С.-ПЕТЕРБУРГЪ. Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2, 1879.
ЧОРТЪ.
-- Извозчикъ! Къ гостиному двору!
-- Четвертачекъ положьте.
-- Пятіалтынный!
-- Дайте, сударь, хоть двугривенничекъ. Ей Богу, стоитъ!
Сѣли, поѣхали. Порошилъ снѣгъ.
-- Снѣжку Богъ даетъ,-- началъ извозчикъ:-- а то ужъ очень для лошадинаго-то нутра тяжело было, потому одна гнила да навозъ.
-- Ну, такъ ты и пошелъ скорѣе. Словно по клюкву ѣдешь. Я не кататься сѣлъ.
-- Будьте покойны, живымъ манеромъ доставимъ... Теперь лошадь къ закладкѣ ласкова, потому снѣгъ видитъ. Солдатъ, поберегись! Эй, шуба!
Извозчикъ стегнулъ кнутомъ и задергалъ возжами.
-- А я, ваше благородіе, вчера чорта видѣлъ,-- началъ онъ ни съ того, ни съ сего.
-- Погоняй, погоняй знай. Нечего мнѣ зубы-то заговаривать! Я тороплюсь.
-- Сейчасъ умереть,-- видѣлъ, ваше степенство. Что мнѣ васъ заговаривать?
Сѣдокъ улыбнулся.
-- Съ рогами?-- спросилъ онъ.
-- Нѣтъ, безъ рогъ. Надо полагать, молодой, такъ не отросли. Возилъ это я спервоначала купца хмѣльнаго. Ну, извѣстно, какъ купцы ѣздятъ: что ни есть у Бога трактиръ -- стой! Тамъ винцомъ брызнетъ, здѣсь стаканчикомъ побалуется. И мнѣ подносилъ. Я-то еще ничего, а онъ ужъ, смотрю, "мама" не можетъ выговорить. Ну, я его кой-какъ по догадкамъ домой въ Ямскую довезъ. Дворники у воротъ осмотрѣли его, признали за своего и повели.
-- И ты пьянъ былъ?
-- Намухоморившись, это точно, только не очень... Потомъ мамзель возилъ, потомъ, надо полагать, дворецкаго, потому лицо такое дворецкое было, словно какъ бы изъ мордашекъ. Псы такіе есть у господъ. Барыни ихъ въ морду цѣлуютъ и въ бурнусахъ водятъ, такъ вотъ точь въ точь. Дѣло вечеромъ было.
-- Гдѣ-же ты чорта-то видѣлъ?
-- А это у Александринскаго театра. Вотъ, говорятъ, что комедіи эти -- ничего. Нѣтъ, ваше боголюбіе, онѣ-то чертей и разводятъ. Гдѣ театральная игра, тамъ и чортъ! Ну-съ, сморило это меня съ купеческаго-то поднесенія, и надо полагать, я заснулъ. Только слышу -- ругаются. Проснулся, гляжу -- на углу Театральной стою, представленіе ужъ кончилось, всѣ разъѣхались и только съ чернаго подъѣзда актеровъ въ зеленыя кареты пихаютъ. Ну, а актеры, которые пѣшкомъ, такъ это слова и разсыпаютъ. Подходитъ баринъ толстый. "Въ Измайловскій полкъ, говоритъ... садись!" Везъ ряды сѣлъ, ѣдемъ, а я клюю носомъ. Только какъ звизданетъ онъ меня по шеѣ. Свѣту не взвидѣлъ, обернулся, глядь, а лицо-то у него красное прекрасное, какъ у рака. За что, говорю, сударь? По нынѣшнимъ временамъ это совсѣмъ лишнее. А онъ хохочетъ и не хорошо таково хохочетъ, словно лѣшій и кулачище показываетъ. Кулачище -- во! "Что, больно, говоритъ, тебѣ?" -- Какъ-же, говорю, не больно, коли вы прямо въ становую жилу... "А мнѣ, говоритъ, теперь еще больнѣе. Извозчикъ, можешь ты, говоритъ, такую комедь написать, чтобы ее актеры играли?" -- Гдѣ, говорю, намъ, мы люди темные, не грамотные.''-- "А я, говоритъ, могу". И тутъ опять таково онъ страшно захохоталъ и такія слова говорилъ, какъ-бы въ семи смыслахъ.-- "У меня, говоритъ, всѣ актеры въ струнѣ, глазомъ моргну -- кувыркаются, бровью поведу -- цѣлуются. Я, говоритъ, теперь больше чѣмъ Наполеонъ!" -- Обернулся я, посмотрѣлъ на него, да такъ чуть съ облучка и не свалился. Инда обомлѣлъ. Лицо ужъ у него не красное, а зеленое, какъ капуста, и глазищи по ложкѣ. Сотворилъ я молитву и погналъ лошадь, а самъ уже и обертываться боюсь, ни живъ, ни мертвъ сижу. А онъ кричитъ: "пошелъ, пошелъ!" и не голосомъ, а какъ бы козломъ и вопль этотъ самый, ваше благородіе, какъ-бы изъ утробы у него выходитъ, словно мы въ подвалѣ какомъ. Проѣхали Чернышевъ мостъ, проѣхали Лештуковы бани на Фонтанкѣ, гляжу -- Семеновскій мостъ, и все погоняю. Лошаденка вся въ мылѣ, не эта, а другая, сегодня въ ночь на ней хозяйскій племянникъ выѣдетъ. Кнутъ-то обтрепалъ даже и все про себя молитву творю. Слышу -- замолкъ. Я еще въ слухъ молитву прочиталъ -- молчитъ. Выѣхали на Загородный пришпектъ. Думаю: обернуться развѣ да посмотрѣть? Вотъ это я одинъ глазъ зажмурилъ, другой прищурилъ, да, обернувшись слегка, и взглянулъ. Глядь -- а чорта-то нѣтъ на сидѣньи. Я во всѣ глаза -- тоже нѣтъ. Остановился. Лошадь даже дрожитъ. Сошелъ съ козелъ, думаю: подъ полость не заглянуть-ли? Не сидитъ-ли подъ полостью? Одинъ то и заглянуть боюсь. Подозвалъ другаго извощика, заглянули подъ полость и подъ полостъю нѣтъ. Сгинулъ отъ молитвы. Такъ вотъ они черти-то, ваше благородіе! Вотъ они какъ нашего брата путаютъ!
Сѣдокъ смѣялся.
-- Пустое,-- говорилъ онъ.-- Просто ты захмѣлѣлъ, уснулъ и во снѣ видѣлъ.
-- Во снѣ! А шея-то въ становой жилѣ отчего и посейчасъ болитъ? Кулачище -- во! Что твоя двухъ-пудовая гиря.
-- Ну, значитъ, мазурикъ съ тобой ѣхалъ, захотѣлъ не заплатить денегъ и выскочилъ изъ саней. Постой, направо у воротъ!
-- А рожа-то у мазурика зачѣмъ спервоначалу красная, а потомъ зеленая? Нѣтъ, это чортъ былъ. Тпррр!
Извозчикъ остановился.
-- Прибавьте, сударь, хоть пятачекъ-то! Что вамъ?...