Лейкин Николай Александрович
Мастеричка

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:

ПОВѢСТИ, РАЗСКАЗЫ
и
ДРАМАТИЧЕСКІЯ СОЧИНЕНІЯ.
Н. А. ЛЕЙКИНА.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
ИЗДАНІЕ КНИГОПРОДАВЦА K. Н. ПЛОТНИКОВА.
1871.

НАШИ ПИТЕРСКІЕ.

X.
МАСТЕРИЧКА

   День былъ душный и жаркій. Солнце накаливало тротуары. Прохожіе изнемогали отъ жара, шли какимъ-то медленнымъ шагомъ и то и дѣло, что отирали платками струившійся по лицу потъ. Нѣкоторые снимали шляпы и фуражки, но солнце жгло еще болѣе,-- и рады были легкому вѣтерку, который даже и не освѣжалъ, а только подымалъ съ мостовой пыль и истолченный колесами конскій навозъ и залѣплялъ имъ глаза. Солнечные лучи, ударяя въ бѣлыя и желтыя стѣны домовъ, не позволяли взглянуть на нихъ и слѣпили глаза, а между тѣмъ на большой Садовой, какъ и всегда, была суетня. Экипажи обгоняли другъ друга, извощики стегали своихъ измученныхъ клячъ, тащилась общественная карета съ надписью: "Пески и Садовая", шли разнощики съ лотками, бадьями и корзинами, а молодцы на Александровской и Маріинской линіяхъ такъ и зазывали, такъ и тащили къ себѣ въ лавки покупателей. На дворѣ противъ банка жгли обвѣтшалые кредитные билеты. Пахло гарью и чадомъ. Сторожа засовывали въ рѣшетчатую желѣзную печь кочерги и поворачивали горѣвшія пачки. Въ отдаленіи стояли директоры, курили сигары и укрывались отъ солнца зонтиками. У рѣшотки толпился народъ и смотрѣлъ на эту церемонію. Тутъ были солдаты, бабы, мастеровые мальчики въ тиковыхъ халатахъ, мужикъ съ подоткнутымъ передникомъ и съ корзиною на головѣ, надѣтою на подобіе кибитки, и даже какой-то чиновникъ съ кокардой на фуражкѣ и съ портфелемъ подъ мышкой. Сквозь толпу пробилась къ рѣшоткѣ дѣвочка лѣтъ четырнадцати, въ ситцевомъ платьѣ и въ платкѣ, накинутомъ на голову. Въ рукахъ у ней была небольшая пачка, обвязанная тесемкой.
   Тутъ же у рѣшотки расположился и торговецъ образками, крестиками и картинками, намалеванными красной, желтой и зеленой красками. Народъ, посмотрѣвъ на сжиганіе бумажекъ, отодвигался и разсматривалъ образки. Въ толпѣ шли разговоры.
   -- Эхъ, жгутъ-то, кабы да намъ! говорилъ смотрѣвшій на горѣвшіе бумажки мужикъ съ корзиной на головѣ и улыбнулся.-- Поди-ка сунься, можетъ и дадутъ, замѣтилъ солдатъ съ узелкомъ въ рукѣ.-- Въ загривокъ достанется. Казна-то не свой братъ... Эхъ ты, деревня!.. Кабы да намъ! передразнилъ онъ его.
   -- Не лайся, служба, мы не деревенскіе, семнадцатый годъ въ Питерѣ маемся. Ты шутки не понимаешь, мы тоже кое-что смыслимъ, отвѣчалъ обидѣвшійся мужикъ и сталъ отходить.
   -- Питерскій, а несообразность говоришь, бормоталъ ему въ слѣдъ солдатъ.
   -- Ужасти, какъ мерзко пахнетъ, противно стоять даже... Съ души воротитъ, обратился какой-то мастеровой къ бабѣ, покрытой расписнымъ фуляровымъ платкомъ, но не отошелъ, а уткнулъ носъ прямо въ рѣшотку.
