Лейкин Николай Александрович
Переполох

Lib.ru/Классика: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь]
Скачать FB2

 Ваша оценка:


Н. А. Лейкинъ

ГОЛЬ ПЕРЕКАТНАЯ

РАЗСКАЗЫ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

Товарищество "Печатня С. П. Яковлева". 2-я Рождественская ул., No 7
1903.

  

ПЕРЕПОЛОХЪ.

  

I.

   Въ квартирахъ дома извозопромышленника Безпокоева переполохъ. Счетчикомъ были розданы листки и вѣдомости по народной переписи. Самъ хозяинъ дома Безпокоевъ былъ въ трактирѣ, куда ходилъ пить чай съ сѣнникомъ-поставщикомъ, когда безъ него приняли дома большой пакетъ съ листками, вѣдомостями и объясненіями, или наставленіями. Вернувшись домой, онъ долго кричалъ и бранился на дворника, жену и прислугу, зачѣмъ тѣ приняли пакетъ. Дворникъ, жена и домашніе стояли растерявшись.
   -- Да вѣдь всѣ принимали, Лукьянъ Захарычъ... Всѣмъ сосѣдямъ выдано,-- осмѣлился замѣтить дворникъ, переминаясь съ ноги на ногу.
   -- Плевать мнѣ на сосѣдей!-- закричалъ Безпокоевъ.
   -- Принесъ такой... баринъ не баринъ, но съ кокардой на фуражкѣ, такъ какъ-же не брать-то!-- поясняла жена.
   -- А хоть-бы генералъ!-- закричалъ Безпокоевъ, взялъ пакетъ, вынулъ оттуда листки и принялся ихъ разсматривать.-- Матери мои! По крышамъ придется лазить, дымовыя трубы считать. Спрашиваетъ: сколько дымовыхъ трубъ., сколько выгребовъ въ домѣ. Ну, пусть этотъ полубаринъ съ кокардой на шапкѣ, что листки принесъ, самъ и считаетъ дымовыя трубы, а я не намѣренъ.
   Безпокоевъ очень хорошо зналъ, что пакетъ, принять было нужно, что отказаться отъ него нельзя, но ему только хотѣлось покуражиться передъ домашними. Онъ расхаживалъ большими шагами по комнатѣ и въ раздраженіи продолжалъ говорить:
   -- Дымовыя трубы понадобились, выгреба! Ну, на что они понадобились? Только вѣдь для того, чтобы людей отъ дѣла отшибать.
   Сынъ, ученикъ Петровскаго коммерческаго училища, продолжалъ разсматривать брошенные отцомъ на столъ листки и проговорилъ:
   -- Тутъ еще и про собакъ, есть. Спрашиваютъ: сколько собакъ на дворѣ.
   -- Ну, вотъ ты отъ нечего дѣлать и начни сегодня считать,-- огрызнулся отецъ.
   -- Съ какой-же это стати? Мнѣ нужно уроки учить.
   -- Уроки по боку. А завтра такъ и скажешь учителямъ: такъ и такъ, молъ, по приказанію начальства считалъ собакъ для переписи. Кошекъ еще не надо-ли пересчитать?
   -- Про кошекъ ничего не сказано. Лошади, коровы, собаки.
   -- Жаль, очень жаль! -- иронизировалъ Безпокоевъ.-- Кстати-бы ужъ и кошекъ переписать, да и мышей... Пожалуй, ужъ и блохъ на собакахъ. Заодно. Чего-жъ тутъ стѣсняться! Досужихъ людей въ Питерѣ много. Всѣ досужіе. Къ какому-же это времени нужно докладъ подать о дымовыхъ трубахъ и собакахъ?-- спросилъ онъ все еще стоявшаго у притолоки дворника.
   -- Черезъ три дня счетчикъ зайдетъ за пакетомъ -- далъ отвѣтъ дворникъ.
   Сынъ смотрѣлъ въ листки и прочиталъ:
   -- "15 декабря къ вамъ зайдетъ счетчикъ и вы должны возвратить ему какъ всѣ листки, такъ и"...
   -- Молчи!-- оборвалъ его отецъ.
   Онъ взялъ пакетъ, и отправился въ, комнату, называемую "конторкой", каморку около кухни, гдѣ онъ обыкновенно принималъ, отъ навозниковъ дневную выручку и записывалъ въ книгу. Тамъ онъ на свободѣ принялся разсматривать содержимое пакета. На пакетѣ стояла надпись: "прежде нежели писать отвѣты на листки, прочтите внимательно наставленіе".
   "Эво, какъ обучаютъ!" -- подумалъ онъ, отыскалъ среди листковъ наставленіе, напечатанное на четырехъ страницахъ большого формата, и воскликнулъ:
   -- Вотъ такъ географія! И все это нашему брату, пожилому человѣку, вызубрить надо! Ловко! Вотъ такъ, перепись! Благодаримъ покорно.
