-- Нѣтъ ужъ съ фигарой подальше! Тутъ въ чулкахъ, а это не по нынѣшнимъ холодамъ. У васъ прошлые святки сосѣдскій молодецъ рядился въ эту фигару, да съ нея и въ больницу слегъ.
-- Уже коли насчетъ тепла хлопочете, такъ вонъ медвѣдя возьмите -- баню замѣнитъ. Только вы это напрасно холоду боитесь: ежели въ нутро поддавать будете, такъ оно даже лучше, весь хмѣль отъ головы оттягиваетъ.
-- А почемъ медвѣдь?-- спрашиваетъ баранья чуйка.
-- Съ кого двѣнадцать, а съ васъ восемь рублей возьму.
Енотовая шуба свиститъ.
-- Это за съѣденную-то молью шкуру?
-- Нѣтъ, не за съѣденную, а за медвѣдя.-- Эхъ, господа, купцы! Иногда и у живаго медвѣдя молеѣдина заводится, а вѣдь это костюмъ. Ну, семь рублей, коли не восемь.
-- Нѣтъ, не рука! Намъ вѣдь такъ, побаловаться просто. Мы бы и изъ театра взяли, у насъ знакомые изъ театральныхъ, да вѣдь тѣхъ веди въ трактиръ поить и все эдакое... Ты, почтенный человѣкъ, говори цѣну настоящую.
-- Коли такъ, возьмите мельника; вчера только стиранъ. Коли кто умѣетъ, такъ можно страсть какъ чудить въ немъ. А то вотъ возьмите турку за три рубля; за ту-же цѣну и рыцарскія шпоры къ вашимъ каблукамъ прибьемъ.
-- А чорта у васъ нѣтъ?-- задаетъ вопросъ енотовая шуба.
-- Эхъ, насчетъ чорта и не говорите!-- машетъ рукой табачникъ.-- Былъ у меня чортъ, и важный чортъ, плисовый, съ краснымъ суконнымъ хвостомъ и на концѣ золотая стрѣла, даже рога настоящіе, да въ прошломъ году пропалъ. Взяли его вотъ такъ-же, какъ и вы, нарядиться, поѣхали на огонекъ, гостбища искать, надебоширили гдѣ-то, да въ часть и попали. Такъ я и поклонился чорту! Обезьяну возьмите: отличная, плюшевая, только маленько деревяннымъ масломъ залита. За два съ полтиной ее отпущу.
Молодцы переминаются.
-- Намъ-бы что-нибудь за рубль, да чтобъ побрякивало. Ну шпоры, что-ли...-- говоритъ чуйка.-- Ты самъ посуди: мы вѣдь то же по огоньку пойдемъ. Богъ вѣсть еще впустятъ-ли куда...
-- Епанчи какой старенькой нѣтъ-ли? Казака, черкеса?
-- Да возьмите мельника и трубочиста... Три рубля за пару возьму.
-- Съ метлой?
-- Метлу у дворника возьмете.
-- Разбойника какого попроще нѣтъ-ли?
-- Такъ такъ-бы и говорили! Разбойниковъ у насъ гибель! Идите сюда въ комнату,-- приглашаетъ табачникъ.
Черезъ полчаса молодцы вырядились разбойниками. Табачникъ далъ имъ по красной курткѣ и по поярковой шляпѣ. Одному желтые испанскіе штаны, другому кучерскіе плисовые шаровары. На каблуки сапоговъ набилъ шпоры. Масокъ они изъ экономіи не покупали, а зашли въ мелочную лавку и вымазали себѣ лица сажей и давленной клюквой.
-- Куда теперь пойдемъ?-- спрашивала на улицѣ баранья чуйка у енотовой шубы.-- Ты говорилъ у твоего дяди гости сегодня?
-- Гости-то гости, только боюсь къ нему идти: человѣкъ онъ строгой жизни, какъ-бы насъ въ этой нечисти по шеямъ не спровадилъ.
-- А говорилъ, съ радостью примутъ. Куда-жъ теперь?
-- Да толкнемся прежде къ сосѣдямъ по нашей лѣстницѣ, попугаемъ горничную, а тамъ видно будетъ. Она сказывала, что хозяева въ театрѣ.
-- Что это такое? Ряженые? Вонъ! Акулина, бѣги за дворникомъ!-- кричалъ хозяинъ.
Ряженые кой-какъ выбѣжали на лѣстницу, и опасаясь погони, засѣли въ чуланѣ. На лѣстницѣ минутъ пять слышались возгласы, въ родѣ слѣдующихъ: "бери полѣно! Не забѣжалили на чердакъ? пошарь-ко тамъ! Что полѣно, у меня кулакъ за десять фунтовъ отвѣтитъ!" Мало-по малу шумъ утихъ, и ряженые вышли изъ засады.
-- А говорилъ, что хозяевъ дома нѣтъ? Все-то ты врешь!-- бормотала баранья шуба.
-- Да, вѣдь, кто-жъ ихъ зналъ! Горничная даве сказывала, что въ театрѣ. А все ты виноватъ! Зачѣмъ зарычалъ? Тутъ и не женщину испугать можно. Куда-жъ теперь?
-- А сунемся къ Ильѣ Семенычу Налимову, что по лицевой линіи галантерейщикъ. У него давеча большой свѣтъ въ окнахъ былъ. А допрежъ того зайдемъ въ трактиръ, дербалызнемъ.
Зашли въ трактиръ и выпили. Буфетчикъ, "отпустивъ по стаканчику", не позволилъ даже и шубъ снимать, а просилъ поскорѣй отправляться "по добру, поздорову". Черезъ четверть часа они входили по лѣстницѣ къ галантерейщику Налимову. Ихъ остановилъ швейцаръ.
-- Вы куда?
-- Къ купцу Налимову! Ряженые!
-- Нельзя. Никово изъ ряженыхъ не велѣно пускать. У нихъ третьяго дня были ряженые да двѣ серебряныя ложки слимонили.
-- Да мы ихъ знакомые, изъ одного съ ними рынка...
-- Коли нельзя, такъ нельзя!-- крикнулъ швейцаръ.
Ряженые опять вышли на улицу.
-- Куда-же теперь? Вотъ незадача-то!-- задавали они другъ другу вопросы и чесали затылки.
-- Вотъ что! Сунемся къ Скалкинскимъ молодцамъ. Ежели ихняго хозяина нѣтъ дома, такъ можетъ и впустятъ,-- сказала, енотовая шуба.
Наняли извощика и поѣхали. По дорогѣ рычали на переходившихъ улицу женщинъ и пугали ихъ. У Скалкиныхъ легонько постучались съ грязной лѣстницы и вызвали знакомаго молодца.
-- Можно войдти? Только ты не говори, что это мы,-- говорили они ему.
-- Можно-то можно, потому самъ въ банѣ,-- отвѣчалъ молодецъ.-- Только вы, Бога ради, на скору-руку, а то вернется самъ, тогда бѣда.
Ряженые вошли въ молодецкую и начали ходить по комнатѣ и рычать. Одинъ изъ нихъ кричалъ: "смерти или живота?" Другой ревѣлъ фразу: "я разбойникъ и тринадцать душъ загубилъ!" Въ отворенныя двери на нихъ смотрѣла кухарка, горничная, хозяйская жена и двѣ дочки.
-- Что-жъ, ряженыхъ-то угостить винцомъ надо,-- заговорила хозяйка и полѣзла въ карманъ за ключами.
-- Это мы можемъ, потому мы разбойники! Только ужъ намъ и посуду разбойническую подавай, а не какую нибудь рюмку!-- кричалъ одинъ изъ ряженыхъ и началъ плясать въ присядку.
Въ это время вернулся изъ бани самъ хозяинъ, и вошелъ въ молодецкую.
-- Это что за кабакъ? Ни на минуту отлучиться нельзя! Вонъ!-- заоралъ онъ.
Ряженые схватили свои шубы и опрометью выбѣжали на лѣстницу.
-- Опять не впопадъ!-- разводила руками баранья чуйка.-- Даже и угоститься не успѣли. Куда жъ теперь?
-- Да ужъ самое лучшее, я полагаю, домой -- отвѣчала енотовая шуба.-- А то еще куда нибудь, сунешся, такъ еще, пожалуй, шею накостыляютъ! Вотъ незадача-то! Цѣлые два цѣлковыхъ прахомъ пошли! Лучше-бы эти деньги пропить. Цѣлыя двѣ бутылки коньяку на нихъ купить было можно.
-- Толкнемся хоть къ нашимъ дворникамъ въ дворницкую. Что-жъ костюмамъ то задарма пропадать!