нѣкоторое облегченіе; но, разъ рѣшивъ пріѣхать въ Харьковъ наканунѣ назначеннаго уже тамъ спектакля, Росси не слушалъ ничего и никого и вечеромъ отправился въ путь.
   Никогда эти проводы не были такъ грустны! Хотя я и не предчувствовала тогда, что не увижу его болѣе, но все же его больной, утомленный видъ производилъ глубокую грусть. Его провели прямо въ назначенное ему купэ, куда и приходили проститься съ нимъ, пріѣхавшіе проводить его, знакомые. Но изъ Харькова, вслѣдъ за телеграммой о благополучномъ туда прибытіи, я получила письмо, въ которомъ онъ извѣщалъ меня, что усилившаяся въ дорогѣ боль въ щекѣ заставила его все же остановиться на сутки въ Москвѣ и сдѣлать ту операцію, которую онъ отвергъ въ Петербургѣ.
   "Несмотря на боль,-- писалъ онъ,-- которую я вынесъ безъ малѣйшаго ой! какъ и подобаетъ человѣку выносить страданіе, я послѣ этой операціи почувствовалъ себя вновь ожившимъ и теперь дѣятеленъ и веселъ, какъ былъ 20 дней тому назадъ. Сегодня даю Короля Лира, и мѣста въ театрѣ уже всѣ расхватаны".
   Затѣмъ началось это утомительное перекочевыванье изъ города въ городъ, безпрестанные переѣзды по желѣзной дорогѣ, которые и прежде раздражали ему нервы.
   -- Я не люблю переѣздовъ по желѣзной дорогѣ,-- говорилъ онъ разъ при своемъ отъѣздѣ:-- это такъ дѣйствуетъ мнѣ на нервы, что я не могу ни говорить, ни ѣсть и дурно сплю. Къ тому же, привыкнувъ къ простору сцены, мнѣ такъ тѣсно въ купэ, что я мечусь въ немъ, какъ левъ въ клѣткѣ.
   А далѣе: пріѣздъ въ новый городъ; новыя хлопоты, знакомство съ новою сценой; спектакли почти безъ отдыха и снова сборы въ путь, снова желѣзная дорога и такъ далѣе, въ продолженіе еще двухъ мѣсяцевъ до 2-го мая. Дѣятельность его за все это время была поразительна. Это было что-то лихорадочное, похожее на вспышки пламени передъ догараньемъ...
   "Мои спектакли въ Харьковѣ,-- писалъ онъ мнѣ отъ 1-го марта,-- идутъ превосходно. Король Лиръ, Иванъ, Отелло и Гамлетъ были четыре торжества во славу искусства. Сегодня мой бенефисъ: Скупой рыцарь и два акта Сюлливана. Завтра, послѣдній спектакль Людовикъ XI. Въ субботу ѣдемъ въ Ростовъ, гдѣ дадимъ 4 спектакля".
   "Совершенно благополучно прибылъ я въ Ростовъ, прелестнѣйшій городъ на Дону,-- писалъ онъ отъ 8-го марта.-- Здѣсь энтузіазмъ публики еще шумнѣе, чѣмъ въ Москвѣ и Петербургѣ. Въ воскресенье, 10-го, ѣдемъ на одинъ спектакль въ Новочеркасскъ, откуда вернемся снова сюда, гдѣ пробудемъ 11, 12 и 13, а 14 и 15 дадимъ два спектакля въ Таганрогѣ".
   Не удивительно, что такое страшное утомленіе тогда же отразилось на здоровья; и, вслѣдъ за этимъ, нѣкоторое время не имѣя о немъ извѣстія, я получаю на Страстной недѣлѣ, именно 22 числа, отъ администратора труппы, Сальтарелли, по порученію Росси, письмо изъ Николаева, въ которомъ онъ пишетъ, что Росси чувствуетъ себя нехорошо вслѣдствіе нервныхъ болей въ спинѣ, мѣшающихъ ему спать лежа, заставляя его проводить ночи въ креслѣ. Далѣе Росси, на мои вопросы о его здоровья телеграммами, отвѣчалъ тоже только телеграммами, смыслъ которыхъ былъ далеко не утѣшителенъ. Затѣмъ я получаю отъ него, изъ Николаева же, письмо отъ 28 марта, въ которомъ онъ объясняетъ, что если это послѣднее время онъ извѣщалъ меня о себѣ телеграммами, то это вслѣдствіе того, что, чувствуя себя нехорошо, не хотѣлъ огорчать меня болѣе подробнымъ описаніемъ своихъ недуговъ, прибавляя:
   "Эта несчастная невралгія, захваченная мною въ Москвѣ и заставившая меня столько перестрадать, не оставила меня вполнѣ и до сихъ поръ, несмотря на мое серьезное лѣченіе. Но, несмотря на это, я силою своей воли не позволилъ себѣ ни разу измѣнить своему долгу, и мой импрессаріо не только не пострадалъ, но продолжаетъ зарабатывать деньги. Завтра мы ѣдемъ въ Херсонъ, гдѣ дадимъ только два представленія: Король Лиръ и Иванъ, а затѣмъ въ Одессу.
   Почеркъ этого письма былъ очень нетвердый и самъ онъ въ концѣ письма извинялся за безпорядочность его, прибавивъ: "Я еще не совсѣмъ хорошо себя чувствую и моя голова еще полна разныхъ безтолковыхъ мыслей".
   Сильно обезпокоенная его положеніемъ, я на тѣхъ же дняхъ при свиданіи съ докторомъ Бертенсономъ разсказала ему о томъ, что изъ письма Сальтарелли знала о состояніи здоровья Росси, объ этихъ нервныхъ боляхъ въ спинѣ, мѣшающихъ ему спать лежа. Бертепсонъ тогда же взглянулъ на это очень серьезно.
   -- Это -- опасная вещь,-- проговорилъ онъ,-- это должно быть отъ сердца, и, продолжая играть въ такомъ состояніи, онъ можетъ когда-нибудь совсѣмъ остаться на сценѣ!
   Я въ тотъ же день послала Росси телеграмму такого содержанія:
   "Докторъ Бертенсонъ совѣтуетъ полный отдыхъ, иначе грозитъ большая опасность".