   Онъ началъ читать и прерывалъ чтеніе возгласами:
   -- Скажите, какъ строго! Словно съ мальчишками. Пожалуй, еще за ошибки-то безъ обѣда оставлять будутъ! А то въ карцеръ. Самое лучшее въ карцеръ на хлѣбъ и на воду.
   Послѣ фразы "листки и вѣдомость должны быть написаны къ 10 часамъ утра пятницы, 15 декабря", Безпокоевъ воскликнулъ:
   -- А вотъ не напишу, нарочно не напишу! И ничего ты со мной не подѣлаешь!
   Читалъ онъ долго и внимательно, такъ внимательно, что на лбу его выступилъ потъ. Прочитавъ первую страницу наставленія, онъ спросилъ квасу, и когда кухарка ему принесла, выпилъ кружку съ жадностью; прочитавъ вторую страницу, велѣлъ ставить самоваръ. Послѣ третьей страницы, не дочитавъ четвертую, онъ вышелъ въ столовую къ чаю и сказалъ женѣ, сидѣвшей за самоваромъ:
   -- Чисто математика какая-то эта самая перепись. Читалъ, читалъ -- и ничего не понимаю.
   -- Да дай вонъ Гришѣ прочесть,-- кивнула жена на сына въ мундирѣ коммерческаго училища -- Авось, онъ пойметъ.
   -- Ну, вотъ! Ужъ ежели я не понимаю, то гдѣ-же ему-то! Знаю только одно, что перепись эта отъ всѣхъ дѣловъ меня отшибетъ. Трубы считай, собакъ считай, разспрашивай, гдѣ кто родился.
   -- Возьми адвоката,-- предложила жена.-- Онъ напишетъ.
   -- Ну, вотъ вывезла тоже! Да что это судъ, что-ли! Я и у мирового-то всегда самъ.
   Жена, сидѣвшая противъ Безпокоева, подмигнула ему и сказала:
   -- А вѣдь этой переписью, Лукьянъ Захарычъ, навѣрное на что-нибудь подъѣзжаютъ.
   -- Само собой,-- отвѣчалъ тотъ.-- Хотя въ объявленіи и сказано, что никакихъ фискальныхъ цѣлей. Мы тоже знаемъ и понимаемъ. Вдругъ дымовыя трубы понадобились. Сосчитай, сколько ихъ. Зачѣмъ это, спрашивается? Съ какой стати? И вотъ помяни мое слово, что съ этихъ-то дымовыхъ трубъ къ лѣту и возьмутъ. Съ лошадей взято, съ собакъ взято -- ну, теперь съ дымовыхъ трубъ возьмутъ.
   -- Такъ покажи меньше трубъ.
   -- А какъ провѣрятъ, да потомъ со штрафомъ возьмутъ? Счетчику-то что дѣлать? Ему къ пятницѣ представь всѣ листки, какъ облупленное яичко. Ну, онъ по крышамъ и начнетъ лазать, да трубы считать.
   -- А сколько у насъ трубъ на нашихъ домахъ?
   -- А я почемъ знаю. Нешто я домъ строилъ? Надо будетъ проминажъ по крышамъ сдѣлать, да и сосчитать.
   -- Ну, вотъ. Охота! Пошли дворника.
   -- Перепутаетъ. А тамъ и отвѣчай за него. Нѣтъ, ужъ надо самому. Да вѣдь, кромѣ того, надо и печи сосчитать по всѣмъ квартирамъ.
   -- Печи-то для чего?
   -- Ахъ, Боже мой! Да все для того-же! -- раздраженно отвѣчалъ Безпокоевъ.-- Квартирный налогъ взятъ -- ну, теперь съ печки еще на прибавку возьмутъ.
   -- Когда по крышамъ-то будешь лазать?-- спросила жена.
   -- Да надо сейчасъ начать.
   -- Возьми съ собой дворника. Все-таки будешь не одинъ и онъ тебѣ поможетъ. А то эдакая скользь теперь. Долго-ли поскользнуться.
   -- Ладно...-- пробормоталъ Безпокоевъ, тяжело вздохнулъ и прибавилъ:-- Вотъ не было-то печали, такъ черти накачали. Теперь лазай по крышамъ.
   -- А голубей по чердакамъ, папашенька, считать не надо?-- спросилъ сынъ.
   -- Дуракъ.
   -- Позвольте... Чѣмъ-же дуракъ-то? Ежели собакъ приказано считать, то отчего-же голубей не сосчитать. Такая-же тварь.
   -- Ну, полѣземъ на крышу,-- сказалъ Безпокоевъ, вставая изъ-за стола.
   Въ столовую вошла дочь его, дѣвушка лѣтъ семнадцати, пухленькая, съ вздернутымъ носикомъ и объявила:
   -- Ну, вы тамъ какъ хотите, а я въ одномъ листѣ съ собаками и лошадьми прописываться не желаю.
   -- А мы, и не спрашивая, запишемъ тебя,-- пробормоталъ отецъ, уходя изъ столовой.
  

II.

   Вдова, старуха, мѣщанка Марѳа Алексѣевна Пѣтунникова, содержательница въ домѣ Безпокоева маленькой квартиры и отдающая ее отъ себя жильцамъ по угламъ, какъ получила отъ счетчика пакетъ съ листками и наставленіями для переписи, такъ и обомлѣла. Когда вошелъ счетчикъ, она сидѣла въ кустѣ и ѣла солевую треску съ картофелемъ и лукомъ. Взявъ отъ него пакетъ, она даже перестала жевать, хотя ротъ ея былъ полонъ. Руки ея тряслись, глаза остановились. Она безсмысленно смотрѣла на счетчика, студента, а онъ ей пояснялъ:
   -- Тутъ все найдете: и листки личные, и листокъ квартирный, и квартирную вѣдомость, и наставленіе. Все это вы внимательно прочтете, прежде чѣмъ приступить къ дѣлу. Главное на наставленіе поналягте. Оно вамъ выяснить все до мельчайшихъ подробностей! Да прочтите не одинъ разъ, а два, три. Поняли? Ну, а потомъ ужъ начинайте переписывать. У васъ сколько всѣхъ жильцовъ?-- спросилъ онъ.
   Только теперь Марѳа Алексѣевна начала прожевывать треску. Счетчикъ ждалъ отвѣта.
   -- Сколько-же у васъ всѣхъ жильцовъ?-- спросилъ онъ еще разъ.
   Сопровождавшій счетчика и стоявшій въ дверяхъ дворникъ произнесъ:
   -- У ней, ваше благородіе, жильцовъ много.
   -- Сколько-же именно?
   Марѳа Алексѣевна, наконецъ, прожевала треску и стала считать по пальцамъ.
   -- Девятнадцать душъ,-- послышался отъ нея отвѣтъ.
   -- Экъ васъ! Ну, тогда я мало далъ вамъ личныхъ листковъ. Вотъ, возьмите еще.
   -- Младенцевъ надо считать?-- спросила она.
   -- Непремѣнно. И если-бы даже въ ночь съ 14 на 15 декабря родился кто-нибудь, то и того надо записать. Даже новорожденные и некрещенные и тѣ записываются.
   -- Тогда двадцать двѣ души,-- поправилась она.
   -- Ну, такъ вотъ вамъ добавочные личные листки и прошу ихъ выполнить къ пятницѣ, 15 декабря, къ десяти часамъ утра.
   -- То-есть какъ это, ваше благородіе?
   Марѳа Алексѣевна недоумѣвала. Теперь ужъ у нея затряслась голова.
   -- Въ пятницу къ десяти часамъ утра всѣ ваши жильцы должны быть переписаны вотъ на этихъ, отдѣльныхъ листкахъ,-- отвѣчалъ счетчикъ.
   -- Да я, ваше высокое благородіе, неграмотная.
   -- Неграмотны? Гмъ... Но вѣдь, однако, въ квартирѣ кто-же нибудь найдется грамотный -- вотъ его и попросите.
   -- Писаря найметъ, ваше благородіе. Ей что! Она старушка съ запасцемъ,-- замѣтилъ дворникъ.
   Къ трясенію головы у старухи прибавилось усиленное морганіе глазами.
   -- Ну-съ, такъ вотъ...-- сказалъ счетчикъ.-- Чтобы къ пятницѣ было все готово. Въ девять часовъ утра я зайду, и вы мнѣ вручите пакетъ съ листками обратно.
   Онъ повернулся и въ сопровожденіи дворника, вышелъ изъ квартиры.
   Въ кухню вбѣжала жилица -- дѣвица не первой уже молодости, въ ситцевомъ распашномъ капотѣ, накрашенная, въ папильоткахъ, съ папироской.
   -- Что такое, Марѳа Алекеѣвна, у васъ здѣсь стряслось? Кто это былъ?-- задала она вопросъ.
   -- Охъ, бѣда, милая! -- пробормотала безпомощнымъ тономъ старуха.
   Она уже сидѣла на сундукѣ, опустя руки и держа въ одной изъ нихъ пакетъ съ листками.
   -- Какая бѣда? Господи Іисусе!
   -- Перепись... Всѣхъ васъ, жильцовъ, переписывать надо и даже младенцевъ.
   -- Такъ что-же изъ этого? Это вѣдь по всему Петербургу. Объ этомъ и въ газетахъ было написано,-- успокаивала хозяйку жилица.-- А я думала, какая такая бѣда!
   -- Охъ, охъ! А у меня даже подъ сердце подкатило. Милушка, да нѣтъ-ли у тебя тѣхъ капелекъ, что ты мнѣ давала тутъ какъ-то?
   -- Гофманскихъ? Всѣ до капельки выпила. Да чего вы безпокоитесь-то? Перепись... Ничего тутъ страшнаго нѣтъ. Я помню... Десять лѣтъ тому назадъ она была въ Петербургѣ... Тутъ счетчики по домамъ ходятъ. У васъ счетчикъ былъ?
   -- Охъ, не знаю! Лицо такое серьезное. Вотъ оставилъ бумаги и говоритъ: чтобы непремѣнно къ пятницѣ къ десяти часамъ утра.
   -- Ну, счетчикъ былъ. Молодой или старый?-- спрашивала жилица.
   -- Охъ, милушка, и не разглядѣла я. Съ дворникомъ былъ, съ Кондратьемъ. Только я выпила рюмочку передъ обѣдомъ и стала треску ѣсть -- вдругъ онъ...
   -- Все таки изъ себя интересный?
   -- Ахъ, херувимка моя, да я и треской-то чуть не подавилась съ перепуга. До того-ли мнѣ было.
   -- Рѣшительно тутъ ничего нѣтъ страшнаго. Напротивъ... Если молодой и интересный кавалеръ... Гдѣ листки-то у васъ? Покажите-ка мнѣ листки-то.
   -- Вотъ...
   Старуха протянула пакетъ. Жилица съ папильотками на лбу присѣла рядомъ съ ней на сундукъ, вынула изъ пакета листокъ и принялась его разсматривать, говоря:
   -- Тутъ описаніе жизни, личности и кто въ какихъ отношеніяхъ... Кому сколько лѣтъ и кто какого поведенія. Трезваго, такъ и пишите трезвый, выпивающій -- ну, выпивающій. Такъ и обозначить слѣдуетъ. Дѣвица -- такъ дѣвица и надо ужъ обозначить, настоящая дѣвица или такъ... Вотъ Аѳимья слесариха говоритъ, что она жена Ивана Парѳеныча. А какая она жена! Тутъ ужъ какъ на духу, надо все до капельки обозначить. Матрешка моя сосѣдка разсказываетъ всѣмъ, что она бѣлошвейка безъ мѣста. А какая она бѣлошвейка? Мы очень чудесно знаемъ. Вотъ вы и обозначьте,-- тараторила жилица и принялась читать листокъ.-- Да вотъ напримѣръ... Имя и фамилія? Вотъ вы и пишите хоть-бы про себя: "Марѳа Пѣтунникова". "Сколько лѣтъ отъ роду?" Сколько вамъ лѣтъ?
   -- Охъ, забыла, милая! Почемъ мнѣ знать! Забыла..-- отвѣчала старуха.
   -- Ну, ужъ это такъ нельзя. Должны правильно отвѣтить. А то штрафъ...-- сказала жилица. И лучше ужъ говорить больше. Ну, семьдесятъ три. Труднаго-то тутъ ничего нѣтъ.
   Старуха заискивающе взглянула на жилицу и сказала:
   -- Такъ вотъ ты, милушка, и напиши мнѣ. Ты вѣдь грамотная. А я тебя за это кофейкомъ попою.
   -- Я? Я и написала-бы, вамъ. да вы знаете, какъ я пишу? Словно слонъ брюхомъ ползалъ. Напишешь а потомъ и сама не разберешь, что написала, такъ гдѣ-же счетчику-то!-- отвѣчала жилица, -- А вы Финогена Михайлыча попросите. Онъ вѣдь изъ писарей.
   У успокоившейся было старухи Пѣтуиннковой голова опять затряслась.
   -- Милая,-- заговорила она,-- Финогенъ мужчина корыстный. Попроси-ка его написать, такъ онъ и денегъ запроситъ, и угощеніе ему съ пивомъ и кильками, на перья и чернила ему дай, да и за квартиру онъ недоплатить. Охъ, знаю я его! Лучше ужъ дворнику дать.
   Старуха поникла головой и, чуть не плача бормотала:
   -- Бѣдная я, несчастная, беззащитная сирота! И придумали же эту перепись несчастную!
  

III.

   Вечеромъ пришли жильцы старухи Марѳы Алексѣевны Пѣтунниковой, узнали о врученныхъ ей счетчикомъ переписныхъ листкахъ и загалдѣли о переписи. Жильцы у ней были большею честью мужчины, почти всѣ работающіе по фабрикамъ. Женщинъ было всего четыре: двѣ прачки-поденщицы, дѣвушка, именовавшая себя бѣлошвейкой и барышня въ папильоткахъ. Всѣ жильцы приходили въ кухню къ старухи Пѣтунниковой и разсматривали переписные листки. Всѣ безъ исключенія отнеслись къ переписи подозрительно.
   -- Надо чего-нибудь ждать послѣ этого...-- неопредѣленно сказалъ ей слесарь Титовъ.
   -- Да ужъ будьте покойны, напрѣетъ, -- отозвался старикъ разсыльный Тимофѣевъ.
   -- Пропишутъ...-- закончилъ нарядчикъ Семеновъ, мрачный мужчина съ бѣльмомъ.
   Пѣтунникову даже подергивало, когда она слушала эти рѣши.
   -- Да чего ждать-то? Что напрѣетъ-то? -- тревожно спрашивала она.
   -- А тамъ потомъ что-нибудь да обозначится,-- опять уклончиво отвѣчали ей.
   Прачка-поденщица Устинья Потаповна въ мужскихъ сапогахъ проговорила:
   -- Вотъ онъ кофей-то. Недаромъ онъ на гривенникъ фунтъ вздорожалъ.
   -- Очень просто....-- кивнулъ слесарь Титовъ.-- А ты думала, какъ? И еще вздорожаетъ.
   -- Ну?! Поди ты... Вѣдь ужъ и такъ теперь за полтинникъ-то горохъ въ кофей мѣшаютъ.
   -- Ничего не обозначаешь. Подмѣшаютъ и еще что-нибудь.
   -- Кофей что! Кофей -- Богъ съ нимъ. Да не особенно я его много и пью,-- сказала старуха Пѣтунникова.-- А я думаю, не опасаться-ли мнѣ чего другого.
   -- Чего-же другого-то?-- пробормоталъ Титовъ.-- Квартирный налогъ платишь -- ну, и ладно.
   -- Охъ, семь рублей, голубчикъ! Вотъ послѣ новаго года опять придется.
   -- А я думаю, бани вздорожаютъ,-- сказала вторая прачка Наумовна.-- На дняхъ я была въ баняхъ, такъ сторожиха стращала, что вмѣсто гривенника двѣнадцать будутъ брать.
   -- Да вѣдь съ вѣникомъ и теперь одиннадцать.
   -- А тогда будетъ съ вѣникомъ тринадцать.
   Сторожъ присѣлъ на сундукъ и произнесъ:
   -- Вся эта перепись теперича, я думаю, для того, чтобы узнать, по скольку на душу водки выпивается изъ винныхъ лавокъ, потому и въ газетахъ писали, что будто-бы меньше пьютъ.
   -- Мели больше,-- пробормоталъ нарядчикъ, все еще при свѣтѣ лампы просматривавшій "личный листокъ".-- А нѣтъ-ли тутъ чего-нибудь насчетъ приписки въ мѣщане?
   -- То-есть какъ это?-- спросили всѣ разомъ.
   -- А вотъ тутъ есть въ листкѣ точка: "съ какого года поселились въ Петербургѣ?"
   -- Ну?!
   -- Болѣе десяти годовъ живешь -- ну, и приписывайся въ мѣщане.
   -- Экъ, хватилъ! Да въ петербургскіе-то мѣщане нонѣ не всякаго и берутъ. Походи да покланяйся, похлопочи. Въ шлиссельбургскіе и колпинскіе -- сколько угодно,-- возразилъ слесарь.-- А я думаю вотъ что: съ квартиры жильцовъ будутъ сгонять, гдѣ по угламъ тѣсно живутъ. Это я отъ знакомаго старшаго дворника слышалъ, что сбираются. Вотъ когда всѣхъ перепишутъ -- ну, и начнутъ перебирать. "Марѳа Алексѣвна, у тебя по скольку угловъ въ комнатѣ"? "Столько-то". "Гони двоихъ вонъ".
   -- Голубчикъ, да вѣдь это разореніе...-- еле выговорила Пѣтунникова.-- Какъ-же тогда жить-то? Вѣдь жильцовъ отопить надо. Вѣдь ужъ и такъ-то отъ васъ самая малость очищается.
   -- А имъ какое дѣло? Поѣзжай въ деревню. Вотъ оттого-то и допытываются, кто гдѣ родился.
   -- Погибель, совсѣмъ погибель.
   -- Санитарная коммиссія... Ничего не подѣлаешь.
   -- Какая?-- спросила старуха.
   -- Санитарная.
   -- Это что-же обозначаетъ?
   -- Да ужъ тамъ потомъ разберутъ. Листки объ оспѣ читала?
   -- Лѣтъ.
   -- Ну, прочти у насъ около воротъ. "Прививайте оспу... мойте полы... Не пейте воды сырой, а пейте чай и все этакое"... Также и насчетъ чистоты. А я тебѣ сколько разъ говорилъ: "выведи у насъ клоповъ французской зеленью, промажь щели" -- и ты не съ мѣста. А вотъ теперь и казнись.
   Слесарь кончилъ. Водворилось молчаніе.
   -- Спрыски съ тебя... Должна поднести жильцамъ по стаканчику...-- сказалъ, смѣясь, сторожъ.
   Старуха даже слезливо заморгала глазами.
   -- Тебѣ шутки, а мнѣ-то каково, Аверьянъ Михѣичъ! -- проговорила она и утерла глаза передникомъ.-- Ты жилецъ, съ тебя, какъ съ гуся вода... а я всѣхъ васъ переписать должна. Сегодня этотъ самый баринъ, что листки принесъ, сказалъ, чтобъ къ пятницѣ утру беспремѣнно...
   -- Ну, и перепишешь,-- кивнулъ ей нарядчикъ.
   -- Да вѣдь я неграмотная. Надо мнѣ человѣка нанять.
   -- И наймешь. Возьми вонъ Финогеныча. Генераловъ тебѣ перепишетъ, а не только насъ.
   -- Говорила ужъ я ему. Рубль проситъ. И угощеніе... Да чтобъ кильки были и непремѣнно пиво. Во сколько мнѣ это вскочить! А я женщина бѣдная. Только вокругъ жильцовъ. На трескѣ да на астраханской селедкѣ сижу. Кофейные переварки пью...
   Сторожъ похлопалъ по сундуку, на которомъ сидѣлъ, и съ улыбкой сказалъ:
   -- Пошарь вотъ здѣсь хорошенько -- на три переписи найдешь, а то и на десяти..
   -- Нѣтъ, ужъ вы какъ хотите, а по гривеннику должны сложиться и дать мнѣ за перепись -- выговорила, наконецъ, старуха Пѣтуиникова.
   -- Это еще съ какой стати! -- воскликнулъ нарядчикъ -- Больно жирно будетъ.
   -- Да вѣдь васъ-же переписывать будетъ Финогенычъ-то. Онъ завтра придетъ.
   -- Мы жильцы. Мы за углы платимъ -- и знать ничего не должны,-- произнесъ сторожъ.
   -- За прописку паспорта платишь-же, а это та-же прописка.
   -- Нѣтъ, ахъ, оставьте! То совсѣмъ особь статья. Прописка, больничныя, адресный сборъ -- это съ марками, это на паспортѣ. А какія у тебя такія марки насчетъ переписи!
   -- Ну, что вамъ значитъ, голубчики, по гривеннику для вашей хозяйки, для бѣдной старушки, которая о васъ заботится?! Вѣдь пропилъ больше въ день,-- упрашивала старуха.
   -- Выпивкой не кори. То особь статья. Мы люди рабочіе, намъ нужно для силы.
   -- Да вѣдь не себѣ прошу, Финогенычу. Онъ завтра придетъ васъ переписывать.
   -- Я самъ себя перепишу. Я самъ грамотный,-- вызвался слесарь.-- Давай листокъ.
   -- Да вѣдь перепутаешь, а тутъ надо въ точку...
   -- Я и не такія бумаги писалъ, а много почище,-- похвастался слесарь.
   -- Слышь, Марѳа Алексѣвна, я дамъ гривенникъ на перепись, но чтобы и мнѣ вмѣстѣ съ Феногенычемъ было угощеніе,-- вызвался нарядчикъ.
   -- Здравствуйте! А ты на пятіалтынный выпьешь!
   -- Врешь, насчетъ водки я человѣкъ деликатный. Ну, вотъ что пятіалтынный дамъ, но только чтобы съ угощеніемъ.
   Старуха утирала глаза передникомъ.
   -- Разореніе, совсѣмъ разореніе,-- бормотала она,-- Во что мнѣ эта перепись-то вскочитъ!
  

IV.

   Вечеромъ наканунѣ 15 декабря, часу въ девятомъ. когда всѣ жильцы и жилицы старухи Марѳы Алексѣевны Петунниковой собрались домой съ работы, явился по приглашенію Пѣтунниковой переписывать ихъ писарь Финогеновъ. Это былъ старикъ съ сѣдымъ щетинистымъ подбородкомъ и верхней губой, одѣтый въ очень потертый пиджакъ съ замасленной голубой ленточкой въ петлицѣ и сильно расхлябанные сапоги. Въ рукахъ его былъ облѣзлый портфель и замасленная форменная фуражка съ кокардой. Финогеновъ переписывалъ жильцовъ на томъ-же дворѣ, гдѣ жила Пѣтунникова, но въ другой угловой квартирѣ, а потому явился безъ пальто. Онъ когда-то служилъ гдѣ-то канцелярскимъ служителемъ, давно ужъ потерялъ мѣсто, жилъ подобно птицѣ небесной отъ крохъ, какъ онъ самъ выражался, но фуражку съ кокардой все-таки носить не оставлялъ. Его зналъ весь дворъ и даже весь околодокъ. Онъ писалъ угловымъ жильцамъ прошенія къ мировымъ судьямъ, а старухамъ-салопницамъ и вдовамъ съ малыми дѣтьми прошенія къ благодѣтелямъ о помощи. Звали его Финогеномъ Михайлычемъ Финогеновымъ, но онъ откликался и на Финогеныча, подъ какимъ именемъ и былъ больше извѣстенъ. Носъ его былъ не только красенъ, но и сизъ, что явно указывало на его любовь къ спиртнымъ напиткамъ.
   Войдя въ квартиру Пѣтунниковой, Финогенычъ строго заговорилъ:
   -- Поторапливайтесь, матушка, поторапливайтесь. Я отъ дѣла къ дѣлу... Сами знаете, нынче время какое... Время предпраздничное... Со всѣхъ сторонъ заказы на прошенія отъ сирыхъ и убогихъ. Утромъ написалъ по шести прошеній двумъ старухамъ въ разныя мѣста боголюбіямъ, превосходительствамъ и степенствамъ, сейчасъ переписывалъ жильцовъ, да и еще есть куда идти заработать.
   -- Да все готово, батюшка Финогенычъ, жильцы собрались. Можно начинать. А которые не собрались, такъ пoдoйдутъ,-- отвѣчала Пѣтунникова.-- Гдѣ писать-то будете?
   -- А гдѣ столъ есть, тамъ и писать начнемъ.
   -- Да столъ въ кухнѣ есть, есть у жильцовъ въ большой комнатѣ. Только тамъ-то я боюсь поставить для васъ угощеніе, потому сейчасъ присоединится къ нему могутъ. Жильцы мои, сами знаете, ой-ой какой народъ насчетъ этого...
   -- Разумно. Тогда я буду писать у васъ вотъ здѣсь, въ кухнѣ. А вы призывайте сюда жильцовъ по очереди.
   Финогенычъ положилъ на некрашеный столъ фуражку и портфель.
   -- Сейчасъ выкушаете, что просили приготовить-то?-- спросила его старуха.
   -- А то какъ-же? Колеса мажутъ передъ тѣмъ, какъ ѣхать въ путь. Пожалуйте.
   -- Да у меня готово. Вотъ вамъ маленькая посудинка и рюмка, а бутылку пива на загладку.
   Старуха полѣзла въ стѣнной шкафчикъ.
   -- А кильки? Я просилъ килекъ?
   -- Есть. Помню. Все по условіе приготовила. А только и разоритель-же вы! Вѣдь четвертакъ за коробку килекъ заплатить пришлось. Думала въ мелочной десятокъ купить -- анъ нѣтъ, не даютъ.
   -- Давайте, давайте скорѣй. Да собирайте народъ. Подмажемъ колеса, да и въ путь.
   Старуха поставила на столъ бутылочку, рюмку, хлѣбъ и кильки. Финогенычъ сѣлъ къ столу и сталъ наливать въ рюмку, говоря:
   -- Посудинку сію мы подѣлимъ пополамъ и вторую подмазку колесъ сдѣлаемъ въ пути.
   -- То-то, я думаю, что такъ лучше.
   -- Правильно. Ну, вотъ я выпью, а вы все это и убирайте. А потомъ, какъ заскрипятъ колеса въ пути, я вамъ подмингну -- вы опять подавайте. Ну, ваше здоровье!
   Финогенычъ выпилъ, крякнулъ и сталъ заѣдать кильками съ хлѣбомъ. Старуха Пѣтунникова убирала со стола посуду, а онъ, прожевывая куски, говорилъ ей:
   -- Перо, чернильницу, прокладную бумагу -- все это свое я принесъ. Ничего этого не надо. Ну-съ, начнемъ съ хозяйки квартиры и первымъ дѣломъ васъ перепишемъ,-- прибавилъ онъ, доставъ изъ портфеля канцелярскія принадлежности и листки, а затѣмъ надѣлъ на носъ серебряныя очки съ круглыми стеклами.-- Часть, участокъ, номера дома и квартиры -- все это у меня въ листкахъ ужъ заблаговременно вписано. Приблизьтесь къ столу.
   Говорилъ Финогенычъ все это не безъ нѣкоторой торжественности и важности и указалъ старухѣ Пѣтунниковой на мѣсто у стола, гдѣ она должна стать. Затѣмъ обмокнулъ перо въ банку съ чернилами и спросилъ:-- Ваши имя и фамилія?
   -- Марѳа Пѣтунникова я, Финогенъ Михайлычъ...-- отвѣчала старуха и ужъ слезилась.-- Вдова мѣщанина, петербургскаго мѣщанина.
   -- Потомъ...-- остановилъ ее Финогенычъ, повторилъ "Марѣа Пѣтунникова," и написалъ.-- Какой полъ? Полъ: мужской, женскій?
   -- То-есть какъ это, батюшка? -- недоумѣвала Пѣтунникова.
   -- Тутъ вопросъ -- женщина вы или мужчина... Я спрашиваю то, что написано.
   -- О, Господи! да неужто-же я?..
   -- Постойте. Конечно, я вижу, что вы женщина, но такъ какъ на листкѣ есть вопросъ, какой полъ -- мужской или женскій, то и обязанъ я спросить. Ну, я пишу "женскій". Возрастъ вашъ. Сколько лѣтъ отъ роду?
   -- Забыла я, Финогенъ Михайлычъ, совсѣмъ забыла.
   -- Однако, тутъ въ листкѣ забывать не дозволяется, а требуютъ, чтобъ годъ былъ обозначенъ. Вѣдь въ паспортѣ, поди, скатано.
   -- Да что паспортъ! Въ паспортѣ сказано пятьдесятъ семь, а мнѣ куда больше. А пишутъ это они въ меѣщанской управѣ нарочно, чтобъ въ богадѣльню не просилась.
   -- Обязаны вѣрить оффиціальному документу. Въ паспортѣ сказано, что пятьдесятъ семь -- пусть и будетъ пятьдесятъ семь,-- строго сказалъ Финогенычъ и написалъ.-- Въ которомъ году родились?-- задалъ онъ новый вопросъ старухѣ.
   -- А этого ужъ и совсѣмъ не знаю.
   -- Вычтемъ пятьдесятъ семь изъ тысяча девятисотаго года. Будетъ тысяча восемьсотъ сорокъ три. Записано. Гдѣ родились?
   -- О, Господи! И все-то имъ нужно знать!
   -- Говорите, говорите.
   -- Да я въ Тульской губерніи, Бѣлевскаго уѣзда, въ деревнѣ...
   -- Довольно. Записано. Съ какого года поселились въ Петербургѣ?
   -- А вотъ какъ покойный папенька съ крымской кампаніи вернулся. Дали ему тогда чистую отставку...
   -- Крымская кампанія. Ну, напишемъ, что съ 1856 года. Какъ приходитесь хозяину квартиры?
   -- Это Безнокоеву-то, что-ли? Да я никакъ не прихожусь.
   Финогенычъ спохватился.
   -- Впрочемъ, хозяинъ-то квартиры вы сами и есть. Пишемъ: "сама по себѣ. Хозяйка". А теперь важный вопросъ: дѣвица, замужемъ вдова или разведенная? Только не врать!
   -- Вдова, вдова.
   -- Да вдова-ли? Настоящая-ли вдова?
   -- Настоящая, настоящая. Могу паспортъ показать. Достать?
   Хозяйка сдѣлала движеніе.
   -- Вѣримъ,-- перебилъ ее Финогенычъ.-- Вѣроисповѣданія какого?
   -- Церковнаго. Родители были по Косцовой вѣрѣ, но я...
   -- Довольно. Православнаго. Записано. Читаете и пишете?
   -- Читать-то малость могу, а ужъ писать-то...
   -- Записано. Слѣпой на оба глаза или глухонѣмой? Отъ рожденія или нѣтъ? Впрочемъ, это къ вамъ не подходить. Чѣмъ существуете? Напишемъ: "живетъ отъ квартиры". Ну, все!
   Финогенычъ заткнулъ перо за ухо и потянулся.
  

V.

   Финогенычъ сдѣлалъ перерывъ, выпилъ водки и съ наслажденіемъ съѣлъ три кильки вмѣстѣ съ головами.
   -- Каждый день готовъ я эту снѣдь ѣсть, и никакой мнѣ другой пищи не надо,-- сказалъ онъ Пѣтунниковой, прикончивъ закусывать, и отеръ пальцы рукъ о голову.
   Передъ нимъ ужъ стояла жилица Пѣтунниковой -- "барышня въ бумажкахъ", какъ ее звали сосѣдки по комнатѣ. На этотъ разъ папильотокъ у ней не было и на лбу виднѣлись завитки волосъ. На ней были черная юбка, красный канаусовый корсажъ и металлическій поясъ. Она жевала заварныя баранки и говорила:
   -- Только пожалуйста поскорѣе меня переписывайте. Мнѣ въ Варьету ѣхать надо. И такъ ужъ изъ-за вашей переписи опоздала.
   Финогенычъ посмотрѣлъ на ея наведенный румянецъ и крашеныя брови и сказалъ:
   -- Да вы дома ночевать сегодня не будете, такъ васъ и переписывать не надо.
   -- Дома, дома. Гдѣ-же мнѣ ночевать! Ужъ какъ-бы ни замоталась, а къ утру-то все приду. Да и не къ утру. Раньше.
   -- Ну, то-то. Ваше имя и фамилія? -- спросилъ Финогенычъ.
   -- Да зовусь-то я Елена, а по паспорту Домна Кузичкина -- отвѣчала "барышня въ бумажкахъ".-- Вѣдь надо какъ по паспорту?
   -- Само собой. Домна Кузичкина... Записалъ.
   Пѣтунникова всплеснула руками и воскликнула:
   -- Ну, вотъ поди-жъ ты! Съ лѣта дѣвка у меня живетъ, а я и не знала, что она Домна!
   "Барышня въ бумажкахъ" улыбнулась.
   -- Оттого, что вы неграмотная, а паспортъ мой сколько разъ у васъ въ рукахъ былъ,-- проговорила она.
   -- Зачѣмъ-же ты имя мѣняешь, дура!
   -- Ахъ, Боже мой! Да вѣдь я думаю, пріятнѣе Еленой быть, чѣмъ Домной. Ну, что такое: Домна!
   -- Ну, довольно, довольно,-- остановилъ ихъ Финогенычъ и, выводя на бумагѣ, прибавилъ: "полъ женскій".
   -- До неужто-же можно сомнѣваться!-- воскликнула "барышня въ бумажкахъ".
   -- Такъ отъ начальства приказано писать. Сколько лѣтъ отъ роду?
   -- Мнѣ-то? А вамъ сколько надо? Ну, двадцать два.
   -- Охъ, не можетъ быть! Сколько въ паспортѣ сказнло?
   -- Да тамъ наврано. Ну, пишите двадцать восемь.
   -- Вѣдь сейчасъ провѣрка будетъ. Въ какомъ году родилась?
   -- А я почемъ знаю.
   -- Да въ паспортѣ-то сколько лѣтъ?
   -- Въ паспортѣ тридцать два.
   -- Ну, стало быть въ 1868 году родилась.
   -- Пишите, мнѣ все равно, наплевать.
   -- Гдѣ родилась?
   -- Почемъ-же мнѣ знать! Я изъ питомокъ.
   -- А, вотъ что. Ну, такъ и запишемъ: изъ питомокъ воспитательнаго дома. Съ какого года поселилась въ Петербургѣ?
   -- А съ такого, съ какого привезли изъ деревни.
   -- Напишемъ такъ: Не помнитъ.
   -- Какъ хотите, такъ и пишите. Нешто это для меня! Что мнѣ такое? Если я что, то все это для Марѳы Алексѣвны.
   Финогеновъ писалъ и читалъ:
   -- Квартирной хозяйкѣ приходится жилицей. Семейное состояніе: дѣвица, наверное ужъ дѣвица?-- спросилъ онъ.
   -- По паспорту, такъ дѣвица. Дѣвица, кронштадтская мѣщанка.
   -- Записалъ. Православная. Родной языкъ -- русскій.
   -- Я и по-чухонски говорю, потому въ чухонщинѣ воспитывалась.
   -- Писать и читать умѣешь?
   -- Умѣю. Но пишу такъ, что никто не разберетъ -- вотъ наше писаніе.
   -- Записано. Еще одинъ вопросъ. Перечислите ваши занятія или другія средства къ жизни?
   -- Это я-то? Портниха, портниха!
   -- Ну, какая ты портниха!-- вставила свое слово Пѣтунникова.
   -- А вамъ какое дѣлѣ?-- огрызнулась "барышня въ бумажкахъ".-- Портниха. У портнихи училась. Я вотъ эту красную рубашку сама себѣ сшила.
   -- Ну, все. Извольте идти на всѣ четыре стороны,-- сказалъ Финогенычъ.
   -- А вы извольте гривенникъ за перепись получить.
   Барышня положила на стонъ, деньги.
   -- Да не надо ему, не надо. Я ужъ съ нимъ огуломъ за рубль согласилась,-- заговорила Пѣтунникова.
   -- Ну, вы получите гривенникъ. На кофей годится. Вѣдь плакались вчера, что перепись для васъ разореніе -- такъ вотъ и получайте.
   "Барышня въ бумажкахъ" ушла. На ея мѣстѣ стоялъ черный, рослый жилецъ съ всклокоченной бородой и доѣдалъ астраханскую селедку, отрывая отъ нея пальцемъ куски.
   -- Въ трактиръ сейчасъ иду,-- сказалъ онъ.-- Покончите со мной, перепишите. Зовутъ меня Веденей Шишовъ.
   -- Веденей?-- повторилъ Финогепычъ.-- Такого имени нѣтъ. Развѣ Венедикта?
   -- Сорокъ два года Веденеемъ. Такъ и въ паспортѣ.
   -- Ну, если въ паспортѣ, то и разговаривать нечего. Это документъ. Веденей Шишовъ. Лѣта -- сорокъ.
   -- Правильно. Крестьянинъ Смоленской губерніи, того же уѣзда. Православный. Грамотенъ. Писать и читать умѣю. Учился въ сельской школѣ. Эво, какъ я листки-то знаю!-- похвастался жилецъ.-- По ремеслу слесарь. Получаю полтора рубля въ день.
   -- Постой...-- остановилъ его Финогенычъ.-- Жената, вдовъ или холостъ?
   -- Женатъ, женатъ.
   -- Послушай, Веденей Иванычъ, зачѣмъ врать!-- сказала ему хозяйка.-- Вѣдь Матрена тебѣ не жена.
   -- Да я нешто про Матрену? -- Такихъ женъ у меня въ Питерѣ много. А я про настоящую жену въ Смоленской губерніи, въ деревнѣ. Тамъ, у меня есть настоящая законница.
   -- Нѣтъ, я къ тому, что вѣдь и Матрена всѣмъ говоритъ, что она твоя жена.
   -- А мнѣ у ней языкъ-то вырвать, что-ли! Она говоритъ, а ты не вѣрь. Она вонъ говорить, что у ней есть дядя полковникъ. Такъ всему и вѣрить? Ну, я пойду.
   -- Можешь идти.
   -- Марѳа Алексѣвна, а мнѣ поднесенія за мой сказъ не будетъ?-- спросилъ слесарь.
   -- Это еще что выдумалъ! Съ какой стати? -- испуганно проговорила Пѣтунникова и отмахнулась.
   -- Перепись. Съ переписью тебя поздравить, хозяйка.
   -- Проходи, проходи.
   Слесарь, уходя изъ кухни, замахнулся на хозяйку остовомъ селедки.
   -- У! Скупая вѣдьма! Кому ты добро-то копишь! Эво, какой сундукъ стоить.
   -- Проходи, проходи.
   Перепись продолжалась.
  

 Ваша оценка:

Связаться с программистом сайта.

Рейтинг@Mail.ru