   -- И жара же, страсти Божіи... Смаялась совсѣмъ, заговорила баба.-- Въ деревняхъ теперь это, какъ лѣсамъ горѣть, такъ и запахнетъ вотъ эдакимъ... Пойти себѣ... А что есть у тебя, почтенненькій, Егорья бы мнѣ надо, обратилась она къ продавцу образковъ.
   -- Егорія нѣтъ... Крестиковъ кипарисныхъ не надоли, настоящіе Кіевскіе есть...
   -- Нѣтъ, не надо, отвѣчала баба и. отошла прочь.
   Народъ подходилъ къ рѣшоткѣ, стоялъ, толковалъ и продолжалъ путь...
   Въ толпѣ послышался чей-то слезливый голосъ. Плакала дѣвочка, протискавшаяся къ рѣшоткѣ. Народъ пересталъ обращать вниманіе на горѣвшія бумажки и окружилъ ее. Начались разспросы.
   -- Пачку держала въ рукахъ, положила ее передъ собой на рѣшотку, глядь, а ее и нѣтъ?.. разсказывала дѣвочка, всхлипывая отъ слезъ.
   -- Эка, бѣдная!-- Теперича, поди, мать изобьетъ!-- И кто это стянулъ? Есть ли крестъ на человѣкѣ!-- Здѣсь плохо не клади,-- слимонятъ!-- Мѣсто бойкое, зазѣваешься, такъ и штаны снимутъ! говорили въ толпѣ.!
   -- Да ты кто такая? Въ мастеричкахъ, что ли, служишь? приставалъ къ дѣвочкѣ какой-то парень въ картузѣ и въ сибиркѣ.
   -- У мадамы... шляпки шьемъ, отвѣчала та, плача на взрыдъ.
   -- Гдѣ мадамъ-то живетъ? Нѣмка она, что ли?
   -- Нѣмка...
   -- Эти нѣмки, братцы, страсти, какія ехидныя!.. Теперича, на Вознесенскомъ есть одна, началъ разсказывать кто-то.
   -- Что въ пачкѣ-то было?
   -- Ленты... только что купила. Рубль семьдесятъ пять дала, и вдругъ... Бѣда мнѣ теперь!
   -- Какъ мадаму-то звать? Злющая она, или нѣтъ? Поди, выдерутъ тебя? приставалъ къ дѣвочкѣ все тотъ же парень.
   Но дѣвочка уже перестала отвѣчать, а только плакала.
   -- Обыскать бы сейчасъ, какъ спохватилась, а теперь поздно... слышалось въ толпѣ.
   -- Ладно, начинай! Я первый сапоги сниму! возвышалъ кто-то голосъ.-- А нѣтъ, пусть въ кварталъ объявитъ!
   -- Утекать лучше, а то еще попадешься тутъ, говорили нѣкоторые и отходили.
   Толпа все росла и росла. Каждый останавливался и спрашивалъ, въ чемъ дѣло. Къ толпѣ подошелъ городовой и разогналъ народъ.
   -- Ступай, дѣвочка, ступай съ Богомъ! Плачь не плачь, а дѣлать нечего, уговаривалъ онъ ее.
   Дѣвочка отошла нѣсколько шаговъ, но остановилась и заплакала. Прохожіе опять начали приставать къ ней, спрашивали ее, въ чемъ дѣло, качали головой, давали совѣты и отходили.
   Прошли два франта, узнали отъ городоваго исторію слезъ дѣвочки и пошли далѣе.
   Кто-то даже сунулъ въ руку дѣвочки пятиалтынный. Проѣзжавшая въ каретѣ дама, увидавъ ее, остановилась, подозвала ее къ окну кареты, спросила, какъ ее зовутъ, и узнавъ, что Дашей, дала ей пару баргамотъ, сморкнулась, отерла слезу и уѣхала.
   Всѣ вѣдь сочувствовали дѣвочкѣ!