   На эту телеграмму онъ отвѣчалъ мнѣ телеграммой же:
   "Солдатъ не оставляетъ поля битвы".
   И затѣмъ въ письмѣ отъ 4 апрѣля, уже изъ Одессы, прибавляетъ слѣдующее: "Здоровье мое понемногу улучшается. Я не взялъ бы золота всего міра за то, чтобы прервать свои спектакли; я бы предпочелъ умереть на сценѣ, какъ храбрый воинъ, который смерть на полѣ брани предпочитаетъ бѣгству".
   А между тѣмъ, какъ я позже узнала отъ его секретаря, въ это время уже вполнѣ развилась его смертельная сердечная болѣзнь, доведшая его до того, что его спектакли въ Одессѣ сопровождались постоянно сердечными припадками. Особенно силенъ былъ такой припадокъ во время представленія Короля Лира, когда онъ, едва дойдя до мѣста трупа Корделіи, самъ подъ конецъ почти трупомъ упалъ на сцену.
   -- Какъ жаль, что я не умеръ теперь!-- проговорилъ онъ, когда его привели въ чувство:-- умереть на сценѣ, и особенно въ роли короля Лира, было всегда моею мечтой!
   Не зная тогда объ этихъ ужасныхъ подробностяхъ, но въ постоянной тревогѣ объ его здоровья, я продолжала въ моихъ письмахъ уговаривать его бросить все и ѣхать отдыхать въ Италію, тѣмъ болѣе, что и погода этою весной на югѣ стояла холодная. Но онъ снова писалъ мнѣ (изъ Одессы, отъ 9 апрѣля):
   "Здоровье мое довольно хорошо, хотя погода стоитъ мало для того благопріятная; и я не имѣю ни малѣйшей причины оставить сцену, нарушить контрактъ и уѣхать. Этого я не сдѣлалъ бы, хотя бы отъ того зависѣла моя жизнь. Какъ солдатъ умѣетъ умирать на полѣ битвы, такъ и артистъ не долженъ и не можетъ бѣжать со сцены, измѣнивъ своимъ обязанностямъ".
   Далѣе онъ пишетъ, говоря о тѣхъ городахъ, которые только что посѣтилъ: "Я встрѣтилъ въ нихъ такую искреннюю, радушную, патріархальную гостепріимность, которая была противоположностью той холодности, съ которою отнесся ко мнѣ въ послѣдній разъ Петербургъ. Всюду я встрѣчалъ ту симпатію и гостепріимство, которымъ отличается русскій человѣкъ и отсутствіе которыхъ такъ меня поразило послѣдній разъ въ артистахъ и журналистахъ столицы имперіи. Но это всего болѣе падаетъ на нихъ самихъ, а не на меня! Я всегда былъ артистомъ, цѣлью котораго была пропаганда искусства повсюду, братски соединяя всѣ національности. Всего болѣе любя свое отечество, я всегда умѣлъ уважать и старался находить хорошее во всѣхъ другихъ странахъ. Если я избралъ Петербургъ мѣстомъ, гдѣ хотѣлъ справлять свой юбилей, то не для того, чтобы меня тамъ чествовали и подносили мнѣ подарки, но исключительно для того, чтобъ этимъ выказать мою признательность городу, гдѣ я столько разъ былъ принятъ съ гостепріимствомъ, и равнодушіе къ этому моихъ собратій по искусству глубоко меня огорчило; но нынче, въ Одессѣ, тѣ знаки расположенія, уваженія и энтузіазма, что мнѣ выказали какъ публика, такъ и артисты, заставили меня нѣсколько забыть невниманіе и холодность петербургскихъ артпетовъ, къ которымъ я всегда относился сердечно".
   Несмотря на болѣзненное состояніе въ Одессѣ, Росси все же поѣхалъ въ Кіевъ, гдѣ далъ нѣсколько спектаклей, играя по два и по три дня подъ рядъ, играя съ лихорадочнымъ жаромъ или, какъ мнѣ писалъ Сальтарелли, "съ горячностью юноши". Самъ же Росси написалъ мнѣ изъ Кіева, отъ 21 апрѣля, слѣдующее:
   "Я въ настоящее время почти кончаю свои представленія и свои обязательства, которыя вынесъ съ честью, безъ всякихъ препятствій, такъ что мой импрессаріо вернется въ Москву веселый и довольный и съ мѣшкомъ, полнымъ рублями. Я же вернусь къ своей семьѣ во Флоренцію, поджидая тамъ посѣщенія друга изъ Россіи {Онъ зналъ, что лѣтомъ я собиралась навѣстить его во Флоренціи, и радовался случаю познакомить меня съ своею семьей и показать мнѣ свой домъ и виллу съ его артистическимъ музеемъ.}. Эпилогъ: сегодня вечеромъ Гамлетъ, вторникъ -- послѣдній въ Кіевѣ спектакль съ повтореніемъ Ивана Грознаго, затѣмъ возвращеніе въ Одессу только на два спектакля, именно 27 и 29 (вашего стиля) и оттуда сажусь на пароходъ и, съ Божьей помощью, отплываю въ Бриндизи, откуда по желѣзной дорогѣ во Флоренцію".
   Это его письмо ко мнѣ было послѣднимъ!... Два спектакля въ Одессѣ: Шейлокъ и Іоаннъ Грозный, послѣ котораго его подняли почти полумертваго, окончательно подорвали его сердце. 3-го мая я получила отъ Сальтарелли письмо изъ Константинополя. Извѣщая меня объ ихъ благополучномъ туда прибытіи изъ Одессы, онъ, по порученію Росси, прибавлялъ, что онъ чувствуетъ себя лучше и, посылая мнѣ теперь свои сердечные привѣты, напишетъ мнѣ тотчасъ же по прибытіи во Флоренцію.
   Но во Флоренцію, 27 мая (7 іюня), привезли изъ Пескары только его трупъ, который мнѣ, пріѣхавшей туда наканунѣ, пришлось проводить на кладбище San Miniate...
   

VIII.

   Пріѣхавъ въ Бриндизи послѣ своего морского путешествія, Росси чувствовалъ себя настолько крѣпкимъ, что даже проѣхался въ коляскѣ по городу. Но затѣмъ перемѣна спокойнаго пароходнаго плаванья на быстрый экспрессъ желѣзной дороги, ѣзду по которой онъ и прежде не любилъ, такъ теперь подѣйствовала на его больное сердце, что, доѣхавъ до Пескары, Росси рѣшительно объявилъ, что дальше онъ не поѣдетъ, и остановился въ гостиницѣ "Risorgimento" (Воскресенія).
   Приближенные его тотчасъ же дали знать телеграммой его женѣ и дочери во Флоренцію объ опасномъ положеніи больного, и онѣ немедленно пріѣхали въ Пескару. Окруженный ихъ нѣжнымъ уходомъ, десять дней могучая натура великаго артиста боролась со смертью, то заставляя его падать духомъ и говорить о неизбѣжности смерти, то снова подавая надежду на выздоровленіе и даже на будущую поѣздку въ Россію. За день до своей кончины онъ чувствовалъ себя такъ хорошо, что рѣшилъ дней черезъ пять отправиться къ себѣ во Флоренцію. Но это была послѣдняя вспышка того яркаго пламени, которымъ горѣло его артистическое сердце, и это сердце, переживавшее на сценѣ столько страданій и страстей своихъ героевъ, было уже не въ силахъ поддержать свою дѣятельность. Было выписано нѣсколько знаменитыхъ итальянскихъ докторовъ, но ихъ старанія не повели ни къ чему. Оставаясь до конца въ полной памяти, временами страдая, временами успокоиваясь и успокоивая своихъ, онъ тихо скончался на рукахъ жены и дочери 4 іюня (23 мая) въ 11 часовъ 45 м. утра.
   Вѣсть о смерти великаго артиста поразила интеллигентный міръ Италіи и со всѣхъ сторонъ полетѣли сочувственныя телеграммы ко вдовѣ усопшаго. Въ день отпѣванія его въ Пескарѣ всѣ магазины города были закрыты и на дверяхъ ихъ виднѣлись карточки съ надписью: "Національный трауръ". Гробъ покрылся массой вѣнковъ и окружился депутаціями отъ разныхъ обществъ и народныхъ школъ. Вечеромъ того же дня онъ былъ отправленъ изъ Пескары во Флоренцію, ночью прибылъ въ Болонью, гдѣ былъ снова встрѣченъ депутаціями съ вѣнками и рѣчами, а въ 5 часовъ утра слѣдующаго дня прибылъ во Флоренцію и былъ перенесенъ въ часовню "Рига" при церкви Santa Maria Novella.
   Цѣлый день толпился въ часовнѣ народъ, приходившій поклониться гробу великаго артиста; цѣлый день все являлись новые и новые вѣнки громадныхъ размѣровъ, все болѣ" изъ живыхъ цвѣтовъ,-- даръ "города цвѣтовъ,-- и подъ конецъ наполнили всю часовню. Въ 6 часовъ вечера въ часовнѣ собрались многочисленные представители разныхъ депутацій, чтобы произнести рѣчи. Первою была рѣчь Томмасо Сальвини (представителя министра народнаго просвѣщенія):
   "Министръ народнаго просвѣщенія,-- такъ началъ Сальвини,-- избралъ меня своимъ представителемъ при этой грустной церемоніи, прося передать послѣднее прости праху Эрнесто Росси отъ его имени, а также высказать то живое участіе, которое принимаетъ государство въ этомъ печальномъ событіи. Въ то же время, я долженъ выразить и скорбь "Общества вспоможенія драматическимъ артистамъ", потерявшаго нашего достойнаго члена. Не могу словами выразить сколь чувствительна эта потеря для того общества, представителемъ котораго я теперь являюсь. Это истинное несчастье и въ моральномъ, и въ матеріальномъ отношеніи. Въ моральномъ -- вслѣдствіе потери великаго артиста, въ матеріальномъ, такъ какъ этотъ человѣкъ былъ всегда готовъ на помощь своихъ собратій по искусству. Изъ этихъ двухъ проявленій и должна составляться репутація артиста и безъ нихъ не мыслима его слава; эти проявленія -- умъ и сердце. Избранная часть представителей драматическаго искусства (потому что я уважаю только тѣхъ избранныхъ, которые питаютъ благородныя чувства и относятся достойно къ настоящему событію) шлютъ тебѣ, Эрнесто, черезъ мои уста, свой послѣдній скорбный привѣтъ, который твой духъ приметъ съ братскою нѣжностью, ибо мы знаемъ, какъ ты любилъ всѣхъ тѣхъ, кто слѣдовалъ за тобой въ твоемъ артистическомъ странствованіи, какимъ любящимъ отцемъ былъ ты для нихъ. Боюсь, что столь понятное волненіе спутаетъ мои слова и мысли и не позволитъ мнѣ такъ бы, какъ я хотѣлъ, возвышенно обрисовать твои великія достоинства -- какъ артистическія, такъ и моральныя; впрочемъ, всѣмъ понятно то глубокое горе, что сопровождаетъ мои слова, обращенныя къ твоему духу, Эрнесто, и тѣ чувства, что я питалъ къ твоимъ артистическимъ достоинствамъ. Весь цивилизованный міръ достойно оцѣнилъ тебя, великаго среди великихъ, и мои слова только будутъ эхомъ.
   "Теперь же я обращаю мое искреннее сочувствіе къ тебѣ какъ къ другу, съ которымъ меня соединяло одно чувство любви къ искусству, не позволявшему среди насъ возродиться чувству зависти, почему мы всегда могли сказать одинъ про другого: "это мой собратъ", но никогда: "это мой соперникъ".
   Къ этому-то искреннему другу теперь стремится скорбь моей души съ чувствомъ уваженія, преданности и любви. Прощай, Эрнесто, и въ этомъ мірѣ (какъ тяжко это слово!), прощай навсегда! Но если наши души встрѣтятся въ иномъ мірѣ, возобновимъ тамъ наше никогда не угасавшее братство!
   "Въ тебѣ искусство теряетъ одинъ изъ драгоцѣннѣйшихъ перловъ своей короны, который трудно замѣнить другимъ.
   "Въ тебѣ Италія теряетъ одного изъ своихъ любимыхъ сыновей, который прославлялъ ея искусство въ чужеземныхъ странахъ, почему тотъ трауръ, которымъ одѣлась несчастная семья, безутѣшные друзья, преданные товарищи и тѣ сограждане, которые тебя любили, можетъ, по справедливости, назваться: національнымъ трауромъ!"
   Вслѣдъ за Сальвини говорили представители городовъ Ливорно, Флоренціи и Пескары.
   Вынесенный изъ часовни гробъ понесли высоко поднятый на плечахъ братья Misericordia, въ ихъ мрачномъ черномъ одѣяніи. Впереди шли пѣвчіе и оркестръ филармоническаго общества "Микель-Анджело Буанароти". По сторонамъ шли представители Ливорно и Флоренціи, а также Томассо Сальвини, представитель министра народнаго просвѣщенія, а за ними длинный рядъ представителей разныхъ академій и обществъ, артисты драматическихъ труппъ, представители 28 журналовъ какъ тосканскихъ, такъ и другихъ, и толпа почитателей и поклонниковъ усопшаго. По всему пути до площади Duomo, по обѣимъ сторонамъ улицъ, стояли сплошныя массы народа, благоговѣйно склонявшагося при появленіи гроба, въ которомъ покоился великій артистъ, слава ихъ страны и города. Все было замѣчательно чинно и торжественно въ этой, всегда такой шумной и крикливой толпѣ, и среди этой тишины стройно гремѣлъ оркестръ, временами замолкая, чтобъ уступить пѣвчимъ, и торжественно двигалось шествіе, мягко озаряемое лучами заходящаго солнца.
   Въ часовнѣ Misericordia,-- противъ колокольни Duomo,-- куда былъ внесенъ гробъ, было произнесено краткое заупокойное молебствіе; затѣмъ онъ былъ поставленъ на роскошную колесницу и за нимъ какъ провожатые въ экипажахъ, такъ и 12 ландо, наполненныхъ вѣнками, двинулись къ кладбищу S. Miniato. За позднимъ временемъ погребеніе было отложено до слѣдующаго дня. Гробъ поставили въ старинной церкви кладбища, снова красиво обложивъ главнѣйшими изъ вѣнковъ, а на другой день, въ 5 часовъ пополудни, перенесли для погребенія въ фамильную гробницу Росси, въ которой покоятся прахъ отца великаго артиста и его сына, юноши, умершаго 20 лѣтъ.
   

IX.

   На другой день моего пріѣзда во Флоренцію, бывшаго, какъ я уже писала, кануномъ погребенія великаго артиста и замѣчательнаго человѣка, дружба съ которымъ оставила во мнѣ столько свѣтлыхъ воспоминаній, я познакомилась съ его женой, а позже и съ дочерью. Уже знакомыя со мной по разсказамъ усопшаго, онѣ встрѣтили меня какъ близкаго друга.
   -- Вы намъ не чужая,-- говорила m-me Росси со слезами, обнимая меня.-- Эрнесто столько говорилъ намъ о васъ, что мы давно привыкли васъ любить.
   Три недѣли, проведенныя тогда мною во Флоренціи, дали мнѣ случай, часто видаясь съ этою симпатичною семьей, вполнѣ оцѣнить всѣхъ ея членовъ. М-me Росси (урожденная Паганини), красивая женщина, несмотря на свои 60 лѣтъ, съ чрезвычайно правильными чертами лица, темно-русыми волосами и прекрасными голубыми глазами, съ глубокимъ грустнымъ взглядомъ. Высокая, стройная, несмотря на полноту, держащая себя просто, но съ большимъ достоинствомъ, прекрасно образованная, съ большимъ умомъ и безпредѣльною любовью къ своему покойному мужу, она обожала его какъ человѣка, восторженно поклоняясь ему какъ артисту. Чтобъ оживить ее немного, нужно было только заговорить о немъ: сколько нѣжной любви появлялось тогда въ ея взглядѣ; какъ онъ вспыхивалъ, когда она начинала говорить о которой-нибудь изъ его ролей, которыя она, кажется, всѣ знала наизусть; вообще очень краснорѣчивая, она тогда начинала говорить еще красивѣе, и передъ вами картинно вырисовывался могучій образъ великаго артиста.
   Изъ ихъ двухъ дѣтей теперь осталась только одна дочь (Эвелина, также какъ и мать), получившая прекрасное воспитаніе, говорящая чуть не на всѣхъ европейскихъ языкахъ; музыкантша и художница, милое граціозное созданіе, съ серьезнымъ умомъ и добрымъ сердцемъ, счастливая жена и мать, чрезвычайно моложавая, несмотря на то, что ея старшей дочери уже 16 лѣтъ. Мужъ ея, Модильяни, одинъ изъ флорентійскихъ богачей, чрезвычайно живой, любезный господинъ,-- и ихъ трое дѣтей, составляютъ счастливую семью, живя другъ для друга и для дѣтей, которыхъ обожаютъ и которымъ даютъ серьезное образованіе. Старшая ихъ дочь, Аглая, изучающая даже латинскій и греческій языки, уже теперь, несмотря на свои юныя лѣта, прекрасно играетъ на скрипкѣ (быть можетъ, наслѣдственное достояніе знаменитаго предка со стороны бабушки). Живая, какъ огонь, она этотъ огонекъ вноситъ и въ свую игру, полную смысла и чувства. Любимая внучка дѣдушки, она утѣшала его своею талантливостью, и онъ уже мечталъ о томъ, чтобы года черезъ два сдѣлать съ нею tournée по Европѣ, показавъ ея талантъ и своей милой русской публикѣ. Братья ея, старшій Аларико, 12 лѣтъ, серьезный мальчикъ, отличный ученикъ классической гимназіи, и восьми-лѣтній Эрнесто, страстный любитель музыки, нынче, во время отсутствія дѣдушки, сюрпризомъ отъ него, въ два мѣсяца научившійся настолько, чтобы къ пріѣзду дѣдушки сыграть для него съ матерью пьеску въ 4 руки.
   М-me Росси жила тогда въ своемъ небольшомъ, изящно отдѣланномъ домѣ, на улицѣ Lorenzo il Magnifico. Эта часть города, съ его широкими Viale (бульварами), обрамленными густыми платанами или липами, въ то время сильно благоухавшими, съ домами, занимаемыми собственниками и семейными пансіонами, безъ лавокъ и магазиновъ, съ садами, чистотой и тишиной, такъ рѣдко встрѣчаемыми въ другихъ частяхъ города, можетъ считаться наиболѣе элегантной и спокойной. Я помню, еще въ ноябрѣ 1891 года, Росси писалъ мнѣ: "Я переѣхалъ въ городъ и занялъ мой новый домикъ, который (скажу въ скобкахъ) мнѣ чрезвычайно нравится"... и далѣе: "весь занятый устройствомъ моего новаго жилища, я до сихъ поръ еще не отвѣчалъ на нѣсколько сдѣланныхъ мнѣ предложеній вернуться къ сценѣ"...
   И точно, съ перваго же взгляда видно, что домъ отдѣлывался подъ руководствомъ артиста-художника, такъ все въ немъ, начиная съ небольшихъ, но красивыхъ салоновъ, до конюшенъ,-- изящно и комфортабельно. Но еще болѣе заслуживаетъ вниманія загородная вилла Росси, Ла Мачине, на возвышенности Монтуги,-- вилла, имѣющая длинное историческое прошлое, которое, думаю, можетъ представить интересъ въ краткомъ изложеніи:
   Въ 1100 г. маркиза Вилла, пріобрѣтя эту мѣстность, дала ей названіе Monte Hugonis, въ честь своего сына маркиза Угоне, которому завѣщала помѣстье. Впослѣдствіи названіе это было сокращено въ народномъ говорѣ въ Montui, а въ литературномъ въ Montughi (Монтуги). Маркизъ Угоне завѣщалъ свои земли одному аббатству, послѣ котораго оно переходило изъ рукъ въ руки и тогда получило названіе Ла Мачине (La Marine) отъ слова Macina, macinare, т.-е. молоть зерно, такъ какъ вблизи дома, занимаемаго господами и слугами, была выстроена особаго рода мельница. Первыми послѣ того аристократическими владѣльцами Ла Мачине были Бони и Тозинги, первыми изъ которыхъ оно было куплено въ 1427 г. и затѣмъ, черезъ бракъ одной изъ Бони съ Тозинги, перешедшей къ этой фамиліи, единственной могущей соперничать величіемъ, блескомъ и популярностью съ фамиліей Медичи, которыхъ превосходила своимъ благородствомъ. Страдая бѣдствіемъ народнымъ, порабощеннымъ тиранніей Медичисовъ, Франческо Тозинги нѣсколько разъ возставалъ противъ нихъ и, наконецъ, декретомъ папы Климента и его незаконнаго сына, великаго герцога Александра Медичи, былъ высланъ изъ Флоренціи и удалился въ Ла Мачине. Тогда въ стѣнахъ виллы часто раздавались патріотическія рѣчи вѣрныхъ сыновъ отечества, но враговъ фамиліи Медичи, которые и окрестили ихъ злоумышленниками, и эти злоумышленники были Данте да Кастилья, Строцци, Содерини, Корсини, Питта, Делла Стужа, Мартелли, Аламанши и проч.
   Не желая покориться власти тиранновъ, Тозинги предпочелъ изгнаніе, оставивъ въ Ла Мачине жену, рѣшившуюся на разлуку съ нимъ изъ-за желанія сохранить свои имѣнія для дѣтей, которыхъ тамъ воспитала; но, узнавъ объ опасной болѣзни жены и желая еще ее увидѣть, Тозинги тайно вернулся въ Ла Мачине, былъ по дорогѣ узнанъ однимъ изъ слугъ Медичи и, не заставъ жену уже въ живыхъ, долженъ былъ снова бѣжать; но теперь уже всѣ его имѣнія, въ томъ числѣ Ла Мачине, были конфискованы и нѣкоторое время были мѣстомъ бивуаковъ гвардіи Медичей, производившей безпорядки, вырубавшей деревья и портившей стѣны, или мѣстомъ оргій наѣзжавшихъ Медичисовъ, послѣ того какъ въ 1556 г. она была подарена герцогомъ одному изъ своихъ приближенныхъ, Конти. Послѣ его наслѣдниковъ, родъ которыхъ пресѣкся, Ла Мачине снова была секвестрирована, пока въ 1615 г. не была куплена однимъ изъ Медичисовъ, Джіованни, на имя Ливіи Веркацца.
   Періодъ отъ 1615 до 1621 г. былъ поэтическимъ періодомъ любви Донъ-Джіованни Медичи и Ливіи, съ которой онъ могъ обвѣнчаться только въ 1619 г., по расторженіи ея перваго брака съ простымъ мастеровымъ; замѣчательная красавица, страстно любившая Донъ-Джіованни и подарившая ему двоихъ дѣтей: сына, рожденнаго еще до брака, и дочь. Узаконенный сынъ Донъ-Джіованни Медичи долженъ былъ унаслѣдовать и его имѣнія, что возбудило негодованіе другихъ Медичисовъ, разсчитывавшихъ на это наслѣдство и возмутившихся неравнымъ бракомъ члена ихъ семьи. Въ іюлѣ 1621 г. Донъ-Джіовани умеръ, какъ сказано въ лѣтописи, "послѣ кратковременныхъ, но сильныхъ страданій", что не могло не возбудить подозрѣнія въ отравленіи, столь обычномъ въ фамиліи Медичисовъ. Сынъ его былъ похищенъ у матери (малютка-дочь умерла), а сама она полубольная осталась въ Ла-Мачине, не покидая ее и подпавъ подъ вліяніе капуциновъ, дѣйствовавшихъ по волѣ Медичисовъ. Насчитанные на нее долги Донъ-Джіованни заставили ее по немногу продать всѣ свои имѣнія. Когда же дѣло коснулось и послѣдняго ея прибѣжища Ла-Мачине, она попробовала обратиться къ защитѣ Рима. Но слѣдствіемъ этого было то, что въ одну ночь, въ августѣ 1623 года, Ливія была схвачена и заключена въ крѣпость Санъ-Миніато, а затѣмъ въ крѣпость Бельведере. Въ этомъ заключеніи, "лишенная воздуха и свѣта, несчастная женщина провела 16 лѣтъ. Въ это время Ла-Мачине переходило отъ одного Медичи къ другому. Въ 1639 году Ливія, имѣя всего 44 года, была изъ заточенія переведена сначала въ монастырь С. Онофріо, въ Фолиньо, а потомъ ей позволено было снова поселиться въ Ла-Мачине. Къ тоскѣ одиночества и воспоминаніямъ счастливаго прошлаго присоединилось еще горе о поведеніи сына, котораго она изрѣдка видѣла, воспитывавшагося съ такимъ чувствомъ ненависти къ матери, что разъ онъ даже покусился на ея жизнь, выстрѣливъ въ нее, но промахнувшись, что окончательно ихъ разъединило.
   Въ это-то время Ливія приказала вырѣзать надъ воротами, ведущими въ главный дворъ виллы, снаружи:
   
   Cosi men vivo in solitario chiostro
   Saltar veggendo i capri snelli, e i cervi *)
   *) Тамъ живу въ уединеніи монастыря, смотрю какъ прыгаютъ легкія козы и олени.
   
   а внутри:
   
   La fredda simmetria stanca e rattrista *).
   Надписи сохранились и по нынѣ.
   *) Холодная симметрія утомляетъ и наводитъ грусть.
   
   Родившись въ 1590 г., Ливія умерла въ 1654 г., пожелавъ передъ смертью видѣть своего сына, простить его и проститься съ нимъ. Когда онъ пришелъ къ ней, она не произнесла ни слова, но благословила его и умерла.
   Послѣ смерти матери онъ остался въ Ла-Мачине; но монахи уже при жизни матери поставившіе многіе затрудненія для владѣнія его имѣніемъ, не оставили въ покоѣ и его, тѣмъ болѣе, что Медичисы не признавали его законности и онъ долженъ былъ удалиться, а вилла Ла-Мачипе, перепродаваемая изъ однихъ рукъ въ другія, попала къ Франческо Карди, сыну Лоренцо Карди да-Чиголи, извѣстному живописцу XVII вѣка. Сохраняя любовь къ искусству, новый владѣлецъ позаботился о томъ, чтобы возобновить или сохранить остатки тѣхъ произведеній искусства, которыя были заброшены или грубо замазаны. Имѣя трехъ дочерей, Карди одну изъ нихъ, въ 1690 г., выдалъ замужъ за сенатора Карло Строцци, давъ ей въ приданое и виллу Ла-Мачине. Извѣстный своими серьезными изученіями, Строцци, изъ любви къ своей молодой, блистательно образованной и умной, красавицѣ-женѣ, прилежно занялся украшеніемъ и увеличеніемъ ея виллы, которая была не только реставрирована по прежнему виду, но заново расписана и обогощена, перенесенными въ нее изъ его флорентійскаго палаццо, рѣдкими произведеніями искусства. Возобновлена была и та каппелла, что оставалась отъ временъ Медичи.
   Послѣ смерти Карло Строцци, въ 1781 г., вилла перешла во владѣніе его трехъ братьевъ, а послѣ послѣдняго изъ нихъ -- къ сестрамъ, которыя, не любя этой мѣстности и затрудняясь средствами, продали виллу людямъ смотрѣвшимъ болѣе матеріально на собственность. Перепродаваемая отъ однихъ другимъ, интересовавшимся только выгодами даваемыми землей, но оставлявшими въ полномъ запущеніи самую виллу,-- она была, въ 1881 г., куплена Эрнесто Росси, который съ рвеніемъ, истиннаго художника, пригласивъ къ себѣ на помощь ученыхъ археологовъ, принялся копаться въ хламѣ запущенной виллы, чистить ее и реставрировать по древнимъ образцамъ, открытымъ въ лѣтописяхъ.
   

X.

   Въ настоящее время вилла почти утратила свое старинное названіе и извѣстна просто подъ именемъ "Виллы Росси".
   Въ очень близкомъ разстояніи отъ города,-- со стороны Piazza Cavour и Ponte rosso,-- дорога до воротъ имѣнья тянется между двухъ стѣнъ, ограждающихъ пригородныя виллы; а затѣмъ, за воротами, слегка поднимаясь, красиво извивается межъ плантацій, засаженныхъ виноградниками и фруктовыми деревьями къ саду, среди котораго стоитъ вилла, построенная въ стилѣ renaissance, съ фасадомъ украшеннымъ медальонами поэтовъ: Данте, Альфіери, Никколини и Шекспира.
   Переступивъ порогъ дома, вы прямо очутитесь въ скульптурномъ музеѣ, среди этихъ древнихъ этрусскихъ урнъ, саркофаговъ, украшенныхъ горельефами, стѣнныхъ плитъ съ надписями, торсовъ и бюстовъ, болѣе или менѣе сохранившихся среди пролетѣвшихъ надъ ними вѣковъ и запустѣнія, запечатлѣнныхъ неувядаемою красотой древней скульптуры, всѣ эти сокровища, новѣйшія изъ которыхъ принадлежатъ къ эпохѣ Цезарей. Но перломъ между ними слѣдуетъ считать группу фавна, несущаго на плечѣ Вакха и приписываемую Фидію. Долго три музея, владѣвшихъ подобной же группой, оспаривали у этой ея оригинальность, пока профессоръ Гамуррини, королевскій коммиссаръ по отдѣлу тосканскихъ древностей, посѣтивъ виллу Росси, послѣ долгаго и тщательнаго изслѣдованія, ни призналъ, что находящаяся въ ней группа и есть настоящее произведеніе рѣзца Фидія, другія же три, вѣроятно, были скопированы съ нея лучшими учениками Фидія. По, даже не зная о создавшемъ ее рѣзцѣ, вы сразу поражаетесь красотою и силой, которой дышетъ этотъ мраморъ. Кромѣ этой залы,-- съ ея мраморнымъ поломъ и темно-красными стѣнами, въ нишѣ которыхъ стоитъ мраморный бюстъ устроителя музея, Эрнесто Росси,-- многіе изъ стѣнныхъ плитъ, обломковъ и бюстовъ находятся и въ слѣдующей за этой залой, обширной полу-закрытой лѣтней столовой, составляющей часть внутренняго двора или Patio {Всѣхъ предметовъ считается болѣе 300.}. Надъ дверью, ведущею въ эту столовую, въ залѣ музея находится мраморная плита, съ вырѣзанною на ней надписью:
   
             Pretiosa antiquitatis monumento
   Temporum injuria et homiuun incuria
                                 Obruta
                       Ernestus Rossi
             Artis amore preclarus
                       Recollegit disposint
             Anno domini MDCCLXXXII.
   
   Громадная столовая отдѣляется арками отъ Patio, полъ котораго выложенъ древней мраморною мозаикой; такою же мозаикой, вмѣстѣ съ выпуклыми украшеніями изъ разноцвѣтныхъ фруктовъ {Работы Лука дома Робіа.}, выложенъ и старинный фонтанъ, вдѣланный въ одну изъ высокихъ стѣнъ, окружающихъ дворъ. Въ стѣны эти тоже вдѣланы нѣкоторыя изъ плитъ съ надписями) въ противуположной столовой стѣнѣ находятся массивныя желѣзныя ворота, надъ которыми виднѣются горельефные гербы прежнихъ фамилій и та надпись Ливіи, о которой я уже говорила раньше.
   Не буду подробно описывать всѣхъ комнатъ нижняго этажа, этихъ роскошныхъ салоновъ, съ массивной золоченой мебелью, зеркалами, изящно расписными потолками, современными мраморами и картинами, нѣкоторыя изъ которыхъ получили "Prix de Rome" -- все это отдѣланное съ изяществомъ и вкусомъ. Уютную зимнюю столовую, съ рѣзною мебелью и дорогими маіоликами по стѣнамъ и буфетамъ. Другую столовую, болѣе обширную, расписную, какъ и прилегающая къ ней, длинная галлерея,-- въ помпеевскомъ вкусѣ, прелестную, маленькую часовню, но имя "Святого креста", съ ризницей и пр. я не буду описывать, а поведу васъ, по бѣлой мраморной лѣстницѣ, во второй этажъ, прямо во "святая святыхъ", т.-е. "Артистическій музей" великаго артиста.
   Комната эта не велика и освѣщается двумя окнами и стяклянной балконною дверью. Потолокъ красиво расписанъ, изображая генія искусствъ, парящаго въ облакахъ, а бордюръ потолка состоитъ изъ гербовъ всѣхъ тѣхъ многочисленныхъ странъ, на сценахъ которыхъ подвизался великій трагикъ. Войдя въ комнату вамъ прямо бросается въ глаза, въ правомъ углу, такой же мраморный бюстъ артиста, какой мы видѣли внизу, въ его скульптурномъ музеѣ; по стѣнамъ стоятъ массивныя шкафы, изящной работы, изъ чернаго дерева съ золоченою оправой, на полкахъ которыхъ, подъ стекломъ, помѣщены всѣ эти предметы, дань уваженія таланту, расположенные съ большимъ вкусомъ, имѣя фономъ на спинкѣ шкафовъ вѣнки изъ искусственныхъ лавровъ и цвѣтовъ, красиво драпированные ихъ разноцвѣтными, часто очень роскошными, лентами, съ разнообразными на нихъ надписями. Нужно употребить нѣсколько часовъ, чтобы подробно разсмотрѣть только снаружи всѣ эти предметы не говоря уже о внутреннемъ содержаніи множества разнообразно, художественно отдѣланныхъ портфелей и альбомовъ, содержащихъ рисунки знаменитыхъ художниковъ и адресы разныхъ обществъ, съ художественными же виньетками. Вотъ цѣлые ряды атласныхъ или бархатныхъ подушекъ съ серебряными и золотыми вѣнками, различныхъ формъ, то массивныхъ дубовыхъ и лавровыхъ; то легкой серебряной филиграновой работы, или прозрачно сотканыхъ изъ золотыхъ нитей. Цѣлые сервизы изъ превосходнаго фарфора съ живописью {Даръ покойнаго германскаго императора, съ видами главныхъ зданій Берлина.}, или ажурно оправленнаго въ серебро. Массивныя вещи изъ серебра и золота, всевозможныхъ фасоновъ для различнаго употребленія, съ эмалью, съ вензелями изъ драгоцѣнныхъ камней; цѣлыя группы изъ серебра; русскіе жбаны, стопы и кубки; изящныя серебряныя вазы, роскошно оправленные ятаганы для роли Отелло, среди которыхъ дорогой ятаганъ, поднесенный артисту въ Тифлисѣ, и пр. и пр. Среди различныхъ вещей, поднесенныхъ въ Россіи, тутъ сохраняются и двѣ куклы, одѣтые въ русскіе боярскіе костюмы, а также расшитыя русскія полотенца.
   Посреди комнаты стоятъ еще два небольшихъ шкафика -- витрина, изящной работы, подъ стеклами которыхъ, въ одномъ находятся всѣ ордена артиста, числомъ 26, а въ другомъ болѣе мелкіе и наиболѣе дорогіе по цѣнѣ предметы, какъ, наприм., цѣлый ассортиментъ сигарочницъ изъ серебра и золота, съ его вензелями изъ брильянтовъ, съ тонкой живописью, изображающей артиста въ роляхъ Донъ-Жуана и Лира, съ эмалью и пр. Нѣсколько изящно награвированныхъ золотыхъ визитныхъ карточекъ, поднесенныхъ артисту въ разное время въ Америкѣ, отъ частныхъ лицъ и обществъ; небольшой ятаганъ, въ золотыхъ ножнахъ съ надписью "Otello" изъ рубиновъ и брильянтовъ,-- изъ Ріо Жанейро; "бразильская роза" -- брильянтовая звѣзда, окружающая вѣнокъ изъ миніатюрныхъ эмальированныхъ розъ, съ брильянтовымъ вензелемъ внутри. Цѣпь изъ окаменѣлыхъ жуковъ, съ гіероглифами, вырѣзанными на обратной сторонѣ, находимыя на муміяхъ,-- оправленные въ золото, и масса другихъ, столь же цѣнныхъ.
   Нѣкоторые изъ адресовъ, поднесенныхъ артисту, висятъ по стѣнамъ въ рамкахъ. Такъ адресы: отъ нашихъ русскихъ художниковъ, съ ихъ красивой виньеткой; отъ русскихъ драматическихъ артистовъ, въ 1877 г.; отъ артистовъ британскихъ, съ сотнею подписей; съ подписью Ирвинга во главѣ "своему великому собрату по искусству", и тутъ же, подъ стекломъ, небольшой локонъ волосъ знаменитаго Тальма. А выше, по стѣнамъ, между вѣнками съ ихъ длинными лентами,-- портреты, масляными красками, въ натуральную величину, по колѣно, изображающіе великаго артиста въ роляхъ: Макбета, Лира, Гамлета, Отелло и Людовика XI. А на небольшой этажеркѣ цѣлые переплетенные фоліанты, съ наклеенными въ нихъ рецензіями объ игрѣ великаго артиста во всѣхъ странахъ и на всѣхъ языкахъ {Въ этомъ же музеѣ хранится костюмъ учителя Эрнесто Росси, знаменитаго трагика Густава Модены, въ роли "Гражданинъ Гента".}.
   Вблизи этого музея находится кабинетъ, большая комната, отдѣланная просто, главное богатство которой заключается въ книгахъ, помѣщенныхъ въ четырехъ громадныхъ шкафахъ чернаго дерева. Тутъ среди этихъ многочисленныхъ томовъ, въ роскошныхъ переплетахъ, современнаго образца, или въ старинномъ пергаментѣ, вы встрѣтите и исторію народовъ, и исторію искусствъ, и длинную лѣтопись искусства театральнаго. Всѣ сочиненія поэтовъ, какъ итальянскихъ, такъ и другихъ народностей, на ихъ собственныхъ языкахъ, или въ итальянскомъ и французскомъ переводѣ. Всевозможныя изданія Шекспира въ оригиналѣ, начиная съ древнѣйшихъ, и замѣтки его толкователей; книги научныя по всѣмъ отраслямъ, преимущественно историческія.
   На одной стѣнѣ виситъ портретъ, масляными красками Іоанна Грознаго, на другой -- небольшой рисунокъ Гамлета, съ черепомъ. Портретъ покойнаго сына. Нѣсколько хорошенькихъ картинъ; масса фотографій. Надъ диваномъ, на большомъ красномъ щитѣ, различное рыцарское вооруженіе; около небольшого письменнаго стола, съ изящной массивной серебряной чернильницей, корзину для бросанія бумагъ замѣняетъ опрокинутый рыцарскій шлемъ на треножникѣ.
   Въ спальнѣ, надъ широкой, восточно-расшитой софой, увеличенный до натуральной величины, съ фотографіи, Гамлетъ съ черепомъ; а у кровати образъ Богоматери, греческой живописи, привезенный изъ Россіи.
   Осмотрѣвъ подробно эти комнаты и обойдя другія, я вернулась снова въ артистическій музей, теперь еще болѣе освѣщенный растворенными дверями на широкую террасу, съ которой открывается чудный видъ на всѣ стороны. На югъ передъ вами лежитъ вся Флоренція, надъ которой царитъ темный куполъ ея Duomo и стройная, рѣзная Compania. Къ востоку видѣнъ Фіезоле, потонувшій въ зелени своего холма. Къ сѣверу, въ двадцати миляхъ далѣе, виднѣется Пистойя, кажущаяся крошечной деревушкой; и все это въ массѣ зелени и мягкихъ лиловатыхъ тѣняхъ, облитое мягкими, предзакатными лучами солнца. Тѣ же мягкіе лучи робко проникали теперь въ музей, затронувъ нѣкоторые изъ его угловъ и весело играя на серебрѣ лавровыхъ вѣнковъ и золотѣ дорогихъ подарковъ. Сколько восторженныхъ криковъ слышали всѣ эти предметы, слабая дань великому артисту, за тѣ дивные часы, что заставлялъ онъ переживать! Какъ волновались мы съ этимъ Макбетомъ, что холодно глядитъ теперь съ полотна; какъ страдали съ этимъ Лиромъ, этимъ львомъ, укрощеннымъ страданьемъ; какъ негодовали передъ этимъ Людовикомъ, ханжой-королемъ; какъ сочувствовали этому Отелло, герою съ младенческой душой, и сколько мыслили съ этимъ Гамлетомъ, также анализируя, также не рѣшая вѣчнаго вопроса, теперь рѣшеннаго великимъ артистомъ:
   
   Essere о non essore?... *)
   *) Быть иль не быть?

С. Лаврентьева.

"Русская Мысль", кн.XII, 1896

   
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru