Товарищество "Печатня С. П. Яковлева". 2-я Рождественская ул., No 7 1903.
ПЕРЕПОЛОХЪ.
I.
Въ квартирахъ дома извозопромышленника Безпокоева переполохъ. Счетчикомъ были розданы листки и вѣдомости по народной переписи. Самъ хозяинъ дома Безпокоевъ былъ въ трактирѣ, куда ходилъ пить чай съ сѣнникомъ-поставщикомъ, когда безъ него приняли дома большой пакетъ съ листками, вѣдомостями и объясненіями, или наставленіями. Вернувшись домой, онъ долго кричалъ и бранился на дворника, жену и прислугу, зачѣмъ тѣ приняли пакетъ. Дворникъ, жена и домашніе стояли растерявшись.
-- Да вѣдь всѣ принимали, Лукьянъ Захарычъ... Всѣмъ сосѣдямъ выдано,-- осмѣлился замѣтить дворникъ, переминаясь съ ноги на ногу.
-- Плевать мнѣ на сосѣдей!-- закричалъ Безпокоевъ.
-- Принесъ такой... баринъ не баринъ, но съ кокардой на фуражкѣ, такъ какъ-же не брать-то!-- поясняла жена.
-- А хоть-бы генералъ!-- закричалъ Безпокоевъ, взялъ пакетъ, вынулъ оттуда листки и принялся ихъ разсматривать.-- Матери мои! По крышамъ придется лазить, дымовыя трубы считать. Спрашиваетъ: сколько дымовыхъ трубъ., сколько выгребовъ въ домѣ. Ну, пусть этотъ полубаринъ съ кокардой на шапкѣ, что листки принесъ, самъ и считаетъ дымовыя трубы, а я не намѣренъ.
Безпокоевъ очень хорошо зналъ, что пакетъ, принять было нужно, что отказаться отъ него нельзя, но ему только хотѣлось покуражиться передъ домашними. Онъ расхаживалъ большими шагами по комнатѣ и въ раздраженіи продолжалъ говорить:
-- Дымовыя трубы понадобились, выгреба! Ну, на что они понадобились? Только вѣдь для того, чтобы людей отъ дѣла отшибать.
Сынъ, ученикъ Петровскаго коммерческаго училища, продолжалъ разсматривать брошенные отцомъ на столъ листки и проговорилъ:
-- Тутъ еще и про собакъ, есть. Спрашиваютъ: сколько собакъ на дворѣ.
-- Ну, вотъ ты отъ нечего дѣлать и начни сегодня считать,-- огрызнулся отецъ.
-- Съ какой-же это стати? Мнѣ нужно уроки учить.
-- Уроки по боку. А завтра такъ и скажешь учителямъ: такъ и такъ, молъ, по приказанію начальства считалъ собакъ для переписи. Кошекъ еще не надо-ли пересчитать?
-- Про кошекъ ничего не сказано. Лошади, коровы, собаки.
-- Жаль, очень жаль! -- иронизировалъ Безпокоевъ.-- Кстати-бы ужъ и кошекъ переписать, да и мышей... Пожалуй, ужъ и блохъ на собакахъ. Заодно. Чего-жъ тутъ стѣсняться! Досужихъ людей въ Питерѣ много. Всѣ досужіе. Къ какому-же это времени нужно докладъ подать о дымовыхъ трубахъ и собакахъ?-- спросилъ онъ все еще стоявшаго у притолоки дворника.
-- Черезъ три дня счетчикъ зайдетъ за пакетомъ -- далъ отвѣтъ дворникъ.
Сынъ смотрѣлъ въ листки и прочиталъ:
-- "15 декабря къ вамъ зайдетъ счетчикъ и вы должны возвратить ему какъ всѣ листки, такъ и"...
-- Молчи!-- оборвалъ его отецъ.
Онъ взялъ пакетъ, и отправился въ, комнату, называемую "конторкой", каморку около кухни, гдѣ онъ обыкновенно принималъ, отъ навозниковъ дневную выручку и записывалъ въ книгу. Тамъ онъ на свободѣ принялся разсматривать содержимое пакета. На пакетѣ стояла надпись: "прежде нежели писать отвѣты на листки, прочтите внимательно наставленіе".
"Эво, какъ обучаютъ!" -- подумалъ онъ, отыскалъ среди листковъ наставленіе, напечатанное на четырехъ страницахъ большого формата, и воскликнулъ:
-- Вотъ такъ географія! И все это нашему брату, пожилому человѣку, вызубрить надо! Ловко! Вотъ такъ, перепись! Благодаримъ покорно.
Онъ началъ читать и прерывалъ чтеніе возгласами:
-- Скажите, какъ строго! Словно съ мальчишками. Пожалуй, еще за ошибки-то безъ обѣда оставлять будутъ! А то въ карцеръ. Самое лучшее въ карцеръ на хлѣбъ и на воду.
Послѣ фразы "листки и вѣдомость должны быть написаны къ 10 часамъ утра пятницы, 15 декабря", Безпокоевъ воскликнулъ:
-- А вотъ не напишу, нарочно не напишу! И ничего ты со мной не подѣлаешь!
Читалъ онъ долго и внимательно, такъ внимательно, что на лбу его выступилъ потъ. Прочитавъ первую страницу наставленія, онъ спросилъ квасу, и когда кухарка ему принесла, выпилъ кружку съ жадностью; прочитавъ вторую страницу, велѣлъ ставить самоваръ. Послѣ третьей страницы, не дочитавъ четвертую, онъ вышелъ въ столовую къ чаю и сказалъ женѣ, сидѣвшей за самоваромъ:
-- Чисто математика какая-то эта самая перепись. Читалъ, читалъ -- и ничего не понимаю.
-- Да дай вонъ Гришѣ прочесть,-- кивнула жена на сына въ мундирѣ коммерческаго училища -- Авось, онъ пойметъ.
-- Ну, вотъ! Ужъ ежели я не понимаю, то гдѣ-же ему-то! Знаю только одно, что перепись эта отъ всѣхъ дѣловъ меня отшибетъ. Трубы считай, собакъ считай, разспрашивай, гдѣ кто родился.
-- Ну, вотъ вывезла тоже! Да что это судъ, что-ли! Я и у мирового-то всегда самъ.
Жена, сидѣвшая противъ Безпокоева, подмигнула ему и сказала:
-- А вѣдь этой переписью, Лукьянъ Захарычъ, навѣрное на что-нибудь подъѣзжаютъ.
-- Само собой,-- отвѣчалъ тотъ.-- Хотя въ объявленіи и сказано, что никакихъ фискальныхъ цѣлей. Мы тоже знаемъ и понимаемъ. Вдругъ дымовыя трубы понадобились. Сосчитай, сколько ихъ. Зачѣмъ это, спрашивается? Съ какой стати? И вотъ помяни мое слово, что съ этихъ-то дымовыхъ трубъ къ лѣту и возьмутъ. Съ лошадей взято, съ собакъ взято -- ну, теперь съ дымовыхъ трубъ возьмутъ.
-- Такъ покажи меньше трубъ.
-- А какъ провѣрятъ, да потомъ со штрафомъ возьмутъ? Счетчику-то что дѣлать? Ему къ пятницѣ представь всѣ листки, какъ облупленное яичко. Ну, онъ по крышамъ и начнетъ лазать, да трубы считать.
-- А сколько у насъ трубъ на нашихъ домахъ?
-- А я почемъ знаю. Нешто я домъ строилъ? Надо будетъ проминажъ по крышамъ сдѣлать, да и сосчитать.
-- Ну, вотъ. Охота! Пошли дворника.
-- Перепутаетъ. А тамъ и отвѣчай за него. Нѣтъ, ужъ надо самому. Да вѣдь, кромѣ того, надо и печи сосчитать по всѣмъ квартирамъ.
-- Печи-то для чего?
-- Ахъ, Боже мой! Да все для того-же! -- раздраженно отвѣчалъ Безпокоевъ.-- Квартирный налогъ взятъ -- ну, теперь съ печки еще на прибавку возьмутъ.
-- Когда по крышамъ-то будешь лазать?-- спросила жена.
-- Да надо сейчасъ начать.
-- Возьми съ собой дворника. Все-таки будешь не одинъ и онъ тебѣ поможетъ. А то эдакая скользь теперь. Долго-ли поскользнуться.
-- Ладно...-- пробормоталъ Безпокоевъ, тяжело вздохнулъ и прибавилъ:-- Вотъ не было-то печали, такъ черти накачали. Теперь лазай по крышамъ.
-- А голубей по чердакамъ, папашенька, считать не надо?-- спросилъ сынъ.
-- Дуракъ.
-- Позвольте... Чѣмъ-же дуракъ-то? Ежели собакъ приказано считать, то отчего-же голубей не сосчитать. Такая-же тварь.
-- Ну, полѣземъ на крышу,-- сказалъ Безпокоевъ, вставая изъ-за стола.
Въ столовую вошла дочь его, дѣвушка лѣтъ семнадцати, пухленькая, съ вздернутымъ носикомъ и объявила:
-- Ну, вы тамъ какъ хотите, а я въ одномъ листѣ съ собаками и лошадьми прописываться не желаю.
-- А мы, и не спрашивая, запишемъ тебя,-- пробормоталъ отецъ, уходя изъ столовой.
II.
Вдова, старуха, мѣщанка Марѳа Алексѣевна Пѣтунникова, содержательница въ домѣ Безпокоева маленькой квартиры и отдающая ее отъ себя жильцамъ по угламъ, какъ получила отъ счетчика пакетъ съ листками и наставленіями для переписи, такъ и обомлѣла. Когда вошелъ счетчикъ, она сидѣла въ кустѣ и ѣла солевую треску съ картофелемъ и лукомъ. Взявъ отъ него пакетъ, она даже перестала жевать, хотя ротъ ея былъ полонъ. Руки ея тряслись, глаза остановились. Она безсмысленно смотрѣла на счетчика, студента, а онъ ей пояснялъ:
-- Тутъ все найдете: и листки личные, и листокъ квартирный, и квартирную вѣдомость, и наставленіе. Все это вы внимательно прочтете, прежде чѣмъ приступить къ дѣлу. Главное на наставленіе поналягте. Оно вамъ выяснить все до мельчайшихъ подробностей! Да прочтите не одинъ разъ, а два, три. Поняли? Ну, а потомъ ужъ начинайте переписывать. У васъ сколько всѣхъ жильцовъ?-- спросилъ онъ.
Только теперь Марѳа Алексѣевна начала прожевывать треску. Счетчикъ ждалъ отвѣта.
-- Сколько-же у васъ всѣхъ жильцовъ?-- спросилъ онъ еще разъ.
Сопровождавшій счетчика и стоявшій въ дверяхъ дворникъ произнесъ:
-- У ней, ваше благородіе, жильцовъ много.
-- Сколько-же именно?
Марѳа Алексѣевна, наконецъ, прожевала треску и стала считать по пальцамъ.
-- Девятнадцать душъ,-- послышался отъ нея отвѣтъ.
-- Экъ васъ! Ну, тогда я мало далъ вамъ личныхъ листковъ. Вотъ, возьмите еще.
-- Младенцевъ надо считать?-- спросила она.
-- Непремѣнно. И если-бы даже въ ночь съ 14 на 15 декабря родился кто-нибудь, то и того надо записать. Даже новорожденные и некрещенные и тѣ записываются.
-- Тогда двадцать двѣ души,-- поправилась она.
-- Ну, такъ вотъ вамъ добавочные личные листки и прошу ихъ выполнить къ пятницѣ, 15 декабря, къ десяти часамъ утра.
-- То-есть какъ это, ваше благородіе?
Марѳа Алексѣевна недоумѣвала. Теперь ужъ у нея затряслась голова.
-- Въ пятницу къ десяти часамъ утра всѣ ваши жильцы должны быть переписаны вотъ на этихъ, отдѣльныхъ листкахъ,-- отвѣчалъ счетчикъ.
-- Да я, ваше высокое благородіе, неграмотная.
-- Неграмотны? Гмъ... Но вѣдь, однако, въ квартирѣ кто-же нибудь найдется грамотный -- вотъ его и попросите.
-- Писаря найметъ, ваше благородіе. Ей что! Она старушка съ запасцемъ,-- замѣтилъ дворникъ.
Къ трясенію головы у старухи прибавилось усиленное морганіе глазами.
-- Ну-съ, такъ вотъ...-- сказалъ счетчикъ.-- Чтобы къ пятницѣ было все готово. Въ девять часовъ утра я зайду, и вы мнѣ вручите пакетъ съ листками обратно.
Онъ повернулся и въ сопровожденіи дворника, вышелъ изъ квартиры.
Въ кухню вбѣжала жилица -- дѣвица не первой уже молодости, въ ситцевомъ распашномъ капотѣ, накрашенная, въ папильоткахъ, съ папироской.
-- Что такое, Марѳа Алекеѣвна, у васъ здѣсь стряслось? Кто это былъ?-- задала она вопросъ.
Она уже сидѣла на сундукѣ, опустя руки и держа въ одной изъ нихъ пакетъ съ листками.
-- Какая бѣда? Господи Іисусе!
-- Перепись... Всѣхъ васъ, жильцовъ, переписывать надо и даже младенцевъ.
-- Такъ что-же изъ этого? Это вѣдь по всему Петербургу. Объ этомъ и въ газетахъ было написано,-- успокаивала хозяйку жилица.-- А я думала, какая такая бѣда!
-- Охъ, охъ! А у меня даже подъ сердце подкатило. Милушка, да нѣтъ-ли у тебя тѣхъ капелекъ, что ты мнѣ давала тутъ какъ-то?
-- Гофманскихъ? Всѣ до капельки выпила. Да чего вы безпокоитесь-то? Перепись... Ничего тутъ страшнаго нѣтъ. Я помню... Десять лѣтъ тому назадъ она была въ Петербургѣ... Тутъ счетчики по домамъ ходятъ. У васъ счетчикъ былъ?
-- Охъ, не знаю! Лицо такое серьезное. Вотъ оставилъ бумаги и говоритъ: чтобы непремѣнно къ пятницѣ къ десяти часамъ утра.
-- Ну, счетчикъ былъ. Молодой или старый?-- спрашивала жилица.
-- Охъ, милушка, и не разглядѣла я. Съ дворникомъ былъ, съ Кондратьемъ. Только я выпила рюмочку передъ обѣдомъ и стала треску ѣсть -- вдругъ онъ...
-- Все таки изъ себя интересный?
-- Ахъ, херувимка моя, да я и треской-то чуть не подавилась съ перепуга. До того-ли мнѣ было.
-- Рѣшительно тутъ ничего нѣтъ страшнаго. Напротивъ... Если молодой и интересный кавалеръ... Гдѣ листки-то у васъ? Покажите-ка мнѣ листки-то.
-- Вотъ...
Старуха протянула пакетъ. Жилица съ папильотками на лбу присѣла рядомъ съ ней на сундукъ, вынула изъ пакета листокъ и принялась его разсматривать, говоря:
-- Тутъ описаніе жизни, личности и кто въ какихъ отношеніяхъ... Кому сколько лѣтъ и кто какого поведенія. Трезваго, такъ и пишите трезвый, выпивающій -- ну, выпивающій. Такъ и обозначить слѣдуетъ. Дѣвица -- такъ дѣвица и надо ужъ обозначить, настоящая дѣвица или такъ... Вотъ Аѳимья слесариха говоритъ, что она жена Ивана Парѳеныча. А какая она жена! Тутъ ужъ какъ на духу, надо все до капельки обозначить. Матрешка моя сосѣдка разсказываетъ всѣмъ, что она бѣлошвейка безъ мѣста. А какая она бѣлошвейка? Мы очень чудесно знаемъ. Вотъ вы и обозначьте,-- тараторила жилица и принялась читать листокъ.-- Да вотъ напримѣръ... Имя и фамилія? Вотъ вы и пишите хоть-бы про себя: "Марѳа Пѣтунникова". "Сколько лѣтъ отъ роду?" Сколько вамъ лѣтъ?
-- Ну, ужъ это такъ нельзя. Должны правильно отвѣтить. А то штрафъ...-- сказала жилица. И лучше ужъ говорить больше. Ну, семьдесятъ три. Труднаго-то тутъ ничего нѣтъ.
Старуха заискивающе взглянула на жилицу и сказала:
-- Такъ вотъ ты, милушка, и напиши мнѣ. Ты вѣдь грамотная. А я тебя за это кофейкомъ попою.
-- Я? Я и написала-бы, вамъ. да вы знаете, какъ я пишу? Словно слонъ брюхомъ ползалъ. Напишешь а потомъ и сама не разберешь, что написала, такъ гдѣ-же счетчику-то!-- отвѣчала жилица, -- А вы Финогена Михайлыча попросите. Онъ вѣдь изъ писарей.
У успокоившейся было старухи Пѣтуиннковой голова опять затряслась.
-- Милая,-- заговорила она,-- Финогенъ мужчина корыстный. Попроси-ка его написать, такъ онъ и денегъ запроситъ, и угощеніе ему съ пивомъ и кильками, на перья и чернила ему дай, да и за квартиру онъ недоплатить. Охъ, знаю я его! Лучше ужъ дворнику дать.
Старуха поникла головой и, чуть не плача бормотала:
-- Бѣдная я, несчастная, беззащитная сирота! И придумали же эту перепись несчастную!
III.
Вечеромъ пришли жильцы старухи Марѳы Алексѣевны Пѣтунниковой, узнали о врученныхъ ей счетчикомъ переписныхъ листкахъ и загалдѣли о переписи. Жильцы у ней были большею честью мужчины, почти всѣ работающіе по фабрикамъ. Женщинъ было всего четыре: двѣ прачки-поденщицы, дѣвушка, именовавшая себя бѣлошвейкой и барышня въ папильоткахъ. Всѣ жильцы приходили въ кухню къ старухи Пѣтунниковой и разсматривали переписные листки. Всѣ безъ исключенія отнеслись къ переписи подозрительно.
-- Надо чего-нибудь ждать послѣ этого...-- неопредѣленно сказалъ ей слесарь Титовъ.
-- Охъ, семь рублей, голубчикъ! Вотъ послѣ новаго года опять придется.
-- А я думаю, бани вздорожаютъ,-- сказала вторая прачка Наумовна.-- На дняхъ я была въ баняхъ, такъ сторожиха стращала, что вмѣсто гривенника двѣнадцать будутъ брать.
-- Да вѣдь съ вѣникомъ и теперь одиннадцать.
-- А тогда будетъ съ вѣникомъ тринадцать.
Сторожъ присѣлъ на сундукъ и произнесъ:
-- Вся эта перепись теперича, я думаю, для того, чтобы узнать, по скольку на душу водки выпивается изъ винныхъ лавокъ, потому и въ газетахъ писали, что будто-бы меньше пьютъ.
-- Мели больше,-- пробормоталъ нарядчикъ, все еще при свѣтѣ лампы просматривавшій "личный листокъ".-- А нѣтъ-ли тутъ чего-нибудь насчетъ приписки въ мѣщане?
-- То-есть какъ это?-- спросили всѣ разомъ.
-- А вотъ тутъ есть въ листкѣ точка: "съ какого года поселились въ Петербургѣ?"
-- Ну?!
-- Болѣе десяти годовъ живешь -- ну, и приписывайся въ мѣщане.
-- Экъ, хватилъ! Да въ петербургскіе-то мѣщане нонѣ не всякаго и берутъ. Походи да покланяйся, похлопочи. Въ шлиссельбургскіе и колпинскіе -- сколько угодно,-- возразилъ слесарь.-- А я думаю вотъ что: съ квартиры жильцовъ будутъ сгонять, гдѣ по угламъ тѣсно живутъ. Это я отъ знакомаго старшаго дворника слышалъ, что сбираются. Вотъ когда всѣхъ перепишутъ -- ну, и начнутъ перебирать. "Марѳа Алексѣвна, у тебя по скольку угловъ въ комнатѣ"? "Столько-то". "Гони двоихъ вонъ".
-- Голубчикъ, да вѣдь это разореніе...-- еле выговорила Пѣтунникова.-- Какъ-же тогда жить-то? Вѣдь жильцовъ отопить надо. Вѣдь ужъ и такъ-то отъ васъ самая малость очищается.
-- А имъ какое дѣло? Поѣзжай въ деревню. Вотъ оттого-то и допытываются, кто гдѣ родился.
-- Погибель, совсѣмъ погибель.
-- Санитарная коммиссія... Ничего не подѣлаешь.
-- Какая?-- спросила старуха.
-- Санитарная.
-- Это что-же обозначаетъ?
-- Да ужъ тамъ потомъ разберутъ. Листки объ оспѣ читала?
-- Лѣтъ.
-- Ну, прочти у насъ около воротъ. "Прививайте оспу... мойте полы... Не пейте воды сырой, а пейте чай и все этакое"... Также и насчетъ чистоты. А я тебѣ сколько разъ говорилъ: "выведи у насъ клоповъ французской зеленью, промажь щели" -- и ты не съ мѣста. А вотъ теперь и казнись.
Слесарь кончилъ. Водворилось молчаніе.
-- Спрыски съ тебя... Должна поднести жильцамъ по стаканчику...-- сказалъ, смѣясь, сторожъ.
Старуха даже слезливо заморгала глазами.
-- Тебѣ шутки, а мнѣ-то каково, Аверьянъ Михѣичъ! -- проговорила она и утерла глаза передникомъ.-- Ты жилецъ, съ тебя, какъ съ гуся вода... а я всѣхъ васъ переписать должна. Сегодня этотъ самый баринъ, что листки принесъ, сказалъ, чтобъ къ пятницѣ утру беспремѣнно...
-- Ну, и перепишешь,-- кивнулъ ей нарядчикъ.
-- Да вѣдь я неграмотная. Надо мнѣ человѣка нанять.
-- И наймешь. Возьми вонъ Финогеныча. Генераловъ тебѣ перепишетъ, а не только насъ.
-- Говорила ужъ я ему. Рубль проситъ. И угощеніе... Да чтобъ кильки были и непремѣнно пиво. Во сколько мнѣ это вскочить! А я женщина бѣдная. Только вокругъ жильцовъ. На трескѣ да на астраханской селедкѣ сижу. Кофейные переварки пью...
Сторожъ похлопалъ по сундуку, на которомъ сидѣлъ, и съ улыбкой сказалъ:
-- Пошарь вотъ здѣсь хорошенько -- на три переписи найдешь, а то и на десяти..
-- Нѣтъ, ужъ вы какъ хотите, а по гривеннику должны сложиться и дать мнѣ за перепись -- выговорила, наконецъ, старуха Пѣтуиникова.
-- Это еще съ какой стати! -- воскликнулъ нарядчикъ -- Больно жирно будетъ.
-- Да вѣдь васъ-же переписывать будетъ Финогенычъ-то. Онъ завтра придетъ.
-- Мы жильцы. Мы за углы платимъ -- и знать ничего не должны,-- произнесъ сторожъ.
-- За прописку паспорта платишь-же, а это та-же прописка.
-- Нѣтъ, ахъ, оставьте! То совсѣмъ особь статья. Прописка, больничныя, адресный сборъ -- это съ марками, это на паспортѣ. А какія у тебя такія марки насчетъ переписи!
-- Ну, что вамъ значитъ, голубчики, по гривеннику для вашей хозяйки, для бѣдной старушки, которая о васъ заботится?! Вѣдь пропилъ больше въ день,-- упрашивала старуха.
-- Выпивкой не кори. То особь статья. Мы люди рабочіе, намъ нужно для силы.
-- Да вѣдь не себѣ прошу, Финогенычу. Онъ завтра придетъ васъ переписывать.
-- Я самъ себя перепишу. Я самъ грамотный,-- вызвался слесарь.-- Давай листокъ.
-- Да вѣдь перепутаешь, а тутъ надо въ точку...
-- Я и не такія бумаги писалъ, а много почище,-- похвастался слесарь.
-- Слышь, Марѳа Алексѣвна, я дамъ гривенникъ на перепись, но чтобы и мнѣ вмѣстѣ съ Феногенычемъ было угощеніе,-- вызвался нарядчикъ.
-- Здравствуйте! А ты на пятіалтынный выпьешь!
-- Врешь, насчетъ водки я человѣкъ деликатный. Ну, вотъ что пятіалтынный дамъ, но только чтобы съ угощеніемъ.
Старуха утирала глаза передникомъ.
-- Разореніе, совсѣмъ разореніе,-- бормотала она,-- Во что мнѣ эта перепись-то вскочитъ!
IV.
Вечеромъ наканунѣ 15 декабря, часу въ девятомъ. когда всѣ жильцы и жилицы старухи Марѳы Алексѣевны Петунниковой собрались домой съ работы, явился по приглашенію Пѣтунниковой переписывать ихъ писарь Финогеновъ. Это былъ старикъ съ сѣдымъ щетинистымъ подбородкомъ и верхней губой, одѣтый въ очень потертый пиджакъ съ замасленной голубой ленточкой въ петлицѣ и сильно расхлябанные сапоги. Въ рукахъ его былъ облѣзлый портфель и замасленная форменная фуражка съ кокардой. Финогеновъ переписывалъ жильцовъ на томъ-же дворѣ, гдѣ жила Пѣтунникова, но въ другой угловой квартирѣ, а потому явился безъ пальто. Онъ когда-то служилъ гдѣ-то канцелярскимъ служителемъ, давно ужъ потерялъ мѣсто, жилъ подобно птицѣ небесной отъ крохъ, какъ онъ самъ выражался, но фуражку съ кокардой все-таки носить не оставлялъ. Его зналъ весь дворъ и даже весь околодокъ. Онъ писалъ угловымъ жильцамъ прошенія къ мировымъ судьямъ, а старухамъ-салопницамъ и вдовамъ съ малыми дѣтьми прошенія къ благодѣтелямъ о помощи. Звали его Финогеномъ Михайлычемъ Финогеновымъ, но онъ откликался и на Финогеныча, подъ какимъ именемъ и былъ больше извѣстенъ. Носъ его былъ не только красенъ, но и сизъ, что явно указывало на его любовь къ спиртнымъ напиткамъ.
Войдя въ квартиру Пѣтунниковой, Финогенычъ строго заговорилъ:
-- Поторапливайтесь, матушка, поторапливайтесь. Я отъ дѣла къ дѣлу... Сами знаете, нынче время какое... Время предпраздничное... Со всѣхъ сторонъ заказы на прошенія отъ сирыхъ и убогихъ. Утромъ написалъ по шести прошеній двумъ старухамъ въ разныя мѣста боголюбіямъ, превосходительствамъ и степенствамъ, сейчасъ переписывалъ жильцовъ, да и еще есть куда идти заработать.
-- Да все готово, батюшка Финогенычъ, жильцы собрались. Можно начинать. А которые не собрались, такъ пoдoйдутъ,-- отвѣчала Пѣтунникова.-- Гдѣ писать-то будете?
-- А гдѣ столъ есть, тамъ и писать начнемъ.
-- Да столъ въ кухнѣ есть, есть у жильцовъ въ большой комнатѣ. Только тамъ-то я боюсь поставить для васъ угощеніе, потому сейчасъ присоединится къ нему могутъ. Жильцы мои, сами знаете, ой-ой какой народъ насчетъ этого...
-- Разумно. Тогда я буду писать у васъ вотъ здѣсь, въ кухнѣ. А вы призывайте сюда жильцовъ по очереди.
Финогенычъ положилъ на некрашеный столъ фуражку и портфель.
-- Сейчасъ выкушаете, что просили приготовить-то?-- спросила его старуха.
-- А то какъ-же? Колеса мажутъ передъ тѣмъ, какъ ѣхать въ путь. Пожалуйте.
-- Да у меня готово. Вотъ вамъ маленькая посудинка и рюмка, а бутылку пива на загладку.
Старуха полѣзла въ стѣнной шкафчикъ.
-- А кильки? Я просилъ килекъ?
-- Есть. Помню. Все по условіе приготовила. А только и разоритель-же вы! Вѣдь четвертакъ за коробку килекъ заплатить пришлось. Думала въ мелочной десятокъ купить -- анъ нѣтъ, не даютъ.
-- Давайте, давайте скорѣй. Да собирайте народъ. Подмажемъ колеса, да и въ путь.
Старуха поставила на столъ бутылочку, рюмку, хлѣбъ и кильки. Финогенычъ сѣлъ къ столу и сталъ наливать въ рюмку, говоря:
-- Посудинку сію мы подѣлимъ пополамъ и вторую подмазку колесъ сдѣлаемъ въ пути.
-- То-то, я думаю, что такъ лучше.
-- Правильно. Ну, вотъ я выпью, а вы все это и убирайте. А потомъ, какъ заскрипятъ колеса въ пути, я вамъ подмингну -- вы опять подавайте. Ну, ваше здоровье!
Финогенычъ выпилъ, крякнулъ и сталъ заѣдать кильками съ хлѣбомъ. Старуха Пѣтунникова убирала со стола посуду, а онъ, прожевывая куски, говорилъ ей:
-- Перо, чернильницу, прокладную бумагу -- все это свое я принесъ. Ничего этого не надо. Ну-съ, начнемъ съ хозяйки квартиры и первымъ дѣломъ васъ перепишемъ,-- прибавилъ онъ, доставъ изъ портфеля канцелярскія принадлежности и листки, а затѣмъ надѣлъ на носъ серебряныя очки съ круглыми стеклами.-- Часть, участокъ, номера дома и квартиры -- все это у меня въ листкахъ ужъ заблаговременно вписано. Приблизьтесь къ столу.
Говорилъ Финогенычъ все это не безъ нѣкоторой торжественности и важности и указалъ старухѣ Пѣтунниковой на мѣсто у стола, гдѣ она должна стать. Затѣмъ обмокнулъ перо въ банку съ чернилами и спросилъ:-- Ваши имя и фамилія?
-- Потомъ...-- остановилъ ее Финогенычъ, повторилъ "Марѣа Пѣтунникова," и написалъ.-- Какой полъ? Полъ: мужской, женскій?
-- То-есть какъ это, батюшка? -- недоумѣвала Пѣтунникова.
-- Тутъ вопросъ -- женщина вы или мужчина... Я спрашиваю то, что написано.
-- О, Господи! да неужто-же я?..
-- Постойте. Конечно, я вижу, что вы женщина, но такъ какъ на листкѣ есть вопросъ, какой полъ -- мужской или женскій, то и обязанъ я спросить. Ну, я пишу "женскій". Возрастъ вашъ. Сколько лѣтъ отъ роду?
-- Забыла я, Финогенъ Михайлычъ, совсѣмъ забыла.
-- Однако, тутъ въ листкѣ забывать не дозволяется, а требуютъ, чтобъ годъ былъ обозначенъ. Вѣдь въ паспортѣ, поди, скатано.
-- Да что паспортъ! Въ паспортѣ сказано пятьдесятъ семь, а мнѣ куда больше. А пишутъ это они въ меѣщанской управѣ нарочно, чтобъ въ богадѣльню не просилась.
-- Обязаны вѣрить оффиціальному документу. Въ паспортѣ сказано, что пятьдесятъ семь -- пусть и будетъ пятьдесятъ семь,-- строго сказалъ Финогенычъ и написалъ.-- Въ которомъ году родились?-- задалъ онъ новый вопросъ старухѣ.
-- А этого ужъ и совсѣмъ не знаю.
-- Вычтемъ пятьдесятъ семь изъ тысяча девятисотаго года. Будетъ тысяча восемьсотъ сорокъ три. Записано. Гдѣ родились?
-- О, Господи! И все-то имъ нужно знать!
-- Говорите, говорите.
-- Да я въ Тульской губерніи, Бѣлевскаго уѣзда, въ деревнѣ...
-- Довольно. Записано. Съ какого года поселились въ Петербургѣ?
-- А вотъ какъ покойный папенька съ крымской кампаніи вернулся. Дали ему тогда чистую отставку...
-- Крымская кампанія. Ну, напишемъ, что съ 1856 года. Какъ приходитесь хозяину квартиры?
-- Это Безнокоеву-то, что-ли? Да я никакъ не прихожусь.
Финогенычъ спохватился.
-- Впрочемъ, хозяинъ-то квартиры вы сами и есть. Пишемъ: "сама по себѣ. Хозяйка". А теперь важный вопросъ: дѣвица, замужемъ вдова или разведенная? Только не врать!
-- Вдова, вдова.
-- Да вдова-ли? Настоящая-ли вдова?
-- Настоящая, настоящая. Могу паспортъ показать. Достать?
Хозяйка сдѣлала движеніе.
-- Вѣримъ,-- перебилъ ее Финогенычъ.-- Вѣроисповѣданія какого?
-- Церковнаго. Родители были по Косцовой вѣрѣ, но я...
-- Довольно. Православнаго. Записано. Читаете и пишете?
-- Читать-то малость могу, а ужъ писать-то...
-- Записано. Слѣпой на оба глаза или глухонѣмой? Отъ рожденія или нѣтъ? Впрочемъ, это къ вамъ не подходить. Чѣмъ существуете? Напишемъ: "живетъ отъ квартиры". Ну, все!
Финогенычъ заткнулъ перо за ухо и потянулся.
V.
Финогенычъ сдѣлалъ перерывъ, выпилъ водки и съ наслажденіемъ съѣлъ три кильки вмѣстѣ съ головами.
-- Каждый день готовъ я эту снѣдь ѣсть, и никакой мнѣ другой пищи не надо,-- сказалъ онъ Пѣтунниковой, прикончивъ закусывать, и отеръ пальцы рукъ о голову.
Передъ нимъ ужъ стояла жилица Пѣтунниковой -- "барышня въ бумажкахъ", какъ ее звали сосѣдки по комнатѣ. На этотъ разъ папильотокъ у ней не было и на лбу виднѣлись завитки волосъ. На ней были черная юбка, красный канаусовый корсажъ и металлическій поясъ. Она жевала заварныя баранки и говорила:
-- Только пожалуйста поскорѣе меня переписывайте. Мнѣ въ Варьету ѣхать надо. И такъ ужъ изъ-за вашей переписи опоздала.
Финогенычъ посмотрѣлъ на ея наведенный румянецъ и крашеныя брови и сказалъ:
-- Да вы дома ночевать сегодня не будете, такъ васъ и переписывать не надо.
-- Дома, дома. Гдѣ-же мнѣ ночевать! Ужъ какъ-бы ни замоталась, а къ утру-то все приду. Да и не къ утру. Раньше.
-- Ну, то-то. Ваше имя и фамилія? -- спросилъ Финогенычъ.
-- Да зовусь-то я Елена, а по паспорту Домна Кузичкина -- отвѣчала "барышня въ бумажкахъ".-- Вѣдь надо какъ по паспорту?
-- Само собой. Домна Кузичкина... Записалъ.
Пѣтунникова всплеснула руками и воскликнула:
-- Ну, вотъ поди-жъ ты! Съ лѣта дѣвка у меня живетъ, а я и не знала, что она Домна!
"Барышня въ бумажкахъ" улыбнулась.
-- Оттого, что вы неграмотная, а паспортъ мой сколько разъ у васъ въ рукахъ былъ,-- проговорила она.
-- Зачѣмъ-же ты имя мѣняешь, дура!
-- Ахъ, Боже мой! Да вѣдь я думаю, пріятнѣе Еленой быть, чѣмъ Домной. Ну, что такое: Домна!
-- Ну, довольно, довольно,-- остановилъ ихъ Финогенычъ и, выводя на бумагѣ, прибавилъ: "полъ женскій".
-- До неужто-же можно сомнѣваться!-- воскликнула "барышня въ бумажкахъ".
-- Такъ отъ начальства приказано писать. Сколько лѣтъ отъ роду?
-- Мнѣ-то? А вамъ сколько надо? Ну, двадцать два.
-- Охъ, не можетъ быть! Сколько въ паспортѣ сказнло?
-- Да тамъ наврано. Ну, пишите двадцать восемь.
-- Вѣдь сейчасъ провѣрка будетъ. Въ какомъ году родилась?