   Долго стояла Даша, прислонившисъ къ банковой рѣшоткѣ, и думала, что ей дѣлать. Страхъ и горе сжимали ей горло и мѣшали слезамъ. Она знала навѣрное, что хозяйка побьетъ ее, і побьетъ не разъ, не два, а ужъ выместитъ свои деньги. Она знала это по опыту. По Садовой проѣзжали экипажи, проѣхалъ вагонъ конно-желѣзной дороги, звеня что есть мочи, провели скованнаго по рукамъ по ногамъ арестанта. Гремѣли тяжолыя цѣпи, народъ подбѣгалъ въ арестанту и подавалъ ему булки, сайки, калачи и деньги, но Даша ничего этого не видала и не слыхала, она сосредоточилась на своемъ горѣ, на мысли, что ей дѣлать. Къ хозяйкѣ она боялась идти. Долго думала она, и наконецъ рѣшилась отправиться въ какой-то своей дальней родственницѣ, занимавшейся поденной работой въ родѣ стирки, мытья половъ, и тому подобнаго, и просить у ней столь необходимыя рубль семдесять пять копѣекъ.
   Родственница Даши жила на Пескахъ и нанимала уголъ у какого-то наборщика изъ казенной типографіи. Всю дорогу Даша творила молитву и наконецъ добрела до воротъ дома, гдѣ жила родственница. Даша вошла на дворъ. Дворъ былъ грязный, не мощеный: валялись какія-то разбитыя бочки, доски, лежали бревна, навозъ, щебень. Въ кучахъ мусору рылись куры. За угломъ лаяла сиплымъ басомъ цѣпная собака. Къ Дашѣ подошелъ щенокъ съ большой головой, робко понюхалъ подолъ ея платья, тявкнулъ и какъ-то бокомъ отошелъ отъ нея. Даша взобралась по лѣстницѣ, уставленной помойными ушатами и дровами, въ третій этажъ и вошла въ квартиру. Въ кухнѣ квартирная хозяйка гладила бѣлье. На полу въ корзинѣ сидѣлъ двухлѣтній ребенокъ въ одной рубашенкѣ и ѣлъ ломоть чернаго хлѣба, намазанный патокой, другой, немного побольше, съ такимъ же ломтемъ, возилъ по комнатѣ привязанный къ веревкѣ старый башмакъ.
   -- Здравствуйте, тетенька Прасковья! Тетенька Ульяна дома? спросила Даша квартирную хозяйку.
   -- Нѣтъ, нѣту... Стирать ушла. Къ какой-то купчихѣ въ Новую Деревню на дачу... отвѣчала Прасковья, пристально глядя на Дашу и, помусливъ палецъ, ткнула имъ въ горячій утюгъ.-- Что это ты, Даша?.. Праздники у васъ, что ли?
   -- Нѣтъ, такъ... Тетеньку видѣть нужно, проговорила Даша и замолчала.
   Губы ея тряслись, изъ глазъ выступали слезы.
   -- Что это ты такая?.. Что съ тобой?..
   Даша ничего не отвѣчала и заплакала на взрыдъ.
   -- Что съ тобой? Да скажи толкомъ, что такимъ истуканомъ стоишь! приставала въ ней Прасковья.
   -- Горе у меня, горе...-- Покупку потеряла... Украли... чуть могла выговорить дѣвушка, и только черезъ нѣсколько времени, придя въ себя, подробно разсказала про свое несчастіе.
   -- Нѣтъ, нѣтъ... Сегодня тетка Ульяна и ночевать не придетъ. Развѣ завтра, къ вечеру, говорила, въ раздумьи Прасковья.-- Экая ты какая... Какъ же такъ можно!.. Денегъ тебѣ надо, знаю; да взять-то негдѣ. У меня-то нѣтъ. Мужъ бы былъ, такъ такъ... Вотъ и не велики бы, кажись, деньги, а гдѣ ихъ возьмешь?.. хочешь кофейку"? Славный такой кофей! Съ сухарями напою...
   -- Не хочу...
   -- Экая ты бѣдная, право!.. медленно качая головой и приложа руку къ щекѣ, говорила Прасковья.-- Чтожъ, повинись хозяйкѣ, можетъ статься, и проститъ.. Выпей кофейку-то, прибавила она, помолчавъ.
   -- Прощайте, сказала Даша и вышла на лѣстницу.
   -- Я скажу завтра теткѣ-то, какъ она придетъ. Можетъ статься, она и понавѣдается къ тебѣ, кричала ей въ слѣдъ Прасковья.
   Даша отправилась прямо домой. Когда она вошла на свой дворъ и увидала у входа на лѣстницу вывѣску, на которой была нарисована шляпка и указывающая рука въ синемъ рукавѣ, сердце ея болѣзненно сжалось. У окна сидѣли мастерицы и шили;
   -- Дашка идетъ! закричали онѣ, увидавъ ее, идущую по двору.
   Изъ окна выглянула голова самой хозяйки и тотчасъ же спряталась.
   Даша начала взбираться по лѣстницѣ. Въ четвертомъ этажѣ она остановилась передъ дверью, на которой была прибита желѣзная ленточка съ надписью: Моды и Платья М-ъ Шнауце, перекрестилась, взялась за ручку и отворила дверь. Въ прихожей ее уже ждала сама хозяйка, мадамъ Шнауце. Она стояла, подбоченившись.
   -- Гдѣ была, каналья? Гдѣ таскалась? спросила она Дашу съ замѣтнымъ нѣмецкимъ выговоромъ.
   Даша упала ей въ ноги и призналась въ чемъ дѣло.
   -- Пошла на мѣсто! Пошла въ мастерскую! сурово и хладнокровно сказала ей хозяйка.
   Даша вошла въ мастерскую, сѣла на свое мѣсто и начала сбирать какую-то оборку.
   -- Экая ты какая!.. Какъ же можно такъ ротъ розѣвать!.. говорили мастерицы.
   Даша молчала. Слезы рябили ей глаза. Она колола иголкой пальцы.
   Прошло пять минутъ. Въ мастерскую заглянула голова хозяйки.
   -- Даша, поди-ка сюда! проговорила она.
   Даша вздрогнула, поблѣднѣла, но не тронулась съ мѣста. Хозяйка сказала это хотя и спокойно, но въ голосѣ ея слышалось что-то недоброе, гадкое.
   -- Поди же сюда! повторила она опять уже громче.
   Даша все сидѣла.
   -- Ага, нейдешь! знаешь въ чемъ дѣло! Догадалась! закричала хозяйка, вбѣжала въ комнату и схватила Дашу за руку. Въ другой рукѣ у ней была толстая веревка, свернутая вдвое.
   Даша взвизгнула, вырвалась отъ нее и побѣжала въ кухню. Хозяйка за ней. Даша стала прятаться по угламъ, хозяйка настигла ее. Голова у Даши помутилась. Видя, что ей невозможно избѣжать побоевъ, она вскочила на подоконникъ открытаго окна, и прежде чѣмъ хозяйка успѣла замахнуться веревкой, она выбросилась за окно.
   Черезъ три дня въ полицейской газетѣ стояло:
   Такой-то части, такого-то квартала, изъ дому такого-то, проживающая въ ученьѣ у ревельской урожденки Амаліи Карловой Шнауце, солдатская дочь Дарья Иванова, 14 лѣтъ, выбросилась изъ окошка четвертаго этажа на мостовую и убилась до смерти. О дѣлѣ этомъ производится строгое слѣдствіе.
   Петербуржцы читали и ужасались. Дамы слезились. Нѣкоторые говорили, что намъ необходимъ строгій надзоръ за хозяевами, имѣющими учениковъ и ученицъ. Поговорили дня два и -- оставили, а черезъ недѣлю и совсѣмъ была забыта эта исторія.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru