Кухарка Дарья, среднихъ лѣтъ женщина съ угреватымъ лицомъ, была уже давно на дачѣ и приготовлялась въ кухнѣ стряпать обѣдъ для господъ, когда пріѣхала горничная Аннушка, молодая дѣвушка съ вздернутымъ кверху носикомъ и быстрыми лукавыми глазами, очень миловидная и франтовато одѣтая. Она пріѣхала въ извозчичьей пролеткѣ.
-- А это ужъ дѣло не мое. Никогда я на возахъ не ѣздила и ѣздить не буду, -- отвѣтила горничная, пощелкивая кедровые орѣхи.-- Я себя совсѣмъ не такъ соблюдаю, чтобы мнѣ съ ломовиками якшаться. А вдругъ я знакомаго кавалера встрѣчу? Такъ, вѣдь, это одинъ срамъ.
-- Нѣтъ, я къ тому, что, вѣдь, барыня наша хотѣла тебя съ возами отправить.
-- Пусть она поблагодаритъ Бога, что я ее самое не отправила.
-- Голова-то, пожалуй, у тебя на плечахъ останется, а что барыня протуритъ тебя съ мѣста, такъ ужъ это какъ пить дать.
-- Вотъ тогда-то я и сдѣлаюсь барыней. Сейчасъ-же рядомъ съ вами мнѣ баринъ дачу найметъ. А ты тогда ступай ко мнѣ въ кухарки. Я рублемъ въ мѣсяцъ дороже дамъ.
-- Что? что? Да ты никакъ съ ума сошла! -- воскликнула кухарка.
-- Отчего-же? И увѣряю тебя, что я супротивъ Марьи Павловны рубль прибавлю.
-- Да меня хоть озолоти, такъ я тебѣ, подлюгѣ, служить не буду! -- гордо отвѣтила кухарка.-- Больно жирно будетъ, если такимъ сорокамъ служить.
-- Прочванишься, мать моя, -- спокойно проговорила горничная и, спохватясь, прибавила:-- Однако, что-жъ я? Надо посмотрѣть, какая мнѣ комната будетъ.
-- Да вотъ, мнѣ съ тобой комната подлѣ кухни.
-- Нѣтъ, нѣтъ. Я съ тобой спать не буду. Мнѣ баринъ отдѣльную комнату обѣщалъ дать, иначе я не согласна.
-- Баринъ? Не знаю. А барыня мнѣ сказала, что ты будешь спать со мной.
-- Чихать я хочу на барыню!
Горничная вышла изъ кухни и принялась ходить по комнатамъ дачи. Черезъ нѣсколько времени она вернулась.
-- Отличная комната мнѣ есть, -- сказала она. -- Ты чего зубы-то скалишь? Чего ехидничаешь! Не можетъ-же горничная быть безъ комнаты, если она съ уборкой бѣлья. Гдѣ-же я бѣлье убирать буду? Гдѣ-же я бѣлье гладить буду?
Черезъ часъ пріѣхали возы съ мебелью. Извозчики начали разгружаться.
-- Куда мебель-то ставитъ? -- спрашивали они горничную.
-- А ужъ это пускай сами господа вамъ указываютъ, когда пріѣдутъ, а я тутъ не при чемъ. Вотъ вамъ двугривенный отъ меня. Идите и выпейте покуда за мое здоровье. Да барынѣ не извольте говорить, что я на возу не ѣхала, если она спрашивать будетъ.
-- Ну, ужь и дача! Гдѣ-же мы съ Оленькой гулять-то будемъ? И желѣзной дороги даже нѣтъ, на которую ходить можно. То-ли дѣло въ Озеркахъ на этотъ счетъ! Тамъ одна станція чего стоитъ!
Вытащили изъ кареты три-четыре саквояжа, двѣ корзинки -- одну съ часами, другую съ лампой, узелъ съ чѣмъ-то, и, наконецъ, показалась барыня Марья Павловна.
Нянька продолжала критиковать дачу:
-- А гдѣ-же садъ-то при дачѣ? Это четыре-то сосны садомъ называются?
-- Закаркала, закаркала ужъ! И не видала я женщины недовольнѣе нашей няньки! -- воскликнула барыня.-- Ты, милая, вѣдь еще и оглядѣться не успѣла, а ужъ хаешь.
-- Да ужъ я вижу, что тутъ ребенку и на солнышкѣ погрѣться будетъ негдѣ.
-- Возы пріѣхали? А гдѣ-же извозчики-то?-- опрашивала барыня.
-- А гдѣ! У извозчиковъ одно мѣсто, куда они ходятъ, -- отвѣчала горничная.-- А только, барыня, я вамъ прямо скажу, съ кухаркой въ одной комнатѣ мнѣ умѣститься и думать нечего. Гдѣ-же я тогда бѣлье-то убирать буду? Вѣдь вы спрашиваете, чтобъ все въ порядкѣ было.
-- Опять насчетъ комнаты? Да не терзайте вы мою душу хоть сейчасъ при переѣздѣ-то.
-- Нѣтъ, ужь какъ хотите, а тамъ даже гладильной доски не поставитъ! И чего вы сквалыжничаете изъ-за комнаты, я не понимаю! -- не унималась горничная.-- Я помотрѣла дачу... Лишняя комната, какъ разъ, для меня есть.
-- Сквалыжничаете! Какъ ты смѣешь говорить, что я сквалыжничаю! Михаилъ Иванычъ! А ты развѣсилъ уши и слушаешь такъ, какъ будто-бы это не твое дѣло. Уйми эту наглянку.
-- Анна! Если ты не замолчишь, то я... Что это такое!-- слегка возвысилъ голосъ баринъ.
Горничная зашла за спину барыни и выставила ему языкъ. Извозчикъ, видѣвшій съ козелъ эту сцену, даже захохоталъ. Баринъ оконфузился, не зналъ, что сказать и убѣжалъ въ дачу.
-- Ты чего смѣешься, дуракъ! Тебѣ чего смѣшно?-- крикнула на извозчика барыня и стала съ нимъ разсчитываться за карету.
-- Да какъ-же не смѣяться-то, барыня, коли она языкъ...
-- А вотъ за, то, что не умѣетъ языкъ держать на привязи, за это ей и досталось. Ну, молчи. А то я и на чай тебѣ не дамъ.
-- А вы чего по кабакамъ шляетесь?-- встрѣтила ихъ барыня.-- Гдѣ-бы мебель въ дачу вносить, а вы...
-- Да мы и хотѣли для вашей чести вносить, а госпожа горничная говоритъ: господъ дожидайтесь. Пріѣдутъ и укажутъ, какъ и что...
-- Дождется ужъ эта госпожа горничная, что я ее протурю за ея распоряженія. Тащите обѣденный-то столъ въ балконную комнату. Это столовая будетъ.
Барыня вошла въ дачу и прошла въ кухню. Тамъ кухарка чистила картофель.
-- Ну, что, Дарьюшка, растопила-плиту?-- спросила ее барыня.
-- Растопить-то растопила, принесъ дворникъ гнилую доску отъ забора вмѣсто дровъ. Но какая это плита, помилуйте! Всего только въ двѣ канфорки...-- плакалась кухарка.-- Вотъ когда мы на дачѣ жили съ генеральшей, то тамъ плита...
-- И эта недовольна дачей! И эта ноетъ!
-- Да какъ-же довольной-то быть, если въ мелочной лавочкѣ даже кореньевъ къ супу нѣтъ.
Появилась горничная съ гладильной доской.
-- Какъ хотите, барыня, а я гладильную доску въ ту маленькую комнату поставлю, которая около кабинета барина, потому, воля ваша, въ кухаркиной комнатѣ мнѣ гладить невозможно.
-- Петенькѣ эта маленькая комната пойдетъ. Петенькѣ и подъ гостей. Тамъ два дивана поставятся.
-- А баринъ ужь позволили туда мнѣ доску поставить. Вѣдь имъ-же я сорочки-то гладить буду.
-- Ахъ, вы меня извести хотите! -- воскликнула барыня и схватилась за голову.
II.
Ломовики и извозчики вносили мебель въ комнаты. Кресло-качалка и нѣсколько стульевъ изъ гнутаго бука были поломаны. Оказалось, что ломовики, надѣясь на прочность этой мебели, настолько крѣпко прикрутили къ ней веревки, что даже цѣльный букъ не выдержалъ и переломился. Марья Павловна, увидавъ все кто, такъ и всплеснула руками.
-- Ну, скажите на милость, качалка и три стула поломаны! -- воскликнула она.
-- Что вы, барыня! Какой-же это поломъ! Не поломаны стулья вовсе, а просто ножки эти самыя у нихъ изъ гнѣздъ вышли, -- отвѣчали ломовики.-- Винты плохи были. Теперича, ежели эти винты запустить съ клеемъ...
-- Мерзавцы! Подлецы! Денегъ за провозъ не заплачу! -- набросился на ломовиковъ Михаилъ Ивановичъ, и безъ того раздраженный горничной Аннушкой, которая насѣдала на него, чтобы онъ требовалъ для нея отъ жены отдѣльную комнату, нужную, будто-бы, для глаженья и уборки бѣлья.
Одинъ изъ ломовиковъ, рыжебородый мужикъ, отвѣчалъ солидно и разсудительно:
-- Эхъ, барыня! Да нешто ужь совсѣмъ безъ поломки можно пріѣхать? Ни въ жизнь. Какъ у хлѣба не безъ крохъ, такъ и тутъ... Да изойди весь бѣлый свѣтъ, такъ перегрузки безъ поломки не найти. Перегрузка ужъ всегда изъянъ приносить. Даже и пословица есть, что три раза переѣхать -- разъ погорѣть. А здѣсь и поломки нѣтъ. Гдѣ эта поломка? Все цѣло. Изъ гнѣздъ дерево вышло -- это точно. А насчетъ качалки будьте безъ сумлѣнія! Мы ее свинтимъ.
-- И у самовара бокъ проломили. Вотъ посмотрите...-- подскочила кухарка съ самоваромъ.
-- Гдѣ проломили? Гдѣ?-- набросился на нее рыжебородый мужикъ.-- Нешто это проломъ? Проломъ, такъ тогда дыра была-бы. А тутъ просто вогнули немножко, понадавили. Веревкюй ужъ очень крѣпко перетянули. Тоже ваше-же добро берегли, чтобы оно съ воза не разсыпалось. А этотъ самоваръ теперича ежели мѣднику отдать, то онъ его вамъ за двугривенный въ лучшемъ видѣ исправитъ.
-- Молчать! -- закричала на него Марья Павловна.-- Аннушка, поди сюда, -- позвала она горничную.-- Ты такъ за вещами на возу смотрѣла? Видишь, что они съ самоваромъ подѣлали! Вѣдь тебя, дуру, нарочно для этого и послали съ возами.
-- Я говорила имъ, а нешто мужчинъ переспоришь! -- пробормотала горничная.-- Ну, вотъ и попортили.
-- Да ничего не попортили, барыня, -- опять заговорилъ мужикъ.-- Нешто такъ портятъ? И труба цѣла, и кранъ цѣлъ.. А просто онъ подъ закрутку попалъ. Его въ лучшемъ видѣ хотъ сейчасъ наставляй и кипяти воду.
-- Молчать, говорятъ тебѣ! А самоваръ этотъ, Анна, я тебѣ на счетъ поставлю. Нарочно прислугу на возъ съ мебелью посадили, чтобъ она за вещами наблюдала, а она, сидя на возу, должно быть, воробьевъ, считала
-- Никакихъ воробьевъ не считала. Это, можетъ статься, вамъ интересны воробьи, а мнѣ они не интересны. А что ежели самоваръ погнутъ, то сами вы виноваты. Никогда самовары на возъ не кладутъ, а берутъ ихъ съ собой въ карету.
-- Поговори еще у меня, мерзкая!
-- Да конечно-же... Я дѣло говорю. А самоваръ на возу, такъ за нимъ нешто усмотришь! Вѣдь не обнявшись-же съ нимъ сидѣть.
-- Еще-бы... самоваръ не солдатъ.
-- Пожалуйста, вы эти слова оставьте. Никогда мы на солдатъ не мѣтили, да и мѣтить не будемъ. Не такого я сорта дѣвушка. Совсѣмъ не въ ту точку...
-- Ахъ, грубіанка! Михаилъ Иванычъ, послушай, что она говоритъ!
Подошла нянька.
-- Воля ваша, сударыня, а въ той темной комнатѣ, которую вы подъ дѣтскую отвели, жить невозможно, -- сказала она.
-- Отчего невозможно? Что такое? И какъ это тебѣ не стыдно ныть ежеминутно! Изводишь ты меня своимъ нытьемъ.
-- Да какъ-же, сударыня, не ныть-то. Нешто это комната? Это не комната, а гробъ.
-- Тьфу! Тьфу! Типунъ-бы тебѣ на языкъ!
-- Конечно-же, гробъ. Прямо подъ крышей и съ одной стороны потолокъ скошенъ. Точь-въ-точь крышка у гроба.
-- Михаилъ Иванычъ, что она мелетъ?-- отнеслась Марья Павловна къ мужу.
-- Угловая комната въ мезониѣ, ну вотъ потолокъ у ней и скошенъ, -- отвѣчаетъ мужъ.
-- Отчего-же вы горничной Анюткѣ отдаете комнату безъ скошеннаго потолка, а подъ дѣтей съ нянькой со скошеннымъ потолкомъ?-- не унималась нянька.
-- А безъ комнаты я жить не останусь. Тогда мнѣ разсчетъ пожалуйте!-- объявила горничная.
-- Ну, и я въ гробу жить не намѣрена, -- подхватила нянька.-- Тогда и мнѣ разсчетъ пожалуйте. Помилуйте, что это за потолокъ, о который по ночамъ лбомъ стукаться будешь! Надѣлаешь себѣ на лбу синяковъ и станутъ тебя, ни въ чемъ неповинную душу, за пьяницу считать.
-- Съ какой-же стати тебѣ лбомъ-то стукаться?-- понизила голосъ Марья Павловна.-- Ты тамъ и ходить не будешь. У скошеннаго потолка мы твою кровать поставимъ.
-- Здравствуйте! Еще того лучше! А вскочу я спросонья, да теменемъ въ потолокъ?... Воля ваша, а я не могу, увольте меня. Да у меня и мѣсто есть въ Озерки. Тамъ все-таки у меня мой сродственникъ въ конюхахъ живетъ.
-- Ну, не твою кровать къ скошенному потолку поставимъ, такъ кровать ребенка, -- сказалъ баринъ.-- А ты свою кровать у другой стѣны поставишь.
-- Я не понимаю, отчего вы не хотите эту комнату Анюткѣ отдать.
-- Понимаешь, Анюткѣ нужна комната для глаженья бѣлья. А какъ она изъ мезонина внизъ въ кухню съ утюгами будетъ бѣгать? Нельзя, душенька, Аннушкѣ безъ комнаты быть, -- отнесся Михаилъ Ивановичъ къ женѣ.-- Посуди сама, вѣдь мнѣ лѣтомъ каждый день чистая глаженая сорочка нужна. Лѣтомъ я потѣю, ѣзжу на службу и все такъ пылится на мнѣ.
-- Баринъ, а баринъ! Не уговаривайте ихъ насчетъ комнаты, а лучше мнѣ разсчетъ и паспортъ пожалуйте.Право, такъ лучше будетъ. Полковница одна какъ звала меня къ себѣ въ Павловскъ на дачу! Вотъ туда и поѣду. Тамъ не захолустье, тамъ жить отлично.
Услыша категорическій отказъ горничной отъ мѣста и рискуя остаться безъ прислуги сейчасъ-же при переѣздѣ, когда столько уборки бываетъ въ домѣ, Марья Павловна сдалась.
-- Да пускай занимаетъ комнату около твоего кабинета. Но я не знаю, куда мы нашего Петю дѣнемъ?-- спросила она.-- Вѣдь и его гдѣ-нибудь положить надо.
-- Да не въ гробъ, не въ гробъ, -- махнулъ ей рукой Михаилъ Ивановичъ.-- Знаешь, Марья Павловна, что я придумалъ?-- обратился онъ къ женѣ.-- Дѣйствительно, дѣтямъ нужно больше воздуху. Поэтому мы отдадимъ подъ дѣтскую ту большую комнату, которую назначили себѣ подъ спальню.
-- А сами ляжемъ подъ скошенный потолокъ? Покорнѣйше благодарю.
-- Да не сами, не сами. А ляжешь только ты одна и будешь спать у высокой стѣны. Я-же переберусь съ своей кроватью къ себѣ въ кабинетъ.
-- Бокъ-съ-бокъ съ Анюткой?! -- вырвалось у Марьи Павловны.
-- Тс... Что за глупыя подозрѣнія! -- остановилъ ее Михаилъ Ивановичъ.-- Надо не уважать себя, чтобы такія мысли...
-- Однако, не могу-же я допустить...
-- Оставь, пожалуйста. Сама-же ты еще недавно высказала желаніе имѣть у себя отдѣльную спальную. Сама-же ты говорила, что я своимъ храпѣніемъ бужу тебя. А тутъ ты будешь одна въ комнатѣ. Для одной эта комната прелестна.
Марья Павловна задумалась.
-- "Не уважать себя"... Много вы-то себя уважаете! -- проговорила она.
-- Полно. Брось... Я куплю тебѣ хорошенькаго кретона на окно и на пологъ, -- продолжалъ Михаилъ Ивановичъ.-- Къ высокой стѣнѣ ты поставишь свою задрапированную кроватку, а къ низкой стѣнѣ диванчикъ и столикъ, и выйдетъ у тебя прелестный будуарчикъ. Воздухъ... Такъ вѣдь тамъ широкое венеціанское окно... Лѣтомъ можно отлично окно отворять. Даже на ночь отворять.
-- Мастеръ ты зубы-то заговаривать! -- улыбнулась жена.
-- Къ кровати твоей новый коврикъ куплю, а нашъ старый къ своей кровати въ кабинетъ возьму.... Да и лучше такъ... Ты, нянька, дѣти -- будете наверху, а я внизу.
-- Да вѣдь, и Анютка внизу...-- замѣтила супруга.
-- Какъ тебѣ не стыдно! Ну, такъ вотъ... Хозяйка бъ одномъ этажѣ, хозяинъ въ другомъ... Порядка больше. Я внизу присмотрю, чтобы всѣ окна на ночь были заперты, вы вверху... Согласна?
-- Какъ хочешь....-- выговорила супруга и сдѣлала гримасу.
-- Ну, такъ я скажу прислугѣ, чтобы она оставалась. Эй, вы! Аннушка! Нянька! Всѣмъ будутъ хорошія комнаты. Оставайтесь! -- крикнулъ Михаилъ Ивановичъ прислугѣ.
III.
Только что уставили въ дачѣ привезенную мебель и Михаилъ Ивановичъ и Марья Павловна съ чадами усѣлись на поломанныхъ при переѣздѣ стульяхъ за столъ поѣсть наскоро сваренныхъ кухаркой супу и манной каши на молокѣ, какъ вошелъ дачный дворникъ въ розовой ситцевой рубахѣ и жилеткѣ безъ пуговицъ, съ разодранной вдоль спиной.
-- Кто ты такой? Что тебѣ?-- спросилъ Михаилъ Ивановичъ, такъ какъ ни разу еще не видѣлъ его.
-- Здѣшній дворникъ это, -- сказала Марья Павловна, нанимавшая дачу и нѣсколько разъ передъ переѣздомъ ѣздившая въ нее для передачи распоряженій своихъ дворнику.
-- Здѣшніе дворники мы...-- въ свою очередь отрекомендовался дворникъ.-- Съ новосельемъ поздравляемъ вашу милость.
-- Спасибо, голубчикъ. Только, что-же ты это лѣзешь во время обѣда!
Дворникъ переминался съноги на ногу.
-- За обѣдомъ-то застать лучше. А то потомъ, можетъ статься, уйдете куда-нибудь... А тамъ и забудется. Теперича такъ какъ, значитъ, мы помогали ломовикамъ насчетъ мебели...-- началъ онъ.
-- Ломать помогали?-- перебилъ его Михаилъ Ивановичъ и улыбнулся.
-- Надо ему дать на чай -- вотъ онъ зачѣмъ пришелъ, -- сказала Марья Павловна, полѣзла въ кошелекъ, вынула оттуда двугривенный и подала ему, проговоривъ:-- вотъ тебѣ...
Дворникъ вертѣлъ въ рукахъ двугривенный и смотрѣлъ на него.
-- Мастеровые люди живали у насъ, и тѣ меньше полтинника-то съ новоселья не давали дворнику, -- произнесъ онъ.
-- Да ты, милый, прежде заслужи, тогда и больше получишь.
-- То тогда... Мы это понимаемъ. А это съ новоселья должно быть отъ вашей милости положеніе. Это новосельныя...
-- Возьми еще двугривенный и провались, -- сказалъ ему Михаилъ Ивановичъ, подавая вторую монету.
-- Благодаримъ покорно...-- поклонился дворникъ и спросилъ:-- А за доску, что я изъ забора для вашей чести вытащилъ, такъ госпожа кухарочка отдастъ?
-- А подъ плиту, чтобы вотъ для вашей чести обѣдъ состряпать, -- пояснилъ дворникъ.
-- Ахъ, да, да...-- спохватилась Марья Павловна.-- Вѣдь кухарка пріѣхала сюда безъ полѣна дровъ. Ну, вотъ тебѣ пятіалтынный за доску. Возьми...
Опять вертѣніе пятіалтыннаго въ рукахъ.
-- Помилуйте, сударыня... Да вѣдь я за эту доску отъ хозяина одной ругани на два двугривенныхъ выслушанъ долженъ. Вѣдь доска-то изъ забора. Пріѣдетъ и спросить, куда доска дѣвалась.
-- Ты лучше-бы дровъ пять-шесть полѣнъ далъ, а завтра, купивъ дрова, мы и возвратили-бы тебѣ натурой.
-- А гдѣ ихъ взять, дрова-то? Никто изъ жильцовъ еще не переѣзжалъ. Вы первые. Да намъ и доски изъ забора не жаль, коли вы жильцы хорошіе. Кушайте на здоровье. Надо вамъ, такъ я завтра и другую доску на подтопку принесу. Дрова-то, вѣдь, тоже сразу вамъ не привезутъ.
Михаилъ Ивановичъ полѣзъ опять въ карманъ, вынулъ еще двугривенный и подалъ дворнику.
-- Благодаримъ покорно...-- опять поклонился дворникъ.-- У насъ, ежели жильцы не сквалыжные, то мы для нихъ всей душой рады... Прикажете, такъ можно изъ хозяйскаго сада и кустъ кукушкиныхъ башмачковъ для вашего садика спереть.
-- Спасибо, спасибо. А только зачѣмъ-же спирать-то? Не надо.
-- Ну, ладно. Я вамъ и маргаритокъ нарою и цѣлую клумбочку посажу.
Дворникъ топтался и не уходилъ.
-- Насчетъ воды переговорить надоть-бы...-- сказалъ онъ наконецъ.
-- Ахъ, да, да... Такъ сколько-же ты съ насъ возьмешь за воду?-- спросилъ Михаилъ Ивановичъ.-- Дрова наколоть и принести, помои вынести, воды доставить...
-- Насчетъ воды мы въ здѣшнемъ мѣстѣ первые... У насъ колодецъ первый сортъ.
-- Такъ сколько-же тебѣ въ мѣсяцъ за работу?
-- У насъ положеніе: сколько душъ -- столько и рублей.
-- То-есть, считая съ прислугой?
-- А то какъ-же? Иная прислуга больше господъ полощется.
-- Ну, это много. Насъ семь душъ съ прислугой. Вѣдь это -- семь рублей.
-- Это за воду. Да за дрова три. Вотъ десять рублей и будетъ. Счетъ ровный.
-- Какъ, за дрова отдѣльно?-- воскликнулъ Михаилъ Ивановичъ.
-- А то какъ-же... Вѣдь не даромъ-же мнѣ ихъ таскать, -- отвѣчалъ дворникъ. -- Отъ жильцовъ живемъ. Вѣдь лѣтомъ хозяинъ намъ ни копѣйки жалованья не платитъ. "Будьте, говоритъ, сыты съ жильцовъ, берите съ нихъ".
-- Но, вѣдь, это ужасъ что такое: десять рублей! нѣтъ, я такихъ денегъ не дамъ, -- сказалъ Михаилъ Ивановичъ.
Дворникъ усмѣхнулся.
-- А какъ-же вы безъ воды жить-то будете?-- спросилъ онъ.
-- Зачѣмъ-же безъ воды? Да я горничной рубль въ мѣсяцъ прибавлю, такъ она мнѣ наноситъ воды, сколько нужно.
-- Нѣтъ, ужъ благодаримъ покорно, а я воду носить не намѣрена! Носите сами, коли дворнику заплатить жалѣете,-- откликнулась горничная Аннушка, прислуживавшая у стола.
-- Зачѣмъ-же ты грубишь-то? Мы съ тобой ласково, а ты грубишь, -- упрекнула ее Марья Павловна.
-- А затѣмъ, что я и отъ стирки-то хочу отказаться, потому у меня нервы и голова кружится, когда я стираю. Вы такъ и знайте, и берите для стирки поденщицу. Стирка! Воду носить! У меня теперь другое воображеніе.
-- Ну, потомъ, потомъ объ этомъ поговоримъ. Ахъ, что за наказаніе эта дѣвушка! Ну, не ты, такъ кухарка воду будетъ намъ носить, если ей жалованье прибавить.
Дворникъ усмѣхнулся снова.
-- Странная вы барыня! -- сказалъ онъ.-- Да какъ-же кухарка вамъ изъ колодца воды принесетъ, ежели колодецъ у насъ на запорѣ?
-- Ну, положимъ, ты колодезь запереть не смѣешь! -- проговорилъ Михаилъ Ивановичъ.
-- А вотъ запираемъ.
-- А вдругъ пожаръ?
-- Тогда отопремъ. А такъ не дамъ я вамъ, баринъ, самимъ изъ колодца воду таскать, не дамъ. Помилуйте... А вдругъ ваша прислуга, по злобѣ ко мнѣ, отраву какую-нибудь въ колодецъ подсыплетъ? А вы вотъ что... Такъ какъ вы -- жилецъ хорошій, то зачѣмъ намъ ссориться? Лучше по хорошему сойтись. Извольте: восемь рублей за воду и дрова я съ васъ возьму.
-- Нѣтъ, нѣтъ! Это разбой... Пять рублей я тебѣ еще могу дать.
-- Невозможно этому быть, баринъ. Помилуйте, мы за зиму-то оголодали, такъ надо-же намъ поправиться. Жильцовъ-то ждемъ какъ! А тутъ вдругъ...
-- Пять рублей довольно. Пойду къ хозяину и попрошу его вступиться.
-- Да тутъ хозяинъ нашъ не при чемъ. Онъ отдалъ мнѣ и женѣ моей колодецъ и сказалъ: "теребите съ-жильцовъ, а отъ меня ничего ужь не требуйте". Намъ и корова разрѣшена... Мы двухъ коровъ держимъ, чтобы отъ жильцовъ питаться. Вы, баринъ, по скольку бутылокъ молока отъ моей дворничихи брать будете?
-- Надо знать цѣну, надо знать, какое молоко.
-- Молоко первый сортъ, а цѣна двѣнадцать копѣекъ за бутылку. Вотъ ежели молока по двѣ кринки будете отъ моей дворничихи въ день брать, то хорошо -- извольте, семь рублей за носку воды и дровъ я возьму съ вашей милости. А безъ молока -- другая цѣна. Желаете?
-- Нѣтъ, я завтра пойду къ хозяину дачи и переговорю съ нимъ. Отдавать жильцовъ во власть дворника нельзя, -- твердо отвѣчалъ Михаилъ Ивановичъ.
-- Ну, а если такъ, то покуда сидите безъ воды. Прощенья просимъ.
Дворникъ повернулся и вышелъ изъ комнаты.
IV.
Было десять часовъ вечера. Смеркалось. Спускались блѣдно-лиловыя сумерки, замѣняющіе въ Іюнѣ на сѣверѣ ночь. Посвѣжѣло. Стала ощущаться сильная сырость. Въ саду скамейки и перила террасы. покрылись росой.
-- Фу, какъ я устала! -- проговорила Марья Павловна, провозившаяся вмѣстѣ съ горничной Аинушкой около узловъ съ подушками и одѣялами и указывавшая ей для кого гдѣ устраивать постели. -- Руки, ноги подломились -- вотъ какъ я устала! Напиться поскорѣе чаю, да и лечь спать. Что не успѣли разобрать изъ корзинъ -- завтра разберемъ. Куда торопиться!
-- Да и я усталъ, -- проговорилъ Михаилъ Ивановичъ.
-- Вамъ-то съ чего уставать?-- усмѣхнулась горничная.-- Только ходили и папиросы курили. А насчоть работы, такъ даже ни чуточку ни до чего не дотронулись.
-- Какъ ты смѣешь такъ съ бариномъ разговаривать, дерзкая! -- закричала на нее Марья Павловна.
-- А что-жъ я сказала? Я правду сказала. Конечно-же...
-- Иди и ставь сейчасъ самоваръ.
-- Нѣтъ, ужь благодарю покорно. Пусть кухарка сегодня поставитъ. А мнѣ надо бѣжать въ мелочную лавочку, пока не заперли. У меня ни капли помады нѣтъ на завтра. Помаду свою я въ городѣ забыла.
-- Михаилъ Ивановичъ, да она совсѣмъ отъ рукъ отбивается
-- Ахъ, матушка! Справляйся сама, какъ знаешь. У меня голова кругомъ идетъ... Матрена! Ставь самоваръ, пожалуйста! -- крикнулъ Михаилъ Ивановичъ кухаркѣ.
-- Самоваръ поставленъ, -- послышался отвѣтъ.
-- Ну, такъ живо. А ты ступай въ лавочку за помадой, да скорѣй назадъ, -- обратилась Марья Павловна къ горничной.-- Бобы-то не разводи тамъ.
-- Да, да... Поторапливайся, -- подхватилъ Михаилъ Ивановичъ.-- Я запираться буду. Запоры-то здѣсь ой-ой-ой!
-- Да никакихъ нѣтъ, -- отвѣчала кухарка.-- Я давеча, когда вы еще не пріѣзжали, за хлѣбомъ съ обѣду въ лавочку бѣгала, такъ ужъ ладила какъ-нибудь кухню запереть, чтобы посуду не украли, и ни ключа, ни замка, ни даже пробоя. Ничегошеньки нѣтъ.
-- Да что ты! Не можетъ быть! -- воскликнулъ хозяинъ.
-- А вотъ извольте сами посмотрѣть. На ночь въ кухнѣ нельзя будетъ никакой посуды оставить -- все уворуютъ. Еще если-бы на сегодня можно было мнѣ самой въ ней спать лечь, а то кухня такая, что въ ней и не повернешься.
-- Такъ и есть. Никакихъ запоровъ. И у лицевого, и у задняго входа ни задвижки, никрючка, -- сказалъ онъ.-- Даже дверныя скобки отвинчены. Какъ-же мы спать-то будемъ, не запершись! Все у насъ разворуютъ. Матрена! Зови сюда скорѣй дворника.
Является дворникъ, и уже пьяный.
-- Послушай, любезный, какъ-же вы сдаете дачу, если ни у одной двери запоровъ нѣтъ! -- встрѣчаетъ его Михаилъ Ивановичъ.-- Надо ложиться спать, и не знаемъ, какъ запереться. Ни задвижки, ни крючка -- ничего нѣтъ.
Дворникъ покачнулся на ногахъ и отвѣчалъ:
-- Какъ нѣтъ? Что вы! Помилуйте... Запоры должны быть въ аккуратѣ.
-- Знаю, что должны быть въ аккуратѣ, но ихъ нѣтъ. Вотъ посмотри.
-- Что за шутъ! И въ самомъ дѣлѣ, нѣтъ. Ужъ это не домовой-ли подшутилъ? А только, сударь, не извольте сомнѣваться. Теперича, ежели сюда плевую задвижку или крючекъ ледащій... то въ лучшемъ видѣ...
-- Ну, давай сюда крючекъ, давай задвижку
-- А это ужъ, сударь, завтра. Теперь какія-же задвижки къ ночи!
-- Какъ, какія задвижки къ ночи! Какъ-же мы спать-то будемъ, не запершись? Къ ночи-то задвижки и нужны, а то наши вещи разворуютъ.
-- Вещи? Насчетъ этого, сударь, не сомнѣвайтесь. У насъ здѣсь мѣсто спокойное, и ни -- Боже мой! Я вотъ семъ годовъ въ здѣшнихъ мѣстахъ дворникомъ, а чтобы какое баловство -- Боже избави!
-- Да что ты мнѣ говоришь! Зачѣмъ ты меня утѣшаешь? Я все равно не могу спать не запершись. Ни у балконной двери нѣтъ запора, ни у кухни. И кухня безъ замка.
-- И кухня безъ замка?-- удивился дворникъ.-- Ну, это, надо полагать, кто-нибудь отвинтилъ и пропилъ.
-- Вотъ видишь, даже замки дверные воруютъ, а ты говоришь, чтобы я не боялся баловства.
-- Насчетъ баловства -- ни-ни... Истинно говорю. Замокъ не вещи, а чтобъ вещи воровать -- ахъ, оставьте. Лѣтось, правда, съ углового балкона вонъ съ той дачи парусину ободрали, а чтобъ насчетъ вещей, такъ у насъ даже и не слыхано.
-- Завтра мы задвижечку и крючки привинтимъ, ваше высокое благородіе. А сегодня откуда-же? Судите сами. Надо тоже хозяину доложить.
-- Иди и докладывай своему хозяину, а я безъ запоровъ спать не буду.
-- Позвольте, ваша милость. Хозяинъ въ городѣ. Нашъ хозяинъ здѣсь не живетъ. Нешто онъ можеть въ такихъ дачахъ существовать? У него квартира-то ой-ой! Что дворецъ... А вмѣсто дачи онъ за границу на кислыя воды. Да чего вы... сударь, сомнѣваетесь-то? Только печенки себѣ портите. Ужъ коли ежели что, то вотъ сейчасъ взялъ задвинулъ двери мебелью, и никто васъ не тронетъ. Мѣсто здѣсь спокойное, баловства никакого, а вы сомнѣваетесь.
-- Ну, дачи! -- всплескиваетъ руками Михаилъ Ивановичъ.-- Бѣги ты сейчасъ въ лавочку и принеси мнѣ крючковъ: Или... нѣтъ. Что я! Ты еле на ногахъ стоишь.
-- Нѣтъ, нѣтъ. Тебѣ если дать деньги на крючки, то ты попадешь въ винную лавку и, вмѣсто крючковъ, мерзавчиковъ себѣ накупишь.
-- Ни въ жизнь. Заперта теперь винная лавка.
-- Аннушка! -- кричитъ Михаилъ Ивановичъ и спохватывается.-- А, чортъ возьми! Она только что сейчасъ въ лавочку убѣжала. Придется вторую прислугу туда-же отправлять. Матрена! Сходи за крючками.
-- Не извольте, сударь, безпокоиться. Въ здѣшней лавочкѣ нѣтъ крючковъ. Но гвозье, если для вашей милости желательно...
-- Долженъ-же я какъ-нибудь запереться!
-- Гвозьемъ, самое лучшее гвозьемъ. Теперича, ежели здѣсь полуторный гвоздь запустить, то и замка не надо. Лучше замка. У насъ капитанъ стоялъ, такъ всегда такъ, всегда гвозьемъ. Позвольте, сударь, я вамъ запущу въ дверь гвоздь, а вы мнѣ за это на чай, чтобы выпить за здоровье вашей милости.
Дворникъ взялъ гвоздь и молотокъ и сталъ забивать балконную стеклянную дверь, но, покачнувшись на ногахъ, наперъ плечемъ на стекло и оно зазвенѣло, вылетѣвъ въ видѣ осколковъ изъ рамы.
-- Ну, что ты надѣлалъ мнѣ, мерзавецъ! -- вопіялъ Михаилъ Ивановичъ.-- Теперь мы и безъ запоровъ, и безъ стекла!
-- Не въ часъ взялся. Это домовой, сударь, подшалилъ. А только вы не обижайтесь. Теперича если взять подушку и заставить ею вотъ это самое мѣсто...
-- Вонъ отсюда! И чтобъ духу твоего здѣсь не было! -- затопалъ на дворника раздраженный Михаилъ Ивановичъ.
Дворникъ не уходилъ. Онъ стоялъ посреди комнаты, разводилъ руками и говорилъ: