15 іюля повсемѣстно чествовалась память Лермонтова по поводу 50-ти лѣтія его смерти. Въ Петербургѣ и Москвѣ богослуженіе совершено было по иниціативѣ литературнаго фонда и общества любителей россійской словесности, въ присутствіи профессоровъ университетовъ, представителей печати и немногочисленной публики. Въ нѣкоторыхъ губернскихъ городахъ поминовеніе было совершено заботливостью городскихъ управленій. Въ Петербургѣ литературный фондъ предполагаетъ устроить литературное чествованіе памяти поэта 2 октября, такъ какъ лѣтнее время для этого неудобно.
Скорбное воспоминаніе для всего русскаго общества представляетъ этотъ день 15 іюля. Поэтъ умеръ въ полномъ разцвѣтѣ своего генія, давъ Россіи, быть можетъ, только половину тѣхъ сокровищъ творчества, какія могъ создать. Какъ Пушкинъ, не уберегъ онъ самъ себя, и его также не съумѣло оградить общество, и вздорныя, жалкія сплетни погубили два величайшихъ таланта, несравненные по силѣ, многосторонности и непосредственному общенію съ самою душой русскаго общества.
Всѣмъ памятны та ѣдкая скорбь и страстное негодованіе по поводу смерти Пушкина, какія вылились въ стихотвореніи Лермонтова. Онъ явился судьей и мстителемъ извѣстному кружку свѣтскихъ интригановъ и сплетниковъ, которыхъ жертвою сдѣлался Пушкинъ. По Лермонтовъ, павшій въ почти тождественныхъ условіяхъ, не имѣлъ своего мстителя... Память его еще ждетъ этой мести и получитъ ее современенъ въ правдивой и нестѣсненной исторіи литературы, изложенной въ связи съ общественными нравами.
Она выяснитъ, между прочимъ, и то, каковъ былъ истинный духъ воспитанія въ томъ царскосельскомъ лицеѣ, которому имя Лагарпа усвоило репутацію гуманности и гражданственности, а слава Пушкина и таланты остальныхъ его сотоварищей создали ореолъ. Болѣе точное изслѣдованіе обнаружитъ, усвоивались ли въ тогдашнемъ лицеѣ такіе взгляды на человѣческую личность, на различіе между возвышеннымъ и мелочнымъ въ общественной жизни, которые бы совершенно отличали это прославленное училище отъ другаго привилегированнаго заведенія -- отъ школы гвардейскихъ юнкеровъ, куда попалъ Лермонтовъ, не окончивъ университета, и гдѣ товарищество всосало его въ среду чуждую и въ высшей степени неблагопріятную для геніальной его природы.
Мы видимъ только послѣдствія, и они явились весьма сходными въ отношеніи какъ Пушкина, такъ и Лермонтова. У обоихъ былъ природный великій инстинктъ, свойство души возвышенной, который сказался въ ихъ первыхъ поэтическихъ шагахъ протестомъ противъ слишкомъ узкихъ ра мокъ и гнетущихъ условій тогдашней жизни и имѣлъ своимъ послѣдствіемъ удаленіе ихъ въ южныя окраины Россіи. Однако, и воспитаніе современемъ брало свое: оно влекло ихъ въ среду людей, ставившихъ выше всего карьеру, внѣшнія отличія, роскошь, удовольствія и неспособныхъ понять, что Пушкинъ и Лермонтовъ, великіе русскіе поэты, должны были стоять на неприкосновенной высотѣ какъ для народа, такъ и для всѣхъ тѣхъ, кто свой блескъ заимствовалъ только отъ золотаго шитья на одеждѣ.
Остальное совершилось само собою. Непонятые своею ближайшею средой, взаимно постоянно возбужденные противъ ея мелкости и раздражавшихъ ихъ ея уколовъ, оба они нашли одинъ конецъ. Удивляться ли, что когда были въ ходу тѣ сплетни, а потомъ уже и тѣ переговоры, которые угрожали пошлою и нелѣпою нулей славѣ Россіи -- Пушкину, и Лермонтову, то окружавшіе ихъ не нашли въ себѣ энергіи, настойчивости, убѣдительности, а хотя бы даже и самопожертвованія, чтобы предупредить позорное событіе -- убійство двухъ величайшихъ поэтовъ ихъ же сограждананъ. Извѣстно, что Дантесъ былъ только орудіемъ, а Мартыновъ былъ выведенъ изъ себя не столько шутками Лермонтова, сколько комментаріями и наговорами офицерской среды того времени и провинціальнаго бомонда, удачно подражавшаго тогдашнему петербургскому, ибо нѣтъ ничего легче" какъ подражать шаблоннымъ внѣшнимъ пріемамъ и полной душевной пустотѣ.
Нельзя сказать, долго ли придется ожидать всесторонней и правдивой общественно-литературной исторіи, о какой мы упомянули. Во всякомъ случаѣ, наше время еще не вполнѣ благопріятно для ея появленія; при чествованіи памяти Лермонтова и Пушкина, можно еще было услышать вокругъ себя случайные отклики изъ той, давней уже, но не совсѣмъ еще минувшей эпохи, которая дала ихъ намъ, быть можетъ, слишкомъ рано, а потому ихъ и погубила.